Глава 1

Валентина Яроцкая
    Предвижу всё...
      А.С.Пушкин, "Евгений Онегин".

А я раскланялась, расплакавшись за дверью.
Лукавый смысл  увидела в словах.
Её находка - для меня потеря,
К разрыву от надрыва - только шаг.
Сравни приставки - в них и корень смысла,
А в корне смысла и причина зла,
Но  вот  слезинка на щеке повисла
Да рассмешила - этим и  спасла.
Роман не прячет тайны никакой -
У Ольги только ПУШКИН был  герой!
                В.Я.

– Что у нас за дела?
Да как-то все разбрелись
Верочка родила.
Славины развелись.
Я получил отдел,
Санька съездил в Париж.
Всё в суматохе дел.
Ну, а ты что молчишь?..
……………………….
– Значит, жизнь удалась…
     Ю.Визбор,  «Телефон».


Глава 1.

       I.
«Казалось, всё прошло. Но снова
На самом донышке души,
Дневною суетою скован,
Тот голос ждёт ночной тиши...
Размыты все воспоминанья,
Утихли горькие страданья,
Былых страстей в помине нет;
Как на воде от лодки след,
Растаяла любовь... Откуда
Всплывает старый смутный сон:
Вокзал, двенадцатый вагон,
Мельканье лиц, чужие люди;
Прощальный шёпот, смех и крик;
Кому-то машет проводник...

       II.
Потом скамейка в парке. Проза.
Смятенье чувств. Душа болит.
В киоске продают мимозы;
Их запах в воздухе разлит -
Чуть уловимый, тонкий, нежный;
Зонт брошен в сумочку небрежно;
С лица смывает слёзы дождь.
Безлюдный сквер. Гранитный вождь
На пьедестале равнодушно
Без кепки мокнет. У скамьи
Взъерошенные воробьи…
То станет холодно, то душно…»

       Она в заветную тетрадь
       Свой сон пыталась записать...

    ІІІ.
Природа сновидений странна.
Что не приснится нам в ночи!
Как будто кадры на экране
Мелькают быстро – хоть кричи,
Когда пришельцы с того света
Ворвутся в мирный сон поэта
Как раз в тот глупый, тёмный час,
Когда задремлет и Парнас;
Когда, счетами утомлённый,
Угомонится наконец,
Ощупав доллары, делец,
Чепцом супруги удивлённый.
( Назавтра презентаций жди,
Вот и легла на бигуди!)

   ІV.
Ох, разное порою снится!
И, кстати, дамы, господа!
Моё почтение столице!..
( Вы всё в бегах там – кто куда?)
Представиться б не помешало,
Да и фривольный слог пристало
В кругу друзей употреблять –
Без вольности б, скромней начать!
Ну, так  и быть, представлюсь свету:
Живу в глуши, в деревне я,
Заботы: служба да семья,
Круговорот зимы и лета;
Вот на досуге в голове
И бродят мысли – три да две.

      V.
Уж образованный читатель
Смекнул, в чём дело, и меня
В презренном, мерзком плагиате
Готов  пред всеми обвинять.
Но за словами прокурора
Найдётся место и для вора,
Да и защитник-адвокат
Вступить в сраженье будет рад,
Чтоб приговор смягчить известный:
Хищенье пушкинской строфы.
( Да, не сносить мне головы,
Боюсь, что шалость неуместна.)
Но  ты, мой друг, иначе глянь:
Сие любви к Поэту дань.

      VI.
И плод  влияния  Поэта.
Во-первых это. Во-вторых,
Другого запаха и цвета
И наше время; значит, стих
Приобретёт своё отличье.
А критику нужна наличность:
За формой содержанья ждёт.
Непониманья крепкий лёд
Сломать удастся мне, наверно,
Когда напомню. что сонет
Ведь тоже где-то взял Поэт
И шёл за тем, кто звался первым.
(Так строй онегинской строфы,
Конечно, мне простите вы.)

   VII.
Сейчас все грезят юбилеем –
Поэту будет двести лет.
Одним и дышим и болеем,
Других и дел-то  вроде нет,
Как блеск, и грохот, и фанфары
По меркам подготовить старым,
Чтобы в строке весомых дат
Устроить галочек парад.
Но, если  истинной любовью
К Поэту сердце в  вас горит,
Чтоб не был в суете забыт –
Стихи читайте на здоровье!
( Последний раз-то, господа,
Вы брали Пушкина когда?)

      VIII.
Я тень  великого Поэта
Обеспокоить не хочу,
Мне оды  пафосной  куплеты
И дифирамб не по плечу.
Его Россия увенчала,
Назвав и «солнцем», и «началом».
«России первая любовь» –
Мы повторяем  вновь и вновь;
«Невольник чести», «дивный гений» –
Не счесть всех титулов его,
И не добавлю ничего
Я в этом хоре восхвалений;
На всём  лежит его печать…
«Что я могу ещё сказать?»

   IX.
А впрочем, вот что: труд и нега,
Восток и Запад, смерть и жизнь,
Зной африканский с  русским снегом
В нём так нечаянно сошлись.
«Преданья старины глубокой»,
Союз чумы и злого рока,
К богатству пагубная страсть,
Безмолвие народа, власть,
И братство верное Лицея,
«И вдохновенье, и любовь»,
И друга пролитая кровь,
И зависть тайная злодея,
Бой и азартная игра –
Всё было пищей для пера.

      Х.
Вместил его могучий гений
Века, народы, русский дух…
( Но я в экстазе вдохновенья
Уже стихи читаю вслух!..)
Пожалуй, вышла чуть не ода
От имени всего народа,
Или от части – так верней
С учётом духа наших дней,
С учётом кризиса, Закона
И цен на книги, водку, хлеб.
Давно уж златокудрый Феб
Живёт подачками влюблённых.
Стихам не тот  уже почёт:
Важней налоговый отчёт.

   XI.
У «новых русских» на примете
Эротика и детектив;
«Проходят» классику лишь дети,
Стихи давно сданы в архив.
Вот и выходит, к сожаленью,
Что в суматохе юбилейной
Мы проведём мероприятья…
Читать же…  скучное занятье!
Однако  всё же есть надежда;
Не перевёлся на Руси
( Любой подскажет - расспроси)
Читатель тот, что был и прежде:
Твердит, вставая ото сна:
«Я буду век ему верна».

      XII.
Люблю  цитаты из романа,
В них нет заминки для пера:
Ритм совпадает без изъяна.
Все pro  et  contra   знать пора.
Легко вводить цитаты в дело,
Коль форма та же. Кто-то стрелы
Пускает в автора: «Секрет
В том, ЧЕМ наполнил стих Поэт…
А ты – по методу рекламы:
Под яркой вывеской – пустяк,
Купил – и вертишь так и сяк…»
Помилуйте, нападки даме
Не оскорбительны ничуть,
Переживу их как-нибудь!

      XIII.
Ввели стихи  вас в заблужденье.
Да, автор вовсе не поэт,
Не избалован восхищеньем,
Вниманьем света не согрет.
Вы это поняли, конечно…
Но вот  ещё нюанс здесь  грешный:
Ведь автор – дама, не джентльмен.
В России сотни перемен…
Уж если  дамам не зазорно
В парламент, в депутаты лезть,
Считая это всё за честь,
Так намарать роман проворно –
Стране ущерб не так велик.
(Читай, коль скучно, боевик.)

       XIV.
Ну, вот, опять пошли упрёки,
Теперь уж женщины жужжат:
«Такие, знаешь ли, намёки!
Нам что ж, выходит, детский сад –
Удел единственный? Мужчины
Хотят в семью нас вновь задвинуть?
Как проявить тогда «талан»,
Который нам от Бога дан?
Кто по достоинству оценит
Брильянт, упрятанный в сундук?
Ведь вот в чём дело, милый друг,
И лезем потому на сцену,
Что темновато в сундуке…»
(Да…лезем…  часто налегке!)

       XV.
Ответишь женщинам – и что же?
Нападок снова будет тьма.
Но надо стать мне толстокожей,
Чтоб жить без «горя от ума»,
Чтоб довести до  завершенья
Без страха,  робости, сомненья
Сей поэтический свой бред,
Сей труд – итог прожитых лет.
Решимость кажется слабее,
Чем представлялось мне с утра,
К тому ж, обед варить пора.
Ведь скатерть-самобранку фея
Ещё не подарила  мне.
(Лишь рифмы в голове «одне».)


       XVI.
Растут и есть хотят детишки,
Неинтересен им роман.
И не хотят читать те книжки,
Что под подушкой у maman.
Пусть подрастут, тогда, быть может,
Когда и сами станут строже,
Годами старше и скучней,
Прочтут записки давних дней
И, будучи уже отцами,
Своих родителей поймут,
Представ на ( беспощадный?) суд
Перед детьми своими сами.
Однако я прерву куплет:
Мальчишкам сделаю  обед.

       XVII.
…………………………………
…………………………………
…………………………………
………………………………….

       XVIII.
Мы поминаем тёплым словом
Деяния царя Петра:
«Окно в Европу» – город новый,
Флот, армия  et cetera.
Но даже громкие победы
Над армией и флотом шведов:
Полтава, Гангут – всё ничто,
Коли сравнить их  с тем кустом,
Что под  землёю хитро спрятал
Свои богатства, – славен царь,
Что нам завёз картошку встарь.
Так вот, глядишь, моим ребятам
Готов и завтрак, и обед…
Где ананасы-то? Секрет.

       XIX.
Их нет, конечно, в той корзине,
Что потребительской зовут,
Что на зарплату в магазине
Простые люди обретут.
Изобретение эпохи:
Постперестроечные крохи,
Продуктов скромненький набор;
Вождям и партиям укор
Заложен в том ассортименте.
«Родной земли спасая честь»,
Они забыли: хочет есть
Народ. Принять бы документы:
На минимальную зарплату
Пожить  бы  с месяц депутату.

       XX.
Итак, чем будем мы кормиться?
«Beef-steaks   и страсбургский пирог»?
Или roast-beef? Иль трюфли? Пицца?
Дешевизна куриных ног
Подскажет нам в меню названья.
Приложим  maximum  старанья,
Добавим специи и лук:
– Не привередничай, мой друг!
А остальное всё понятно:
Простой продукт царя Петра,
Воспетый прихотью пера,
Горяченький, с сольцой, – приятно
Разнообразит рацион
Из надоевших макарон.

       XXI.
Нет, я нисколько не забыла,
Чем начинала свой  «роман»…
Да, в школе грамоту учила,
В том аттестат мне даже дан,
Потом  диплом весьма почтенный,
Трудом упорным обретенный.
Но перестроечный момент
Мой уничтожил документ:
Диплом историка эпохи,
Что названа теперь «застой»,
Красивый с виду, но пустой,
В нём знаний – истинные крохи:
Маркс – Энгельс – Ленин, съезды, план…
Потом сказали: всё обман.

       XXII.
Всего, что нам преподавали,
«Пересказать мне недосуг»,
Мы всё на свете вроде  знали
Из  политических наук:
Великой партии свершенья
От самого  её рожденья,
И диамат, и атеизм,
Научный с виду коммунизм…
Что в этом проку было мало.
Что мы во власти лженаук,
Что был вранья порочен круг,
Мы даже не подозревали.
Очередной партийный съезд
Учили  мы в один присест.

       XXIII.
И с важным видом мы листали
В читальном  зале горы книг,
Доклады умные писали,
Что «Пётр был первый большевик»,
Что  на царя все гнули спину,
Что «партия, народ едины»,
Она к тому ж – «ум, совесть, честь»;
Колчак и Врангель – только месть
Дворян, купцов и генералов,
А Ленин – добр и справедлив…
Увы, историков в архив
Никто не звал – они и врали.
Диплом написан, сдан, забыт –
А  Суд История свершит.

   XXIV.
Весьма капризна эта дама:
То мать, то мачеха порой,
То приласкает, то упрямо
Ярлык цепляет: «не герой».
Глядь, кто-то вновь перестарался:
Вчерашний  гений оказался
Лишь заурядным палачом –
Все перекосы нипочём!
Однако будет некрасиво
Соврать, что жили мы тогда
В читалках только, господа,
Мечтая лишь попасть в архивы.
История сама собой –
Летела юность чередой.

    XXV.
То было время золотое
Незрелых и весёлых лет,
Никто не говорил "былое",
И каждый был в душе поэт.
Дополуночные шатанья,
Кафе, киношки без названья,
Сирени южной аромат,
Акаций гроздья, липы в ряд,
И лёгкий флирт, и дискотеки,
"Машина времени" и рок;
Весь мир лежит у наших ног;
Забыты римляне и греки;
Гитара, парк, фонарь, луна,
Дождь, поцелуи, тишина…

      XXVI.
Нас не пугало жизни бремя,
Мы верили в свою звезду
И все глобальные проблемы
Решали прямо на ходу;
Влюблялись, пели и страдали,
Порой себя не понимали,
Но в целом - ясен был наш день;
Не набегала злая тень
На наши будущие годы;
Дружили с музой Клио мы;
И забродившие умы
Уже мечтали о свободе...
Прекрасной юности момент -
За "alma mater" пьёт студент!

        XXVII.
Ну вот, картофельная тема
Опять покоя не даёт…
Жива ль колхозная система?...
Кто был студентом, тот  поймёт.
Пейзаж осенний «на картошке»
Я обрисую вскользь, немножко:
Деревня, грязь, иль  чернозём,
И баба старая с ведром
Как символ нищего колхоза –
«Путь к коммунизму» назван он.
О, сколько было тех  имён!
Да пахли   всё равно… навозом.
Хотелось мне на  этот «Путь»
Одним глазком сейчас взглянуть.

      XXVIII.
Народ бывалый и весёлый,
Студент не  станет  унывать.
Прошёл он «на картошке» школу,
Жизнь «изнутри» сумел познать.
Прошёл сентябрь – опять учёба.
Заброшена подальше роба,
Забыт сельмаг, как страшный сон,
Механизация с ведром,
Поля с несметным урожаем,
Что весь остался на корню…
( Я никого  в том не виню,
А просто время вспоминаю,
Когда студенткою была.
«Картошка» в памяти всплыла.)

     XXIX.
Да, золотое было время!
Бывает вспомнишь… со слезой.
Шумит  уже  «младое племя»,
Шумит, шумит… как пред грозой…
Нет, нет, не против  я свободы,
Да посмотрите, что с народом,
Который  всю Европу спас.
Определите-ка на глаз,
Конечно, отойдя от Думы
Хотя б на несколько шагов,
В России кто ещё здоров,
Доволен жизнью, не угрюмый…
Весёлых много? Как всегда?
Так средство ж  знаем, господа!

     XXX.
Не беспокойся, мой читатель,
Хоть я сатиры старый  друг,
Комедий давний обожатель –
Сарказм, гротеск не буду вдруг
Вводить в своё повествованье.
Фонвизин, Гоголь в назиданье
Изобразили хамства суть –
Но до сих пор наш тёмен путь.
Градоначальник Салтыкова
С набитой  фаршем головой –
Уж до чего  гротеск крутой!
Да только… пахнет фаршем снова!
Увы, всё тот же результат:
Стареть герои не хотят.

     XXXI.
И Городничий не стареет,
И Хлестаков, как прежде, юн,
И так же взятка руки греет:
Большому – большее подсунь!
Герои делают успехи –
Что проку в ядовитом смехе!
«Сатиры смелый  властелин»
Есть и теперь у нас один,
Ему смеяться не зазорно
Над Русью, нищей и больной,
А после, сын страны родной,
Летит в Америку…
( Я многоточием спасусь.
Да мало ль кто  кусает Русь!)

         XXXII.
Уж нет давно Страны Советской,
Но до сих пор «порядка нет»…
Мне  больше по сердцу Жванецкий.
В чём обаяния секрет?
Смех может быть и беспощадный,
И закулисный, и эстрадный,
Но искорка любви нужна –
Родная всё-таки страна,
И пожалеть её нам нужно.
Михал Михалыч, одессит,
По свету тоже колесит,
Но и с простым народом дружен,
Америкой не колет Русь…
( Мне будет жаль, коль ошибусь.)

       XXXIII.
Сатира, юмор – где граница?
Различье призрачно порой,
Почти одни и те же лица.
Кто – побеждённый, кто – герой?
А кто под  маской чинной дамы
Припрятал злобу эпиграммы?
И я, увы, не без греха,
На  совести есть два стиха,
В которых зависть и обида,
Гордыни попранной укор,
Тщеславья важный разговор,
Личина кротости для виду.
( Но я им ходу не дала,
Я в печке рукопись сожгла.)

      XXXIV.
Теперь пишу вместо поэмы
Роман «свободный». Рядом печь.
Идёт по плану всё, по схеме:
Огнём лишь можно «зло пресечь».
Вам болтовня уж надоела
И вы кричите: «Ближе к делу!»
Я принимаю ваш укор:
Герой не назван до сих пор!!!
У вас возникло подозренье,
Что автор просто «воду льёт»,
Вас отвлекая от забот
Намёками на  сновиденья.
Минутку, дамы, господа,
Коль нет  терпения, беда!

      XXXV.
Герой вам нужен непременно,
Штук пять завязок на сюжет,
Интим, интрига, откровенность,
Психологический портрет…
Теперь читатель судит строго:
«У автора амбиций много,
Никак его попутал бес,
Не сам в герои ль он полез?»
Кто  как захочет, так и судит.
Моя забота не о том,
Кто что прошепчет за  углом,
Мои герои – люди, люди!
( Читатель, версии не строй,
Ты сам, возможно, мой герой…)

     XXXVI.
Иль героиня. Вдохновенья
Волна в сторонку унесла
Меня от разных сновидений
( С чего роман я начала).
Есть тьма классических   примеров,
Когда желательно поверить
В то, что приснилось ночью вам, –
Пример один я передам:
Сон вещий пушкинской Татьяны.
Мост, карусель из мерзких рож,
Медведь, Онегин, Ленский, нож…
И мог бы быть исход романа
Не так печален и жесток,
Коль поняла б  она урок.

       XXXVII.
А вот  ещё одна картина,
Что просится в строку сама:
Спал Грибоедов сном невинным –
Увидел «Горе от ума».
Нет  чуда, мистики, секрета
В явленье этого сюжета:
Что днём покоя не даёт,
То среди ночи  к нам придёт.
Вокзал, вокруг чужие лица,
Колёс вагонных резкий звук,
Полуулыбка, взгляд – и вдруг
Дрожанье капель на ресницах…
И в  целом мире ты одна.
«Я буду век ему верна».

        XXXVIII.
…………………………….
……………………………
……………………………..
……………………………..

         XXXIX.
Читатель в бешенстве романом
Швыряет в автора – в меня:
«Ни слова больше! Глупо. Странно,
И ничего  мне не понять!
О ком здесь речь на трёх страницах?
Мелькнула будто бы девица –
И вот опять простыл и след!
А как зовут? А сколько лет?»
Зеваю. Всё же снисхожденье
Читатель проявляет мой.
Покачивая головой,
Свою являет точку зренья:
«Чтоб удалось роман спасти,
Мне нужно справки навести».

          XZ.
Но я давно уже смекнула:
«Роману» угрожает крах,
И  обвинение «надула»
Во многих прячется  устах.
Так надо  срочно героиню –
Не депутата, не княгиню –
На сцену вывести, на свет,
И набросать её портрет.
Что ж, имя – Ольга. Не в столице
Живёт она, но не в глуши;
И «диалектику души»
Она заносит на страницы
Тетрадки тайной – дневника.
Подробности потом. Пока.

         XZI.
«Куда? Постой» – «Стою. В чём дело?»
– И это всё? А где роман?
– Мне с ним возиться надоело,
Включай, мой друг, телеэкран.
Тебя я просто разыграла,
Когда о том, о  сём болтала…
Прости мой грех и не сердись,
Полезным чем-нибудь займись.
– Так, может, будет продолженье?
Ведь героиня названа!
– Да это призрак. Кадры сна.
Пустяк. Причуда. Наважденье.
– А  не «итог прожитых лет»?
– Прощай, закончился куплет.