Геннадий Иванович Гопкин по возрасту уже пенсионер, но как-то так повелось, что его все, от мала до велика, называют Геной. Работал Гена на заводе кузнецом, и росту соответствующего – два метра четыре сантиметра, но добродушный и умом, как ребёнок. Ростом своим Гена очень гордился. Если помните, был одно время такой прикол: «Слыхали, в Африке нашли семиметрового мужчину?» Обычно все удивлялись и спрашивали, какой же величины у этого гиганта некоторые части тела. Гену же в первую очередь удивляло другое: «Что он, выше меня, что ли?!».
Любил Гена Гопкин во время перекуров рассказывать всякие «реальные» случаи из своей жизни. Сейчас-то он на пенсии, живёт далеко, вот я и решил кому-то напомнить, а кому-то и впервые поведать истории, услышанные от Гены Гопкина.
Страшный улов
Рыбачил я как-то на Маныче. В двух местах снасти забрасывал – не клюет. Тихо, как в стакане. Переехал на третье: неширокая затопленная балка, место безлюдное и даже жутковатое. Размотал донку сазанью с миллиметровой леской и закинул на всю длину.
А доночки у меня стометровые были. Да не понравился мне заброс - слишком близко к противоположному берегу. Решил вытащить и забросить снова.
Стал я потихоньку выбирать леску. Выбрал не больше пяти метров. Шла почему-то туго, а потом вдруг вообще встала, как вкопанная. Как будто ее привязали к чему. Я так пробовал, эдак. И рывками, и враскачку из стороны в сторону – бесполезно. Только руки изрезал жилкой.
Посидел с минуту, подумал. Ясное дело – зацеп за топляк или коряжину. Крючки у меня кованые, леска прочная – не оборвешь. Резать – жалко. Вот и надумал я привязать леску к мотороллеру и на малом газу потянуть при помощи лошадиных сил. Оторвется – ну что же. А нет – так вытащу коряжину и снасть распутаю. - Гена задумался.
Тут надо бы пояснить, что рассказы Гены Гопкина собиралось слушать множество народу. И при слове «мотороллер» мужики теснее обступили Геннадия и нетерпеливо старались вывести его из задумчивости: «ну, зацепил, завел на малом газу... а дальше?»
– А дальше... – Гена будто вглядывался куда-то и неторопливо продолжил, – потихоньку, но, чувствую, поддается. Хотя мотор аж ревет, но поддается. Метр за метром. Метр за метром... Я оглядываюсь назад. А всего так и колотит. Предчувствие какое-то, что ли? И вдруг! От неожиданности я чуть мотор не заглушил. Из воды показались хромовые сапоги… У меня пот градом, будто это я на себе тащу, а не техникой.
Тяну дальше, а у самого в глотке першит и круги перед глазами. Как в съемке замедленной: сначала сапоги показались, потом ноги в форменных милицейских брюках и дальше – целиком милиционер! Представляете, к груди проволокой камень прикручен (за проволоку мой кованый крючок и зацепился). В кителе, в фуражке…
– И в зубах – свисток милицейский, – печальным голосом продолжил один, из слушателей, помоложе.
– ...В зубах – свисток милицейский, – повторил как эхо Гена.
С полминуты стояла гробовая тишина, а потом все смешалось – взрыв хохота мужиков, возмущенный бас Гены:
– Гад! Не хочешь слушать, людям не мешай!
И топот ног улепетывающего от гнева Гены шутника...
Что было дальше в то утро на манычском берегу, Гена рассказать отказался, как его ни упрашивали.
Спасительный колодец
– Работал я совсем недавно, уже на пенсии, сторожем на одном заводе на окраине города, – рассказывал как-то Гена. – Рядом поле кукурузное, потом лесополоса густая. Место глухое. Иду я как-то ночью по территории завода. Территория огромная, а в ночную смену никто не работал – и днем-то сырья не хватает. Фонари кое-где мутно так помаргивают, цеха, те вообще темными громадами высятся. Электроэнергия дорогая, вот и экономят.
Помню, в ту ночь луна была полная, но ветрено, и тучи то и дело луну закрывают. А еще – странные веши уже давно по ночам твориться стали. Собаки с вечера убегают, а потом, ночью, начинают выть где-то в посадке или в кукурузном поле. Да так жалобно, как по покойнику.
Впрочем, не только это странно, что убегают и воют. Странно, что утром они возвращаются не все. Одной, а то и двух недосчитываешься на следующем дежурстве. Так, постепенно, к середине лета осталась на заводе одна сука Альфа с малышами щенками. А раньше собак прорва была...
А той ночью Альфа куда-то исчезла. Я походил по территории, покричал: – Альфа! Альфа! – Не откликается. Вышел за ворота и пошел в сторону поля кукурузного, изредка призывно посвистывая. Вдруг совершенно без всякой причины у меня по спине мурашки побежали, озноб какой-то. Я резко оглянулся и увидел как в. аллее перед проходной от дерева к дереву мелькнули две тени высокие. Вроде человечьи, но... понимаете, глаз сверкнул в тени деревьев волчьим фосфорическим светом.
Не помня себя, я ринулся бежать, да не прямо к воротам, а как-то зигзагами. Хорошо, что я к воротам не побежал. Они бы меня в два прыжка от них отрезали. А тут я как-то по безумному: вроде вперед, потом влево, вправо... А топот, да что топот – дыхание уже в затылке и вонь какая-то смрадная. Оглянуться – сил нет. Жутко. В груди у меня зарождался вопль, но внезапно меня что-то как будто схватило, сорвало с земной поверхности, и я куда-то полетел, теряя сознание.
Очнулся – боль в ноге, но не это главное. Липкий какой-то, звериный страх во мне. Инстинктивно я не то что не застонал, но и дыхание затаил насколько смог, и не зря. Кажется, прямо в двух шагах раздавался голос:
– Куда он делся? Падаль! Опять наши собачки останутся голодными.
Я вновь потерял сознание. Очнулся, когда над головой голубел купол чистого неба. Оказывается, я лежал в канализационном колодце со сломанной ногой и многочисленными ушибами. Помог мне выбраться оттуда сменщик, которого буквально за штанину привела к открытому люку Альфа.
Уже находясь на больничном, я написал заявление об увольнении. И при случае, обхожу это место за сто верст.