С некоторых пор мой знакомый Гия стал напоминать мне дружка моего соседа Гриши - Виктора.
Гриша почитал Виктора как некоего гуру. По приезду из Москвы только о нём и рассказывал. Оба учились в МГУ. Запомнился эпизод. В их окружении один парнишка покончил собой. Заговорщически улыбаясь, Гриша заметил мне, что у него есть некоторые подозрения. Самоубийца отличался слабостью характера, а мощный и целеустремленный Виктор обошёлся с ним весьма сурово. После их беседы несчастный окончательно убедился, что он - никчемный человек.
Сам Гриша признавался, что Виктор-гуру не раз говаривал ему, что дружит с ним, недотёпой, из особого интереса. Так инфантки испанского двора окружали себя уродливой прислугой или появлялись на людях с дрессированными мартышками. Они таким образом подчёркивали свою красоту. Как отмечал Гришуня (так его звал Виктор), в тот момент ему хотелось броситься под машину.
Впрочем, эти россказни я принимал не без оглядки. Гриша в Москве в «престижной» (по его словам) компании глотнул несколько таблеток («для тонуса»). Произошёл нервный срыв. Гришу временно препроводили обратно домой, в Тбилиси, «отдохнуть от учёбы».
Кстати, будучи снобом, он плохо отзывался о людях. Но нашёлся парень, который удостоился-таки его благосклонности. Перечисляя его достоинства, мой сосед отметил особо:
- Я уверен, что этот молодой человек не занимается онанизмом.
О Гии тоже говорят, что он жестокий. Не раз фиксировались случаи, когда он безжалостно выговаривал «разным там лузерам». К счастью, обходилось без фатальных последствий.
- Зачем жалеть неудачников!? – сказал Гия мне по телефону. В той же телефонной беседе он объявил себя врагом леваков и профсоюзов. «Цацкаются с лузерами!»
Как-то я и Гия заявились в парламент по делам. У парадного подъезда обращали на себя внимание двое крупных мужчин, их простая внешность, натруженные руки, по случаю нарядная, как им казалось, одежда. В них я узнал известных металлургов из Рустави. Они стояли расстерянные, даже ордена как-то набок съехали. Их никто не принимал. Мужчины начали понимать, что времена изменились и они уже не доминантный класс и пришли в другой парламент. Один из них не выдержал и заплакал, признаваясь, что он голоден со вчерашнего дня, вот уже 9 месяцев как нет работы. Его мучила обида. Другой стоял, нахмурившись. Они, всю свою жизнь протрудившиеся у самого жерла доменной печи, гонявшие расплавленный металл...
- Законы рынка справедливы. Они расставили всё на свои места, - услышал я вдруг реплику Гии.
Помню, мой сосед Гриша отзывался о своём друге-господине Викторе, как о высоком красивом молодом человеке. Гия в этом смысле не был похож на Виктора (на Витюню, как я его называл, когда посмеивался над Гришуней). Во время ток-шоу на тбилисском ТВ, в котором участвовал Гия, произошёл занятный случай. Оппонируюший ему священник-ретроград в пылу полемики бросил в качестве аргумента, что труд распространять новые ценности в стране взяли на себя господа с довольно несимпатичными физиономиями. При этом выступающий показал на Гию и сказал:
- Я ничего не имею против каждой физиономии в отдельности, но речь идёт о тенденции.
В ответ мой знакомый обвинил попа в расизме и заявил в категорическом тоне, что такие «упёртые», как его оппонент, мешают строительству либеральной демократии в стране.
Как мне стало известно, во время монтажа записи передачи убрали некоторые эпитеты священника, которые адресовались Гие. Кажется, из соображений экономии. Поборника демократии назвали «толстомясым» (в виду его тучности). Речь также шла об его улыбке. «Он не грубит, но уж очень у него ядовитый оскал», - высказался по его поводу служитель культа. Журналист из оппозиционного издания развил тему и вспомнил улыбку... Джоконды. Есть в ней что-то двусмысленное, девица с трудом подавляет в себе хульное начало.
С некоторого времени на ТВ по официальным каналам перестали показывать наиболее одиозные фигуры. С экрана пропали некоторые отпетые хамы из правящей партии, несколько дам-истеричек, а также Гия. Так поступить посоветовал властям западные пиар-мейкеры. Было высказано мнение, что это не те лица, что могут представлять истеблишмент и украшать эфир.
Не исключено, что Гия гордился своей карьерой и считал себя «self-made man»-ом. Настрадался паренёк из бедного семейства, теперь же удостоился профессорского места в университете. Учился в Ватикане, стал богословом. В одной газете ему поручили вести колонку. Вот где полно проявился его саркастический характер. Почему-то считалось, что он пишет аналитические статьи, а на самом деле предавался филиппикам. Приходилось делать различия между его желанием объективно судить о вещах и всепоглощающей страстью «аналитика» ёрничать по любому случаю.
Я знаю субъекта, который восхищался карьерой моего знакомого. Этот тип до некоторых пор официально считался философом, работал в институте. Оттуда его убрали. Он развивал теорию «какизма» - «дерьмизма». У теории была своя иерархия понятий. Её увенчивала категория «Какис каки» - «дерьмо дерьмовое», под которым он подразумевал вполне определенное высшее чиновное лицо в государстве. Философ рассказал мне, что встретил Гию в компании шикарной дамы.
– Он представил меня как человека, оказавшего большое влияние на его духовный рост, – сказал философ. При этом опальный мыслитель признался, что не понял, шутил или говорил всерьёз его товарищ с улыбкой Джоконды.
Как-то мы, трое коллег, ели пельмени и запивали их пивом в кафе и одновременно обсуждали поведение Гии. Казалось, откуда у него такая ненависть к людям? Как ни как – богослов. Можно предположить, что проповедь любви в слове божьем не входит в обязанность богослова. Ему достаточно знать о нём. Но так абстрагироваться от предмета и предаться гордыне, разменять любовь на ненависть?!
- А не атеист ли Гия!? - осенило моего собеседника. Другой ответил:
- Звучит забавно. Но он скорее тривиальный «социал-дарвинист».
Там же в кафе я вспомнил о Гришуне и Витюне. В ответ мой коллега рассказал о некоей девице по имени Кетеван. Он нашёл что-то общее между ней, Гией и Витюней. Кетеван заправляла в каком-то американском офисе в Тбилиси. Эта особа довольно карикатурно насаждала заокеанский стиль среди подчиненных. К примеру, требовала держать улыбку («keep smiling»). При этом она не удосуживалась привести в порядок свои зубы.
- Для неё, как и для Гии,- рассказывал коллега, - нет более бранного выражения, чем «лузер». Однажды во время посиделок за чашкой кофе незамужние дамы обсуждали неженатых мужчин. Выяснилось, что умер их общий знакомый. «Я же говорила, он – типичный лузер!» - последовал презрительный комментарий Кетеван. Разговор шёл на грузинском, а ключевое слово было произнесено на английском. Остальные не менее американизированные дамочки, реагировали более сдержанно и ограничились репликами: «какая жалость!», «не повезло бедняге!». Между тем Кетеван - старая дева, дурнушка и дура. Она как-то съездила в деревню и по возвращению в офис не скрывала, что вот уже 10 дней, как не купалась...
Потом мы порассуждали. Выяснилось, что в грузинском языке нет эквивалента русскому слову «неудачник», и «американскому» -«лузер». Это, конечно, не значит, что все в Грузии обречены на успех. Пошли разговоры, что наступили новые времена, дуют новые веяния. У американцев зазорно быть «лузером», и ясно почему. США - страна равных возможностей, попробуй не воспользуйся. Правда, не понятно, что породнило американского «лузера» с русским "неудачником"?
Однако было бы несправедливо включать Гию и Кетеван в одну компанию. Он куда более образован и умён. Например, вёл семинар о «Божественной комедии» Данте в университете. На общественных началах. Мне как-то довелось побывать на его занятиях. Гия сначала читал текст на итальянском, а потом на грузинском. Однажды лектор рассказывал о круге ада, где содержались гомосексуалисты. С неба падали огненные хлопья в размер снежинок. Они обжигали греховодников-содомистов, им постоянно приходилось от них отмахиваться, смахивать с себя, быть в постоянном движении, бегать. Живописуя страдания грешников, Гия переходил на надсмехательско-издевательский тон. Благодарная аудитория его поддерживала.
Когда пришло время высказаться слушателям, я признал, что картина впечатляет и её описание на итальянском языке в исполнении хозяина семинара звучит мелодично.
- Такая изнуряющая маята – тяжёлая участь. Она должна отбить охоту любому, кто замечен в причастности к нетрадиционной ориентации, - заметил я и тут же подпустил критику, - Дантэ много на себя берёт и подвергает этой адской пытке некоторых людей, чья принадлежность к племени гомосексуалистов не была известна или доказана, или о факте мог знать только автор. Непорядочно с его стороны.
Этот выпад Гия почему-то принял на свой счёт, и на следующее занятие меня не пригласил.
Между тем, надо признать последовательность «социал-дарвиниста» - он не давал спуску даже самому себе. Порой, оступившись, Гия упражнялся в сарказме по своему поводу и так рьяно, как если бы издевался над кем-то другим. Положение спасала его улыбка, шучу, мол. Такая самокритика для большинства людей была неожиданной, не говоря о её самоуничижительных формах, поэтому она не воспринималась и легко забывалась.
Затем у "шутника" наступало «отрезвление», и он втихаря корил себя за «откровенность и невоздержанность».
Но один случай запал в мою память.
... В тот день он явился в наш офис пунцовым от волнения. Был явно недоволен собой и изощрялся в остротах на свой счёт.
- Хорошо, что я не женщина, - заявил он, - меня так легко склонить.
Он подробно рассказал о случившемся.
После эйфории, с какой происходило самобичевание, Гия смолк и настороженно обернулся...
По Тбилиси ходил неказистый с виду парнишка – курд по происхождению. Ранняя лысина обнажила его «правильный череп» (выражение Гии). У него весьма своеобразное занятие. Выудив из толпы какого-нибудь лоха, он прилипал к нему и начинал вымогать деньги. Темами он не разнообразил - типа: «Уважаешь воров, или нет? Страдают они по тюрьмам, болеют туберкулёзом, помогите!» Надо полагать, паренёк имел призвание к этому весьма рискованному промыслу. Необходимо было выбрать жертву и задавить её волю, приручить. Ошибись с выбором, вымогатель мог просто-напросто получить оплеуху по "правильному черепу". Его шуганул, например, мой сотрудник по редакции..., но не Гия. В сквере университета, в 10 метрах от главного входа этот нахал держал и мучил «социал-дарвиниста» в течение двух часов, по частям вымогая у него «на нужды воров» деньги. В общей сложности 21 лари. Мимо проходило много народу. Некоторые здоровались с мрачным с виду Гией, с которым «мило» беседовал какой-то молодой человек.
Что стало с Виктором, не знаю. Гриша уехал в Москву окончательно. Некому стало рассказывать мне о его гуру.