В городе N на Липовой улице с давних пор располагался детский сад. Вот только попасть туда обычному ребёнку было очень сложно. И совсем не потому, что садик был для одарённых детей, или каким-то чрезвычайно платным. Нет, обычный такой детский сад, двухэтажный, с качелями и лужайками, и даже воспитатели в нём водились.
Просто все места в нём были заняты, и не только для детей, но и для взрослых. Полный комплект имелся: няни, уборщицы, и даже заведующая Мария Яковлевна Преображенская, кандидат педагогических наук и сама мама в третьем поколении.
Так, во всяком случае, говорили в гороно. А из-за высоких заборов, окружающих сад, его лужайки, беседки и лавочки, и пахнущий сиренью дворик – из-за этих высоких непроницаемых заборов сложно было разглядеть, так ли это на самом деле. И почему всякий раз, когда в предобеденные часы над другими детскими садами возносился к ясному небу шум и гам, детское «Отдай мою лопату» и «Я всё маме расскажу» - почему в это самое время в нашем садике всё было подозрительно спокойно.
Никто из жителей соседних домов, по утрам спеша на работу, не видел, чтобы счастливые родители тех, кому всё же повезло ходить в этот образцовый садик, махали им на прощание ручкой. А бабушки, кормившие по вечерам голубей, не замечали, чтобы кого-то детей забирали домой. Словом, спокойнее и уединённее местечка в гроде N было не сыскать. Так бы про него никто и не вспомнил, не приключись однажды эта страшная-престрашная история…
А всё из-за того, что одна должность в саду неожиданным образом освободилась. И Ярослав Евгеньевич, дядя Пети Королькова, того самого отъявленного хулигана с улицы Одуванчикова, – не в пример племяннику очень даже воспитанный и серьёзный дядя – решил испытать свои силы на воспитательском поприще.
- Вы не волнуйтесь, работа у нас не пыльная, очень даже спокойная работа, - настраивала его Мария Яковлевна, - И дети замечательные, никогда никому не доставляют хлопот… Денёк-другой поприсмотритесь, а потом уже никуда от нас не уйдёте.
«Что ж, - решил новоиспечённый воспитатель, - Если дети спокойные, и работа не пыльная, то можно и попробовать. Хоть и не воспитатель я никакой, и даже не педагог, а всё же каждый человек в своё время в детский сад ходил: это же как катание на велосипеде, в детстве попробовал – потом всю жизнь умеешь!»
На том и порешили.
Выделили Ярославу Евгеньевичу заработную плату, обед за государственный счёт, и зачем-то белый халат с именной биркой. И на его недоумённое восклицание нянечка Настасья Филипповна пояснила:
- Чистота и санитария, прежде всего. Садик у нас образцовый, детки маленькие, да и вообще…
Что за «вообще» уточнять не стала, да и Ярослав Евгеньевич махнул рукой: надо так надо, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, да и думать о рабочей одежде не придётся. Накинул халат поверх старенького застиранного костюма – и пошёл изучать вверенные ему владения.
Как оказалось, групп было всего две, шесть остальных пустовали. Укомплектованность была такой же липовой, как вывеска на двери заведующей, гласившая: «Академик Чернышевский».
- Великий человек! Труды научные оставил, детишек вот, очень любил…- вздохнула Настасья Филипповна, - Мы его уважаем, и потому табличку эту Мария Яковлевна уже тридцать лет сымать никому не велит.
Поскольку заведующей с виду самой едва ли можно было дать больше тридцати, Ярослав Евгеньевич решил, что у нянечки бред и на всякий случай заторопился от неприятной провожатой отделаться. Благо, что освоиться он уже освоился, и в послеобеденное время над садиком висела тишина, можно было немного отдохнуть.
Развалившись в плетёном кресле в музыкальной комнате, между балконной дверью и стареньким немецким роялем, он не заметил, как под чириканье воробьёв за окном как-то так потихонечку заснул…
Снилось ему, будто он трёхлетний, совсем не Евгеньевич, и может даже почти ещё не Ярослав, проснулся, а мама на кухне оладушки печёт. И так это было здорово, такой радостью переполняло всё его детское естество, мамина добрая улыбка вселяла бесконечную любовь ко всему: миру, тёплым оладушкам со сметаной, двухметровому коту на балконе соседского дома. И к чириканью воробьёв.
- Ярослав Евгеньевич, - говорила мама голосом Марии Яковлевны, - Вы вед не знаете: с персоналом у нас беда… Аннушка на больничный ушла, и Тамара Васильевна… на пенсию. Во всём саду, вы, я, да сторож Семён Петрович… Настасья на полставки работает. Ещё медсестра приходящая есть, и повариха, но они в воспитательном процессе ни-ни, у них свои заботы и помещение отдельное, видите тот отдельный корпус?
Вглядываясь в голубые мамины глаза, в добрую улыбку, Ярослав Евгеньевич понял, что дал маху: проспал на рабочем месте добрую пару часов и не уледил.
- Наверное, тихий час уже закончился?
- Что вы, - рассмеялась заведующая, - У нас тут один сплошной тихий час, разве вы ещё не поняли?
- Нет, - сознался воспитатель, - И как, спят?
- Не то слово.
Только сейчас до него стало доходить, что подозрительная тишина не проходила с самого завтрака. Сначала он решил, что родители просто не торопились вести детей разом, потом несколько часов настырная Настасья Филипповна таскала его по своим подсобкам, и было, мягко говоря, совсем не до детских шалостей. Затем оформление документации, обед, послеобеденная отключка… Но теперь?! Почему в саду такая тишина? Может, карантин и дети временно отсутствуют… Или же стены какие-то специальные, звуконепроницаемые?
Но Мария Яковлевна долго искать объяснение не дала и повела его через бесконечные детсадовские лабиринты в спальный район.
- Пора вам познакомиться с нашими дошколятами.
Трансдетсадовскую магистраль они миновали едва не перееханными тележкой Амалии Филипповны - грозной нянечкиной сестры. Она заведовала в саду готовкой. В огромной ведре с надписью «Старшая Гру» плескался яблочный компот, а на нижней полке высилась горка сахарных коржиков, вот-вот планирующая рассыпаться.
- Би-бип! – предостерегла повариха, на прощание отдавив Ярославу Евгеньевичу большой палец левой ноги, - Ходют тут, понимаешь, руки не моют, пол топчут. Работать надо, а не прохлаждаться…
И укатила, громыхая тележкой по неровному полу.
- Не обращайте внимания, - извниняющимся шёпотом пояснила Мария Яковлевна, - Амалия женщина строгая, но добрая. Хоть и невоспитанная слегка… Не было в её время детских садов.
- А зря, - заключил Ярослав Евгеньевич. В памяти всплыл образ другой такой вот тётки, имя которой давным-давно кануло в лету, унеся с собой и очерченную определённость лица. Она была его воспитательницей, затем, за отсутствием всяких альтернатив – первой школьной учительницей. «А может, - мелькнуло подозрение, - то Амалия Филипповна и была?» Времена нещадно несутся, подгоняя нас, чтобы поторапливались жить, одни амалиифилипповны не меняются.
За поворотом открылся спуск вниз, крутые полуметровые ступеньки сверзались в пропасть подвальных недр. У Ярослава Евгеньевича вдруг ни с того ни с сего закружилась голова – и он поспешил догонять шустро цокающую по кривому паркету заведующую.
Дети, как предупреждала Мария Яковлевна, спали. Читавший газету седой сторож Семён Петрович, чтобы не слышать совсем недетского храпа, доносящегося из-за больших створчатых дверей, нацепил неработающие наушники.
- Полюбуйтесь на наших цыпляток, - сказала Мария Яковлевна, отодвигая занавеску, - Когда мне бывает грустно, прихожу сюда.
В полутьме спальной комнаты Ярослав Евгеньевич разглядел пару десятков маленьких кроватей, тянущихся рядами вдоль стен. Окна были плотно задрапированы, чтобы не пропускать солнечного света, не тревожить сна, а в дальней конце спальни, прямо в стене, угадывалась форточка-фрамуга, открытая, а за ней был то ли коридор, то ли маленькая комната, впотьмах сложно было разобрать.
- Они чего, и на полдник не встают?
- Не поверите: и на ужин тоже. Они вообще никогда не просыпаются…