Артём Киракосов
цикл ГИМНЫ РАДОСТИ
2008 **** 2018
ЛИРА ОСЕТИНА Ирон Фандыр
О Лазаре Гадаеве
в семидесяти главах прожитого
Глава шестая
18.02.2009 – 17.03.2009
О том, стоит или не стоит поступать
Именно с таким вопросом и обращаются обыкновенные родители ребёнка, у которого, якобы, обнаруживаются некие склонности к чему либо: имеет ли смысл? идти ЭТИМ путём… есть ли ПЕРСПЕКТИВЫ у него, у ребёнка? Следом идут обычные: есть ли шанc..? И много-много всего другого, сопутствующего…
Спустя годы, когда они проходят, годы, думаешь: разве выбирают пути? ПУТИ ВЫБИРАЮТ ТЕБЯ. За своё решение – по моему `вопросу` – Лазарь отвечал всегда, до последних дней своей жизни задавая себе этот вопрос, в одном из последних семейных тостов сказал: “Не знаю… может быть, если бы не я, он не стал бы художником, правильно ли я поступил?” – имея ввиду то, что жизнь художников трудна: нелегка, непостоянна, чревата паденьями, лишениями, непониманием, презрением окружающих, завистью коллег...
Мои родители, я, родственники – получили однозначный ответ: надо готовиться, поступать… С этого момента Лазарь мне стал ближе, чем родственник. Начинается взрослая жизнь. Эта связь, которая установилась между нами, была особая, что-то больше, чем родственное и обыкновенное, может быть, он почувствовал какую-то ответственность за меня, художественную, высокую?
Рубеж, отделяющий детство от остального.
Это какая-то другая жизнь. Собственно, Лазарь прав! – не стал бы я… А, может, и не стал…
И сейчас… Никогда и не стану! Но, ..!
Раз в неделю (как получалось, иногда реже) я шёл показывать свои работы Лазарю в его мастерскую. Надо сказать, – это путешествие было для меня – сладким приключением. Шёл долго – от «Маяковской» переулками! Выходил на «Патриаршие» (пруды). Не спеша. Наслаждаясь!.. И со страхом, не торопясь (показывать свои работы).
А хорошо, что не было `детства` `художественного образования`, `педагогики`. Лазарь часто бывал не справедлив, всегда субъективен. Всегда прям! Никогда не делал никаких скидок ни на что, говорил то, что думал и что чувствовал, что знал сам, делился своим. Можно учиться и учить только так – собою. Перед глазами держа Учителя! Я рад, что сложилось всё так – безо всяких `переходов` – детство закончилось единым вечером. Жизнь обрела смысл, цель.
Мастерская Лазаря располагалась в полуподвальном помещении в Спиридоньевском переулке, несколько ступенек вниз, вход со двора. Я всегда ждал, прежде чем войти. Дверь почти всегда была полуоткрыта: при всей сосредоточенности Лазарь был всегда `открыт`, в `доступе`: принимал гостей, всегда у него работало радио, не выключалось, лепил, не прерывая разговора, говорил, как творил, рад был и людям и новостям: жить заинтересованно – не просто – талант!
Иногда Лазарь доводил меня до слёз, критикуя то, что я ему приносил – было обидно за себя, за свои работы. Но внутренне я с ним не соглашался, и так, внутренне, привык расходиться в мнениях с окружающими, своё мнение ставя выше. Это важно, очень важно. Теперь, по прошествии тридцати пяти лет считаю это – важнейшим, из чего вылепится художник: нельзя никого слушать! – вот критерий! Человек, вечно бегающий по чужим мнениям никем не станет. И – точка.
Мастерская Лазаря, та! старая! маленькая! подвальная! – мне – образчик творческого рая! Часто позже Лазарь мне говорил, что в нынешней мастерской – просторной, двухэтажной, ему менее уютно, труднее выбрать место, где устроиться `что-то работать`… Другая мастерская – риск! Переезд в новую мастерскую – катастрофа…
Камень и дерево – основные материалы его тогдашних скульптур. И стиль – с сильным влиянием архаики, примитива, народного! Мне до сих пор кажутся эти, те его работы – значительными, я очень люблю – начало!.. становление творческого языка! И эту молодость открытия, что ожидает автора с обретением своего авторского языка, стиля – в первых опусах после вуза (или чего-то такого – “учебного”!) Знаменитые его `шахтёры`, с чего всё и началось, так выразительны чело-вечески и пластически, что врезались в память на тридцать пять лет.
Мастерская – и не повернуться было: диван, чайный столик перед ним, заготовки-камни известняка, позже (при мне, я помогал разгружать) привезли красное дерево. Всё пространство – заставлено. `Играет` (говорит какие-то умные вещи) радио, гости – о своём! Лазарь – лепит, отвечает, шутит, рубит камень, дерево, работает, всё время… всё время… Угощает щедро и сдержанно одновременно, а сам, сохраняя традиции осетинского гостеприимства, – работает, работает, шутит, рассказывает что-то, но – работает. Мы ему мешаем.
– А что – ты? разве ты можешь мне помешать? – улыбается, оборачиваясь. – Там сахар, сыр, бери, нарезай сам, хлеб свежий, не стесняйся, Артёмчик, всё очень вкусное… – работает… работает… рубит камень… рубит дерево…
Хлеб («батон по 13») белый свежий, сыр, масло, чай с сахаром… еда художников. Обед бедняков. И такие беседы под это всё вкусное раздолье!..
– Сделать тебе яичницу? голодный? не стесняйся?
На языке художников- (-мужчин, а женщин я не знал ни одной, и не ходил к ним, не общался) это значит: ты самый дорогой гость: яичница, сделанная руками мастера – высший почёт гостю, который оказывается в художественных мастерских.
До чего же вкусно!
Свежий белый батон! Масло! Сыр солнечный! Песок сахарный – в чай!
– Пей, пей! – улыбается Лазарь, умолкая, улыбаясь, погружаясь страстно в работу, часто ломая вещь у меня на глазах, вещь, которая мне очень нравилась, дорога. (“А не специально он это делал – у меня на глазах?” – такая мысль моя…) Таков удел смелых. Это не бронза, компьютерный набор, тиражное искусство, здесь – один удар уничтожает всё.
– А я всегда работаю… – отвечает Лазарь мне на незаданный вопрос. – Часто беру и переделываю то, что попадается.
А попадались всё – вещи лучшие.
Это был лучший период. Мне так кажется. И для меня…
Мне – четырнадцать. Во мне – нет никакого ребёнка. Я – художник. Это ощущение – родил, утвердил во мне Лазарь. «Дядя Лазарь» – так я его и называл почти до своих пятидесяти. Так и Лена его называла, моя жена. Так и вслед за нами – с некоторой улыбкой – это делали другие.
– Приходи, давай, и не обижайся, я очень рад тебе, Артёмчик, давай, маме-папе привет, они у тебя замечательные, прости, мне надо поработать…
При прощании всегда чувствуешь, как любит тебя человек.
Вкус золотого сладкого чая в его мастерской…
– Вот лимон ещё там, клади… Заварки – сколько хочешь? – вспоминаешь, бредя обратно к «Маяковской». – А чай светлеет от лимона, ты не знал? – оборачиваясь и улыбаясь. – Сколько же тебе предстоит ещё узнать, Артёмчик.