Мона Лиза

               
 Автобус был заполнен алчущими познаниями туристами, поэтому в течение долгих четырнадцати дней я вынуждена была довольствоваться постоянным гулом, исходящим от  вояжеров и от металлопластиковой коробки на колесах, именуемой по злому недоразумению автобусом. Мы ехали во Францию чуть ли не через всю Европу. Я никогда бы не добиралась   таким странным способом до Парижа, если бы не одно «но»: мне обязательно надо было попасть в один небольшой городок Германии, что находился на границе с Польшей. А этот автобусный тур как раз предлагал такой вариант.  Приехав в вожделенное для меня место и узнав все, что меня интересовало (искала могилу дедушки, погибшего, по данным архива, под этим городом), я потеряла всякий интерес к вояжу и уже безо всякого туристического энтузиазма, можно сказать, почти безразлично наблюдала за проплывающими  мимо нас прелестями зарубежной жизни, в душе лелея надежду, что вот приеду в Париж и тогда «ахи» и «охи», возможно, вырвутся и из моей ошеломленной новизной души. 

 Париж не удивил меня ничем. Вот так. Обилие арабов и чернокожих французов немного напрягло, но я человек политически грамотный и не расист, поэтому не стала зацикливаться на этом, а просто попыталась насладиться пейзажами городской инфраструктуры. Наша гид,  Леночка Виноградова из Минска, старалась изо всех сил. Она взахлеб рассказывала об истории Парижа, о знаменитостях, проживающих на той или другой улице, – в общем, отрабатывала деньги по полной программе.

 В Лувре, в который мы попали на третий день приезда, Леночка Виноградова скисла и отдала нас в надежные руки своей старой знакомой русскоязычной темнокожей родственнице Сусанина, которая на ломаном русском предупредила, чтобы никто не отставал, иначе может заблудиться. Позже, когда была отмеряна не одна сотня метров отполированного пола великолепного Лувра, мы поняли, зачем потратились на дополнительные услуги. Наша экскурсовод умело лавировала между толпами туристов, выбирая залы попросторнее и доступнее для знакомства с находящимися в них коллекциями произведений именитых мастеров искусства прошлых и нынешних веков.

 Мы, как юные пионеры, с разинутыми ртами и круглыми глазами ходили цепочкой за гидшей и старательно глазели на картины и прочие экспонаты музея, пытаясь правильно понять, о чем быстро тараторит темнокожая путеводительница. Больше трех часов наши глаза и уши замыливались картинами, статуями и быстрой трескотней гида. Мне, как и моим коллегам по туризму, вдруг страстно захотелось только одного: упасть на зеленую травку, растянуться во всю телесную длину и ширину и полностью забыться. А еще лучше сделать это с бокалом, с огромным бокалом холодного пива или, на худой конец, минералки. И тут наш измученный слух потревожило неожиданное для уставших ум и душ слово «Джоконда». Нет, мы, конечно, знали, что в Лувре где-то отдельно от всех висит знаменитая «Мона Лиза», выставленная на всеобщее любобытствование, но, когда оказались от нее в нескольких секундах,– не поверили. И поэтому бокалы с холодным пивом и минералкой еще пузырились в мечтах и зеленая травка манила своим шелком.

Но встреча с шедевром неминуема приближалась. Маленькая группка из человек тридцати  жителей трехостровного государства восторженно шушукалась возле раритета под неусыпным контролем охранников и служительниц зала, а мы спокойно ждали, изучая полотна не менее именитых художников, расположенных вдоль стен зала, на центральной стене которого за бронированным стеклом ютилась только одна небольшая картина Леонардо да Винчи «Мона Лиза». Когда дошла очередь, познавательные эмоции уже пошли на спад. Чернокожая, ой! шоколаднокожая родственница Сусанина, затормозив на почтительном расстоянии от картины (ближе подойти она бы все равно не смогла – перед стеной с раритетом стояло два пояса (деревянный и металлический) ограждений), с усталым придыханием поведала историю картины и пулеметной очередью выдала информацию о прототипе Джоконды. Мы, беларашен туристишен, слушали ее вполуха. Грамотные дюже! И, когда гидша умолкла, позволив  каждому «облизать» восхищенным взором ценнейшее полотно во всем Лувре, приступили к лицезрению знаменитой «Моны Лизы».
 
  Несколько минут стояло молчание. 
  Краем глаза замечаю, что спины двух охранников по бокам ценнейшей стены слишком уж выпрямляются: воцарившееся молчание напрягло их до радикулитных колик. Конечно, они впервые столкнулись с тем, что никто из глазеющих на «Джоконду» не стремится запечатлеть ее на мобильник или цифровик. Стоят себе и молчат! Неслыханное дело! Да к тому же скоро музей закрывается. А вдруг эта последняя тридцатка посетителей надумала коварное? Короче, через несколько минут почти полной тишины у знаменитой на весь Лувр картины  охранники с зальными тетками решили, что готовится диверсия и поэтому надо держать ухо востро. Они как бы незаметно подобрались к нашей толпе и заняли оборонительную позицию у металлического ограждения. Но нас их маневры абсолютно не напрягли. Мы были заняты другим…

 Тут из нашей гущи раздался голос мальчишки (сынишка одной дамы, которая всю дорогу хвасталась, что с отпрыском каждый отпуск проводит в самых знаменитых музеях мира). Так вот, этот мальчишка без всякого музейного стеснения выдал:
- Мам, а че из-за этой тетки такой кипиш? Тут не на что смотреть!
Мамаша хлопчика вдруг почувствовала, что в музее не хватает воздуха и довольно жарко. Схватив пацана за шиворот, она потащила его прочь, якобы водицы напиться. И если бы женщина повернулась, то увидела бы, что в наших глазах нет осуждения, а наоборот... В принципе,  двенадцатилетний пацан озвучил не сказанное нами.

Гена, менеджер одной из минских фирм, когда мамаша с правдолюбом сыном скрылась в боковом проходе, крикнул им вдогонку:
- Устами младенца глаголет истина! – потом повернулся к картине и добил: - Мне тоже эта «Джоконда» не в тему. Думал, может, на подлиннике она интересна. Ничего подобного. Я согласен с мальцом, смотреть не на что.
Шоколаднокожая гидша от этих слов ушла в нокаут и тут же стала изображать из себя выброшенную на берег скумбрию. 
 
 К ней на помощь поспешила Леночка Виноградова. Она стала яростно защищать «Джоконду» с ее магическим взором и загадочной улыбкой, но менеджера это не проняло.
- А чего тут сложного? Сейчас такие портреты все художники писать могут. Глазищи такие нарисуют, что не скроешься от них ни в милиции, ни на необитаемом острове. 
Другой коллега по автотуру, бизнесмен Егор Иванович, тоже решился на откровение:
- Если бы мне сказали, что моя жена похожа на эту Джоконду, мое настроение упало бы навсегда. Короче, мужики и леди, пошли искать прекрасное. Одно достоинство у этой картины – слишком она знаменита и дорога. Вон у меня во дворе художник живет, Санька Григорьев, так он таких девок классных рисует – закачаешься. Этому Леонарду с винчем до него как до луны.
Обе гидши от душевного апперкота вынуждены были опереться друг о друга. В их округлевших от шока глазах читался выставленный диагноз всей нашей группе: дебилизм-идиотизм и не просто «…изм», а в квадрате.

 Но тут во мне взыграло чувство собственного достоинства и, чтобы хоть как-то реабилитировать себя и группу перед нашими гидами, произнесла краткую, но убедительную речь в защиту «Джоконды», упомянув ее загадочную улыбку, которая, по моему мнению,  соответствует общей утонченной атмосфере картины, и что для достижения особого эффекта красок великий Леонардо да Винчи воспользовался техникой сфумато, которая растворяет контуры и строится на игре света и тени…

Во время моей пламенной речи товарищи по туру глазели на меня так, как будто это я  - Джоконда. Они переводили изумленные взгляды с меня на полотно под стеклом и тихо шалели. Когда поведала об одиночестве Леонардо и о том, что за свою «Мону Лизу», которой сейчас и цены нет, автору не заплатили в свое время ни копейки, менеджер и бизнесмен уже с новым интересом стали всматриваться в полотно, висящее от них на расстоянии не менее двух метров.

  Как ни странно, своей проникновенной речью я добилась необходимого эффекта: просвещенные мною сотоварищи стыдливо отводили глаза от меня и «Моны Лизы», с укором смотревшей на них, а пришедшие в себя гидши уже более повеселевшим тоном предложили нам перевести взор на шедевр Рафаэля, висевший неподалеку. Их тактика сработала, мы легко, под облегченные вздохи охранников, покинули зал и стали плавно перемещаться к выходу с секундным замиранием возле очередного антиквара.
 
Когда покинули Лувр, улица Риволи встретила нас полумраком, разбиваемым городскими  фонарями, и разномастной музыкой, исходящей, кажется, из всех уголков Парижа.
Четырехчасовое путешествие по Лувру утомило нас безмерно, но и обогатило по полной музейной программе. Не стремясь в автобус, поджидающий нас на стоянке, мы шумно тащились по улице Риоли, делясь друг с другом впечатлениями. Но, как ни странно, никто больше не заикнулся о «Моне Лизе», как будто и не было ее вовсе.

 Только в автобусе, да и то на следующий день, когда под колесами томилась французская автострада, Гена-менеджер в полной тишине вдруг выдал:
- Братцы, а мы-то перед ней виноваты! Ведь дело не в красоте! Это точно! Хоть заверни автобус …
Леночка Виноградова встрепенулась, внимательно посмотрела на парня, но ничего не сказала. Гена привстал со своего места (он сидел впереди) и оглядел попутчиков.
 Навстречу ему понеслись одобряющие улыбки – все его прекрасно поняли.
- Так что, заворачиваем автобус? – загорелся Гена и бросил выразительный взгляд на Леночку.
- Это не входит в стоимость тура, - напомнила она.
- Доплатим, - энергично пообещал менеджер.
- А в чем проблема? – со своего места вырос вопросом бизнесмен Егор Иванович.
 Вопрос никто не понял, поэтому все уставились на бизнесмена, требуя пояснения.
- Я это… - теряясь от такого внимания, с трудом выдавливал из себя слова бизнесмен, - против, то есть нет … только … в чем смысл…
 Но его жена, украшенная не по-дорожному золотом и малюсенькими бриллиантиками, дернула мужа за брючину и сама пустилась в объяснения:
- Если Генка хочет перед кем-то извиниться, то пусть выходит с автобуса и делает свои дела. Почему из-за его прихоти должны страдать все?
- А кто здесь еще страдает? – бросился в атаку Гена.
 Ему ответило двадцать восемь ртов. Голоса двух водителей и Леночки в счет не брались.
- Никто!
- Значит, назад, в Лувр!
- Надо связаться с туроператором, - сама себе сказала Леночка и выразительно посмотрела на второго водителя, сидящего рядом.
 Тот пожал плечами, таким образом  демонстрируя, что он птица подневольная, куда клиенты скажут, туда и повернет, лишь бы деньги платили.
 - Ребята, - Гена вдруг покинул свое сидение и вышел в проход, - я, кажется, разгадал тайну Джоконды.

 Мы вместе с автобусом единым организмом ахнули и пытливо уставились на молодого человека, зарекомендовавшего себя во время путешествия с весьма положительной стороны, за исключением его отношения к лувровскому шедевру.
- Мне приснилось или привиделось, что эта самая оплеванная мною Мона Лиза пришла ко мне и стала меня укорять…
- Может, выпил ты лишку бургундского, - прервал монолог Гены Артем Исаакович, учитель физики одной из минских школ.
 Гена нервно дернулся и недружелюбно покосился на учителя.
- Пусть рассказывает, - шикнули на физика заинтересовавшиеся девицы Света и Диана, всю дорогу ухаживающие за Геной.

 И Гена поведал.
Сбиваясь от усиленного к его рассказу внимания и краснея от своего положения рассказчика, молодой человек окунул нас в свой мир, в котором он находился после посещения Лувра.
- … Она пришла ко мне такая одинокая, несчастная, что я не смог сдержаться, чтобы не обнять ее, - глаза рассказчика подернулись туманом воспоминания, поэтому ничего не выражали, живым был только голос, - мы долго разговаривали с ней, и она поведала, что всю жизнь любила Его, а Он ее никогда не замечал, никогда. А она так мечтала об этом. А потом ее выдали замуж. Эта была трагедия, но она выстояла…
 Голос Гены вибрировал, как натянутая струна. Казалось, вот-вот и он сорвется в плач, но проходила минута-другая – голос крепчал, ширился, заполнял своей силою салон автобуса, а заодно проникал беспрепятственно в наши заинтригованные исповедью души.
- Вот такие дела, - через минут десять закончил свой рассказ Гена и с надеждой посмотрел на нас, одним взором охватывая всех пассажиров.
 - Сказка ложь, но в ней намек, - прокомментировал рассказ парня учитель и многозначительно поджал губы.
- А, может, и не ложь, - заступились за парня девицы Света и Диана.
- Короче, так, - это уже бизнесмен принял в руки бразды правления, - едем в Лувр. И баста! А кто против – выразительный взгляд вниз, на жену – тот пусть сидит в автобусе и не вякает.
 Жена бизнесмена только сверкнула бриллиантами. Наверное, дрессированная.

 На некоторое время в автобусе поселилась тишина. Лишь мерно гудел двигатель, заставляя колеса металлопластикового организма подминать под себя бетон автострады.
- Можно, я скажу? - нарушила тишину Зинаида Михайловна, молодая женщина из Логойска, профессию которой так никто за время путешествия и не узнал, скрытная очень оказалась. - Мне кажется, что Гена совершил открытие. Он разгадал тайну женщины на портрете, она доверилась ему, потому что он, возможно, единственный воспринял ее иначе, чем все. И через его сон она раскрылась перед ним. А он – перед нами. И мы должны поверить ему и заодно оставить эту тайну при себе. Это так необычно и романтично.
- И загадочно, - подхватил пыл  Зинаиды Михайловны инженер-электрик из Бобруйска, - тем более это клево: мы знаем тайну Лизы и больше никто.
 Все одобрительно зашумели, делясь репликами с соседями по сиденьям.
- Так что мне делать? – заорал в микрофон водитель, прервав наши восторженные оры.
- Заворачиваем! – хором ответили пассажиры и дружно рассмеялись.
 Я не знаю, какие слова нашла наша Леночка для туроператора и для своей шоколаднокожей знакомой, которая работала в Лувре, но через шесть часов (наша туркомпания как раз успела к открытию музея) мы уже стояли перед «Моной Лизой» с фотоаппаратами и мобильниками наготове.

 Охранники, увидев и узнав нашу группу, обалдело глазели на бледных от недосыпа "белорашен туристишен" и нервно подергивали конечностями. Мы же не отрывали своих и цифровых глаз от картины. «Мона Лиза» тепло и загадочно улыбалась каждому из нас, и мы, завороженные и пристыженные, стояли перед ней и опять молчали. Молчала и наша французская Сьюзен, и наша белорусская Леночка. Не было слов, даже не было вздохов, только легкий шорох щелкающих цифровиков едва нарушал благоговейную тишину.
 
У нас была тайна, и Джоконда знала это и с легкой грустью в темных глазах понимающе смотрела на нас, а мы – а мы просили у нее прощение. Даже мальчишка, устами которого вещала истина, безотрывно смотрел на женщину, красоту которой начал постигать только сейчас, и что-то беззвучно шептал, молитвенно сложив перед собой руки. Он находился впереди нас, возле деревянного ограждения, куда пропускали только детей, и все ему искренно завидовали: он был намного ближе к загадочной женщине, тайну которой так никто и не разгадал.