памяти Ильи Вылегжанина
Похороны Ильи проходили в морге на Озерках.
Мрачный бетонный куб с огромным окном на треть стены в самом верху Большого траурного зала, где стоял гроб с телом.
Мы, стайка общажных собутыльников Ильи жались в сторонке от родственников, представителей факультета и других солидных дядек и тетек. Родители Ильи были преподавателями.
Мы купили бутылку портвейна и выпили у магазина через дорогу.
Когда все выстроились вдоль стен Большого зала, в центре которого стоял гроб, оказалось, что родители привезли видеокамеру.
Почему камеру дали мне?
Наверное потому что я притащил в общагу видик, даже два, переписывал и показывал всем Гринуэя и Чена Кайге, практически вел свободный киносеминар, на котором, впрочем, можно было пить, курить и выражаться матерно. Сначала я даже обрадовался.
Однако, когда началось траурное мероприятие, оказалось, что мои руки с видеокамерой ходят буквально ходуном. Две минуты я ничего не мог с собой поделать. Я покрылся холодным потом и уже жалел, что выпил всего полстакана портвейна. "Хлопнул бы сто пятьдесят водки - точно был бы крепок и тверд".
Впрочем, когда распорядитель начал говорить, его громкая, наполненная печалью речь успокоила меня. Я уверенно освоился с техникой, переводя камеру с одного говорящего на другого, а в промежутках - на гроб с телом Ильи. Родственники целовали мертвое тело. Я снимал это крупным планом. Отец утешал мать, прижав ее к своей груди. Опустив голову стоял научный руководитель Ильи. Друзья топтались на месте, бросая взгляды на гроб.
Мне показалось, что церемония прошла очень быстро.
Когда зазвучала и усилилась музыка, под которую гроб должен был навеки скрыться в проеме, мне пришло в голову поднять камеру вверх - к огромному окну, полностью заполненному небом. К моему удивлению осеннее небо было чистым, хотя перед тем, как мы вошли в зал, облаков было много.
Солнце светило с другой стороны здания, и это усиливало ощущение ясности, прозрачности - пушкинское настроение осени - окончательного завершения и растраты накопленного.
Я сфокусировал изображение на голубом прямоугольнике.
Прощальная музыка вступила в свой апофеоз.
И тут!
- Из левого нижнего угла кадра в правый верхний через всю диагональ - снизу вверх - пролетела белоснежная, в солнечном свете сияющая чайка.
Медленно, с небесным достоинством, сильная и уверенная...
Спустя мгновенье после того, как чайка вылетела из кадра, я нажал кнопку "стоп".
Потом мы напились на кладбище водки, потом пили в общаге, день, два, и, конечно, я не взял у родителей копию кассеты. Они уехали раньше, чем я вышел из запоя.
Да и камеру с тех пор я никогда больше не держал в руках.
Однако я считаю себя гениальным режиссером, потому что гений - это прикосновение невозможного.