Острые горные пики вздымались ввысь, пронзая облака... если бы они тут были. А так белоснежные вершины ослепительно сияли на солнце. Кто-то назвал бы этот вид очень красивым, но единственный зритель лишь печально качал седой головой, устремив свой усталый взор вдоль присыпанной холодным пухом равниной, на которой никогда ничего не было, кроме этой бесконечной снежной пленки, оканчивающейся лишь у самого подножия горного массива.
– Я ждал тебя раньше.
Человек, нарушивший уединение этого довольно мрачного места, неловко переступил с ноги на ногу, было заметно, что стоять прямо ему удается с большим трудом.
– Ты меня переоценил.
Прибывший, который был молодым мужчиной, одетым в длинный серый плащ, скромные вельветовые штаны и такую же рубашку, прихрамывая приблизился к камню, на котором устроился хозяин – старик с длинными седыми волосами, в свисающей с плеч белоснежной хламиде и остроконечной шляпе на макушке, очень сильно смахивающей на одну из скалистых вершин.
– Я пришел поговорить.
– Я знаю.
– Я даже и не сомневался в этом.
Старик развернулся, и глаза собеседников встретились. Безупречная чистота хрусталя утонула в бесконечном темном омуте... чтобы вернуться еще более совершенной. Первый поединок взглядов, который был скорее разведкой боем, завершился вничью. Впрочем, иного и быть не могло.
– Полагаю, нет смысла обмениваться... любезностями. – Покрытое морщинами лицо излучало спокойствие. – Ты ведь пришел, чтобы задать мне вопросы. Задавай. Я отвечу.
Молодой человек робко улыбнулся уголками губ.
– Я не буду спрашивать о причинах подобной щедрости... Которые кроются отнюдь не в твоей легендарной доброте. Да, в нее верит много людей, простодушных и не очень, богатых и бедных... Многие верят в тебя. А я – нет.
– Почему? – Тот, к кому были обращены эти слова, слегка приподнял седую бровь.
– Потому что ты не заслуживаешь того, чтобы в тебя верить.
Повисла неловкая пауза, на лице старика, которое вдруг стало совсем древним, на миг промелькнуло выражение легкой растерянности.
– Вот как?
– Именно так. Все зло творится во имя твое, все страдания причиняются при твоем молчаливом согласии, жизнь умирает, потому что ты так решил... Ты не вмешиваешься, хотя давно мог бы все исправить. Но ты предпочитаешь просто смотреть.
Старик, слушая то, что говорил его собеседник, лишь качал седой головой.
– Ангел абсолютного непонимания...
– А чем абсолютное непонимание отличается от абсолютного понимания? – Молодой мужчина усмехнулся. – Не можешь ответить? Я знаю, что не можешь. Потому что ответа нет. – Он почувствовал превосходство над своим собеседником, но уже спустя несколько секунд понял, какими хрупкими могут быть ощущения.
Тот, в чьем распоряжении была мудрость веков, ответил не сразу. Сначала очередной раз окинул взглядом неподвижный пейзаж, на миг смежил веки и просто сказал.
– Гордыня – грех... Ты знаешь это, Ангел.
Потрясенный человек, которого назвали Ангелом, отступил, прихрамывая, на шаг назад.
– Грех... – Он перешел на шепот.
– Ты ведь даже не спросил, почему я назвал тебя Ангелом. Ведь я мог бы сказать – Демон... И это тоже было бы правдой. Ведь ты и тот, и другой. И ни тот, и ни другой.
– Но я... Почему гордыня? Ведь я...
– Да. Ты еще не перешел грань. Все еще балансируешь на самом краю. С самого начала.
– Что ж. Может и так. Может ты и прав. – Голос внезапно окреп. – Не имеет значения, что со мной будет, важно лишь одно. Та вещь, про которую ты забыл.
– Справедливость.
– Да... Ты – судья мира, забывший про справедливость в угоду равнодушию. Судья... но кто же будет судить судей? Я.
Неумолимая волна тысячелетней боли, страданий, затаенного зла, обид, разочарования в высших силах, все, что копилось по песчинке бесчисленные годы, сплетенное воедино связующей нитью Предвечного Холода, Абсолюта, который нельзя понять, нельзя описать человеческим языком, нельзя даже почувствовать, все это устремилось к старику, устремилось укрытое броней непоколебимой уверенности в собственно правоте... Он просто стоял, мягко улыбаясь чему-то, глаза излучали теплоту и понимание, а лицо... лицо почти сияло неземным светом.
Первой не выдержала казавшаяся несокрушимой броня, маленький червячок сомнения, всегда живший в душе молодого мужчины в сером плаще, заявил о себе в полный голос и плотный кокон разлетелся мириадами сверкающих искр. Затем исчезло все остальное, натолкнувшись на безграничное, непредставимое, абсолютное всепрощение и любовь. Наконец осталось лишь одно, над чем старик не имел власти, да и не мог иметь... Как, впрочем, и оно над ним.
– Где же ты умудрился подхватить частичку Несуществующего, бедный ребенок?
– Несуществующего? – Тот, кого сначала назвали Ангелом, а теперь уже ребенком, тяжело дышал. Было видно, что атака на старика отняла у него все силы.
– Да. Предвечный Холод в твоих глазах. Предвечный холод, который был, есть и будет всегда, который видел Великое Ничто до Начала Времен, который будет рядом до Скончания Мира, то, чего нет и никогда не было... Он – частица Несуществующего и это единственная причина, почему я не властен над ним. А ты – его Носитель, и потому я не властен над тобой так же. Хотя... хотя это и не имеет никакого значения.
– Почему?
– Почему? А почему я не вмешиваюсь в дела мира? – Старик взмахнул рукой, указывая на снежную равнину, горы где-то вдалеке. – Видишь это? Я все сделал сам... снежинка к снежинке, камешек к камешку... очень долго и очень тщательно... Что ты можешь сказать об этом пейзаже? Подумай, если хочешь.
– Подумать... – Собеседник усмехнулся. – Я и так скажу. Тут все мертво.
– Точно. Все мертво. Как и тысячи попыток до этого. Все всегда получалось мертвым. А Мир жив. Жив, потому что у него есть свобода воли, свобода выбора, пусть не все и не всегда понимают правильно смысл этих понятий. Как бы то ни было – любое мое вмешательство, пусть даже самое незначительное, раз и навсегда отнимет у Мира то, что составляет обязательную часть этой самой жизни. Свободу.
– Да многим эта свобода и даром не нужна!
– Ты прав. Я знаю. Но это все равно их выбор. Они сами отказываются от свободы.
– Мне не понять твоей логики. – Он скривился. – Это все равно, что родителям бросить на произвол судьбы новорожденного ребенка. Лишь бы не лишать его выбора.
– Тот, кто всегда был под опекой, никогда не научится самостоятельности. Мир взрослеет, пусть не все при этом доставляет радость моему сердцу, но он взрослеет. Чего никогда не произошло бы, если бы я стал поправлять его, пусть даже направляя к лучшему.
– Мой цветок вырос, пусть я его не поливал, не удобрял, и от этого он вырос чахлым и больным, пусть он погибнет через неделю, зато он вырос сам. – Молодой мужчина презрительно фыркнул. – Я ухожу. Теперь я вижу, что ты действительно... старик.
Тот, к кому он обращался, лишь покачал головой, когда серая фигура подернулась дымкой и исчезла.
– Театральные эффекты... Какой ты все-таки еще ребенок.
Налетевший ниоткуда ветер прошелестел зеленой травой.
– Я сссссзнннааааююю...