Странные чувства возникают порой, когда спустя много лет попадаешь в места своего детства. Подчас разительным оказывается контраст между воспоминаниями и тем, что видишь в действительности. Чужим, крохотным и неуютным предстал моему взгляду «старый добрый» наш двор, в который я, томимый ностальгией, заглянул после тридцатилетнего перерыва. Он был теперь сплошь забетонирован, исчезли деревья, на месте дощатых сараев – железные коробки гаражей. Где же мы умудрялись тут прятаться, гонять мяч, устраивать баталии? Да, полно – наш ли это двор? Не ошибся ли я, не перепутал?..
Нет. Вон, те два окна – наши... Ха! Какие, к бесу, «наши» - там давным-давно живут другие люди. Вот дверь в подъезд – та же самая. Массивная, двустворчатая, изрезанная перочинными ножиками: не одно поколение пацанов оставило на двери свои «послания в вечность». Где-то там должны быть и мною вырезанные буквы «К» и «Л»…
* * *
У нее было необычное имя – Лаура, а для нас - Лурик. Но не только иностранным именем выделялась эта девочка. Она была «фестивальным ребенком»: так в те годы называли детей-мулатов. Считается, что от смешанных браков родятся красивые чада. В случае с Луриком это правило сработало: природа не поскупилась, наградила ее эффектной внешностью. Пожалуй, чересчур броской: кожа «цвета старой бронзы», огромные черные, но с золотой искоркой, глаза, роскошные локоны по плечам. Она очень рано сформировалась – в двенадцать лет вполне могла сойти за шестнадцатилетнюю.
Как-то получилось, что сначала в нашем доме не было ни одной девчонки моего возраста. Имелись или на четыре года старше, или мелюзга лет семи - восьми. Зато пацанов, моих сверстников - шесть душ. Нас такой расклад, до поры, вполне устраивал: сугубо «мужская» компания, без всяких сплетниц и плакс. Мы, как угорелые, носились по двору, лазили на деревья и крыши сараев, дрались, не без этого, но были, всегда, единой командой – чужаку нечего и соваться. Все переменилось, когда появилась Лурик.
- В нашем подъезде новые жильцы,- сообщил мне приятель Стасик по дороге в школу. – Их трое: старуха, женщина и девчонка.
- Сколько лет? – спросил я, как бы, между прочим, стараясь не показать, что неизвестная девочка меня заинтересовала.
- Кому, старухе? – съехидничал Стас.
Я рассмеялся:
- Один-ноль в твою пользу.
Стас, довольный успехом, великодушно поделился информацией:
- Ей лет пятнадцать, может больше… Фигурка у нее! - Приятель причмокнул и обвел руками воображаемые формы незнакомки. – Только, знаешь,.. она черная!
- Как, черная?
- Так, негритянка.
Я решил, что это шутка и опять расхохотался.
- Не веришь!? Гадом буду! – Стасик и не думал шутить. – Она… ну, не совсем черная – наполовину. Мать и бабка у нее белые, а отец, наверное, был негр.
Я и верил и не верил: до сих пор как-то не доводилось встречать мулаток. Стас, однако, не соврал: папой Лурика действительно был африканец, из Бенина, кажется. Он вместе с родительницей девочки учился в Московском Университете. По окончании учебы папа благополучно отбыл на родину, а мама вернулась в наш город, привезя в подарок матушке-старушке очаровательную внучку-мулатку. Все это я узнал позднее, из разговоров взрослых.
Лурик, когда мы с ней познакомились коротко, сообщила, с гордостью:
- Мой папа жрец Вуду – колдун!
Это было сказано так убедительно, что будь я года на два-три младше – поверил бы, непременно. Но мне в ту пору исполнилось уже тринадцать…
- Сказки,- отмахнулся я.
- А вот и нет!
Не стал спорить с девчонкой: пусть врет, если ей нравится, я и сам, при случае, был не прочь «отлить пулю».
- А что такое «вуду»?- поинтересовался я.
Лурик, как смогла, постаралась объяснить значение диковинного слова. Я, честно сказать, ни бельмеса не понял; уловил лишь, что это нечто таинственное и жуткое: там и ожившие мертвецы-зомби, и заговоры-привороты, и духи, и прочая чертовщина. Ночью мне снились кошмары: пиршества негритянских людоедов, вылезающие из могил скелеты.
С появлением Лурика в наших рядах наметился раскол. Мы все, поголовно, в нее влюбились, хотя не сознались бы даже на Страшном Суде. А уж как паясничали перед дамой сердца, стараясь перещеголять друг друга, надо видеть! Особенно усердствовали двое: Стасик и ваш покорный слуга. Мой закадычный приятель избрал не слишком оригинальный способ произвести впечатление на новую подружку: хохмил, скоморошествовал, подражал звукам всех на свете животных, чуть не на голове ходил, словом – лез из кожи вон. Жало его острот чаще всего направлено было в мою сторону: нюхом чуял Стас главного конкурента, потому и стремился принизить в глазах девчонки. И ведь не придерешься: ну, пошутили над тобой, чего обижаться – пошути и ты! Знал, подлый: не мне тягаться с ним в остроумии. А я, по простоте душевной, покупался на уловки Стаса, позволял втянуть себя в словесную дуэль и, конечно, раз за разом проигрывал.
Хохмы Стасика не отличались, как теперь говорят, политкорректностью.
- Кость, отгадай загадку, - обращался ко мне Стас, хотя смотрел на нашу приятельницу.- Черный, с одной ногой, кто такой?
- Сдаюсь, - отвечал я спустя минуту.
- Одноногий негр! Ха-ха, - хохотал Стас.- А с двумя ногами?
- Двуногий негр, - неуверенно отзывался я.
- Ха-ха! Неправильно. Два одноногих негра! – Стас хитро ухмылялся и подмигивал.- А черный, с тремя ногами?
- Три негра, что ли?
- Не угадал! Рояль! Ха-ха-ха!
Сейчас эти приколы уже не кажутся очень смешными, а в то время подобные шутки были в ходу. Я смеялся вместе с приятелем, хотя и ощущал неловкость перед девочкой. Лурик вежливо улыбалась, но я-то видел, как задевают ее хохмы Стасика. Дальше – больше. Стас, исчерпав запас пристойных шуток и анекдотов, постепенно стал переходить к «юмору ниже пояса».
Недовольство может копиться долго, но рано или поздно наступает момент, когда оно достигает критической массы. Однажды я не выдержал, отозвал Стаса в сторону, поговорить «как мужчина с мужчиной».
- Ты, орангутанг, зачем такие анекдоты при ней рассказываешь?!
- Какие такие?- «прикинулся шлангом» Стасик, сделав вид, будто не расслышал, что я назвал его орангутангом.
- Сам знаешь, какие! Обезьяна.
- Ну, ты, полегче. Валенок.
Слово за слово, перебранка угрожала вылиться в потасовку. Трусоватый Стас, зная, что я могу запросто накостылять (ходил в секцию самбо), пошел на попятную:
- Да ладно, тебе, Костян. Я же так… Ты разве не в курсе: смешные анекдоты всегда неприличные. Хочешь, буду рассказывать «не смешные»…
Не знаю, было ли это как-то связано с моим поступком, но Лурик, до той поры никого среди нас не выделяющая, стала оказывать мне явное предпочтение; даже пригласила домой и познакомила, - нет, не с мамой, и не с бабушкой, - с Зойкой – ручной говорящей майной (индийским скворцом). Я поразился: обычно крайне пугливая и осторожная птица, - их много водилось в нашем городе, - спокойно брала корм из рук девочки и садилась ей на плечо.
- Я их понимаю, - объяснила Лурик, имея в виду животных, - а они понимают меня.
Очень скоро мне представился случай убедиться в правдивости слов девочки.
Я пригласил ее в кино на сеанс в 17-30 (на более поздние мелочь, вроде меня, не допускали). Мы смотрели, как сейчас помню, «Операцию «Святой Януарий»» - классную итальянскую комедию. Хохотали от души.
В ноябре смеркается рано. Возвращаться домой пришлось по наполовину темной, безлюдной улице, но меня это не смущало, даже радовало. Сладко сосало под ложечкой и стесняло грудь от мысли: осмелюсь ли я обнять ее и поцеловать, перед тем, как расстанемся?
- Эй!
Ёкнуло, в предчувствии беды, сердце. У нас на пути возникли двое: «шкаф», на голову выше меня и раза в два шире в плечах, и развинченный малый с прической «под битлов».
- «Двушки» не будет, позвонить? – с вкрадчивой учтивостью процедил тот, что пониже.
На вежливую просьбу нельзя не ответить. Я демонстративно пошарил в карманах, хотя и без того знал – пусто. Лурик, простая душа, открыла сумочку в поисках двухкопеечной монеты. «Шкаф» ловким движением сунул туда руку и сгреб содержимое. Я мгновенно прикинул, смогу ли взять его «на прием». Увы, слишком разными были весовые категории.
Невыносимо видеть, как грабят твою девушку, но я, признаюсь честно, действовал, руководствуясь рассудком. А он диктовал мне: смирись! Впрочем, мелочью из сумки Лурика было не откупиться от ищущей приключений шантрапы.
- Гля, Серый, черномазая! – воскликнул «вежливый» и протянул руку к лицу девочки.
Тут уж у меня сработал рефлекс: машинально перехватив наглеца за запястье, я поднырнул под его плечо, развернулся и еще добавил, коленом под дых. От боли в вывихнутой руке малый взвыл, было, дурниной, но крик оборвался, когда колено угодило ему в живот. А в глазах моих полыхнуло салютом: Серый «засветил», с разворота, в ухо. Я отлетел метра на полтора, не меньше, и лишь чудом удержался на ногах.
- А, сука!!- прохрипел «меньшой» и выхватил левой, неповрежденной рукой, откуда-то, из под ремня, нож. Дело принимало весьма скверный оборот.
Конечно, цельная картина схватки составилась у меня в голове позднее, а в тот момент перед глазами мельтешило, словно показывали отрывки кинофильма. Лурик что-то кричала, кажется, не по-русски, и делала руками странные движения – пассы. Справа и слева, из темноты, выскочили два здоровенных серых кота и бросились, с разбегу, на наших обидчиков. Подружка схватила меня за руку и потащила прочь от места «битвы». Мы прибавили ходу. Сзади звучали дикие вопли и мат. Я обернулся: коты, вцепившись в головы придурков, яростно работали когтями…
* * *
Перед дверью подъезда стоял я, пока не дошло: ужасно нелепо торчать без дела, посреди чужого двора. Нет, не стоит посещать места, где прошло детство, если не хочешь разочароваться. Я зашагал к воротам.
«А как же подружка-мулатка? - спросите вы. – Чем все закончилось?». Вынужден ответить: «Ничем». Случай с хулиганами не сблизил, а, скорее, отдалил меня от Лурика. Почему? А как бы вы себя чувствовали, поняв, вдруг, что «ваша девушка» – настоящая колдунья. А? То-то же.
Сентябрь 2007г.