Правильный человек Георгий
Непрошенные мысли приходят чаще всего по ночам. Когда, казалось бы, уже погрузился в теплую пену сна, тело стало невесомым и тихо истаяла ноющая боль в спине, они выталкивают тебя на поверхность, словно пузырек воздуха. И уже не уснешь до утра, ворочаясь с боку на бок. Как было у Ахматовой: «Подушка уже горяча с обеих сторон»... И так хочется отретушировать какие-то проплывающие кадры, что кажется, отдашь год будущего за право изменить один день прошлого. Хотя, что такое вся наша жизнь по сравнению даже не с вечностью, а с веком, в который нас волей судьдбы сунуло провидение? И что есть мы сами, если вся земля из глубин вселенной – меньше горошины, а мы на ней – песчинки, пылинки, нет, еще меньше – частички атома. И в то же время каждая такая частичка сама по себе – целая галлактика, со своими планетами, светилом, приливами и отливами, опасными метеоритами и тихим звездопадом. И каждая клеточка нашего тела живет своей жизнью, не говоря уже о душе, которая вообще неизвестно из чего состоит и где обитает. Да и есть ли она, душа-то? Хотя как же ей не быть, если болит там, внутри, и болит не вульгарная мышца размером с кулак, исправно выполняющая роль насоса и отмечающая на умных приборах, что с ней все в порядке. Или не всё... А вот болит, и не унять эту боль никакими снадобьями.
Впрочем, я совсем не хочу сказать, что все нормальные люди по ночам вместо сна маются подобными «размышлизмами».
Георгий, мой сосед и частый собеседник за неимением у него другой компании для разговоров, человек совсем другого склада. Существования души он не признает наотрез, крепко спит положенные для этого дела восемь часов, и ставит превыше всего лишь вдолбленные ему в детстве тверже воинского устава и десяти заповедей нормы поведения: что принято, то есть правильно, и что – нет. Таким образом и люди у него строго разделяются на правильных и неправильных, что могло бы облегчить ему дружбы и привязанности, если бы... Вот именно, если бы все играли по его правилам и водораздел между «правильными» и другой частью населения был четок, как государственная граница. В реальности же все было много сложнее, что огорчало и просто убивало Георгия своей нелогичностью и непоследовательностью.«Правильные» люди вдруг совершали какие-то неподобающие поступки, словно переходя границу, как диверсанты, и таким образом из своих превращались во врагов. Диалог с ними становился невозможен, и без того неширокий круг друзей все более сужался. Сам Георгий – так он считал – поступал всегда «как принято», копанье же в себе называл самоедством и мазохизмом. Что прошло – прошло.
Сосед подолгу просиживал у меня на кухне, развлекая разговорами, пока я готовила ужин для своих домочадцев, от которого и ему кое-что перепадало. Я резво постукивала ножом по разделочной доске, не забывая время от времени сочувственно кивать и поддакивать – жалела Георгия. Жил он сейчас один, что также было следствием неправильных действий его бывшей жены Тани, которая – тут он косился в мою сторону, но заканчивал неизменно – «как все женщины», была нелогична и непредсказуема. Вначале она казалась ему разумной и милой, но вскоре он стал замечать, что не все его, безусловно правильные, деяния вызывают восторг избранницы. Увы! Она то и дело обижалась, капризничала, чего-то требовала, проявляла женское лукавство, к чему любящие родители Георгия не подготовили. Она выбивалась из схемы, переходя автоматически во вражеский стан. Не готовый ни к открытой конфронтации, ни к согласию, муж бурно страдал и забегал изредка за советом, следовать которому не собирался.
На мой вопрос, а любил ли он жену, Георгий пожал плечами:
- Ну, конечно. Ведь я жил с ней. И у нас родился ребенок.
После рождения дочки стало еще сложнее. Конечно, он любил малышку, но придерживался в вопросах воспитания строгих правил. Сашенька же оказалась плаксивой, боялась засыпать одна и часто кричала по ночам. Жена приписывала это возбудимой нервной системе, плела что-то о своей тяжелой беременности, ставила на ночной столик чашку с подслащенной водичкой для девочки. Разговоров о том, что она балует ребенка, словно не слышала.
Сашуне было около двух лет, когда она снова расплакалась в кроватке. Георгий выпрямился, отбросил обязательную вечернюю газету и решительно вошел в детскую. Жена услышала из кухни оглушительный рев и в ужасе влетела в комнату. Она сразу увидела задранный подол ночнушки, багровый отпечаток ладони на детском тельце и занесенную для нового удара руку.
- Бог ты мой! Ну что, что страшного случилось? - недоумевал Георгий. – Все в порядке вещей. – Она же выхватила дочку из кроватки, прошипев мужу что-то совершенно нечленораздельное, и плечом вытолкала его за дверь. Потом долго ходила с девочкой по комнате, лаская и успокаивая, после чего вообще постелила себе в столовой на диване, взяв туда же и малышку.
Назавтра Георгий ждал объяснений, но жена не заговаривала о ночном происшествии и он решил, что та сама поняла свою вздорность и горячность, и незачем травмировать ее лишними упреками. Увы! Его благородство пропало впустую, ибо через неделю он не нашел в квартире ни детских, ни жениных вещей, а на столе лежала записка: «Мы уехали. Я благодарна тебе за то, что у меня есть дочь, но жить с тобой не могу. Прости. Ужин в холодильнике».
Родных в городе у жены не было, так что уехала она к маме в далекий азиатский город, куда Георгий по собственной инициативе переводил регулярно деньги – сколько получалось. Она ничего не требовала, хотя развод оформила заочно и очень быстро. А через несколько лет сообщила, что вышла замуж, отчим – очень добрый человек - удочерил Сашу, и та в его деньгах уже не нуждается; но он все равно посылал, понимая в этом свой долг перед дочерью, которую больше так и не видел.
Второй раз Георгий не женился, но около полугода назад к нему стала приходить Она. О Ее судьбе сосед рассказывал довольно охотно, я даже подивилась его многословию, пока не поняла причину. Она была замужем, а заводить романы с замужними дамами было неправильно, не принято, и требовалось найти веские причины для такого поступка. И причины нашлись.
Тихая, серая мышка, Она происходила из буйной запойной семьи, где едва выдержала до восемнадцати лет, когда кинулась очертя голову в скоропалительный брак с первым встречным. Месяц она купалась в домашнем тепле, которого всю жизнь была лишена – без скандалов, драк, пьяных оргий. Через месяц выяснилось, что муж – тоже алкоголик, только тихий. И как только месяц продержался? Зато потом бедняга наверстывал упущенное с утроенной силой. К счастью, он не скандалил, не мутузил жену, как ее не просыхавший отец, а приплетался домой и кулем валился на диван. Иногда он ненадолго просветлялся, чтобы найти случайный подработок, которого, однако, до дома не доносил. Жили на ее зарплату машинистки. Сами понимаете, какую. Первое время Она горевала не слишком – после ада жизни в родительском доме благом было уже то, что тихо. Но скоро стало ясно, что семейной жизни нет – муж жил не с ней, а с бутылкой. К тому же, хотелось детей, и здоровых, а не зачатых с крутого похмелья. Да и не способен он, поди. А молодость проходит...
Георгий заметил на работе грустную и весьма привлекательную девушку. Пожалел. Привел к себе. Она была намного моложе, что даже льстило. С готовностью откликнулась на ласку, пусть скупую, суховатую, но она-то была лишена и такой. Сначала ограничивалось вечерним чаем с рогаликами и душеспасительными разговорами. Потом... Потом природа взяла свое. А муж... муж замечал пустоту в квартире куда меньше, чем отсутствие утренней опохмелки. Он, скорее всего, и не помнил, что женился. Она приходила три раза в неделю – так постановил Георгий, и все его условия принимались безоговорочно и с благодарностью. А, возможно, уже и с любовью. Скорей всего, Георгий был бы готов снова вступить в брак, если б Она сама об этом заговорила. Но Она молчала, а быть инициатором разрушения семьи шло вразрез с его принципами. Вот если женщина сама, дело другое...
Рассказы Георгия я дорисовывала в своем воображении. Любовница нравилась ему, легкая, как воробышек, спокойная. И в кого она такая удалась – в запойной семье? И еще ему нравилось целовать Ее в ключичную ямку, глубокую, как чаша цветка. От ямки пахло тоже, как от цветка, хотя духов у Нее не было. Георгий вытягивал губы трубочкой и чмокал ими в ямке, от чего получался смешной хлюпающий звук, и это смущало нашего героя. Ничего смешного в мужчине быть не должно; он откидывался назад и старался быть суше и бесстрастней – на какое-то время.
Позавчера день был не Ее, и Георгий зашел снова после работы, которую по старинке называл службой. Я настроилась на долгое вечерянье, привычно долила в чайник воды и включила его, но сосед растеряно показал мне конверт, извлеченный им только что из почтового ящика. На конверте не было ни адреса, ни фамилии, стояло только одно слово: «Юре».
- Тебе, что ли, - удивилась я. – А почему Юре? Ты внутрь-то заглядывал?
- Ну, конечно, - и он выудил из конверта записку: « Зайди ко мне. Улица Солнечная пять, вторая квартира. Леон.»
Вот так просто «зайди», словно только расстались и не успели договорить.
- Знаешь, от кого это? – полюбопытствовала я. – И почему ты – Юра?
Он отвечал послушно, хотя не очень охотно. На его угрюмом лице просматривалось: «Выговорюсь один раз и закрою эту тему на веки вечные».
Юрой Георгия называли очень редко и немногие, ибо он сразу давал понять, что такая «кликуха» ему не по нутру. Нет, не то чтобы это имя казалось парню неблагозвучным, напротив, оно было даже приятней на слух, чем собственное, но это было чужое имя, а присваивать себе чужое Георгий не желал. В детстве родители называли сына Егоркой, посчитав имя Жора вульгарным и аналогичным образом забраковав Гошу и Геру. На Егорку мальчик с готовностью откликался, пока не узнал, что и это - вполне автономное и красивое имя «Егор». С тех пор он требовал, чтобы его называли Георгием, тем более, что к тому времени уже знал о Георгии-Победоносце, так что стесняться своего имени ему не приходилось. Так его и величали, произнося скороговоркой несколько на иностранный манер «Гьёрг». Юркой иногда называл, да и то, чтоб позлить, бывший однокурсник Леня, вполне способный подписаться Леоном.
- Вот ведь, - покривился Георгий, - себя в Леоны произвел, а меня – «Юра».
- Пойдешь к нему? Это ведь не очень далеко...
- Зайду, - кивнул он. – Самому любопытно.
В голосе соседа звучало, однако, не любопытство, а скорее вынужденная покорность судьбе. Он отказался от ужина, хотя были его любимые «охотничьи» сосиски, и ушел к себе. Любопытством маялась я, но удовлетворить его мне довелось только через два дня, когда Георгий и поведал почти фантастическую историю.
Леня, которого Георгий признал в авторе записки, учился с ним в одной группе, был компанейским парнем, королем вечеринок, лихо плясал, пижонил, ценил женскую красоту, и при этом отличался эрудицией и с большой вероятностью шел на «красный» диплом. Гергий учился слабее, но был комсоргом и заядлым общественником – это должно было помочь ему в дальнейшей карьере. В последний учебный год обоим повезло попасть на заграничную практику, да еще в такую страну, куда светило не каждому. Три недели пролетели сказочно, занятые не столько работой, сколько экскурсиями, прогулками с новыми приятелями и беготней по магазинам, хотя обмененных денег хватало в основном на «посмотреть». Все же сувениры накупили все. Леня преуспел в этом деле меньше других, он приобрел только плавки и пару носков, и однокурсники гадали, что же он будет делать с оставшейся валютой.
Совсем незадолго до отъезда домой Георгий встретил приятеля во время очередного «шопинга», как это называют сейчас, а точнее, при попытке удачно истратить последние гроши, которых хватало разве что на жвачку. Ленька схватил его за руку так неожиданно, что Георгий испуганно дернулся и разинул рот. Было от чего. В первый момент он даже не узнал парня, с которым жил в одной комнате. На голове Леонида глубоко сидела синяя джинсовая кепка, половину лица скрывали темные – очень темные и очень большие – солнечные очки, и даже футболка была еще ни разу им не надеванная за всю поездку.
Увидев реакцию приятеля, Ленька самодовольно расхохотался.
- Не признал? Ну и здорово! Если не спешишь, пошли вместе, прошвырнемся тут в одно место.
Не уточняя, что это за место, куда направлялся Леонид, Георгий легко согласился – к тому времени ему поднадоело слоняться одному. И немного интриговало, куда направлялся приятель в таком маскарадном «прикиде». На свидание? Но тогда зачем ему компания? Камуфляж?..
А была это, оказывается, конспирация, но с ней парень переиграл – она-то его, как позже выяснилось, и сгубила.
Ребята вышли из оживленного центального района, немного попетляли и свернули в переулок. Леня вел со знаним дела и, наконец, остановился возле магазина.
- Нам сюда.
Георгий разочарованно присвистнул – меньше всего влекло его в книжную лавку, куда резво шмыгнул товарищ. За компанию, однако, вошел следом и стал лениво листать первую попавшуюся книгу о собаках, благо та была красиво иллюстрирована, а языка он, само собой, не понимал. Леня же уверенно пошел вглубь магазина и заговорил там с продавцом. Прошло не так уж мало времени, пока он появился, довольный донельзя, с небольшой, но увесистой пачкой под мышкой.
- Ну, выбрал что-нибудь? Да что ты ерунду всякую смотришь – тут ведь и русские книги есть, и какие!... Не хочешь? Ну, пошли тогда от греха...
В чем тут «грех», Георгий не уточнял...
На улице, не сдерживая радости, Ленька развернул пачку и показал корешки купленных книг. По лицу его казалось, что парень выиграл по меньшей мере «Москвича» по единственному лотерейному билету. Георгий из вежливости взглянул и внутренне поежился. Как ни мало интересовался он чтением, а знал, что такое «чтиво» у нас не рекомендовано и даже более того – опасно. Он хотел предупредить товарища, что затеял тот не дело, но увидел сияющие глаза и промолчал. А счастливый обладатель сокровища уже снова заворачивал его в плотную бумагу с эмблемами магазина.
От греха, однако, уйти не удалось. После ужина Георгия задержал руководитель группы и отвел в сторону. Выглядел он весьма сурово.
- Начитанностью блистать хочешь? Видели вас, как в книжном шушукались. Что, вражьей антисоветчиной интересовались? И что это за Джеймс Бонд с тобой был? Одни очки чего стоят...
Позже Георгий подумал, что мужик во много блефовал, брал на понт. Если их и видел кто, так лишь Ленькин наряд и магазинную упаковку. Можно было небрежно отбрехаться – глядишь, и пронесло бы. Но это потом, а тогда... Он растерялся. И стал бормотать, краснея и не глядя в глаза:
- Да Ленька это был, наш Ленька, учебники он кой-какие прикупил, сами знаете – выскочка, хочет блеснуть в дипломной.
Руководитель был тертый калач. При слове «учебники» издевательски фыркнул и сгреб в кулак сорочку на груди незадачливого собеседника.
- Ты мне лапшу не вешай – валюту он тебе на учебники тратить будет! Не возражай, и не таких повидал отличников-двуличников. Ты правду говори – что за литературу приобрели? Учти, все равно узнаем, только тогда вы вдвоем отвечать будете, раз вместе в магазине были, а скажешь, покаешься – тебе зачтется. И пойми ты, - он стал говорить доверительно и почти дружески, - его если и попрут, он со своими отметками запросто восстановится, а ты – вагоны разгружать пойдешь. Правду говори, Сушков!
Георгий совсем стушевался. Он не хотел быть наушником, но еще меньше – остаться за бортом накануне диплома. И говорить правду было одним из его основных принципов. Его святая святых! Так учила мама!
Он облизнул пересохшие губы и прошептал названия, прочитанные на блестящих корешках. Рубашка его взмокла под мышками. Руководитель коротко кивнул.
- Так я и думал. Но ты теперь – вне подозрений. И не тревожься – о нашем разговоре никто не узнает.
Вечером Георгий сам хотел было рассказать Лене о состоявшемся разговоре и даже почти решил предложить тому перевезти «нелегальщину» в своем чемодане, но вовремя одумался. Все равно уже известно, что везет нарушитель, и, не обнаружив контрабанды у него, станут искать первым делом у «подельника», благо тот предупрежден. Он промолчал.
Группу почти не проверяли. «Трясли» только Леонида и одну девочку, самую тихую и бесцветную из всех – видимо, для отвода глаз. Обнаружили в ее новеньком, накануне поездки купленном чемодане несколько пар трусиков, от чего обладательница их зарделась так, словно покупка оказалась на ней, а не в изящной коробочке с прозрачным окошком, в которое проглядывала пенка кружев. Судя по убитому виду, она считала, что немедленно будет арестована за два совокупных преступления: потенциальную спекуляцию и порнографию. Но трусы не признали контрабандой и девочку оставили в покое.
С Ленькой было хуже. Книги конфисковали, в институт была послана соответствующая бумага и парня отчислили. После этого Георгий его не встречал и только втайне надеялся, что о его предательстве никто не знал.
Что заставило вдруг Леонида вспомнить бывшего однокашника, было непонятно. Еще загадочней казалось, что они ни разу не встретились, проживая, как оказалось, совсем близко друг от друга. Георгий интуитивно чувствовал, что встреча не сулит восторженных воспоминаний о студенческой юности, но на встречу пошел, поскольку не отказывать в просьбах тоже относилсь к его правилам. По возможности, конечно, а возможность навестить старого приятеля у него, как ни верти, была.
Нужный дом отыскался быстро, квартира была на первом этаже. Открыли на звонок сразу, так что Георгий не успел даже придать своему лицу подходящее моменту выражение. Молодая женщина с закрученными в узел волосами и в аккуратном фартуке впустила его и, кивнув, провела в комнату. Человек с пегой, весьма поредевшей шевелюрой сидел в кресле спиной к вошедшему. Да, Ленькина худощавость сохранилась, это видно даже по затылку, по руке на подлокотнике кресла. Но он сам, его осанка – где тот заводной герой компаний? Поникшая фигура... Сидящий развернул кресло , представив гостю лицо, и Георгий увидел на нем такие же, как в тот злополучный день, черные очки.
Так вот оно что! Он, стало быть, обо всем знал и решил через столько лет отомстить, припомнить старый грех товарища, пробудить его черную совесть. Опять этот маскарад. Клоун! В душе Георгия стало закипать раздражение, но тут человек в кресле сделал приглашающий жест рукой, и стыд залил его горячей волной. Сидящий был слеп.
Только теперь вспомнился Георгию почерк на записке: корявые, налезающие друг на друга буквы были в то же время одинаковой высоты, словно вписаны в прорезь трафарета. Тогда он обратил на это внимание, но сразу же забыл.
- Ну здравствуй, раз пришел, - голос был спокойный и с хрипотцой. – Не узнал, поди? Изменился я за столько лет, да и ты, верно, тоже. Только мне уже не увидеть. ... Садись, куда хочешь – стульев много. Садись – и потолкуем.
Георгий опустился на один из стоящих почему-то вдоль стены стульев и огляделся. Никто не мог следить за его взглядом, но было неловко осматривать чужое жилье, и в теле кружила неприятная знобкая тревога. В комнате было не богато, но прибрано и довольно уютно. В углу на письменном столе – стопка книг, похожих на школьные учебники, конструктор, какие-то поделки. Пушистый плед на диване, видимо, часто набрасываемый на ноги – он лежал на расстоянии вытянутой руки от Леонида. Тишина давила и следовало что-то сказать.
- Ты ... с кем ты живешь? – спросил Георгий первое, что пришло на ум.
- С семьей сына. Невестка посменно работает, за мной ухаживает – она у меня чудная. И внук заботливый, а сын рад бы помочь, да занят сутками, чтобы всех прокормить. Но я и сам многое могу, привык уже к своему состоянию. Одевать и с ложки кормить меня не требуется.
- А ты что, совсем не видишь, - робко поинтересовался Георгий, которому все время казалось, что хозяин следит за ним из-под черных очков. – И давно это у тебя?
Спросил - и понял, что все время человек в кресле ждал этого вопроса, что для него-то он и пригласил сегодняшнего посетителя, и что сейчас ему предстоит узнать эту причину. Чего, почему-то, очень не хотелось.
Леонид, или Леон, как он себя назвал в записке, резко выпрямился, напрягся и заговорил.
- Нет, теперь уже я ничего не вижу, в полной темноте. А началось... Ну, можно сказать, что начало положила зона, где я отдыхал пятилетку в несанаторных условиях. Оказывается, от стрессов и тому подобного тоже может начаться диабет, не от одной только сладкой жизни. Там о сладостях и слыхом не слыхивали, потому и в голову не пришло сахар проверять. Да и не стали бы этим заниматься.
«Так он сидел, - с удивлением подумал Георгий. – Допрыгался, диссидент доморощенный. К тому и шло. Хорошо, что разошлись тогда наши пути, а то неизвестно, куда завело бы и меня самого.»
- Никто бы этим не занимался, - продолжал тем временем слепой, - а я, когда вышел, другие благоприобретенные болячки кое-как залечил и успокоился. Не до того было – семья во мне нуждалась, жена сама смертельно больна была, потому что без меня ей о себе подумать некогда было. Словом, только, когда зрение терять начал, спохватились, и то не сразу. Я ж сначала как – в «оптику» пошел, очки там подобрал, да они мало помогали – ни одни, ни другие. Начали скрупулезно исследовать, когда сплошная пелена перед глазами пошла. Причину нашли, но поздно: началось отслоение сетчатки, если понимаешь, что это такое. На почве запущенного диабета. До последнего времени надежда была, хоть и слабая, что операция поможет – небольшая такая надежда, процентов на пять. И операцию сделали, только эти проценты не мои оказались. Не мои... Захлопнулись ставни окончательно. Я потому и очки надел, чтоб тебя своим послеоперационным видом не шокировать.
- Вот так вот, - продолжил он после паузы, - попросил я своих наудачу твой адрес в телефонной книге найти и записку написал. Не знаю уж как, но внук и квартиру узнал, и по дороге в школу записку в ящик кинул. Я хотел было по почте послать, но он отсоветовал: по почте можно сделать вид, что не получал, а так не отвертишься. А мне очень хотелось, чтоб ты посмотрел на дело своих рук! Ты же, ты во всем виноват, - он вдруг сорвался на крик. – Ты!
- Ты с ума сошел! – Георгий вскочил со стула, резко толкнув его в сторону. – Какое я к этому имею отношение? Ты...
- Еще какое, - перебил Леон, задыхаясь от волнения, - ты растрепал о журналах, правдолюбец чертов. «Не могу лгать», - передразнил он ерническим голосом. – Ну, так промолчал бы.
- Не журналы, а книги, - подумал про себя Георгий, но вслух закричал: «Это бред, полный бред! За это никого не сажали – я точно знаю. А тебя – только отчислили. И ничего моя информация не изменила – все равно бы нашли. Нас видели...»
Казалось, собеседник его не слушает – он наклонился вперед и выкрикивал уже какую-то сущую нелепицу.
- Тебе и лгать-то не требовалось – сам же знал, что два экземпляра оказались бракованными и фактически журналов было шесть. Да, рука не поднялась негодные уничтожить – слишком они дороги были, первые, детище наше, но мы их только своим давали. А ты сказал следователю – восемь. За шесть могли только с работы попереть, а восемь – пропаганда, распространение, агитация. В то время за нее давали на всю катушку.
- Да постой ты, - еле ворвался в бурный монолог Георгий. – Остановись! О чем ты... то есть вы...Какие журналы?! Кому и по какому адресу вы посылали записку, черт вас побери?
- Да тебе и посылал, Юрию Самсонову, улица Шоссейная шесть, квартира пять.
Георгий бессильно опустился на стул. Он должен был почувствовать облегчение, но во всем теле была только пустота.
- Лучше бы вы по почте послали, - устало произнес он. – Ошибся ваш внук, да это не его вина: у нас многие попервоначалу путают, только в дом номер шесть надо со двора заходить, а наш – шесть-а. Этот индекс почти не виден, даже на щитке с фамилиями его нет – безобразие, конечно. Но почтальоны дома наши хорошо знают. Они бы доставили точно.
И зовут меня Георгий Сушков. Вот так.
- Вот оно какое дело, - растерянно протянул хозяин. –А чего же пришли в таком случае? Или сразу не сказали, что вы – не Юрий?
- Да меня иногда Юрой называли, и Ленька, приятель, называл – я и подумал, что он так подписался, чтоб повыпендриваться. Лица под темными очками не разглядеть, а голос... мог измениться, конечно, и подзабылся, правду сказать.
- Хитрая вышла история, - чуть усмехнувшись, проговорил – теперь уже ясно – не Леонид. – А я как раз Леон – так родители назвали, так и пишусь. А у вас, видать, перед тем Леонидом тоже грех имеется, но это уже не мое дело. Простите, что зря потревожил. Я вас не задерживаю больше...
- Ничего, ничего, мне не стоило труда. И записку, если хотите, я могу правильно опустить – она у меня сохранилась.
Леон мотнул головой: « Не стоит. Я сейчас посотрясал воздух, пар выпустил и понял – ни к чему все это. Пусть каждый свою жизнь доживает, как может. И если по ночам хорошо спится – его счастье. Я не мститель..»
Всю эту историю рассказал мне Георгий, сидя, как всегда, на табуретке возле кухонного стола. Я слушала, кивая и вытирая краем ладони слезы от лука, который продолжала тем временем нарезать. Или не от лука... Потом вытерла руки, сняла передник, расставила тарелки. Сейчас мы всей семьей вместе с соседом сядем ужинать – муж даже не ревновал меня к привычному посетителю – можно ли ревновать к давней подружке или вообще к существу из другой галлактики? Я кликнула своих, но прежде чем сесть за стол, неожиданно для себя спросила:
- А что же сталось с настоящим Леонидом – ты о нем не хотел бы узнать?
- Нет, - отрезал Георгий. – Думаю, он здесь не живет, иначе мы бы хоть изредка встречались. Хотя... Можно проверить в той же телефонной книге.
Я резко повернулась, вышла в коридор и вернулась с толстенной книгой: «Смотри. Фамилия-то у него не Иванов?»
- Нет, - слегка растерянно пробормотал мой приятель, - у него довольно редкая. Сейчас...
Он листал книгу совсем недолго, пока мои домочадцы, не посвященные в эту историю, с любопытством и удивлением следили за его действиями. Я тоже была напряжена. Почти так же, как Георгий.
- Фамилия такая есть, - почти испуганно произнес он. – Что ж, можно попробовать когда-нибудь позвонить. Под настроение...
- Зачем ждать настроения? – решительно заявила я. – Звони сейчас. – И почти повелительно подтолкнула его в сторону столовой, где стоял телефон. Сосед двинулся покорно и обреченно, как на заклание.
Разговор продолжался не слишком долго, но достаточно, чтобы понять, что на этот раз ошибки не было.
Георгий вернулся на кухню повеселевший и словно вернувший утраченную было уверенность.
Он бодро выложил, что попал в правильную квартиру, но к телефону подошла сестра Леонида. После секунды замешательства, услышав, что звонит бывший однокурсник брата, не видевший его долгие годы, она охотно сообщила, что, вылетев из института, Леня сразу же загремел в армию, пережил стройбат, дедовщину, госпиталь. Едва не остался инвалидом. Но потом, узнав о его музыкальных способностях и благодаря немыслимым хлопотам матери, парня перевели в духовой оркестр, где он благополучно и дослужил свой срок. Ну, а дальше все пошло в гору: Леня восстановился в институте, перевелся в другой город, получил диплом, потом защитился. А в настоящее время успешно преподает в канадском университете, живет там с семьей в собственном доме и вполне доволен жизнью. Еще более довольным казался Георгий.
Я подумала, что этот эпизод едва ли скажется на привычках и принципах моего приятеля и уж точно не приведет к «самоедству», тем более, что у истории оказался счастливый конец.
Тем более неожиданным для меня было вскоре сообщение соседа о том, что он сделал предложение Ей, у которой оказалось такое милое домашнее имя Лиля, помогает с оформлением развода и, покраснев, он добавил, что Лилечка ожидает прибавления. По словам врачей – двойню! Таким растерянно-счастливым я его еще не видела.
- А как же твои принципы? – поинтересовалась я. – Как же грех разрушения семьи? И вообще...
- Люблю я ее, вот и все принципы, - сокрушенно проговорил Георгий. – И она меня, вроде бы... Я ведь тоже не сразу решился – не одну простыню жгутом свалял, пока думал. Зато потом так легко стало... А семьи там все одно нет. Попробуем здесь сложить – обоих ошибки кое-чему научили.
Мне стало ясно, что визиты на кухню в ближайшее время прекратятся – не до того будет, но не огорчилась. Тем более, что через несколько лет можно будет ожидать уже целую компанию, а в том, что эта семья сложится, я почти не сомневалась: гарантией тому были легкие тени под веками Георгия – свидетельство ночных раздумий и недосыпов. Иногда это бывает полезно.