Поселение в инженерном общежитии был периодом тюльпанов. И вся работа на заводе п/я 125 (В-2822)также была радостной. Я тогда был почетным исследователем, получающим первый в СССР металлический гафний, а потом - самым молодым технологом. Я командовал в цехе №2, в котором получали много того, что нужно атомной промышленности.
Заводское инженерное общежитие находилось в доме № 45 по тогда единственной улице Москворечья. Весь рабочий поселок назывался деревней Беляево, а сам завод находился на взгорье платформы Москворечье, у которой останавливала, да и сейчас останавливается электричка, бегущая до Подольска и дальше. Подольск сам был завязан на атомные проблемы.
Деревня Беляево еще долго сохранялась. Как это далеко тогда было от Москвы! Тридцать минут поездки с Курского вокзала электричкой до Москворечья. Но можно было до завода и общежития добраться и автобусом. Но этот путь был чреват постоянной давкой. Зимой давка согревала, а летом – приводила исступление. Теперь Москва проглотила Беляево.
Чтобы добраться теперь до конца Москвы, надо доехать до остановки метро “Каширская”, а дальше на автобусе или троллейбусе еще 35-40 минут до московской кольцевой автомобильной дороги (МКАД). Вот тут только и кончается Москва! Однако теперь имеется и более короткий путь до конца Москвы только на метро - станция Красногвардейская. Завод находится недалеко от метро “Каширская”, от ВНИИХТ и Московского инженерно-физического института (МИФИ).
А ведь я помню такое время, когда, чтобы добраться до завода, надо было сначала ехать до последней станции метро “Автозаводская”. Дальше – почти час троллейбусом или автобусом до деревни Беляево и общежития.
Общежитие было квартирного типа, состоящее из кухни, ванной комнаты, туалета, трех комнат выходящих в общий коридор. Мне трудно распределить кто, где жил. Это не было постоянным состоянием. Точно могу назвать следующее.
Погорелов Гриша, Володя Виноградов, я, Борис Кушунин, Борцов Гена, Шубин Виктор, Колесников Саша (временно).
Всего 7 человек – по двое-трое в каждой комнате. После трагического случая с Сашей Колесниковым, в комнате Погорелова поселился Зотов Виктор – инородное тело для нашего инженерного корпуса.
Несколько слов об упомянутом случае. Саша был сменным мастером в цехе № 3. Другие (например, Виноградов или я) пошли быстро и намного дальше, т.е. за пределы прямой ответственности, а Саша все торчал сменным мастером. Конечно, это нельзя объяснить злопамятностью директора А.И. Андрюшина. Наверное, случай с Андрюшиным играл какую-то роль, но не фатальную. Директор Андрюшин не был злопамятным.
Как-то Александр Иосифович проходил по цеху № 3, и возмутился тем, что кислота капала из фланцевого соединения под потолком. Директор спросил Александра Колесникова: “Что это? Кислота? Почему капает?!”. Колесников скаламбурил: “Капает, потому что кислота тяжелее воздуха”. Андрюшин вспыхнул и велел наказать сменного за отсутствие технологической дисциплины.
Прошло несколько месяцев и в цехе в смену Колесникова случается ужасная беда. Выбросом кипящей щелочи накрывает рабочего Сычева. Его поливают водой из шлагов с большим напором. Это была главная ошибка: нельзя обварившегося человека подвергать резкому воздействию струй. Надо было помочь снять одежду и струями с малым напором, но обильными потоками воды смыть щелочь. Нельзя было сдирать кожу с Сычева. Он сильно ослаб, простудился и умер.
Виновным был многодетный Бершадский, который стал уговаривать Колесникова, отвечающего за другое отделение, взять вину на себя. Колесников не был ответственен за операцию щелочного вскрытия бразильского монацита. Он был совсем в другом месте, но жалость победила.
Колесникова судили. Дали 2 года условно с выплатой семье в течение 5 лет половины получаемой им зарплаты. Саша ушел с завода во ВИИХТ. Место, на котором он стал работать, было богато спиртом и Саша спился, а был талантливым инженером и поэтом из села Константиново – родного места Сергея Есенина. Стихи Саши были пропитаны грустью. Говорят, что Саша в конечном итоге уехал в Константиново. Потом его следы теряются, поскольку Сашу не смогли найти потом и в Константиново. Александра очень любила моя мама за доброту и отзывчивость.
Еще одна печальная судьба, также связанная с алкоголем.
Гриша Погорелов удачно женился, ушел из общежития, но не смог уйти от спиртного. Он тихо ушел из жизни, накинув себе петлю на шею. Пил он темными ночами, скрываясь от семьи и от всех знакомых. В одиночку. Ушел давно, давно, лет двадцать назад.
Виктор Шубин пережил великую трагедию. Его брат Андрей, приехавший из Майкопа, расположился у нас в общежитии, чтобы готовиться к вступительным экзаменам в Московский институт химического машиностроения (МИХМ). Хотел следовать по стопам брата. Не удалось. Он свернул себе шею на Борисовских прудах, во время ныряния в воду. Я не знаю, оказался ли этот трюк смертельным или прнес пожизненные страдания. Господи, под тобой ходим!
Борцов Гена жил и у нас в инженерном общежитии и со своей женой (фактически) Валентиной Мещеряковой, начальницей ЦЗЛа, где Борцов был ответственен за отработку новых аналитических методов.
Казалось, что все в порядке, они счастливы и здоровы, Гена пишет диссертацию. Угораздило же меня познакомить Гену с виолончелисткой из Гнесинского театрального училища. И все! Жизнь под откос. Гена разрушил семью с Валей, а новой семьи с виолончелисткой не построил. Откуда же Гена (из северного Кирова) мог знать об особенностях богемной публики. Он летел к ней, а она уже была с альтистом. У Гены было шило, которым он поранил “альтиста Данилова”. Его судили и наказали тремя годами тюремного заключения в родном северном крае. Кажется, он стал отходить от безумной любви, но как-то на сенокосе у него “схватило сердце” и он умер совсем молодым (около 35 лет).