Читателю, который впервые открывает историю из коллекции «Истории о Лоренсе» сообщаю, перед Вами лубок. Литературный лубок в западном стиле. Но ни к Востоку, ни к Западу события в истории не относятся. «Ты не читай всё это, будто справочник. Тут и Америка – не та, что за бугром». Всё вымысел.
С уважением. Автор.
***
Согласен, всё случилось бы иначе, если бы я был рождён не там, и воспитан не тут. Но так получилось, что я – дитя двух не МОИХ матерей, сын двух занятых не мною отцов. Там – меня не хотят признать своим по инородству духа, тут – крови. И никому нет дела до моих мыслей. Все жаждут исключительно моих раскаяний. Я нужен им только в качестве жертвы.
***
-Скажи что-нибудь. О себе… расскажи.
-Зачем?
-Господи!.. Да просто расскажи что-нибудь и всё!
-Что?
-Не задавай вопросов! Просто расскажи и всё. И всё, не нужно мне никаких твоих тайн! …Ну же,… говори. – Джуд всхлипнула и замолчала.
Ноги её затекли. Тело ломило от напряжения. Проклятая дрожь, взбодренная алкоголем и страхом, усилилась. Стоять на узкой доске, всем своим существом ощущая, что та - есть щепка над пропастью с грязной мутной жижей – от такого сознание Джуд трезвело со страшной скоростью, не давая ни хмелю, ни сну завладеть ещё и головой. – О любви, например. Знаешь такие истории? …Расскажи…что-нибудь …такое,…ты любил кого-нибудь?
***
Ему скоро двадцать пять. Любил ли он кого-нибудь такой любовью, которую знали его три друга - три уже женатых младших брата? Нет, он никого такой любовью не любил. Не бревно он, конечно, чувства бродили и в нём, однако, видно, не добродили до того момента, чтоб взорвать его сердце. Классный подрывник, знающий все мировые системы и средства и способы взрыва не умел ни говорить о любви, ни даже долго о ней мечтать. Дел было много, а если время развлечься и было, то он… развлекался. Развлекался, считая ЛЮБОВЬ – делом неслучайным и весьма серьезным. Пожалуй, столь же серьезным, как то дело, для которого он вырос в мужчину при Али Назимхане.
***
Рахмет задумался. Руки его были вывернуты назад, плечи приподнялись и округлились. А голова, притянутая веревкой к груди (будто нарочно, чтоб не мог поднять её и разглядеть женщину), была повернута в сторону. Вены на крепкой шее вздулись от напряжения. Веревка от его беспрестанных попыток двигать руками, чуть ослабла, но ещё была крепка. А узел, который он чувствовал предплечьем, никак не удавалось спустить ниже. Да и пальцы уже слабо слушались, от многочасового холода они подрастеряли не только цепкость, но и чувствительность.
Но женщина, по-видимому, пугаясь темноты колодца. Она требовала от него: «Говори! Говори!», ей просто нужно было ощущение, что она не одна в этом страшном воняющем дерьмом месте. Её дурацкие вопросы, вроде «Сам сюда влез?» или «Ты что, связан?» - ему были смешны. Он сам не знал, зачем он отвечал на них, придумывая внешность женщины, что скрывалась где-то наверху, но… тоже под тяжелой крышкой колодца. Ему приходилось отвечать, сам ли он сюда влез. …А тут ей вообще захотелось сказок.
***
-Кто это?
-Миссия.
-Мессия?
-Не, …миссия.
-А… почему Миссия босая?
Тимур осклабился. – А ну, его. Пошли!
Но странный голубоглазый оборванец-исполин, разгуливающий у чайханы босым, но с метлой в руках, Рахмета заинтересовал.
После того, как они с Тимом сходили в гости к знакомому, Рахмет снова заглянул к чайханщику. - Алим, тут человек один был днём, высокий, грязный, …ты не видел его?
-Ты про Миссию? А вон он, …спит. Только он не грязный. Грязного я бы сюда не пустил. …Старый, одинокий. Безбожник, но…занятный. – Чайханщик оглянулся на спящего и улыбнулся. – Безобидный он. Оставь. Пусть спит.
Рахмет посмотрел на спящего. Светлые волосы чисты, но спутаны, будто сто лет не знали расчески. Лицо спокойное. Если он видел сны, то не тревожные.
Лицо в морщинах, но человек совсем не был стар. Ему было не более шестидесяти. Это был ещё крепкий мужчина. Крепкий, но упорно косящий под старика.
Рахмет решил, что Миссия убог не от физических страданий и неудобств, а болен умственно.
Он ещё более придвинулся к чайханщику. Купил чаю, но пить не стал. Только освежил рот. Алим любит добавлять в чай лист шалфея. Говорит, для пользы.
-Он живет здесь?
-Кто?
-Этот, …Миссия.
-А, …да. То я обслуживаю посетителей, то сын. Мы его не гоним. Аллах с ним. Больной, старый. Сумасшедший он. Ленинец.
-Кто?
- Ленинец. – Заметив недоумение Рахмета, чайханщик уточнил, - а это так, сказочник один был. Русский.
-Он – русский?
-Нет. Американский коммунист. Лет сорок назад приехал сюда туристом и остался. Стал коммунизму нас учить. Классовой борьбе.
-Это как?
-Нет, это не вид борьбы. То есть это не борьба вовсе. Он как бы говорил, что все мы делимся на классы. Бедные и богатые. Болтал что-то о субботниках, о соревновании. О повсеместной, выборной и отчетной власти. А! О правах женщин говорил. …Смешной. Плачет, что у наших детей дворцов нет.
Чайханщик поприветствовал ещё одного посетителя. Отошел от Рахмета.
Тот постоял, посмотрел через щель приоткрытой двери кладовой, на спящего человека. Потом, двинулся в кладовку.
Узкое помещение без окон. На полу, на видавшем виды спальном мешке (совсем не подходящим под высокий рост) человек спал в одежде. На нём были широкие брюки, когда-то имевшие отчетливую полоску. А ещё был плащ, то же серьезно поношенный, но кем-то видно недавно стиранный (от него пахло мылом), но не отутюженный. Зато плащ был кем-то заботливо и аккуратно подштопанным.
Рахмет подошел к спящему оборванцу. Присел в ногах. Человек был так широк для узкого помещения, что пройти вперед не представлялось возможным.
Рахмет рукой потормошил человека, осторожно дернул его за штанину. – Эй?.. Американец? - Он говорил тихо, оглядываясь на дверь, оставленную им открытой.
Рахмет будто стеснялся, что кто-то услышит, что разговор с человеком он начал на английском.
Мужчина проснулся. Потер ногу о ногу, спросонья потер ладонью лицо, глаза. Вытер рот. Потом согнул шею и обернулся на тревожившего его.
Глаза оборванца были светлыми. Неожиданно ясными. Молодыми. Человек только открыл их и тут же эти ярко-голубые «блюдца» сделали его лицо цветным. Живым и ярким. Это притом, что кожа на лице его была коричнева от солнца, серьезно заветренная и вся в глубоких бороздах морщин. - Я проспал? – Человек улыбнулся и вдруг потянулся за алюминиевой миской. – Я сейчас.
Рахмет не понял вопроса. Промолчал. И снова стал оглядывать мужчину. Тот стал подниматься. В узком помещении столь высокому человеку (он был выше Рахмета на голову, имел рост более двух метров) встать на ноги было трудно. Он чуть не упал. Вставал, придерживаясь обеими руками за стены. Будто распирал их.
Он оказался широкоплечим, совсем не толстым человеком. Натянув на лысеющую голову шляпу, он стал похож на Кристофера Ллойда, игравшего создателя машины времени в фильме «Назад в будущее».
- Я опоздал на свой ужин. Вас Алим прислал?
-Нет.
-Вы кто?
-Я?! … Вы кто тут?
Человек оглядел Рахмета. Остановил взгляд на его глазах. Потом, будто хитро улыбнулся, и посмотрел на свои руки. В таких широченных ладонях маленькая, будто собачья миска, выглядела формочкой для пирожных. – Вы хотите что-то спросить у меня? – Человек положил миску на старый стул. Тот, видно, был ему и столом тоже. На нем лежали Старые книжки, карандаши и очки на резинке. – Вы американец?
Рахмет был сильно удивлен. – Почему вы так решили?
Человек пожал плечами. Разговаривать, стоя в узком тесном помещении, было неудобным. Миссия покрутился туда-сюда, и … обратно присел на свою постель.
Сел, скрестив руки на согнутых коленях, задрал лицо и снова улыбнулся своему гостю. – Вы не похожи на местного. И ваш английский….
-Я не американец.
-Значит, нет. Ладно. – Миссия снова улыбнулся. - Сюда заглядывают солдаты из международного контингента. Я не ищу знакомств. Но, знаете, всегда найдутся такие люди, которые захотят выставить кого-то …экспонатом.
-Как вас зовут? Вы действительно американец?
- Здесь меня зовут Миссия. Имя, вроде не мужское, но я привык. Да, когда-то я жил в Штатах. …Вы из Калифорнии?
Без ответа.
Человек дернул губы в улыбку, а потом опустил голову. Будто сказал: «Да ладно, можете не отвечать».
-Чем вы занимаетесь здесь? Почему вы здесь? – Рахмет присел на корточки. Так ему удобнее было общаться. Общаться тихо.
Миссия ударил ладонью по колену: «Нет! Ответьте, я правильно решил, вы из Южной Калифорнии. Так?
Рахмет удивленно вскинул брови. – Нет! Я вообще не американец. Я…
-Бросьте! - Миссия улыбнулся, но уже менее радушно. Будто ему не понравилась не пробивная скрытность его гостя. Пряча пытливый взгляд, - я долгое время занимался филологией. Ездил по штатам, изучал местный фольклор, идиоматические выражения. У вас заметный калифорнийский акцент. Если вы местный, откуда он у вас? Кто вас учил языку?
Слишком много вопросов. Рахмет поднялся на ноги. Он решил уйти. Ему вопросы не нравились. Не нравились, потому что он не знал на них ответа.
-Послушайте, - начал снова Миссия, - извините, я влез не в своё дело. Будьте уверены, я буду молчать. Я умею, вы не сомневайтесь.
Ответ Рахмета, прозвучавший с нажимом, но тихо: «Вы ошибаетесь. Я афганец».
Человек – исполин улыбнулся. – Хорошо. …Хорошо, ладно. Не сердитесь на старика. Я действительно могу ошибаться. …Я ошибся. Не сердитесь, пожалуйста.
Улыбка и добрый взгляд ярких открытых глаз старика не позволили Рахмету повернуться к человеку спиной и отойти …от «идиота». – Вы, мне сказали, сказочник. Что за сказки вы плетете здесь? Я слышал, про коммунизм?
Человек перестал улыбаться. Но, подумав, решился всё-таки ответить откровенно: «Когда у меня свободного времени больше, чем обычно, …да, я убираю улицу, где расположена чайхана за еду и кров, так вот, когда я свободен, я занимаюсь переводами. С английского, естественно. Первой мною переведенной книжкой…на афганский язык были сказки Дядюшки Римуса.
Рахмет спросил: «Это про братцев Кролика и Опоссума?»
-Точно!
Рахмет замер. Нахмурился. Он был удивлен. Осознал, что никто ни здесь - в афганском селе, ни в других местах, где он жил в детстве – там тоже, никто не мог рассказывать ему сказок о Братце Опоссуме. Рахмет точно знал, он никогда не держал в руках книжки переводчика – оборванца и на английском сказок он не читал. Он учился вражеским языкам, когда уже в деле был. Когда окончил «частную школу» диверсантов и совершенствовался лично у Назимхана.
Рахмет впервые слышит про такие книжки и впервые видит странность по имени Миссия. «Откуда я знаю про Опоссума? …Странно». Он выглядел немного растерянным.
Как будто Миссия понял причину реакции. – Вам, молодой человек, наверняка читали их давно. И на английском. А я перевожу эти сказки, чтобы их знала местная детвора.
-А при чем здесь тогда коммунизм? Мне сказали, вы занимаетесь пропагандой.
Человек тихо хлопнул в ладоши. – Былая слава. Впрочем, - он снова посмотрел на Рахмета, так и стоявшего у двери, - первые слушатели моих переводов уже выросли. Но по привычке заглядывают ко мне. Да, сказки послушать.
-О классовой борьбе? Вы что, давно в календарь не заглядывали? Какой сейчас год, знаете?
-Вы считаете, теперь классовой борьбы быть не может?
-Откуда навеет, если все хотят быть богатыми.
Миссия понял, перед ним человек, которому не только про Братца Кролика материал начитывали. Он качнул головой и улыбнулся. – Я не представляю опасности для вас. Не нужно смотреть на меня, как на врага. Да, я рассказываю детям о Ленине. О его добрых затеях. Справедливости выросших в условиях войны детей вряд ли можно научить, а вот о равенстве и братстве - это им послушать интересно.
-Это вы так думаете. Что это у вас, …книги? – Рахмет кивнул на стул.
-Да. Всё, что осталось. Когда-то, когда у меня ещё были некоторые средства, я купил сорок томов произведений Ленина…
Миссия заметил, что у человека чуть скривились губы, что во взгляде появилось что-то, что уже не являлось любопытством. На него смотрели, как на опасно больного. Но он привык отмываться от клейма «Верблюд». Он продолжил, будто не замечая презрения к себе, не меняя интонации в голосе. - Местная библиотека избавлялась от хлама. За небольшую сумму вместо того, чтоб сжечь книги, их стаскали в мой сарай. Только книги тут же, почти в ту же ночь и сожгли. – Он взял в руки сшитую нитками брошюрку. Показал её гостю. – Это не я сшил. Дети собрали оставшиеся страницы, а одна из моих слушательниц сшила мне вот…таки книжки. … Раритетная вещь. Думаю, товарищу Ульянову такое внимание к его трудам показалось бы трогательной заботой. Люди в мире перестали ощущать от радости подержать в руках и прочесть книгу. Дворцов для детского творчества уже нигде не строят. Вот, Россия, её правительство – это те, кто развивался в таких дворцах. Но дяди выросли. Сидя в креслах, заработали себе кучу болячек. Потому теперь чаще строят дворцы - санатории. А дети по квартирам и подворотням. Где там читать? Даже в школах гонят программу, кто успел понять – свой, не успел – опоздал. Дома - либо личный компьютер с играми - войнами, либо рано повзрослевшие друзья, в идеалах которых разбойники с большой дороги. А при Ленине тоже и нефть добывали и газ, кризисы были, но детский вопрос был среди первых. Такие талантливые люди им занимались. Теперь авторитетов нет. …Теперь только Далай Лама – авторитет.
-Вы… ненормальный. Вам что, авторитетов не хватает? Известные пророки – вам не авторитеты?
- Слово, выбранное вами, звучит немного коряво. Пророки для нас с вами не могут быть авторитетами, молодой человек. Они мертвы. А за авторитетами идут живые. Но я понял, кого вы имели в виду. Что касается Ленина, - человек улыбнулся, - да, тут некоторое сходство с пророками имеет место. Вы, говорите, вы местный?
-Я афганец.
Человек с недоверием оглядел внешность Рахмета. Но кивнул, будто согласился. – Хорошо. Тогда вы знаете, что есть хадж к святым местам.
-Разумеется. Мне присвоен такой титул. Я ходжа. Ходил в Мекку.
-Пешком? – Во взгляде человека было любопытство.
-Да.
-Один?
-С отцом. Мы ходили туда десять лет назад.
-Хорошо. Но тогда вы меня поймете. Я тоже, в некотором роде хаджа. Я дважды ходил пешком …до Ульяновска. Это родина Ленина. Мне всегда было любопытно посмотреть, как меняется Россия, выбросив его идеи на свалку. Современные авторитеты там мыслят по западному. Им требуется скорая выгода от предпринятого дела. Они будут восторгаться дворцами, но никогда их не воздвигнут. Думать о перспективе они позволяют лишь своим многолетним резолюциям. Попы тамошние – и те умеют работать на перспективу. Храмы свои строят заново. Из разрушенных котельных восстанавливают соборы. Людей зазывают на помощь, приучают к собственным ритуалам. Ведь нет ни пионерии, ни комсомола. Пионеры выросли. Теперь их интересуют красивые дома и дороги для их машин. Только дороги всё равно дрянь. Старые заводы, старые станки. Никто не строит новых кораблей. Хвастаются сверхсовременным оружием, а запускают его с кораблей, в именах которых звучит голос социализма. Города, железные дороги – всё времен Ленина. Преданного пророка.
-Жаждите справедливости?
Миссия грустно улыбнулся. – Понимаю, хотите напомнить мне, что думал по этому поводу Паскаль.
-Я не знаю, кто такие поскалИ. Я конкретно о вас говорю. Вы больной. И трус. Вы лезете со своей агитацией к детям. Взрослые давно б вырвали вам язык.
Миссия задрал голову и посмотрел на потолок. Сморгнул слезы обиды. Сначала ему показалось, этот человек способен его понять. Гость ему «своим» показался. Но он справился. Он сглотнул свою обиду и снова посмотрел на неулыбчивого гостя. – Блез Паскаль. Ученый, философ середины семнадцатого века. Как и вы, он сомневался в полезности справедливости. «Разум не способен отыскать такую справедливость, которую время не превращало бы в прах».
Размет выслушал, хмурясь. Потом осторожно улыбнулся. – Ну вот, видите, всё умнее вашего Ленина.
- Ваши выводы от незнания. – Миссия улыбнулся. - Вам бы комиксы с цитатами его полезных мыслей, вы бы поняли.
-За себя говорите. Я итак неплохо живу.
-Не сомневаюсь. Тут я как раз за себя говорю. Земля Ульяновска притягивает меня. Может, это не совсем здраво на слух но,… но я чувствую Его энергетику. Я чувствую там энергетику, которая подняла Его до высот гениальных выводов. И собственных супер идёй.
-Так отправляйтесь в Китай. Там это ещё в цене. Китайцы упорны. Кто-то в это ещё верит искренне.
-Спасибо за совет. Только мне тут больше нравится. Вы не понимаете, какой толчок в развитии дали бы идеи Ленина Афганистану…. Аграрная страна, бедна, истощена беспрестанными войнами. Думаю, у вас бы всё получилось. – Он улыбнулся, глядя на голубоглазого афганца. – Я уверен, у вас бы точно получилось. Возможности и ситуация – потрясающе подходящие.
- Русские здесь уже были. Ненадолго хватило их Ленина. – Рахмет оглядел убогое помещение. - Я не за агитацией зашел. Почему вы не обратитесь в американское консульство в Кабуле?
Улыбка в ответ.
-Под Барахми расположился лагерь – международные войска. Там есть и американцы. Почему вы не пойдете к ним?
-Зачем?
-Разве вы не хотите вернуться домой?
Человек усмехнулся. Не зло. А так, будто над шуточным предложением. – Почему всем хочется прогнать меня именно …домой? Странные вы, местные. Сами так любите свою страну, считаете её, не смотря ни на что, лучшей и красивейшей в мире. И всё никак понять не можете, что кто-то ещё может её полюбить.
Рахмет открыл рот, видно что-то хотел сказать ещё …по такому поводу, но заткнулся.
А тут пришел Тимур. Стал его искать. Рахмет слышал его голос, тот спрашивал о нём у чайханщика.
Надо было уходить. Почему-то Рахмету показалось стыдным, что его могут застать здесь, в этой узкой, душной коморке в обществе американца – ленинца.
Рахмет взялся рукой за сломанную ручку двери. – Я вовсе не хотел гнать вас. Вовсе нет.
Рахмет посмотрел на сидящего перед ним человека.
И странные ассоциации выдали в нём человека, когда-то слышавшего о сказках дядюшки Римуса. Только Рахмет не знал, что сказочник был чернокожим. Глядя на Миссию, он посчитал, что тот и есть… самый настоящий дядюшка Римус. «Наверное, местные ребятишки тоже так считают. Может даже зовут не как взрослые, … а дядюшкой Римусом». – Рахмет улыбнулся.
А потом, не зная, как закончить начатый с человеком разговор, замешкался и полез в карман. Достал деньги.
-Много ему не давай. – Первое, что произнес Тимур, быстро оценив обстановку в коморке. – Ограбят.
Тим улыбнулся старику, как давно знакомому. – Давно последний раз били, Миссия?
Рахмет огрызнулся: «Отставь его!», - сунул в руку человека смятые деньги. – Купите себе носки и ботинки. Скоро зима.
Не зная, что сказать ещё, да ещё и при ухмыляющимся брате, Рахмет первым вышел из кладовки. И тут же услышал за спиной: «Что, опять за книжки свои взялся? Смотри у меня, старый таракан».
Послышался щелчок, второй…
Резким движением в голову, Тим сбил шляпу с головы старика. Та, слетев, ударилась о стену.
Рахмет быстро открыл дверь. – Тим?
-Всё в порядке.
Рахмет огляделся. Шляпа Миссии валялась в стороне. Деньги были рассыпаны в ногах старика. Рахмет резко спросил: «Ты что, ударил его?!»
Тим смутился. – Я? …Нет. – Он тряхнул сидящего за плечо. - Эй, ящерица в плаще, я что, тронул тебя? …Эй, отвечай, когда тебя спрашивают!
Миссия, опустил голову и качнул ею – нет.
-Вот видишь, – Тимур выпрямился, – никто его здесь не трогает. Уже давно никто не трогает. Пусть благодарит Аллаха. … Чего бродит по нашей земле, кого тут агитирует за Ленина своего. …Слышал, Рахмет, про такого… Ленина? …И я не слышал. – В сторону Миссии. - На хрен нам нужен твой Ленин, шляпа американская! …Сказочник, блин. – Тимур дернул брата за рукав. - Ладно, пошли отсюда. А то вшей подцепим.
Тим обнял брата и вдвоем, еле протиснувшись, они прошли через дверной проем.
Тим захлопнул дверь ногой. Не оборачиваясь, подвернул ногу назад и …пнул по двери.
На взгляд Рахмета спокойно ответил: «Он провокатор. Старый, больной, жалкий, но провокатор. Не бери в голову. Пошли, Оман кассет набрал …кучу. Идем ко мне, Зульфия лепешки с мясом делает, будем смотреть фильмы и есть. У нас и спать ляжешь, что тебе в горы идти. Тагир один подежурит. Сегодня тихо».
***
Она просила сказок. Сказки и он знал. Только сейчас он тут по весьма серьезному поводу. Типа - рассказал …тоже по просьбе …тут одному родственнику…сказку, а тому намёк её не понравился. И вот выводы привели лопуха – сказочника в этот старый колодец. Да как привели - взашей! А на завтра ему обещана смерть. …
***
Кто навеял этот бред о «верных» и «вернейших», …будь он проклят. Ведь война была объявлена совсем по другому случаю. Но кто-то имел власть повернуть стрелку. Указать не на тех, кто сделал нам боль. Указал на тех, кто всего лишь оказался в большинстве и до сих пор читает молитву с другой страницы. Из-за спора о законности приемника на смерть разделились не мнения, а люди. Были братьями, стали …соседями. Что ж и это бы ничего. Но стрелку снова дергают туда-сюда. А оружие готово. Солдаты подняты на войну, и … стрелку повернули на соседа. …И будто никто не видит этого. Будто никто не догадывается о том. Догадываются. Но всегда найдется такой…третий. Он скажет: «Выгоднее для нас, не догадываться о стрелке». Он найдет, чем остановить второго, а первый, … он выстрелит. … И война продолжается.
***
Она хотела слышать голос. Она боялась уснуть, боялась поскользнуться, боялась упасть в жижу. Это было бы худшим для неё. Если бы её нашли здесь, спрятавшуюся, её бы просто выволокли, достав на поверхность. Что дальше? Дальше - как обычно. Что она, первый раз попадает в грязь солдатских рук? Они дики. Они жадны до женской сговорчивости. Но они не убийцы. И у неё есть защита. Хозяин. Эти - её не убьют. Ещё и долларами заплатят за удовольствие и её молчание.
За эти две недели она уже двух девушек в селе встречала. Вышедших отсюда с деньгами на обратную дорогу. Те благополучно добрались до поселка. Купили себе липовые паспорта у немого сапожника и двинулись в город. Там есть аэропорт. А это значит, есть возможность улететь отсюда. «Да, было бы неплохо добраться до Тишуба, там аэропорт». Те девушки ей так и сказали: «Ты красивая. Тебя подберут. Только ближе к дороге иди. Держись кромки обочины. Затянут в машину, а там, смотри по обстановке. Они – солдаты и ты дурой не будь. Сама знаешь, хозяин только молодую тебя терпит, потом как все, выпихнет, будешь на поле марихуановую ботву стричь».
Её подобрали. Было жутковато, когда запихивали в фургон, но там, там ей уже страшно не было. Даже приятно было, язык-то родной! Потом машины прибыли на место, где бригада должна была заниматься наблюдением за дорогой с гор. Только бригада не этим занималась. Все пили пиво. А её накачали спиртом. Ей казалось, она сможет перебраться через изгородь. По трезвости та казалась ей совсем невысокой. Но всё оказалось сложнее, после того как её накачали чачей из дыни и спирта. А когда она услышала крики: «Она сбежала! Эта сука решила устроить нам охоту. Ну, держись! Держись, слышь, сука?!» Яркий свет прожектора резанул по узкому проходу, ведущему к дороге. Ей ничего не оставалось, как бежать туда, где располагалась укрытая камуфляжем площадка с парой-тройкой машин. И к счастью, в бардачке одной из них были ключи.
Джуд выехала из укрытия под сплошной треск автоматных очередей. Но куда ехать на угнанной машине? Не зная броду, она сунулась в село. И тут же на выезде её и подловили. Ей с трудом удалось удрать, выскочив из машины. Она заметила не прикрытый крышкой колодец. И каким-то чудом забраться в него, не сломав себе шеи.
Те, кто забирал угнанную ею машину, с кем-то о чем-то долго переговаривались. Потом кто-то подошел к колодцу, сказал: «Найдем вашу овцу. Вон, с сыном обратно отправлю, …если найдем», - и … прикрыл колодец крышкой. И тут же что-то установил на ней. Что-то тяжелое, потому как серьезно стала осыпаться по кругу земля. Но потом, когда машина уехала, всё стихло. Крышку так никто и не открывал.
Беглянка уже и не знала, хорошо она сделала, удрав с пиршества пьяных идиотов или нет. Она уже и поплакать успела и губы в кровь искусать, но как будто всё было за то, что девушка была довольна собой. В хмельной голове так и гуляла мыслишка: «Теперь бы ещё отсюда выбраться…». И вдруг она услышала вздох. Где-то внизу находился ещё один «беглец». Разумеется, Джу решила узнать кто он, по какому поводу здесь и как отсюда можно выбраться?»
Вопросов много. Но мужчина почти ничего ей не ответил. Так, пустяки: «Кто? Человек. … На отдыхе тут, …который пока не в силах прервать».
Голос его был приятен на слух. Но что самое радостное для Джу, что человек, не назвавший ей своего имени, знал английский. Нет, это она первая заговорила с ним по-английски. Просто хныкала на родном языке и … заговорила на нем. А человек отозвался. Приятный голос, акцент есть, но не режущий слух. Мужчина произносил слова правильно, и смысл фраз был … ей, по крайней мере, понятным.
Они переговаривались коротенькими фразами вот уже …три часа. Но действие спирта перестало действовать согревающее. Джу начала сильно мерзнуть. А с холодом начал подступать к горлу страх.
Чтобы не ощущать ещё и страха от одиночества, она стала просить человека рассказать ей о себе. Но тот молчал. Она спросила, откуда он знает английский, снова молчание. Тогда она самое простое спросила: «Как тебя зовут, ты откуда вообще?» Человек не ответил, переспросил только: «Зачем тебе знать?»
Действительно, зачем ей его имя? Что толку от его имени, какая ей польза? Если бы это спасло её, дало надежду вырваться из вонючего колодца, тогда б она настаивала серьезно. А так, она просто как кукла-плакса настаивала: «Скажи, …скажи, …скажи имя». Ей просто хотелось слышать его голос. Тот, разумеется, радостным не был. Человек, будто даже уже задыхался, будто гордо его было чем-то сдавлено. Но Джу каким-то шестым чувством улавливала борьбу. Человек не сдавался. Ей казалось, она так чувствовала, слыша его пыхтение, что он пытается выбраться. А вот это было для неё радостным. «Не оставит же он меня здесь? Всяко заберет с собой. ..Черт, ещё один ноготь сломала!»
Снизу несло гадостью. Джу представляла себе кучу дерьма внизу. Голова её кружилась, ступенька на которой она стояла была узенькой, ещё и скользкой, но ей вовсе не хотелось упасть. Она цеплялась ногтями за шершавые камни стены колодца и пыталась согреться разговором. – Эй? Ну же, расскажи что-нибудь. Чем ты занимаешься здесь, скот пасешь? Сапожник? Эй, не молчи. - Когда Джу наклоняла голову, вонь ударяла ей в нос, выбивая из глаз слёзы, из горла - тошноту. – Фу! Какая вонь! Что это за колодец вообще? Дерьмо, а не колодец!
Джу боялась, что мужчина не найдет выхода. Что он уснет и упадет с лестницы, про которую ей сказал. Сидеть в колодце с трупом – этого ей совсем не хотелось. Лучше уж самой упасть в сток и разом со всем покончить. – Эй, ты не усни, ладно. А хочешь, я тебе о себе рассказывать буду, хочешь?
Молчание.
Странно, будто она этого человека совсем не интересовала. Он ничего у неё не спрашивал. А она боялась остаться одна. Она вопросы ему задавала: как, когда, где? Ей нужен был его живой голос.
Только мужчина редко стал отвечать ей. Всё пыхтел там, пониже. А если он отвечал, то это Джу успокаивало. Тихий баритон, у которого временно отняли бархатистость, сохранил мягкую мужественность. И главное, не меняющееся от обстоятельств достоинство. Голос парня Джу нравился. Хотя внешность его она представляла себе весьма ординарной: чернявый, смуглый, до ощущения, что сто лет не мыт и обязательно с железными зубами под золото. Тут полно было таких… сторожей овец.
Она снова принялась за своё: «Эй ты? ...Ты что, уснул?»
Глупый вопрос. Он его снова оставил без ответа.
-Расскажи мне, ну хорошо, не о себе. О ком-нибудь другом, расскажи. Любую ...историю, слышишь? Эй, ты,… слышишь?
-Да.
- Не молчи. …Мне страшно.
-Историю… любишь, …история… это интересно. Послушать интересно.
-Что?
-Я сказал, хорошо.
-Да, хорошо. Вот и расскажи. Расскажи историю. Ты…связан, да?
«Стоял бы я тут…». – Оценки «дура» - он не произнес. Рахмет редко ругался в слух. Жизнь и служба его были таковы, что не больно-то можешь позволить себе поболтать.
Он пытался чуть-чуть размять затекшие руки. Двигал пальцами, пытаясь притянуть к ним узел веревки. - …История…она случилась, …скажем так, неподалеку. Село было среди гор. Будто зажато в цепи горной, как в подкове. Село поддерживало государственную власть. А вот жених, нашедший в том селе свою невесту, поклонялся совсем иным законам. Нет, вера тут и там – одна. Но первые - считают свою веру верней, потому они против существования вторых. Они вообще против существования того села.
-Не надо политики! Ненавижу политику. Просто… историю.
- Это как раз история. История о стрелке и о стрелочниках.
- Не хочу о стрелках. Не хочу о войне. …Замолчи!
-Речь не о том, кто первым сделал выстрел, не о догадке второго и уж точно не о подлости третьего. …Что про него говорить, сволочь не имеет принадлежности ни к роду, ни к вере. Она рождена во имя себя. Но приказы исполняют люди. Люди, принадлежащие роду и вере. Исполнители войны. Сказка про них.
-О, господи, …не надо же про это, не надо,…я вообще к вашей войне отношения не имею.
-Двое полюбили друг друга. Она - из села, он – из отряда. Свадьбу играли в горах после того, как невесту украли из её дома. После того, как в попытке её вернуть, погиб в перестрелке её брат. Но что делать после с женщиной? С женщиной, которой вдруг потребовалось участие и забота врачей? Она перестала быть помощницей мужу. Стала обузой мобильному отряду. Обузой тем, кто молится так и есть кара тем, кто чуть-чуть не так молится в своем селе.
Где не закидают камнями женщину, носящую под сердцем продолжение жизни отца- бойца, но противника? Разумеется, в доме её родителей. Там она и оказалась, в конце концов. Аслан – так звали жениха - проверил, его жену приняли молча, не выгнали. Он, разумеется, прячась, пришел в село снова, …снова после приходил и часами ждал у окон дома. Ждал хоть малейшего намёка на то, что его жена там. Дождавшись знака, он уходил назад, в горы. Каждый раз, путая след и исключая преследование.
Она жила там. В доме своего отца. Она была жива и тихо хранила молчание. Тихо было и там, где прятался отряд. Никаких налётов, никаких намёков, что кто-то ищет подходы к тропе, ведущей к пещере, хранящей отряд.
Аслан - обувщик высоких статей. Все сапоги, все ботинки утеплены и укреплены были им для дикой жизни отряда мужчин в горах. А как он управлялся с оружием….Никто другой так не справлялся с чисткой и ремонтом его, как этот благородный молодой человек. Мужчина! Из двух никудышных АК Аслан собирал …два отличных. Стрелял он, может, не так метко, как Оман или Тимур, зато их оружие не подводило в деле. Его подготовил для них сам Аслан – муж той девушки, которую отряд выкрал для него прямо из-под носа депутата поселкового совета. А как Аслан пел, …заря замирала, вечер не торопился отдать силу ночи. Может, зато и полюбила его девушка, умеющая ходить с открытым лицом. Может, потому она его совсем и не боялась …жениха своего, героя гор. А, напротив, доверилась ему целиком, став равной ему половинкой. Да, да, она готова была стать ему равной и по чести и по количеству достоинств. Не смотря на избалованность, она справлялась со всей тяжелой женской работой, которую приходилось делать в отряде. Она стирала, готовила, она лечила раны равно всем мужчинам отряда. Хотя любила и считала «чистым и честным» в нём только одного человека, своего мужа - Аслана.
Её звали Ирум. Она была светла взором. Она была… нежна румянцем, тот играл на чуть впалых щеках её, когда с ней заговаривал кто-то из отряда. Она была немногословна, тиха, но умна. Она была покладиста, но себе на уме. Аслан гордился такою женой, она была...
А как притягательны были её длинные чуть пышные от кудрявости волосы! Коснуться таких ладонью, приладить завиток на указательный палец – такая мечта крутила мысли многих мужчин. И в селе и в отряде. … Кое-кто и после её свадьбы готов был стать ей опорой в жизни. За наслаждение коснуться ладонью шелка её волос готов был простить многое, и нежность к мужу, и рождение ребенка.
А ребенок уже вот-вот, уже рвался к свету. ... День-другой, и он увидел бы и мать, и своего отца….Но печален конец у этой истории любви. Кто указал проход к тропе – теперь не узнает никто. Ни Ирум, скрестившая руки на животе, будто тем пытавшаяся заступиться за так и не увидевшего света сына, ни Аслану, торопливо прибывшему к дому, чтоб предупредить жену, чтоб срочно пряталась – уже никогда не выяснить, кто указал на тропу к пещере. Кто выдал отряд. И даже тот, кто пытался спиной защитить их обоих, потому как из-за своего непреодолимого желания обладать мечтой, ненароком навёл на жизнь целого дома гибель – ему уже тоже всё равно, кто ту пещеру разыскал и разрушил. …Взрывом связки из трёх гранат убило дом отца Ирум. Навсегда.
-Господи, нет. …Замолчи,… не хочу знать, замолчи же…
- Это победа? И кто ж победил? Скажешь, жизнь не умерла, …скажешь?
***
-Эй, слышал, Миссия куда-то делся. Вчера мой Марак бегал к чайханщику Алиму, тот говорит, ругается, почем свет стоит. Работник его пропал.
Рахмет вспомнил про рассказ старого американца, про тягу его к русскому пророку.
-Может, через границу ушел, к русским?
-К каким русским? …На покой пора, на кладбище, старому идиоту.
Рахмет задумался. Потом спросил: «Оман, скажи, ты хотел бы побывать в Америке?»
-Я что, зря что ли мучался, язык их поганый учил? Конечно, хочу. Кто ж туда не хочет?»
- Он.
-Что?
-Он – туда не хотел.
-Он же сумасшедший. – Оман хлопнул Рахмета по плечу. - Ладно! Зря я разговор начал. Просто Тим сказал, ты ходил туда, в чайхану.
-Я чай туда пить ходил.
-Вот я ему так и ответил. Тимуру. А этот Миссия, ящерица старая,…пусть бежит себе, к русским, к таджикам - нам всё равно!
***
Завтра я буду мертв. Потому мне не страшно ответить за ту правду, которую я искал здесь, переживая вместе со всеми эти несладкие победы. Да, да, я всего лишь исполнил своё желание. Нет ни дома, ни рода того. Никого в живых не осталось. Только я не победитель. Я исполнитель, я … разрушающий элемент игры. Победила опять она, победила любовь. А жизнь, она всё равно не умерла. Она продолжается. Уверен, и Тиму, избежавшему, как и я, смерть под завалами, хочется любить. Да просто жить, жить хочется. …А Отец сказал: «Аллах наказывает за непослушание как за грех. Через неделю выборы. Ты всё испортил, Рахмет. Я не давал тебе приказа, бить людей села, откуда я родом. Ты выбрал такой путь. Хорошо. Ты ответишь за свою самостоятельность. Заплатишь ценою жизни. …Я всё сказал!»
Я пытался защититься его же оружием. – Ты хочешь сделать из меня упрекаемого и презираемого всеми маутура! Как же я мог оставить всё, они убили моих братьев. Не мстить, за такое - не мстить?!
-Обваляйте его в навозе и глине. И - в старый колодец. Мне в моём доме не нужны … слишком самостоятельные подрывники. Я не идиот, чтоб подвергать себя и своих людей такой опасности.
***
Он прочел молитву. Среди его быстрого шепота она только и разбирала: «Алях, аллях…». А потом он снова заговорил о боли: «Думаешь, мне не страшно? Мне страшно. Но кто-то же должен это понять. Должен сказать об этом всем. Разве мы рождены, чтобы жить в страхе?»
Джу стояла, прижавшись к шершавому камню сырой спиной, всем телом она ощущала страх. - Кто ты? Тебя тоже похитили? Ты с полей, да? …Нет? Тогда лучше помолчи. Помолчи, слышишь! Я знать ничего не хочу про ваши пещеры и тропы. Замолчи….
***
Они тоже сказали: «Замолчи!» Я говорил, что так дальше жить нельзя. Нельзя жить и бояться самим и подвергать своих близких страху. Мы – люди, а не бараны, рожденные для жертвоприношений. Почему я должен собирать по кускам тело женщины, ставшей мне настоящей матерью? …Зарема. Никогда не забыть мне добрых её рук, теплых, ласкающих. Кто, какая политика объяснит, за что она полюбила меня? Как так могло случиться, что, приняв в свою семью чужеродного ребенка, опять же, по указу, по указу третьего, она с первых же дней стала называть меня Рахмет - Благодарность?
Я сказал, что до сих пор отравлен болью мести, так и не отомстив за мать. Я сказал, что не мог иначе, когда подобное случилось с моими парнями. Под камнями остались погребенными заживо мои друзья. Лучшие мои парни, братья. «Твои, между прочим, лучшие подрывники».
-Мне решать! – Был ответ Назимхана.
– Разве я должен был проглотить это? …И почему, потому, что люди, сделавшие это, живут в том селе, где ты родился. …Отец, что происходит?
-Ты – подрывник. Твоё дело – чтоб мосты во время взлетали, чтоб чужая нефть по морю – в километры растекалась. Убивать людей… - не твоё дело, Рахмет.
-Я их не убивал!!! Я их наказал!
-Ты что возомнил, … щенок?! Ты что, аллахом себя возомнил, …больной, точно заболел. …Эй,… говорю, не хочу больше видеть его! В навоз и - в колодец. Нет у меня больше сына, нет!
Я рассказал ему про мать. Про его сестру рассказал. Про её любовь. И ко мне. …Про то, как мне пришлось хоронить её ночью, потому что кругом были враги, потому что старших - её родных сыновей - у неё уже не осталось в живых. Я все им сказал. …Но меня не поняли. Меня судили. Кто? Те, которые служат святому. Те, которые и понятия, видно, не имеют, что есть святость. Меня обвинили в предательстве веры. …Это я-то в рай не хочу?! … Да я даже не знаю, что такое рай! Те люди, часть отряда - они умерли. … И теперь никогда не поймут, что умели лишь одно - верно служить сказанному им слову. … Слову-приказу. И только то. …Дело, конечно, хорошее. Но кто произнес слово? По какой причине именно такой приказ? Никто кроме меня не спросил. …Жаль. Видно, не пришла тому вопросу пора. Жаль. Людей жаль. Такие парни были. …. Недолго прослужив слову, погибли. Им сказали: «Во имя Аллаха». Они верили. Верили преданно. Они исчезли, так и не догадавшись, что их исключительно обманули в этой жизни. Не верю я, что Аллах допустил такое с моими парнями. Кто-то манипулирует нами. Эти третьи. И лгут, лгут, что всё решением Аллаха прикрыто. А будет ли дарована другая жизнь моим парням? Всё - только надежды на чьё-то приземленное, непроверенное слово: «Будет рай, только слушайся. Только повинуйся приказу». В селе считают нас дикарями. Недолюдьми. Обкурившимися. …В отряде не было наркоманов. Ни одного. Мировая дисциплина и подчинение власти беспрекословное. Мы не грабители. Мы не насильники. Я считаю, мы солдаты, только с обкурившимися генералами. Неужели нет задачи, которая бы была направлена на уничтожение зла? …Может, этого зла и нет? И чтоб мы не простаивали, нам его находят. Стрелочники. Обкурившиеся генералы. …Завтра я умру. …Сегодня…
***
Он услышал, что она снова клацает зубами. - Я больше ничего не скажу. Эй, я молчу.
- Что? …Нет! …Ты говори, но… о чем-нибудь. О чем-нибудь другом. …Эй? Эй, как тебя, не молчи, слышишь? Ведь это не ты взорвал тот дом с беременной женщиной, …не ты?
-Я.
***
Странные существа – эти женщины. Сами влезут в дело, …эта – сунулась в драку, теперь…плачет. Значит, она с полей. Значит, она иностранка. Журналистка какая-нибудь или из этих, из волонтеров. Но, кажется, у неё свободны руки. А вот это хорошо. Мне свободные руки нужны.
***
Чайхана была пуста. За прилавком крутится сын чайханщика.
-Эй, Зураб, Миссия не вернулся?
-Вернулся, …бродяга. Вон, сказки девчонкам Зухры читает. …Про Ленина. …Рахмет, слушай, ты не знаешь, кто такой был Опоссум? Отец говорил, был Берия. Дзержинский был у Ленина, …этот, Сталин. А кто такой Опоссум?
-Не знаю.
-А чего улыбаешься?
-Так. Чаю налей.
***
-Эй?
-Да…
- Теперь ты уснула?
-Нет. Голову кружит. Меня сейчас стошнит.
-Так это от тебя так спиртом тащит?
-Да.
-Тогда пусть.
-Что?
- Лучше будет, если стошнит. Это тебя немного отрезвит.
-Не знаю.
Её на самом деле вырвало.
-Порядок.
-Что?
-Тебе лучше?
-Не знаю.
-Разберись.
-Что?
-Тебе нужно протрезветь. Нужно, чтобы ты присела. Присела на корточки.
-Что? … Зачем?!
-Хочешь стать копченой бараниной?
-Господи, о чем ты?
-Я не господи. Знаешь, как коптят барана? Сдирают шкуру, засыпают специями и валяют в глине, потом зарывают в песок. Потом над этим местом разводят огонь. …Наверху бревна. Завтра разведут большой огонь. …Мы с тобой станем… баранами.
Джу снова вырвало.
Он переждал. Потом стал давать советы, как ей будет легче присесть на узкой ступеньке.
-Ты должна дотянуться рукой до моего плеча. Там узел. Попытайся его развязать.
-Но я упаду! Я утону в этой жиже!
-Где ты нашла здесь жижу?
-Что? Но это же…колодец.
-Он старый. Грязь на дне уже сто лет как превратилась в камни.
-Я заметила, там что-то блестело, …грязь. И пахнет…
-Пахнет от меня. Я весь в дерьме.
-Господи…
-Это потом. Сейчас попытайся присесть.
-И что?! …О, господи, и что?! Я боюсь…
Она решилась закричать. Она решилась сказать себе «да» на второе – она была не права, убежав от пьяной солдатни. Она заплакала. Сопли и слезы текли ручьем. Джу вспомнила всю свою «непутевую» жизнь. Она бубнила про маму, про папу, про солнечную Калифорнию, потом она тихо завыла: «Но я не виновата, я случайно сюда попала...а…а…выпустите, не хочу…».
И вдруг она кое-что расслышала. Это был его ответ на её причитания.
- …Я тоже оттуда. Из Калифорнии. Я там родился. Там у меня было имя…Тед Лоренс. Я был сыном президента.
-Что?..
-Ладно, забудь.
-Что ты сказал…про президента?
Он улыбнулся. Голос девушки ему понравился. Сильный, внятный, заинтересованный. В нем не было ни капли бывшего слюнтяйства. - Ух,…она ещё и патриотка. …(Громче) Да ничего я не сказал, … я …пошутил. Очередная сказка. Забудь.
Джу мысленно перебрала каждое из расслышанных ею слов. Она пожалела, что прислушалась к его словам не сразу. И тут же решила, что ТАКОЕ сказать перед страшной казнью может либо сумасшедший, либо тот, …кто нужен ей.
Но стояла тишина. Мужчина замолчал. И надолго. После такого бреда тишина испугала её ещё больше. – А меня Джудит, меня зовут… Джу Саммер. Эй, послушайте, …а президент знает о том, что вы здесь?
Она стала звать его на «вы». Он это заметил. Не польстило. Но дало надежду, что она согласится помочь.
-Эй, почему вы замолчали? …Скажите, а кто вам сказал, что это так, что вы - тот самый… сын бывшего президента?
- Я пошутил.
- ТЫ так говоришь, потому что … не уверен, что тебя ищут?
Тот, кто был сейчас в двух метрах от её лица, ответил: «Думаю, он забыл обо мне. Ему сказали, что я умер».
***
- Вызывайте подкрепление. Обыщите всё поместье. Все имеющиеся на территории постройки. Подключите кинологов. Но…осторожно, это не должно кинуться в глаза. Необходимо провести операцию так, чтоб никто не догадался о случившемся. О том, что в поместье ведутся поиски. Вы меня понимаете? … Выясните, кто видел ребенка последним, кто мог находиться с ним в ту минуту, когда произошло похищение. Выясните, кто был в поместье вообще. Сцецоцепление пусть прочешет весь прилежащий лесок. Если кто-то спросит, что мы ищем в озере, скажите, …скажите, мальчик утопил там свой велосипед. Думаю, пока не стоит ставить в известность прислугу дома. …Экс-президента – тоже. Нет, мать тоже ничего не должна знать. Никто, ни няньки, ни воспитатели - никому из приближенных – ни слова! Марк, вы же понимаете, похищен не просто ребенок, а сын экс-президента. Мы – охрана. При нас всё это случилось. Мы прошляпили, впустив похитителя на территорию. Мы на службе. Это целиком наша вина. Нам нужно обдумать, как выйти из ситуации.
И её обдумали. И лучшим вариантом оказалось, взять в союзники мать ребенка. Женщина решилась, ради своего пропавшего ребенка, ради мужа, у которого в последнее время побаливало сердце, признать мальчика, привезенного в дом, своим сыном.
Жизнь продолжалась. Ребенка искали всевозможные службы, по всевозможным каналам. Псевдо – сын жил в доме. Ребенка научили, как себя вести, что не сильно мелькать на глазах домашних. Его отец как будто так ни о чем и не догадывался. Правда мать была немного нервна и более обычного криклива. Немного более истерична, особенно когда рядом был мальчик.
Через полтора года, уже после рождения в семье экс-президента второго ребенка, истерия женщины дошла до угрожающих её здоровью пределов. И, разумеется, возникла угроза раскрытия операции «Сын». Женщину отправили на лечение в клинику, а от ребенка решили избавиться.
Пришлось «первого» сына убрать из дома. Глава службы безопасности, обсудив ситуацию с поверенным в делах дома и семьи, с парочкой своих коллег, а так же с чуть выздоровевшей матерью мальчика, пришел к выводу, что будет лучше, если «первый ребенок экс-президента… пока умрет». Состоялись тихие похороны семилетнего мальчика.
Псевдо сын экс-президента был отправлен со своей настоящей семьей на остров. Он стал частью семьи … заядлого островитянина. Разумеется, семья была предупреждена о сохранении тайны. Впрочем, ей за молчание было хорошо заплачено.
Энтузиазм в тех, кто искал сына экс-президента, с годами поутих. Мать – смирилась. Отец - так и оставался в неведении. Брат – второй ребенок в семье Артура Лоренса - рос мальчиком крепким. Смышленым. Он вполне заменил родителям их потерю.
Шли годы. Страна меняла президентов. Белых на черных, черных на полу черных, а тех снова на белых. Марк МакДир, Джон Фридман и Генри Крафт не только старели, они поднимались и опускались по служебной лестнице, но…обещание перед долгом держали.
Они продолжали поиски первого сына Лоренсов и через двадцать лет как будто нашли след его.
Банк данных на семьи действующих и экс-президентов всегда содержал массу сведений. Марк Фридман - теперь главная связь между службой полиции и федеральным бюро. В его папку «срочное» (когда-то он сам выдвинул такое требование перед своими подчиненными) был положен лист с донесением, что на одном из разменных автоматов в нью-йоркском аэропорту, была обнаружена кровь и волосы человека, по всему схожие с теми, что проходят по делу «Сын».
-Это сколько же …Сыну, … о боже, как же скоро я постарел, черт возьми. …Нет, с какой стати, постарел? При чем здесь годы? Я найду его. Мы найдем его. И выясним, наконец, кто это сделал и …как? Ведь это было невозможно. Ну, или почти невозможно. А главное, …главное, какого черта столько лет о нём не было заявлено?
Именно! После удачного подлога в доме Артура Лоренса, Фридман немного трусил. Ему было не по себе от идеи Крафта, ведь всегда была угроза раскрытия. И не только со стороны приближенных к мальчику. О ребенке и вполне громогласно могли заговорить сами похитители. А это вряд ли были обычные вымогатели. Все трое: Фридман, Крафт и МакДир были уверены, это дело рук серьезнейших врагов страны.
Перепроверка анализа крови и ДНК волос показала, в США прибыл тот, кто действительно является сыном экс-президента. Последнему уже шестьдесят три, он немного болен, но сердце хоть и пошаливает, бьется. А значит, бывший глава Белого дома может по каким-то своим каналам узнать о случившемся. Узнать об операции. «Будет ли он рад ей? За давностью лет нам с Генри, конечно, ничего не будет, но… из архива дело всегда может быть поднято. А это может наделать шума столько, что мало и ныне действующему президенту не покажется. СМИ раздуют из этой свечки такое пламя…».
Генерал, курирующий отдел ИНТЕРПОЛа, сердито рассуждал про себя, разглядывая портрет молодого мужчины на экране: «Никому мало не покажется»..
Лицо молодого человека представляло портретный суррогат. Попытку представить себе, что бы за физиономия была у того Теда Лоренса, который пятилетним ребенком был похищен из поместья экс-президента Лоренса. На Джо Фридмана смотрел сероглазый улыбающийся среднестатистический калифорниец. Темные волосы, смуглая кожа, чуть вытянутое лицо, отвесистый подбородок, крепкий нос, открытые глаза. Сытый, чистенький, довольный жизнью парнишка. «Сомневаюсь я, что теперь он выглядит именно так. Где он мотался двадцать лет? Очередная серия про больного амнезией? А если он знает, кто он? Кровь, … волосы, - Фридман потянулся и взял отчет по идентификации того, кто был ранен возле разменного автомата в аэропорту Нью-Йорка. – А может, он был там убит? Может, он приехал домой, чтобы, наконец, объявиться, а его убили? Почему? И столь ли незатейлива причина его возвращения? …Объявиться. А может, он и не для этого прибыл. Для чего?» - Рука Джона потянулась к личному мобильнику. – Генри, это Фридман. Генри, ты не мог бы, захватив с собой Марка приехать ко мне? Нет, лучше … ко мне на квартиру. Да, на ту самую. Да, есть кое-что, что требует срочности. Дело Сына, помнишь? …Спасибо. Жду.
***
Дело было в Иране. На берегу Оманского залива Назимханом был куплен симпатичный домик. Там он справлял свой юбилей. Тихо справлял, среди своих.
-Что ты принес? Кота в мешке?
Назимхан улыбался широко, с удовольствием сытого тигра косил, щурясь, на мешок, небрежно кинутый верным человеком к его ногам.
-Это подарок, брат. От всего сердца.
-Перестань, Тимур. – По-отечески Али обнял седого мужчину и похлопал по спине сухой, жестковатой ладонью. И тут же небрежно пнул мешок ногой. – Подарок? Что за подарок, зачем?
- Ты сказал, сорок лет – это хороший возраст для начала новых дел. Вот! Я привез тебе дело. Это мой тебе подарок ко дню рождения. Сын американского президента. Лепи из него своего бойца. Сам говорил, так делал Чингисхан.
-Что?! Ха…ха…- Смех был скрипящим. Но интерес в глазах Назимхана увеличился втрое. – Ха…ха… шутишь?
-Нет, о, Великий. Нам удалось сделать то, о чем ты мечтал.
В одно мгновение с лица Назимхана спала пелена доброжелательности. Морщины разрезали лоб, борозды у носа будто отделили шевелящийся рот от остальной части лица. – Что ты говоришь, старая башка? Когда я посылал моих людей совершать столь гибельный, дурацкий поступок? Я что, осёл по-твоему?! – И в крик. – Сколько людей ты угробил, добывая это?! Ты с ума сошел?! Ни с кем не согласовав, не спросив меня!
Тимур сделал пару шагов назад к двери. Кожей спины почувствовал, как шевельнулась охрана, заблокировав все выходы из небольшого овального зала – гостиной в доме Назимхана.
- Ты решил, я дал тебе группу для игры?! Ты что решил самостоятельно играть, да? Что возомнил? Говори! Говори, кто тебя надоумил совершить это?!
Пальцем правой руки Али указал на мешок. Один из охранников приблизился и, не задев Тимура, поднял мешок и вытряхнул содержимое на ковер.
Из мешка выпал мальчик. Лет пяти. Светленький лицом, спросонья ничего не понимающий. Трущий глаза. Он что-то лепетал по-английски. Говорил что-то про неудобства и туалет. Потом приоткрыл рот и огляделся. Но, будто не испугавшись, а всего лишь будто удивившись, произнес: «Кто вы?» Будто недоумевал, что делают незнакомые люди в ЕГО доме.
Он стоял напротив Назимхана. Открыто смотрел на него, потирая рукой левый глаз. Потом он оглядел остальных людей в помещении. – Где я? Где все? Где Мэри? Где моя мама? …Вы кто, …вы к папе?
Назимхан тут же пришел в себя. Вообще-то, от неожиданности, он не сразу нашелся, что ответить ребенку.
Такую «картинку» вблизи он мог видеть только на экране своего ноутбука.
Перед ним был сын экс-президента США. Сын Артура Лоренса.
Пять лет назад, увидев красавицу жену действующего президента Америки, Али Назимхан позволил себе прищелкнуть языком и сказать: «Какая женщина! Вот бы такая родила для меня сына, а?»
Гузаль, Мара, многие другие жены Назимхана тоже были красавицами, по своему замечательными женщинами. Они тоже могли родить ему крепкого сына. Да, вот, горе, Аллах не дал Али счастья отцовства. Тёщ, жадных до его денег – дал. Детей – нет.
Только среди самых приближенных к себе людей Назимхан мог пощелкать зыком, алчно разглядывая жену своего врага. Но и эта женщина бы не родила ему сына. Будто поняв это, наконец, узнав вдруг, что жена американского президента ждет ребенка, он возьми, да скажи: «Я б ей такого сына воспитал. Ну что сможет этот индюк? Он народу и ей только наобещает горы. А вот я бы…». – Сказал и забыл. А верные – не забыли.
Ни одна из его жен не родила ему ни сына, ни даже девочки- дочки. Такая мощь была в мужике, а истинно мужской силы – не было и капли. И всё со дня классического пожара в школе. Кто поджег её – тот был ещё мальчиком Али проклят.
И вот бравый братан Тимур – один из славных старых бойцов его команды – исполнил его мечту. Он принес ему сына той самой женщины. Сына самого президента! Вот! Кажется, лепи из него, как из пластилина, хочешь врага собственному отцу, хочешь – для себя милого и заботливого сына. Но гнев Назимхана был неподделен.
Ещё чуть и он мог бы сам ударить Тимура клинком, снятым со стены. Разрубить надвое за нанесенное ему оскорбление. Кто знает, Назимхан непредсказуем, может, всё так бы и произошло. Убил бы, дня не пожалел. Безжалостным был человек, а уж как не любил он чьей бы то ни было самостоятельности в деле….
И только странное, даже как бы неадекватное поведение мальчика выбило его как будто из седла оскорбленного самолюбия.
- Столько сабель на стене, … это ваше?
-Моё.
- Простите, я уснул. Так мы у вас в гостях?
- Что? Ах, да, да, вы – гости моего дома. Папа твой, мама твоя, синеокая кукла. …Повтори, как твоё имя?
-А я ещё не говорил вам его, …мистер….
-Просто мистер.
Молчание. Затем улыбка и ответ. – Меня зовут Тедди. Тед Лоренс. Вы не видели… - Мальчик оглянулся за спину, - вы не знаете, куда папа пошел?
-Хорошее имя. …Тедди. Но, какое-то незвучное, знаешь. – Назимхан коснулся головы мальчика. Развернул её к себе лицом.
Со стороны показалось, судя по захвату головы мальчика, рука Великого Али сейчас дернется,… ещё чуть-чуть резче крутанется против оси, и … шея парнишки будет свернута. Запросто, как куренку б шею открутил.
-Мой папа президент. А вы? Вы из какой страны приехали? Из дружественной?
Назимхан сначала тихо хохотнул. А потом склонился над мальчишкой.
Он в глаза парнишке посмотрел. Совсем те глаза не были похожи на те, что были у его матери- красавицы. На него смотрели глаза бойца. Того, кто будет рваться и кусаться, отстаивая своё превосходство и даже величие. – Дружественной… - Смех прервался.
Вдруг судорогой прошла волна по лицу Али. Сила, которой он хотел придушить мальчонку – явного врага ему. Но волна …ушла. Ушла через кончики пальцев в ноги, и в пол.
Мужчина переждал исход неприятия, сморгнул, посмотрел на мальца, вызывающе задравшего к нему своё лицо. – Твой папа…кто, ты говоришь?
-Мой папа? Э…он президентом был. Полгода назад мы ещё жили в Белом доме. У меня там была своя…э…собака.
-Что ты говоришь?...Собака…
Рука сдавила лоб мальчику. Потом змеей прошлась по лицу, будто стирая с него все прежние знаки отличия. И, наконец, она замерла, зажав парнишке рот.
Грубо, будто терка прошлась рука кожей ладони по нежному лицу ребенка. Мальчик дернулся, желая вырваться из-под руки, но вторая рука Назимхана тут же придержала его. – Теперь я буду твоим президентом, щенок. А ты, ты будешь моей собакой, гадёныш! … Теперь я, ты понял?! – Он взял его за руки чуть выше локтей и тряхнул мальчика, как деревце. - И если ты запомнишь это сразу, щенок, это обойдется тебе менее дорого, иначе, …иначе…
Пора было оттаскивать ребенка от этого седого барса. Пора была, вырвать его из рук- когтей. Только кто ж решиться на такое?
А сорокалетний юбиляр будто с ума сошел. Он не слышал крика ребенка, ему не заметны были тычки и пинки его, кривляния в его цепких руках. Кричал Назимхан, будто иступлен был, будто с утра кальян покурил, прибавив по случаю добрую порцию опиума. – Ты мой! Ты моим теперь будешь, что хочу, то и сделаю со своим подарком. Повтори, повтори, кто твой хозяин, повтори, я сказал!
-Нет! Нет! Папа! …Мистер Фридман, … дядя Генри?! Помогите, помогите!
Пальчик был крепок для своих лет. Он пинал в болезненные места своему обидчику, он плевал ему в лицо. А что большая часть тех плевков возвращалась к нему же, на его же запрокинутую голову – это как будто мальчик не замечал. – Отпустите! Папа, …он сейчас придет, вы ответите! Вы ответите! …Мистер Фридман?!
Ничего не слышал Назимхан. Да и охране лучше бы такого не видеть.
Это был не подарок. Это была пытка. Тимур с бледным, будто каменным лицом стоял, глядя вперед себя, никак не на неприглядную картину в центре празднично убранной гостиной. Женщины, ублажавшие до того своим присутствием мужчин, – те уже давно разбежались, укрылись по углам, боясь и показаться на глаза взбешенному господину.
Охрана была в стопроцентном напряжении. Все ждали одного из двух: либо труп пацана нужно будет оттаскивать и где-то зарывать, либо с помощью строго друга и пары медиков босса в чувства приводить. Таким они видели его второй, только второй раз в жизни. В первый, это было в Афганистане, в селе, близ городка Тишуб – на родине Назимхана. Там убили последнего из его рода. Погиб в перестрелке младший из Назимханов. Вот тогда эти парни видели Великого Али таким рассерженным. С пеной у рта негодующим и требующим возмездия они увидели его: «Всех сюда! Вырезать село. Чтоб ни дома, ни человека. Аллах свидетель, не хотел я рук своих такой кровь запятнать, теперь пришел час. Я сам тоже туда пойду. Война - войной, но должен быть предел всему. Раз нет предела, пусть смерть седой тишиной засыплет эти места!» Произнесено было среди своих. К селу в ночь потянулось столько военной техники, столько солдатни понаехало, что пришлось Назимхану выжидать два месяца, пока тихо станет. Но в селе знали, уйдут войска – приказ местного хана исполнен будет. Сельчане увидели столько лиц из бойцов его, что поняли, силы Великий стягивает, со всех точек парней в одно место сгоняет. Уйдут войска – конец цветущему селу. Только возмездия – резни так и не состоялось. Ещё не успели войска уйти, село вместе с властью сдалось на милость своего земляка и само, самосудом порешило того, кто застрелил его последнего брата. К ногам Али притащили труп сами же сельчане. Долго смотрел в мертвые глаза убийцы Назимхан. Долго молча вопрошал: «За что, Аллах всевеликий и всемогущий, всекарающий и всемилостивейший, руками какого-то …парикмахера у баранов, такую не заживающую рану мне наносишь? Разве настолько равен ей мой грех? Вот я, весь перед Тобой. Все силы мои, вся память. Отчего не меня сделал ты предпоследним, чтоб не сдохнуть мне одиноким псом на этой земле? …О, Аллах, о всемилующий, да станет так, как велишь ты мне - войну твоему. Принимаю, принимаю всецело кару твою. Покоряюсь силе твоей, о, превеликий Создатель».
До сих пор Назимхан держит в том селе своих группу парней. Строго следит за порядком там, будто то место всё ещё его - личное село. И хотя давно уже интересы Великого в других местах отстаиваются и под час многие силы нужны, чтоб у власти удержаться, но не снимает отряда с тех гор Али. Бдит за порядком в своей подковке. Он - человек принципа. Сделает, что обещано, если будет на благословление Аллаха, знак от Него.
И вот теперь парни видят, как трясет, выколачивая всю душу из мальчишки, он – Великий седой барс. Зеленые глаза горят огнём, между белых губ пена, а голос, …не дай бог, сунутся под рык его. – Ты забудешь про папу, … ты забудешь про дядю Генри, щенок, …ты у меня всех забудешь, кто тебе ногти точил, волчонок чертов! – Он, наконец, оттолкнул от себя мальчишку. А тот, тут же вскочив на ноги, кинулся в сторону. В сторону приоткрытого окна.
И выпал бы, … выпал бы со второго этажа, разбившись на смерть о пики острых скал, уходящих в пучину волн залива.
И никому дела нет, что близ иранского городка Бехар из окон одного из домов за ноги как тряпичную куклу трясут единственного сына экс-президента Соединенных штатов.
***
Он убегал, его ловили. Ловили и возвращали в высокий дом, зажатый в скалах, будто гнездо. Он умел плавать, он прыгал в воду. Его вылавливали, как мелочь сачком и вытаскивали на берег. Назимхан уехал. У него дела. Но уехал он с настроением. Характер его «игрушечного сына» - ему понравился. Он в нём сразу бойца разглядел. По глазам понял, такие умеют ненавидеть в смерть.
Он запретил пичкать парня снотворным или другим каким наркотиком. Даже антибиотик, разбившемуся в кровь мальцу согласовывали с самим Али. Но больше лечили ссадины и синяки настоями, переломы – мазями. А ещё кутали в какие-то травяные одеяла и погружали в минеральную воду.
Парнишка быстро подлечивался, на время как будто затихал, а потом снова за своё: уже без криков о всемогущем папе, он бежал прочь от своих надзирателей. Только он был слишком заметен…этот сероглазый голый мальчик по имени Тед Лоренс.
Его специально держали голым, считая, что ему, как американцу, будет стыдно в таком виде бегать по улицам. Но стыд прошел. Голым – он всё равно бежал из чужого дома, из дома-тюрьмы, которую так сильно ненавидел. Бежал при малейшей возможности.
-Пусть бегает. Стерегите лучше. Вам проверка, как мою собственность стеречь. Убежит, голову снесу. Всем. И лично.
При одном из побегов мальчишка воспользовался снятой со стены саблей. Дошло до большой крови. Но и на это Назимхан махнул рукой. – Что? Руку отрубил? Надо б ещё и голову. Все равно она этому олуху-охраннику не нужна. Дать ему денег, опиума и пусть проваливает ко всем чертям. Ишь, бить сына Али, …я вам покажу, … как мою собственность стеречь!
Но излишней агрессии в парне Али испугался. Ему сумасшедший был не нужен.
Прошло два года. Ребенок привык к тому, что его … возвращают. Он не одичал, он обжился, узнал местность и, … наконец, ему удалось сбежать и оставаться беглым чуть подольше прошлых попыток. Он отсутствовал с неделю. Удалось найти одежду, пусть девичью, зато удобную для бегства. Но тут дурацкая неприятность – полиция.
Дорого обошлось путешествие «пасынка» Великому Али. Пришлось много заплатить за молчание десятку людей. Мальчика, уже весело лопотавшего на местном наречье, тут же увезли из Ирана. Али приказал привезти его на свою родину в Афганистан. Лично передал его «на воспитание» своей двоюродной сестре. Кузине. Её имя было Зарема.
Странное дело, то ли бегать в Афгане мальцу уже не хотелось, толи тихая настойчивость и даже как бы любовь «к сироте» этой женщины действительно укротила в нём былую прыть. Малец не стал, конечно, шелковым, но как будто притих. Ему вдруг стали интересны история, природа и … религия Афганистана.
В двенадцать лет, он уже сам, добровольно называл великого предводителя боевиков «отцом». Потому что парень проникся уважением к его силе, к его власти.
Разумеется, Тедди Лоренс стал мусульманином. Теперь он исповедовал ислам шиитского толка. Ему было дано имя Рахмет. Так назвала его женщина, отличавшая этого мальчика средь своих семерых детей за то, … что с прибытием в её дом «инородца», вдруг перестали болеть её маленькие дети.
Вообще-то всё объяснялось просто, у её детей была аллергия на животную шерсть. Мальчик с серыми глазами не спал с кошками, не водился с домашними животными и терпеть не мог местных одеял из ламы. Только в его отдельной комнате её дети спали спокойно, просыпались бодрыми, и не торопились расчесывать слезящиеся гнойные глаза до крови. Есть такая легенда в истории мусульман, про излеченные плевком глаза. Как будто не плевал в своих младших собратьев парнишка, а только вдруг перестали их глаза слезиться гноем. Аллергия может и не прошла совсем, но причины развиваться у болезни уже не было. Тедди не любил животных. Мать купила ему собаку, та всё гадила и гадила. Породистая была, но… грязнуля. Многочисленные замечания секретаря отца в том самом Белом доме, очень парнишке не нравились. Пинком выпроводил он из жилья номер один гадящую собачонку. Вот, с тех пор он при себе собачек, кошек и не держал.
Ему с людьми нравилось быть – редкое качество по нынешним временам, а через живность – он просто перешагивал.
Рост его не по годам высоким стал. Старших сыновей Заремы мальчишка догнал и обогнал по росту. Женщина никак его не звала: ни боец, ни упрямец, как звали мальца соседи. А уж Тедди американец – как дразнили некоторые, этого имени она не любила. И детям запрещала так братца звать. Она его сама Рахмет звала, и другим на том настаивала. Тедди забыл о своем имени. То просто ушло куда-то… далеко в закоулки памяти. Рахмет – и всё.
Старшие ушли на войну. Служили дяде. Три сына и дочь были при матери. И они привязались к мальчику, как к родному старшему брату. Собственно, тот будто и сам, добровольно взял на себя долг старшего в доме. Рахмет был первым помощником матери до тех самых пор, пока эта женщина имела силы, называть его своим Рахметом. Благодарность её, что приезд мальчика много лет назад спас её детей от сильной аллергии, изменила жизнь самой женщины. Странное дело, ей пришлось научиться «европейской чистоте» в жилище. Она научилась готовить ряд блюд, которые раньше никогда не готовила. Слышала о них только. А как мальчик «успокоился» и как бы насовсем, она отвела его к мулле. Ей хотелось, чтобы мальчик рос «правильным мусульманином».
Тед принял к сердцу новое имя, …язык и молитву. В двенадцать лет он легко называл отцом Али Назимхана и совершал вместе с ним намаз.
А тот, немного повозившись с парнишкой лично, вдруг понял, тот смышленый, в деле сгодиться. И … отправил Али парня в местную школу …подрывников. А потом отдал в учение знакомому муфтию. Тот обучил парнишку сразу четырем языкам: туркменскому, таджикскому, узбекскому и …русскому. «Язык соседей знать важно. Книжки их можешь не читать, а вот с укладом, тебе придется познакомиться».
В четырнадцать лет в качестве подрывника он отправил Рахмета на первое боевое задание. Отряд подорвал нефтепровод. После задания, чтоб погасить в парнишке естественный негатив к такого сорта работе, Али снова дал мальцу окрепнуть. Рахмет был отправлен в Турцию. На отдых и …лечение.
Вернулся Рахмет не к матери, а в чужое афганское село. Ему показали на дом: «Теперь он твой».
-Кто жил в нём?
-Тот убит. Ты жив. Вот и живи, - сказал ему новый папа.
Предгорье, горы подковкой, мальчик часто бродил со своим крестным отцом по тихим улочкам села, любуясь тихими сиреневыми закатами, садами цветущих мандариновых деревьев. А в шестнадцать лет Али назначил парня руководителем отряда подрывников. И отправил следить за порядком в родном селе.
Из подковы в любой момент мог взлететь вертолет и направиться в сторону границы. Рахмет защищал интересы отца в любой точке указанной им на карте. Будь то северные районы Индии, Пакистан, Иран или бывшие республики России.
Подросшего парня удивляло, что только «азиатского мира» касались интересы его отца. Его удивляла узость интересов. Удивляла до тех пор, пока он не поделился мнением с отцом, сообщив ему о своем желании делать дела в Америке.
***
Я сказал, что согласен лететь туда. Посыпались вопросы. А зачем вопросы? Я же сказал, что согласен выполнить любое поручение. Раз он говорит, что там живут наши враги, так что же, дел там для меня нет? Кто там конкретный враг, покажи его! Зачем мне «чужие враги»? Пусть покажут мне лицо человека лично нам, нашему роду, мне или моему другу сделавшему боль. Пусть покажут! Покажут лицо конкретного врага. Я убью его. Я уничтожу дом, в котором он жил, его семью, гревшую его душу и тело. Я взорву офис, где была его работа, кормившая его и его семью, улицу, по которой ходил он и друзья, приходившие в его дом. Кто сказал, что я остановлюсь перед глазами его ребенка? Кто сказал, что мне нужно смотреть в эти глаза и испытывать стыд? Я убиваю своего врага! Срезаю под корень! Но только докажите мне, докажите, что он – мой враг. Нет, …нет, я отказываюсь выполнять чужие приказы. Что я, наёмник? Киллер? Эти люди мне лично, тебе лично, нашим с тобой парням – они нам ничего плохого не сделали. Я вообще не знаю, что это за город Балдахим. …Индия? И что нам сделала Индия? …Кто сказал это тебе, …он? Ах, это сказал он. …Ну так я готов сообщить тебе, отец, что я … его не знаю. Где он живет, где прячет свой зад, и что ему сделали люди, обычные трудяги с рынка какого-то Балдахима, … мне плевать на них. Мне плевать! Но! Но это не значит, что я должен идти и убивать их, жечь их дома и места для молений. Ну и что, что они неверные! Это только слово! Вся их неверность состоит только в том, что они иного вероисповедования. Вот и всё! В нас с тобой больше найдется неверного, чем в парочке этих… заклинателей змей. Нет, я не поеду туда! Я сказал, пока мне не докажут их вины, … никаких индий, отец, хоть пристрели!
-И пристрелю. Вот только воскликни ещё раз, …щенок.
-Отец, ты мудрый человек. Сам посуди, я не требую Гаагского суда, и даже наличия хоть какой-то законности в вопросе. Я жду конкретных доказательств. Покажи хоть царапину на твоем теле, которая есть причина войны с этим Балдахимом. Ах, её нет, … тогда чего я туда поеду взрывать их дома?
-Считай, ты вывел меня из себя, Рахмет. Считай, поговорили. Уедешь в Америку – я сам тебя крокодилам скормлю.
- Ты думаешь, у тебя получится?
Долго смотрел отец на сына, а тот на того, кто приказал ему называть себя его сыном.
- Ты сам себя зароешь, щенок. Я своих рук марать о тебя не буду.
***
Что я здесь делаю? Тимур, я здесь, чтоб обрадоваться, что и ты вдруг оказался здесь. Я рад, что мы встретились. Ну, здравствуй, дорогой! …Что, что я сделал? Почему ты оскорбляешь меня? Почему я мерзкая свинья? Я – предатель? Тим, кого я предал? Я сказал отцу, что имею право на отдых. Он сказал: «Отдыхай!» Почему я не могу приехать сюда? Смотри, Тим, Нью-Йорк! Давай отдыхать! Что? Почему я должен лететь назад? Но я здесь ещё только три часа, я ничего не успел посмотреть, Тим, ну брось, перестань, толкаться, что люди о нас подумают. Скажут, дикари. Нет, они так не считают. Ты веди себя по-людски, кому мы помешаем своим отдыхом? Тим, брось, пошли, пройдемся. Посмотри, какие высокие дома. Я таких в жизни не видел. …Тим?! Что ты делаешь?! За что ты ударил меня?! Пусти! Дай, я заберу свою карточку, она осталась в разменном автомате. Пусти, ты, …вот, шайтан! Дурак ты, право, зачем, зачем ты мне нос разбил в кровь? Зачем толкнул на пол? Ну что ты бесишься? Почему, почему я должен улететь прямо сейчас? Ну, хорошо, хорошо, летим назад. Но ты объясни. Объясни, слышишь. Слово даю, ты отвечаешь – я – улетаю.
…О, Аллах, ты зачем мне всё это открыл? Тимур, ты мне как брат, ты зачем мне всё это сказал?! Ты зачем …мне это… сейчас сказал, Тим? За…зачем ты мне это… сказал? О, Аллах, всемогущий.… Пошли. …Пошли отсюда. Худшего дня не было в моей жизни. … Если ты наврал, если ты солгал мне, Тим, если отец не подтвердит твоих слов, … Тим, берегись, я отрежу тебе язык. Твой поганый язык, Тим,…я - американец?!
***
-Откуда ты знаешь, что он здесь есть?
-Я знаю. Копай, время идёт.
-Я сломала ногти, я не стану больше грести эти камни, о, боже… я устала…
Он привалился спиной к стене.
Они сидели на корточках перед старой решеткой. Старой, но ещё очень крепкой. Нужно было подрыть под ней землю, тогда ему можно было бы попытаться отогнуть её. Сейчас, на две трети укрепленная окаменевшей землей преграда мешала проходу по канализационному тоннелю.
Из колодца они ушли. Но уже рассвело, колодец могли открыть, чтоб убедиться, что пленник всё ещё там. Рахмет торопился. А девчонка говорила о каких-то ногтях.
-Покажи руки.
-Что?
Он резко обхватил её запястья, развернув к себе пальцы девушки.
На руках её длинные, отполированные, накрашенные ногти остались только на мизинцах. Он прищурился, отпустил руки, но внимательно осмотрел лицо беглянки. – Так ты не с полей?
- С каких полей?
-Я думал… - он снова оглядел девушку. Оценил красоту её волос, темных, распущенных по плечам. Присмотрелся внимательнее к холености её обнаженных плеч, округлости форм коленей согнутых ног. Потом скользнул по прелести плотных булок – грудей, видных ему в разрезе платья, сильно оттопыренного у талии.
И тут за тканью платья, у самого пояса, он заметил кое-что. За пазухой девица прятала остроносые атласные туфли. Туфли были на шпильках.
– Значит, не с полей... – Он осторожно улыбнулся, закончив осмотр и, отводя глаза в сторону, - ну и ладно.
-С каких полей? Что значит, ладно? …Я не буду копать! Я не обязана помогать тебе.
-Давай, я сам. Просто отодвинься.
Она демонстративно отвела колени в стороны и чуточку отодвинулась от решетки.
Он притиснулся к решетке, стал рыть прямо под ней.
Он только начал работу, но тут же из-за резких движений задел плечом грудь девушки.
Та тут же толкнула его от себя обеими руками. – Ну-ка! Без рук!
Однако рыть было нужно. Она ещё немного отодвинулась в сторону и он постарался держать локти подальше от её пышностей.
Джу сидела, припав спиной к стене. В этом тоннеле они могли спокойно сидеть. Год за годом. Если конечно, за кретином, который назвался сыном президента, не будет погони. – А поживей рыть не можешь? Что ты копаешься?
Он промолчал. Но стал рыть землю, не жалея своих ногтей и кожи на пальцах. Как крот рыл. Камни долетали до Джуд. Она отгораживалась от них рукой, но внимательно следила за работающим и результатом.
Она уже достаточно хорошо рассмотрела мужчину. Смуглый, но ясноглазый. Белый, но загар его так темен, что трудно было бы отличить его от местных мужчин, если б только он глаза не открывал. Волосы темные. Даже темнее, чем у многих живущих здесь, в горах. Волосы имели отлив воронова крыла. Хотя теперь они были серьезно припыленными от поднятой вверх пыли.
На фоне всей этой «черноты» и «припыленности» поблескивали на лице живые глаза парня. Ей стало жаль его – трудягу. Но изменить себя - ей было ещё трудней. - Ну всё, всё! Я уже задыхаюсь от пыли. Ты не можешь работать без неё? Не пыли так!
Он оглянулся на сидящую за его спиной женщину. Остановил работу. – Послушай ты….- не закончив, он снова принялся за работу. Но Джу расслышала, что он пробурчал. «Кто считает, что Я сюда забрался, чтоб спасать мир и красавицу, тот идиот».
-Ты о ком? – Она попыталась произнести это мягче.
- Я об идиотках. – Он рыл, торопясь и уже будто намеренно пыля. А после, когда показался низ решетки, силясь, он попытался отогнуть край, приподняв угол кверху. – А…а… - он расцепил пальцы и поднял руки кверху, тихо, почти беззвучно ругнулся. Потом уже внятно произнес: «Без лома – никак».
И вдруг взгляд его снова остановился на оттопыренном платье девушки. Только теперь он не смотрел на грудь её, а только лишь на свешивающийся «мешок» у талии. – Там туфли?
-И что?
-На каблуках.
-А ты думал, я в сланцах по улице хожу?
-Давай их сюда!
Она чуть поупрямилась, но, испугавшись хмурого взгляда мужчины, отдала ему одну туфлю. Рахмет, взяв её в руку, смотрел так же, требовательно и грозно, как сначала.
Джу вынула из-за пазухи вторую туфлю. – Вот! …И что ты собираешься с ними делать?
На глупый вопрос он ответил: «Примерить». И тут же выломал каблуки и начал остриями шпилек отгибать серьезно поржавевший угол решетки. А как только чуть отогнул, тут же откинул одну шпильку в стороны, а вторую …сунул в наружный кармашек рубашки. Улыбнулся, посмотрев на девицу. – На память. - И приступил к работе жестянщика.
Он отогнул решетку настолько, чтоб девушка, изловчившись, проползла под ней. После, будто намеренно издеваясь, на глазах Джудит, он отогнул решетку ещё больше и спокойно взял преграду.
Женщина, отряхивающая камни из волос, тут же возмутилась: «Ты что? Ты что?! Ты нарочно, да? Чтоб я корячилась больше? Посмотреть хотелось, да? Ах, ты сволочь, ах ты… .Ты же видел, я едва просочилась, я живот оцарапала, …посмотри, что ты сделал, скотина…». – Она продемонстрировала ему рваное платье и действительно оцарапанный живот.
Рахмет едва скрыл улыбку. Тогда Джу схватила откинутый им в сторону каблук и замахнулась им на него. – Как дам!
Он грубо вывернул угрожавшую ему руку. Но тут же разжал пальцы и оттолкнул её от себя. - Я всё сказал, красавица, - и тут же сам быстро пополз вперед.
Так быстро пополз, что Джуд испугалась, что он скроется от неё в одном из многочисленных ответвлений тоннеля, похожего на трубу.
Меньше всего ей хотелось бы попасть в тот тоннель, который запросто может привести её назад, к колодцу. Над которым в любой час может заполыхать костер. Она понимала, что этот человек туда не собирается возвращаться. Она хотела идти с ним. Или хотя бы за ним. Потому оцарапавшись в кровь, поползав по пыли, она принялась за женские уловки. Она начала хныкать и канючить, что «вывихнула ногу», что он «поступает бесчеловечно, не по-мужски, кидая её на съедение вместо барана».
-Овцу. – Это он сказал, когда расслышал слово. Но тут же припустил. Только пятки его сверкали. То есть, если бы они сверкали. Но Джу под час совсем перед собой ничего не видела. Она принялась кричать: «Эй! Ну так же не честно! Подожди, я не умею так ползать!»
«Да ну? Тогда надень свои каблуки, и иди пешком». – Этой мысли он в слух не выразил.
Ни одно из её причитаний на него не действовало. Но он дал женщине со светлым лицом возможность ухватиться за соломинку. Джу как-то давала ему платок, чтоб он унял кровь, текущую из локтя. Так вот тот её платок Рахмет рвал на яркие клочки и оставлял за собой.
Когда девушка вылезла на поверхность, и оказалась среди старых коробок, накиданных на помойке, она встретила ещё два таких голубых лоскутка. След привел её к магазинчику часовщика.
Человек оторвался от своей работы и посмотрел на грязнулю со всклоченными волосами. – Вам что-то нужно, красавица?
Джуд не первый год в наложницах, с языком справлялась прекрасно. Она тонкость восточной иронии улавливала. К тому же человек обратился к ней на английском языке. Она прекрасно знает все эти обращения к девушкам, не похожим на местных женщин. – Я вам не «красавица»! Вы кто, это ваш магазин?
В рваном грязном платье на бретелях Джу действительно мало походила на местных женщин по необходимости всю свою недолгую жизнь не снимавших с себя серых и черных одежд.
– Мне э… это… э… - А после этих «бэ-мэ» она перешла на прямой текст, то есть, сказала, как считала нужным и умела: «Послушайте, уважаемый, если вы мне сейчас же не ответите, куда делся тот козел, что трахнул меня и удрал, через двери вашей мастерской, я сейчас же вызываю сюда своего мужа и полицию. Вас будут судить за содействие моему насильнику. – Она улыбнулась, чуть подавшись вперед, к стекляшке, за которой скрывался старик-часовщик, - хотите полицию?»
Старик молча пальцем указал в сторону двери.
Это была дверь в туалет. Туалет с окном.
Джу моментально скрылась за его дверью. Старик помянул сначала Аллаха, потом вздохнул и помянул шайтана, прячущегося во всякой женщине, всех мастей, потом плюнул в сторону и вернулся к своему занятию.
Окно в туалете было чуть приоткрыто. Джу встала на унитаз, ловко подтянулась и вылезла из окна. И тут же попала в руки Рахмета.
-Наконец-то! – Он дернул её за руку. – Пошли!
Бегом они перебежали узкую улочку, сели в машину, которая странным образом, тут же и завелась. И они поехали.
-Куда мы едем?
-Есть разница?
Она промолчала. Потом обняла себя за оцарапанные плечи и, … вдруг задрожав всем телом, расплакалась.
-Ну вот… - Он поворчал, но мешать выплакать страх женщине мешать не стал.
***
Назимхан не был удивлен, что баран на праздник будет только один. – Убежал? – Он улыбнулся. – Хорошо. Он думает, там его ждут? …Там его любят? Они уже один раз его похоронили. Он думает, они разучились зарывать скелеты. …Мальчишка! …Нет, пусть. Пусть побывает и в том месте. Как говорят у них - на родине.
Тиму показалось, Великий всхлипнул. Боец молчал. В душе он сам упрекал брата за странное желание – побывать в Америке.
Али заметил хмурость парня. – Тимур, …не нужно плохо думать о своем командире. Временное помутнение. Он вернется. Вернется к разуму. Вот увидишь. Я могу даже сделать ставку. Вернется. Двадцать лет он молился нашими молитвами. …Вернется.
-А девчонка? Его видели с ней.
-А что девчонка? Кто её упустил? Арбека собственность? Вот, пусть и плачет. По распутнице.
-Она наложница. Он пошлет погоню.
-А пусть. Это даже интересно. Сколько он был мне должен?
-Полмиллиона в долларах.
-Если с моего сына упадет хоть волос, он будет должен мне весь миллион! – Назимхан напряженно хохотнул. – Что поделать, дорожает всё, - с обидной злостью он ударил себя плеткой по ноге, - даже несносные сыновья. – Потом снова посмотрел на Тимура. – Ты,… ты так и скажи Арбеку, хоть волос с головы упадёт…
-А женщина? Она – собственность. Он спросит за неё. Он её купил.
-А что пусть спрашивает… с неё. Пусть мальчик отдохнет. Разве он не заслужил? Эту куклу, как овцу продавали на рынке. Которая-то мисс такого-то кишлака. А тут речь о моем лучшем бойце идёт. Нет, Тимур, Будет Арбек нос задирать, так и скажи, парень знать не знает, чьим товаром пользуется. Лучше надо стеречь, раз овца так ценна. – Пальцем указал Назимхан на фото Рахмета, в золотой рамке стоящей на резном секретере. – Думаю, после разговора с Арбеком тебе лучше сразу в аэропорт ехать. … Верни мне сына, Тим. Я его… сам зарою. Здесь! В этой, …в нашей земле, …мальчишка… - И полетели с секретера и фотография, и разбитая рамка.
***
-Я не прошу у тебя год, отец. Но что мне делать с теми деньгами, которые ты мне платишь за мою работу? Я хочу их не только зарабатывать с удовлетворением, но и тратить.
-Другие находят, что купить.
-Что? Траву… на продажу? Женщину для рынка? Коня для скачек? …Отец, я не умею торговать, ты это знаешь.
-Да торговец из тебя дерьмовый. Тут ты весь американский. Просто не знаю, умеют ли они хоть что-то делать без денег? По-моему вся их работа в том, чтобы расплачиваться за чужую работу. Играть в бумажки и создавать пирамиды – вот в этом они герои. А по нынешним временам, играют ещё и нарисованными долларами. … Есть разум у них? Куда едешь, к безумцам?
-Скольких ты американцев знаешь, отец, …брось. Ты просто зол. Но раз враги твои тамошние неконкретны, значит, злость со временем пройдет. Я тебя знаю.
-Я знал худших из них. Их больше нет. А я вот,… перед тобой.
-Не стану я покупать то, от чего тут же хочется избавиться. Я решил потратить деньги в Америке. Значит, я туда полечу. Можешь считать безумным и меня. Хотя я, … я вовсе не американец. Зачем ты так, отец?
- Ой, молод ты, горяч. Ещё не знаешь, что есть на свете то, что никто продать не заставит. – Назимхан погладил стекло на небольшом фото. – Тут траться. Ты заработанные риском деньги хочешь в чужой карман положить. Зачем, сын?
- Мне решать. Это мои деньги.
Не отходил от секретера Назимхан. Все гладил пальцами стекло на фото.
На нём он прижался лбом к лучшему коню в его конюшне. Рядом с конем стоит Рахмет. Рука Али приподнята, будто он тронуть или погладить кого-то желает. Но что он погладил сейчас: сына, коня – было не понятно.
Рахмет тоже смотрел на фото. – Я купил для тебя Серебряный бок у того, кто хотел пристрелить его из-за травмы ноги. Ты его выходил, научил побеждать. Теперь ты фотографируешься с призами, которые выиграл этот жеребец. - Рахмет перевел взгляд на рядом стоящую фотографию.
На нем Назимхан держал призовой кубок, в другой - будто не важный ему смятый чек на триста тысяч. Этой же рукой он тянулся к морде коня. Только коня на фото как раз не было видно, только уздечка и край шеи.
– Ты очень хороший коммерсант, отец. Но его ты не продал. Хотя тебе предлагали за него втрое больше, чем сумма приза.
- Вот видишь, можешь поумнеть, когда захочешь.
-Но я не умею ухаживать за лошадьми, не умею делать из них призеров!
- Дело разве в том, …дурашка… - Назимхан прошелся ленивым взглядом по секретеру. Там не просмотренные ещё письма, дневник какой-то давным-давно умершей русской княжны, выкраденный для него из музея какой-то столицы. А ещё приготовленная для чтения книга на фарси, заложенная посредине нежной шелковой лентой. – Но учти, Рахмет, предашь, я продам и коня, и тебя. – Назимхан улыбнулся. – Это те охранники - шавки упустили тебя двадцать лет назад. Даже не надейся, что в моей псарне не найдется гончей, догнать такого скакуна, как ты.
-Догнать – понятно. А за что зарывать? Для веса сказал? Отец, зачем доводишь себя до болезненной подозрительности. И я, …вот он я, весь перед тобой. Но то, что рассказа мне Тимур, узнав со слов своего отца, то, что подтвердил ты, зовет, и будет звать меня туда. Дай мне возможность увидеть всё своими глазами. Я твой. Я вернусь.
Что нравилось Назимхану в его прирученном сыне так это ласковость последнего. Топай ногами, маши кулаками, бей эфесом клинка по глупой башке, всё равно он не поверит, что ты желаешь ему смерти. Уже и взрослый стал, мужчина, а вот не разучился и слово и жест найти, подойдет, обнимет, прижмется, как жеребенок лбом к затылку отца и потрется, обдав теплом дыхания. – Отец, я не важный сын? Зачем плюешь в колодец? Я отличный сын. Ты - отличный отец.
Он взял руку Али и, поклонившись, поцеловал её. Нет, совсем не льстиво, а как сын. Как благодарный сын. Али знал, в людях благодарность – забытая редкость. «Но так ли есть, как сказано?» - Не унималось в нём его болезненное чувство собственника.
Назимхан чуть выждал, получив порцию доброй энергетики от касания, потом чуть грубовато оттолкнул парня от себя. – Ты слишком близко стоял ко мне эти годы, … неблагодарный сын. Теперь хочешь туда, чтоб мемуары про меня писать. Там все пишут мемуары. И брешут как желтоглазые псы про мою родину. Про нашу с тобой родину, Рахмет. …Зачем летишь? Они нашей правды не поймут. – Назимхан указал на кожаную обложку старого дневника. – Вот! Уже нет в живых тех, о ком эта избалованная кукла пишет в своей тетради. Но, уверен я, - он покрутил пальцем в воздухе, - крутятся скелетики, скрежещут оставшимися зубами, желая ухватить негодницу за некогда круглую задницу. Нельзя писать обо мне. Н плохо, ни хорошо – нельзя. И пока я жив, ты этого не сделаешь.
-Да кто ж писать туда едет?!
-Они заставят, тебе придется.
-Ты сам сказал, знал только плохих.
-Не дерзи. …И только попробуй не вернуться.
***
-Где ты был?
-Не понял.
-Что ты успел посмотреть в Нью-Йорке? Ты сказал, был тут три часа.
-Молиться ходил.
У Тимура – сына Тимура дернулась кожа на лбу, будто волосы съехали назад. - Что? …Зачем? …Молиться?!
-Я хотел узнать, правда ли то, что здесь неправильные мечети. Неверные имамы. Нет! Тут как у нас. Как у нас. Я молился вместе со всеми.
-С американцами?!
- Тимур, … если на Луне эти, …лунатики будут исповедовать ислам, разве плохо, ну? Было время утреннего намаза. Что есть намаз – коллективная обязанность. Ты же знаешь. Как у нас дома, я услышал азан, со здешней макушки минарета закричал муэдзин, и я пошел на призыв. После я удостоился чести, поговорил со здешним муллой. Начитанный человек. Мы говорили с ним по-турецки. Он сам из Мардина. Десять лет, как в Нью-Йорке. Говорит, никаких притеснений для исполнения намазов. Как у нас, пять раз зовут помолиться Аллаху, да святиться имя Его. Даже в офисах есть комнаты, где можно совершить омовение, расстелить коврик, и без помех помолиться вместе с коллегами. Я встретил там шиита. Услышал родную интонацию. Имя Марак. Он приехал из Хьюстона. Решил после молитвы сходить на одно место. Позвал меня с собой. То есть, я сам, конечно, напросился, но он был рад, что идёт туда не один. Сказал, что хочет попросить за других прощения у своего земляка. Там, в тот день его земляк погиб. Тоже шиит. Он отвёл меня на то место, ну, туда, …к бывшему торговому центру. Мы там покружили, постояли у ограждения. Я цветы хотел купить, но Марак сказал, можно и другое положить. Я свой шарф к ограждению привязал. Шелковый, в Марселе купил. Оставил там. Как память. Там сейчас стройка ведется. Хотят мемориал строить. Мы с Мараком постояли, посмотрели. Никто нас не задержал. Документы не потребовал. С меня в соседней России часто документы спрашивали, когда мы с ребятами там были. По делу были, работали. Тут – ни разу. Вот, в аэропорту только первый раз паспорт и достал. Марак сказал, что если что, можно даже в суд подать, если будут без особой надобности документы требовать. У них там строго с правами меньшинств. Любого человека. Я приезжий, у меня виза была недельная, но и у меня документов никто не спросил.
-Ты же… ну я же тебе рассказал. Ты им как бы свой.
-Не думаю. То есть, мне надо обдумать ту новость, что ты сказал, Тимур. Ты спросил, помню ли я что-нибудь, …ничего я не помню. Двадцать лет позади. Столько событий. Вот, тебе скоро двадцать, ты себя в год помнишь? …Э!…И вовсе я там не свой. Я теперь, …теперь я …нет, мне во многом разобраться надо. Свой - чужой – это не первое. С отцом поговорить хочу. Зачем он это сделал?
-Я же сказал, мой отец это сделал.
-Нет, я не о том. Зачем он приблизил меня. Ну, отдал бы к подрывнику в дом. Все равно б в бойца вырос парень. Он – себе оставил. Думаешь, я не помню, как он возился с упрямством моим? Это я помню. Если б он сломал меня, ты б сейчас с психом разговор вёл. Он мне вторую жизнь подарил. Только я не о том. Пусть ответит, почему он меня первой лишил. Ошибку сделал твой отец, но зачем Назимхан не вернул меня назад? Как коммерсант мог бы хорошо заработать и через посредника хорошие бабки за ребенка получить. Он не вернул. Деньги вдруг не важны ему стали. Почему? Я знаю его, если выгодно, он всё продаст, что в руках имеет. Что такое было во мне, что стало близко ему? Ты знаешь ответ, Тим?
-Нет.
-Я узнаю.
Оба мужчины огляделись. Никто на них не обращал внимания. Бизнес – класс самолета, летящего рейсом Нью-Йорк–Тегеран, никому не было дела до их разговоров про шиитов и красоту мечети, которую Рахмет увидел в Нью-Йорке сразу же, как только привокзальный автобус отрулил в сторону центра города.
-Жалеешь? Что пришлось…назад? Жалеешь?
-Сейчас нет. Сейчас мне обратно скорей хочется. А вот, до того, до того, как ты мне рассказал про своего отца и то, как ему удалось выкрасть мальчика из поместья этих… ну, в общем, до того, мне было жаль, что ты так серьезно настаиваешь на возвращении. Зачем ты мне нос там разбил? За волосы оттаскал, зачем?
-Я думал, ты убежать хочешь. Назимхан – мой дядя, ты знаешь. Дорог он мне. Дороги его слезы.
Рахмет положил свою руку на руку Тима. – И мне. Спасибо, что прилетел. Что рассказал обо всем. Спасибо. – Рахмет снова сел удобнее, потом улыбнулся. - Хотя...я погулял бы ещё.
-В Калифорнию бы слетал.
-А зачем мне Калифорния? Я про неё ничего не знал. Хотя, стой, мне про неё Миссия как-то говорил. Но я не поверил. Думал, старый человек, уже голова шалит. …Сказочник.
- Назимхан сказал, ты глубоко забраться можешь. С твоими документами там…
-Да, документы у меня надёжные. Теперь я это знаю.
Рахмет достал паспорт. Открыл его. Из документа выпал пластик - водительское удостоверение. Рахмет покрутил его в пальцах, потом взглянул на паспорт, снова на удостоверение. Прочёл то, что там было написано. – Только я думал, это красивое имя - Теодор - мне кто-то из наших придумал.
В паспорте значилось – Теодор Лоренс, двадцати пяти лет, гражданин города Лос-Анджелес, штат Калифорния.
***
Генри Крафт уже в который раз просматривал списки пассажиров самолета рейса Нью-Йорк- Тегеран. Он не верил своим глазам. Имя одного из пассажиров было Теодор Лоренс! – Господи, ну вот, …вот и приплыли! Вот он и объявился. …Гражданин Лос-Анджелеса…Тед Лоренс. Зашевелились скелеты, …как бы наши с Джоном волосы не зашевелились. Ну и кто ж он теперь… прибывший в Нью-Йорк на три часа Тед Лоренс?
***
-Ты не имел права лететь туда! Я сказал, куда хочешь, только не в Америку!! …Что? Что ты улыбаешься, рахмет? Что я смешного сказал? …Какие сказки, какая миссия? Прекрати, мне не до сказок! … Что? Что, терновый куст? Какой братец, … послушай, ты кого кроликом называешь,… меня?! Рахмет, перестань дурить мне голову! Я улетаю в Багдад, у меня дело стоит, …что? А я говорю, мне решать кому-куда ехать! Пока я решаю, понял?! Нет, я!! … Что, о свободе теперь заговорил? …Рахмет, не зли меня, …убери глаза свои! А кто я, кто я?! Я – твой отец, я, Рахмет! Мне решать, ты понял, мне! …Уйди! …Ненавижу, …ненавижу! Щенок! Куда ты пошел, куда ты ещё … «уходишь»? …Я покажу тебе, как хлопать дверью в моем доме! Неблагодарный! О, Аллах, …боль моя, …стыд мой, …будь проклят тот день, когда я принял его из рук Тимура. …Истинно, будь проклят час, когда открылось для тебя моё сердце, неблагодарный мальчишка! Почему я сделал это? …Знать хочешь?! Сына хотел, мужчину хотел в тебе воспитать, …а что вышло? Щенок! Любит он. Научился у америкосов.… «Я люблю тебя», «мы любим тебя». …Никто там никого не любит! Враньё одно! «Я люблю тебя, …отец, …я твой», …туда же, с любовью! Три часа для тебя – и то вредными оказались. Ишь, заразился… «люблю». …А я, старый осел, уши развесил, рассчитывал на него. Думал, дела передам, сам молиться уйду, …грехов много...
***
Я не просил тебя делить моё сердце на части. Сам посуди, чтоб ты сделал с тем, кто из твоего дома украл бы ТВОЕГО сына? …Ну и что, что ты вырастил меня до человека, ну и что?! Не вопрос! Кто знает, может, и там я стал бы добропорядочным мусульманином. Там есть мечети, я видел сам, собственными глазами. Да, я улетел туда. А почему не в Америку, отец?! Да, да, …я что, братец Кролик из сказки Миссии: «Кидай меня куда хочешь, хоть в огонь, только не в терновый куст». Я не кролик! Ай, а вот взял бы, да и почитал сказки, …всё лучше, чем в Багдад за разнарядкой лететь. Да, мне так захотелось! Что значит, права не имел?! Кто отнимет у меня право на свободу выбора? Отец, при чем здесь мои глаза? Мои глаза – это мои глаза – и всё. Но я не мальчик пяти лет, я взрослый мужчина, ты пойми, я человек, который… а…а! В другой раз поговорим. Ты не слышишь меня, ты оглох от важности своей, отец. …Хорошо, я уйду. …Всё, я ушел, успокойся. Я люблю тебя. Отец, я своё слово сказал: я люблю тебя. Я - твой сын. …Ну почему ты не веришь мне? … Аллаха в покое оставь, а. …Я ушёл!
***
-Откуда у тебя эта машина?
-Одолжил.
Джуд посмотрела на сломанную панель, вывернутые потроха, болтающиеся в воздухе провода зажигания. Улыбнулась. Отвела взгляд. – Я без документов.
-Ты думаешь, меня коптить с бумажником отправили? …Все мы должны добыть себе право ходить по этой земле. Ты кто, ты американка. Ну и что ты тут делаешь? …С обломанными ногтями. И я - не местный.
-Откуда ты?
-Оттуда.
-Ты же сказал, из Калифорнии. Соврал? Соврал про президента? – Она улыбнулась.
Она улыбалась, …но только до тех пор, пока он, отвернувшись от дороги, освободив одну из рук, не ударил её по лицу. - Замолчи,…глупая овца! Не вздумай, спросить ещё раз, …убью.
Джуд вытерла слюну, соскочившую из разбитого рта. И снова слезы прорвались сквозь злость на себя. – Отдай мой платок! Верни платок, скотина! Свинья, ты разбил мне губу, ты… вонючий подонок…
Рахмет бросил быстрый взгляд в сторону женщины. Губы его дернулись в улыбку. – Да, вонючий, но… ПОКА ещё не подонок.
Поворот машины. Обочина с травой. Он резко дернулся к своей пассажирке, открыл дверцу с её стороны, и, ещё сбавив ход машины, принялся выталкивать женщину наружу. С великими трудами и лишь тогда, когда машина, подпрыгнув, заехав на газон, он сумел вытолкнуть Джу из салона. И тут же захлопнул дверцу. – Вот теперь, …теперь, да.
Машина вырулила с газона и помчалась по дороге, прямо на красный свет светофора.
***
Тимур не понимал, что происходит. Он – обязательная тень Рахмета. Он думал, командир на свободе, как будто Назимхан на то не сердит, теперь, Рахмет начнет кадрить женщину. Кто б отказался от такой? Но всё пошло не так. «Куда он мчится? Куда он так спешит? Эй, открой глаза, что места для отдыха тебе здесь нет? Зачем женщину в траву кинул? Что мне делать, возиться с ней? Да она почти голая! Э,… Рахмет, легче оцепленный мост подорвать, чем тебя остановить».
***
Слишком умна для шлюхи. Слишком красива. Кто она? (Он посмотрел в зеркальце заднего вида, будто всё ещё мог увидеть в нём бегущую за его машиной девушку в рваном платье). Солгала о документах. С собой у неё какая-то бумажка была. Хрустела у талии. Или это были деньги? Нет, слишком умна для шлюхи. Ухожена. Сквозь пары спирта духи пробивались. Дорогие. А может, чья-то наложница? Как же она оказалась в колодце? Убежала из чьего-то дома? Попала в приключенье, пташка. О, женщины! Здешние - не знаешь, как подступиться, а западные, …шайтан разберет, что в их башке. …А вот и дом Муссы. – Эй! Здравствуй, сосед! …Да вот, случаем. … Документы нужны. Можешь сделать копию с того паспорта, что ты мне для Америки делал? О, хвала Аллаху! Добрый ты человек, Мусса, я твой должник. Нет, нет, не туда. Думаю, пока поближе слетаю. Да, по делу полечу. Нет, пусть будет американский. …Не задавай вопросы, Мусса, лучше скажи Мэриам, пусть корыто с водой принесет, помыться мне нужно. Одежду бы ещё. …Нет, зачем новую? Что я, в отпуск, что ли еду. Скажи, пусть меня покормит. Как собака голоден. Да, да, … как собака…бегаю, …убегаю….
***
Она его потеряла. Нет, Марк, это не беда. У него в кармане кое-что осталось. Правда, J3 сказала, он пользовался этим, как рычагом. Возможно, передатчик сломан. Но, может, ещё не совсем поломан. Там батарейка, которая заряжается от качения. Возможно, передатчик ещё заработает. Да, пока не будем пугаться. Возможно, она его снова запеленгует. Пока нет, ничего не отменяется. Мы не должны его упустить. Он сам раскрылся перед ней, сказал, что из Калифорнии. Даже сказал, представь, он сказал ей, что он - сын бывшего президента. Да, да, согласен, сволочь. Нет, нет, она не потеряет его. Он, судя по всему, едет в аэропорт. А тот в Кашану один. Думаю, она его догонит. J3 умеет настаивать. Нет, лично с ней я пока не знаком. Только из документов папки с личными данными. Завербована три года назад. Она из калифорнийских волонтеров. Попала туда четыре года назад. Была похищена. Потом продана в гарем какого-то торговца шерстью. Так, несущественное лицо. И коммерция у него не совсем удачная. Мы его уже проверили. Нет, у ИНТЕРПОЛа к нему - ничего. Просто коммерсант. Она была куплена им на индийском рынке, где торгуют женщинами. Что? Да нет, есть, есть такое место. Да, живой товар. Только женщины продаются. Даже жену там можно продать. Что? Ха-ха, нет, моя меня устраивает. Значит так, Марк, с J3 нам удалось связаться через наших людей в Афганистане. Они завербовали её для нашей агентуры. Девчонка упористая. И вот, её первая удача. Вообще-то она направлялась нами в позиции некого Назимхана. Известная личность. Нет, противозаконного пока ничего. Торговец оружием. Бизнес полулегальный. Он работает на правительство и на себя. J3 должна была уточнить место расположения одного из его диверсионных отрядов. Тот как будто принялся отслеживать место дислокации международного контингента. Просто по пятам ходит. Цель их нам пока не ясна. Может, просто контроль, а может….Мы отправляли туда трех человек. Как в песок люди ушли. Вот, решили направить эту девчонку. В Тишубе она уже как своя. Она передала, что по всему люди Назимхана - это хорошо обученные боевики. Но пока схватить за руку не удалось ни разу. Не прокололись ни разу, а дела делают. Делают, делают. Этот Назимхан только с виду монах – монахом с черной корочкой в кулаке. Акула. Акула, начиненная взрывчаткой. Его даже родня побаивается. Одной из его групп подрывников рулит некий Рахмет. Расчетливый, очень настойчивый тип. Как-то пытались выкурить его из пещеры, неделю без воды продержался. Выяснили, он там один был. Они дежурят по одному в своих пещерах. У них там боеприпасы. Он был один. Пускали газ, взорвали вход, а он всё равно, как сквозь камни прошел. Безжалостный и безбашенный. Есть версия, что он в сынках у этого Назимхана ходит. Любимчик. Мы хотим знать, не его ли подрывники за «международниками» ходят. Но пока J3 оставила эту задачу на потом. Пока от неё требуется, чтоб догнала этого – «нашего» Сына. Она сообщила, что направляется в аэропорт. Да, ты прав, с той стороны за ним тоже могут следить. Нет, пока она не выяснила, по какой причине его хотели убить. Если это конечно не блеф. Но было б не плохо узнать, от кого и по какой причине он бежит. Ей дан приказ снова сесть ему на хвост. Любыми способами. Ты её не видел, Марк. Очень интересная штучка. Уже по фото понятно, от такой избавиться сложно.
***
Джу заметила своего «мужа» первой. Ещё бы секунда и они б с ним столкнулись. «Вот зараза! Прибежал! Откуда он узнал? … Ну да, да, да, я сразу поняла, меня в том колодце заметили. Возможно, узнали и сообщили ему утром. Приехал. Ищёт. Ах ты, старый козёл, вот тебе! …а не Жу-жу!
На голове Джу была чадра. Ноги укрыты за шальвары. Она старалась естественнее хромать, чтоб скрыть свой заметный рост. Сквозь сеточку своего камуфляжа она видела Арбека. Тот интересовался списком пассажиров. Разумеется, ему сказали, что такая-то не вылетала. «Такая-то». У Джу два паспорта в руках её хозяина. Один – американский на имя Джу Саммер. Второй - иранский, документ, купленный для неё «мужем». Там значится имя Гульназ Арбекум. Никто из этих дам никаким рейсом из малюсенького аэропорта Кашану не вылетает. Джу развернулась, пошла в сторону туалетных комнат. Только хотела укрыться в дамской, как видит, из мужского туалета выходит он. Тот самый тип, что проходит в её новом задании по имени «Сын». Джут ту же хватает его за руку и начинает тонюсенько пищать и …целовать ему руки. – О, мой господин, как я испугалась, что потеряла вас. О, какое счастье, что я снова нашла вас. О, мой любезный господин, не покиньте меня, не покиньте. - И всё это на прекраснейшем афганском с кабульским акцентом!
Рахмет с улыбкой переждал процедуру целования своей руки. Затем пальцем поднял голову женщины, заглянул сквозь сетку чадры. Покачал головой. – Кукла,… если ты раскроешь меня, …тут же и заплатишь за свои концерты.
И под бок девушке он приставил …пластиковый пакет. Как будто с пистолетом внутри (всё-тот же каблук девушки играл роль дула «пушки»). – Вперед! – Он распахнул двери туалетной комнаты, несколько смутил женщин, куривших там, приподняв чадру. С улыбкой извинился перед ними, и …толкнул внутрь свою навязчивую знакомую. – Тебе сюда! И не спеши, …дорогая.
Он закрыл дверь и, … заблокировав её метлой, тут же развернул лицевой стороной пластиковую вывеску с надписью: «Уборка».
***
Кабул. То, что Оман будет узнан, скорее всего, Назимхан этого не предполагал. Тот был «обут» под старика - чистильщика обуви. Но Рахмет не первый год трется с ним рядом. Уже и по запаху узнать может. Впрочем, скорая смена одежды, не смогла и с самого беглеца убрать зловонный запах индюшачьего навоза. Назимхану нужен был устойчивый запах. «Чтоб хорошую собаку не тревожить без нужды, чтоб всякая шавка могла след взять, если этот упрямый баран удрать решиться». Воняло от Рахмета жутко. Однако с такой претензией он обратился именно к Оману. – Ну и воняешь ты своей ваксой, Оман. …Ты чисти, чисти, дорогой. За границу лечу. Ботинки чистыми нужны.
Оман поднял голову. В глаза Рахмету посмотрел. – Не советую, … друг.
-Что, уже друг? …Оман, когда-то ты меня братом звал. Что изменилось, а брат? Запах мой не к душе теперь? Так ведь это ж меня мой второй брат - Тимур в дерьме вывалял. Усердно выкупал. …Эх, вы,… братья, блин. – Он кинул на блюдо чистильщика россыпь никеля. – На вот, держи. За верную службу, …друг.
Топнул ботинками, он отошел от того, кто приехал, проследить маршрут беглеца.
Только Оман – не чета вербованным наемникам. Его друг Тим и друг Рахмет сто раз выводили из передряг ценой своей жизни. Сколько раз от смерти спасали, из когтей выдирая.
Ударил по блюду Оман щеткой. Разлетелась мелочь по сторонам. Скинул он фартук, косынку с головы стянул, пот вытер с лица. Ругнулся. Потом поднялся и пошел за товарищем.
Рахмет стоял у электронной доски с расписанием самолетов. Выбирал рейс. Ему нужно было серьезно его выбрать. Чтоб ни в Стамбуле, ни в Москве задержек не было. Оттуда - в Париж, потом - Лиссабон, а там и … Нью-Йорк. А чтоб не потеряться дорогой, он сразу решил билет до Нью-Йорка взять.
Оман стоял за его спиной. Хмуро смотрел, как перелистывает страницы электронного табло его друг. Как, ничуть не скрывая, «чертит» свой маршрут. В Америку.
- Зачем, Рахмет? Ты же уже летал туда. Что нужно, увидел. Зачем снова? Разве тут тебе плохо? С нами плохо, Рахмет?
- Я излечил тебя от заразы. Ты теперь без рези в глазах солнце видишь. Мне твоя мать матерью стала. Ай, Оман, …стыдно мне, мой брат, как шакал, по следу раненого бежит.
Оман не заглядывал в глаза другу. Но он чувствовал, там слезы. – Мы не имеем права рассуждать, Рахмет. Что до того, что мы стали братьями, что одна мать нас за столом кормила. Мы выросли. Мы - бойцы. Мы исполняем приказ. И он, может быть уже завтра будет таким, чтоб лететь туда всем, всей группой нашей, чтоб исполнить приказ. А сейчас туда летишь. Без приказа. Там камеры кругом. Думаешь, спасет тебя то, что ты им когда-то свой был?
Заметил Оман, как стиснул Рахмет челюсти, видно, сказать что-то хотел, да не решился.
-Вернись к Назимхану, Рахмет. Он злится, …он плачет. Зачем ты нарываешься на его слезы, брат? …Вернись.
Рахмет обернулся. Зашипел будто змея, потревоженная в норе: «Да что ж вы хороните меня раньше пули? Сказал, выясню, что знать должен был давно и вернусь. – Отвернулся. Голос стал тихим, но хриплым. «Змеиная» тональность совсем исчезла. Будто простыл человек, заболел. – Скажи, сын вернется. …И ещё, …Оман, не тебе учить меня, как приказы исполнять. Ты на корточках нетвердо сидел, когда я тут, на этой земле уже его приказы исполнять начал».
- Рахмет, …брат, … дядя скажет, и я,… я буду вынужден исполнить приказ. Он сказал, ты слишком много знаешь.
-Ещё бы. Я его сын. И я, в отличие от него, не забываю об этом. Он же, …в каком только дерьме меня не вывалял. Теперь, значит, в предатели меня определил. Ладно, Оман, …брат, согласен, приказ есть приказ. И Тиму скажи, зла ни на кого не держу. Кто исполнит приказ – тот …правильно сделает. И Аллах ему судья. Всё, не прощаюсь. Просто пока!
Он подошел к кассе и попросил кассира – молодую девушку дать ему билет на не прямой перелёт до Нью-Йорка. – Да, через Стамбул, Москву, Париж, а что? Хочется взглянуть на другие города. Да, и страны, милая сестра, и людей. …Визы? А зачем, я из самолета выходить не буду. …Ладно, ладно, в порядке мои визы. Вот, … вот документы, визы. …Почему, я местный. Ах, глаза, …а что мои глаза? – Рахмет никак не хотел пускаться в разговоры о своем этническом происхождении. Немного зло прищурившись, он отвернулся от девушки. – Глаза, как глаза. Давайте, считайте, сколько я должен? Да, за путешествие в самолете.
Долга, взятого им с Муссы оптом, хватило на билет, и даже кое-что ещё осталось. Рахмет забрал цветные клочки бумажек и пошел в сторону выхода на посадку. Но остановился, чтоб, не оглядываясь, дослушать, что скажет кассиру женский голос. - А… до Нью-Йорка. Да, до Нью-Йорка, только …э… через Стамбул, Москву и Париж. …Что? Лиссабон? А, ну да, да, конечно. …Да, знаете ли, захотелось… и в Лиссабон.
Рахмет оглянулся. У кассы стояла худая сутулая женщина в стоптанных кроссовках. Она сунула под паранджу руки и достала из-за пазухи деньги. Расплачиваясь, она быстро обернулась.
Взгляды их встретились. Он одними губами произнес: «Глупая овца», - и тут же отвернулся. Пошел своей дорогой. Джу его поняла. То есть поняла слова. И, показав неприличный для этих мест жест пальцем, тут же отвернулась к кассиру. И предъявила свой паспорт. – Пожалуйста, мой паспорт.
J3 предъявила документ - дубликат, хранившийся вместе с деньгами в одной из ячеек камер хранения аэропорта Кабула.
***
Он полагал, что она пожелает лететь с комфортом. Взял билет в эконом класс. Но, взяв билет на одно место, заметив, свободное место в самом хвосте салона, тут же «уговорил» стюардессу: «Не теряйте меня, я простой человек, не привык шампанское пить. Я тут посижу, хорошо?»
Такой сервис ему обещали.
Он действительно не пил шампанское, проспал весь путь до Стамбула. Но за минут пятнадцать до объявлений, зашел в туалетную комнату. Он … стал мыться. Мыться с использованием душистых мыльных розочек, выложенных на стеклянной полочке над умывальником. Обнюхав руки, грудь, вымыл ноги, задирая их к самому умывальнику. «Как будто меньше воняю. Впрочем, скорее всего, я уже привык. …Ну, Тим, ну попадешься ты мне… у навозной кучки…». – И, наконец, нырнув под кран с водой головой, он принялся намыливать голубой «розочкой» волосы.
В дверь постучали. – Сэр, уже объявили посадку. Просьба, займите своё место в салоне.
-Да, да. – Он открыл дверь. – Уже иду. А…у вас побольше салфетки не найдется?
Девушка увидела текущие по темным волосам капли пенной воды. – Полотенце найдется. Но вы все-таки займите место в зале. Этого требует безопасность.
Рахмет улыбнулся. - Благодарю вас. Вы очень любезны. И у вас …красивые глаза.
Он легко находил разговор со стюардессами многих государств. Назимхан зря денег не тратил, но, поняв, что парню легко даются языки, нанимал учителей из числа иностранных студентов. Чтоб те обучали его сына разговорным английскому, немецкому и китайскому языкам. Рахмет знал и индийские наречия. В северных районах Индии он бывал со своей группой не раз. По приказу Назимхана отслеживал выборы местной власти. Таджикский, туркменский, узбекский, русский – языком соседей диверсант со стажем владел в совершенстве.
Так, болтая со стюардессой, Рахмет с полотенцем на голове пришел к своему креслу. Рядом уже сидела Джудит.
- Только не говори, что забыл, что в твоем паспорте значится, что ты женат!
Стюардесса, решив, что встретились супруги, перестала улыбаться, тут же замерла. А потом, будто забыв, что шла проверять, застегнуты ли на пассажирах ремни, тут же развернулась и пошла назад, к туалетной комнате. – Простите.
-Ничего, сестренка, ничего. – Рахмет вытер волосы на голове, почистил уши. Потом отложил полотенце на свободное кресло рядом. Повернулся к своей «новой» соседке. – Итак, давайте знакомиться,…жена.
Джу улыбнулась, открыла рот, будто и вправду по второму разу представиться хотела. Он же продолжил: «Впрочем, какая разница, как тебя ЗВАЛИ». – Он отвернулся и принялся пристегивать на себе ремень.
Под крылом был Стамбул.
***
Он не сильно её связывал. Но так, чтоб она ни шагу не сделала, ни плечом не шевельнула. И голоса подать не сумела. А после, как связал и сунул в рот рукав, оторванный от собственной рубашки, долго смотрел ей в глаза.
Те оказались синими. Натурально синими, без всяких там линз. Рахмету с трудом удалось отвести от них взгляд, так они были хороши в своей ненависти к нему. – Я не знаю, кто ты, девушка с двойным дном. Сначала хотелось узнать, …а теперь не хочу. Но просьба к тебе есть, – густые черные брови его сошлись у переносицы, - забудь, что мы встречались.
-Бу, бу, бу-бу-бу, бу?
Он успокоил её гневно трясущуюся голову. - Да. Да. Навсегда. И это последнее предупреждение.
А чтоб она поняла, что последнее, он достал из кармана … каблук. Из-за рваной подметки он вынул «штучку», похожую на микросхему. И тут же пальцами …щёлк! выстрелил.
Стекло лампочки над головой девушки треснуло от удара чипом, и стеклянной крошкой присыпало Джу волосы. Мини передатчик упал ей на колени, тесно обтянутые черными шальварами.
Рахмет от «пыли» отстранился. – Я предупредил тебя. Надеюсь, ты поняла.
Она была рада уже тому, что он не убил её. Он оставил её в живых. А это значит, её авантюрное задание продолжается.
Авантюризм, чаще какой-то бесшабашный, подпитывал адреналинчиком душу этой девицы. …А ведь когда-то она вышивала атласным крестом по шелку американский флаг. Кто бы мог подумать, глядя на неё теперь. Теперь вот – упрямство стервы в глазах и неприличное: «Бубу,…бубу-бу, бу-бу-бу…бубу! (пошел в жопу, вонючий кизяк!)».
Она могла сломать себе ребра, рискуя раскрошить их о дверь пыльной кладовой. В той уборщик аэропорта хранил поломанное старьё «на запчасти». Эту дверь вряд ли бы открыли …в ближайшие пару недель. Да и в сторону эту мало кто заходил кроме персонала аэропорта. Джу билась о дверь будто насмерть. Будто понимая, что её «похоронили». Грудь болела, дыхание прерывалось, но она билась до тех пор, пока …через четыре часа случайный прохожий не обратил на её попытки внимание.
С большими трудами он открыл крепко заблокированную дверь. Тут же из темноты кубарем выкатилась молодая женщина. Она была связана. Бельевой веревкой, видимо, нашедшейся в кладовой. С лица лохматой жертвы текла кровь. Кляп был весь пропитан кровью, текущей из носа.
-Кто это сделал? …Вы видели, кто это сделал с вами? – Спросил человек по-английски, угадав в женщине иностранку.
Джу на вопрос не ответила. Однако, не смотря на весь видимый ужас, как только человек выдернул тряпку - кляп, она тут же улыбнулась. Умиленно, как своему спасителю.
Именно! Она кокетливо улыбнулась и, шмыгая носом, довольно мило произнесла удивившую человека просьбу: «Пожалуйста, не сообщайте о происшествии полиции. Это мой жених, …у него такие дурные манеры».
***
На свой самолет до Москвы Джу не опоздала благодаря маленькому казусу.
Человек, работающий на американские спецслужбы, позвонил из телефона-автомата в службу безопасности аэропорта и сообщил, что в самолете, отправляющемся в Россию, заложена бомба.
Пассажиров срочно вывели из салонов самолета. Была произведена проверка.
Человеку пришлось долго искать разведчицу в здании аэропорта. Зато у него все вышло с микрочипом - маячком. Тот был незаметно «упаковал» им на подошву кроссовки наложницы Арбека. Но камеры засекли лицо звонившего по телефону. Человеку пришлось спешить. Он передал Джу одежду, визы, деньги в евро. А потом… скрылся. Стамбул – город большой. … Американскому агенту удалось скрыться от службы безопасности в одном из массажных салонов.
***
Назимхан был взволнован уходом сына. Он понимал, что парню нужна правда. Что не к папе тот ринулся, а за нею - за ясностью. Теперь Али предстояло ждать – выжидать. Полюбится та первая родина его сыну или нет? Сначала он думал, должна понравиться. Потом, припоминая день за днем, месяц за месяцем, год за годом как рос его совсем «не гладкий» Рахмет то в его доме, то в доме его кузины Заремы (пока была жива), он стал думать иначе. Теперь он был уверен в том, что правду твердил ему и сам Рахмет и братья его, отвечая в унисон: «Здесь умереть его судьба!»
Он отдал этому парню большой кусок своего сердца. Переживал, что слишком большой. Боялся, что разбаловал деньгами, платя за работу больше, чем другим руководителям групп. «Так ведь он же лучший» - оправдывал он себя и свои поступки. Затем начинал сердиться на кого-то: «Пусть только посмеют сказать, что я баловал его! Три провала из сорока заданий. Ито - техника подвела, боезапас. Сколько раз он голову на заданиях мог сложить, … сколько раз мог людей своих, покидав, сбежать, укрыться в норе от ненависти обиженных. От моего гнева. …Всегда возвращался. Хитростью, подкупом, даже собственным очарованием действовал, но выбирался из ям и тюрем сам и товарищей своих выводил». Вздыхал Назимхан, грозился куда-то в сторону кулаком, но тут же замирал, будто дыхание обрывало. И снова повторял: «Должен!»
***
Муэдзин созывал на молитву. Где в Москве можно спокойно пообщавшись с единомышленниками, сердечно помолиться Аллаху? Есть места. Их Рахмет уже знал. Паспорт его был на имя американского гражданина, мусульманина, совершающего не прямой рейс до родины. …Однако свой билет американец сдал. Он пожелал остаться в Москве на двенадцать часов.
Почему Рахмет решил подзадержаться? Проверить решил, пересчитать хвосты.
Ни Омана, ни Тимура, ни Муслима (сменщика Османа) - он в группе пассажиров, покинувших самолет, приземлившийся в столице России, не заметил. Это его немного озадачило. «Может, их проверка самолета всполошила?» Задержку самолета он однозначно отнёс на проделки красотки, представившейся ему как Джудит Саммер. «Куда бы скрыться от этой гончей?»
Он пошел… в Восточные бани. «Вдруг я ещё воняю, …Щепетильный Париж не даст посадки самолету с пассажиром, воняющим индюшиным навозом. …Возможно, не даст».
Сняв отдельную кабину с выходом в общий зал с огромным бассейном, облицованным уральским поделочным камнем (по мнению Рахмета напоминающим чароит), он немного поработал с новым ноутбуком, купленным тут же, неподалеку от Шереметьевского аэропорта.
Рахмет попытался выжать из возможностей Интернета всё, что миру было известно об Артуре Лоренсе и его семье. А ещё о Джудит Саммер. Оказалось, он не ошибся изначально. Она прибыла в Пакистан с группой калифорнийских волонтеров. Далее в СМИ промелькнуло известие, что при переезде в Афганистан двух девушек из группы волонтеры не досчитались. Родные студентки факультета физической культуры лос-анджелесского колледжа просили правительство об оказании им помощи в поисках дочери и её подружки.
Это было всё, что он мог выяснить о синеглазой «гончей». Что ответило правительство родителям девушки, ответило ли – ни слова. …Это диверсанту, привыкшему действовать в тылу вражеской державы по ситуации, показалось не странным даже, а занятным. Это насмешило Рахмета.
Он лежал на теплых пестрых камнях, слушал журчание воды, бегущей из серебристых кранов и улыбался. «Завербовали. Ой, как откровенно работает, …как на панели. Вполне возможно, что она не профессионалка. А! вербуют и полных идиоток. На случай, если сработает. Где мы встретились? В двенадцати километрах от базы Назимхана. Когда? Когда американцы впервые стали опробовать туннельные термобомбы в ущельях Афганистана. …Откровенно раскрылась. А я-то осел, за работницу с полей её принял сначала. – Лицо его стало жестким. - Мы для них крысы. Ну да. Они ж тоже, как отец, прямых врагов не ищут. Мы все для них на одно лицо. Одно имя носим после их черного сентябрьского дня. …Не сообщили, сколько в том центре погибло людей, исповедующих ислам. Они не стали такое уточнять. Показали сопли и слезы белых, черных, …родных. В пещеры Афгана уходят и мирные жители. Надоело, кругом взрывы. Эти приходят, дверь выпинывают, вторые, третьи. А кто будет вставлять те двери? Когда начнут? Русские начали…и обломились. Оставаясь в пещерах, попадут под бомбы те, кто взял в руки оружие, чтоб последнее, что осталось защитить: женщин, детей, скарб. А вооружены, значит ….О, Аллах, будь милосерден к нам. Не покинь нас силой своей и мощью Создателя. Дай нам храбрости и мудрости пророка Мухаммеда, да святиться имя Его в веках. …Что видишь Ты с небес? Взрываются мечети. Рвутся в куски те, кто молится тебе, о, Всесильный и Справедливый. Мои руки в крови, да простит меня Аллах. Но не взрывал я тех, кто к земле припал, кто молился великому снисхождению Твоему до верных рабов Твоих. Зачем стрелять в брата? Бог един. Едина сила его. Мы все рабы его. Вон, татары живут бок о бок со всеми. Своя сильная диаспора, свои проповедники, свои места сходок для обсуждения дел, кому они мешают, оставаясь самостоятельной силой России? Никому. Они века живут здесь. Стали добрыми соседями, братьями и сестрами, мужьями и женами русским и другим, кто живет здесь. Почему ж так нельзя жить в многонациональном Афганистане? Какая страна, сколько мощи,… есть, наверное, и красивее. Наверное, есть. Только я люблю именно эту. Полежать бы вот так в наших банях Тишуба, расслабиться…вот так. …Жаль девчонку. Но того, что я узнал, мне уже достаточно, чтоб увидеть в ней конкретного врага своего».
Он ногтем мизинца открутил винты, снял крышку с ноутбука, вынул жесткий диск, ударил по нему кулаком. А потом кинул его в каменную чашу под воду. Лежал и смотрел, как бьет по жестянке упругая струя, текущая из крана. «Жаль. …Красивая зараза, упрямая, как кобылка афганская, …жаль».
Рахмет поднялся с камня и пошел в сторону бассейна.
Только он скрылся за одной дверью, в другую вошел мужчина, подпоясанный полотенцем. Наклонился над ноутбуком. Осмотрел его, огляделся. Заметил жесткий диск. Скривил лицо и так же тихо, как вошел, вышел из индивидуальной кабинки для омовений. А через пару минут, снова вошел туда и подменил жесткий диск на другой. Аналогично примятый.
Наплававшись, Рахмет вошел в кабинку. С наслаждением развалился на каменной лавке. Тепло подогретого камня ублажало тело, испещренное маленькими и серьезными шрамами. Проспав полчасика, Рахмет вызвал к себе массажиста.
Парень, подменивший жесткий диск, вошел, тихо спросил, какой массаж интересует заказчика.
-Общий. Релакс.
Парень кивнул. – Понятно. Будьте добры, перелягте, пожалуйста, на эту лавку. Массаж лучше делать на деревянной подстилке. – Вообще-то он был высок ростом. Ему просто было неудобно сгибаться к клиенту.
Рахмет удивленно окинул массажиста взглядом, но послушался, перелег. Устроился удобнее на деревянном сиденье каменной лавки.
-Вы говорите по-русски. – Произнес массажист.
Рахмет снова был удивлен. Оглянулся за плечо. – А почему б нет, я татарин русский. Из-под Бугульмы.
-Простите. – Парень будто ничуть не смутился своей ошибки. – Для меня что Бугульма, что Бахчисарай. Я не силен в географии. Мне сказали, вы с юга прилетели. А караимы плохо говорят по-русски. У вас …получается хорошо.
-Спасибо. – От нечего делать, от желания занять руки, Рахмет потянулся к паспорту на ноутбук. Полистал книжецу. Остановил взгляд на одной строчке. Перевел взгляд на чашу, куда легко и бесконечно текла чистейшая, вкуснейшая водопроводная вода. Внимательно приглядевшись, он сравнил цифры, считав выгравированный заводской номер на валявшемся в чаше жестком диске. «Вот собаки, …успели. – Он посмотрел на струю, ударяющую о блестящий металл корпуса дисковода. - Кому ж это было интересно?». – Рахмет посмотрел вперед. В запотевшую зеркально-кафельную стену кабины.
Массажист, заметив напряжение в мускулатуре клиента, чуть-чуть развернул корпус и … понял, всё. «Фокус с заменой жесткого диска – он раскусил. …Вот тебе и гость с Крыма!» - Он тут же посмотрел вперед и, встретившись взглядом с клиентом, улыбнулся. – Что-то не так? Массировать сильнее?.. Слабее?
-Спасибо. Больше… не нужно. – Рахмет шевельнулся, давая понять, что хочет подняться. Парень. Опустив руки, отошел чуть в сторону.
-Пусть придет банщик. Хочу, чтоб меня вымыли.
-Я мог бы…
Клиент поднялся с деревянной лавки, обмотался полотенцем. – Юноша, … не поймите меня превратно, … но мне бы хотелось, чтоб меня мыл мусульманин.
-Я - татарин.
Сероглазый шиит оглядел лицо русого голубоглазого московского татарина. Улыбнулся. – Ничего личного, юноша, но мне бы хотелось, чтоб меня мыл банщик мусульманин.
Парень пожал плечами. – Хорошо.
Рахмет пошел под душ. Когда вернулся возле каменной низкой лавки стоял невысокий, широколицый полуголый человек. Он улыбался так весело, что косые щелки его глаз почти были скрыты между черными широченными бровями и розовыми лоснящимися щеками. – Меня зовут Заур. Я балкарец. Из-под Нальчика. – Человек поприветствовал Рахмета на языке, близком к персидскому. А потом, не услышав отказа, чуть поклонился и обеими руками указал на каменную лавку. И заговорил по-русски, так как уже знал, что приезжий неплохо говорит по-русски. – Прошу, вот здесь, наш уважаемый господин. Я сделаю вас так классно, что вам непременно станет превосходно.
Рахмет напрягся, стараясь понять фразу поточнее. Ему показалось это сложным. Сложнее, чем угадывание перевода с балкарского языка. Но на лавку он прилег. На живот. Потом стянул с себя полотенце.
Банщик тут же подхватил его, виртуозно вильнув тканью, тряхнул ею и вынес, повесил в сухой теплый угол кабинки. Потом, низко склонившись над придирчивым клиентом, усердно, но весело стал взбивать на теле последнего пузыристую пену. – Здесь превосходная баня, …вам сейчас, … вы поймёте, вода – чудо, какая вода! Артезианский источник, а не вода! Вы давно здесь, я три года москвич. Жена русская, сын, как я – балкарец. Верное дело – в столицах квартиру иметь. Могу с людьми свести, кто б помог.
-Спасибо. Я проездом.
-Как хорошо, что зашли. Превосходная баня! Хозяин здесь марку держит.
-Не только марку.
-Что сказал?
- Так…
Что он говорил после - Рахмет запомнил плохо. Что-то о красоте своей родины – Северном Кавказе. Но под журчание его мягкого голоса, под прикосновение коротких горячих цепких пальцев Рахмету вдруг хорошо задремалось. Он будто даже забыл о коварстве тутошних хозяев бани.
Но, как оказалось, он не совсем забылся. Когда банщик обдал его распластанное тело холодной водой из шайки, он тут же очнулся и спросил. – Женщины в бане есть?
-Хотите пригласить? …Можно устроить. – Весело ответил банщик, как будто ничуть не уставший от работы. Заметив движение клиента, он тут же помог ему присесть на лавке.
– Нет, я не об этом. – Рахмет говорил по-русски. Но теперь, как ни странно, сбивчиво, будто едва знал язык, или будто со сна. – Я хочу знать, мыть здесь сейчас женщина?
Как будто банщик понял его прекрасно. Ответил сразу: «Да. Один день в неделю. В понедельник». – Банщик полил на ладони ароматного масла и, не спрашивая разрешения, приступил к умасливанию спины и плеч человека, который, как он посчитал, мог заниматься только «крутой профессией». На спине клиента много было всяких «надписей», но была одна такая …узловатая рана, которая была определена банщиком как огнестрельная. «Калибр какой-то странный. Не наш вроде. А,…потому к нему и приставили этого феэсбэшника», - решил банщик и, расплывшись в улыбке, спросил: «Пригласить сюда? …Одну? Двух желаете?»
-Сегодня как будто не понедельник…
Банщик закончил свою работу. Весело улыбнулся. Развел руки чуть в стороны. – Как будто нет, - и тут же сцепил их у своего живота, – ведь я на работе. Но для особых нужд…
Рахмет отказался от дамских услуг. Дал щедрые чаевые человеку. Душевно простился с ним. Потом пошел одеваться. «Особых нужд» видеть её - у меня нет. Но что-то мне подсказывает…».
***
Взгляд вышедшего из восточных бань гостя столицы был чуть отрешенным. Будто он накурился опиума. Его даже чуть покачивало, будто он шел по трапу. «Хорошо помыли. Жаль, времени не осталось, в мечеть бы зайти. Остаться ещё? Нет, раз приглядываются, значит, могут пойти вопросы. Лучше на обратном пути к Абдуле зайду. Спокойно поговорим… друг с другом, …с Аллахом». – Рахмет поднял голову кверху и воздал хвалу Творцу молча, не прибегая к долгим молитвам. Закончив, вытер лицо ладонями, произнес: «Аллах велик», - и пошагал в сторону автобусной остановки.
После обращения к Аллаху, его уже не качало. «Ислам – не опиум для народа, а спасение». - Рахмет запомнил слова московского муллы Абдулы Нарвазана.
Автобусы Москвы Рахмет любил. Хотя некоторые изменения к худшему были. Здесь уже тоже люди меньше общались друг с другом, как в Европе, стали общаться с телефонами и плеерами. И всё-таки, особенно старушки, ещё трещали о жизни столицы. Сегодня Рахмет узнал, что снова горел Чертановкий рынок, что по Рублевке прошлась волна дерзких ограблений, что Лужков «всё такой же молодец». «Без него, - как заметили двое напудренных бабушек, - нам бы кранты».
Что есть «кранты» - Рахмет не знал. Но знал, что если задать вопрос, русские бабушки охотно на него отвечают.
-Кранты, молодой человек, это значит совсем херово!
Рахмет сначала испугался (он знал слово «хер» как ругательное), широко округлив глаза он отпрянул от бабулек в вязанных шапочках. Но потом, заметив их улыбки, тут же улыбнулся и поблагодарил за разъяснения.
А тут - его остановка. Он произнес слова прощания, обратив их к бабулькам, чему-то хитро улыбающимся и не сводившим с него глаз.
Позади тихо зашептались. – Америкосина?
-Похоже.
-А что это он …в автобусе?
-Бедный. Или студент.
-Ой, уж американцам будто своих университетов не хватает.
-Наши, Маря Иванна, ЛУЧ - ШЕ.
Рахмет осторожно улыбнулся и, опустив голову, вышел из автобуса, пахнущего смесью из горелой резины и выхлопных газов.
***
Как велика Россия. Сколько не пыжится Англия, всё островок. А тут просторы. Осознают ли эти люди, что их слишком мало для той земли, которой они владеют? Отец сказал, что уже готов начать переговоры по покупке земли через посредников. Он хочет земли Крыма. Как могло русское правительство отдать Крым хохлам? Такие красивые места. Какие там красивые девушки…. Отец сказал, всё по пьянке вышло. … Свою землю брать в аренду, …стыдно. Неужели хитрых у них нет? Найти повод, статью какого-нибудь старого закона, отменяющего все последующие решения, …жаль, нет такого. Отец сказал, если в мире не будет соблюдаться закон границ – совсем пропадём. Люто ненавидит старик евреев за то. Будто не Палестину, а его родное село под Тишубом обстреливают. А как не исполнить приказа? Хоть еврею приказ дай, хоть палестинцу – обязан выполнить. Правители – всё в их башках сволочь война бродит. Не исполнить приказа - нельзя. И вот тогда нам приходится смотреть, как люди приходят на место НАШЕЙ работы. И что мы видели? …Любовь приходит на могилы погибших. Цветы кладёт. Молодая, красивая….Дети приходят, … клятвы дают. Убить таких как я клянутся, …найти, поймать и убить….Жизнь не убьёшь. Врут про бомбы американцы. Америка…саны, …нет, как-то не так, сказали, …америКОСИНА. …Ложь! Нет таких бомб, чтоб всё убило. Они сами испугаются, создавать такие. Что они, дураки? Не думаю. …ТЕПЕРЬ и я так не думаю. Можно испугать несколько человек, запугать район, городишко какой-нибудь. Страна с колен легко встает. Вон, русские: «Всё плохо, всё плохо». Производство - плохо, металл – плохо, нефть, говорят, дешевеет, а сами …процветают! Продолжают развиваться – вот как! …Вот ведь, ну! Я думаю, это от обилия земли. Они не понимают этого. Крестьян мало осталось здесь. Мало кто любит землю, мало тех, кто на ней трудится. Отец сказал, при коммунистах свинины в магазинах было меньше, а свинарников, поголовья скота – больше. …Странные они. Свинина ж сладкая, как человечина, зачем они её едят? …Гурманы. Нет, от обилия земли это у них всё. Бабушки эти …шутницы. Наши, разве, так шутят? Наши всё ещё в глиняных печах хлеб пекут. Эх, нам бы вместо камней такую добрую землю…. Такие широкие реки, широкие дороги….Наверное, у нас многие так думают. …Или мира хотя бы. Мира б подольше. Всё-таки как красиво, когда не трава – дурман на поле расцветает, а пшеница зреет; не конопля силится, в коробочке наливается, а абрикос … поля его - в цвету. Я успел увидеть такое, Оман – уже нет. …О, Аллах, о, Всемогущий, пошли благополучия стране, давшей мне имя. …Милый, родной сердцу край мой, когда кровь смоется с земли твоей? …О, великая страна, народ … терпеливый до рези в глазах.…О, Великий, …услышь, готов стать первой жертвой во исполнение слова Твоего. Готов отдать и последнюю жизнь…
***
-Значит, передатчик больше не работает?
-Нет, так и не заработал.
-Генри, а если он понял, кто она такая?
- Откуда?
-Он же угрожал ей пистолетом.
- Охрана стамбульского аэропорта по нашей просьбе проверила дамский туалет. В урне рядом был найден тот самый пакет. С него была взята проба на присутствие молекул пороха,…чисто. Может, девушка ошиблась? Может, он угрожал ей чем-то другим, …не пистолетом?
-Возможно. …Ладно, оставим это. В Москву они прибыли вместе. Он поехал в Восточные бани. Там встречался с неким Зауром Кашежевым. Это - женившийся на москвичке бывший житель Северного Кавказа.
-Вот как? Интересно. Надо проверить этого человека получше.
-Уже. Или легенда крепкая или … мы действительно не там ищем. Кстати, странная деталь, кабинку, которую Сын снял для помывки, в тот день должен был обслуживать другой банщик. А тут получилось, за смену, да что там! за каких-то шесть часов, что там был Сын, сменилось два банщика. Второй – этот Кашежев, а вот первый. Первый – интересней. Спортсмен, не до мастер спорта, не до офицер. Бывший студент, так и не окончивший военную академию. Саммер сказала, что ей показалось странностью, что этот «не до» зачем-то носил в кабинку к Сыну ноутбук.
-Интересно. Нет, правда, Генри, занятно. Не находишь?
-Джон, прекрати! А если наш Сын заинтересовал ФСБ? Дело не пахнет интересом. Для нас с тобой оно пахнет погаже. Скандалом. Я могу лишиться поста и заслуженного почета на пенсии, ты же…
-Перестань! На-ка, выпей. Хороший коньяк, кстати. А вот девчонка мне твоя совсем нравиться перестала. Красавица - не спорю, но… не тем нужно цеплять такого заматеревшего оборотня. Не забывай, он – любимчик Назимхана. За что этот торговец оружием так полюбил его? Только ли из-за своих недовостребованных отцовских чувств?
-Да, Джон. Мне тоже приходила такая мысль в голову. А не придется ли нам зарывать поновой Теда Лоренса, …если вдруг окажется, что он - один из боевиков Назимхана…
-А, ты только представь, старина, как было бы здорово иметь под носом самого Назимхана нашего человека.
- Нашего ли теперь, Джон? А подпускать его к носу экс-президента, о котором слагают легенды и ставят фильмы, потому что он был инициатором войны в Афганистане – разумно ли это, Джон?
***
Джудит совсем не радовало то, что она совершенно бесплатно пролетает над Парижем. Она боялась момента приземления самолета.
Никогда она не видела Париж. Слышала только: «Париж, о, Париж!» Ей - жительнице маленького городка, перебравшейся в Лос-Анджелес и с великими трудами (всё только благодаря многим победам в соревнованиях в стрельбе по тарелочкам) поступившей и окончившей колледж, а после получившей достойную работу по профессии в одном из элитных женских клубов - ей Париж только снился. Она только слышать могла от клиенток клуба: «Я была в Париже, …о, я тоже недавно летала в Париж»…
Теперь и она летела туда. В четвертом ряду салона эконом-класса. Здесь пищали дети и вместо шампанского предлагались скромные напитки.
Джу не увидела среди пассажиров, поднимающихся на борт самолета, того, за кем подписалась следить. Это её так напрягло, что разболелась голова. Она пыталась уснуть, но не могла. Думала о том, а стоит ли игра таких «свеч»? «А если он не шутил? …Дикарь! И что, что он был рожден мадам Лоренс? Что там в нём от Лоренсов осталось? Когда милашка Арчи победил на выборах, моя мать тайком от соседей притащила в квартиру семь плакатов, аккуратно содранных ею с местных заборов. Сероглазый красавчик, аристократ, интеллектуал…. Какой к черту интеллектуал, если сунулся в эту грязь? В это дерьмо войны. С его, с его подачи дело выгорело. Тлеет до сих пор. Только прикидываются, что американцев в контингенте войск столько же, сколько представителей других стран. Наших бьют чаще, значит, наших больше. То там бронетранспортер взлетел в воздух, то тут целую группу огнём накрыло. Интересно, этот сынуля, он что, жил там, и рук не испачкал в деле? Он вообще чей? Я слышала, он и по-русски говорит. Так может, наши там, наверху, чего-то напутали. Может он такой же наш, как и первый космонавт? А если он шпионил против таких, как Назимхан? Вон как его скрутили. Уверена, он не солгал про барана и прочее. Его вполне могли за что-то такое подкоптить. Я видела, как одну девушку затравили бультерьерами и только за то, что она разорвала надвое их флаг. Кому он там нужен, этот афганский флаг? Вот, ей зачем-то стал нужен. …На тряпки. Вот саму на клочки и пустили. Это не арабы из песочных дюн Ближнего востока. Для афганцев женщина - совсем ничто. А белая - так даже меньше. К своей хоть редко, но всё же бывает, и с почтением подойдут. Это их матери, сестры, тещи, наконец. Ко мне, например, только с приказами. Даже наши там ко мне …с приказами. А если он не шутит, если он решиться избавиться от меня? За что? А ответ, думаю, один: он проговорился. Надо ж такое! был сыном президента. …Ну и что? …А я – дочь фермера. Мой отец, может, не так красив с лица, зато туфты не городит перед камерами. Не кидается гордостью нации – жизнью наших парней. …Да у нас на ранчо мужские руки - на вес золота! Да вот беда, все парни в город уехали. Кому нужна кукуруза, все к подвигам Фифти Сента себя готовят, … есть талант к тому – нет, все туда - в город. По мне этот - так даже честнее их. Как он с трапа на Кашану посмотрел, будто на век с родиной прощается. А ведь шкуру содрать и в том Кашану могли. … Неужели чужую страну, чужой язык так полюбить можно? Культура, конечно, и здесь жива. И старая и новая. Но все утоптано грязными ботинками, поезжено гусеницами. Соседи дают «зеленый» свет для провоза горючего и запасов. Кому? Тем, кто стреляет на земле их соседа. Четыре года, …я тоже не забуду Афганистан. Его земля ещё красивее должна стать от крови наших парней. Их души туда возвращаться будут. На те поля. …Да, закаты Афгана красивы. Восходы – впечатляют. Вода вкусна, лепешки их, особенно, когда горячи…. Неужели ж Калифорнию не предпочтет? Вода – дрянь, да. Хлеб подрастерял вкус. Но мы же – ему родина. Наши закаты …. А если он всё-таки решится? Неужели, я прилетела сюда, чтобы умереть? Господи, я не птица, я не хочу летать вечно, …Господи, милостивый, услышь меня, …а я так хотела увидеть этот город.
***
Он видел её. Уже дважды видел то позади, то чуть сбоку. «Прячется? Стала осторожней? Получила свою игрушку назад, поняла, что не лох, …испугалась. …Вряд ли. Трусих на такое дело не поднимут. В газете было написано, что она чемпионка Калифорнии по стрельбе. Только ли по тарелочкам в Афгане стреляла? …Кто подсадил её в колодец? Кому нужно следить за мной? …Есть один, человек, да. Но она сказала, что из Калифорнии. А! Много теперь в наших краях и оттуда и …отовсюду. Каждой твари по паре. Если отец нанял её, именно её, значит, он чего-то ожидал от этого. Чего? Свести хотел? Почему просто в дом не привел? Приводил же других, … противно вспомнить. Помню, краснел, как дурак, что сказать – не знал. Он всё блондинками мне в нос тыкал, …стоп! Эта - не блондинка. А если всё так и было, если он решил избавить себя, жизнь свою от ответственности за меня? Если действительно гибели моей хотел, хотел показать всем, что мол, вот: «Вы говорили, любимчик он мой, вот, смотрите,… изжарил, подливки персиковой не пожалел». Нет, нет….О, Аллах, о, милосердный, не дай сойти с ума сильному и могущественному. Лучше уж тысячи кретинам. А я спрошу её. Спрошу напрямую».
***
В кафе «Ко-ку бульон» он заказал себе луковый суп. Попросил принести перец и горчицу, добавил в тарелку. Выпил пару глотков гранатового сока. Тот показался ему искусственным. Не стал больше пить. Зато почувствовал, что готов для короткого разговора с женщиной.
Всё-таки видел он в красивой и чертовски сексуальной молодой женщине НАСТОЯЩУЮ женщину. А не овцу, хотя чаще думал о ней, называя именно так.
Он заметил в окна, Джу покружила возле кафе, всё-таки решилась зайти. Для неё нашли место за уже занятым столиком. Она сделала заказ.
Но она поднялась с места тут же, только заметила, что он направился к её столику, отрулила к дамским комнатам. Пришлось и ему отправиться в туалет. «Всё по уборным бегает, … озабоченная овца».
Каблук всё ещё служил ему. Уже дважды в аэропорту спрашивали его: «Что это, как будто каблук?» Он отвечал, имея самую чарующую улыбку на лице: «Привык, знаете ли. Пять лет уже, как женат. Всё под каблуком. Куда бы ни ехал, куда б ни летел, каблук жены – мой талисман».
Только на этот раз талисман был остро заточен. Да, он зашел в ближайшую к аэропорту сапожную мастерскую и …попросил сапожника заточить шпильку каблука до… острия шила. Он держал в уме убийство женщины, ставшей для него тенью. Правда, когда предположил, что она от отца, она даже будто перестал сильно злиться на неё. Но что-то такое не уходило из души. И это было более, чем просто подозрительность. Скорее, он просто не умел доверять женщинам.
Уже не раз он ругнул себя, что от минутной слабости (будто прощаясь с жизнью) он проболтался незнакомому человеку - женщине про странность своего рождения. Про тайну о родстве своем с бывшим американским президентом. Теперь за эту слабость он расплачивался. В любой момент Джу могла схлопотать шилом из собственного каблука по сонной артерии.
***
Назимхан грустил. Дважды он набирал номер мобильника Рахмета. Дважды, отключал его. Будто боясь, что определиться именем на табло телефона сына. Он хотел … попросить сына вернуться. Вернуться «сейчас же». …Было стыдно.
Никогда раньше Рахмет не был въедливым в своих вопросах. Вот только после Америки стал каким-то … любопытным. «За что, что сделали люди, которых нужно уничтожить?» - такие вопросы до Америки он не задавал. «Там такие же мечети, отец. А ты говоришь, неверные. Ты опять только про худших говоришь? Кто нам враг, скажи? Я видел там равных нам людей. Мусульман этой страны. Что, что ты имеешь против них?» Нет, и раньше он любил уточнить дело. Спрашивал: «Где, …когда, … что нужно уничтожить?» Других вопросов - не было. Пол улицы будет опалено заревом, конкретная квартира сгорит – это он решал. Судя по обстановке. Теперь ему «докажи, что дело должно иметь место». Как же тяжело было вспоминать о разговоре Назимхану. Ладно бы с глазу на глаз, а то при Тимуре. При мальчишке, который смотрит на Али Великого, как на Первое лицо на земле. За то и получил приказ парень, своего же товарища в дерьме вывалять. Связал и …вывалял. «Ни вопроса. Вот это боец! Нет, чужие гены – это … чужие гены. О, Аллах! да разве эти мизерные НИЧТО могут изменить главное в человеке?! Мы двадцать лет рядом, … я верю, он вернется».
***
Нельзя заставить делать это насильно. Можно убить, но заставить убить – не возможно. В человеке должно появиться подвижка к этому. Это совсем другое, когда человеком движет страх или сумасшествие. Тогда все жертвы - дело случая. Я знаю, что значит идти на убийство ради мести. Жалкое зрелище. После - ничего кроме стыда. Никакой другой мысли в голове, установка, как у вируса – убить, извести, укусить побольнее. Как бешенный пёс. Когда восьмерых моих парней засыпало в ущелье, похоронив заживо, я почти не соображал, что делаю. И приказа не было убить тех, по чьей вине это могло произойти. Они все оказались в одной точке в одно время. Не сделай я это тогда, в другой раз я бы задумался и стал домогаться истины – кто конкретно навел федералов на тропу к ущелью. Тут же я был ослеплен чувством мести. Потом мне сказали, что эта женщина была беременной. Потом я вспомнил, что да, как будто был у неё какой-то живот. Но я это потом «заметил», всё в мозгах заново проигрывая. Потом уже, когда задумался, она ли сдала мужа и нас? Аслан - он прямо в лицо мне посмотрел, встав перед ней. Уверен был, что я связку кину. Нет, за себя он бы не упрекнул, думаю, нет. А вот за жену и не родившегося сына его – я ещё перед Аллахом отвечу. Сейчас как будто не перед кем, весь род под рухнувшей крышей остался, но я знаю, ответить придется. Хлюпика, что в дверях мне путь преградил – этого мне не жаль. Даже отец его подозревал. Он был первый угодник Ирум. В селе о нём говорили, что он обещал вывести «заразу из подковы». Это мы-то зараза? Село – родина отца, он там каждый кустик берег. Власть крепла, не трогали. До взрыва всё обходилось миром. …Месть возникает из затмения в голове. Как короткое замыкание: вспышка и полная темнота. Слепота. За восьмерых своих я пошел отомстить. Лица не скрыв, без приказа взорвал дом. Глядя в глаза, кинул активную связку и броском отскочил в сторону. Волной меня откинуло метров на девять от дома, … в первые минуты подумал, оглох. Люди потом принесли в воронку флаг с ленточкой крепа. Их парни стреляли в небо из автоматов и хором клялись достать меня и содрать кожу. Отец, за «провинность» закрыл мой счет, все деньги отдав на развитие родного села. Всем глотки заткнул. Об убитых как будто забыли. Стали говорить о новой школе, о родильном отделении в отремонтированной за сто лет впервые местной больнице. Власти получили новую нарантию «полной безопасности и содействия». А так же новое здание для своих заседаний. И про меня …забыли. Я снова мог без пулемета в сельмаг зайти, жвачку купить. …И это жизнь?! А он ещё крикнул: «В яму! В яму его! Вывалять в дерьме и в яму, чтоб не стыдиться идиота!» …И это за то, что я вдруг согласился, что сделанное мною – трагедия. Сумасшествие, которое не допустммо в нашем деле. Я просил: «За что убиваем?», а он: «Не задавай вопросов, щенок!» Сколько ж таких как я, им зарыто было? Сколько языков у посмевших «идиотов» было вырвано им? Нет, он точно меня убить хотел. Я по глазам видел, он ИСПУГАЛСЯ паршивой овцы. Вот бы узнать, что он сказал, когда узнал, что «мясо убежало». Неужели так всё и проклинает как идиота?
***
- Послушай, …послушай, я поговорить хочу…
Было стыдно, что она третий раз забегает за дверь туалета, заметив меня рядом.
Вот я и открыл дверь и …вошел в дамский туалет.
Женщины, парочка, отнеслись ко мне с пониманием. Одна, та, что подкрашивала губы, даже предложила присесть, указав на кресло: «Может, вы пройдете. Зачем же стоять в дверях».
Француженки! Третий раз в Париже и боюсь их, как пугливый баран.
Но Джудит вышла. Спросила: «Только поговорить? Уверен?»
Я кивнул. Баран! Мы вышли в зал. Она не пошла за мой столик, мне пришлось подсесть к ней. А там уже сидела какая-то пара. Французы. Мне показалось, что это были муж и жена. Беспрестанно они то спорили, то смеялись, и всё пили разбавленное вино. Разумеется, я не стал заводить разговор при них. Мало того, что я не знаю, о чем говорят они, да ещё и обнаруживать несовершенство своего языка. …Ап! Ну вот, сам не знаю, с каких пор английский стал мне «своим»? Глупо. Разве взрослый человек может говорить несовершенно на СВОЁМ языке? Но насчет французского надо бы задуматься. Классический язык для общения в Малайзии, Африке и южной Европе. Английский получил свой добавочный балл исключительно за счет успехов математиков. «Идти туда», «выход», «вход», «не курить», «спасибо», а остальное и по-французски понятно. Вон эти двое, они больше руками машут. Как арабы при покупке верблюда. А за чем? Заняты руки вилками и ножами, но нет, машут. «Тю ма ком при?» Слишком часто она задает этот вопрос своему мужчине. Уверен, она допытывается, понимает ли он её. Они всегда до этого чаще докапываются. А эта ещё изображает из себя голодную. Интересно, она бы так же уплетала с тарелки свои стручки, если бы увидела моё ОБЫЧНОЕ лицо? …Глаза. Ненавижу свои глаза! Сквозь прорези маски, хоть щурься, хоть – нет, их замечают тут же. Потом всё время о них говорят: «У нападавшего были яркие серо-голубые широко открытые глаза». Я что, задание с закрытыми глазами выполнять должен?! …Ещё страшнее будет. Я всегда стараюсь работать прицельно. Наверное, это и называется «профессионально». Зачем ненужные жертвы? Когда выполняется задание, там жертв вообще быть не должно. Там есть цель …одна, двое и свидетели. Но кто-то ж обязательно заметит глаза! «У нападавшего… глаза были закрыты», - вот так они хотели бы. И эта, … овца, посмотрел бы я на неё сквозь прорези маски. Овца! Ешь, ешь свой зеленый горошек, ешь! А я пошёл. Совсем расхотелось говорить!
***
- Он странно стал вести себя, ты чувствуешь? Он приближается к цели своего долгого путешествия и начинает метаться. Ты не находишь, Джон?
Фридман был согласен с МакДиром. Он то же размышлял о том же. «Что за странность, сам же пошел на разговор и вдруг…. Девчонка повела себя не так? Спугнула порыв? Вот что значит, не профессионалка. Но профессионалов слать уже поздно. Самолет приземлился но, кажется, наш друг снова собирается куда-то отправится». - Да, немного странно, Марк, ты прав.
МакДир уже на заслуженном отдыхе. Пенсионер. Но по старинке он лезет во все дыры. У него большие связи и обойти его информацией о продвижении в операции Сын - Фридман и Крафт не могли.
- Думаю, он собирается в Калифорнию заглянуть.
-Да, это возможно. Да и заглянуть ли? Ты не думаешь, что этот человек может нести какое-то задание от Назимхана? Кстати, нашлось что-нибудь серьезное на этого черного маклера, или всё только «вымогательство», «разбой» и «продажа оружия на сторону»? Хоть раз его поймали за руку, он продает оружие террористам?
- Нет. То есть, не поймали. Да и нам-то что, сюда он не суется. Он вообще далеко от своих махаля не отходит. Пусть местные власти факты ищут. Он – гражданин Афганистана, вечный гость стран-соседей. Пусть там им и занимаются. Сюда он никогда не лез. Это точно.
-Но парень от него.
-Он может действовать самостоятельно. Повзрослел и … приехал с визитом.
-Ты думаешь, он знает о своей тутошней прописке?
-А что? Тому же Назимхану уже выгоднее не скрывать это от него. А может, он и сам что-то помнит. Что такое двадцать лет, Марк? Пустяк, ты же заешь.
-Ну, … знаешь, …пустяк. Я двадцать лет назад такими делами ворочал, …теперь вот, от туалета далеко не отхожу.
-Брось. Лучше скажи, ты тоже считаешь, что он с поручением от Назимхана?
-Да, Джон. Я уверен. И потому советую тебе и Генри держать его под стопроцентным контролем. Девчонки маловато. Пошли нужных людей. С чем он высунется – не известно. Если он просто был кем-то усыновлен – одно, а если его воспитал шиит – ортодокс – проблема совсем другой вес приобретает. Да даже это не важно! Шиит – нет, у парня может быть нечистым прошлое. Он из Афганистана. Его руки могут быть запятнаны кровью наших солдат там. Стоит ли позволять высовываться бандиту со своим родством к американскому президенту, пусть и бывшему? Нас дело тоже коснется, если он сболтнет не то. Он либо не должен попасться на глаза Лоренса, либо, …либо …он должен говорить то, чем мы угостим его со своих рук. Пусть по закону преследовать нас за подтасовку уже не могут, но как повернется дело, …как себя поведет Элиза Лоренс? Эта женщина с годами стала ещё более нервозной. Я слышал, слуги дома перешептываются, что она бьет своего ребенка. Что это совсем не та мать, что когда-то не снимала с рук сероглазого мальчика, в детстве очень на неё похожего. Кстати, как с этим сейчас?
- Фото я получил. Теперь, мне кажется, он похож на Артура в период проблем на вторых выборах. Взгляд сосредоточенный, вроде не хмурый, не злой, но цепкий, раздевающий до тех пор, пока не раскусит «свой-чужой». А когда улыбается, становится похож на Лизу. Этакий обояшка. Но улыбается он как будто не часто. Саммер из самолета до Парижа звонила. Была в волнении. Сказала, что начинает серьезно опасаться за свою жизнь. Ей показалось, приближаясь к Америке, он стал немного нервничать. Для человека, умеющего взорвать дом с живущими там людьми - большая странность. Это действительно может настораживать. К тому же эта женщина не профессионалка. В её донесениях больше чувств и эпитетов, чем фактов. Она говорит о нём, как о человеке. Совершенно забывает, что с такими как Али Назимхан «человеков» не остается.. Только исполнители и рабы.
-Но этого он выделил. Он был ему если не отцом, то учителем.
-Наставником, Марк, наставником. Большая разница.
-Людей к нему приставь.
-Уже. Его мои люди встретили. Гуляют по Нью-Йорку. Представь, прошлый раз он был там всего три часа, но умудрился завести знакомство.
-Ты ж сам сказал, обояшка. Какого плана знакомство? Женщина? Мужчина7
-Он религиозен в некоторой степени. Познакомился с муфтием тамошней мечети. Саммер сказала, что он позвонил ему и попросил о встрече. Что ж вы раньше не переговорили с этим человеком?
- Не хотели поднимать паники, да и кто знал, что он вернется и напросится на встречу? Ладно, посмотрим, как будут развиваться события дальше. Карту Калифорнии он уже купил. … Значит, Джон…
-Да, будем ждать в гости. Посмотрим, как он себя поведет.
***
Мне посоветовали идти дорогой правды. Это хорошо, конечно, но тот, кто посоветовал мне это, не знает всей правды обо мне. Но, думаю, он прав, чтоб не запутаться в мыслях, не утонуть в розовых фантазиях, мне лучше сразу сгонять на кладбище, взглянуть, как там ухаживают за моей могилой. Если всё заросло чертополохом…. Да, муфтий прав, лучше начать с правды. Чертополох, кстати, может подсказать, в курсе ли мать? Даже не знаю, чего мне больше хочется, увидеть на пустой могиле чертополох или … живые цветы. Даже не знаю…. Мальчика – двойника моего – полтора года прожившего вместо меня в доме – теперь я вряд ли смогу найти его. …Рассказывали ли ему, как мне, сказку о Братце Опоссуме? …Где он теперь, жив ли, …Братец Опоссум? …Кто за всем этим стоял? Но ясно одно, кто-то из домашних был в деле. Я нашел адрес некой Сицилии Аматти. Она работала в доме Лоренсов в те годы. Воспитателем. Правда, не только моим. Она полтора года приглядывала и за моим двойником. К ней первой загляну. Хочется в её глаза посмотреть, когда скажу, кто я.
***
Джудит вдруг решила бросить всё. Всю эту игру с погоней.
Она заметила парочку типов, будто из рук в руки передающих её друг другу. Она идет по улице – ведёт один; едет в такси, в синем плимуте за машиной едет второй. Потом они меняются местами, второй - идет за ней, первый - садится за руль плимута. К такому повороту событий Джу не была готова. Она даже обувь сменила, выбросила кроссовки, на подошве одного из которых обнаружила знакомую «штучку». Теперь она хотела отвязаться от своих нанимателей. Она боялась афганца, но ещё более боялась сделать что-то не так и просто быть «вычищенной» из жизни, как помеха.
На ней были туфли. Впервые в жизни она купила себе не туфли на каблуке, … а удобные для бега «балетки».
«Они идут за мной. Почему не за ним? Что-то тут не так. Что за человек этот парень, который сказал, что он – тот самый молчаливый сероглазый мальчик, которого с печалью хоронила вся Америка? Кого похоронили Лоренсы? Неужели все СМИ поддержали сопливую ложь, …кто платил за спектакль? Лоренсы – вряд ли. …А мальчик… жив. Может, кому-то это уже не нравится? Но почему они ведут меня? Вон он, в мечеть пошел. К поводырям своим. Пусть идут туда. Хватают его, если он им так важен. …Почему, почему он свернул за мной? Не к мечети. Почему?!»
Она поняла, парню лучше не появляться в Калифорнии. Поняла, что есть люди, которые вряд ли желают ему счастливого воскресения. «Господи, куда я сунулась?! Предупредить его? …Да кто он мне? Пусть спасается сам. Будет знать, сказано же: «Не оглянись! Окаменеешь», - нечего возвращаться туда, где след простыл».
Она решила спасать себя. Но, сделав круг, вот уже направившись в аэропорт, чтоб лететь домой, к папе, к маме, к адвокатам, наконец, которые отклеят её от всей этой шпионской галиматьи, она нос к носу столкнулась с афганцем.
Он улыбнулся ей, как давней знакомой. – Салям, Джу. Мир тесен.
-Он тесен для тебя.
Она всё-таки подсказала ему о погоне. Она оглянулась и долго смотрела на того, кто встал у вывески и стал «любоваться рекламой солнечных очков».
Афганец будто не замечал ничего. Он улыбался ей. – Ты у себя дома. Счастлива?
-А ты?
«Господи! да что ж он, …ослеп совсем? Вот же, вот! Пальцем тебе, что ли указать? Смотри, вот этот, а вон - тот там, в плимуте. Смотри же!»
Из сострадания ли, из-за его ли ясных глаз и честной улыбки, она решилась рассказать ему все. И начать с начала, с афганского плена, с американской вербовки.
-Тед, …ты же Тед?
-Ну, раз тебе так удобнее.
-А тебе?
-Моё имя Рахмет.
-Нет. Твоё имя … знает этот, который в серой толстовке читает рекламу позади меня. И ещё тот, в клетчатой куртке, который остановил плимут у кафе.
-А! Вот к стати. Зайдем? … Пойдешь со мной? Не проголодалась? Часа полтора уже гуляешь.
Он будто не хочет ничего замечать. Кроме неё и ясной солнечной погоды.
А Джу сжимала кулаки, чтоб не ударить оглохшего «по ослиным ушам».
***
Чего она так задергалась? Испугалась этих двоих? Но, думаю, по нынешним временам, это обычное дело, проверка прилетающих из Афганистана. К тому же легенда моя - прочнее нет. Раньше я побаивался, слишком звучная фамилия, имя сына бывшего президента. Теперь же я спокоен. Пусть проверяют. Я даже рад буду. Всё лучше - эту дерьмовую ложь чужими руками разгрести. Чего бояться? Двадцать лет прошло. Почему я должен думать, что кому-то будет не в кайф моё здесь появление? Впрочем, эта синеглазая права, надо быть чуточку внимательнее. Муфтий посоветовал мне идти к истокам. Он сказал: «Ты должен сделать это, даже если это сулит опасность. Будь мужчиной. Правда бывает горька, как морская соль. Но это твоя родина. И это правда. Да поможет тебе Аллах». Да, пусть поможет. Только «исток» мой – кладбище. К бывшим родственникам мне пока идти не с чем. В руках – ничего. …Избавиться от этих двух – не трудно. Они идут за девчонкой. Не будет её рядом, их рядом не будет.
***
Она отказалась идти с ним в кафе. Указав на преследователей, она «вымыла руки».
Она поехала в аэропорт и купила билет до Лос-Анджелеса. На ближайший рейс.
-Куда-то собрались лететь, миссис Саммер?
Обычный человек. Темнокожий мужчина. Здесь таких, в серых толстовках и кроссовках на босу ногу много ходит.
Он смотрел ей в лицо. Он уже будто знал, куда она летит, к кому, зачем? Осталось только сказать ей: «Ты никуда не денешься, глупая дурочка».
Джу испугалась. Испугалась, что может навлечь беду на родных. «Для отца моё наложничество в Афгане – позор позоров. Теперь может начаться шантаж. Меня заставят идти за ним».
Джу сдала билет. Забрала деньги и … поехала к точке последнего столкновения с Лоренсом.
Он был в кафе, заказал завтрак на одного. Она прошлась мимо окон кафе и отрулила в магазин открыток. Тот располагался напротив кафе.
Заметив парнишку с быстрыми китайскими глазками и рюкзаком за плечами, она придумала способ связи. Она подмигнула парнишке. А когда он обратил на неё внимание, помахала ему зажатой в руке двадцаткой. – Заработать хочешь?
- Что нужно сделать?
- Кафе видишь?
-Ну?
Джу надорвала десятку. - Отдай эту купюру загорелому парню с яркими глазами. Он где-то там. Куртка у него …с Чегеварой на спине. Вторая купюра – твоя.
Парень сгреб из рук Джу купюры. Хмыкнул. – Ты такая интересная, не боишься, что я обе возьму?
- Не советую. Башку потеряешь.
Парень улыбку смял, оглядел Джу с ног до головы. Решив, что длинноногой красотки в широких джинсах – ему бояться нечего, кивнул. – Ладно!
Он сделал так, как его просили. Но тот, кому он отдал рваную купюру, качнул головой, сказал: «Я понял», - и … уронил надорванную купюру на пол.
Как вести себя в этом случае, парень инструкций не получал. Нет, он попробовал наклониться. И заглянул под столик. Человек, завтракавший яичницей с беконом, свободной от прибора рукой показывал ему под столом …ФИГУ.
Рахмету надоело набиваться к «овце» в приятели. Уже дважды он предлагал ей «пройтись», она ему отказала. «Вот и пусть катится!»
Парнишка завязал на своем ботинке шнурок и … пошел себе дальше. Рваная купюра так и осталась лежать возле ножки стола.
Её Рахмет не поднял. Но взглядом он указал на неё официанту, проходившему мимо. Тот хотел бы оставить денежку у себя, но… улыбнулся и положил на край стола. – Ваша?
-Наша.
Рахмет, как бы между делом, перевернул бумажку и прочел: «Здесь за поворотом есть стрип бар. Днем он работает, как обычный пивной. Я буду ждать тебя в туалетной комнате. Очень нужно поговорить. Пожалуйста, это и в твоих интересах». Смяв бумажку вдвое, зажав её между пальцев, Рахмет вынул бумажник и расплатился за завтрак с официантом.
Тот смотрел на зажатую между пальцев десятку. Он думал, это чаевые. Плюс к тем чаевым, которые он уж получил. Но клиент дернул бровями и хитро улыбнулся. И ап! и на глазах изумленного официанта…купюра исчезла. Исчезла, хотя ладонь человека оставалась открытой. Он даже развернул её тыльной стороной, потом назад. - Нравится фокус?
-Э…да.
-Так вы не узнали меня?
-Простите, э… нет.
Рахмет подал руку и представился. – Я – Томас Пук – лучший ученик Копперфилда. Между прочим, с единственным концертом в Нью-Йорк.
Рахмет незаметно кинул бумажный доллар на пол. Тот плавно упал ему под ноги.
-Что вы говорите?… - Официант открыл рот от удивления и тут же уважительно пригнулся, чтоб поднять денежку. – Рахмет усмехнулся и …перешагнул через руки у пола. – Да, да… с единственным…концертом.
Официант остался при долларе. Клиент, когда он разогнул спину, был уже в дверях кафе.
Уже смотрел по сторонам в поисках голубой джинсовки, что была на Джудит. «Разбегалась по туалетам. Что, так перемохала? Что за интерес? …Может, один из этих двух парней к ней с предложением обратился? …Ладно, уговорила. Иду. Нет, вот что за дела? …Вот, овца! …опять я за ней иду! …Ладно, пойду, узнаю, что там за «интерес».
Он не стал заходить в дамский туалет. - Нет уж! Сегодня вы к нам. – Он оставил дверь дамского туалета в покое и открыл дверь мужского туалета.
Джу даже не пыталась скрыть, что для неё это плевое дело. Будто это обычное дело в баре, когда мужчина, заглянув в дамский, легко приглашает девушку заглянуть в мужской туалет.
Проверив пустоту кабинок, Джу зашла в одну из них и за руку, притянула к себе Лоренса.
- Ты видел двух парней, идущих следом от самого аэропорта? Видел или нет?
-Да.
-И?
-Не понял. Это ж твои земляки, вот и разбирайся.
-Твой паспорт, значит, чист?
-Чист. Можно, я пописаю?
-Позже. – Она присела на унитаз. – Тебе нельзя лететь в Калифорнию. Давай так, я позвоню своему отцу, он, уверена, тут же прилетит сюда с адвокатом и поможет тебе занять человеческую позицию в этой проблеме.
- Если не считать тебя, их у меня нет.
-Так. Ещё раз: ты - Лоренс? – Она ткнула его в живот указательным пальцем.
Молчание. Улыбка ей в лицо. Она покрутила тем пальцем у своего виска. Обвинила в полном идиотизме. Потом снова заговорила: «Ты действительно похож на них. Но, если ты врёшь, если ты самозванец…».
Его улыбка шире. Он даже как будто хотел её обнять. Или погладить. Но, будто опомнился и спрятал обе руки в карманы куртки.
Она ждала, он ответит. Но он ничего не сказал.
- Те испытания, которым тебя подвергнут, если ты сам займешься этим делом, будут невыносимыми. Ты зря разыгрываешь из себя героя. Ты можешь пожалеть, что решился на это.
Ему показалась занятной её попытка изобразить сочувствие. Он ей не верил. - А твой папа и его друг адвокат избавят меня от поноса, так?
-От глупостей - точно. Если даже ты – Лоренс, Лоренс тех самых Лоренсов, тебе все равно не дадут к ним приблизится. Ты может не в курсе, но тебя здесь уже разок похоронили. А сейчас, узнав, чем ты занимался в Афгане…
Он зажал ей рот. Но на его лице была всё та же добрая, чарующая улыбка. – Начнем с того, что кладбище и по тебе давно плачет. Ты может, не заметила, … у меня в руках лопата,. … Джудит Саммер – наложница продавца шерстью, завербованная ЦРУ для приглядки за горными братьями.
Джу мотнула головой. - Убери руку, дурачок, если не хочешь загреметь в полицейский участок. Тут повсюду камеры.
Рахмет чуть отодвинулся от неё. Снова убрал руки в карманы.
- Тебе не дадут приблизиться к Лоренсам. Это не просто так тебе семейка. У них федералы в охране.
-А твоему папе и другу его – дадут? …Ну да, ты ж подруга тех …федералов.
Она усмехнулась. – Ой, прекрати! …Опять не веришь? Но это правда! С помощью адвоката ты сможешь, хотя бы приблизится к тем, с кем ты хотел пообщаться.
Он подумал. Доля логики была. Но стоит ли доверять той, в каблуках которой имеются микрочипы американского производства?
Однако он сменил тон. - Я только на кладбище хотел съездить. Мне может и не захочется встречаться с теми, кто меня так легко забыл.
Джу захотелось погладить его по голове, провести ладонью по чисто выбритой щеке.
Видимо это её желание стало столь явным, что Рахмет нахмурился. – Даже не пытайся изобразить нежность. Я тебе не верю.
-Почему ты не отрастил усов или бороды? Ведь у вас там это принято. – Она улыбнулась. – Можешь не доверять мне. Но кому-то здесь тебе придется довериться. Это у вас там наивность – ещё в цвету, здесь просто соврать – это решетка и надолго. А мой отец сумеет найти адвоката – не дурака.
-Странная ты. Но моя наивность отцвела здесь, в Нью-Йорке. Несколько месяцев назад.
-Послушай, …я сама не понимаю, зачем я предупреждаю тебя. Зачем встала на твою сторону, когда всё за то, чтоб мне смываться отсюда и поскорее…
В туалет кто-то вошел. Прошелся мимо прикрытых дверей кабинок. Зашел в соседнюю. Помочился. Вышел, долго мыл руки, сушил. Потом стал у зеркала искать на лице прыщики.
Рахмет всё это время глядел в глаза Джу. Будто точки на её радужках считал.
Она стояла бледнее мела. А когда он вынул из кармана … каблук, схватила его за обе руки и прижалась к нему всем телом. – О, да! Да! Ещё! Ещё…
Резкие, шумные телодвижения за незакрытой дверью кабинки вызвали сильное удивление у человека, только что активно искавшего на носу прыщик. Он тут же взялся за ручку дверцы и широко её распахнул.
Парочка,…судя по всему, заканчивала траханье. Нога партнерши всё ещё обнимала освобожденные от брюк бедра партнера.
-Извините.
Лоренс оглянулся. – Чего-о?
-Простите, я … продолжайте, я … уже ушел.
Человек после таких слов действительно вынужден был покинуть туалет. Кто ж после такого… продолжит смотреться в зеркало?
В кабинке быстро привели себя в порядок. Джудит взяла мобильник Теда и стала звонить отцу.
Разговор был долгим. Лоренсу - не интересным. Слишком много не нужных подробностей. Но Джу оказалась права, отец, не видевший дочь вот уже четыре с лишним года тут же обещал быть. Первым же рейсом. И он обещал достать для друга своей дочери лучшего адвоката.
К большой радости Рахмета, она не стала по телефону сообщать отцу, что адвокат требуется для бывшего сына бывшего президента. «Хоть в этом промолчала, овца».
Джу, завершив разговор, была полна чувств и не сразу заметила недовольство на лице ясноглазого. – Ты что? Я долго говорила, да? Прости. Давно не слышала голос отца. Я как-то звонила … года два назад. Он сейчас прилетит. Давай назад, в аэропорт. Отец сказал, что вылетит самым ближайшим рейсом.
Он смотрел на неё с недоверием.
-Едем.
-Ты нашла ответ, почему ты перешла на мою сторону?
-Пока нет. – Она улыбнулась. – Это важно?
-Ну…
-Может, я в тебя влюбилась. Знаешь, шведский синдром…всё такое.
-Синдром - ладно. Твои болячки – меня не интересуют. Но ты имей в виду, я помню, что нашел в твоем каблуке.
-А если б это была просто шпилька?
Он улыбнулся. – Тогда б я закрыл кабинку и, … мы бы продолжили.
Она обошла его, почти не задев. – Ну, до этого пока далеко.
Он жестко ухватил её за распущенные волосы, затянул назад в кабинку и закрыл дверь. – Слышь, ты, …думаешь, у меня синдром?!
Она смотрела наверх. А что ей ещё оставалось? Ей было больно. И она помнила про каблук – шило в его кармане. Знала, помнила ещё, что для афганца убить врага – честь.
- Не я тебе враг. Не будь психом. …Отпусти!
***
-Да, Джон, думаю, нам стоит это обсудить.
-Нет, Генри, ты не понял, её отец уже выехал с ранчо.
-Брось, не спеши. Пока этот скотовод приедет в Лос-Анджелес, пока наймет адвоката, мы вполне сможет прибыть туда первыми. Сами. Ты сойдешь за её папашу, я – за адвоката. А если эта дурочка решится пикнуть, тут же её под мышки и в сторону, чтоб не мешала проводить операцию. Мы с тобой первыми должны узнать о его намерениях. Кстати, тут одна проблема есть.
-Что ещё?
- Артур Лоренс летит в Нью-Йорк.
-Зачем?
-Встречать супругу. Она с сыном летала к приятельнице. Та приглашала её посмотреть карнавал в Рио, как раз сегодня прилетает.
-Вот черт! Мои парни сказали, что эта девчонка потащила его как раз в аэропорт. Она с ним трахалась в туалете, представь.
-Мне это не за чем. А тебе в другой раз будет уроком, доверять такие дела непрофессионалке…
-Кто ж знал, что попадется такая сучка.
-Да уж не «такая», как хотелось бы. С настоящей он бы из Афгана не вылез.
-Ну ладно. Теперь не изменишь.
-Да уж, теперь нет. Ну так что, летим в Нью-Йорк?
-Что ж, давай, хотя бы попытаемся.
***
Джудит всматривалась в лица прибывающих пассажиров так, будто её отец мог за полчаса прибыть сюда из Лос-Анджелеса.
Лица мелькали, Лоренс сидел рядом, будто дремал, выставив вперед ноги, зажав в одной из рук банку с колой. И вдруг Джу схватила его за эту руку. – Смотри! Смотри, вот она! …Узнаешь?! Ты её узнал?!
Тед посмотрел на Джу, потом на банку, которая вывалилась из его руки.
Содержимое растекалось, банка катилась под ноги людей, спешивших пройти к конвейеру, на который вот-вот должны были подать чемоданы из самолета.
И только потом он посмотрел в сторону пассажиров.
Парнишка лет семнадцати крутился возле дамочки в красной юбке. Потом, заметив банку, тихонько стал отдаляться от женщины, приблизился к банке, огляделся и … пнул её. банка подлетела над полом и … угодила под скамейку, где сидел Лоренс и Джу.
Ничуть не пожалев о содеянном, парень улыбнулся. Довольно мило и произнес, глядя на Лоренса: «Простите».
Они какое-то время смотрели друг на друга. Затем к парнишке приблизилась женщина. – В чем дело, Роберт?
Тед смотрел на женщину. Он хотел подняться со скамейки, но ноги вдруг стали будто свинцовыми.
Женщина, кинув в него быстрый взгляд, тут же снова посмотрела на сына. – Роберт, я просила тебя, никуда от меня не отходить. Вернись, помоги мне найти наш багаж. Сейчас должен подъехать папа. Он, как всегда, …задерживается. – Она посмотрела в сторону конвейера. Потом в сторону входа в здание вокзала.
-А где отец?
-Он у дяди Макса. Должен сейчас подъехать.
Будто заметив странность во взгляде человека, который резко поднялся со скамейки и сделал шаг в их сторону, женщина быстро дернула сына за руку, потянув его в свою сторону. – Будь рядом, я сказала!
Подросток возмутился, резко отцепил свою руку. – Перестать меня дергать! Стою я, стою, видишь?!
Однако, нагрубив матери, Роберт снова посмотрел на молодого мужчину, вскочившего со скамейки.
Тед держал в руке банку. Та в его кулаке вдруг сплющилась, и остатки содержимого выплеснулось. В том числе попало и на светлую куртку Роберта.
Женщина возмутилась, снова посмотрела в лицо невежи. – Нельзя ли осторожней!
-Простите. – Тед как после гипноза дернулся всем телом, как будто вздрогнул. Потом прикрыл глаза и … замер.
Он замер с закрытыми глазами. Будто боялся, что те опять выдадут его. «У нападавшего были такие яркие широко раскрытые глаза. Он явно не местный. Явно не наш…».
Мешанина всякого роилась в голове его, он очень хотел открыть глаза, но не мог себя заставить сделать эту малость. Женщина была точно такой, точно такой, какой она приснилась ему после возвращения из Нью-Йорка: яркая, красивая, … американская.
Она взяла сын за руку и повела его назад, к движущемуся конвейеру. – Пожалуйста, Роберт, давай хотя бы тут, при людях…
А тут и муж подоспел. – Лиза! …Ну я же говорил, мы будем во время.
Мужчина обнял женщину, передал ей цветы.
Подростка отец будто интересовал меньше. Он поздоровался с ним и тут же вернулся к скамейке. Замер в паре шагов от Теда, он спросил: «Простите, мы …знакомы?»
Что заставило Теда ответить ему правдой – Аллах знает.
Он увидел всех. Всех троих. Но он не заметил двух охранников, оберегавших бывшего президента. Только эти трое - только они были в его глазах. Только они.
Он ответил Роберту: «Эта женщина, … она когда-то была мне матерью».
Фраза была услышана всеми. То есть и охраной экс-президента - тоже. Один тут же перекрыл путь к телу господина, слегка отодвинув от него супругу. Второй – по схеме - кинулся наперерез тому, кто вдруг правой рукой полез за борт распахнутой куртки.
Тед полез в карман. Джу знала, что там его паспорт и её каблук. Она крикнула: «Тед, нельзя! Не смей, Тед!» - и только всё испортила.
Он ничего не успел достать из кармана. Второй охранник, который был ближе к нему, выхватил пистолет из-за пояса и тут же выстрелил в него.
Но тут было и другое. Один из парней (тех, что катались в плимуте) уже получил установку, доложив, что «объект предпринимает попытку атаковать семью бывшего президента». И стрелявший в Лоренса охранник видел пистолет, вынутый им – человеком, стоявшим ЗА спиной «смуглого».
Возможно, именно поэтому его выстрел и оказался безопасным для Теда. Он не задел ни одного жизненно важного органа, задел плечо Лоренса.
Тед невольно спас человека, стоявшего за его спиной. Того, кто тут же выстрелил ему в спину.
Джудит, всплеснув руками, кинулась в гущу и с криком: «Что вы наделали?! Это же сын, сын президента Лоренса. Это - Тед Лоренс. Сын, … господи, зачем же вы стреляли, что вы наделали?..» Она наклонилась к самому лицу Теда.
Тот, хватая ртом воздух, уже терял сознание. Тело его вдруг стало тяжелым, не жизненным. Глаза, широко раскрытые смотрели на Джу. Что он хотел ей сказать – было не ясно.
В его руке, в зажатых пальцах она увидела паспорт. Джу выхватила его и начала махать им, тыча в лицо парнишки (тот так и не отошел подальше, как ему советовали). – Вот же! Вот его паспорт! Он настоящий, он настоящий! Я могу это подтвердить! Меня наняли, меня…
Ей зажали рот. Было указание. Её подхватили такие сильные руки, такие сильные, что она, извиваясь всем телом, взлетела над каменным полом. И начала спасать себя от произвола.
Только рука ослабевала под её натиском, укусами, плевками и тычками, она тут же выкрикивала: «Папа! Эй, …послушайте, послушайте меня,…передайте моему отцу, он сейчас прилетит сюда, …меня похитили, меня, … а он – этот парень - он из Афганистана,… он спас мне жизнь. Вы видите, …его убили. …Меня снова похищают, вы видите? …Что же вы смотрите? Где полиция? Я требую, …полиция!! … Он приехал к своей семье, …он …за защитой, …что происходит? …Помоги…те! Меня снова похищают, …что же вы…».
Это слышало столько человек, что скрыться за обычной в таком случае формулировкой «Женщина невменяема» - было сложно. Один из полицейских, оказавшийся рядом, потребовал оставить девушку в покое. Охрана президента вывела Объект и его семью из зала. Людей же, прислушивающихся к крикам девушки, становилось всё больше.
Человеку, стрелявшему в Лоренса и тому, кто держал в руках Джу, не дали пройти к ожидавшему их вертолету. Вообще выйти из здания.
Были те, кто бежал от события. Кто испугался. Но, как ни странно, больше было тех, кто встал на пути у «похитителей». Им не дали двинуться с места. Даже документы, предъявленные им, брешь не пробили. Люди стояли тесным кругом.
Прибыла охрана аэропорта. Ей были предъявлены документы. Все заглядывали за плечи служащих, все заметили, что это были за документы. Удостоверения с печатью «ЦРУ»
Спешивший Саммер успел во время. Его дочь не успели увезти из аэропорта. Он и адвокат оцепили девушку и, выставив вперед свои документы, кричали, будто защищаясь единственным законом защиты в такой ситуации: «Это моя дочь! Ей нет двадцати одного года! По закону штата, гражданкой которого она является, вы не имеет права допрашивать её без присутствия родителя или её адвоката! Я требую, я требую, оставить мою несовершеннолетнюю дочь в покое! Хватит с неё афганского плена! Вы слышите, хватит мучить мою дочь! Я требую… защиты!»
Никто не мог разогнать СМИ, прикрывшись формулировкой: «Защита интересов государства». Дураков рядом не было.
- Тед Лоренс? Тот ли это Тедди Лоренс, которого семья экс-президента объявила умершим?
-Почему от Америк скрывали, что сын президента был в афганском плену?
-Как вы намерены объяснить действия ваших людей, мистер Фридман? Почему девушке затыкали рот? Джудит Саммер была в качестве волонтера в Афганистане, или всё-таки нет?
-Без комментариев.
***
Первое, что потребовал бывший президент, это сделать анализ ДНК нападавшего.
-Знаешь, Джон, - сказал он доверительно своему старому другу, когда-то хорошо охранявшему его жизнь и деятельность (от подобных провокаций – тоже), - а ведь я уверен, что всё это не просто так. В прошлый день рождения Элизы, Роберт, с которым она никак не может найти контакта, вдруг решил сделать странный на мой взгляд подарок матери. Он решил сделать компьютерное обновление лица Элизы. Помнишь, ты как-то подарил ему одну программу, ну, ту, которой пользуются полицейские. Он омолодил лицо матери и заодно, представь, сделал картинку Теда. С помощью этой программы он изобразил, каким бы выглядело лицо брата, если бы он дожил до своего двадцати пятилетия. А то, вот, кстати, уже должно быть. У них разница с Лизой в днях. У неё пятого, а у Теда, … уже вот, через неделю. И представь, лицо этого … афганца, оно сильно напоминает то, которое теперь в виде картинки висит в комнате Роберта. …Нет, Джон, тут что-то не так. …И эта девушка, ты выяснил, кто её родители? Она говорила про Афганистан. Про плен. …Джон, …друг, если бы ты знал, как мне тяжел этот долг. Нет, я до сих пор считаю, что мы были правы, вмешавшись в афганскую заварушку, …но, знаешь, тяжел крест того, кто ставит последнюю подпись на документе по объявлению войны. Так ты не думаешь, что этот парень,…что он был там, в плену…двадцать лет. Скажи, что это не так, Джон.
***
Нашелся повод, отказать в визе родственнику погибшего террориста афганца, покушавшегося на жизнь бывшего президента Соединенных Штатов Америки «с острым колющим предметом» в руках. Назимхану было отказано. Его Рахмет, его сын умирал в одном из военных госпиталей Нью-Йорка, а ему нельзя было даже взглянуть в лицо его.
Зато такое разрешение получили Тимур и Оман Дибудур. Те самые братья, глаза которых ещё ребенком были очищены влиянием американского мальчика от едкого гноя и беспрестанных слёз.
Тимур плакал, просил дядю отпустить его в Америку. – Я должен брату. Я прощение его должен получить. Отпусти, Клянусь Аллахом, я буду там тих и нем.
Это было опасно. Но Назимхан решился. Некому было поручить осушить ЕГО слезы. А вернее, чуть притупит боль и жажду мести. – Поезжайте оба. Но порознь. Не вместе.
***
Тимур не опоздал. Минуту он держал холодеющую руку ещё живого брата – командира.
Будто искра пробежала между пальцами умершего и живого. Будто черная мгла затмила разум афганца, покидающего больницу решительным, отнюдь не траурным шагом.
И вдруг Оман, прибывший вслед за братом в Нью-Йорк, Оман – младший из сыновей Заремы, взявший под наблюдение дом, где собралась семья бывшего президента страны, видит такую картину…
Полицейский вертолет, обычным делом курсирующий над улицами Нью-Йорка, зависает над домом, куда въехал эскорт из несколько машин (там были и трое Лоренсов) и, … развернувшись, обрушивается на крышу.
Взрыв, высокое пламя огня,…а ещё через минуты три, Тимур, каким-то чудом выживший в огне и обломках выбегает из дома и …кидается на землю, на колени.
Он толи молился о спасении, бился лбом о всклоченную землю, толи благодарил Аллаха за то, что тот помог ему совершить невозможное, но сильно им желаемое. Оман сразу не понял. Но понять хотел. Он огляделся, возле ограждения из стальных стержней начала собираться толпа зевак. И тогда Оман понял, что нужно сделать, чтоб спасти брата. На английском, громко, он крикнул бьющемуся о землю: «Что там произошло в доме? Эй, объясните, что произошло?»
Он попался на глаза Тимуру.
Тому будто радость, будто счастье в глаза! Он увидел родню. Тут же вскинул руки кверху и закричал, потрясая ими, кричал, чтоб слышали все. Но, увы, по-афгански закричал: «Это не я! Не я это сделал, меня подставили. Меня схватили и, связав, впихнули в этот вертолет, я не вел машину, я не знаю, кто им управлял. Это не я, не я!»
Оман, снова оглядевшись, тихо спросил у стоявших с ним рядом: «Вы понимаете, о чем он говорит?»
Люди крутили головами – нет
Тогда он снова подсказал брату. Крикнул ему на родном языке: «Беги! Немедленно беги!», - а чтобы стоявшие рядом люди не заподозрили его в содействии, как будто перевел, выкрикнул по-английски: «Никто тебя не понимает! Никто здесь тебя не слышит!» - Он оглянулся на стоявших рядом. – Где полиция, вообще. Человека же развязать надо. Смотрите, у него руки связаны. Видите, связаны его руки!»
Мало б кто обратил на такую деталь внимание, ведь Тимур продолжал сидеть на земле. Он был в шоке. Но родной язык услыхал. Голос брата был им узнан.
Тимур попытался встать на ноги, но снова упал. Силы покинули его. А тут полиция накинулась, да сразу стали его бить. Он закричал, теперь уже осознанно, по-английски: «Я не виновен! Меня впихнули в вертолет какие-то люди! Меня связали и кинули в этот вертолет, я не виновен! За что вы бьете меня!»
Оман ушел с места. Ушел, но настойчиво подтолкнув людей к возмущению: «Вот так всегда, бедняге итак досталось, а его же и палками бьют».
Кто-то тут же поддержал его: «Эй?! За что вы его? Он же сказал, что оказался там случайно! Вы что себе позволяете, …полиция, блин. …Эй, суки в форме, за что бьете, за то, что он не белый? Расисты, мать вашу!»
***
Настоящие слёзы стояли в глазах Назимхана. «Дети, дети мои. Один, дурашка поехал за правдой и что? Теперь он зарыт, а правда снова кем-то припрятана. Второй поехал, …поехал проводить брата, обещал молчать, и что? Снова ложью перекошен свет. Нет правды, не живет она в тех местах. Оман, чуть не попался. Должен был исполнить приказ - смотреть. Только смотреть должен был! И что?! Последнего сына лишить хотят. Кто?! Чего ещё хотят? …Войны?»
Он пришел на могилу своей сестры. Он – один одинешенек на свете. Она – мать семи сыновей, из которых в живых – теперь только двое..… И поклялся Назимхан, что завершит дело. «Они любят деньги? Я дам денег. Я подниму такую бумажную бурю, что им самим…захочется правды. Они будут кричать, кричать требуя: «Правды! Лучше уж правды!» … Трусы, мальчишку расстреляли. Расстреляли, чтоб не смотреть ему в глаза!»
***
Оману был дан приказ: «Отправить тело старшего брата домой. А младшего – освободить. Любыми, но исключительно шумными средствами».
Первым пунктом в планы Омана входило – найти девушку старшего брата. Ту самую наложницу Арбека, с которой Рахмет убежал в Америку.
Когда после ночного намаза группа подрывников уходила на дело, с которого многие могли и не вернуться, Рахмет часто шутил, подбадривая парней: «Что, братья, спасем мир от заразы, а наших девушек от дурного глаза, а? … За мной!» Оман вспомнил о шутке. То, что Джудит где-то прячет её отец – это до Омана быстро дошло. Он нашел «красавицу».
«Осталось добыть самого скандального адвоката и пол дела будет сделано».
-Зачем тебе ТАКОЙ адвокат?
- Дело предстоит очень громкое. Мне простой не нужен. Зачем мне простой, я…сложности люблю. Денег – куча. Самого шумного давай найдем. Ты веришь, что Рахмет не собирался кидать заточенным шилом в своего родителя? …Веришь? …Вот. И я верю, что Тимур не рулил тем вертолётом, который убил всех в том нью-йоркском доме. Вот и давай, собирать свидетелей нашей с тобой веры. А адвокат, …он пусть шумит. Дядя сказал, чем больше вони, тем тутошние сильнее чешутся».
-Я не вернусь туда. Ни за что!
-Знаю. И понимаю. Но, мне кажется, ты тоже понимаешь, туда должны вернуться НЕ ВИНОВНЫЕ. … Что они оба невиновны, ты, американка, это понимаешь?
- Да.
-Вот, вот потому я и сказал дяде, чтоб уменьшил долг твоему кашанскому мужу. Тот бы все равно тебя искать начал. Ровно на твою цену минусовали долг. Арбек полмиллиона был должен. …За пару лошадок. Теперь, считай, долг твоего бывшего хозяина на верблюда и две овцы меньше стал.
-Скотина!
-Ну, ну, …девушка, кто старое помянет. …Да и не из-за мести мы начинаем всё это. Месть – она совсем к нашему с тобой делу не относится. … Эй, ты меня понимаешь? …Вот! И Рахмет всегда говорил: «На могилу ко всем нам ЛЮБОВЬ придёт».
12 марта 2009 Пермь