Слава Богу!
(рассказ написан по воспоминаниям Анастасии Фроловны, уроженки Калужской области, годы жизни прибл. 1900-1990)
. Вычитал и отредактировал А.С. 01.07.2008
Как-то на репетиции рокеров слушал я полужуткую, полушуточную песню про гробик, дощечку, могилку и прочие кладбищенские аксессуары.
Слушаю хлопцев, смотрю, как жизнь буяет в их телах, несмотря на гиперинфляцию, - довольно упитанных. Все у них в порядке: молодые, карьерные. Но далекости средней, и смерть для них - всего лишь сюжетец, на который можно сварганить рок-триллерок.. И вспомнилась тут мне одна история, которую лет десять тому услышал от девяностолетней старушки.
Был теплый весенний денек, мы с Фроловной сидели рядом на скамейке посреди двора. Фроловна блаженно жмурилась на солнышке, выразительно наслаждаясь и теплом его, и вообще, тем, что жизнь ее течет пока, не обрываясь. Жмурилась Фроловна и ворковала при этом певучим калужским говорком вот такое:
"Дед мой (так Фроловна мужа звала), когда помирать собрался, все беспокоился, как бы его живьем не закопали. Ты-то ученый, знаешь, небось, что такое бывает, - заснет человек и все никак не просыпается, лежит, будто лентами какими его спеленали. Лентаргический сон - вот как это называется. Даже врачи его распознать не могут, потому как дышит человек тихохонько так, и сердчишко лего-о-онько в нем шеволится, что и не слыхать. Положат такого в гроб, отнесут на кладбище, в яму зароют, а потом, как задыхаться почнет, то и проснется. Ух, как страшно ему тогда станет: кричи, не кричи, о доску лбом колотись, - все равно никто не услышит, - сверху земли на два метра. Вот тогда-то смерть настоящая к нему и придет. И в каких же муках он ее примет! А за что, - если человек стоящий был, например, как дед мой?
Ох, милок мой, деду моему жизнь нелегкая далась. Но не искорёжила, душу сберег - добрый был, ласковый…
Так вот - ослаб совсем мой дед и наказывает мне:
- Ты, Фроловна, гляди, - как лягу я да не проснусь, - чтоб на погост сразу не несли, а чтоб две недели дома подержали. Вот когда от меня душок пойдет, тогда, знай, все идет как следовает, тогда и на погост можно.
Взял он с меня клятву смертную, что все так и сделаю. Прошел месячишко, - дед мой вроде как и помер.
А тогда как раз зима была, - лютая на диво. В избе - и то, вода в ведрах замерзала. Лежит мой дед на лавке день, другой, третий, вот уже и неделя миновала. Подойду к нему с утра, пощупаю, холодный мой дедка, да откуда ж ему теплым быть, когда в горнице так студено.
На восьмой день, с утра зять мой заартачился:
- Все, больше ждать не будем, - в обед деда зароем! Будет ему посреди избы лежать да детей пугать. Сёдня как раз и воскресенье, люди соберутся, помянем старика.
Я ему:
- Ты, Коль, чего? Ведь знаешь-то, - дед просил две недели потерпеть. А, может, он живой вовсе, - ведь от него духу-то никакого нет.
- Да какой дух на морозе таком! Так он у нас и до весны без духу пролежать сможет. В мощи превратится, как святой какой!
- А хоть и святой! Сколько жила с ним, - пальцем не тронул, не то, что ты Ксюшу нашу! Вот похоронишь его живьём, - он к тебе с того света во сне явится, да как станет душить, в отместку за мучения свои, - не зарадуешься.
Гляжу я, - зять призадумался. Подошел к деду, пощупал его, понюхал, а потом и говорит:
- Мертвый он, Фроловна. Хороним сегодня, и все тут. И вообще, с понедельника меня директор совхоза в командировку посылает, за техникой ехать надо. А это на дней десять. Так что, давай, плачь ради его, а я пойду пока, могилку вырою.
Ничего не поделаешь, так и схоронили мы деда в то воскресенье.
Пошла у всех жизнь своим чередом, а я себе все места не нахожу. Как спать лягу - глаза закрыть боюсь.
Сейчас, думаю, дедуля мой во сне придет да скажет:
" Как же это ты, Фроловна, клятву не соблюла?"
Жду, жду сна такого, а он всё не является. Может, думаю, зятю дед снится? Спросить, конечно, боюсь, а сам молчит.
В общем, домаялась так до весны. А тут как раз под Пасху у племянницы моей маленький помер. Слабенький родился, золотушный, понятно, что не жилец на этом свете. Я, помню, утречком к ним забежала, а он ночью-то, надысь, и помер.
- Давай, - говорю, - Настасья, я его сама на кладбище снесу, захороню, а ты вечером придешь, поплачешь.
Настасья - ничего, согласна. У нее дел невпроворот - пятеро ребятишек, да хозяйство, да картоху сажать надо.
Завернули мы маленького, в ящик поклали, - я лопату взяла да и отправилась на кладбище.
Иду я, иду, а сама в голове думку держу. Как пришла на погост, сперва ямку вырыла и маленького схоронила. А потом огляделась, - нет ли кого поблизости, да за дедову могилку принялась. Земля уже оттаяла да и не слежалась еще, так что скоро лопата моя о крышку гроба дедова стукнула. Расчистила я гробик, крышку лопатой поддела, приподняла - гляжу, рученьки у него на грудке, как мы их сложили, так и лежат.
Сразу на душе у меня полегчало. Засыпала я скоренько могилку, горбик притоптала - и домой.
Иду, слушаю, как пичужки поют, гляжу, как солнышко светит да земля парует. Слава Богу, - думаю, - слава Богу!"
. А. Секретарев, 1998.