/Второй рассказик из подборки "Бакинститут", первый, "Парашютист" Вы можете при желании увидеть на моей же страничке Николай Шурик/
Не прошло и года после «Парашютиста», как я снова оказался в «Бакинституте», при этом, не один, а с отцом, и наши походы туда длились, едва ли не 1,5 месяца.
Дело было так. На следующую осень период дождей тянулся очень долго, и в один из этих серых, мокрых дней наш Джульбарс утром неожиданно накинулся на меня, когда я вышел во внутренний задний дворик. Он поцарапал руку и сильно укусил за ногу (возможно, мой крик его несколько остановил, и я успел влететь в кухню и закрыть дверь). Когда пришел с работы отец, у пса уже пена капала изо рта, однако, и тут он успел прокусить сапог, пока папа справлялся с той офицерской «игрушкой», что хранилась в большой деревянной кобуре - то ли «парабеллум», то ли, что еще. Теперь я снова кричал и плакал: «Не надо, не надо стрелять Джулю, у меня нога заживет!». Сейчас-то я понимаю, что всё было сделано правильно, но тогда…
Кажется, совсем недавно папа привез его, еще не взрослой собакой, но уже не щенком. Темнокоричневый, с редкими светлыми пятнами, с острыми торчащими ушами, он стоял напряженный в коридоре, косил на нас. Прошло не менее двух недель, пока холодок между нами стал оттаивать. Сначала Джулька дичился, сторонился от ласк, потом уже, и я, и Томка залезали на него верхом, и при хорошем настроении он нас « катал » по дворику, а если нет, просто садился, и мы оказывались на земле. Вообще, как я понимаю, он был настоящей немецкой овчаркой, сюсюканья не одобрял, быстро стал служебной собакой, и нам -детям позволял вольности только потому, что мы - дети его хозяев. И наша и Томкина семья в нем души не чаяли. И вот теперь его нет.
Несколько дней я не общался с отцом, да он и не пытался меня разговорить, понимая мое состояние. На следующее утро он молча взял меня за руку и повел в «Бакинститут». Там, где-то после долгого перехода по коридорам, в одном из кабинетов мы отныне заголяли свои животы и получали по уколу. И я каждый раз удивлялся, почему папа всегда забывал новую пачку «Беломора» на столе у врача. Но, сначала я не спрашивал у него об этом потому, что не мог простить его за Джульбарса, и не разговаривал вообще, а потом уже привык, и не обращал внимания.
Уж теперь-то мама на «Бакинститут» не бранилась а, только что, на него не молилась. Как знать, может быть своей жизнью я обязан «Бакинституту», только собак после этого мы не заводили. Лишь в 50 лет, я не устоял против прессинга жены и детей, и у нас появилась первая собака - английский коккер - спаниэль, и звал я его - «Бульда», производная от бульдога, безо всякого на то основания. Но он, надо сказать, нисколько на меня не обижался и охотно выполнял такие команды, как «Бульдог, есть!» и «Бульдог, гулять!». Увы, уже два года его нет.
А еще через 10 лет, на очередной юбилей жены образовалось у нас чудо-юдо под названием «Кеша» - «Иннокентий Михайлович». Ну, то, что Михайлович, - совершенно понятно, так как, речь идет о «Чау-чау», тибетско - китайской собаке.
Особенно вначале, когда мы гуляли с этим зверем, вся ребятня из дома на полном серъезе спрашивала, не медвежонок ли это. Сейчас таких разговоров нет, поскольку мы немного подросли, да и «чавок» сейчас в нашем поселке не меньше пяти штук, так что, они уже не в диковинку.
Лето 2005, Андреевка