Утренняя остановка ждала автобус, чтобы дружно впихнуться и, бессмысленно болтаясь по салону, уехать на работу.
Не помню, о чем я думала. Что-то терзало. Что-то во всем этом вызывало во мне сегодня слабо тошнотворное чувство ненависти. К работе своей, к автобусу, который ждала, к дороге от автобусной остановки до рабочего офиса. Я ненавидела атмосферу, которой был пропитан каждый атом этого помещения.
Но стояла на остановке и ждала автобус.
Было солнце, но сонные люди с невыразительными глазами натыкались друг на друга, как лунатики. И здесь же, рядом, крутилось рыжее мохнатое создание с больной лапой и добрыми глазами. Не просто добрыми. Заискивающе-любящими беспричинно. Чего оно хотело, создание? Я не знала. И не хотела знать. Не могла выдержать этого. Чувствовала, предвидела, ощущала каждой клеткой тела, что сейчас оно доверчиво подскачет именно ко мне на своих трех лапах, и мне захочется закончить жизнь самоубийством, потому что я не выдержу этого счастливого взгляда, полного надежды. Не подходи, только не подходи ко мне, ради Бога… Я не хочу! Ну пожалуйста… Доверчивое трехлапое весело подскочило ко мне и заглянуло в самую душу. Оно ничего не просило, не обвиняло меня ни в чем, не пыталось разжалобить, просто спросило: «Может быть, ты?..»
Все во мне оборвалось в ту секунду, все потеряло смысл. Я была такая же, как все. Единственная, кто понял, кто прочувствовал это мохнатое рыжее, оказалась такой же, как все. Вслух попросила: «Пожалуйста, не надо… я сейчас умру от боли.» Трехлапое улыбнулось и тихонько вильнуло хвостом: «Я не обижаюсь. И прощаю тебя».
Подъехал автобус. Я вошла в салон, и слезы градом покатились по лицу. Я рыдала во весь голос и повторяла: «Прости меня, прости меня, пожалуйста... я такая же, как все...» Я ненавидела себя, весь этот бездушный город, автобус, в котором ехала, механику людей. Ненавидела и кажется, готова была всех приговорить за это рыжее трехлапое.
Вошла в офис. Села за стол. И никто, никто не знал, что утром я умерла. Прошло столько лет, но проезжая эту остановку, я вглядываюсь в каждый предмет и думаю только об одном: простило ли оно меня, мохнатое?
Никто никогда не разубедит меня в том, что все собаки попадают в Рай. И лошади. Лошади тоже обязательно. Там где-нибудь меня ждет моя лошадь с умными глазами. И рыжий пес с веселым хвостом. Я отложу знакомство с Давидом или Авраамом. Я успею это сделать потом. У Вечности нет ограничений. Только крепко-крепко обниму Иисуса, извинюсь и побегу к моей лошади и рыжему псу. Иисус поймет.
Вспоминаю этот случай и думаю: ну что тебе далась эта собака? Забудь сама и другим дай спокойно жить. Но дело ведь никогда не в них: собаках, кошках, стариках в домах престарелых, детях в приютах, нищих, просящих милостыню... Они возникают из ниоткуда как будто, но никогда не случайно. И появляются, чтобы расковырять твою совесть, проверить душу на чувствительность, затыкать иголками нервные окончания. Чтобы понять: пациент, скорее, жив, чем мертв. Или наоборот: сдох давно, смердит из всех щелей, и на том свете прогулы ставят который год.
Что мне эта собака? Она проситель мой, оставшийся без ответа? Или адвокат? Самый страшный, потому что оправдывает. Трусость, молчание, равнодушие, бездействие. А может, судья, самый строгий... совесть успокоившаяся уже мертва.