Пролог.
Совсем недавно посетил свою малую Родину, побывал на могилах близких. Ностальгия проникла во все мои поры. Я долго не находил себе места, пока не понял, что прошлого не вернуть, и лучшие мои дни и работы, наверное, в прошлом. Поэтому, вернулся к своему давнему рассказу "День артиллериста",как дань памяти давно минувших дней.
***
Приезд к брату на маленький полустанок Березовка был спонтанным и неожиданным для него самого и тем более для Леонида. Подъехав к родительскому дому, на взятой на прокат «Ниве», Вениамин Александрович увидел на двери замок:
- Вот тебе на! «А где же Лёня?»
В его представлении брат Леонид, давно не работавший и рано вышедший на пенсию по вредности, нигде кроме как дома быть не мог. Лет двадцать он отпахал на сланцевых шахтах в эстонском городе Кохтла-Ярве. Переехав к тогда еще живой матери, он остался здесь навсегда. Повод для приезда вроде был уважительным – уход за матерью. Хотя мать в то время была вполне еще подвижной старушкой, привыкшей к любой работе, и особо не нуждалась в опеке. Но брат решил по-своему. Мать старая, заговаривается, ведет себя неадекватно. Вот и соседи жалуются, что придет Мария Александровна в гости, попросит ее покормить, мол, голодная, горячего хочет. Поставят ей на стол тарелку супа и что-нибудь на второе. А она ни до чего не дотронется, скажет, что сыта, и уйдет.
Вениамин Александрович в то время был сильно занят наукой, часто и надолго уезжал по работе за границу, да и жил со своей семьей не близко. У брата же жизнь не сложилась. После армии вернулся в Ленинград, женился по любви, но не получилось свить семейного гнездышка. Детей не было, жена Галина ушла к другому. Брат запил…
В то время порядок в городе трех революций был строгий – за пьянство и тунеядство брата выселили на 101-й километр, без права проживания в крупных городах. Покрутился, покрутился, а делать нечего, нужно работу искать, прописываться, а не то в милицию заметут и года на полтора «отоварят» за уклонение от общественно-полезного труда. Работать кое-кем не хотелось: стыдно, среднее техническое образование, технолог промышленного оборудования, высшей квалификации, и тебе предлагают рядовым работягой где-то на стройке. Нет, так не пойдет! А тут подстатило. Получил письмо из дому. Отец писал, что Кирилл, сын тетки Матрены, приглашает погостить и зовет его к себе в Эстонию. «Там работы на шахтах непочатый край. Куда мне старику со старухой переезжать? Может, тебе к нему поехать? Поможет. Все же он там начальником шахты работает».
Леонид занял денег и рванул в Эстонию. Благо до Нарвы, от его городка, куда выселили, часа полтора езды на автобусе. Так Леонид оказался в чужом краю, со своими порядками. Тем не менее, жизнь дала еще шанс – Леонид женился во второй раз, на эстонке Ирме, она родила ему сына Арниса, которого Леонид называл по-русски Сашей. Работал на шахте Кивиылли, инженером-технологом большую часть под землей. Как-то Вениамин Александрович с женой приехал навестить брата , и увидев горы серо-желтоватой земли вокруг городка, крайне удивился:
- Зачем столько грязи вытащили из подземелья? Неужели нет другого способа переработки этой дряни, там внизу?
- Вот ты ученый, давай, найди, – пошутил Леонид.
- Как-нибудь займусь, – серьезно ответил младший брат.
Наверное, он и сдержал бы слово, но тут началась перестройка. Все перемешалось, как во встряхнутой пробирке. Грязь и пена всплыли наверх, чистая вода окрасилась мутью и опустилась на дно… Сланцевские шахты в один миг превратились в инструмент для политического торга. «Нарушение экологии!» - кричали эстонские националисты. «Русские - оккупанты, вон из Эстонии», - вторили им политики. Наверное, Леониду было труднее всего: давление шло с двух сторон. Жена кричала, что скоро придет их власть эстонцев, что Леонид может стать гражданином новой страны, как ее муж, нужно только выучить эстонский язык. Сын, мол, уже эстонец, потому что она его мать…
Русские и украинцы, составлявшие большую часть рабочего населения города, угрюмо пили вонючую эстонскую водку и меж собой рассуждали так:
- Никуда не денутся... Чухонцы отродясь ничем серьезным не занимались. В шахту их не загнать, воздуха им мало, задыхаются… Кто работать за них будет? А?
И пили, пили, больше, чем обычно. Леонид тоже волей-неволей слушал эти разборки. Приходя в местное кафе, остроумно названное «Сайгоном», он сидел за очередной кружкой густого местного пива не зная, что сказать... Первый «черный» знак Леонид получил от одиннадцатилетнего сына, когда Саша перестал разговаривать по-русски.
- Да ты что! - кричал сперва на него Леонид. - Ты же мой сын! Не смей со мной по эстонски говорить
Тот молча смотрел на него, улыбаясь, но по-русски больше не разговаривал. Леонид пару раз пытался его бить, но потом бросил: силой ничего не решить. Поговорил с женой:
- Что ты с ним, Ирма, делаешь? Русский язык международный, вон в ООН на нем проблемы обсуждают, не на эстонском же?!
На что Ирма зло отвечала:
- Скоро на русском будут говорить только в твоей России, а международным будет один английский... Сын рожден мной, эстонкой, он значит и есть эстонец, и пусть учится говорить по эстонски. А если ты ничего не понял, то дурак...
Леониду никогда не везло с женщинами, неизвестно почему. Может потому, что слишком был мягким, услужливым. Иногда мог бы характер проявить, мужское достоинство. Но как все русские с широкой, простой душой считал, что нельзя обижать женщин и детей, и не смог ударить кулаком по столу.
- Хватит! Будет как я сказал!
Но не получалось. Распад Союза шел быстро, и вскоре Леонид превратился в негражданина страны, в которой прожил и отработал больше двадцати лет. Долго он не мог понять, что случилось, почему? Но вскоре новая власть четко и определенно сказала, что они, русские оккупанты, никому не нужны. Шахты закрылись, работы не стало. Леонид подрабатывал автоэлектриком на станции техобслуживания, но вскоре и там предпочтение стали отдавать эстонцам. После долгих колебаний решил переехать с семьей в Россию. Но тут жена и сын запротестовали:
- Не поедем…
Леонид уговаривал как мог, а потом понял, что бесполезно, все равно не поедут. Письмо соседки из дома оказалось решающим. Та писала, что мать одинока, плохо себя чувствует и скоро не сможет быть без присмотра. «Приезжай, а твой младший брат Вениамин не может, где-то за границей...»
Леонид собрал чемодан, взял кой-какие вещи, документы и уехал. Думал, временно, но оказалось, что навсегда!
На малой родине Леонид с удивлением узнал, что не он один такой приехал к себе домой ни с чем. После развала страны большая часть его одноклассников оказалась не у дел. В крупных городах закрылись заводы, остановилось производство, не стало работы. Какая семья будет держать нахлебника? И неработающие главы семей оказались за бортом. Из союзных республик, такие как Леонид, сами убежали... И собрались в Березовке бывшие одноклассники, выброшенные из жизни, не знающие, чем заняться.
Известно, что русский человек, оказавшийся без идейной опоры и особенно дела, начинает пить без меры. А если за компанию, то пьянство приобретает размах всеобщего помешательства. Пьют с утра до вечера, все, что пахнет вином или спиртом, горит или ударяет по мозгам. Пили политуру, очиститель стекол, технический спирт, водка только в качестве десерта, или на халяву, кто из дачников за шабашку рассчитается. Работали артелью где-нибудь у бабульки. Та, известное дело, оплату производила самогоном: дешево и сердито. Выпивали все, что выставлялось на стол. Если не хватало - занимали в долг и снова пили, пили, пока не падали или расползались по домам, как мореные тараканы.
Леонид покатился вниз быстрее всех своих друзей-собутыльников. Сказалась пагубная привычка молодости. Он спивался быстро и бесповоротно. Мать сперва пыталась усовестить, потом перестала давать деньги, но ничто не могло остановить алкоголика. Когда пенсии матери стало не хватать на выпивку, Леонид заставил ее написать письмо младшему сыну, мол, пенсия маленькая, не хватает на прожитье. Вениамин стал высылать каждый месяц несколько тысяч рублей, удивляясь, что раньше мать сама помогала, а тут вдруг денег ей стало не хватать. Написал соседке. Та ответила, и всю правду-матку изложила на трех листах. Горько и больно было Вениамину Александровичу читать то письмо чужого человека о своих близких, матери и брате. Но делать нечего. Решил выслать деньги на имя соседки. Леонид сперва не понял, отчего деньги и посылки от брата прекратились, но как-то на почте застал соседку, тетю Любу, получавшую перевод, и все понял: его дурят. И вот тогда-то он поднял руку на мать:
- Иди к Любе, и без денег не приходи, изобью, - и для верности больно ударил по лицу.
Мать смолчала – сын все же. И шла выпрашивать деньги. Но вскоре, не выдержав издевательств и горя, умерла.
Вениамин Александрович приехал тогда вместе с женой и двумя взрослыми сыновьями. Похоронили старушку-мать, дом отписали брату Леониду, и снова уехали. Брат не писал, не звонил, да и Вениамину Александровичу было некогда. Работа, научные симпозиумы, потом появился первый внук. В общем, жизнь шла по своему проторенному руслу, когда о близких вспоминаешь лишь изредка,найдет что-то вроде ностальгии, или по ночам начнут сниться мать, отец. А тут недавно вдруг брат Леонид пригрезился.
После одного из таких снов Вениамин Александрович сходил в церковь, заказал заупокойную литургию об отце и матери, и неожиданно для себя самого решил навестить брата. Взял внеплановый отпуск на неделю, купил билет на самолет и через сутки был уже в Санкт-Петербурге. Поезда до его тупикового полустанка теперь ходили не каждый день. Ему не повезло.
- Вчера поезд был, а теперь через два дня, - сказали в кассе
Ждать не хотелось. Вениамин Александрович по справочнику нашел автопрокат, поехал туда, взял машину и своим ходом покатил на Березовку.
И вот он у дома. А брата нет. Что с ним? Может заболел? Пошел к дому соседки, но та, видно, на зиму съехала к детям, в город. На дверях тоже замок, и окна заколочены. Вернувшись, Вениамин Александрович решил поискать ключ. Когда-то, еще пацанами, они с братом, уходя из дома, прятали ключ в дырочку, проделанную в обшивке веранды. Нагнувшись, он увидел ту самую дыру, сунул руку, пошарил – точно, ключ лежал на месте. Открыв заржавевший от времени старинной работы замок, зашел на веранду. Господи! Ему почудилось, что это он, Венька, сельский паренек только-только вернулся с гулянки от друзей. Все тот же покрытый клеенкой с вытертыми углами стол, сделанный когда-то руками отца. Та же самодельная вешалка слева, на которой по-прежнему висел плащ-дождевик. Тусклое, слегка потемневшее зеркальце в старинной раме отразило его удивленное лицо. Вениамину Александровичу показалось, что на него смотрит не уставший серьезный мужчина, с мешками под глазами и грустной улыбкой на губах, а молодой, взъерошенный Венька Беленький, как прозвали его друзья. Вот что жизнь делает! Только сейчас он в полной мере осознал, на пороге родительского дома, что он уже не Венька, а Вениамин Александрович, не босоногий паренек с Березовки, а крупный ученый, известный в мире человек. Но разве ему от этого сейчас легче? Лучше бы снова в то полуголодное, но такое счастливое детство. Но нет возврата в прошлое...
Он вздохнул и открыл дверь в дом. Рука сама потянулась к выключателю, и без труда его нащупал, щелкнул. Зажегся свет. От прежнего материнского уюта мало что осталось. Но все те же поблекшие желтые шторы на дверях, тяжелые самодельные стулья у раздвижного стола, купленного когда-то в местном сельпо по случаю застолья Первого мая, когда к ним в гости приехали дядья из других деревень. В углу телевизор на ножках, закрытый тряпкой, маленькие оконца занавешены застиранными, но чистенькими занавесочками. Подметено. На кухоньке стояла кастрюля с чем-то, закрытый салфеткой черный хлеб. «Небогато», - отметил про себя Вениамин Александрович.
В комнатах было прохладно – конец ноября все же. Раздевшись, он решил протопить печь. Сходил в сарай, набрал охапку дров, и затопил круглую печку в большой комнате. Принес из машины продукты и стал готовить ужин. За хлопотами не заметил, как пришел брат. Дверь скрипнула, он обернулся и обомлел. Брат, только весь седой, худой, в желтой железнодорожной куртке и черной вязаной шапке на голове.
- А я думаю, кто хозяйничает? Вижу, свет горит, и машина у крыльца. А это ты…
Они обнялись.
- Привет, Венька.
- Здравствуй, Леонид.
- Что, не узнал?
- Кто же тебя не узнает. Все такой же, только седина откуда-то появилась.
- Не седина, а просто волосы от времени выцвели. Погоди, Венька, дай разденусь. Видишь, какой нарядный.
- На железке работаешь?
- А где же, больше негде. И то с трудом устроился, обходчиком. Пятнадцать километров каждый день надо протопать, приду и падаю. Устаю, не то, что раньше, до Сосновки за водкой, туда и обратно двадцатка, и хоть бы что. Годы, годы, Веня.
- Да что ты, Леонид, о годах. Тебе же еще пятьдесят семь. Не время стареть. Ну ладно, давай, раздевайся и садись, я тут кое-что приготовил, поужинаем.
Брат пошел умылся под умывальником на кухне, переоделся в чистую рубашку, причесался, и вышел помолодевшим, бодрым.
- Так что за праздник сегодня такой, брат? Икра, колбаса, торт, шампанское… Круто! Не для деревни. Вон у меня в кастрюле картошка отварная в мундирах, да баночка килек. Вот и весь мой ужин. Богато живешь, брат.
Младший брат молча кивнул – зачем возражать. Все равно не поверит.
- Да, живу не плохо, на булку с маслом хватает. А как у тебя с деньгами? Работаешь, значит не хватает пенсии...
- Какая пенсия, братан? Мне ее так и не дали. Потеряли все документы в Эстонии, сколько раз бывшей жене писал, сыну, чтобы похлопотали. Они даже не ответили. А меня туда не пускают. Да Бог им судья. Вот как мать похоронил – понял, что жить не на что, стал работать. Одно время в лесопункте наладчиком пилорамы работал. Как лес выпилили, закрыли пилораму и меня уволили. Пошел по шабашкам. А там, сам знаешь, пьянка, чуть не сдох от какой-то политуры. В больнице откачали. Решил завязать. Вот уже года два в рот не беру ни капли, на железку, спасибо, взяли. На эти деньги и живу. Да еще огород посажу, картошка, морковка, капуста своя. Ничего, хватает... Правда, Веня, без икорки. ..Да ты не обижайся, я же шучу. Рад, что у тебя все хорошо. Ты же заслужил. Работал как проклятый. Наука – тяжелое дело. У тебя, смотрю, хоть ты и на семь лет меня младше, седины не меньше, чем у меня. Ладно, открывай шампанское, разливай по стаканам. Фужеров нет, извини, не приучен к таким напиткам.
- Может, тебе не стоит, Леонид?
- Да ты чего? От стакана шампанского еще никто не спивался. Не тот напиток. Квас – и тот крепче.
Щелкнув пробкой, Вениамин разлил шампанское по граненым стаканам. Брат взял свой стакан:
- Ну, за что?
- Видишь ли, Леонид, праздник у меня сегодня двойной. Первый – домой приехал, тебя повидал. А второй – догадайся сам.
Леонид покрутил головой:
- Не вспомню что-то…
- Ну ты подумай, конец ноября… - стал наводить брата на нужную мысль Вениамин ... – Какую дату отмечаем именно в этот день?
- Вспомнил! – обрадовано вскочил брат. – Сегодня день артиллериста! Точно. Как же я забыл? Я же в артиллерии служил! Ну молодец, братан, не забыл про мою службу...
Вениамин изумленно посмотрел на брата. Они чокнулись стаканами:
- За день артиллериста, Леонид, - сказал Вениамин и выпил до дна вслед за братом.
Потом они проговорили всю ночь. Под утро оба заснули. В восемь старший брат вскочил на ноги,справился и ушел на работу. Младший же проспал до обеда. Проснувшись, позавтракал тем, что осталось от вчерашней пирушки, переоделся, и решил, что нужно ехать обратно. Нашел листок бумаги, пожелтевший от времени, и написал: «Леня, я уезжаю. Все было хорошо. Вчера был мой день рождения, но я не в обиде. Так хорошо я давно его не встречал! До свидания, обнимаю, твой брат Вениамин».
Возвращаясь обратно, подскакивая на неровностях дороги в старенькой «Ниве» Вениамин Александрович все смеялся про себя про День артиллериста. «Надо же, что вспомнил братан!» - и снова улыбался.