Той ночью над нашим дачным посёлком разразилась сильная гроза. Гром грохотал так, что закладывало уши. Вспышки молнии на мгновение освещали комнату, и она становилась похожей на трепещущую таинственную виртуальную картину. Я ощупью нашла выключатель, но света не было. Медленно, в густой темноте, спустилась по лестнице в гостиную, осторожно побрела к буфету, где у меня хранились свечи, натыкаясь в темноте на стол, на стулья, на какие-то другие предметы. Казалось, что вся комната была заставлена мебелью. Наконец, добралась до свечей, но никак не могла найти спичек. Спички обнаружила рядом с подсвечником. Зажгла свечи. Сразу стало легче.
И тут открылась дверь спальни, где мы разместили приехавшую накануне вечером мать Димы (мою будущую свекровь), и Ксения Матвеевна выплыла из темноты собственной персоной. Она была вся в белом, словно привидение. На плечах накинуто что-то тёмное, наверное, шаль. Тяжело неся своё грузное тело, она дошла до кресла и сразу же села в него, прерывисто дыша.
- Вам плохо? – Мне вдруг стало страшно, что она умрёт здесь, в моём доме. – Я сейчас разбужу Диму.
- Нет, не нужно. Пусть поспит. Он устал. Шутка сказать: он вёз меня к вам почти шесть часов. Сейчас всё пройдёт. Я приняла лекарство.
- Очень душно…
- Да, нечем дышать…
Новые раскаты грома заглушили слова. Молния на мгновенье осветила её лицо и мне показалось, что она как-то странно улыбается.
- Ну вот, стало лучше… Садись рядышком, поговорим. Нам надо получше узнать друг друга, и если удастся, полюбить…
Я внутренне рассмеялась, услышав это – «полюбить». И она как будто услышала мой смех. Её взгляд отчуждённо скользнул по моему лицу:
- Если не полюбить, то хотя бы понять…, - снисходительно, словно дурочке, пояснила она. Я ещё не сказала ей ни слова, а она уже выискивала во мне недостатки, которые ей предстоит исправлять.
- Да, - сказала я, как можно мягче и приветливее, - конечно. Мы же совсем не знаем друг друга, а нам предстоит стать близкими родственниками. А родственникам лучше дружить.
Она пристально посмотрела на меня. В дрожащем свете свечи её лицо казалось каким-то искажённым, как у моделей Сальвадора Дали. Было мучительно неудобно от её близкого присутствия, и я понимала, что надо о чём-то говорить, чтобы скрыть свои мысли. Но о чём говорить с этой незнакомой неприятной старухой?
- Какая гроза!, - сказала я, подойдя к окну.
Буря не утихала. Молнии одна за другой высвечивали небо, деревья гнулись дугой, дождь поливал с неослабевающей силой. Картина завораживала, и я не могла заставить себя отойти от окна:
- Это счастье, что вы успели приехать до дождя.
- Дима прекрасно водит машину. Я с детства его приучала к аккуратности. – («Непонятно, кого хвалит, Диму или себя»-подумала я с неприязнью). – Иди , садись ко мне поближе, расскажи о ваших планах, - снова позвала она. Я вынуждена была подчиниться.
Когда я села на стул рядом с ней, она тихо спросила:
- Почему вы с Димой скрыли от меня, что у вас есть сын?
Её вопрос меня ошеломил. Я не знала, что ей ответить. Было ясно, что Дима не сказал ей, что у меня есть ребёнок. Видимо, так и не решился. Но откуда же она о нём узнала, и почему решила, что его отец - Дима?
- Разве Дима не сказал вам… - начала я, не зная, что сказать ещё.
- Не сказал. И это меня удивляет. Как можно не сказать о самом главном?
- Но тогда, откуда вы узнали о Серёжке?
- Я же не слепая, - уклончиво ответила она. – Сколько ему лет? Где он? Разве он не будет на вашем бракосочетании?
- Он у моей тётки, в Геленджике. Она привезёт его завтра. Он уже большой, скоро шесть.
- Бог ты мой! Шесть лет! И я о нём ничего не знала! Как это возможно?!
Я растерянно молчала. Непонятно откуда взявшаяся убеждённость свекрови, что Серёжка - её внук, меня обескураживала. Что я могла ответить на это? Сказать, что он сын другого человека, у меня просто не поворачивался язык. Она никогда не простит мне своего разочарования. Подыгрывать ей в её убеждении, что мальчик её родной внук, было нечестно. Чтобы не выглядеть невежливой, как-то отреагировать на её восклицание, я снова спросила:
- Как вы узнали о Серёже?
- Да вон его фотография. Он же вылитый Дима.
- Неужели? – продолжала я оттягивать неизбежное объяснение.
- Сходи ко мне в комнату, Маша. Принеси сумочку. Она лежит на кресле.
Я с облегчением вскочила со стула и направилась в спальню. Вспышки молнии освещали мне дорогу. Вот кресло. Вот её сумочка. Зачем она ей понадобилась? Не иначе, привезла детские фотографии Димы. Старухи это обожают. Я взяла сумку и не спеша вернулась в гостиную. Я не ошиблась. Ксения Матвеевна вынула из сумки конверт и достала несколько фотографий.
- Вот, посмотри. Здесь Дима совсем маленький, ему месяца четыре, наверное. – И она протянула мне первую фотографию. Я придвинула подсвечник поближе, вглядываясь в запечатлённых много лет назад мадонну с младенцем… Хорошенький малыш с толстыми щеками, похожий на всех детей этого возраста, прильнул к молодой женщине, держащей его на руках. Женщина покойно расположилась в кресле, и была необыкновенно красива. Большие светлые лучистые глаза, в которых притаилась любовь, нежный овал лица, таинственная полуулыбка… Настоящая мадонна. Кто это? Я перевела вопросительный взгляд на свекровь, и Ксения Матвеевна удовлетворённо улыбнулась:
- Да, девочка, старость и болезни не красят.
Господи! Неужели эта прекрасная женщина на фотографии - моя свекровь? Нет, это невозможно… Ничто в оплывшей, тяжело дышащей старухе, даже отдалённо не напоминало ту красавицу.
А свекровь тем временем достала вторую фотографию, и она вызвала у меня не меньший шок. На ней был мой Серёжка. В матросочке. Точно такая же фотография стоит здесь в гостиной на пианино.
- Откуда у вас это фото?
- То есть как, «откуда»? Здесь Димке пять лет. А это - мы с ним вместе. Фотографировались в Доме художника на Тверской.
Неистовая гроза, готовая, расколоть наш дом на части, и моя странная свекровь, вытаскивающая, словно фокусник, фотографии мальчика, как две капли воды похожего на моего сына, меня оглушили. Я смотрела на прекрасную незнакомку с моим сыном на коленях и не могла вымолвить ни слова.
- Вот видишь, как они похожи. Когда я увидела портрет Серёжи на пианино, как было не догадаться, что он сын Димы?
- Не знаю, что сказать, - пробормотала я. Я была смущена, взволнована, чувствовала какую-то неловкость, точно меня поймали на ужасной, подлой лжи. Теперь я перестала быть хозяйкой своей жизни, и каждое мгновение могло принести с собой всё, что угодно.
Свекровь умолкла, глядя на старые фотографии. О чём она думала? И чувствовала ли хоть какую-нибудь связь с той прекрасной незнакомкой?
Между тем, гроза переместилась куда-то подальше от нашего дома. Сполохи молнии уже не сопровождались оглушительным треском. Шум дождя перешёл в невнятное бормотание.
- Девочки, вы почему не спите? - мы обе вздрогнули от неожиданности, увидев рядом с собою Диму. Он обнял нас обеих за плечи, целуя в склонённые над фотографиями головы.
-Дима, тебя разбудила тишина? Как только гроза утихла, ты сразу проснулся, - переглянувшись со свекровью сказала я. И мы с ней рассмеялись, глядя на него с любовью.
- А вы что тут обсуждаете, как заговорщики? - Его глаза счастливо поблескивали. Я знала, что он был доволен, что мы нашли со свекровью общий язык. – И что это за фотографии?
- Это твои детские, Я привезла их показать Маше. Жена, чтобы понять своего мужа, обязательно должна видеть его детские фото. Да и тебе их невредно посмотреть, ты наверняка их не помнишь.
Дима взял в руки фотографии и с удивлением посмотрел на меня:
- Ты видела? Ну, и чудеса…
- Почему чудеса? - подхватила свекровь. – Мальчики часто очень походят на своих отцов.
Дима снова бросил взгляд в мою сторону. Но я только и смогла, что усмехнуться и опустить глаза. Дима понял это по-своему.
- Да, мы с Серёжкой здорово похожи, - засмеялся он. – Это приятно, правда Маша?
- Очень приятно, - сказала я. И чтобы переключить разговор на другую тему, я предложила: – Ксения Матвеевна, у нас есть чудесный ликёр. Может выпьем по глоточку?
Ксения Матвеевна согласилась. Я поменяла оплывшие свечи в подсвечнике, и мы уселись за стол. Дима достал ликёр, разлил в маленькие рюмочки.
- Дорогие мои, - сказала свекровь, - как я счастлива, что дожила до этого дня. У моего Димочки чудесная жена, замечательный сын. Что ещё нужно старой женщине?
Дима вскочил со своего места и нежно обнял мать:
- Мамочка, спасибо тебе. Ты всегда была со мною рядом, всегда понимала и поддерживала меня. Я очень тебя люблю.
Я тоже встала в нерешительности, не зная, как себя вести в подобной ситуации. Горячность Димы показалась мне чрезмерной. Но когда Дима взглянул на меня, и я увидела, что он действительно взволнован, я поспешно приблизилась к свекрови и неловко поцеловала её в щёку у самого уха.
- А я, как увидела маленького Серёженьку, вспомнила, каким непослушным непоседой был Дима в его возрасте. Мой внук тоже доставляет тебе беспокойство? – спросила свекровь, глядя на меня с улыбкой.
- Всё случается, - ответила я. Я изо всех сил старалась быть любезной, но у меня это плохо получалось. Почему-то я не могла быть с ней естественной, не могла, как ни старалась ощутить к ней хоть какую-нибудь симпатию.
- А помнишь, мама, как я залез на дерево, а спуститься не мог. Ты полезла за мной меня спасать, и потом мы уже вдвоём никак не могли спуститься вниз.
Они оба весело рассмеялись. Мне тоже стало смешно: я представила, как эта пожилая полная дама вдруг полезла на дерево.
- Да,- задумчиво произнесла свекровь, - нас тогда спас Владимир Васильевич…Царствие ему Небесное.
- Представляешь, Маша, - смеялся Дима, - как экстравагантно мама познакомилась с моим отчимом. Он проходил мимо дерева, где, как в ловушке, сидели мальчик и красивая молодая женщина, и бросился им на помощь. У детей глаз зорок, и я никогда не забуду, как мама спустилась на нижний сук дерева, он зловеще затрещал, и она упала прямо в объятия Владимиру Васильевичу, который вовсе не спешил поставить свою ношу на землю.
Они снова весело засмеялись, и по их лицам было видно, как приятны им обоим эти воспоминания.
- Ну, что ж, дети, я пойду прилягу. – Свекровь выглядела усталой, но в глазах светилось искренняя радость.
- Вам помочь? – спросила я.
- Нет, спасибо. Спокойной ночи, мои дорогие. – И она ласково поцеловала нас: сначала меня, потом Диму.
Мы поднялись с Димой на второй этаж, где временно в гостевой комнате устроили себе спальню. Дима шёл впереди со свечой в руке, освещая дорогу. Я молча шла за ним. В моей душе всё перепуталось, сплелось в клубок, и я никогда не смогла бы рассказать, что чувствовала, что переживала, поднимаясь по этой крутой деревянной лестнице.
Мы вошли в комнату для гостей с широкой двуспальной кроватью, наша одежда была небрежно разбросана по стульям и даже валялась на полу. Было жарко и душно. Я открыла настежь окно. Дождь утих, гроза, наконец, угомонилась. Свежий прохладный воздух ворвался в комнату. Небо слегка посветлело - приближался рассвет.
- Давай спать, скоро утро, - сказала я.
Дима подошёл ко мне, обнял, крепко прижал к груди, так , что я слышала биение его сердца:
- Я очень тебя люблю, Машенька, мне так хорошо с тобой. Знаешь, я сегодня осознал, я почувствовал, что Серёжка действительно мой сын. Не говори, что этого не может быть. В жизни возможно всё. Он – мой сын. И никто не разубедит меня в обратном. – Он помолчал, потом добавил: - Спасибо тебе за маму, любимая.
Эти слова пронзили мою душу чувством вины перед свекровью. С трудом сдерживая слёзы, я вдруг осознала, что эта старая больная женщина, когда-то прекрасная и любимая, родила и вырастила моего Диму - мужчину, которого я так люблю.
Мы долго лежали без сна, крепко обнявшись, думая каждый о своём. Это были счастливые мгновения нашей жизни, когда вдруг, как по мановению волшебной палочки, все шероховатости в наших отношениях навсегда исчезли, и мы ощутили сладостную полноту жизни и невероятную физическую и духовную близость.
Когда я, наконец, заснула, мне приснился странный и страшный сон: к нам в комнату вошла свекровь, одетая в длинное белое платье. Я взглянула на её лицо, и увидела, что оно молодое и прекрасное, как на тех фотографиях с маленьким Димой. И вдруг на моих глазах её лицо стало растекаться, заплыл один глаз, потом другой, деформировался нос…Это было ужасно. Я хотела закричать, но из груди вырвался только глухой стон.
- Маша… Машенька, - услышала я откуда-то издалека голос Димы.
Я открыла глаза и в предрассветном сумраке увидела перед собой бледное, искажённое отчаянием лицо Димы:
- Маша! Мама…умерла.