Верить и доверять

Рейтинг: R, не из-за секса.
Жанр: драма, романс, мистика.
Содержание:
Дэлмор и Смит. Насколько крепко то, что есть между ними, насколько близки эти двое? На что готов один ради того, чтобы другой не отвернулся?
Наверное, это рассказ о праве на доверие и готовности верить.



***

– Похоже, этот грохот в холле означает, что явился Дэрек, – констатировал Рой, отправляя в рот очередное печенье.
Шон не счел нужным отвечать, пожал плечами и отхлебнул кофе. Из коридора, соединявшего кухню и холл, неслись приглушенные ругательства.
– Эй, ты чего там? – Рой, всматриваясь, отклонился назад на стуле. – Иди сюда, мы здесь!
Возникший на пороге парень имел странный, не сказать загадочный вид.
– Ты чего угробил, а?
 – Да ну… – отмахнулся Дэрек, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения. – Пульт это, от плазмы. Был.
Рой горестно застыл, не дожевав.
– Ладно тебе, Картер, фигня какая. – Дэреку не терпелось перейти к главному. – Шон!
Тот, не торопясь, поставил чашку на стол.
– Насчёт пульта ты зря. Доставай где хочешь.
– Достану я! Вот привязались! Тут такое!
– Какое?
Добившись, наконец, внимания, Дэрек важно скрестил руки на груди.
– А вот сроду не догадаетесь.
– Колись.
Парень мстительно держал паузу, нагнетая интерес. Рой возмутился:
– Да ты, похоже, интриган!
– Кто-кто я? – глаза Дэрека сперва удивленно распахнулись, затем угрожающе сузились. – Как-как ты меня обозвал?
– Хватит, Дэр. Есть что сказать – не молчи.
Дэрек напоследок уничтожающе зыркнул на Роя и скривился.
– А вот не буду рассказывать. Сами идите и смотрите. Я тут такое чудо раскопал…
– Какое еще чудо? Где?
– В бункере.
Ожидавший нечто вроде новой тачки Рой удивился:
– Так оно живое?
– Ага, пока вроде да.
– Интересненько.
Дэрек схватил со стола пару сэндвичей, ловко увел у Роя из-под носа последнюю бутылочку немецкого пива и двинулся наверх, к себе. Он не особенно любил есть в кухне, только обедал иногда, а в холле его стараниями теперь стало гораздо скучнее.
– Ну что, пошли, полюбопытствуем?
Рой стряхнул в ладонь крошки печенья из тарелки, отправил в рот.
– Ладно, – согласился Шон, – всё равно делать нечего. Плазма без пульта не то.
– Ой, не напоминай… – застонал Рой в ответ.
До бункера идти далековато, но не на машине же гонять внутри Квартала, приятным вечером можно и пройтись.
Вход в бетонный подвал располагался неподалеку от неприступно высокого забора, отделявшего жилой район от заводской территории. На небольшом слабоосвещенном пустыре до высоты полутора метров плавно вырастал отлогий бугор, который с другой стороны резко обрывался массивной дверью из толстого металла, наполовину утопленной ниже уровня земли.
Зимой малолетки катались с бугра, как с горки, если был снег и лед, а летом летали на скейтах.
Бункер служил Хосту не только тюрьмой: там можно было хранить что-нибудь важное или даже секретное, там можно было переговорить гарантированно без свидетелей, да мало ли для чего можно использовать укрепленное замкнутое пространство.
По пути на западную окраину Шона раз пять дернули по делам: то Рэддер, то Малхолланд, то вообще какая-то бледная от собственной отваги запинающаяся девчачья мелочь. Снедаемый любопытством Рой изнервничался и, в конце концов, уже потащил Шона вперед на буксире.
– Ну сколько можно болтать!
Лидер отцепил Роя от своего рукава.
– Шел бы сам, чего ты бесишься.
– Боюсь. Вдруг там… не знаю что. С Дэрека станется.
Шон только досадливо поморщился. После ужина – домашнего, что редкость – он, собственно, планировал элементарно отдохнуть, да разве тут получится…
При их приближении с земли у двери бункера резво вскочил паренек лет семнадцати, тощий, взъерошенный, с очень светлыми глазами.
Шон остановился.
– Ты чего здесь… как там тебя…
– Энди! – с готовностью подсказал тот. – Я охраняю!
Так гордо это прозвучало, что Рой даже прыснул:
– Охраняешь? Кого? И от кого?
Энди смутился до розовых пятен на щеках, опустил голову.
– Не знаю. Там, – махнул он на дверь за спиной, – кто-то есть. Дэрек сказал – стой тут. Я и стою.
Шон уже спустился по нескольким ступенькам к двери бункера, с лязгом откинул тяжеленный засов. Вниз уходила узкая лестница, основное помещение находилось за поворотом влево, поэтому Рой сразу не увидел ничего, кроме желтоватого сумрака тусклых ламп, как ни вглядывался. Никто не кинулся на них с порога, что обнадеживало, но…
Шон замер на верхней ступеньке, вдохнул воздух подземелья и вдруг коротко выругался. Рой почуял его мгновенное напряжение.
– Что?
– Кровью пахнет… сильно.
Рой тоже принюхался, но, кроме легкой духоты, ничего не уловил. Последовал вниз за Шоном – и увидел.

На стенах брызги.
Темно-красные на светло-сером.
Даже на низком потолке. Даже на треснувшем плафоне, который нагрелся, и теперь-то Рой почувствовал тошнотворную запекшуюся гарь.
Кроме брызг – пятна. Смазанные, на первый взгляд неопределимые, но на этом налипшие волосы, на том – тоже, да и по форме похоже на впечатанный в стену профиль: щека, висок, ухо… А там вообще – грудь, лицо, разинутый в крике рот, и по обеим сторонам – багровые ладони, скрюченные пальцы… Рой отстраненно автоматически отметил: какие-то эти отпечатки ненастоящие, что-то в них не так.
Слишком маленькие?
Он попытался стряхнуть дурноту, отыскал взглядом Шона. Тот в углу, на коленях, над чем-то склонился. Рой дошатался до него, боясь присматриваться.
Это был ребенок.
Мальчик. Тонкие руки, те самые маленькие ладошки, красное на бледном. Изломанное тело, бесформенное, неподвижное.
Господи, да что же это за…
Шон совершенно неузнаваемым голосом выдавил:
– Он хотел показать мне – это?
Роя передернуло мерзкой дрожью.
– Живой?.. Н-нет? – слабо верилось.
– Еле-еле.
Шон отпустил запястье мальчика, тут же выдернул коммер.
– Лейла, в бункер! С собой чтоб всё. Тут раненый. – Отбил вызов, не объясняя ничего.
Рой сам не заметил, как тоже опустился на пол, растерянно потер лоб.
– Из наших?..
Ребенок лежал в позе зародыша лицом к стене. Под ним натекла жуткая, отвратительная лужа. Одежда клочьями. Еле заметное прерывистое нерегулярное дыхание. Шон предельно осторожно провел пальцами по выпуклому позвоночнику, ощупал шею и основание черепа. Видимо, хотя бы это в мальчике было целым, поскольку Шон счел возможным медленно и аккуратно повернуть его к свету, к ним.
Как-то по-кукольному тот перекатился на спину и безвольно застыл.
В первый момент Рой облегченно выдохнул: нет, это не хостовский малолетка, чужой. И тут же рассердился на себя – с чужим, что ли, можно так?
Вместо лба и передней части черепа у мальчика была одна сплошная огромная влажная рана. А лицо… Нет, оно почти целое, на фоне остального царапины не в счёт, но лицо было – детское.
Гораздо меньше четырнадцати, гораздо.
У Роя к горлу подкатила противная горечь. И жалко, и больно за пацана, и жутко при мысли, сколько он вынес, и вообще, погано как-то. Он беспомощно взглянул на Шона и неожиданно увидел совсем другое.
Шон смотрел на мальчишку так, что Рой понял – он его узнал.
И к этому узнаванию примешалась не злоба на того, кто это сотворил, не сострадание к изуродованному ребенку, нет… То есть это будет, но на секунду позже. А в тот первый миг Рой увидел то, что его напугало.
Метнувшуюся в глазах лидера Хоста тень панической растерянности.
Рой вцепился ему в локоть, дернул на себя, подался вперед без слов – вопрос был ясен. Шон задержал дыхание. Тряхнул головой, произнес несколько редких для него тяжелых ругательств. Перевел взгляд с Роя на мальчика.
– …Знаешь, кто это?
Пауза, за которую Рой не вдохнул ни разу.
– Сын Ингла.
– Что?! Того самого… Ингла?
Как будто есть какой-то еще, кроме Питера Ингла, командира подразделения S.W.A.T. при Департаменте полиции.
Главы полицейского спецназа. Сорокалетнего профессионала с армейским прошлым, мёртвой хваткой, широкими полномочиями и искренней ненавистью ко всему, имеющему отношение к Underworld.
Шон даже не ответил Рою.
Один глаз мальчика вспух, другой полуоткрыт.
– Кажется, его зовут Джереми.

О да, просто великолепно. Рой в ступоре несколько раз моргает, постепенно осознавая, в до какой степени глубоком дерьме они все сейчас оказались. У Шона эта стадия уже прошла, сменившись готовностью действовать.
Он срывается с места, в два прыжка преодолевает лестницу, хватает Энди, который всё еще сидит у входа – ведь его никто не отпускал с поста. Дэлмор встряхивает парня так, что тот давится своим языком, и почти шипит:
– Это С-смит его привез?
– Н-ну да!..
Энди в шоке. Это же как бы ясно, что Дэрек привез...
– А кого – его?
Неужели Шон будет объяснять.
– Привез – таким?
– Н-наверно…
Дэлмор выглядит так, что Энди уже не отваживается на вопросы.
– Я не видел… Он… поймал меня… сказал – будь тут. Чтоб ни туда, ни оттуда… – парень так напуган, что уже почти хнычет. – И ушё-ол…
– Куда?
– Откуда я зна-аю…
Шон рывком отталкивает Энди, который от этого чуть не падает, разворачивается к Рою.
– Так. Дождись Лейлу. Помоги оттащить его в Клинику.
 Рой с готовностью кивает – понял.
– Потом двигай за Тревисом. Привези его в любом случае, что б он ни говорил. И пусть сделает всё.
– Да. Ясно.
Шон больше не тратит на него время, исчезает бегом в одной из улочек, ведущих к центру Квартала. Рой, соображающий гораздо медленнее, дергается вслед что-то сказать, но Шона уже нет.
А Лейла здесь, встревоженная, спрашивает, что случилось, и надо быть в её распоряжении…
Черт, это всё безумие какое-то.
– А можно, я пойду? – Энди нетерпеливо переминается с ноги на ногу, ему не по себе.
Рою не до него. До чего же странно…

Дэрек как раз выходил из кухни, куда забрел в поисках добавки, когда в холле раздался грохот распахнутой двери, и прямо перед ним вдруг вырос Шон.
Судя по потемневшим, сузившимся глазам, он настроен весьма недобро.
Хлесткий удар.
Еда летит на пол, а Дэрек – к дальней стенке. Замирает там в полном ошеломлении, неловко привалившись спиной, касается рукой лица, обалдело смотрит на кровь из разорванной губы.
Поднимает взгляд на Шона:
– … Т-ты чего?.. – от недоумения парень не может прийти в себя.
Шон делает несколько шагов вперед, и Дэрек инстинктивно вжимается в стенку всем телом, не понимая своей вины.
Если Шон ударил – это должно быть что-то особенное. Но он же ничего…
– Мать свою. Смит. – В голосе злость, губы побелевшие. – Какого хрена ты это сделал?!
Дэрек ищуще вглядывается в ставшего страшным парня.
– Да что я сделал-то?
– Fuck…
Шон легко швыряет Дэрека к перилам лестницы, тот с ужасом видит, что Дэлмор едва сдерживает себя от нового удара.
– Ты еще прикидываться будешь?! – Выплевывает короткое имя: – Ингл.
– Ну и?
У Дэрека здорово болит ушибленный бок, кровоточит губа, но удивление и растерянность еще болезненнее.
– Да, Ингл! И чего я должен быть делать?! Пройти мимо, оставить как есть? Пальцем не коснуться? Ты рехнулся, что ли, эй…
На последних словах Дэрек осекается, потому что раскрытая ладонь Шона врезается ему в скулу. Парень сползает на пол, вообще ничего не соображая. С другим он давно бы атаковал в ответ, но сейчас… Почему Шон так?
Глядя на друга снизу вверх, Дэрек как-то беспомощно выдавливает:
– Ты чего дерешься?... За что?
– За что?! – все слабее самоконтроль в серых глазах. – Да я тебя сейчас вообще размажу здесь! Ровным слоем! Как ты его!
– Я?!
– Ты! Избил малолетку?! Сладил? Доволен?
Дэрек медленно поднимается, не сводя с Шона неверящего взгляда. Тихо, недоуменно:
– Я его не бил…
Шон разозлен до опасной степени.
– Неужели?!
Дэрек качает головой, повторяет так, будто ему неожиданно приходится говорить о каких-то дико очевидных вещах:
– Шон. Я. Его. Не бил.
В ответ жёсткое, безапелляционное:
– Врешь.
– Шон! Да что ты… Я же…
Зеленые глаза тоже темнеют, наливаются отчуждением. Дэрек пока еще ищет в Шоне понимание, но внутри всё каменеет обидой – жгучей, незаслуженной. Сквозь зубы:
– Почему ты мне не веришь?
– Потому что это в твоем стиле!
Дэрек шепчет:
– Что?..
Но Шон уже приказывает:
– Из дома ни шагу. Я с тобой еще не закончил.
И дверь за ним закрылась.
А растерянный Дэрек остался в неудобной позе, прижимая ладонь к лицу, словно получил не несколько сильных ударов, а одну пощечину.

В Клинике Рой торчал под дверью комнаты, отведенной под операционную. В конце коридора появился Шон, стремительно подошел.
– Ну что?
– Тревис там. Войти не дает.
Дэлмор поднял руку, чтобы толкнуть дверь: запреты здесь не для него, но та открылась сама. Тревис на пороге устало вздохнул, здороваться привычно не стал. Им никогда не хватало на это времени.
Шон отрывисто бросил:
– Как он?
Вместо ответа врач сухо осведомился, сдирая с пальцев латексные перчатки:
– Какая сволочь сотворила это с ребенком?
– Не твоё дело, – тихо прорычал Шон.– Ну?!
– Жив. – Тревис пожал плечами. – Относительно стабилен, но состояние тяжелое. Из всех повреждений самое сильное – сотрясение мозга. Вы голову его видели? Вот. Развилась внутричерепная гематома, общий отек…
– Ты сделал, что надо? – прервал Шон.
– Разумеется. Я здесь вообще-то для этого. Противошоковое, тромболитики, антикоагулянты… короче, всё. Я же говорю: я его стабилизировал. Но с башкой не шутят, у пацана отказ множества функций.
Шон невнятно выругался, не глядя на бледного Роя. Тот сдавленно предложил:
– А может это… в больницу, в город?
Тревис задрал подбородок, хмыкнул:
– Ничего принципиально нового с ним в больнице не сделают. Тут, слава богу, оснащение неплохое. И я, в конце концов, не полный идиот, а профессионал. И потом о перевозке не может быть и речи. Он в коме.
Тут уже Шон вскинул голову.
– Что?
– Чего не ясно? С такой травмой больной нетранспортабелен.
Шон в ярости саданул кулаком по стене… Тревис неосознанно передернулся, но чётко подтвердил в ответ на вопросительный взгляд:
– Категорически. Абсолютно. Хочешь его двигать – имей в виду, этим ты его убьешь.
– И… надолго?
– Да что я могу тебе сказать за полчаса? Как всё пойдет, видно будет. Дней десять по-любому.
– Вашу мать.
Тревис оглядел потерянного блондина, который нервно закурил, несмотря на запрет в Клинике, потом мрачного, напряженного Дэлмора, уставившегося в одну точку. Счел нужным добавить:
– А, да. У мальчика я еще заметил старые раны. Кроме всего …этого. Дня три-четыре, самые давние уже заживать начали, но у него разноплановая коллекция. Мелочь, так, синяки, ссадины. Вроде побои, но не сильные. Ногти сломанные, он, видимо, защищался. На запястьях следы связывания.
Рой озадаченно нахмурился, тронул молчавшего Шона за плечо, но тот сбросил руку. Кивнул Тревису:
– Давай отойдем.
Рой беспрекословно остался в коридоре, а они зашли в пустую комнату напротив.

Устроившись на застеленной койке, Тревис наблюдал, как темноволосый парень сумрачно проводит рукой по затылку, несколько секунд смотрит, сощурившись, за окно, в вечернее небо, потом глухо произносит:
– Слушай, а ведь мне придется его… восстановить.
Он замолкает, не расшифровывая, но врач уже понял. Видел он не раз, как это бывает, знает он, что означает такое слово в устах этого человека.
– Нет! – чуть испуганно. – Подожди… почему ты…
Дэлмор тяжело опускается на другую постель.
– Он не должен умереть, понимаешь? То, что с ним случилось, это большая проблема. Его смерть – это катастрофа.
Тревис вдруг понимающе кивает:
– Ну да. Его отцу вряд ли понравится. – На взгляд Шона поясняет: – В новостях видел.
– Тем более. Сам представляешь.
Шон встает, подходит к шкафчику в углу, берет оттуда шприц, закатывает рубашку до локтя. Но на его руку ложится ладонь Тревиса.
– Шон. – Он редко обращается по имени. – Шон, постой. Ты… скажи, для тебя что-то значит моё мнение?
Тот молчит, но врач настаивает:
– Ответь.
Негромко, через силу:
– Да. Значит. И – что?
–А то… не надо. Это слишком… это может быть опасно. Для него.
– Что? – Шон удивлен. – Ты же видел. Роя, Дэрека.
– Видел. Верю, эта твоя дикая способность сработает. Но подумай вот о чем: твои близкие выжили. После такого, что не переживают. И они изменились.
– Неправда.
– Шон, я врач. Мы смотрим на людей не только как на личности, ещё и как на тела. Это у нас профессиональное. Характер у них, может, и не поменялся, тебе виднее, они же твои друзья, не мои. Но вот соматически… Шон, ты никогда не замечал, сколько Картер пьет? Да и все вы трое, если уж на то пошло?
– Все так.
– Нет. Не так. Выпивают, пьют, но жить на тяжелом алкоголе как на воде… Человек телосложения Картера давно получил бы сильнейшую интоксикацию. Давно бы заболел раком легких от шести пачек в день. Давно бы свалился от такого образа жизни. Вы же почти не спите. Откуда он берет энергию? Из спиртного? Возможно, но… – Тревис с нажимом прошипел: – Шон, люди так не умеют! А Смит? Сколько с ним было кошмарных передряг! Чего с ним только не случалось! Он же всё время рядом с тобой, скольких сил ему должно это стоить – выдерживать твой ритм! Ты не замечаешь, для тебя само собой, для тебя он еще и слабый, но мне-то со стороны видно. Он нечеловечески вынослив, он живучий, как сам дьявол! Почти как ты.
Шон молчал, смотрел в сторону.
– Твое вмешательство изменяет людей. Твой геном агрессивен, он не может не влиять. И я не знаю, к добру это или нет. Я не знаю, каких последствий ждать. Я не знаю, что будет с твоими близкими через десять лет. Через двадцать. Я не знаю, будут ли у них дети. И если – да, то какими они будут… Я не знаю. Для этого тебя надо изучать. Но… Шон.
Тревис сделал паузу.
– Оставь мальчишку человеком.
По лицу парня пробежала смутная тень. Некоторое время он задумчиво молчал, закусив губу, потом тихо сказал:
– А ведь я делал это… для ребенка. Когда-то давно.
– И что теперь с тем ребенком?
– …Не знаю.

***

В тот год, когда еще слишком свежи были воспоминания о том, как Рой, тяжело и страшно умиравший от запредельной дозы «Ангельской пыли», встал на ноги живым и полным энергии через десять минут после начала переливания крови друга, Шон стал замечать за собой слежку.
 Это всегда был один и тот же человек: мрачный, худой парень лет двадцати пяти. Он неизменно попадался на глаза, стоило Шону выбраться за пределы Underworld, назойливо провожал машины Дэлмора, маячил даже в Полосе. 
Шон поначалу не обращал на навязчивого субъекта особенного внимания, считая его очередным помешанным на работе молодым копом, благо, прецеденты случались. Инициативным стажерам иногда хватало дурости рассчитывать на искрометное продвижение по службе после гипотетического фурора – ареста лидера Хоста.
Тот парень даже нашелся в коповской базе сотрудников – Мэтт Гринуолл, ничем не примечательный, серый, судя по карьерным темпам, даже не слишком амбициозный тип.
Шон успешно игнорировал Гринуолла, ничего не говорил о нем даже Дэреку – хотя, вот именно с Дэреком в первую очередь и не стоило делиться такими вещами, если не хотелось нарваться на круглосуточное беспокойное нытье и проявления излишней кровожадности.
Вероятно, в данном конкретном случае прав бы оказался как раз осторожный Смит.
Вечером, перед закрытием, Шон решил сгонять в окраинный мелкий банк, завести себе еще с десяток кредиток, а когда выходил на улицу, из ставшего уже привычным эскортирующего «доджа» по нему открыли огонь.
Прицельный, точный, меткий. Пара пуль попала в грудь – пробито легкое, несколько сантиметров от сердца. Еще три в живот, задета печень. И еще одна свистнула над ухом, почти обожгла волосы. Мэтт Гринуолл стрелял на поражение, целенаправленно вышибал жизненно важные точки. Ему повезло не во всем, но и то, что удалось, потребовало бы от судьбы истинного чуда в отношении раненного подобным образом человека.
Дэлмор поднялся с окровавленного асфальта спустя двадцать секунд. Тяжело оперся на капот, вгляделся через улицу в опущенное стекло «доджа», успел встретиться глазами с водителем.
Он не бросился в погоню за наглым копом совсем не потому, что не мог физически. Захотел – сумел бы. Но Шон остался на вмиг опустевшей после стрельбы улице в недоумении и мрачной задумчивости.
Полицейский находился совсем близко. Между стрелком и жертвой не было ни преград, ни заслонов, видимость стопроцентная. Стрелок знал, куда пошли его выстрелы, знал, что практически убил человека на тротуаре, по крайней мере, он никак не мог ожидать от прошитого пулями упавшего, что тот встанет.
А в глазах Мэтта Гринуолла не было удивления.
Когда тот, кто мог бы быть трижды трупом – после многочисленных попаданий, отброшенный на пару метров – медленно поднялся с земли, стрелок выглядел так, словно ожидал чего-то подобного.
Ненависть, исступление, испепеляющая злоба – но не изумление.
Коп знал, что такое Шон Дэлмор.
Слежка не прекратилась, но Шону надоело быть жертвой. Пользуясь тем, что Гринуолл, как приклеенный, шел за ним куда угодно, Дэлмор завел его в дебри брошенных ангаров в старых районах порта и там дал себе волю. Бесплотным призраком он ускользал от бесновавшегося стрелка, дразнил его, затем возник перед Мэттом внезапно, буквально сгустившись из полумрака безлюдных пространств, вышиб оружие, и спустя мгновение тот обнаружил себя прикованным наручниками к двум скобам, приваренным к створкам ворот какого-то склада, которые намертво застряли в широко открытом положении.
Ощутивший  тошнотворную беспомощность, распятый в темном проёме Гринуолл рычал от злости, а Дэлмор присел на ящик в двух шагах от него и хладнокровно поинтересовался причиной повышенного интереса к собственной персоне. Не сразу, но выяснилось, что Мэтт самостоятельно проверил бродившую среди полицейских нереальную легенду о неуязвимости лидера Хоста вовсе не ради чистого любопытства.
Ребенок Гринуолла умирал от лейкоза.
В надежде на чудо отец перепробовал всё, не остановился, даже когда жена опустила руки и только плакала у постели сына – но тщетно. Бывший когда-то настоящим католиком Мэтт разочаровался в медицине, науке, людях, боге и жизни. А Дэлмора возненавидел за то, что «мой ребенок должен умирать, а какой-то бандит по неизвестной причине бессмертен». Эта несправедливость сводила Гринуолла с ума. Он не задумывался о причинах, он не собирался устраивать расследование, он просто отчаянно бунтовал против неизбежного.
Закончив выплевывать злые слова, Мэтт напрягся, ожидая выстрела, но вместо пули в лицо ощутил два последовательных странных удара по запястьям и понял, что руки свободны.
Шон отстрелил наручники. Кивнул, глядя в сторону:
– Да, я бессмертен. И в моих силах, видимо, даже спасти твоего ребенка.
– Врешь.
– Ты не в настроении проверить?
Дэлмор, в принципе, тоже был не прочь повторно опробовать на ком-нибудь необычный эффект, сохранивший ему Картера.
С минуту Гринуолл боролся с собой. Такая логичная злость постепенно уступала место упрямой глупой надежде, тонкой былинкой взламывавшей асфальт безнадежности. Но он столько раз получал от судьбы пинок…
Дэлмор шевельнулся на своем ящике.
– Знаешь, у меня дела, я не могу сидеть здесь вечно и ждать, пока ты решишься. Если в течение десяти минут ты достанешь шприц, твой ребенок останется жить. Время пошло.
Мэтту действительно не хватало только толчка. Он опрометью кинулся по проходу между ангарами к воротам порта, к жилым районам, к ближайшей круглосуточной аптеке, не думая ни о фантастичности происходящего, ни о непостижимых резонах Дэлмора, которого пару дней назад он, откровенно говоря, вообще-то убил.
Просто в последний раз удалось поверить в удачу.
Ворвавшись в сонную тишину аптеки, Гринуолл сгреб все инъекторы с витрины, швырнул все деньги в лицо продавцу и исчез.
– Чёртовы наркоманы… – проворчал тот, собирая бумажки с пола.
Сначала Мэтт усомнился, через те ли ворота он снова попал на территорию порта, потом долго панически метался по лабиринту переходов, бился в тупики и спотыкался о хлам, ушибал плечи на поворотах. Он успел подумать, что если Дэлмор его кинул, то плевать, что тот неубиваем, Мэтт найдет его опять и разорвет на куски.
Наконец, сомнения отпали – тот же ангар, те же створки с болтающимися на скобах покореженными кольцами наручников, вторые половинки которых всё еще охватывали запястья Мэтта. Тот же ящик.
Пустой.
Сердце пропустило положенные удары. Внутри расползалась мерзкая пустота.
А на плечо легла тяжелая рука.
– Принес?
Гринуолл настолько издергался, что слов не нашлось, он молча протянул Дэлмору охапку шприцев и без сил оперся на стену. Не вступая в разговоры с человеком, приблизившимся вплотную к пределу нервного истощения, Шон выбрал самый большой инъектор, кубов на двадцать, всадил его себе в вену и на глазах у Мэтта набрал полный.
Протянул парню теплую дозу.
– Просто введи это ребенку. У тебя сын? Сделай сам, собственноручно. Никому не говори, что это такое и откуда, не отдавай врачам ни капли – они заберут у тебя всё. Потом, когда процесс кончится, не рассказывай, почему он выжил, и не давай делать анализы первые дня два-три. Понял?
– Нет… то есть да, но… почему это должно помочь?
– Я не ученый, чтобы читать тебе лекции. На самом деле, и я сам досконально не знаю, но эффект определенно есть и проявиться по логике обязан. Я не издеваюсь над тобой, Гринуолл, я слишком ленив для подобных масштабных розыгрышей. Есть, что терять – выкинь, рискнешь мне поверить – введи.
Мэтт не знал, что сказать. Держал на ладони инъектор, полный темной крови, и недоуменно его разглядывал.
– Чего ждешь? Ты можешь опоздать.
Сбитый с толку парень послушно двинулся в сторону выхода, резко перешел на бег, когда до него дошел смысл слова «опоздать», не менее резко остановился.
Он же ничего не ответил Дэлмору.
В узком коридоре между двумя ангарами никого уже не было. Так пустынно и тихо, будто всё примерещилось с самого начала. Вот только теплое лекарство от смерти по-прежнему лежит в потной ладони.

Маленькое безжизненное тело сына едва приподнимало простыни, батарея аппаратов жизнеобеспечения шумела в тишине палаты.
Мэтта раздирали мучительные колебания… Память высветила обтекаемые, но однозначно пессимистичные оценки врачей. Но – кровь неизвестного парня? Страшного, непонятного, совершенно чужого? Чужого в каком-то ином смысле, не просто незнакомого…
Короткий стук, и прозрачная дверь бокса сдвинулась в сторону, впуская лечащего врача, вестника всех бед. Он отвел Мэтта в сторону от постели, будто крошечному больному не всё равно, и поставил в известность, что последние тесты свидетельствуют о печальном факте: в мозгу ребенка произошли необратимые изменения. Жизнь поддерживается исключительно благодаря системам, увы – надежды уже нет.
Гринуолл слушал невнимательно, всё время ощущая тяжесть инъектора в кармане. Врач принял эту отстраненность за проявление шока, но удара не смягчил ничуть. «Ваш сын, к сожалению, уже мертв. Его не вернуть. Ждать бесполезно, вы будете только мучить и себя, и жену. Вы молоды, у вас еще будут дети. Подумайте и примите совместное решение об отключении аппаратуры жизнеобеспечения».
– Мы подумаем, – нейтрально ответил Мэтт.
Врач выверенным жестом дотронулся до его плеча и вышел.
Так, вот и конец размышлениям. Хуже в любом случае уже некуда. Может стать либо лучше, либо никак. И «никак» с его сыном станет уже очень скоро. Что ж…
Практически сходя с ума от напряжения, Мэтт воткнул иглу шприца в прозрачную пластиковую трубочку системы, продавил темную, почти черную загустевшую жидкость внутрь. Смотрел, как клубится она там, пожирая ненужное лекарство, как опускается к своей цели, как исчезает в иссохшей руке мальчика.
И всё.
Несколько гулких, бесконечных секунд истекли, ничего не происходило. Гринуолл очень спокойно подумал: «Конец».
В этот момент чуть иначе загудели аппараты. Новая нотка вплелась в размеренное шипение искусственных легких, что-то творилось – то, чего он ждал, чего боялся. Цвет кожи мальчика плавно, почти незаметно менялся с серого на более живой. Глубинные сотрясения приподнимали хрупкую грудь. Маска аппарата искусственного дыхания запотела изнутри.
Потрясенный Мэтт рискнул ее снять – и мальчик вздохнул. Сам.
И задышал ровно.
Сообразив, что зуммеры сейчас переполошат всех врачей, Мэтт рывками избавился от этих цветных змей – и ничего плохого не случилось!
Сын продолжал оживать.
Происходило невероятное – начинали прерванную болезнью работу внутренние органы, наливались здоровьем иссушенные, атрофированные мышцы, разглаживалась сухая кожа. Ребенок на глазах превращался из скелета в нормального годовалого малыша, который прилег на полчасика отдохнуть от игр и теперь просыпался.
От гораздо более долгого и страшного сна.
Мэтт чуть не потерял сознание, увидев, как иглы систем сами, как по волшебству, выпадают из рук мальчика: здоровое тело изгоняло острое железо. Гринуолл непроизвольно осознал, что шепчет слова проклятых и отринутых им молитв, вот только видел он в этот момент перед собой ясно и отчетливо только одно – силуэт того, чья живительная кровь бежала сейчас по венам его сына.
Не в силах двинуться, Мэтт смотрел, как малыш сладко потянулся, приоткрыл яркие синие глаза – боже, уже забылось, какого они были цвета! – и, радостно улыбнувшись при виде папы, протянул к нему ручки.
Отец схватил ребенка, бросился вон из больницы, чудом не налетев на знакомых врачей и миновав охрану. Не заезжая домой, добрался до полузаброшенного мотеля на границе штата и оттуда позвонил жене. Она сочла, что муж всё-таки сошел с ума, но приехала.
Ее встретили на пороге двое родных, улыбающихся мужчин…
Два дня Мэтт отбивался от ее расспросов и требований вернуться и обследоваться немедленно, помня инструкции того, кого Гринуолл искренне старался стереть из памяти. Осмысливать случившееся было неимоверно трудно.
Коди успел научиться говорить «мама» и «папа». Он наверстывал упущенное время.
За похищение сына из больницы Гринуоллов разыскивали, но не очень срочно и усердно. Врач объяснил ситуацию – отец хочет самостоятельно похоронить обреченного ребенка.
Тем не менее, когда Мэтт с женой и сыном появились в своем доме, полицейские нанесли им визит. Мэтт четко сформулировал смутно знакомым парням из соседнего участка, что забрать из клиники собственного выздоровевшего ребенка он имел, кажется, полное законное право. Те пожали плечами и удовлетворились.
Гринуоллы переехали в другой район, забыли адрес страшной больницы и имя врача. А новые врачи в новой клинике после полного обследования недоуменно переглянулись, успокаивая дико нервную молодую пару с абсолютно здоровым малышом.

***

В пустой, прохладной палате Клиники снова стоит тишина.
Как убедить парня со странным, неисследованным, противоестественным, пугающим даром возвращать людей с того света – использовать этот дар пореже? Не разбрасываться им направо и налево, не сеять опрометчиво неизвестное – заманчивое, как тот фрукт, ставший для человечества притчей во языцех?
Чем вымощена дорога, ведущая в ад, знают все.
Тревис пробует еще один аргумент:
– Мальчик этот не отсюда. Рано или поздно он попадет домой, его будут облизывать, лечить, обследовать… Шон, как ты думаешь, что они могут в нем найти?
Шприц давно уже лежит на столе.
– Тревис, а если он… если ему будет хуже?
– Тогда у тебя не будет выбора. Как тогда с Роем, как тогда с Дэреком. И ты это сделаешь. Рискнешь. Им рискнешь. А пока у тебя выбор есть.
Шон остается в неподвижности совсем недолго, затем кивает.
– Ладно. Ты прав. – Уже по-деловому спрашивает: – Побудешь с ним до утра?
Привычно-ворчливо тот соглашается:
– Кто бы сомневался. Плевать вам на мою работу, на мои обстоятельства. Я к вам мотаюсь, как на службу. И зубную щетку беру.
Шон идет к двери, Тревис за ним. Неожиданно Хостовский оборачивается, пристально смотрит врачу в глаза и усмехается, холодно и остро:
– Гордись собой, Тревис. Ты сегодня не только вытащил ребенка с того света. Ты еще и не дал сделать из него монстра.
Ответа не ждет, отворачивается и идет к Рою.

Тот при его появлении давит ботинком очередную сигарету.
– Ну и… чего делать будем?
– Ничего. Ждать.
– А – вообще? – Рой уже не о Джереми.
Шон отводит взгляд, направляется к выходу из прокуренного коридора, Рой торопится следом. На улице они подходят к машине, Шон садится на капот, Рой рядом. Молчание тяжелое и неприятное.
– Интересное дело. Я насчет этих… «старых» ран. Пацана чего, дома недолюбливают?
– Его похитили. Или сам ушел, хрен знает. Дней пять назад.
– Ага. То есть его где-то держали? Связывали? Немножко поколачивали?
– Мне плевать, где. Теперь я знаю, кто.
Роя слегка передергивает, потому что в сидящем рядом человеке снова зарождается ощутимое на расстоянии бешенство. Но светловолосый не раз это видел, и у него достаточно смелости продолжать говорить то, что он думает:
– Шон, а вот тут мне что-то не нравится.
– Мне тоже.
– Да нет, не в том смысле. Ты вспомни, Дэрек пришел… с пультом этим… вспомни, он улыбался, он – смеялся. Так не ведут себя те, у кого еще кровь под ногтями. Не стыкуется что-то. Мне кажется, это не он.
Шон взрывается, шипит:
– Не он?! А кто? Это он его привез, сам сказал, ты слышал! А потом пацан был под охраной!
Рой неторопливо выбивает из пачки новую сигарету. Дает Шону время подумать.
– Может, нам стоит еще разок поболтать с той… охраной, а?
Чиркает зажигалка. Еще раз. Наконец, огонек, первая затяжка. Негромко:
– Или ты… или у тебя нет сомнений? Никаких?
Пара секунд тишины.
Потом Шон спрыгивает на землю, встает перед Роем, вдруг выбивает у него из пальцев сигарету, и та летит в темноту искристым светлячком.
– Пошли, поболтаем. И курить прекращай! Надоел уже.
Рой без малейшей обиды кивает и присоединяется к другу.

На том же месте у бункера снова нервно маячит светлоглазый паренек.
Его вызвали из дома прямым приказом лидера, и он зябко сует руки в карманы, хотя вечер теплый. Вся эта история жутко не по нутру. Он в жизни столько не общался с людьми из Джойнта, как сегодня.
Машинально Энди начинает насвистывать какую-то глупую песенку, но это не успокаивает. Ой, черт, до чего же это всё неприятно…
Он резко дергается, когда в паре шагов от него возникают эти двое. Пусто же вокруг, как он их не заметил? Думать об этом уже некогда, Дэлмор коротко приказывает:
– Говори всё, что знаешь.
– Но я же уже… хорошо-хорошо! Ну… я шел домой, во-он там, в восемнадцатый. Иду, а Дэрек отсюда выходит, меня зовет. Сам дверь закрыл на засов, говорит – будь тут, и чтоб ничего. Ну и пошел, ничего не объяснял.
– Куда пошел?
– Он не говорил.
– Послушай, Энди…
Дэлмор делает шаг вперед, и паренек задерживает дыхание, настолько плотная, осязаемая угроза сейчас горит в страшных глазах лидера. Ой, как это нехорошо!
– Ты со мной в увертки не играй, я тебе не коп. Лучше меня не зли.
Энди часто-часто кивает, с усилием сглатывает вязкую слюну.
– Он в ту сторону пошел, к центру.
– И всё?
– Ну…
Атмосфера накаляется еще на одно деление. Энди торопливо добавляет:
– Он там болтал с кем-то, недолго. Всё, больше я ничего не видел.
– С кем?
– Кто-то из наших, кажется.
От такого ответа Шон с Роем даже переглядываются. Картер неторопливо подходит, прислоняется к стене у входа в бункер и притворно лениво тянет:
– Как это мило, свежо и оригинально – держать нас за идиотов. Энди, крошка, мы в курсе, что ненаших тут не бывает. Энди, лапочка, ты лучше бы вспомнил, перед кем стоишь. Ты не на допросе в участке, всё гораздо хуже. Энди, детка, мы же из тебя выбивать сейчас будем.
Паренек бледнеет до серого цвета, капли холодного пота бегут по вискам.
– Я… я… д-далеко же… я н-не уверен…
Рой так же проникновенно, мягко предлагает:
– Будь добр, поделись своими версиями, если тебе не трудно?
– Ну… кажется… вроде…
– И-и?
–… Из юнита Логана… но я не… Может, и не они…
– Чудно. Энди, малыш, тебе цены нет. Какая стойкость! Ни один дознаватель не расколет. Это если, конечно, с позиций гуманизма. Вот только глазки-то у тебя бегают. Недочёт, промашка обороны. Энди, зайчик, простая логика – когда так яростно отпираются, значит, есть что скрывать.
Шону надоел этот разговор.
– Так. Хватит. Сейчас я задам один вопрос. А ты ответишь. Сразу и чётко. Потому что я сломаю тебе руку за первую секунду паузы. За следующую…
– Я понял!
 Энди колотила крупная дрожь. Он тратил все силы на то, чтобы не оторвать взгляд от лица Дэлмора, и со стороны это выглядело так, будто от его фигуры хлестали потоки сильного ветра, безжалостно трепавшие худенького парнишку.
– Отлично. Итак. Дэрек приказал тебе никого не впускать и не выпускать. Ты сам это признал. Вопрос в следующем. После Дэрека – и до меня. Эту дверь кто-нибудь открывал?!
Голос дико напуганного Энди срывается на писк, но он помнит, что паузы делать нельзя, и тут же выпаливает максимально честно:
– Нет!
…И вот тут Шон бьет его наотмашь.
Сильнее, чем Дэрека.
Энди врезается в стену рядом с Роем, сползает, хрипя, а Шон рывком дергает его вверх, выше своего роста, прижимает к кирпичам захватом ладони за горло.
– Врешь, ублюдок! В глаза мне врешь.
Парень корчится, ломает ногти о стену, пытается разодрать тиски…
– Кто это был?! Кого ты пропустил, мразь?!
Энди багровеет, из сведенного рта течет пузырящаяся слюна, но он молчит. Молчит, и Шон уже близок к тому, чтобы напрячь пальцы и раздробить ему позвоночник.
В этот момент Рой с усмешкой советует:
– Да ты шею-то ему отпусти. Он же говорить элементарно не в состоянии. Но очень хочет.
Шон подчиняется, Энди в слезах бесформенной кучей оседает на землю, вцепившись себе в горло, в грудь, рвущуюся от боли, и с первым же судорожным, паническим сипением изо рта вылетает:
– … Ахр-р… Алекс! Алекс… А-а-але…кс…
Он все повторяет, захлебывается, извергает звуки, как рвоту. Рой присаживается на корточки, улыбается:
– Вот и славно. Вот и память прояснилась. Вот и мозги на место встали. А подробнее?
С такой горячечной готовностью Энди еще никогда и ничего не рассказывал.
– Он… я… Дэрек… го-говорили… они… потом… пришел… с-сразу…
– Кто?
– Алекс!!! Алекс!!!
– Ясно, ясно. Дальше.
– Сказал – пусти… А то… а то убью.
– А ты?
Энди опустил голову, размазывая сопли по щекам, и разрыдался, невнятно повторяя, что это Алекс, Алекс виноват во всем…
Шон уже прорычал что-то в коммер. Рой встал, сунул руки в карманы.
– В принципе, похоже. В смысле, почему – не знаю, но этот мог бы. Запросто.
Шон не ответил. Передернулся, как от сквозняка, поморщился, взгляд блуждал, ни на чем не останавливаясь. Рой встревожился:
– Эй…
Но Дэлмор резко махнул рукой, отсекая тему, и Рой послушно замолчал, но незаметно, из-под ресниц наблюдал за парнем, который точно что-то недоговаривал.

А от домов через пустырь к ним уже шли, двое крепких ребят тащили третьего, с вывернутыми руками, явно против воли, как конвой – задержанного, оказавшего сопротивление.
От сильного толчка в спину Алекс почти полетел на землю прямо перед неподвижным лидером, но удержался. Неторопливо распрямился, повел плечами, затылком чувствуя отчужденные, настороженные взгляды приятелей, еще пять минут назад своих в доску – до приказа, которым Шон поставил его вне закона.
Сам Дэлмор в отсветах далеких огней был для него только темным силуэтом, чуть поодаль маячил Картер, и Алекс не обманывал себя насчёт нерадостных перспектив. Опытный уличный парень отлично чуял ситуацию, знал, что поставят ему в вину, и не собирался позволять липкому страху ослабить его в том, в чем он сам считал себя правым.
Алекс покосился в сторону всхлипывающего совсем по-детски Энди, мрачно оскалился:
– Сдал, с-сука…
В следующую секунду Алекс уже смотрел в черное отверстие ствола перед своей переносицей.
Зрение как-то прочистилось, приобрело резкость, но он не мог сказать, что его это обрадовало: Дэлмор был взбешен.
– Говори.
Ничего лишнего. Взглядами такими убивают похлеще, чем пулей.
Но Алекс – не Энди. Он много видел, в него много раз целились, да и стреляли тоже. Он умеет держаться прямо.
Пара мгновений паузы, даже сумел лениво сплюнуть.
– Ствол-то убери. И так скажу.
Глаза парня загораются злым светом, отблеском той ярости, что дорого обошлась Джереми Инглу. Он подается вперед, замирает в напряжении, будто нет пистолета перед лицом – этим не напугаешь тех, кто два десятка лет живет под серым небом окраин.
– Я скажу! Был у меня братик. Давно, мы тогда в Ист-Вэе жили… пытались. Тяжело было, да, но… Ингловские ублюдки пришли в наш район с облавой. Много их было, сытые, здоровые, с улыбками. А потом я нашел братика в доме нашем, в тех развалинах, что мы домом звали. Неживой он был, братик мой. Очередь в живот.
Алекс говорил, выплевывая слова кривящимися побелевшими губами, давняя, но неумирающая боль искажала жёсткие черты лица. Его слушали в тишине. Каждый здесь мог рассказать подобное, у каждого своя история.
– Не мог он оказать сопротивление! Он их слишком боялся! Зачем надо было, зачем?! Он же совсем… – Алекс перевел дух, прищурился, губа поползла вверх, обнажая зубы в оскале агрессии. – И вот я слышу, что это отродье здесь, и я могу до него дотянуться. Да я даже не думал. И повторил бы. Если не убил – жаль.
Парень честен. Горд своей прямотой. И плевать, на снисхождение он не рассчитывает. Он за себя ответил, и пошло оно всё к дьяволу.
Пальцы Шона белеют от напряжения на рукоятке уже опущенного оружия. Сквозь зубы он выталкивает:
– Алекс, пацану одиннадцать лет! Он ни в чем не виноват!
Тот моментально откликается:
– Моему братику было девять. Он тоже ни в чем не виноват.
Шон взгляда не отводит.
– Ты неправ.
– Да неужели? –  Алексу терять нечего, он смел от безысходности, даже усмехается. – Неправ?
– Твоего брата убил не Ингл. Не лично. Начальство в трущобы не суется. И я сомневаюсь, что он отдал приказ отстреливать девятилетних детей. Что там было – не знаю. Может, у штурмовика в башке одна гниль была, может, просто рука дрогнула…
 Шон тоже подается вперед, с нажимом произносит:
– Вот и выясни, мать твою! Хочешь мести – действуй! Найди того, кто стрелял, и убей! Тогда ты будешь прав. А сейчас… Кеньон, смотри мне в глаза! Ты искалечил такого же мальчишку, каким был твой младший, ты думаешь, что отомстил, ублюдок?! Алекс – тебе легче?!
И нечего сказать в ответ.
Только растерянность наползает на былую запальчивую демонстративную гордость, и Алекс опускает голову.
Шон отворачивается, тратит секунду на принятие решения. Командует:
– В бункер. Обоих.
Энди, мечтавший, что о нем, таком мелком, на этом фоне забыли, задыхается от ужаса при виде выражения лица Алекса. Жалобно-протестующие мольбы никого не впечатляют, и за двоими арестантами лязгает дверь подвала.
Конвоиры уходят.
Шон и Рой остаются.
Один устало опускается на землю, сует пистолет назад за пояс. Другой снова закуривает. Стоя чуть в стороне, выдыхает дым, произносит в пространство:
– А там внизу ведь… не убрано. И Алекс порвет Энди на раз.
– Да ну, – реагирует Шон. – Гнида. Не жалко.
– Угу. Мне тоже. – Рой с усилием улыбается. – Ну ладно! Выяснили, о-кей. Это ты правильно решил с судом повременить, тебе остыть надо. Хорошо еще, тебе Дэрек под горячую руку не попался.
При этих словах Рой с надеждой вглядывается в сгорбленную фигуру Шона, слушает его молчание… И упавшим голосом повторяет:
– Или попался?
Снова без ответа. Рой почти со стоном швыряет сигарету под ноги, падает на колени, трясет Шона за плечо:
– Бля, только не говори, что ты успел!
– Успел. – Голос глухой, взгляд вниз, на пыль и камни.
– Господи… – лицо Роя страдальчески искривляется. – Да когда же… а-а-а, я за Тревисом мотался. Какого нафиг хрена, Шон!!! И – что ты?
– …Много. – Только губы слегка шевелятся для ответа, а так парень неподвижен. – Больше чем надо. Намного больше, Рой. Намного.
– Ох, мать твою.
Рой тоже бессильно садится на землю, ожесточенно трет ладонями глаза.
– Н-да. Погано. – Спохватывается: – Да чего ты сидишь-то? Иди, скажи ему, может еще не поздно!
– Поздно. – Ровно и безжизненно. – Но я пойду. Скажу. Только ничего не изменится. Рой, я его даже бил.
– …Ну ты дурак.
У Роя нет других слов.
– Да. – Шон согласен.
Он встает и уходит в темноту, а Рой долго смотрит ему вслед.

***

…Дэрек сидит в своей комнате, на неубранной взрытой постели.
Смотрит в никуда.
Кажется, он не слышит ни стука двери внизу, ни чуть более медленных, чем обычно, шагов по лестнице. Он даже не оборачивается, когда на пороге замирает пришедший к нему человек, который словно не осмеливается войти.
Шон смотрит на согнувшегося парня, на его жёсткий, закаменевший профиль, и тихо, но очень твердо произносит, пытаясь вложить в простые слова очень многое:
– Я был неправ. – Голос тут же ломается: – Дэрек, я… мне…
Говорить ему трудно, он чуть торопится, нажимает на следующую фразу, но, судя по еле уловимой нотке безнадежности, не верит, что она что-то решит.
– Я был неправ.
Молчание.
– Ты слышишь? Дэрек?
Тот, изучая свои пальцы, слегка пожимает плечами. Ровным голосом сообщает:
– Я нашел его у джанков. Случайно. Там на тачке дальше ограждения не проберешься, ты ж в курсе, так я пешком, через ихние завалы да лабиринты.
– Что ты забыл у джанков?
В вопросе Шона прорывается мимолетное облегчение –  Дэрек не замкнулся, он говорит! – и удивление. На территорию Джанк-Ярд в своем уме не совались, там жил особый род бродяг, по слухам, чуть ли не мутанты, дикий деградировавший народ, безумцы-одиночки. Какие могли быть с ними дела у Смита?
– А помнишь тот джип? «Туарег»? Коленвал у него полетел, ты тогда еще ругался, что хрен такой достанешь, модель редкая. Между прочим, у джанков всё есть, они же тачками живут. Там один урод, Манки, коллекционер, да ты его знаешь не хуже меня. У него я тот коленвал нашел и забирать поехал.
– Один?!
– А что? Я вроде не малолетка.
– Нахрена было лезть в этот гадючник за железом?
– Нахрена? – Дэрек усмехается, не поднимая глаз. – Да просто ты хотел.
– Я не хотел, чтобы…
– Знаю. Ты вроде как рассчитывал, а пришлось плюнуть, и тачку жалко. Я думал – разузнаю, найду, привезу.  Ты увидишь… – Дэрек смешался, дернул головой, договорил: – Короче, ты хотел. Вот я и…
Шон в некотором смущении понял, что парень просто намеревался сделать для него нечто неожиданное и приятное.
Дэрек за ним не следил. Так же сидел на постели вполоборота, без особых эмоций продолжал:
– Иду, вижу – тащат. Толпой волокут, визжат, хохочут, дергают, а у него и ноги-то не идут, а в глазах… Я такого ужаса не видел, наверное, еще ни разу. Бледный, в веревках, в лохмотьях, но видно, что из городских, тут не спутаешь, холеный. Не узнал я его тогда. Типов тех размазал, удовольствие получил, а пацан сидит в луже и глаза руками закрывает, будто ему лет пять, не больше. Мне-то к Манки надо, это еще с милю пилить, а он сидит и ни с места. Нашего уже след бы простыл, а этот… Думаю, не выйдет он оттуда нихрена, за территорию выведу – отпущу. Поперся обратно, как дурак. Этот еще реветь начал. Я на него наорал – затих. Спотыкается, волочится, думаю, фиг я тебя понесу, обойдешься. Ничего, доковылял. К машине прилип, будто с необитаемого острова, сто лет цивилизации не видел. Отвезите меня – говорит – дядя, к папе, он меня ищет. Таксиста нашел. Тут он мне и вылепил – кто он и откуда, я чуть не сполз! Да, думаю, тут не до коленвала. Тут как бы не наворотить. Привезу эдак я Джереми Ингла к папочке, да такого заморенного, или опишет он меня, как миленького… Проблемка не по моим мозгам.
– И ты?
– А чего мне было делать? Не знаю, может и зря, но мне в тот момент в башку ничего дельного не забрело, думаю – доставлю-ка я его к тебе, а дальше разберешься, польза будет.
Шон мог бы повыяснять, какая польза от сына Ингла на территории Хоста имеется в виду, если тот в розыске, но не стал. Не это его в данный момент волновало.
А Дэрек вдруг встал.
На Шона еще не смотрел, но в голосе что-то изменилось. Глубокое, темное напряжение грозило прорвать пленку фальшивого безразличия.
– Знаешь, я его не бил. Я ему по дороге сэндвич купил и кофе. Как он жрал… Шон! – Вот тут Дэрек впервые взглянул на него в упор. – Я его не бил!
– Да, Дэрек. Знаю. Я был неправ. Я понял, кто это сделал на самом деле, я… просто поторопился.
– Ты просто мне не поверил.
Дэрек говорит тихо, но ядовитая тьма, смешанная с болью и обидой, сочится из каждого звука.
 – Я сказал тебе, а ты не поверил. Ты мне не поверил.
– Дэрек… – Шон шагнул к нему.
– Молчи. Всё, не надо. Дошло. Как там – это в моем стиле? Ну да. Я понял, насколько… насколько чудовищем ты меня считаешь на самом деле.
– Всё не так!
Дэрек лениво отмахнулся:
– Да заткнись ты.
И Шон замолчал.
Не получалось. То, что он мог сказать, не действовало, и Дэрек, который никогда раньше не позволил бы себе такую фразу по отношению к Дэлмору, сейчас смотрел на него с чем-то похожим на снисходительное пренебрежение.
А Шон не мог найти слов, только одно:
– Прости.
Ответа он даже не ждал.
А Дэрек прошел мимо него к двери, повернулся, остановился на пороге. И вдруг хмыкнул:
– Да без проблем.
– Что?
Шон развернулся, не веря в такую странную реакцию. Отходчивый Дэрек – такого вообще не бывает, тем более после настолько серьёзного промаха. Смит широко улыбнулся, наблюдая за его растерянностью:
– Я говорю, о-кей. Замяли. Извиняешься – ну так извинения приняты. Всё зашибись. Проехали.
Чуть прищурился, невинно поинтересовался:
– Я еще под арестом или… могу идти?
– Можешь…
Шон выглядел очень неуверенно. Непроизвольным жестом провел ладонью по волосам, нахмурился, губы едва заметно подергивались. Дэрек следил за ним с дьявольской полуулыбкой.
– Ага. Тогда пока.
– Стой… куда ты? – почти беспомощно.
Парень уже за порогом оглянулся. По его потемневшим, холодным, сузившимся глазам Шон понял, что чуда не произошло – произошло, скорее, нечто гораздо хуже, чем обычно.
Лучше бы Дэрек орал.
Ругался. Оскорблял в ответ. Даже дрался. Выплеснул бы обиду и успокоился. А теперь она заперта, клокочет глубоко внутри, жжет и бродит гнилыми пузырями за этой маской из притворства и лжи. Оказывается, Дэрек так умеет…
Смит не ответил.
Он слышал вопрос. Он не посчитал нужным произнести ответ. Он не видел в этом необходимости. Развернулся и ушел, и Шон не переспросил, не двинулся вслед. В горькой, устало-презрительной усмешке парня, которого он считал известным вдоль и поперек, просквозила тень неповиновения.
Не открытый бунт, другое – потеря права на уважение.
Еще не враг, уже не друг. Затаенная, замаскированная насмешливая отчужденность.

Какое тебе дело, куда я иду, ты мне не хозяин.
Да, ты неправ, ты даже не представляешь, насколько ты неправ. Доверие завоевывается годами и теряется за секунды.
Тебе стоило меня услышать, тебе не стоило меня бить.
Значит, по-твоему, у меня есть стиль? Отлично. Так любуйся.
Я не так глуп, чтобы психануть и свалить отсюда, я много вложил в Хост, это и мой дом тоже. Я – координатор, пока ты не скажешь обратного, но ты не скажешь. Я видел вину в твоих зрачках. Это хорошо.
Я буду здесь, я на своем месте. Командуй мной, это твое право, я не спорю.
Но о большем – не проси.
Не жди, что я снова, как преданная собака, буду таскаться за тобой. Что я выберу пару часов с тобой в баре или на Рэд-стрит, а не сон. Я так хочу спать… Ты же не замечаешь, что не спишь неделями, месяцами, а у меня так не получается.
Но я не хочу… я не хотел уходить домой, меня тянет… тянуло к тебе. Просто быть рядом, в поле твоей силы, дышать одним воздухом, разговаривать, смеяться вместе и крепко-накрепко знать, что пока я с тобой – я не умру.
Меня никто не ударит, не посмеет. Я под твоей защитой, сама смерть не заметит меня в твоей тени, так же, как она не замечает тебя…
Ты сам меня ударил. Ты посмел.
И до того бывало, но тогда ты был прав. Тех ударов я ждал, тогда я их заслуживал.
Этих – не ждал. Зря ты так.
Без проблем. Не волнуйся. Я не бунтую.
Просто… просто… может быть, ты не заслужил – меня?

Давно стихли шаги внизу, хлопнула дверь, взвыла покрышками машина и исчезла в ночи.
А растерянный человек в чужой комнате всё стоял и почему-то не мог заставить себя уйти, словно ждал, что кто-то вернется. Не глядя, он опустился на ту же кровать, сжал голову руками.
Что за ночь…

Таким его и нашел Рой.
Понял сразу, закусил губу, привалился плечом к косяку.
– Всё плохо?
Шон с силой потер лицо ладонями, позволил им безвольно свеситься с коленей. Пожал плечами:
– Всё странно.
И рассказал в подробностях, надеясь в глубине души, что умный и зоркий светловолосый увидит что-нибудь ускользнувшее и …хорошее во всем этом дерьме.
– Ты так и сказал – «в твоем стиле»? Бля, и зачем… если хочешь знать, это самая хреновая твоя ошибка, даже хуже, чем то, что ты руки распустил! В его стиле – избить ребенка? Понимаешь, лет пять назад я б согласился с тобой. Тогда он мог. Тогда у него ничего святого не имелось. Кличка-то у него Звереныш, им он и был. Вот только – изменился парень, Шон, и сильно изменился, до неузнаваемости! Нет уже Звереныша. Я за свою жизнь один раз такую разницу видел: это ты в пятнадцать лет на ринге боев без правил и ты на Triple Cross перед всем Underworld в том октябре. Вот и Дэрек тех времен, когда он зубами мог горло вырвать и кидался на всех, кроме избранных – это не наш Дэрек, не сегодняшний.
– Почему?
– Ха… шутишь? Ты что, слепой? Да у парня персональная религия, а ты на пьедестале. Для него белый свет на тебе клином сошелся. Он копирует тебя, лезет в то же пекло, надрывается, но жаждет соответствовать. Мне иногда даже кажется, что ему гораздо проще бы лежалось в могиле, чем он столько лет пытается угнаться за… за таким, как ты. И Дэрек ведь смотрит на тебя, каждый день, каждый миг, он замечает, как ты поступаешь, как ты судишь, кого ты убиваешь, а кого наоборот. Он изменился, Шон. Ты воспитал его. И мальчишка так гордился собой… а ты порушил всё одним словом. Ты отказал ему в этих переменах. Вроде всё зря, и колоссальная работа над личностью может отправляться в задницу. Дэрек оскорблен, и он прав. А ты – дурак. Прости, что повторяюсь.
Дэлмор тяжело вздохнул, далеко не сразу отреагировал:
– И что дальше?
– Откуда я знаю. – Рой усмехнулся, но вышло невесело. – А ведь он, судя по всему, еще и поумнел до жути … тактику любопытную выбрал. Играть в норму, во «всё как было». Только разницу ты заметишь, помяни мое слово, ты ее заметишь. Он будет тебе подчиняться, даже, может быть, улыбаться, но это будет не он. Это будет новый Дэрек. Которому ты не так уж нужен. И паршивее от этого будет не ему, а тебе. Вот увидишь.
– Заткнулся бы ты, а…– простонал Шон.
– Извини. Я просто предупреждаю.
– Я… могу что-то сделать? Или это уже…
– Шон, не знаю. Я поговорю с ним, во всяком случае, постараюсь. Вряд ли у меня выйдет, если честно, даже пытаться бесполезно. Я-то по-любому для него никто. Если он сумел от тебя стеной отгородиться, то я могу у подножия этой стены до посинения прыгать, и без толку. Я не знаю. Думай. Если нужен он тебе – думай. Оттолкнул – ищи теперь к нему ключи снова. Ведь когда-то это у тебя получилось. Но… Шон!
Рой подошел к нему. Непринужденно опустился на пол у его ног, заглянул в лицо:
– Знаешь, Дэрек со всеми этими выкрутасами должен будет немножечко подождать. У тебя в Клинике валяется под капельницей охренительно огромная проблема. Ее надо решать в первую очередь, пока Ингл не прочухал и не организовал нам тут армагеддон. Ты меня понимаешь?
Шон кивнул, нахмурился, словно отодвигая пока в душе нечто массивное на второй план.
– Да, Рой. Идея у меня уже есть. – Он тепло улыбнулся парню у своих ног: – И что бы я без тебя делал…

***

…Джон Карпентер устал до безумия от напряженной гонки последних дней.
Сочувствующие сотрудники почти насильно выпихнули шефа хоть одну ночь провести дома в постели, а не в кабинете около кофеварки за монитором. Он посопротивлялся, но был вынужден признать, что поисковая кампания организована, запущена, функционирует и продержится несколько часов и без его личного контроля. Отдых действительно был необходим.
Дома никто не встречал, к отсутствию главы семьи привыкли. Дочь с мужем давно спали, внучка тем более. Джон тихо зашел, не кинул, а положил ключи на столик, поглядел в сторону кухни и поморщился: кофе он уже видеть не мог, а ничего другого в него не лезло.
Перед самим собой не нужно было изображать подтянутость и молодцеватость, пятидесятилетний измотанный мужчина медленно преодолел восемнадцать ступенек наверх, вздыхая и даже позволяя себе тяжело опираться на перила.
 Душ слегка взбодрил.
Джон хотел было облачиться в халат и прямиком следовать в спальню, но неожиданно для себя обнаружил, что вместо этого надел легкие домашние брюки и футболку, несолидные, но уютные. А главное, ноги сами несли не к спальне, где давно уже отчаялась его ждать крепко спящая супруга, а к кабинету. Он ведь только посмотрит, не появилось ли чего нового за тот час, пока он добирался до дома, и всё…
Дверь в кабинет приоткрыта, из щели тянуло свежестью.
Опять прибирались, ведь просил же ничего не перекладывать! И окно оставили, а вдруг ветер и всё перепутается, один порыв, и все бумаги на полу?
Ворча про себя подобным образом, Джон с усилием захлопнул створку окна. Ночные шумы неспокойного города стихли, занавески перестали колебаться, их неясные тени на стенах замерли. И в этой домашней уединенности мужчина вдруг явственно осознал, что на самом деле он здесь, в этой комнате, не один.
Пугающий проблеск интуиции заставил замереть. За спиной Джон услышал тихий, очень знакомый голос:
– …Карпентер?
Короткое слово, просто имя, но эффект – липкий ужас мгновенно заполнил всё тело тошнотворным потоком.
Джон резко обернулся, непроизвольно схватившись обеими руками за крышку стола позади себя, и увидел, как из глубокой тени дальнего угла неторопливо появляется тот, чей голос он узнал, но в чье присутствие в своем доме среди ночи просто отказывался верить.
– …Дэлмор?..
Слабо это прозвучало в устах начальника NYPD, несолидно и откровенно испуганно.
Он знал этого парня.
Знал с одной стороны слишком хорошо – о его статусе, о его стиле жизни, с другой же стороны, видимо, недостаточно хорошо, чтобы понимать, какого дьявола тот делает в его кабинете.
Темноволосый призрак, залитый лунным светом, нахально усмехнулся при виде замешательства полицейского, но немедленно посерьёзнел. Чуть развел руки в стороны, медленно повернулся вокруг своей оси, подтверждая слова:
– Я без оружия.
У Карпентера в голове пронеслось заполошное: «А так ли оно тебе нужно…»
 Его собственный пистолет был заперт в ящике стола с той стороны, бежать туда, копаться с ключом… думать нечего.  Да будь он и под рукой, Джон все равно не строил бы иллюзий на свой счет. Эпизодических, отрывочных знаний о Дэлморе, а также внутреннего ощущения бьющей от парня сдержанной мощи, вполне хватало для трезвой самооценки.
Неожиданно Карпентер чуть не застонал вслух: до него дошло, что этот дикий тип проник в его дом, неизвестно сколько уже здесь находится, и сонное спокойствие ночи может объясняться совсем по-другому… Холодный пот мгновенно выступил на висках, сердце зашлось, а Дэлмор понимающе покачал головой:
– Нет. Не думай. Они мне не нужны, я один, и я пришел с миром.
Джон нервно передернулся, а у парня в темноте блеснули глаза.
– Мне нужен ты.
– Зачем? – проскрежетало во вмиг пересохшем горле.
– Поговорить.
Лидер наиболее одиозной городской группировки непринужденно устроился на подоконнике второго окна. Карпентер нашел в себе силы сбросить оцепенение и попытался разозлиться, но не очень-то убедительно. Дрожь пальцев и непривычный тембр севшего голоса выдавали.
– Не о чем мне с тобой разговаривать! Убирайся из моего дома!
– Ага… – лениво протянул Хостовский. – Еще скажи, что сейчас полицию вызовешь. А насчет того, что не о чем – как тебе такая тема… – Он остро взглянул на Джона. – …Джереми Ингл?
– Что?! – того прямо подбросило.
Он даже сделал шаг вперед, мгновенно забыв о своем инстинктивном страхе перед молодым убийцей.
– Что слышал. Знакомо?
Пока Карпентер глотал воздух, Дэлмор еще осведомился:
– Значит, разговор всё-таки состоится?
– Ты знаешь, где он?! Это ты его похитил?! Он жив?! Он в порядке?!
Вопросы сыпались один за другим в хаотическом нагромождении. Карпентер не мог собраться, было слишком удивительно провести неделю в абсолютно бесплодных поисках сына друга и коллеги, а вот теперь прийти домой отдохнуть и непостижимым образом обнаружить там наиболее компетентного и готового к диалогу человека.
Шон помрачнел, отвел глаза, негромко ответил:
– И да, и нет. Да – я знаю, где он. Нет – это не я его взял. Да – он жив. Нет – он не в порядке.
Карпентер поборол в себе желание встряхнуть парня за плечи.
– Да говори же!
– Мальчишка у меня, в Кварталe. Всего несколько часов, с сегодняшнего вечера. Его нашел один из моих людей на Джанк-Ярд, ты знаешь, где это?
– Да. Но как?..
– Я не в курсе. Возможно, похищен, возможно, сам ушел, возможно, какое-то время он был где-то еще. Факт в следующем – от джанков его увезли часов в восемь, сильно голодного и слегка побитого.
Против воли у Карпентера вырвался вздох облегчения. Слегка побитый – это не так уж и не в порядке. Но в выражении лица Дэлмора было нечто такое, что заставило насторожиться снова.
– Я не закончил. В данный момент Джереми Ингл находится в… очень плохом состоянии. Он без сознания, у него серьёзное повреждение мозга, он подключен к аппаратуре жизнеобеспечения.
– О боже… – Джону не хватало воздуха.
– Я не буду вдаваться в подробности. Отчасти это и на мне.
– Что?.. Ты…
Карпентер знал, что перед ним сейчас – страшный человек, на котором сотни смертей, но он не мог поверить в то, что Дэлмор сделал такое с ребенком. Мешал яркий кадр из памяти: Джессика у него на руках, его потеплевшие глаза и ее смех…
– Нет, Карпентер. Его избил не я. Другой. Но я поздно узнал и не успел вмешаться.
– Но мальчику же надо немедленно в больницу! – спохватился полицейский. – Его нельзя оставлять без помощи, его…
Дэлмор перебил:
– Ты не слышишь, что я говорю? Пацан под системой, на искусственной вентиляции, еще куча всего. Рядом с ним врач.
– Какой еще врач?! – панически поморщился Джон.
– Ты всерьёз думаешь, что я назову тебе его имя? Врач настоящий. Надежный, проверенный, других не держу. Лекарства, материалы – у нас есть всё. Карпентер, знаешь, у нас есть медицина.
– Но…
– Я понимаю. Разумеется, в Центральной Больнице Инглу разрешили бы его навещать. Вот только с этим придется немного обождать.
– Дэлмор! Да как ты смеешь…
– Не ори. Если сюда прибежит твоя жена, это добавит сложностей. Карпентер, пойми – если бы не это гребаное… происшествие, я привез бы тебе мальчишку прямо сейчас.
Джон уже вообще ничего не понимал.
– Привез? Мне?
– Ну конечно! Я что, похож на идиота? А Ингл – на миллионера? Ну какой мне смысл похищать или удерживать сына командира S.W.A.T.a?! Я сплю и вижу, как бы мне привлечь его внимание? Я обожаю развлекаться с детьми высокопоставленных полицейских? Я без ума от той масштабной херни, что вы устроили в городе, и мечтаю нарваться на месть съехавшего с катушек папаши, у которого в подчинении пять сотен спецназовцев?! Мать вашу, Карпентер, я бы немедленно избавился от чёртова сопляка! И я притащил бы его именно к тебе, а не по адресу, поскольку слабо верю в адекватность Ингла, в то время как с тобой мы уже, помнится, имели какие-то общие дела, и даже похожего профиля…
Шон немного перевел дух, убедился, что Карпентер очень внимательно слушает, и понизил голос:
– Вот что. Когда-то ты пришел ко мне со своей проблемой. Конечно же, ты помнишь. А сейчас я пришел к тебе со своей. Карпентер, пацан нетранспортабелен. Ему придется провести несколько дней на моей территории, и я – последний, кто от этого в восторге, поверь. Как только он придет в себя, или как только врач позволит – я отдам его. Я отдам его сразу, я отдам его без малейших условий. Он мне не нужен, такие методы не в моем стиле.
Дэлмор вгляделся Джону в глаза и повторил:
– Я отдам его. Клянусь.
Карпентер бессильно присел на широкий подлокотник кресла, провел рукой по лицу, несколько раз глубоко вздохнул, приводя мысли в порядок. Повертел в пальцах карандаш.
– Зачем ты мне все это говоришь? Зачем ты пришел? Мы бы и дальше могли прочесывать Ист-Вэй.
– Я лучшего о вас мнения. Вы что-то найдете, что-то всплывет, вы узнаете про Джанк-Ярд больше, чем знаю в этом деле я. Я пришел, чтобы ты знал, где мальчик и что с ним. Чтобы знал только ты. Буду честен – я не хочу проблем с S.W.A.T.ом. Это дорого мне обойдется, хотя, если не скромничать, то не только мне. Отстреливать своих я не дам, и это будет война. Ты можешь ее предотвратить.
– Как?
– Сдержи Ингла. Твое дело, что ты ему скажешь. Дай мне время. Даже не мне – Джереми. Даже если отец через час войдет в один из домов Квартала, где он лежит, всё равно забрать мальчика будет нельзя. Он умрет при перевозке. Ты веришь в то, что Ингл легко выбьет нас всех из Квартала и обеспечит сыну нужный срок в тишине и спокойствии в центре Underworld? Вряд ли, Карпентер, вряд ли. А иначе вокруг него будет ад… Ты этого хочешь?
Логичные аргументы так легко ложились в единственно правильный, выгодный для всех рисунок будущего, что Карпентер потряс головой, стараясь сбить зачарованность даром убеждения этого человека. По неосознанной уверенности Джона, тот мог бы вести переговоры о передаче прав собственности на его бессмертную душу, и с вполне однозначным результатом. Но нельзя же сдаваться обволакивающему давлению интеллекта и расчёта без боя?
– Ты хочешь сказать, я должен… Да кто-то из твоих ублюдков изуродовал ребенка, чуть не убил! Как я могу быть уверен?
– Вот здесь даже не волнуйся. Всё случилось в очень короткий промежуток времени, когда я не знал, что сын Ингла на моей территории. Неудачное стечение обстоятельств.
– Полумертвый мальчик…
– Знаю. Мне жаль. На самом деле – жаль. Этого не должно было произойти. Тот, кто это сделал, будет наказан по нашим законам.
– Это может повториться!
– Исключено. Теперь всё под моим контролем. Я гарантирую, что отдам его живым, слышишь, Карпентер, я знаю, что говорю!.. Ему станет лучше, в любом случае. Через несколько дней.
В смятении Джон встал, прошелся по комнате, снова распахнул окно, впуская свежий воздух. Шон следил за ним, не поворачивая головы, одними глазами.
Карпентер остановился перед столом, хлопнул ладонями по крышке.
– Так! Значит, я должен врать Питеру, скрывать информацию о его сыне?
– Ты видишь лучший выход с учетом всех позиций? – ровным голосом осведомился Хостовский. – Поделись, мы так и сделаем.
Начальника NYPD передернуло от этого «мы».
Но хуже всего было то, что лучшего варианта он действительно не видел. Питер на грани невменяемости, он штурмует Underworld, еще не дослушав до конца, в обход всех предписаний, это на самом деле будет кошмар с сотнями жертв, а в центре – больной мальчишка, невольный виновник всего, ему-то будет хуже всех…
Нет, да что же это такое, почему судьба уже не впервые ставит в такие условия, когда Джон Карпентер должен идти на компромиссы с этим жутким типом, до отвращения умным и с пугающей способностью убеждать…
Последним аккордом, на грани капитуляции, Джон заявил:
– Чёрт возьми, а почему я вообще обязан тебе верить? Может, ты врешь от первого до последнего слова, и нет у тебя никакого мальчишки, или он мертв, или…
– Знаешь, сфотографировать его я как-то действительно не догадался, –  усмехнулся Дэлмор. – Но ты в любой момент можешь во всем убедиться лично, добро пожаловать. Дорогу помнишь? А вообще могу и подвезти.
– Н-нет, спасибо.
Шон плавным неслышным движением оказался на ногах, шагнул вперед.
Джон непроизвольно задержал дыхание – слишком неправдоподобно смотрелась фигура парня в лунном сиянии, слишком сильно искрились его глаза, хоть он и стоял спиной к окну, слишком уверенно звучали негромкие слова, похожие на внушение:
– Ты веришь мне, Карпентер. Ты понимаешь, что я не воюю с детьми. Я не использую детей для войны, ты это знаешь точно. Ты веришь мне, и точно так же я – верю тебе. Это правильно. В результате это экономит нам обоим много жизней. Это не предательство, это не сообщничество, это даже не сотрудничество, это – жизнь…
Дэлмор замолк на секунду, легко вспрыгнул на подоконник и улыбнулся:
– Не бойся меня. В твой дом без приглашения я больше не войду.
Парень исчез в ночи бесшумно, ни звука, ни шелеста, будто призрак.
Джон закрыл окна на запор, застыл надолго, прижавшись лбом к стеклу.
– Будь ты проклят, я ведь почему-то тебе… именно то, что ты сказал.

***

В первый момент, когда за двумя арестантами лязгнула тяжелая дверь бункера, Энди в панике прижался к ней всем телом, не отводя расширенных глаз от спины Алекса, стоявшего чуть ниже по лестнице.
Если б тот обернулся, Энди, наверное, начал бы молотить кулаками в холодное железо и орать, чтобы его выпустили, но Алекс сошел вниз по ступенькам, не замечая ничего, и остановился посреди помещения.
В бетонной коробке бункера как будто недавно взорвалось нечто жидкое и багровое.
Парень простоял неподвижно минут пять, спиной к затаившемуся у выхода Энди, видимо, забыв о его существовании. Юный файтер не уставал себя жалеть, но помнил, что дышать надо потише, а то вдруг, не дай бог, Алекс обратит на него внимание, а башка и так трещит и раскалывается от «подарка» Дэлмора, а горло будто крючьями раздирают…
Алекс очнулся, сгорбился, как-то слепо нашарил у стены узкую деревянную скамью, привинченную к бетону, замер, зарывшись пальцами в волосы так, что лица не видно.
Минут через десять Энди осмелился вытянуть ноги, вообще устроился поудобнее. Ну хоть в чем-то везет, Алексу не до него.
Какое-то время спустя вытянуло из зябкой неуютной полудремы неясное движение там, на скамейке, но это просто Алекс устал сидеть и растянулся на грубых досках. Уставился в потолок, на испачканный чем-то черным плафон. Резко дернулся, отвернулся лицом к стене, натянул звякнувшую цепями черную куртку на голову и до утра больше не двигался.
А утром за ними пришли.
Загрохотало наверху, в спёртую душную тишину бункера ворвался привычный уличный шум и свежий весенний ветер, кто-то из старших крикнул:
– Эй, вы оба, а ну – на выход!
Алекс скатился с нар, встряхнулся и мрачно прошел к лестнице мимо стонущего сквозь зубы Энди, у которого всё тело безумно затекло от сидения на жестком полу.
Когда он выбрался из бункера, Алекс уже стоял рядом с двоими парнями из своего юнита, Ханди и Максом, смотрел в их непроницаемые лица с вызовом, прищурившись. Хмыкнул:
– Ну что, приказ – расстрел на месте?
– Нет, – спокойно пожал плечами Макс. – Он сам решит. Пойдем.
– Ага, ему еще не всё ясно?
– Хватит, Кеньон. Ну не тащить же тебя, в самом деле.
– Вчера тащили. – В голосе скользнула обида.
– И сегодня потащим, если сам не сдвинешься. Не дури.
Алекс демонстративно сплюнул под ноги и пошел впереди них. Ханди только буркнул:
– Он во дворе третьей берлоги Морана, это семьдесят второй…
– Без тебя знаю, – огрызнулся тот.
Ханди вздохнул, уцепил Энди за рукав.
– И ты давай. Везет вам двоим, бля, как удавленникам. Он не в лучшем настроении, такой шухер там навел, Моран не знает, чем притвориться для маскировки.
Энди ковылял за своими конвоирами, пытаясь выдавить:
–… А… э… зачем… Ч-что он б-будет?..
Ханди фыркнул, но вышло невесело.
– Ты еще не въехал, что ли? Судить он Алекса будет, да и тебя заодно. На Общий Суд вы, видать, не наскребли, но разозлили его здорово. Пацанчик важной птичкой оказался…
– Но это же не я! Это всё он! Алекс!
Названный коротко обернулся, зыркнул на Энди через плечо так, что тот заткнулся и похолодел. А Ханди покачал головой:
– На меня слов не трать, перед Шоном распинаться будешь. Адвокатов на таком суде не бывает, а приговоры вполне серьёзные, и исполняются без проволочек.
– Закрой-ка пасть, Ханди, – посоветовал Макс. – Нечего злорадствовать, со всяким может случиться.
– Да я разве злорадствую? – Парень прибавил шаг, поравнявшись с двоими впереди. – Слушайте, а если мы, ну, вроде как заступимся, а? Всем юнитом, Макс! Логан против не будет, его Шон  послушает! Наверное… я так думаю, – с несколько большей долей сомнения закончил Ханди.
Макс хотел что-то ответить, но Алекс махнул рукой.
– Нашлись заступники, обойдусь. Сидите уж, а то он и вас вместе со мной… того.
Ханди как-то беспомощно поморщился, а Макс кивнул назад:
– Следи за своим-то! Глянь, шагов на двадцать отстал! Уж не сбегать ли намылился?
Везение Энди со светом нового дня сошло на нет. Заболтавшиеся старшие вспомнили о нем за миг до того, как он решился бы дернуть в боковую улочку.
Ему настолько не хотелось участвовать в намечающемся действе, что вопрос о том, куда он, собственно, намеревался дернуть потом, не пришел в голову. Просто до ужаса не хотелось снова стоять перед Дэлмором и проталкивать липкую слюну в пустынно-сухое горло, ожидая в следующую секунду чего угодно.
Ханди крепко взял Энди за волосы на затылке и приволок обратно, не обращая внимания на просящий вой.
Алекс огляделся.
Они вчетвером стояли посреди бурлящей улицы Квартала, но, казалось, люди и машины обтекали их, подчеркивая иное положение двоих из четверки, их исключенность, подвешенность, неполноправность.
Парень хмуро сунул руки в карманы, шмыгнул носом.
– Да ладно. Чего уж там. Отпираться глупо: пацана я загасил, и… походу, зря. Но нихрена уже не изменишь. – Кеньон выпрямился. – Пусть судит. Адвокатов мне не надо. Идем в семьдесят второй.

Конвоиры отстали, дальше забора не пошли.
А вот сумрачному Алексу и едва передвигавшему ноги Энди пришлось пройти через весь двор под взглядами морановских парней. При появлении отмеченных шум и суматоха затихли, оба шагали сквозь натянутую недобрую тишину…
Моран, взъерошенный и с красными пятнами на скулах, лихорадочно объяснял что-то Дэлмору, который невозмутимо не реагировал на его эмоциональность. Ирландец заткнулся на полуслове, кивнул на въезд во двор:
– Глянь. Эти.
Шон даже не оглянулся.
Жёстким тоном отдал вытянувшемуся в струнку Морану несколько негромких отрывистых приказаний, окликнул еще кого-то, скомандовал еще что-то, и затишье во дворе сменилось бурной активностью, все оказались при деле. Сам Моран побежал в дом, кто-то метнулся к воротам, остальные попрыгали по машинам, двор опустел.
Пять тяжелых джипов пронеслись совсем близко от пришедших в чужой двор не в гости. Их обдало горячей душной пылью из-под колес, двигатели затихли вдали за поворотом, и перед домом осталось всего трое.
Алекс надеялся, что выглядит достаточно дерзко и независимо.
Ни просить, ни унижаться он не привык и не собирался. Суд? Что ж теперь, пусть. Будь Алекс чуть-чуть глупее, он бы думал либо о побеге, либо о том, как понадежнее вырубить парня, которого все вокруг называли лидером, пока он не перешел от суда к казни.
Но Алекс не первый год тут ошивался и на мозги не жаловался.
Сбегать? Очень умно. Во-первых, как будто его не найдут.
Во-вторых, унизительно. И, в-третьих, один из возможных итогов суда – как раз изгнание, так чего рыпаться и мотать всем нервы? Хотя на это рассчитывать особо не надо.
У суда два выхода – изгнание и смерть, а Дэлмор, похоже, решит все жёстко и быстро.
А справиться с ним самому? Ну давайте помечтаем… Алекс не слепой. Он видел этого парня в бою, видел в драке, видел в поединке. Пусть небо обрушится на грешную землю всем своим весом, но никто не сумеет прикоснуться к Дэлмору, пока тот сам этого не захочет.
Итак, будь что будет.
Алекс распрямился, расправил плечи, поклялся, что не позволит себе ни секунды слабости.
Энди же инстинктивно прятался за его широкой спиной, трясся от плохо сдерживаемой паники и мечтал раствориться в воздухе или отмотать всё назад во вчерашний вечер, когда над ним, таким несчастным, не висела дикая перспектива кошмарного суда с жуткими последствиями…
Шон медленно развернулся к ним.
Полновесную минуту он просто молчал, и яркое, звенящее, веселое весеннее утро для этих двоих стерлось, превратилось в немое, тусклое фоновое пространство.
Ровно, информативно лидер произнес, обращаясь к главному обвиняемому:
– Весь Хост из-за тебя в глубоком дерьме, Алекс Кеньон.
Тот, гордясь своей смелостью, ухмыльнулся:
– Да ладно… из-за того, что я сломал мальчишке пару ребер?
Знал он, что там не пара ребер. Знал он, что всё хуже, чем казалось вчера, в запале близкой мести. Не зря же он думал всю ночь, заставляя себя смотреть только в стену и не очень глубоко дышать.
Но… глупо сейчас каяться, ведь правда? Ничегошеньки это не изменит. А бравада, смех смерти в лицо – единственное, что остается, чтобы хотя бы попытаться зауважать себя снова.
Шон очень спокойно ответил:
– Не совсем. Не то чтобы я был расположен что-то тебе объяснять, но ты вогнал в кому сына командира S.W.A.T.а.
Ну что на это скажешь. Ясное дело, неприятно. Ясно, почему переполох и вообще чуть ли не мобилизация. Ясно, что не надо было…
А Дэлмор продолжил, почему-то совсем не злобно, чуть ли не с досадой:
– Ведь ты был неглупым парнем! Таким я считал тебя и вряд ли ошибался.
Как ни храбрился Алекс, волна дрожи прокатилась по позвоночнику. Слишком хрипло для неустрашимого он повторил:
–…Был? – Буквально заставил себя выдавить кривящимися губами: – Убьешь теперь?
Через несколько невыносимых мгновений Дэлмор покачал головой.
– Нет. Но человек, который не может контролировать свою ярость, мне не нужен.
Он поймал над плечом Алекса взгляд дрожащего Энди, который замер, как под прицелом автомата, только подбородок трясся.
–…И ненадежный трусливый лжец, на которого нельзя положиться, мне не нужен тоже.
Как приговор, как вердикт:
– Вон отсюда. Оба.
Алекс как-то тупо и отстраненно сообразил: ага, значит, всё-таки изгнание. Малодушное облегчение животной радостью толкнулось в груди, но разум охладил идиотское ликование.
Одиночка… та же смерть, только дольше. И мучительней. Опять весь этот кошмар: без дома, без прикрытия, без надежного плеча, без денег, без оружия, без еды, без уверенности и смысла… Это чуть ли не более жестоко, чем пуля в голову.
Что ж, значит, заслужил. Долго ли можно протянуть в городе, забитом копами, поделенном другими бандами, чужом и кровожадном, в одиночестве? А, ну да, есть же «компаньон»…
Тот как раз промямлил, пошатываясь от ужаса:
– …К-куда идти?..
Дэлмор дернул плечом, брезгливо поморщился:
– Мне плевать. За пределы Underworld.
– Но… к-как?..
Энди вдруг как-то странно перекрутился, то ли чтобы кинуться к Шону, то ли рухнуть на колени прямо на месте, и весь он – такая смесь ошеломления, паники, неверия, мольбы и плаксивой готовности впасть в нешуточную истерику…
И у Шона, и у Алекса на лицах одинаковое выражение. Им противно.
Первый отвернулся, второй, скривившись, схватил скулящего юнца за плечо и со словами:
– Да утихни ты, ур-род…– потащил его прочь.

Путь к воротам семьдесят второго дома у изгнанников складывался непросто.
Сначала Энди просто отказался передвигать ноги и повис на Алексе, бессвязно завывая и рыдая в голос. Тот с трудом отцепил от себя истерящего парнишку, от чего тот поломанной марионеткой сполз на землю. Из его плача ни слова не разобрать, но он явно убежден, что жизнь кончена. Алекс-то считал, что не так уж это и далеко от истины, но до такой степени наплевать на свое достоинство…
 Неожиданно для себя Алекс тяжело вздохнул – долго ты проживешь теперь со своим достоинством, больно оно тебе нужно. Дурак ты, Кеньон. Может, нечего было ерепениться и выступать, может…
Да какая теперь к чёрту разница. Извинениями пацану рану не залечишь и папаше мозги не запудришь. Расхлебывать Дэлмору придется долго и всерьёз…
Вот только уже без Алекса.
Кеньон сделал шаг к выходу, но чуть не вскрикнул, когда на его ноге мертвой хваткой сомкнулись ладони Энди. Он поднял к Алексу опухшее, мокрое от слез, жутко грязное лицо и простонал:
– Не уходи! Не б-бросай меня, Алекс… умоляю! Я не… я не хочу один! Не смогу, не хочу… Алекс… пожалуйста.. как же я?.. Господи!.. Алекс…
Эти слова, пробившиеся сквозь жалкие всхлипы, тронули что-то в душе парня, который когда-то потерял младшего брата. Он беспомощно поморщился, сплюнул в сторону, резко высвободился из захвата, от чего Энди просто распластался в пыли, и… крутнувшись на месте, пошел назад, к дому.
К Шону, стоявшему у ступеней крыльца.
Несмело, ломая инстинктивный страх, Алекс всё же окликнул:
– Шон?
Тот снова навел на парня свой холодный взгляд.
– Ты еще здесь, Кеньон?
Алекс быстрым извиняющимся жестом поднял ладони:
– Я уйду!.. Дай мне одну минуту, – попросил он.
– Время пошло.
– Я… я не про себя. Насчёт меня-то всё ясно, облажался и всех затянул, понятно. Я уйду, тут без вопросов. Но… – Алекс кивнул назад, на Энди, воплощение сломленности. – Вот он… он ведь совсем еще зеленый. Одиночка, изгнанник, да он просто не… Ну хреново же ему там будет, ты сам понимаешь.
Сбивчивая речь прервана кратким вопросом:
– С каких пор тебя это волнует?
– С тех самых, как я его подставил, – честно признал Алекс.
В его глазах, таких до того неробких, появилась нотка просительности. За себя просить он и не вздумал бы.
– Шон… нет, я не спорю, ты решил, это факт… но насчёт него – может, передумаешь?
Большого труда ему стоили такие слова. Но лидеру всё равно.
– Нет.
Алекс опустил голову. Ясно.
Бывший Хостовский пожал плечами и, всё так же сгорбившись, повернулся, чтобы уходить, но услышал свое имя за спиной и резко оглянулся.
Шон, не глядя на него, медленно и тихо произнес:
– Виноваты вы оба. Но он – больше.
–…Что?
 Алекс чуть не поперхнулся – в каком это смысле? Избил-то Ингла вовсе не Энди…
– Ты психанул. Занесло, все мысли из головы вышибло. Сорвался.
Дэлмор помолчал, неожиданно признался:
– Мне это знакомо. Знаю я таких. – И совсем уж внезапно: – Я сам такой. Иногда. Редко.
 В его глазах воспоминание о чем-то весьма конкретном, не дающем покоя.
– Да, думать надо было, Алекс, но… но тебя-то, если честно, я в чем-то могу понять. А вот он… типчик оказался с гнильцой. О долге понятия не имеет, за шкуру свою дрожит, врет, как на допросе, изворачивается… У него было простое задание, и он не справился. Всего-то нужно было тебя сдержать. Если своих сил мало, так с помощью, столько способов... не дать осатаневшему тебе пройти в бункер. Если бы он элементарно поднял тревогу, тебе бы помешали, и ничего бы не случилось. Ни с Джереми, ни со всеми нами в итоге, ни с тобой конкретно. Ключевой момент в этом дерьме - не ты с твоей яростью, а он со своей трусливой подлостью. Нет, Кеньон. Ты за него даже не проси. Он сюда не вернется.
Лидер абсолютно уверен, приговор окончательный.
Алекс благодарно улыбнулся: за это объяснение, за слова о понимании. Как будто всё еще как было.
– Понятно…
Совсем иначе звучит, и уходить стало почему-то неимоверно трудно, какая-то муть перед глазами, с чего бы это, а внутри-то как болит… Бля, зачем возвращался, только хуже. Вот будет номер рухнуть тут не хуже этого слизняка Энди! Боже, дай сил смыться отсюда с прямой спиной.
Вслед еще раз:
– Он – никогда. А вот ты…

Так быстро Алекс не оборачивался никогда в жизни. Плевать на невозмутимость.
– Что?! Что – я? – И не притушить этот свет в глазах, свет надежды.
Еле заметная улыбка на дне зрачков парня, умеющего принимать верные решения и вовремя исправлять другие. Всё еще всерьёз, всё еще прохладно, строго, но ему приятно говорить то, что он говорит:
– Твое изгнание временное, Алекс Кеньон. Тридцать дней.
– Правда?!
Так не бывает. Так не бывает.
– Поразмыслишь. Научишься себя сдерживать. Чтобы сначала мозги, потом кулаки. И тогда можешь вернуться.
Алекса все-таки пробило.
– Ты… ты серьёзно?– почти шепотом.
Ни ярость Шона у бункера, ни его отчужденное презрение позже, во время суда, не отражались видимым образом на самообладании жёсткого, сильного парня, но сейчас его голос срывался.
Шон поднял бровь:
– Я что, идиот? Терять такого человека, как ты, из-за одной ошибки?
– Шон… – Нет слов. Только очень тихое, сжатым горлом: – Спасибо.
– Вали отсюда, Алекс! – Резкий жест несуществующего раздражения. – И чтоб я тебя месяц не видел. Вляпаешься во что-нибудь за это время – это будут лично твои проблемы.
– С-само собой!
Губы сами расползаются в глупой радостной улыбке. Алекс сглатывает что-то несолидное, мальчишеское – оказывается, есть в загрубевшем уличном парне странная искрящаяся легкость, которая пробила себе путь наружу, к границе самоконтроля, и из-за чего?
Из-за малости. Из-за того, что не убили. Из-за того, что кто-то озаботился встать на его место и попробовать понять. Из-за того, что, оказывается, его ценят и могут простить ошибки. Неужели этого мало?..
Он даже шагает теперь не тяжело, а как-то пружинно, легко, вот только еще одно.
– Шон!
Тот уже со ступенек:
– Бля, ну что еще?!
Алекс Кеньон, где твои щиты? На лице непривычная, солнечная улыбка, и неловкость, и благодарность, и радость, и вина…
– Шон, я… мне правда жаль. Поверь. Очень. Я хочу, чтоб ты знал. Я не думал, что так всё обернется, такой херней для всех! Если я только могу хоть что-то сделать, как-то исправить…
Шон вздыхает:
– Да мне б самому разгрести. – И притворно злобно: – Всё. Тридцать пять дней.
– Нет-нет-нет! Уже ушел. – Шагах в десяти, одними губами: – Шон, спасибо…
– Исчезни уже, Алекс. Передумаю.

С порога дома Дэлмор наблюдал за тем, как Алекс рывком вздергивает невменяемого Энди на ноги, тащит его за шиворот к выезду со двора.
Он уверен, что парень не бросит глупого слабого мальчишку, будет так же тащить его на себе весь свой срок, весь месяц – как наказание, как способ очистки совести. Устроит его, как сможет, сделает всё, чтоб тот сумел прожить и дальше, уже самостоятельно. Больше он для него ничего сделать не в состоянии, да и не должен.
А за воротами их встретили те двое, Ханди и Макс. Всё это время они стояли и ждали решения лидера с ничуть не меньшим волнением.
Шон видел, как кидаются они навстречу Алексу, обеспокоенные, хмурые, как всё это сменяется удивлением, а затем и неподдельной радостью за друга. Они смеются втроем, конвоиры хлопают изгнанника по плечам, коротко обнимаются. Потом, спохватившись, выгребают из карманов все деньги до мелочи, суют в руки отпирающемуся Кеньону, еще оружие – тоже отдают, и шесть обойм, всё, что есть, и ключи от максовой любимой тачки, вернешься – отдашь, а нет – так и хрен с ней, тебе там нужнее.
Шон улыбнулся.
Вряд ли Алекс и Энди поселятся далеко от Полосы. Вряд ли их оставят без поддержки. Вряд ли у Алекса есть шанс ощутить себя настоящим изгнанником. Вряд ли это – настоящее наказание.
Но карать других за то, в чем грешен сам… это подло.
Кеньон, по сути, легко отделался.
Насчёт самого себя Шон был уверен в обратном.

На первый взгляд, в поведении Дэрека изменилось не так уж много.
На Хост свалилось немало неприятностей. В городе от поставленных на уши копов было не продохнуть, их усиление влекло за собой сложности со снабжением Underworld многими необходимыми вещами. Скудные внутренние запасы Зоны были очень и очень исчерпаемы, их трогать Дэлмор запретил на случай блокады, и приходилось жить почти в военном режиме.
За Полосу выходили на охоту лишь самые опытные, большими группами, остальным, тем более младшим, совать нос наружу было строго воспрещено. За авантюрным сбродом нужно было бдительно следить, крепко думать, кого и куда послать за жратвой, сдерживать тех, кто желал взять то, что ближе: имущество немногочисленных торговцев, отваживающихся тянуть бизнес в этом необычном районе скорее от безысходности. Не всем же так везло, как Дэну Карригану…
Одним словом дел было много, и это слабо сказано.
В круговерти бесконечных проблем за несколько суматошных дней Дэрек ни разу никого не подвел. Как всегда, на лету ловил короткие приказы лидера, поставленные задачи выполнял толково и быстро, по своему обыкновению проявлял инициативу, но всегда разумно и в тему.
Упрекнуть его было не в чем. Абсолютно.
Вот только он молчал.
Нет, он никого вроде бы не избегал. Дверями демонстративно не хлопал. Был доступен по коммеру в любое время суток. Не грубил. Если орал, то на подчиненных и по делу.
Но если он находился «У Дэна», и входил Шон, Дэрек ровно здоровался, уточнял рабочие моменты и минут через десять уходил в гараж возиться с какой-нибудь тачкой. Если Шон заходил в гараж к Нику, и там был Дэрек, у него минут через десять появлялись дела дома. Если приход Шона заставал Смита в холле перед телевизором, он минут через десять исчезал на кухне под железным предлогом пожрать. Если кто-то, кроме Бэсс, тоже хотел есть, Дэрек забирал еду в свою комнату. Минут через десять слегка напряженной тишины. А заходить друг к другу в комнаты без поводов и приглашений у них было не принято.
Корректно, внешне спокойно, непробиваемо.
Он не хотел общаться. Он будто больше здесь не жил, а только работал. Легкий прищур, взгляд сквозь и мимо. Холодный, отстраненный, чужой наёмник, который никого не пустит в свою душу. Закрыт наглухо.
Не посвященной ни во что Бэсс было не до таких деталей, она вообще в такие неспокойные моменты с парнями пересекалась редко. Рой один раз попробовал окликнуть Дэрека, но успел только произнести имя. Тот медленно обернулся и смерил светловолосого таким взглядом, обжег такой улыбочкой, что Рой обреченно заткнулся.
А то, что происходило между Первым и Вторым, было утоплено до поры до времени на глубинный уровень невысказываемого. Оба понимали, оба молчали, оба чего-то ждали, вот только чего – вряд ли кто-то из них знал. По негласному договору оба подчеркнуто обменивались за день едва ли десятком слов. Внешняя напряженка – отличный повод отложить разговоры.
Дэрек улыбался только тогда, когда знал, что Шон его не видит.
Улыбался ему в спину. Эта улыбка была презрительной, ядовитой и злой. Шон не мог видеть, но он ее чувствовал.
А Дэрек этим фактом наслаждался.

***

Дверь в кабинет Джона Карпентера распахнулась от сильного толчка, под аккомпанемент гневной речи секретаря на пороге возник Ингл-старший.
Он отсёк шум коридора не менее мощным ударом, даже стекло зазвенело, напористо прошествовал к столу. Джон, помрачнев, поднялся навстречу. Во всем облике обычно невозмутимого Ингла ярко сияла нервозная, надломленная энергичность, он явно был на грани срыва.
Не дав Карпентеру и рта раскрыть, с горячечным блеском в глазах прямо заявил:
– Я знаю, что ты что-то знаешь.
– Разумеется, – аккуратно подтвердил Джон. – Расследование идет полным ходом, отслеживается ряд версий, куча народа работает день и…
– Херня! – не дослушал Ингл. – Джон, ты знаешь больше, чем говоришь мне. Я просто чую, меня не обманешь.
Он сделал паузу, сверля Карпентера взглядом, и вдруг… резко потух. Согнулся, словно на плечи рухнула огромная тяжесть, между бровями залегла горькая морщина боли, губы дрогнули, пропуская мучительные слова:
– Джереми ведь мертв, да?
Карпентер вздрогнул, а Ингл ищуще вглядывался в его лицо, ловя отзвуки ответа, хоть какого-нибудь ответа. Его так измучила неизвестность.
– Он… ты именно это не говоришь мне, ведь так? Не надо, я смогу, я просто хочу знать, Джон, пожалуйста…
Карпентер, наконец, очнулся. Встряхнул готового сломаться от тревоги отца за плечи:
– Он жив! Питер, он жив. Это я знаю точно.
Болезненная радость зажгла зрачки мужчины, но заговорить снова Карпентер ему помешал, резко и без колебаний:
– Питер, послушай. Дело поручено мне. Ты сам меня просил заняться лично. Я это и делаю! Я работаю, Питер. Я знаю Джереми с пеленок, я не меньше, чем ты, хочу, чтобы он вернулся домой. Я работаю. Да, информация есть, но ты прекрасно понимаешь, что никаких подробностей разрабатываемого дела я тебе не скажу. И ты бы мне не сказал, будь всё наоборот. Одно я тебе обещаю – Джереми вернется. Я в это верю, и у меня есть к тому основания. Верь и ты, Питер. Хорошо?
Ингл опустил голову, долго молчал. Потом медленно кивнул и пошел к выходу. Задержался на пороге:
– Джон…
– Питер. Всё будет хорошо. Подожди еще немного. Твой сын… он – в надежном месте.
Ингл ушел, а Карпентер долго смотрел за окно.

Привычным жестом Тревис проверил работу приборов, гроздьями нависающих над постелью, где неподвижно вытянулось замотанное бинтами тонкое тело бедного мальчика.
Мерный писк механизмов, шипение гофрированной трубки аппарата вентиляции легких, гудение мониторов – вот и все звуки в комнате. Снаружи, правда, кутерьма и беготня, обычная суета шумного района, забитого машинами, мотоциклами и полными энергии людьми. Но в Клинике предусмотрительно установлены звукоизоляционные стеклопакеты.
Тревис в который уже раз затаенно вздыхает. Трудно удержаться и не сравнивать степень оснащенности своей полузаброшенной муниципальной амбулатории, где остались одни энтузиасты-бессребренники, и этого места, где аппаратура в наличии чуть ли не вся, какая бывает, даже томограф, даже ожоговый бокс за полтора миллиона долларов. Места, где дорогущие и редчайшие медикаменты охапками навалены в ящиках по углам, где не соблюдается куча инструкций и предписаний, но чисто, удобно и всё под рукой.
Тревис сам себе не признается, что его часто подсознательно подмывает бросить неблагодарную работу на придирчивое и прижимистое государство и, махнув рукой, перебраться сюда. Ведь кто, как не он, был консультантом при создании этой Клиники, девчонок здешних натаскивал до твердого уровня профессиональных медсестер.
А вообще, ему давно безумно интересно – в тот день, когда много лет назад дверь его кабинета распахнулась от удара ноги, и один парень занес на руках другого, окровавленного и почти безжизненного – в тот момент жизнь явно изменилась, масштабно, необратимо, вот только в какую сторону, к добру или совсем наоборот? Чем кончатся отношения с типами из Outlaw Zone, в которых он успел уже увязнуть по горло?
Больше того, господи боже, если их – откровенно загадочного Дэлмора, юморного светловолосого бывшего наркомана, и даже мрачного живучего Смита – долго не видно, то Тревис ловит себя на том, что ему скучновато…
От раздумий отвлек Шон. Неслышно вошел, шагах в двух от Тревиса обнаружил свое присутствие вопросом:
– Ну как он?
Врач вздрогнул, выругался сквозь зубы.
– Да так же.
– Никаких сдвигов? Четыре дня прошло.
– Может пройти и четыре недели без всяких сдвигов. И четырежды четыре. И год. Кома в результате черепно-мозговой травмы – слабо предсказуемая вещь.
– То есть…
Шон не договорил, оглядывая парнишку под белой простыней.
Волосы жидкими прядками выбивались из-под бинтов, прозрачные трубки тянулись из уголка рта, из носа, руки смирно лежали по бокам тела ладонями вверх, как-то очень неестественно, никто не лежит так по своей воле.
Тревис повел плечами, не ответил. Чего тут скажешь, жалко конечно, но…
На столике у постели что-то слабо звякнуло. Тревис перевел взгляд – инъектор. Раньше тут было пусто.
– Введи ему.
Подавив желание взять инъектор с прозрачной жидкостью в руки, Тревис осведомился:
– Это еще что за…?
Шон ответил не сразу. Сел на другую кровать, сцепил пальцы, помедлил немного под испытующим взглядом врача.
– Ты помнишь «Death Arrow»?
– Ну да. А при чем здесь… – но он уже сообразил. – Это та сыворотка? Антивирусное противоядие?
– Именно. Осталось немного с тех времен.
– И какая связь? Если ты еще не понял, у мальчишки не вирус, а повреждение мозга, и…
– Тревис. Не считай меня кретином. Лучше сядь и подумай: насколько реально при современном состоянии медицины, даже военной, создать нечто, что остановит заразу, которая крушит даже не клетки, а гены? Создать саму такую заразу, кстати, не в пример легче, ломать нетрудно, а вот восстанавливать…
Парень сделал долгую паузу, а Тревис лихорадочно соображал, что же он имеет в виду, а когда дошло, врач действительно сел. И хорошо, что стул попался под руку.
– Что?! Ты хочешь сказать…
Шон был не в настроении для драматических эффектов. Ровным голосом продолжил:
– Эта сыворотка содержит элементы моего, как ты говоришь, агрессивного генома. Она сделана на заказ, специально для той ситуации. Тех, кто над ней работал, по окончании синтеза я уничтожил. Но это неважно. Тревис. Если прямую инъекцию моей крови взять за сто процентов, то эта штука – процентов пятнадцать, гораздо слабее. Обработка не та, упор был действительно на ликвидацию вируса, а не органических повреждений. Я помню, ты против того, чтобы я вводил ему кровь. После этого через две минуты он встал бы здоровым, невредимым, и, согласен, довольно ощутимо затронутым. А мне, кстати, пришлось бы ввязываться в кучу ненужных объяснений одному знакомому…
 Шон оборвал сам себя.
– С этой сывороткой будет иначе. Она не излечит его полностью, просто даст толчок. Выведет из комы. А дальше пусть его лечат где угодно, подальше от моей территории. Особых вопросов возникнуть не должно, и глубокую экспертизу ему вряд ли сделают сразу, а со временем всё чужое, в смысле – мое, организм абсорбирует.
Тревис расширенными глазами уставился на невинную жидкость, промямлил:
– Да?
– Это выход. Я не могу держать сына Ингла здесь дольше. Риск уже зашкаливает. Следствие докопалось до двоих безмозглых уродов, которые взяли мальчишку, сбежавшего из дома, чтобы пошляться всласть без контроля любящих родственников. Он от них тоже смылся, но они успели утащить его в район Холмов, на самый юг. Связать это всё с Джанк-Ярд – простая логика, там больше нет ничего, куда он еще мог податься? Еще сегодня копы будут шерстить джанков. И я уверен, кто-то точно ляпнет, что забрал его оттуда Смит, или его опишут, а Ингл сообразит, и тогда… всё.
Рассуждения Тревис пропустил по периферии сознания, его больше интересовало то, что лежало перед ним на столике.
– Стой-стой. Подожди. Процентов пятнадцать? Считаешь, подействует? – очень неуверенно выдавил врач.
Шон пристально посмотрел на него и совсем не весело усмехнулся.
– Вспомни, о чем ты вообще говоришь. Сто процентов, Тревис, это обратный билет со станции Смерть. Даже если тут всего пятнадцать, это подействует.
– Ну ладно, пусть так…
Тревис мучительно пытался прикинуть последствия воздействия, не только исчезающе мало изученного, но и в принципе весьма условно укладывающегося в привычную картину реальности.
– Ну допустим, ширну я его этим… этой… и что? Эффект явно слабее, ведь правильно? Немного… Ну очнется он, ладно, ну затянутся у него царапины, максимум, ребра срастутся. Еще раз – и что? Башка-то треснутая всё равно останется. И в ту же кому он нырнет обратно моментально, от первого ухаба на неровном асфальте! А, ну да, это ведь будет уже не на твоей территории…
Шон промолчал, но Тревис почему-то пожалел о последней сказанной фразе.
– А наблюдатель из тебя неважный, – наконец, отреагировал Дэлмор. – Смотрел бы ты лучше, заметил бы, что восстановление идет по нисходящей. Основной упор – на самую опасную рану. Умно, кстати, сделано, за это моим создателям отдельное спасибо. Так что башка у Джереми как раз зарастет, пятнадцати процентов на это хватит, а вот ребра и царапины – вряд ли. Но это уже, в конце концов, мелочи.
Он встал, шагнул вперед, чуть подтолкнул столик в проходе так, что инъектор подкатился совсем близко к Тревису. Повторил:
– Введи. Или я сделаю это сам.
Тревис инстинктивно подхватил инъектор, замер, потом поднял голову, посмотрел на Шона снизу вверх. Нахмурился, будто осознавая что-то настолько грандиозное, глобальное, что не помещалось в сознании. Протянул дозу сыворотки на открытой ладони, демонстрируя, чтобы в точности знать, что они оба говорят об одном и том же.
– Шон! Ты… – Как же он был растерян в этот момент. – Ты хочешь сказать, что… что… что…
– Тревис?
Негромкий оклик слегка отрезвил врача, и он смог сформулировать:
– Эта сыворотка. Ведь она остановила «Death Arrow». То есть это вылечило заболевших. То есть это предотвратило новые случаи, здоровые прошли профилактику. То есть… – Ему было трудно выговаривать шокирующие его слова. – То есть получается, что… если все… если каждый…
И Тревис еле слышно выдохнул в суеверном ужасе:
– …Мать твою, ты взял и заразил собой несколько тысяч человек?!!
Шон не ответил.
Только чуть улыбнулся, и серые глаза едва заметно блеснули. Отвернулся и ушел.
А Тревису стало по-настоящему страшно.
Правда, потом он встряхнулся, с усилием отогнал от себя видение армии Апокалипсиса и даже нервно хихикнул, твердой рукой вводя светлую жидкость в систему:
– Ага, ну тогда одним больше, одним меньше, какая нахер разница…

Питер Ингл опять сидел в кабинете главы NYPD, несказанно нервируя того своим присутствием.
Карпентер исчерпал все доводы разума, но успокоить не сумел, и, в принципе, вполне мог понять, почему – отец, который вконец извелся, слишком живо напоминал Джону его самого в том памятном состоянии, когда ему представилось осуществимой идеей явиться в Неподконтрольную Зону лично и предложить Дэлмору проникнуться его проблемой.
Ингл, правда, явно до такого не дошел бы, но адекватность терял стремительно. После периода бурной активности, когда от его хаотических перемещений по комнате у Карпентера чуть голова не закружилась, офицер перешел к фазе ступора и с отсутствующим видом грыз ногти.
Оба вздрогнули от телефонного звонка.
Карпентер, злясь на себя, раздраженно ткнул в кнопку громкой связи – Ингл давно уже требовал от него общаться с подчиненными именно так, чтобы быть в курсе всего.
Грубо рявкнул:
– Что?!
Из динамика донеслось через потрескивание:
– Карпентер?
Мужской голос, молодой… Ингл нахмурился. Странно, почему не «мистер», не «сэр»? Несмотря на незначительность детали, это цепляло сразу.
А реакция самого Карпентера вообще не уложилась ни в какие рамки. Он рванулся к телефону, одной ладонью с размаха хрястнул по корпусу, отключая громкую связь, другой сдернул с рычага трубку и судорожно прижал к уху, чуть не уронив.
– Да! Я слу…
Ингл вскочил, но Карпентер резко махнул рукой, буквально превратившись в слух. Он вставлял только краткие реплики:
– …Он? …Слава бо… Уже?.. Где?.. Я не… Как?.. Повтори, пожалуйста… Да… Стой!
Когда он отвел в сторону издающую гудки отбоя трубку, на его лице отразилось разочарование, но гораздо больше было облегчения и еще чего-то такого, что заставило Карпентера еле слышно договорить то, что он не успел:
– …Спасибо.
Потом Джон поднял глаза на Ингла:
– Вставай. Поехали. Джереми в больнице Святого Патрика. Просит не очень ругаться и бананов.

***

…В залитом утреннем солнцем парке шумно.
Спокойный, благопристойный район, идиллическая картина: чистенькая яркая лужайка, разноцветный пластиковый детский городок и толпы веселой ребятни, облепившей конструкции горок, сетчатых стен и башенок со всех сторон.
Родители держатся поодаль, сидят на траве или скамейках, следят за отпрысками, иногда с видео или фото в руках; тут и там – корзинки с едой, расстеленные на земле цветастые скатерти.
На игровой площадке дым коромыслом – хаотичная визжащая беготня, суматоха, суета сует. Почти невозможно уследить за конкретным участником кутерьмы: все кричат, смеются, плачут, лезут вверх, сползают, ушибаются, вскакивают, толкаются, хохочут, хнычут, и всё это одновременно и нескончаемо. Некоторые матери и отцы не оставляют детишек без присмотра, помогают маленьким, пытаются как-то контролировать кипучую деятельность, но их окрики тонут в океане ликующего визга, плача, смеха.
Никто не обращает внимания на еще одного человека, подошедшего к детскому городку со стороны деревьев.
Парень молод, как почти все здесь, одет неброско и просто, он не выглядит подозрительно. Если б он выискивал кого-то или глазел на детей, бдительные родители среагировали бы. Но он явно знает, зачем он здесь, у него есть цель.
Парень медленно преодолевает завихрения малышей под ногами, приближается к модели средневекового замка, многоэтажному сложному сооружению с мостами, переходами, комнатами и террасами, где так и кишат воинственные ребята чуть постарше, шести-девятилетние рыцари и разбойники с пластмассовыми мечами. Он смотрит вверх, туда, где у перил задержался, будто споткнувшись на ровном месте, мальчик в пыльных джинсах и яркой маечке, весь потный и раскрасневшийся от активной игры.
Ребенок замер на помосте метрах в трех от земли и почему-то неотрывно уставился на незнакомого человека внизу, молча, зачарованно…
Парень несколько секунд изучает мальчика, потом протягивает руку:
– Тебе помочь слезть?
Даже так, с поднятой рукой, он не достает до желтого моста второго уровня, до сбитых кроссовок мальчишки.
Но тот качает головой:
– Нет, не надо. Я сам.
Не спрашивая, зачем ему вообще слезать, ребенок ловко приседает, проскальзывает между ограждениями и повисает на безусловно опасной для себя высоте. Парень стоит в шаге от него, наблюдает, не делая попытки поймать. Это не нужно.
Мальчик без колебаний отпускает опору, мягко приземляется, естественным и правильным движением гасит энергию в перекате и встает на ноги.
Шум словно отступил. Люди обтекают этих двоих друг напротив друга.
Парень, как взрослому, подает мальчику ладонь:
– Здравствуй.
Тот серьёзно, с достоинством отвечает на рукопожатие.
– А я тебя знаю.
– Правда? – парень удивлен.
– Ты мне снился. Я тебя помню.
– Вот как…
Парень хочет что-то спросить, но вдруг рядом раздается крик, в котором бьется паника:
– Коди!
Оба оборачиваются, в глазах мальчика мелькает что-то вроде досады.
– Коди! Немедленно иди сюда!
Мужчина шагах в четырех от них едва справляется с дрожью. Не отводя взгляда от лица парня, он повторяет тоном приказа, замешанного на ужасе:
– Сюда, я сказал! Отойди от него, слышишь? Иди к матери! Коди!
Мальчик с явным сожалением смотрит на гостя, словно извиняясь. Тот понимающе кивает, легким движением касается плеча Коди, подталкивая его вперед.
От этого касания отца ребенка передергивает, как током.
Коди медленно, оглядываясь на каждом шагу, уходит, а двое мужчин остаются в тени замка.
– Чего ты испугался, Мэтт? – усмехается гость. Он чувствует себя свободнее, чем парализованный от растерянности собеседник. – Ты же не думаешь, что я мог причинить мальчишке вред? Он ведь мой… – парень подыскивает слово. – …Крестник, что ли.
Мэтта передергивает от его улыбки.
– Что тебе надо?!
Шон неторопливо приближается, останавливается прямо перед ним. Чуть подавшись вперед, шепчет:
– Твою душу.
И, насладившись выражением лица случайного знакомого, смеется:
– Расслабься, идиот… Ты ведь до сих пор коп? Оно и видно. На самом деле мне нужно только несколько честных ответов. На это – после всего – я могу рассчитывать?
Они сидят на лавке около пруда.
Площадка почти скрыта кустами, но там снова мелькает фигура Коди. Мэтт нервно курит одну сигарету за другой.
– Ч-чёрт… Не могу же я рассказать тебе всю жизнь сына за пять лет.
– И не надо. Я спросил о другом: есть ли в нем что-то… особое?
– Зачем тебе это, Дэлмор?
Пальцы дрожат, зажигалка летит на землю.
– Мэтт. – Голос Шона холоден. Наклонясь вперед, он смотрит туда, за кусты, и от этого Мэтту очень не по себе. – Ты неправильно говоришь со мной. Ты знаешь, кто я, и, возможно, догадываешься, что меня не надо злить. Кроме того, насчет Коди… Не хочу сказать, что имею на него какие-то права, но я имею отношение к тому, что он жив. Это ты не отрицаешь?
– …Нет.
– Тогда ответь мне.
– Он… господи, да! Коди, он… ну, не совсем, как все. Боже, я ни с кем об этом не говорил, мы с женой вообще делаем вид, что ничего нет. Сейчас уже легче, но вот в то время… Ему тогда был годик. И после… он стал бурно расти, не осталось и следа болезни, ничего. Коди не болел детскими хворями, ни одной. Даже когда в садике вся группа слегла с гепатитом от негритянского отродья, Коди это обошло.
Шон внимательно слушал, а Мэтт захлебывался словами.
– Кошмар был, когда он сломал руку, слетел с велосипеда в четыре года. Мы повели его к врачу, наложили гипс, через неделю проверили рентгеном, начался ли процесс срастания, он должен был занять два–три месяца. …А он уже закончился. Я еле сумел списать всё на путаницу в сроках в документах.
Гринуолл на миг вскинул глаза на Дэлмора, снова отвернулся.
– …Коди мало ест. Мало спит. Много двигается, очень много. Учится прекрасно. Ему всё легко дается, будто он не учит, а вспоминает. Он жесток и аномально силен физически. Сейчас его уже никто не задирает – знают, но мне пришлось выплатить немало компенсаций родителям тех, кому Коди ломал ребра, руки, ноги, пальцы… Иногда я его боюсь. Дэлмор!
Мэтт развернулся всем телом, встряхнул бы, если б заставил себя прикоснуться к тому, в ком ровной стеной пылало пламя, искорку которого он видел в своем ребенке.
– Что ты сделал с моим сыном?
– Я не знаю, – задумчиво ответил темноволосый. – Правда не знаю. Спас. Оставил жить. Заразил. Изменил. Думай, как хочешь. Можешь обвинять меня, ненавидеть, мне всё равно. Ничего уже не исправить. Коди не будет, как все. Как я – он тоже не будет, не давай никому стрелять в него, как ты тогда стрелял в меня. Он – умрет.
Шон покосился на замершего Мэтта.
– Интересно, какой сын устроил бы тебя больше: обычный, но мертвый, или такой, но живой? …Отвечать не надо.
Он встал, пристально посмотрел Гринуоллу в глаза.
– Я ухожу. Возвращаться не планирую, можешь не переезжать и не менять замки. Надо будет – всё равно найду. Но вот что – послушай меня, Мэтт, это важно. Твой сын… воспитай его хорошо. Ты понял? Очень хорошо, правильно. Чтобы он знал, как надо и как нельзя. Чтобы мне не пришлось однажды пожалеть о том, что я тогда для него сделал. До встречи, Мэтт.
А тот долго провожал взглядом жуткого человека, который вряд ли имел право называться этим словом. Того, кому он когда-то в минуту отчаяния доверил самое главное, самое важное, и кто вернул ему уже ушедшего за грань сына, вернул определенно не тем, каким тот был рожден.
Благодарить ли его за это или ненавидеть, Мэтт Гринуолл искренне не знал. Только очень хотелось верить, что ему, как отцу, действительно хватит сил сделать из Коди человека.
В этом случае выражение переставало быть метафорой.

***

…Стол в рабочем кабинете Карпентера был освобожден от бумаг и заставлен пустыми бутылками. Ингл полулежал в кресле, уставившись мутным взглядом в какую-то точку над плечом Карпентера, а тот задумчиво вертел в руках бокал с полурастаявшим льдом.
Оба были пьяны.
Суматоха осталась позади, операция свернута, сотрудники распущены по домам, и Джон пару часов назад уже запирал в сейф документы, когда Ингл молча вошел, прикрыл дверь и бухнул на стол объемистый звякнувший пакет.
Теперь они успокаивали себе нервы. Пытались.
Разговор шел как-то слабо, ничего, кроме дежурных фраз и надуманных неловких диалогов, не получалось. Натянутость вела к тому, что оба все больше прикладывались к спиртному.
Последние минут двадцать Ингл не произнес ни слова, видимо, нейтральные темы исчерпались. Карпентер боролся с дикой сонливостью, навалившейся на плечи давящим грузом, усталость давала о себе знать. В голове стоял гулкий туман, в глазах почти двоилось.
Поэтому он не сразу понял смысл этой тихой фразы Ингла.
– А ведь я узнал голос, Джон.
– …Что? – встряхнулся Карпентер, холодея. Ингл бесстрастно повторил, продолжая пялиться в никуда:
– Тот голос. Я знаю, с кем ты говорил.
Молчание долго висело в прокуренном воздухе.
– И что?
Двое мужчин не смотрели друг на друга. Упорно отводили глаза. Каждый из них разговаривал с противоположной стеной.
– Как тебе сказать. – Ингл щелкнул зажигалкой. – Может быть, меня не должны касаться твои методы работы. Может быть, мне не стоит лезть. Может быть, то, что этот тип звонит тебе по внутренней линии – это нормально. Может быть, я что-то упускаю в своем отношении к жизни, и у тебя есть веские причины вести себя так, и не иначе…
Он вдруг резко сорвался на крик:
– Но сейчас это и мое дело тоже! Что ты творишь, Джон?! Если ты играешь с Зоной в лице этого убийцы – дьявол с тобой, с ним, со всеми вами! – Ингл впился в Карпентера воспаленным взглядом, проорал: – Во что ты вмешал моего сына?!!
– Я?! – Джон не собирался уступать. – Я никого ни во что не вмешивал! Может быть, кое-кому следовало бы лучше следить за мальчишкой? Или хотя бы объяснить ему, что город это не полянка с цветочками?!
– Джон…
Разумеется, отец сам давно себя в этом обвинил, но Карпентеру было не до тактичности.
– Да! Мне, чёрт возьми, приходится изображать дипломата, потому что далеко не всё и далеко не всегда можно решить силой! Особенно с этими! Ты не хуже меня представляешь себе, что они такое – и война с Underworld кажется тебе хорошей идеей?! Да, я говорил с ним, но я понятия не имею, откуда у него этот номер. Питер, мальчик в безопасности, практически в порядке, какое тебе нахрен дело до подробностей?
Ингл как-то сгорбился, сцепил пальцы, проговорил с трудом, не обвиняюще, а с болью:
– Боже, ведь мы с тобой давно знакомы. Ты можешь мне доверять. Клянусь, я… пойму, ведь это из-за меня! Джон… чем ты заплатил ему за Джереми?
Ингл поднял голову и очень удивился при виде нервной улыбки Карпентера.
– Заплатил? То ты говоришь – игры, теперь торговля… Странно ты себе всё представляешь. Хотя страннее, чем есть на самом деле, никто не придумает. – Он устало вздохнул. – Знаешь, Питер, я ничего объяснять не буду. Слишком долгий получился бы рассказ. Пожалуйста, поверь – я не предатель.
– Но я не…
– Ты именно. Но я не в обиде. На твоем месте я б тоже задумался. Всё настолько сложно, что… нет, я даже сформулировать не могу.
– Этот ублюдок тебя шантажирует? Я тогда…
– Питер, этому ублюдку я обязан жизнью Джессики. Немедленно забудь, что я сказал.
– Что?
– …А ты – жизнью Джереми.
Ингл хватал ртом воздух.
– Ему?! Что ты такое несешь?!
– Прими как данность. Если б не его добрая воля, твоего сына уже б не было. Я знаю, что говорю.
– Но… это бред.
– Всё очень сложно. Ситуация запутанная до жути, и если ее кто-то контролирует, то это явно не я. Но… меня устраивает результат. Питер, если ты подумаешь, ты скажешь то же самое.
– Я не понимаю.
– Я тоже. –Карпентер закрыл лицо руками, оперся локтями на стол, из-под ладоней глухо прозвучало: – Боже мой, Питер, он странный парень, он страшный человек… Рядом с ним я чувствую беспомощность. Игра – да, но играет он, а не мы с ним. У него все козыри, но он их не использует, ни разу еще, ни разу! Но я знаю, что они у него, и он это знает…
Джон опустил руки и пристально взглянул на Ингла.
– Так. Хватит. Это плохой разговор. Мы с тобой действительно давние друзья, Питер, я тебе доверяю, поверь и ты мне сейчас. У тебя может сложиться неверное впечатление о случившемся, но пожалуйста, пойми меня. Тот, кого ты слышал, не причастен ко всей этой истории, как бы это ни выглядело. И если ты замышляешь какую-то месть…
Зрачки Ингла сузились.
– …То воздержись! Не делай ошибки. Ее трудно будет исправить. Это как огонь – в малых дозах полезен, но если полыхнет… Поверь мне, пожалуйста.
– Джессика…
– Да. Он мог ее использовать, но не стал. И Джереми тоже. Вместо того чтобы назвать тебе цену, он отвез его в больницу. Джереми ведь рассказывал тебе о «папином знакомом», он его даже не испугался. И Джессика до сих пор рисует на картинках фигуру, от которой лично меня кидает в дрожь, а она сама на этих картинках протягивает ему цветок…
– Джон, ты пьян.
– Не больше, чем ты. Питер, я не знаю почему, но этот человек хорошо обошелся с нашими детьми, надо это признать.
– Джереми избит, ребра сломаны…
– Это не он. Я знаю достаточно, чтобы утверждать – он не поднимет руку на ребенка.
– Господи, Джон…
– Питер, у меня самого мозги вскипают. Но я уже через подобное проходил, и после того, как я помог тебе делом, я помогу тебе советом: успокойся. Вычеркни это из памяти. Отвлекись, представь, что ты не сидел тогда у меня и ничего не слышал. Просто – не думай. Забудь.
– А если он…
– Нет. Он не придет и не напомнит.
– Откуда ты…
– Поверь мне. Гореть в аду за общение с этим дьяволом в человеческом обличье придется мне, и я уже смирился.
– Джон. А если он придет к тебе? И напомнит о Джессике? Что ты сделаешь? На что ты пойдешь? Ведь ты же болезненно честный полицейский.
– Не знаю. Он в курсе, что я такой, что я не смогу. Но если – тогда я просто… откажусь от принятия решения. Только он так со мной не поступит.
– Даже так?
Карпентер не ответил.
Они долго еще молчали в ночной тишине пустого здания. Наконец, Ингл залпом допил виски.
– Эх, чего-то у меня в последнее время слух пошаливает. К врачу, что ли, сходить, как думаешь?

***

Крошечный грязный бар в глухих дебрях Зоны.
По сути, всего лишь комната в разрушающемся доме с несколькими шаткими столами и подобием стойки, сбитым из шершавых досок. Угрюмый безразличный хозяин, которому до жути надоел тот сброд, что сюда заползает: одни бродяги и нищие, вонючие, спившиеся вдрызг, за которыми глаз да глаз – не заплатят, посуду расколотят или упрут…
Дьявол, ну за что единственный счастливый билет в этих краях выпал чёртовому ублюдку Карригану? Долбаный неудачник прозябал точно так же, и гляди ж ты… Какой домище ему отгрохали после пожара, и за просто так! Какие там обороты… И что б тем заезжим рокерам не наведаться тогда сюда, эх и зажил бы я…. – лениво ворочались в голове хозяина привычные мечты.
Сегодня, правда, грех жаловаться.
Неизвестно каким ветром в его скромное заведение занесло одного из этих. Плечистый вооруженный парень, задирать которого стал бы только самоубийца, толкнул хлипкую дверь пару часов назад, прошел к стойке, игнорируя резко замолкших остальных посетителей. Зыркнул на похолодевшего хозяина так, что тот живо выставил ему лучшее, что было – дорогущий виски из заветного ящика на вес золота, который когда-то посчастливилось упереть с карригановских складов.
Впрочем, теперь хозяин клял себя за расточительность, поскольку с тем же успехом он мог, похоже, споить пришедшему Хостовскому любое горючее пойло. Парень вот уже третий час с отсутствующим видом пялился в стенку, иногда хмурясь, иногда кривясь в какой-то неприятной гримасе, а на качество потребляемого продукта плевать хотел. Уменьшилось спиртное, правда, изрядно, и хозяин очень надеялся, что хоть этот ему заплатит.
На нетипичного посетителя уже перестали коситься, хотя своим видом он здорово отличался от обычной клиентуры: вроде одинокого дорогого и стильного внедорожника, затесавшегося среди битых и дряхлых подержанных развалюх.
Парень внимания не добивался, держался, будто один здесь, но, несмотря ни на что, разговоры велись вполголоса, все, что ли, чуть присмирели в его присутствии. Заметная напряженность атмосферы не давала покоя чуткому ко всяким дерьмовым предчувствиям хозяину. Он привычно обслуживал знакомую окраинную пьянь, всё сильнее мечтая о моменте, когда этот тип – явно из центровых и явно не из последних, судя по уверенности – наконец, исчезнет.
Предварительно заплатив.
И ничего не порушив.
И никого не пристрелив.
Хозяину самому слабовато в это верилось, но, в конце-то концов, чудеса же случаются…
Никто не спорит – чудо действительно случилось. Аксиома о непопадании двух снарядов в одну воронку была с позором опровергнута.
Уже в тот момент, когда вдали, у въезда в переулок, мощно заурчал мотор большой, нездешней тачки, прозорливому хозяину стало не по себе. Одна такая уже стояла напротив входа, почти перегородив его и отпугивая собой потенциальных клиентов, что могла означать еще одна?
Только проблемы.
«Нет, нет, только не это, проезжай мимо, ну какого хрена вы все тут забыли, вам что, Карригана мало, у меня совсем другой профиль…» – лихорадочная мантра не подействовала. Двигатель затих у самых дверей.
Внутри тоже стало тихо.
Хозяин взглянул на парня: он не обернулся, не шевельнулся почти, только выпрямился напряженно, всё так же созерцая стену, но ноздри раздулись, глаза сощурились, будто он что-то чуял.
О, хозяин тоже чуял. Большие, гигантские неприятности.
Но об их подлинном масштабе он догадался, лишь узнав того, кто в этот поистине чудовищный вечер почтил своим присутствием захудалый незаметный бар. Хозяин раз и навсегда клятвенно отрекся от любых притязаний на славу Дэна Карригана, лишь бы пронесла нелегкая, лишь бы повезло просто пережить в добром здравии визит подобного уровня.
Пришедшему представляться не нужно, его знали все, до самого распоследнего местного ханурика, несмотря на то, что не в его привычках было лично мотаться по глухим помойкам вроде этого переулочка. Но ведь президента тоже знают все, хоть он и далеко, а от решений этого человека здесь всё зависит гораздо прямее и четче.
Кстати, по непрошенной ассоциации хозяин в довершение всех бед вспомнил и первого.
Отлично, Дэлмор и Смит одновременно. Стулья, на которых они сидели, надо пометить и торговать правом их занять. То же со стаканами…
Чёрт, не рано ли для оптимизма? Давайте для начала выживем.
Шон неторопливо прошел через небольшой зальчик к стойке. За столами человек восемь превратились в статуи, но ему до них дела не было.
Впрочем, со своим знакомым он тоже здороваться не спешил, да и тот его будто не узнал. Спиной к залу, на соседних стульях оба посидели с минуту, даже не посмотрев друг на друга.
Очнувшийся хозяин тенью метнулся, неслышно выставил перед Дэлмором бутылку и чистый стакан, поколебался – не налить ли самому? Так обычно не делалось, не ресторан, сами себя обслужат, но этому… Хозяин расстелил бы ковровую дорожку, если бы помогло, и если бы она имелась. Но V.I.P.клиент задумчиво вертел в пальцах пустой стакан, а отнимать его, чтобы наполнить, и вообще хоть как-то вмешиваться хозяин не стал бы ни за какие коврижки, поэтому ретировался как можно дальше и затаился.
Если окружающим тишина казалась напряженной, то они и представить себе не могли, насколько напряженной она была для двоих.

Дэрек не дышал и не двигался.
Он, честно говоря, не ожидал, что Шон найдет его в этой дыре.
Даже сам факт, что искал лично, а не вызвал по коммеру… Если б по делу, вызвал бы, не постеснялся. А тут… пришел, бля, сидит, молчит. Чего надо, мать твою, говори и вали. Не о чем разговаривать. Неохота.
Шон сдается в молчаливой дуэли первым. Отшвыривает звякнувший стакан, провожает его взглядом, осведомляется:
– И что? Я всё еще в игноре?
Дэрек внутренне ухмыляется. Неужели проняло?
Преувеличенно вежливо интересуется, сымитировав удивление:
– В смысле? О чем это ты?
– Бля, Смит, не прикидывайся.
Ух ты, вот мы уже как заговорили. Ничего.
Дэрек со скрытой издевкой опрокидывает в себя противно теплое виски, согретое в ладонях за полчаса.
– Нет. А в чем проблема, я не понял? Что-то не так? Какие претензии, лидер? Прикажи, я всё сделаю.
Шон молчит. Но Дэрек слышит его учащенное дыхание и знает, что играет с огнем.
Да и чёрт бы с ним, не страшно. Что ты можешь со мной сотворить – избить снова, убить? Всё самое болезненное ты уже сделал.
– Дэрек… я…
А непросто тебе говорить. Давай, помучайся. Почти смешно.
Но его голос твердеет. Не приказ, не требование, но без колебаний и пауз, как то, что продумал не раз и в чем уверен:
– Дэрек. Знаешь, я не Рой, я не смогу сказать так, как он. Я могу только повторить: я был очень неправ тогда. Мне всё надо было сделать по-другому. Мне надо было тебе поверить. Я вообще не должен был в тебе сомневаться. Знаю, ты оскорблен, и у тебя на это все права. Признаю – я ошибся, мне жаль. Серьёзно. Мне надоело то, что происходит, и…
Дэрек перебивает:
– Ничего не происходит. Не пойму, чего ты волнуешься, к чему вся эта болтовня? Я же сказал тогда, всё о-кей!
Тон его такой, что слова зримо сочатся ядом.
Не всё так просто. От признания вины она никуда не девается.
Дэрек и сам удивлен своей смелости. Своей твердости.
Своей жестокости.
Он выскользнул за некую черту, он вне зоны влияния, он смотрит со стороны, и ему почти не больно.
А вот Шону…
Дэрек краем глаза видит, как крепко сцеплены его побелевшие пальцы, он чувствует его растерянность, его замешательство, и Дэрек из последних сил пытается убедить себя, что наблюдать за этим ему приятно.
Внутри неумолимо нарастает какой-то непонятный сильный дискомфорт, что-то мерзко ворочается, колет, выдерживать молчание всё нестерпимей. У Дэрека мелькает мысль, что вся эта игра имеет мерзкий привкус, но сдаваться? Ни за что.
Издевка уже ненатуральная, натянутая, под ней настороженная, оскаленная серьёзность:
– Что тебе от меня надо?
Ответ без паузы, прямой и четкий.
– Я хочу тебя обратно.
У Дэрека слегка перехватывает дыхание.
Вот как… интересно. Я ведь работаю на тебя, и работаю безупречно. А тебе этого недостаточно?
Что еще из «меня» ты хочешь «обратно»?
Дэрек, мать твою, не прикидывайся, ты знаешь ответы. Просто трудно в это поверить, настолько это хорошо.
Вот только жестокая на самом деле получается проверка… рискованная. Но сворачивать в сторону уже поздно. И я пойду до конца, туда, куда несет течение, управлять которым мне никогда не было по силам. Будь, что будет, просчитывать последствия мне никогда не удавалось, может, я уже зашел слишком далеко в своем желании выяснить, как далеко способен зайти ты…
Губы Дэрека кривятся в усмешке.
– Я не понимаю, о чем ты.
Он выпрямляется, вдыхает полной грудью, только сейчас заметив, что всё это время сдерживал дыхание, бросает на стойку несколько купюр. Деньги тонут в лужице разлитого виски, меняют цвет.
Он поворачивается, чтобы встать, и натыкается на прямой взгляд Шона. Впервые за весь разговор он смотрит ему в глаза. Против воли Дэрек замирает на миг и слышит его голос:
– А что нужно тебе?
Как будто Дэрек знает ответ.
И чуть иначе, с той же прямотой:
– Смит, что мне сделать, чтобы ты меня простил?
Тот молчит. Господи, ну зачем так прямо? Неужели тебе и впрямь так… важно?
Шон продолжает:
– Чего ты от меня ждешь? Что я еще могу? Мне на колени встать?
Зрачки Дэрека моментально сужаются.
Ага, вот оно что. Издеваешься. Ладно. А я-то…
Хорошо, я тоже умею.
Парень встает, обходит всё еще сидящего Шона, чуть приобнимает за плечи, наклоняется над ухом и с улыбкой шепчет:
– Да хотя бы.
И идет к двери, а на губах тает сырым пеплом эта улыбка.

– Дэрек!
Он почти не удивлен. Окрика он, можно сказать, даже ждал.
Вот только дальнейший сценарий… С огнем он явно доигрался. Умение вовремя остановиться – не его сильная сторона. Что ж, если Шон сейчас раскрошит его телом всю мебель в этой задрипанной забегаловке, то Дэрек, в принципе, вполне его поймет.
Дэлмор и так многое ему позволил и многое сказал, вот только зачем спрашивать, что надо еще?
Да нет у Дэрека никакой цели, ничего он не ждет, он сам не знает, чего хочет, он еще не справился со всем этим, тут обдумывать – на месяц. Ведь самое-то главное, что Шон всё-таки заметил, и пришел, и спросил, значит – надо ему, значит – не всё равно ему, да?
И если я всё это перетянул, передержал, то это только ради того, чтобы ты еще раз произнес что-нибудь такое, что меня убедило бы, что я не ошибаюсь.
Что ты действительно хочешь меня обратно.
Что я  – весь, какой есть – для тебя хоть что-то значу.
А теперь избей меня, и я скажу тебе спасибо, и разреши мне вернуться обратно, и прости меня, и забудем это, ты не представляешь себе, до чего я сам устал… Ты думаешь, мне легко? Как мне самому надоела эта пустота…
Прости, что я не умею идти на попятную, прости, что какой-то злобный звереныш внутри меня всё гонит и гонит вперед, прости, что тебе приходится говорить все эти унизительные для тебя вещи, ведь это же не нужно, неужели ты сам не видишь?
Ведь я уже, наверное, давно сдался, только до меня же медленно доходит.
Я проиграл эту необъявленную войну.
Ну куда я без тебя, ну какая к чёрту гордость? Прости, что я ее изображаю. Прошу, пойми, оставь мне хоть это.
Прости, что твою гордость я испытываю на прочность.

Парень в метре от двери оборачивается – и видит.
Как другой поднимается, отталкивается от стойки, шагает на середину небольшого пространства в центре зала и…
Опускается на колени.
Лицо у него при этом непроницаемое, будто всё происходящее ничуть не удивительно и вполне обычно, только чуть сузившиеся глаза внимательно следят за Дэреком.
А тот в дичайшем шоке отшатывается так, что с размаху бьется затылком о дверной косяк, но боли не замечает.
Зрелище Шона Дэлмора, вставшего перед ним на колени, разом вышибает все мысли из мигом опустевшего сознания, Дэрек способен только уставиться на него и хватать ртом воздух…
Всего секунд десять лидер Хоста пробыл в таком положении перед своим Вторым. Не сказав ни слова. Только когда одним плавным движением снова оказался на ногах, негромко поинтересовался в мертвой тишине:
– Доволен?
Но ответа явно не ждал.
Как ни в чем не бывало прошел к двери мимо остолбеневшего Дэрека, по пути невозмутимо кинул ему:
– Пошли отсюда, – и вышел наружу.
Дэрек с абсолютно отсутствующим видом механически повиновался. Если б не этот спокойный привычный приказ, чёрт знает сколько б он там еще так простоял.
Он слепо нашарил дверь и шагнул вслед, не думая вообще ни о чем.
Шоковая терапия удалась.

Хозяин бара осознал себя далеко не сразу.
В совершенно пустом помещении. Только кое-где на столах стояли недопитые стаканы и наполовину полные бутылки. Эта непостижимая деталь убедила в том, что, видимо, примерещилось не ему одному. Именно примерещилось, ибо в реальность наблюдаемого верилось не то чтобы слабо, а в принципе никак.
Хозяин автоматически задвинул засов изнутри – хватит, мать вашу, на сегодня посетителей. Присел за ближайший столик, уставившись в пустоту и редко моргая, допил всё, до чего дотянулся. Горестно и пьяно вздохнул. До чего же всё хорошо начиналось… Быть владельцем единственного в районе бара, куда захаживают Неподконтрольные, Хостовские, да еще какие… На этом факте можно было заделать такую рекламную кампанию!
Но быть владельцем бара, где произошел охренительно безумный выверт реальности, о котором не то что рассказывать, думать – и то трудно… Нет, тут явно кто-то сошел с ума.
Мудрый хозяин прозорливо постановил считать себя вышеуказанным сумасшедшим. К аналогичному выводу независимо друг от друга единодушно пришли все свидетели в отношении самих себя.
Дэрек был в практически таком же состоянии.

А виновник всего этого внутренне ухмылялся.
Кивнул на дэрекову машину:
– Давай за руль.
Сам сел рядом, и пока Дэрек на одних рефлексах выруливал из проулка, включил коммер.
– Ник, пошли кого-нибудь из своих за моей тачкой. Пусть заберут. Это в какой-то жуткой заднице на северной окраине. Коды пеленга я тебе давал. И вовсе это не твое дело, согласен?.. Ну всё, давай.
Нажал на отбой, вроде бы внешне расслабился, глядя вперед. Заговаривать с Дэреком не собирался.
А того всё сильнее колотила нервная дрожь. Первое онемение отступило, и парень резко вильнул к обочине, ударил по тормозам. Стиснул руль, хрипло вытолкнул сквозь зубы:
– Ты, бля, з-зачем это сделал?..
Шон бесстрастно отреагировал:
– Ты этого хотел.
– Неправда! – яростно взорвался Дэрек. – Нет! Этого я не хотел!
– Как скажешь. Чего встал? Поехали.
Да что происходит-то? Дэрек уже ничего не понимал. Его собственная ироничная невозмутимость со свистом летела ко всем чертям. Этот парень в своем стиле одним махом перевернул всё с ног на голову, или наоборот, фиг разберешься. Короче, Дэрек опять в раздрае, а он непрошибаемый, и что делать – неясно.
Бессильным жестом растерянный Смит уронил голову на сцепленные на руле ладони, несколько раз глубоко вздохнул, и, наконец, медленно развернулся к Шону.
– Почему? Скажи мне, почему?
Слишком это был дикий поступок, слишком неожиданный, слишком невозможный. Здесь никто никогда ни перед кем не вставал на колени, не такими они были людьми. А он, видимо, даже в этом – отличался.
Будучи самым, он мог себе позволить всё.
Шон не отвел взгляда от сумеречной серой улицы за лобовым стеклом. Тихо проговорил:
– Просто ты мне нужен. Просто так – еще тяжелее. Просто без тебя плохо.
Дэрек побледнел и застыл, слыша то, на что никогда не рассчитывал. Вот так, прямо, открыто, он сам бы просто не смог. Хотя нет, когда-то его чувства прорывали заслон неумения и застенчивости, но чтобы благодарность выплеснулась, надо было сначала побалансировать на краю бездны, а то и сорваться туда, но поймать в последний момент в надежном захвате его руку…
В какую же бездну заглянул сейчас Шон?
Его губы изогнулись в некоем подобии улыбки, мимолетной, слегка удивленной даже, и Дэлмор добавил, отвернувшись от Дэрека и прижавшись виском к холодному стеклу:
– Да-а… Похоже, я нуждаюсь в тебе больше, чем готов был признать. Чёрт, даже здорово, что всё так сложилось, я, по крайней мере, понял… Дэрек. А ведь ты – мой единственный настоящий друг.
От этих слов неожиданно спазм перехватил Дэреку горло. Правильно ли он понял? То ли услышал? Переспросить?
О таких вещах не переспрашивают.
Молчал он долго. Потом прошептал:
– …Я? А Рой?
– Рой? – Взгляд Шона затуманился и потеплел. – Хрупкий, чистый, светлый… Рой – мой ангел. А вот ты реальный. Настоящий. Ты – друг. И еще неизвестно, кто из нас от кого больше зависит. Во всяком случае, лично о себе я могу сказать следующее. Ради того, чтобы ты продолжал быть со мной рядом, я не только могу временно сдохнуть, или не временно, как выйдет. Я не только могу влезть по уши в разнообразные долги.
Он чуть помолчал.
– Ради этого я, как выяснилось, даже могу встать на колени.

Сноп яркого света выхватывает из темноты всё более знакомые улочки. Дом уже недалеко. Дэрек все еще за рулем, Шон устало сполз по сиденью и прикрыл глаза.
В машине очень тепло.
– Шон. А чего ты сделал с этим… с Кеньоном?
– Выгнал.
– Чёрт, а зря. Ну в смысле – жаль, неплохой был парень. Из стоящих.
– А то я не знаю. На время. Так, больше для порядка.
– Правильно. – Пауза. И хитрый взгляд искоса: – А меня б на его месте тоже выгнал?
Мгновенная реакция:
– Да?! И загрёбся бы со всеми делами на два роста выше головы? Ха, я себе не враг. – Тон с каждым словом всё серьёзнее. – Ага, выгнал… Да я тебя, Смит, не только никогда не выгоню, ты и захочешь уйти – не отпущу. Не думай даже, не надейся, выбора у тебя давно уже нет.
И почти на пределе слышимости Дэрек воспринимает еще одну фразу.
– …Я тебя даже в смерть не отпущу.
Об этих словах Дэрек тоже не переспросит.

***

Рой поднял голову от ноутбука.
– Привет…
Вошедшие по обыкновению молча кивнули ему и разделились. Дэрек направился на кухню, влез в холодильник, чем-то гремя и звеня, а Шон лениво сгреб новый пульт вещавшего в пространство телевизора, опустился на диван и стал перебирать каналы.
Рой забыл про игру, нахмурился, пытаясь угадать состояние дел.
Шон на него упорно не смотрел, и Рой выбирал какую-нибудь формулировку потактичнее, но не успел. Нагруженный провизией Дэрек вернулся в холл.
Не остался на кухне. Не поднялся к себе.
Вывалил добычу на стол горой, кинул Шону банку холодного пива, которую тот поймал не глядя, с громким пшиком откупорил свою и бухнулся на диван рядом.
У Роя вполне заметно округлились глаза.
Шон глотнул, поморщился:
– Что за дерьмо ты припер?
– А я что? Чего было, то и припер. Дай пульт.
– Отвали.
– Дай, говорю.
Шон проигнорировал, потянулся к столу за закуской, а Дэрек, пользуясь моментом, перегнулся через него и завладел контролирующим устройством. Дэлмор скривился, но мер не принял, и Дэрек торжествующе погрузился в прыгание по каналам. Правда, минуты через две мелькания утомился и бросил.
– Что за хрень… Вечно одна фигня. – Шмыгнул носом, расстроенно добавил: – И пиво точно дерьмовое.
– Смотаемся к «Дэну»? Вон и тачку мою пригнали.
– Ага! – Дэрек радостно кивнул и вскочил. – Я только переоденусь, в этой майке третьи сутки безвылазно.
Его ботинки простучали вверх по лестнице, хлопнула дверь.
Шон посмотрел на Роя.
Тот с восхищением несколько раз беззвучно хлопнул в ладоши, покачал головой:
– Да-а-а… впечатляет! Стоит тебе за что-то всерьёз взяться… Что ты с ним сотворил, а? Поделись секретом!
– Рецепт эксклюзивный, – странновато усмехнулся Шон. – У тебя не сработает.
– Откуда ты знаешь?
– Поверь мне.
– И всё-таки, что ты сделал?
Шон встал. Рою пришлось задрать голову.
– Не спрашивай даже. Просто я его заставил меня услышать. А что я ему никогда не вру, он прекрасно знает. Вот и всё.