Тихий омут, или трагедия на Пиросе

      Действующие лица

      Ефим Степанович Вертков - крупный чиновник
      Октябрина Матвеевна – жена Верткова
      Аполлон Гурьевич Флюгин – губернатор
      Аванес Аванесович – местный олигарх
      Андрей – старший сын Верткова, юрист
      Игорь – младший сын Верткова, студент
      Виктория Ручкина – столичная певичка, подружка Игоря
      Степан Иванович Вертков – отец Верткова, ветеран ВОВ
      Галина Петровна Ярцева – глава местной администрации
      Отец Михаил – настоятель церкви Преображения Господня
      Борис Николаевич Гусин – главный врач районной больницы
      Гога – человек из охраны олигарха
      Влад – художник, приятель Андрея
      Ника Милявская, Дарья Прохорова – молодые особы, дальние родственницы Вертковых
      Кузьма – смотритель и сторож на даче
      Пал Палыч Петюник – начальник отдела милиции
      Сима – домработница
      Рыбак
      
      ***
      Действие происходит на берегу озера Пирос в одном из районов N-ской области. Стоит середина октября, золотая осень. Уроженец этих мест, крупный чиновник Ефим Степанович Вертков приехал на дачу, на то самое место, где когда-то стояло небольшое село с названием Тихий омут. Село давно исчезло, еще в период развитого  социализма, остались только огромные серебряные тополя, кусты сирени и в беспорядке разбросанные остатки каменных фундаментов. Здесь и облюбовал себе место под дачу Ефим Вертков.
      Дача, трехэтажный дом, напоминала собой огромный куб, почти без окон, зарешеченных искусно сделанными, коваными из металла решетками, немного возвышалась над лесом. Внизу на площадке из серого гранита стояли дорогие скамейки и чуть правее на полянке, обставленная по современным требованиям отдыхающего нового русского баня и постройки для развлечения и отдыха.
      Ефим Степанович пригласил на дачу своих родственников и близких друзей, чтобы помянуть девятый день после смерти матери Марии Григорьевны. На даче оказались друзья и знакомые его детей, Андрея и Игоря, а также дальние родственницы Вика и Даша. Вообще собралась довольно разношерстная публика, что не входило в планы Ефима Степановича. Но он как всегда не подавал виду и всех гостеприимно принимал, как и подобает новому русскому чиновнику без особого размаха, но хлебосольно, а по возможности тактично.
      
      Действие первое
      
      Стол на веранде застлан большой белой скатертью. За ним сидит десятка с полтора людей, приглашенных Ефимом Степановичем на поминки.
      Стол уставлен всевозможными закусками, стоят бутылки с вином, коньяком и водкой. Около стола хлопочет домработница Сима, краснощекая женщина лет под сорок, в белом накрахмаленном фартучке, на плотно обтягивающей огромную грудь блузке.
      Во главе стола сидит Ефим Степанович, рядом его отец, и по бокам сыновья Андрей и Игорь. Жена Октябрина Матвеевна чуть поодаль, сразу же за сыном Игорем. Справа за Андреем губернатор вместе с главой местной администрации Галиной Петровной.
      На веранде тихо, все разговаривают шепотом, обмениваются впечатлениями о только что осуществленном походе к могиле Марии Григорьевны, похороненной на кладбище близлежащего городка в 15 километрах от дачи. Тускло мерцает серебро ножей, вилок и ложек на белоснежной скатерти, да иногда брякает упавшая ложечка, и снова тишина.
      Глава дома встал со стула, поднявшись в полный рост.
      Ефим Степанович (подняв правую руку с рюмкой с водкой .- Дорогие друзья! Вы собрались сегодня здесь, чтобы разделить мое горе по поводу кончины безвременно ушедшей моей матери, Марии Григорьевны. Она была необычайно чистым и благородным человеком, многие сидящие из вас это хорошо знают. На восемьдесят первом году моя мать после тяжелой болезни ушла от нас навсегда. Мне очень печально и горько это осознавать, но назад ее не вернешь, и единственное, что можно сделать, так это воздать ей должное в честь ее памяти. (Он хотел что-то еще добавить, но судорога схватила его горло, и Ефим Степанович лишь сипло выдавил из себя). Пусть земля ей будет пухом. Аминь. (И трясущейся рукой поднес рюмку с водкой ко рту, и расплакавшись, выпил).
      Все последовали его примеру. За столом возникла пауза, потом застучали ножи и вилки, и стал нарастать гул разговора, сперва медленно, еле заметно, потом все громче и громче.
      Отец Михаил (тоже встал, одернул черную рясу, пригладил пальцами рыжеватую бороду, возвел очи к небу, одними губами прошептал какую-то молитву, и потом тихо, но отчетливо сказал).- Все в руках Божьих. Вот и Вашей матушке, Ефим Степанович, выходит срок пришел. Он ее и позвал. Хорошая была мирянка Ваша матушка. Мария Григорьевна, бывало, в церковь войдет, так поклоны до земли отдает. Всегда тихая, скромная. Ничего плохого сказать не могу. Такие как Мария Григорьевна прихожане только в радость церкви и Господу. Помолится, попросит заступничества за своих домочадцев… (Тут отец Михаил строго посмотрел в сторону сыновей Ефима Степановича). А уж как она молилась, Господа-то упрашивала, чтобы он благоволил к ее детям и внукам, и не рассказать. Часами на коленях стояла. Честное слово, слезы всегда на глаза наворачивались, смотря как она истово молится. (У отца Михаила тихие слезы навернулись на глаза). Господь ей за все воздаст, праведнице великой. Царство ей небесное.
      И отец Михаил с размаху махнул рюмку водки.
      Ефим Степанович какое-то время наблюдал, как закусывают и шепчутся за столом, и снова встал.
      Ефим Степанович.- Господа, мне хочется предоставить слово нашему губернатору, моему хорошему другу, Аполлону Гурьевичу. Прошу! (Ефим Степанович махнул рукой вверх, дескать, вставай и говори).
      Аполлон Гурьевич, человек средних лет, с густой но седеющей шевелюрой волос, встал. Вместо водки он держал бокал, наполовину наполненный коньяком.  Сделав важное лицо и выждав паузу начал.
   - Я приехал сюда, чтобы поддержать в трудную минуту уважаемого мною Ефима Степановича, его детей, Андрея и Игоря, мужа Марии Григорьевны Степана Ивановича, всех родственников в связи с безвременной смертью мамы. Нужно сказать, что тот, кто знал Марию Григорьевну, тот поймет меня. Это тяжелая утрата для семьи Вертковых. Никто иной, как Мария Григорьевна была тем элементом, что накрепко сковал всю вашу семью. Всегда когда я видел и разговаривал с Марией Григорьевной, у меня было ощущение, что я разговариваю и обнимаюсь с собственной матерью. Так велико было ее влияние на всех. А теперь ее нет. Я не смог быть на похоронах Марии Григорьевны из-за отсутствия в области. Но вот на девять дней, бросив все дела, ринулся сюда, чтобы своим присутствием почтить ее память.
      Губернатор, славившийся своим красноречием, пошел дальше и дальше в воспоминаниях о вечерах и беседах с Марией Григорьевной. Но за столом уже давно шли свои, понятные только посвященным, разговоры. Вот, к примеру, о чем говорили между собой две молодые красивые девушки, Ника и Дарья. Давайте послушаем вместе, любопытный у них разговор.
      Ника. -Ты зачем сюда приперлась? Спорю на десять баксов, что тебя не приглашали.
      Дарья. -Это тебя не приглашают, а я всегда сюда езжу. Меня лично Мария Григорьевна всегда приглашала. Так и говорила: «Заходи в гости».
      Ника.- Ты ври, да не завирайся. Тебя эта старая карга не только что приглашать, а и видеть не хотела. Ты забыла, как она тебя два года назад выгоняла из дома, и что тебе тогда сказал Ефим Степанович? Забыла? Чтобы ноги твоей в их доме не было.
      Дарья.- Да ладно тебе из себя благородную-то строить. Можно подумать, тебя звали.
      Ника.- Звали – не звали, а из дома не выгоняли. Значит, со мной считаются.
      Дарья. -Ага, держи карман шире, а ноги вместе, так и считаются. Это старый козел на твой зад запал, так и не гонит пока.
      Ника.- Это ты о ком?
      Дарья.- А то не знаешь? У Ефима Степановича уже песок давно сыплется, а все по заду рукой похлопать хочет. Да я думаю ты не раз с ним переспала, если он, конечно, еще способен…
      Ника. -А тебе завидно? Да, переспала, и не раз. И вообще он мужчина еще ничего, некоторым молодым фору даст. Вон его сынок, Игорь. Тот от баб шарахается. Я как-то в бане к нему неосторожно заглянула, так он от страха в обморок упал.
      Дарья.- А то не знаешь, что он голубой.
      Ника (удивленно вскинув брови). Как?! Не ожидала.
      Дарья.- Как, как? Да так. Голубой и все.
      Ника. -Ты напридумываешь! Можно подумать, что ты видела как он это делает. А наговорить можно про каждого. Вот о тебе, если послушать что говорят, уши завянут.
      Дарья.- А что? Что обо мне говорят? А ну, говори, какие сплетни распускают! Я быстро их прихлопну, пусть только посмеют?
      Ника.- Посмеют, еще как посмеют. Да вот, к примеру, что ты работаешь девочкой по вызову. За ночь сто баксов берешь.
      Дарья.- Вот сволочи. Сами трахаются, сами и сплетни распускают. Да не за деньги я это делаю, а так, из чистого любопытства. Надо же узнать как мужики на нас реагируют, и что говорят. Представляешь, такое наплетут пока до постели тащат. А потом не у всех все получается, смех один. А деньги они сами дают, отказываться неудобно. Ну конечно, я же не б… рублевая, деньги дают солидные. Ничего, на жизнь хватает. Но мне уже это надоело, хочу новых ощущений. Хочу свободы, море, солнце и яхту! И чтобы мужики лежали у моих ног и млели от моего нагого тела. А если у кого желание появится мною воспользоваться, его выбросят в море. Как царица Тамара поступала с ними.
      Ника. Да, царица… Тебя занесло. Но то, что ты за деньгами сюда приехала – это ясно.
      Дарья. А то ты из уважения к покойной карге? Прости меня, Господи, у нее было снега зимой не выпросишь, не только денег. Жадная, до невозможности. Противно слушать, что этот губернатор о ней несет. (Она сплюнула от злости под стол).
      Ника.- Кстати, о губернаторе. Мужик он так себе, видно по всему. Как говорил Высоцкий: «Врун, болтун и хохотун, но знаток бабских струн». Давай к нему попробуй подрулить. Он при деньгах, и не малых. Тут не только на яхту, можно и на целый дом раскрутить, если сумеешь.
      Дарья.- А тебе какой интерес меня с ним свести? Да у него уже наверное давно не стоит. У болтунов это всегда так, поверь моему опыту.
      Ника.- Стоит – не стоит, не в этом же дело. Он при деньгах и у власти. Не стоит, грудь будешь чесать, в ушки нежные слова шептать. Они, мужики, хуже баб на это падкие.
      Дарья.- Тебе виднее. А зачем ты этого хочешь-то?
      Ника. Мы соперницы за наследство. Лишних проблем мне не нужно. Ясно?
      Дарья- (кивает головой). Еще как.
      Ника.- Ну что, по рукам?
      Дарья.- Идет.
      К этому времени губернатор закончил свою речь и провозгласил тост.
      Аполлон Гурьевич. В память прекрасной женщины, матери Ефима Степановича.
      Мужчины молча встали, а женщины сидя дружно выпили.
      Следующую речь произнесла Октябрина Матвеевна. Она встала, закатила глаза к небу, будто искала какой-то поддержки сверху, и, видимо, не найдя, опустила взгляд вниз, выдавив из глаз слезу.
      Октябрина Матвеевна.- Для меня смерть Марии Григорьевны большая утрата. Я не могу до сих пор опомниться, как будто вчера она еще ходила по дому, прибиралась, читала свою любимую газету, теряла и находила очки…
      Но большая часть гостей за столом уже совсем почти не слушали выступавшую невестку. Все и так знали, в каких отношениях они были. Поэтому какую бы слезную речь ни произносила сейчас Октябрина Матвеевна, ей мало кто поверил бы. Не верила она и сама себе, но, как говорят французы «положение обязывает». Она еще что-то продолжала говорить, вновь поднимала и опускала глаза, а жизнь за столом шла своим чередом.
      Аванес Аванесович (наклонившись к уху губернатора, шепчет). Аполлон Гурьевич, Вы не знаете, зачем этот шумный балаган затеял Ефим Степанович? Ну не ради же девяти дней? Такая блажь на него не похожа. Тут что-то другое.
      Аполлон Гурьевич- Да, согласен. Не случайно он здесь. Видно, какие-то важные дела его сюда занесли. Слышал я от верных людей, что положил он глаз на местный кирпичный завод.
      Аванес Аванесович. -Не может быть. Ну зачем ему этот завод? Он почти на ладан дышит. Нет, тут что-то другое.
      Аполлон Гурьевич. Не знаю, не знаю. Но такая информация просочилась. Тут политика тонкая.
      Аванес Аванесович.- Да какая тут к черту политика? Кирпич и есть кирпич. Вот если бы сеть магазинов схапал, хлебозавод и молокозавод – тут тогда можно было бы и политику притянуть. А кирпичный? Не-е-е…
      Аполлон Гурьевич. -Ты не так думаешь, как надо. Кирпич сейчас в Подмосковье в большой цене. Там стройка идет, так что стройматериалы аж из Чечни возят. Прикинь: деньги правительство в Чечню вгонит, на восстановление, а они оттуда в Москву кирпичи и гранит везут. А ты говоришь, нет политики. Еще какая политика. Ну, ты человек бизнеса, тебе этого не понять. (Увидев как Аванес Аванесович нахмурил брови). Ты только не обижайся.
      Аванес Аванесович.- Да я не обижаюсь. Только что-то мне не верится, чтобы такому тузу, как Ефим Степанович, кирпичный завод потребовался, да еще за триста верст от Москвы. Ей Богу, не верю.
      Аполлон Гурьевич (засмеявшись одними глазами, шепотом ответил).- А давай поспорим.
      Аванес Аванесович.- А на что?
      Аполлон Гурьевич. -А хотя бы на твой новый джип.
      Аванес Аванесович.- А если Вы проиграете? Вы-то что ставить будете?
      Аполлон Гурьевич. -Квоту на лес в Кузьминках!
      Аванес Аванесович.- Там же заповедник! Кто разрешит? Писаки такой вой поднимут, что мало не покажется.
      Аполлон Гурьевич.- Ну, а это не твоя забота, Аванес Аванесович. «Не нужно поперек батьки в пекло лезть» говорит наша пословица. А у вас на востоке: «Собаки лают, а караван идет». На то они и средства массовой информации, чтобы лаять по поводу и без повода. Стоит ли на это внимание обращать…
      Аванес Аванесович.- Вам хорошо говорить. Вы – губернатор, бумагу подпишет кто-то из ваших клерков, а отвечать буду я.
      Аполлон Гурьевич.- Да ты никак бояться стал? Что-то раньше не замечал я за тобой этой слабости. Если трусишь, то о чем речь? Так и скажи.
      Аванес Аванесович. Н-ет, я не об этом. Я просто хочу предусмотреть последствия.
      Аполлон Гурьевич. Соломку хочешь подстелить? Так не бывает. На то и бизнес чтобы рисковать.
      Аванес Аванесович.- Да я согласен...
      Он хотел что-то еще добавить, но в это время Октябрина Матвеевна закончила свою речь и за столом в очередной раз подняли рюмки и бокалы. Вздох облегчения и волна пития на какое-то время завладели вниманием всех сидящих. Потом все дружно перекинулись к ножам и вилкам. Минут пять-шесть все пространство на веранде занял шум из бряцанья тарелок, чавканья и жевания пищи, и коротких фраз вроде «передайте, пожалуйста, хрен», «передайте заливное», «не хотите ли салата?», «а вот оливки, Вам положить?», «да, спасибо», «нет, спасибо», «я бы хотел кусочек рыбного балыка», «это семга?» и тому подобное.
      Но вот установилась какая-то относительная тишина; гул еды стал стихать и посетители отодвинув лица от тарелок стали вытирать салфетками руки и обтирать сальные лица. Женщины украдкой поправляли помаду на накрашенных губах, аккуратно сложив вчетверо бумажную салфетку.
      Ефим Степанович опять встал и постучал вилкой по пустому хрустальному бокалу, требуя тишины. На какое-то время гул смолк.
      Ефим Степанович. -Друзья! Мне хочется предоставить слово главе местной администрации – Галине Петровне Ярцевой, нашему настоящему помощнику в решении бытовых проблем.
      Галина Петровна.- Господа, товарищи, друзья! Мне трудно говорить о Марии Григорьевне в прошедшем времени. Но увы – такова реальность. Главное, что хочется отметить в жизненном пути Марии Григорьевны – ее целеустремленность в достижении поставленных задач. Простая крестьянская женщина смогла найти мужество, чтобы подняться из рутин бытия и стать человеком будущего. Именно она мудро и пророчески предрекала крах старой системы власти и готовила хорошую новую смену. Прежде всего это касается ее любимого сына – Ефима Степановича. Мы сегодня воочию видим, каким стал ее любимчик, извините, Ефим Степанович. (Галина Петровна прижала левую руку к сердцу и посмотрела в сторону Верткова).
      Ефим Степанович (благодушно улыбаясь). -Ну что Вы, что Вы! Какие условности…
      Галина Петровна (продолжая). -Спасибо за поддержку. Что ее любимое чадо стало одним из ведущих руководителей страны. Да-да, страны. Мне кажется, что именно такие люди, как Ефим Степанович, решают сегодня судьбы страны: они умны, хорошо образованны, амбициозны и имеют колоссальный опыт хозяйственной работы…
      Петюник (наклонившись к отцу Михаилу). -Это Ефимка-то? Во дает Галина! С какой-такой стати он вдруг хозяйственником опытным стал? Всю жизнь учительствовал, был рядовым учителем географии и биологии, и вдруг – хозяйственник! Как Вам, отец Михаил, нравятся эти пассажи?
      Отец Михаил. -На все воля Божья.
      Петюник.- Так-то так, но врать внаглую нельзя. Можно подумать, что никто не знает, кто такой Ефимка Вертков. Скажи мне десять лет назад, что он станет «отцом нации» - плюнул бы в глаза. Я же вместе с ним начинал карьеру-то политическую. В депутаты в одном районе баллотировались. Но я как бывший коммунист конечно же проиграл, а Ефим, которого знать никто не знал, но зато к демократам примкнул, научился демагогом быть, и такую пыль в глаза народу пускать, что его «на ура» избрали главой администрации района.
      Отец Михаил.- Мы простые смертные должны смириться, унять свою гордыню. Такие вопросы решаются не нами. Мы лишь выполняем Господню волю. Даже если что-то нам не нравится, то мы тут рабы.
      Петюник.- Отец Михаил, как в народе говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай». Мы так можем всю ответственность на Бога возложить, а что же нам тогда останется? Сидеть сложа руки и ждать своей судьбы?
      Отец Михаил.- Мы слуги Божьи. Не призываю народ безмолвствовать и ждать слепо решения своей судьбы… Но, как известно, без воли Божьей не упадет ни один волос с головы человека. Как бы люди ни стремились себя выше Господа поставить, ничего у них не получится. Тут все ясно. Но одно бесспорно. Господь каждому народу, человеку дает испытание на прочность, и особенно испытание властью.
      Петюник.- Понятно, конечно, что многое, очень многое зависит от порядочности людей. А Бог – это прикрытие нерадивых и бессовестных.
      Отец Михаил.- Нет, не согласен с Вами. Бог – это не то, что Вы думаете. Но спорить сейчас не могу, не то место. Давайте встретимся для этого отдельно.
      Петюник.- Хорошо, отец Михаил, договорились. Приду к Вам.
      Пока велся этот диалог между милицейским начальником и святым отцом, процесс поминок медленно, но верно шел своим чередом. Вот, наконец, дошла очередь и до самого старшего из Вертковых. Степан Иванович встал и не дожидаясь когда все замолчат, потому что был сильно глуховат, и начал свою речь так.
      Степан Иванович.- Кто не знает мою покойную жену Марью, поднимите руки. (И не дожидаясь реакции сидящих за столом продолжил.) Вот так-то! Все знали мою Марьюшку. О чем это говорит? А о том, что она – хороший человек. Святая женщина. Это правда. Почему так? Не знаете? Вот я сейчас и расскажу вам, как я нашел свою Марьюшку. Пришел с войны, мне уже минуло двадцать семь годков. Погулял чуток, отец и говорит: «Определяйся с семьей, пора отделяться, а загуляешься – потом и не женишься». И то правда. После войны девок пруд пруди, а мужиков ничего, всех война прибрала. Пошел как-то в клуб на вечеринку. Осмотрелся – кругом одно барахло, только смотрю, у дверей топчется краснощекая, чернобровая девчушка, в валенках выше колен и длинном шерстяном платке. Да как глазами стрельнет, прямо в сердце. Вот так и нашел свою половинку. А дальше дело было так…
      И пошел Степан Иванович в воспоминания, даже не думая, слушают его другие или нет. Он полностью переключился на свою давнюю, но такую прекрасную молодость, и говорил, говорил…
      Андрей (молодой человек лет двадцати семи, вечный студент, повернувшись к своему приятелю художнику Владу).- Слушай, не пора ли нам отсюда?
      Влад. -Да неудобно как-то.
      Андрей.- А что неудобного, тут теперь все в воспоминания ударятся, не остановить. Нам пора валить.
      Влад. Наверное, ты прав. А как это сделать?
      Андрей. -Очень просто. Я возьму слово и после объявлю перерыв.
      Влад.- Тебе видней… Действуй как считаешь нужным.
      Андрей.- Пока тут все дойдут до кондиции, давай махнем на катере на Пирос. Представляешь, какая там сейчас красотища! Вода голубая, небо голубое, и деревья на отсветах в золоте. Чудо! Я просто млею от такой красоты.
      Влад -(загоревшись настроением Андрея). Я тогда захвачу мольберт, сделаю пару-тройку зарисовок. Места здесь действительно чудесные.
      Андрей поднимает руку и берет слово. За столом после выступления его деда, Степана Ивановича, все снова накинулись на спиртное и принесенное Симой горячее.
      Андрей.- Господа! Разрешить мне сказать пару слов.
      Голоса (нестройные голоса одобрения).- Говори, говори, послушаем.
      Андрей.- Вот уже минуло девять дней как нет моей бабушки. Она была разной для разных людей: кому хорошая, а для кого строгая. Но для меня и моего брата она была просто бабушкой, которая нас любила. Потеряв ее я потерял часть той любви, которую она мне давала. Не знаю, сможет ли кто когда-нибудь ее восполнить. Это печально, но это и надежда встретить свою любовь. Предлагаю тост: За любовь, в честь моей бабушки! А после… А после него предлагаю сделать небольшой перерыв, чтобы все могли размяться и прочее.
      Андрей поднял бокал с красным вином, не обращая внимания на шум, и выпил его до дна. Потом Андрей отодвинул стул и не смотря ни на кого стремительно вышел с веранды и бегом спустился по лестнице вниз. За ним последовал Влад, потом Игорь, а затем потянулись и все остальные. На какое-то время все разбрелись по маленьким комнатам огромного пустого дома. Большая часть собралась в каминной зале.
      
      Конец первого действия
      
      Действие второе
      
      Действие происходит в огромной зале площадью более 70 квадратных метров. Это полукруглое помещение с колоннами по бокам. В центре большой, выше человеческого роста, камин, отделанный малахитом. Высота зала около семи метров. По центру спускается огромная старинная люстра из бронзы с позолотой из хрусталя. Окон нет, вместо них тяжелые портьеры, имитирующие занавешенные окна. По духу и форме зала напоминает феодальные века эпохи рыцарей и Дон Кихотов
      В зале собралось с десяток гостей. В основном люди старшего поколения. Среди них: хозяин дома, губернатор, местный магнат и другие. Около них по бокам стоят кресла и диваны, столик с вином и закуски.
      Аполлон Гурьевич. Ефим Степанович, где же Вы? Может, разожжем камин? А то как-то зябко (поежился).
      Ефим Степанович (неторопливо с бокалом коньяка подходит к губернатору). Ты, Аполлон, лучше коньяка выпей, сразу согреешься (протягивает бокал губернатору, смеется).
      Аполлон Гурьевич (берет бокал и согревает его в руках). Ладно, Ефим Степанович. Что-то Вы сегодня на редкость в хорошем настроении. Я, конечно, понимаю, что смерть Вашей матушки не радостный повод, но Вам идет такое настроение. Наверное, что-то задумали, как всегда, неожиданное для нас (он обвел всех рукой) и… приятное…
      Ефим Степанович (несколько смутившись). Да ладно тебе, Аполлон, подкалывать. Мать для меня – святое. А что до настроения, удовлетворю, так сказать, внимание друзей, и твое тоже. Как никак, а сам губернатор почтил вниманием, не шутка для скромного чиновника из ведомства налогов. (Берет под локоть губернатора и тихо говорит, чтобы только он и слышал). Пойдем ко мне в кабинет, там и поговорим о деле.
      Аполлон Гурьевич (согласно кивнул). Хорошо, веди.
      Ефим Степанович. Сейчас дам задание растопить камин, действительно прохладно, хотя котельная уже работает. (Кричит). Кузьма! Кузьма! Где ты? (Ему никто не отвечает. Ефим Степанович просит Симу.) Скажи, чтобы Кузьма дров принес сегодня и камин разжег. Давай-давай, скорей, чтобы одна нога здесь, другая там.
      Серафима поправила свой необъятный бюст и пошла за Кузьмой по зеркальному паркету каминного зала.
      Ефим Степанович. Гости дорогие, прошу Вас всех располагаться в креслах, на диванчиках. Угощайтесь, все здесь (он показал на столики) – Ваше. Если что-то надо, Сима принесет. А я на минуту отлучусь, с вашего позволения. (Он берет под локоть губернатора и уходит в свой кабинет).
      Октябрина Матвеевна. Господа, господа! Прошу Вас, кушайте, пейте, не стесняйтесь. Можно телевизор включить (она показывает рукой на огромный плоский экран телевизора, встроенный в стену около камина).
      Гусин (немолодой человек, с совершенно седой головой, берет под локоть Октябрину Матвеевну и тихо говорит). Не стоит, Октябрина Матвеевна. Сегодня шум и зрелища будут неуместны. Давайте посидим, потолкуем о своем, вспомним прекрасную женщину Марию Гавриловну. Это и будет нашим почтением ее памяти.
      Октябрина Матвеевна. Хорошо, хорошо, Борис Николаевич, так и сделаем. Прошу Вас, господа, располагайтесь как Вам удобно. Если что, Борис Николаевич поможет Вам сориентироваться: где, что и как. А я тоже Вас покину, распорядиться нужно по хозяйству (и она спешно вышла с заботой на лице).
      Ярцева (обращаясь к Петюнику). Несчастная женщина!
      Петюник. О чем Вы, Галина Петровна?
      Ярцева. А то не знаете: пошла искать своего младшенького и любимого отпрыска – Игоря.
      Петюник. Говорят он наркоман?
      Ярцева. Тебе ли не знать, Пал Палыч. У тебя ведь есть списки на всех, хоть кто-то просто балуется. А тут сын известного человека, можно сказать правительственного чиновника, и у Вас нет данных?
      Петюник. Говорят, говорят, много чего говорят и пишут. А как возьмешься доказывать – пшик. Один воздух. Нет ни одного факта, кто бы подтвердил, что Игорь сел на наркотики. Балуются теперь этим многие. Но нужны доказательства.
      Ярцева. Значит, нету. Да какие такие тебе нужны доказательства? Возьми задержи только на час, посмотри на его руки: все исколото. Врачей экспертов созовите, врачей вызовите – вот вам и доказательства.
      Петюник. Галина Петровна, я что, на самоубийцу похож? Задержать и вызвать врачей не трудно, а дальше? Тот же Гусин, еще тот жучок, никогда не подпишет бумагу под такой формулировкой. Он-то друг, так сказать, семьи Вертковых. Тут круговая порука. Нет, Галина Петровна, мне это ело ворошить не хочется. Пусть сами разбираются. Они же меня о помощи не просят.
      Ярцева. И то верно, Пал Палыч. Как говорится: «Не делай много добра, не получишь зла». А что слышно про его подружку? Ты видел, кого он в дом к родителям притащил? Певичка какая-то московская, говорят, огонь, воду и медные трубы прошла. Теперь к Игорю прилипла.
      Петюник. Нет, о ней ничего не слышал. Но на вид – стерва.
      Ярцева. Не то слово. Я ее тут между делом в туалете спросила, сколько же ей лет. А она мне в ответ: «Свои годы считайте». Да как дверью шарахнет, едва я успела отскочить. Еще та стерва, прости Господи.
      Петюник. Похоже что так. Надо будет за ней понаблюдать, если только надолго к нам залетела пташка.
      Ярцева. Вряд ли, думаю, что Ефимку облапошат, деньжат навыколачивают и обратно в Москву, чего им в нашей дыре делать.
      В это время Кузьма принес охапку дров и стал растапливать камин. Запахло свежей смолой, дымом и гарью разжигаемых дров. Вскоре на сухих дровах весело запылали огоньки.
      Петюник. Ты, Кузьма, еще дров-то принеси. Холодно у вас тут, неуютно. Глядишь, с огоньком-то веселее будет.
      Кузьма (долговязый мужик, лет сорока, с длинным худым лицом и отвисшими усами, согласно кивнул). Дров много. Сколько надо, столько и принесу (и глупо улыбнувшись хотел было уйти).
      Петюник (остановил Кузьму за рукав рваного пиджака). Кузьма, ты тут все и про всех знаешь. Что это за баба с Игорьком приехала?
      Кузьма (от удовольствия заулыбался). Ни наю. Мне ничего не говорили. Кто такая – ни наю.
      Петюник. Ладно, ты иди, иди, Кузьма, неси дрова (и подтолкнул его вперед).
      В это время в зал вбежала Виктория, длинноногая, неопределенного возраста, с ярко оранжевым париком на голове девица.
      Виктория. Кто-нибудь может мне сказать, где Игорь? Никак его не найду.
      Гусин (он был ближе всех к Виктории, осторожно взял ее за руку). Вам не нужно так волноваться. Игорь найдется. Он никуда не денется. Я видел, что он пошел вместе с братом и этим, как его, художником.
      Виктория. С Владом?
      Гусин. Да, да, с Владом. Они сейчас придут. Видимо пошли перекурить, поговорить.
      Виктория (тихо про себя). Вот скотина, даже здесь не может удержаться, ширнуться решил. (Обращаясь к Гусину, мило улыбаясь спросила.) А Вы кем приходитесь Вертковым?
      Гусин. Знакомый. Хороший знакомый их семьи. Я, видите ли, врач и часто бывал у них, если что со здоровьем у кого. Так сказать, семейный доктор.
      Виктория. Забавно, никогда бы не подумала, что Вертковы дружат с обыкновенными врачами.
      Гусин. Почему?
      Виктория (усмехаясь). А Вы не знаете? Да они без денег и выгоды ни с кем не дружат. Один Игорь исключение. Тот не жадный, но ему ничего не дают.
      Гусин. Напрасно, напрасно Вы так думаете. Ефим Степанович и его супруга – милейшие и добрейшие люди. Если бы не их помощь, наша больница уже давно бы перестала существовать. А так, благодаря им, живем, и неплохо. Продолжаем лечить людей. Кстати, приглашаю Вас взглянуть на наше заведение. Не пожалеете! Есть аппаратура, которую не в каждой клинике в Москве сыщешь.
      Виктория. Да, тут они умеют пыль в глаза пустить. Аппаратура, народ, электорат. А народ между прочим умирает, как мухи. Я на местном кладбище видела могилы, все свежие. Конца им и краю не видно. Парни молодые в них лежат. Памятники из черного мрамора, во весь рост стоят, как генералам после войны. Вот на это денег не жалко. А спроси у них, хоть рубль на какое дело – не дадут. Да еще обзовут попрошайкой.
      Гусин. Тут я с Вами согласен. Среди богатых много жадных, это факт. Но и добрых, отзывчивых на чужую беду хватает. Люди как люди, они всякие.
      Виктория. Не будем на эту грустную тему. Лучше предложите даме что-нибудь горяченького, хотя бы виски, только безо льда. Бр-р-р, и так холодно.
      Гусин. Извините, старею, видно… Будет сделано! (Решительно шагнул к столику на краю комнаты, пытаясь найти требуемый напиток; увидев Симу в белом крахмальном фартучке с голой выпиравшей грудью, проглотив слюнки сухо спросил). Сима, где тут у тебя виски? Только чтобы безо льда?
      Сима. Сейчас принесу. А пока, Борис Николаевич, водочкой согрейся (и медленно вышла в буфет за виски). Чудят, то виски с содовой, то виски безо льда… Пили бы водку-то, как все.
      Пока Гусин пытался найти нужный напиток, к Виктории подвернулся отец Михаил. Лоснящееся от выпитого лицо святого отца излучало нескрываемую похоть.
      Отец Михаил. Душа моя, у Вас такой голос, что неплохо бы послушать. Спойте что-нибудь.
      Виктория. Откуда Вы знаете, что я пою?
      Отец Михаил. Как не знать, слухами земля полнится. Особенно о благих делах и людях.
      Виктория. Спасибо… Но мне не хочется. Не та атмосфера.
      Отец Михаил. Верно, верно, душа моя. Не тот день. Это я так, для разговора. Хочется поговорить, а не знаешь как начать с такими красавицами, да Вы еще из столицы.
      Виктория. Понимаю.
      Отец Михаил. Может ко мне в церквушку заглянете? Исповедаетесь, а я грехи отпущу.
      Виктория (усмехаясь). Спасибо, святой отец, может быть и загляну. А грехов у меня почти и нет. А если когда и согрешила, то Господь меня наказывал. Так что мы с ним квиты.
      Отец Михаил. Безгрешных не бывает. А если Господь за что-то наказывает, значит указывает: не то делаешь. Вот Вы – певичка. А о чем поете?
      Виктория (смеется). А Вы, батюшка, из любопытных. (Потом вдруг посерьезнев лицом ответила со злом.) За что деньги платят, о том пою.
      Отец Михаил. Я не хотел Вас обидеть, душа моя. Деньги в наше время много значат, как, впрочем, и всегда. Но только ради денег свой талант использовать – это грех.
      Виктория. Послушайте, батюшка! Как Вас по имени отчеству?
      Отец Михаил. Крещен Алексеем, а в священники рукоположен отцом Михаилом.
      Виктория. Вот-вот. Я так и предполагала. Везде двойные стандарты, да и мораль тоже, даже в церкви. Алексей – Михаил, а Вы сами-то в Бога верите? Кто Вы в прошлом? Учитель, врач или летчик? А может секретарь парткома и бывший коммунист? (Засмеялась).
      Отец Михаил. Свят, свят! (Перекрестился). Не состоял, не участвовал… Я по мирской профессии парикмахером был, кстати, женским. Но Господу было угодно меня призвать под свои знамена. Его время пришло. На земле много беспорядков творится, вот он нас и позвал, кого откуда, кто веровал.
      Виктория (перебивая). То-то я смотрю, что глаз у Вас наметанный по женской части.
      Отец Михаил (не смущаясь). Что верно, то верно. Проницательный. Видим насквозь человека.
      Виктория (поправляя парик). И сквозь одежду тоже?
      Отец Михаил хотел было что-то ответить, но в это время подошел Гусин с двумя бокалами.
      Гусин. Вас, отец Михаил, нельзя и на минуту одного оставить около женщины. Тут же захороводите.
      Отец Михаил (смущенно). Не судите, да не судимы будете. Так по Библии. С дамой, конечно же, интересней про жизнь поговорить. Они ближе к Богу стоят за счет Пресвятой Богородицы.
      Гусин. Ладно, ладно, отец Михаил. Вы бы подошли к Серафиме, она Вас что-то спрашивала.
      Отец Михаил. И то, мне пора. Надо пройтись, свежим воздухом подышать.
      Виктория (берет бокал с виски, медленно цедит сквозь зубы напиток). Настоящее…
      Гусин. Другого здесь не держат.
      Виктория. Интересный экземпляр Ваш отец Михаил. Я все думала, откуда только такие прохиндеи берутся. Сейчас узнала – из парикмахеров. Вот кто слово Бога несет. Вчера стрижка, бигуди, окраска волос, сегодня – души исповедуют.
      Гусин. Что делать? Нет других. С кадрами сегодня проблема. Особенно в таком деле, как религиозное служение. Еще пятнадцать лет назад церкви разрушенные стояли, а сейчас их строят так как раньше дома культуры или клубы. Вот у нас, взять, за год церковь возродили. И деньги нашлись, а служить некому. Тут и появился отец Михаил, вчерашний цирюльник, «а теперича – отче».
      Виктория. Давайте о политике и религии не будем. Надоели эти темы. Лучше скажите, чем знаменита ваша область. Только про старину не надо. Какие сейчас культурные программы существуют, чем живет молодежь, чем занимается, как развлекается?
      Гусин. Мне трудно ответить. Молодежь нынче больше на деньги ориентирована. Все рублем меряет. Пожалуй, за идею только старое поколение интеллигенции работает. Молодежь – нет. Деньги подавай. Ко мне двое докторов из молодых порекомендовали для работы, чтобы, значит, руку набить и в Питер уехать. Первым делом, когда знакомиться стали, меня спросили: а сколько зарабатывать будем? Я назвал их зарплату, они молча встали, забрали в кадрах документы и в этот же день уехали. Кадровику сказали, что студентами они в фармацевтической фирме по вечерам, а не каждый день, получали в три раза больше. Про культуру толком не скажу, не знаю программ. Кажется, что-то есть, но все они стихийные. Приедет кто на гастроли – такая и программа. Свой театр работает, но ставя в основном порнуху, иначе зритель не идет. На серьезные постановки, говорят, денег нет. Вот такая у нас культурная жизнь.
      Виктория. А как с музыкой? Свои группы есть или заезжие «под фанеру» фуфло гонят?
      Гусин. Какие-то парни лохматые в рваных джинсах на электрогитарах гремят на дискотеках. Группа называется «В никуда». Говорят, местные.  Солист там парень симпатичный, из цыган, голос есть, но поет всякую ахинею, на английском. Ногой притопывает и волосами трясет. Умора, прямо, но людям нравится. Раз как-то пригласили на один вечер серьезные люди из новых русских цыганские романсы спеть, а он их и не знает.
      Виктория. Может, мне у вас попробовать? Я сейчас свободная. Серьезных предложений нет. А по кабакам ходить и петь надоело.
      Гусин (смотрит в сторону, ища глазами кому бы передать навязчивую молодую особу, тихо сам себе). Еще неприятностей из-за нее не оберешься! (Громко, обращаясь к Виктории). Попробовать, конечно, можно. Будет возможность – я Вас представлю нашему губернатору, он может посодействовать. Но его пока нет. Как подойдет так я сразу и представлю Вас. А пока вот с Галиной Петровной познакомьтесь. Может быть полезной во всех отношениях. Глава, так сказать, местной администрации.
      И Гусин взяв Викторию под руки подвел ее к Ярцевой.
      Гусин. Галина Петровна, разрешите познакомить Вас с Викторией, певицей из столицы.
      Виктория (первая протягивает руку). Да мы уже, кажется, познакомились накоротке. Теперь, если хотите, познакомимся поближе.
      Ярцева (пожимает руку Виктории и улыбается, осматривая яркий парик). Можно и поближе.
      Виктория. Прическа не нравится?
      Ярцева. Нет, даже наоборот. Думаю про себя: вот какие нынче девчонки, не боятся ничего, одеваются как хотят и волосы красят как нравится – молодцы. А мы в свое время перекисью по ночам обесцвечивались, чтобы родители на увидали. А в школе объясняешь завучу, что волосы выгорели (смеется). Да… Вспомнишь – вздрагиваешь.
      Виктория. Свобода есть свобода, делай с собой что хочешь. Красиво жить не запретишь. Но главное - на что?
      Ярцева. У девушки с такими данными, наверное, таких проблем нет.
      Виктория. Сейчас самые большие проблемы у красивых и талантливых…
      Ярцева. Да что Вы! Мне казалось, что стоит им только на мужике глаз остановить и он готов за такой куда угодно пойти.
      Виктория (небрежно машет рукой). В постель – готов, а если что-нибудь серьезное – скорее удирать, даже за границу убегают. Интерпол не сыщет. Такие нынче мужчины!
      Ярцева. Согласна. (Она нагнулась поближе к Виктории, чтобы Гусин не слышал). Они всегда подлецами были и остаются. Какая бы власть ни была: при коммунистах та же самая история, на себе испытала.
      Виктория (радостно вскрикивает и чуть не обнимает Ярцеву). Тогда мы с Вами друзья. Давайте по этому поводу что-нибудь выпьем. Рекомендую виски, у них неплохая коллекция. Только что апробирован.
      Ярцева. Не возражаю. (Говорит обращаясь к Гусину). Будь любезен, Боренька, принеси дамам по стаканчику виски, только двойное.
      Виктория. И безо льда, тут и так холодно.
      Гусин. Что не сделаешь для прекрасных дам. Одну минуту, я уже знаю, где что взять (и направился через зал в буфетную).
      Оставшись одни Ярцева и Виктория молча посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись, поняв одна другую.
      Ярцева. Виктория, а у Вас серьезные отношения с Игорем, сынов Ефима Степановича?
      Виктория. Давайте на «ты», если не возражаете?
      Ярцева. Нет проблем, конечно, Вика. Можно я буду звать тебя Викой?
      Виктория. Зови. Я, правда, не люблю, чтоб меня называли именно Викой – в детстве пацаны достали. Мое сценическое имя Виктория, но для тебя исключение, зови Викой.
      Ярцева. А меня Галей, идет?
      Виктория. Идет. (Они хлопнули друг друга по ладоням). Серьезные отношения с мужчиной могут быть если он сам серьезный. Ну какой из Игоря серьезный мужик? Так, маменькин сынок, избалованный, ни к чему не приспособленный. Этим сразу же воспользовались. В плохую компанию попал, и плохие друзья подобрались. В общем, как всегда в таких случаях, зависит от всех и всего человек.
      Ярцева (участливо). Понимаю, понимаю. Родители в нем души не чаяли: младший отпрыск, все для него. Вот и избаловали.
      Виктория. Не то слово! Но с этим еще можно побороться. Самое страшное… (тут Виктория сделала паузу, посмотрев внимательно на Ярцеву, стоит говорить или нет).
      Ярцева. Говори, говори, не бойся. Думаю, что сенсацию не услышу. Что наркоманит он уже давно все знают, только виду не подаем. Зачем родителям лишний раз боль причинять?
      Виктория. Подсел Игорек на иглу основательно. Я сначала не знала. Наркотой сейчас все балуются, особенно в среде богатеньких отпрысков и в наших тусовках без этого не обходится. Но одно дело анашу или марихуану курить, кто победнее, кто побогаче – тот кокаин нюхает или «экстези» глотнет. Но чтобы на «Геру» сесть, таких дураков поискать нужно. Это или дебилы, или безвольные, как Игорек. Я когда с ним познакомилась он кокаин нюхал, а потом вижу, что-то с малышом не то. Я рукав засучила, когда он ко мне «под балдой» в очередной раз пришел, а там след свежий от шприца. Избила его, мерзавца, до синяков. А он все плачет и прощения просит. (Виктория заметно занервничала и ей по привычке захотелось закурить, но сумки с собой она не взяла, поэтому обратилась к Ярцевой). Галина, закурить не найдется? А то пока твой Боренька виски принесет, умереть можно. Так хоть перекурить.
      Ярцева. Давай, закуривай (подает ей пачку сигарет). Кури прямо здесь. А я воздержусь, все же должность,  не могу. Боря там видно Симку в углу зажал, за зад держится. Все мужики одинаковые. Вильни бедрами или грудь повыше подними – как кобели сзади побегут.
      Виктория. Не говори ты мне о них сейчас, а то стошнит.
      Ярцева. Извини, извини, Вика. Не хотела – так получилось.
      Виктория. Да ладно, я о своем, что болит, о том и говоришь.
      Ярцева. Игорек парень неплохой, надо спасать.
      Виктория. Пробовала. Я как узнала, что он на иглу сел, сразу же родителям позвонила: мол так и так, давайте вместе Игоря вытаскивать. Октябрина меня тогда так отматерила, что я даже среди своих таких матов не слышала. Шлюхой и шалавой меня обозвала и трубку бросила.
      Ярцева. Это на нее похоже.
      Виктория. Потом сама в Москву пожаловала. Разузнала все и в клинику к Нургалиеву его пристроила. Денег не меряно заплатила. Полгода он там пробыл. Вернулся в Москву и все по новой. Тут уж Октябрина меня сама нашла: мол, помогай, давай вместе Игоря спасать будем. Я, дура, согласилась. Теперь вот мучаюсь, езжу за ним как нянька.
      Ярцева. Да ты, Вика, героиня. А говорят – нет больше настоящих русских баб. Врут все. Когда надо они себя проявят.
      Виктория. Не знаю, может и так. А может, я просто дура – все бросила, на карьере певицы крест поставила, думала, что вот еще чуть-чуть и все будет нормально. Но видно не судьба!..
      В это время в гостиную врывается Октябрина Матвеевна, чуть не сбивая с ног Гусина, который несет на подносе стаканы и бутылку виски.
      Октябрина Матвеевна. Борис Николаевич, да не путайся ты под ногами. Ведь чуть не сбил меня.
      Гусин. Извините, но я не виноват. Вы как-то неожиданно…
      Но Октябрина Матвеевна уже не слушая его влетела в каминный зал и подскочила к Виктории.
      Октябрина Матвеевна. Зачем ты его отпустила? Его нигде нет, я весь дом перевернула. Игоря никто не видел. Все говорят, что с веранды он выходил с тобой!
      Виктория. Не нервничайте, Октябрина Матвеевна. Игорь найдется. Он где-то около дома с Андреем и художником. Может, пошли к берегу озера прогуляться. Погода чудная – золотая осень.
      Октябрина Матвеевна (зло шипя). Ты мне зубы не заговаривай: золотая осень… Почему ты с ним не пошла?
      Виктория (раздражительно, после затяжки сигареты). Сбежал он от меня. Не захотел, чтобы я была с ним. Вам понятно?
      В это время подошел Гусин. Он принес поднос со стаканами и бутылку виски, поставил на соседний столик и стал разливать.
      Гусин. Дамы, прошу к столу. Виски готов. Октябрина Матвеевна, присоединяйтесь! Хватит Вам все хлопотать, Вам нужно расслабиться.
      В камине вовсю разгорелись дрова, в зале стало тепло. Хрустальные люстры светили тысячами ярких огоньков, от пляшущих языков пламени и собственных электрических лампочек. К Гусину подошел, уже совершенно пьяный, старший Вертков, Степан Иванович, который без перерыва икал от съеденного и выпитого.
      Степан Иванович. Борис Николаевич. Не по-русски эту бодягу пить. Ну что в ней хорошего нашли? Самогон да и только. То ли дело русская водочка. Бывало на фронте из фляжки глотнешь, как бальзам, так и обожжет все внутри. А немецкий шнапс возьмешь – не то, вонючий и вкуса никакого. Девки (он машет рукой подзывая Ярцеву, Викторию и Октябрину Матвеевну), давай сюда! Бормотухи английской выпьем.
      Октябрина Матвеевна (первая подскочила к столику, схватила старика за руку). Ты чего уже набрался? Тебе больше нельзя. Лучше скажи, Игорь где?
      Степан Иванович. Ладно тебе, Октябрина, не гони пургу. Набрался!… Я-то не набрался. Память, память о жене справляю. Богоугодное дело. Так, отец Михаил?
      Степан Иванович повернулся, ища поддержки у батюшки, но того не нашел, покачнулся и упал прямо на столик с разлитым виски. Тот упал на пол, раздался звон осколков. Гусин и подскочивший Кузьма, поворачивавший в камине дрова, подняли под руки Степана Ивановича и медленно повели его в спальню. Все остальные стояли молча вокруг разбитых стаканов, пролитого виски и опрокинутого стола.
      Степан Иванович (несвязно бормотал). русский солдат не может набраться. Я вам покажу! Набрался! (И он кому-то погрозил кулаком).
      
      Конец второго действия
      
      Действие третье
      
      Берег озера. На хорошо оборудованном причале стоит новенький катер. Рядом среди сосен на высоком месте построен из бревен домик под старинный теремок, с навесом от дождя и мангалами, на которых жарится шашлык. На столе, на расстеленной белой скатерти стоят бутылки с вином, коньяком и водкой, закуски из бутербродов с икрой и балыком, в чашках соленые грибы, огурцы, свежая зелень и помидоры. Посреди стола стоит огромный медный самовар, около него хлопочет Андрей, пытаясь взмахом газеты раздуть посильнее угли. Около мангалов что-то колдует Гога – водитель Аванеса Аванесовича, крепкий кудрявый кавказец с длинным горбатым носом.
      На берегу, любуясь природой, стоят несколько человек. Среди них: художник Влад, Ника, Дарья и Игорь.
      Ника. Игорек! А чего ты такой стремный? Ну, умерла бабушка. Так все там будем, только в разное время. Стоит так уж убиваться?
      Дарья (толкает Игоря по плечу). Ну! Почитай лучше свои стихи. Говорят, у тебя неплохо получается.
      Игорь. Откуда ты знаешь, что я пишу?
      Дарья. От верблюда. Знаю и знаю. Может, ты мне сам рассказал и читал, только позабыл.
      Ника. Он никого к себе, кроме Вики, не подпускает.
      Игорь (весь напрягшись, готовый ударить, со злостью сжимает кулак). Как ты смеешь говорить мне гадости? А ну-ка, вон отсюда (и он показал рукой на дорогу).
      Влад. Игорь, не стоит так по пустякам волноваться. Они же тебя подкалывают. скучно им, хотят нашего мужского внимания. А мы все о деле…
      Игорь. Вот их сущность. Они нас держат, веселить их нужно, а что у нас на душе – их не интересует.
      Дарья. Игорек, Игорек! Дай лучше девушке закурить.
      Игорь судорожно роется в кармане куртки, достает пачку сигарет и трясущимися руками протягивает Дарье. Та берет пачку, закуривает, передает Нике. Та тоже берет сигарету и закуривает. Напряжение спадает.
      Влад. Погода-то какая! И не подумаешь, что октябрь. Словно второе бабье лето наступило. тепло. На озере ни волны, и на деревьях листья еще не облетели. Красота! Вы, ребята, как хотите, я пойду мольберт возьму, пару эскизов набросаю. Когда такое чудо еще повторится!
      Он пошел к вещам, лежавшим около большого черного джипа, нашел мольберт и стал его устраивать.
      Игорь. Мне тоже пора, пойду поброжу по лесу. С детства люблю это время года. Могу часами по нему ходить и не надоедает. А в Москве дым, слякоть, грязь, дышать нечем…
      Дарья. Игорек, ты не сердись на меня, ладно? Я же пошутила.
      Игорь. Да ладно, я тоже как чайник закипел. все, заметано, не будем об этом.
      Ника (подпрыгивая на одной ноге вокруг Игоря и Дарьи). Вот и хорошо! Вот и хорошо! Игорь и Дарья, мирись, мирись, мирись, и больше не дерись.
      Игорь и Дарья улыбнулись и хлопнули друг друга по ладоням.
      Ника (кричит). Андрей! Чай готов!
      Андрей. Чай поспевает, а шашлык уже остывать стал.
      Гога. Нэт, мой шашлык никогда не остынет. Он всегда как надо.
      Андрей. Ребята! (Зовет к столу). Гога сказал, что он тоже готов шашлык подавать.
      Гога. Несу, несу! (взял с мангала с десяток шашлыков понес их к столу и стал раскладывать по тарелкам).
      Все стали подходить к столу.
      Дарья (потягивая аромат дымящегося шашлыка пролепетала). Лепота!
      Андрей (берет вино, разливает по бокалам). Я красное решил, может, кто хочет покрепче – скажите.
      Голоса. Красное, красное. Самое то. Врубай музон!
      Гога. Будет сделано!
      Гога подошел к джипу, распахнул дверцу и включил магнитолу. Восточная мелодия упруго ударила по тихому осеннему лесу. Пел Меладзе.
      Ника. Ну, за что, ребята?
      Андрей. Да ни за что, просто так. За хорошую погоду, за то, что собрались вместе. Только первый тост давайте все же за бабушку.
      Все встали и молча выпили.
      Дарья. А теперь я предлагаю поддержать тост Андрея. Выпьем за красоту!
      Все дружно. Ура! За красоту! За красоток!
      Какое-то время закусывают шашлыком.
      Ника. Вкуснотища! Язык бы не проглотить. Гога, где ты так научился готовить? Ты же шофер.
      Гога. Я кавказец прежде, а потом все остальное. Не зря же про нас говорят: лицо кавказской национальности. Я и есть это лицо. У нас нет мужчин, которые не умеют хорошо готовить. А шашлык кроме мужчин на Кавказе вообще никто не готовит.
      Андрей. Гога, да ты не обижайся. Это идиоты придумали назвать целые народы «лицом кавказской национальности». Мне самому противно, когда я это слышу.
      Дарья. Ребята, давайте без политики. Андрей, разливай еще вина. Выпить хочется и потанцевать (и она вдруг запела, подпевая Меладзе).
      Андрей пустил еще одну бутыль по кругу, разливая красное искристое вино. Все возбужденно зашумели.
      Андрей. За что сейчас выпиваем?
      Влад. За естество! Красота, конечно же, спасет мир от безобразия. Но все же самым прекрасным является естественное. Что естественно – то и прекрасно. Естественные человеческие поступки, страсти, естественная, а не искусственная природа – этот воздух, это озеро, эти люди! Все, что естественно – любимо и неповторимо, а значит – прекрасно. Давай за это поднимем бокалы.
      Андрей. Великолепный тост, Влад. За естественную красоту и гармонию, ура!
      Все. Ура! Ура! Ура! (Чокнулись, разливая вино, и дружно выпили).
      Игорь (восхищенно). Влад, ты, ты… Просто гений! Такое сказать – между делом! (И слезы выступили на его лице; он отвернулся, весь расчувствовавшись, приливом вспыхнувших чувств).
      Дарья. Игорек, милый, что-нибудь прочитаешь из своего?
      Все (громко стали хлопать в ладоши). Просим, просим!..
      Игорь (сконфуженно). Своего по такому поводу у меня нет. Я попробую экспромтом.
      Все за столом затихли, Гога пошел выключил магнитолу. Наступила звенящая тишина. Было слышно, как шелестят падающие листья.
      Игорь повернулся со светлым радостным лицом и начал читать, показывая рукой на Гогу, несущего партию шашлыков.
      Игорь. Несут шашлык и пахнет сулугуни
       В лесах лиловый светится закат.
       А волны, как спортсменки бегуны,
       Чуть слышные по озеру скользят.
       Снимите шляпы, помолчите,
       Ведь это Гога наш,
      Два центнера мужского естества,
      Из вод озерных вышел,
      И нимб горит над ним…
      Игорь замолчал. На какие-то секунды все замолчало, даже в природе не было слышно шороха. Потом вдруг все разом ударили в ладоши. Ника и Дарья закричали в один голос: «Браво, браво, бис!»
      Андрей (подскочил, обнял брата и расцеловал). Ты же настоящий поэт! Я поражен. Так держать, братец! Молодец!
      Игорь (все обступили его, лезли целовать, а он сиял тихим счастьем и не верил, что все это происходит с ним). Спасибо, спасибо, я не думал, что вам понравится.
      Дарья. Вот-вот, вся слава как всегда одному. А что я – менеджер проекта всем теперь наплевать. Игорь даже со мной поругался когда я сказала, что хочу его стихи послушать. А теперь он знаменитость, смотреть в мою сторону не желает.
      Игорь (подошел и поцеловал в щечку Дарью). Ты прости, я был не прав.
      Ника. Браво, браво, Игорь. Хорошо, что нет рядом твоей певички, а то был бы скандал. А если кто донесет? Игорь, чего молчишь?
      Игорь. Не говори ерунды. У меня с Викторией все серьезно.
      Андрей. Друзья мои! Не будем в личную жизнь вторгаться, это неприлично. У меня созрел тост. На брата! За будущую знаменитость в поэзии.
      Голоса. За Игоря! За талант!
      Тут Гога снова включил магнитолу и задорные грузинские мелодии опять зазвучали на всю округу.
      Ника. Объявляется танцевальная пауза.
      Ника выскочила на середину площадки и лихо стала отплясывать лезгинку. К ней подскочил Гога и также стал выкидывать такие коленца, что казалось, у него ноги не из плоти, а гуттаперчевые. В веселый круг постепенно втянулся Игорь, Андрей, Дарья. Только художник отошел в сторону и схватив карандаш что-то быстро стал чиркать по листку, прикрепленному к мольберту.
      Наконец танец закончился, зазвучала тихая задушевная мелодия, исполняемая Ниной Брегвадзе. Это был русский романс на есенинские стихи.
      Гога (пригласил на танец Дарью). Даш, скажи, почему красивая музыка всегда красивая: грузин ли поет, русский ли? В чем сила?
      Дарья. Наверное в таланте поэта, композитора и певца. Если все совпали – получается красиво. А ты почему современную музыку не слушаешь?
      Гога. Сам не люблю, и начальник тоже не любит. Говорит, у него от такой музыки спазмы в животе.
      Дарья (смеется). Интересный ты, Гога, человек. Вроде не дурак, а почему свое дело не заведешь? Почему на хозяина работаешь?
      Гога. Ты не должна говорить так. У нас, у кавказцев, это не принято. У нас кровь дорого стоит. Это у вас болтают, никто ни за что не отвечает. У нас – нет. Сказал, значит выполни, иначе никто тебя уважать не будет. А какой кавказец без уважения? Так, сорная трава. Никто ему не скажет: «Гамарджоба, биджо, гамарджоба, батоне!». Так пройдут мимо, будто тебя и нет. Уважение на Кавказе дорого стоит.
      Танцуют и разговаривает между собой и следующая пара, Андрей и Ника.
      Андрей. Все хотел с тобой поговорить, да случая не было.
      Ника. О чем?
      Андрей. А ты не догадываешься?
      Ника. Может не надо, Андрей? Это все сплетни. Чего ты их слушаешь?
      Андрей. Скажи тогда мне сейчас, только честно: «Андрей, это сплетни…» Скажи!
      Ника. Андрей, ты же знаешь, я обмануть могу, но врать не умею.
      Андрей. Так это правда? Правда, что у вас с отцом… роман?
      Ника. Ну какой роман? Сам понимаешь, не та весовая категория. Так, интрижка.
      Андрей. Брось отца. У нас семья, мать страдает. И зачем тебе это надо? Из-за денег?
      Ника (бьет по щеке Андрея). Как ты можешь такие пакости говорить (и выдернув руку из ладони Андрея уходит с площадки к берегу озера).
      Андрей (бросается за ней). Погоди, ты не так поняла.
      Ника со слезами бежит еще быстрее. Андрей бросается за ней.
      Андрей. Ника, постой, подожди! (догоняет ее, вместе они спускаются к озеру о чем-то споря и жестикулируя).
      Игорь (печально сам для себя). Андрей любит Нику, а Ника не любит никого. Так часто в жизни бывает. Жаль брата, и отца тоже. Они не виноваты. Но что же делать? Надо что-то придумать.
      В это время на площадке появляется Виктория.
      Виктория (подходит к Игорю). Тебя мать ищет, вся извелась, меня отругала: «Зачем отпустила одного?» Ты сходи, успокой, а то ваш главный мент пообещал наряд ОМОНа на поиски вызвать.
      Игорь. У этих идиотов ума хватит. Сейчас пойдем. Давай немного еще побудем здесь. Смотри, как у нас хорошо: лес, озеро, вино, красивые женщины, хорошая музыка. Ну чего нам там делать. Суета сует. Господи, когда же это кончится? Эта погоня за богатством? Можно подумать, что на том свете оно понадобится. Там все равны. А здесь каждый норовит друг друга в грязь затоптать. Вот моя бабушка всю жизнь старалась скопить, сэкономить, жили с дедом впроголодь. Накопили – отцу передали, тот еще больше накопил. И это богатство достанется нам с Андреем?
      Виктория. Ну не мне же!
      Игорь. Не перебивай, слушай. Все рухнет в один час, а богатство просто разворуют. Такова жизнь. Все, что досталось трудом ценится, а все, что по воле случая, или еще хуже преступно, - сгинет. Не нами этот закон открыт, не нам его и опровергать. Будущее предсказуемо в наших поступках.
      Виктория. Игорь, что-то у тебя сегодня один пессимизм в разговоре. Встряхнись! Я согласна, на детях талантливых людей природа отдыхает. Но вы же с Андреем умные люди. Почему нужно всё отдать в чужие руки. Зачем?
      Игорь. Давай сменим тему. Мне и без нее грустно. Все решится само по себе, иногда и без нашего участия. Мы просто пешки в адской игре, где ставки – человеческие жизни.
      Виктория. Ты совсем раскис. Наверное, много вина выпил, побывал на кладбище, да еще разговоры об умершей бабушке – вот тебя и понесло по волнам уныния.
      Игорь. Никуда меня не понесло. Чувствую приближение трагедии. Ее дыхание совсем близко.
      Виктория. Ну хватит, хватит. Мне самой жутко становится от твоих разговоров. Давай лучше пойдем отсюда. Кстати, а где все остальные? (Виктория оглядывается, словно кого-то ищет). Где Андрей, Влад? Нику не вижу. Вот только Гога Дашку окучивает. Где все?
      Игорь. Они все на озеро пошли. Андрей с Никой отношения высняют, а Влад как всегда туда же с мольбертом (и махнул рукой в сторону озера).
      Виктория. Правда, все там. Только твой братец не с Никой, а с Владом на катере куда-то отчалили. А Ники нет, видно в дом лесной дорогой пошла.
      Игорь. Может, так и лучше. Пошли, пока нас менты не стали искать.
      Игорь берет Викторию под руку и медленно бредет вверх по тропинке к мрачновато возвышающемуся над окрестностью огромному кубическому дому. Видно как Андрей с Владом поплыли на катере. Влад сидя рисует что-то на мольберте. Андрей сидит за штурвалом катера. Все вокруг тихо и спокойно. Гога с Дарьей прижавшись друг к другу танцуют тихий вальс бостон.
      
      Конец третьего действия
      
      Действие четвертое
      
      Кабинет Ефима Степановича Верткова. Огромный зал со стенами, обитыми красным деревом, антикварная громоздкая мебель, и такие же огромные и тяжелые кожаные кресла и диван. Напольные часы тикают, отбивая каждые пятнадцать минут. Канделябры на секретере, бронзовые подсвечники с гигантскими свечами. Старинная люстра с позолотой из горного хрусталя висит высоко над столом. Над столом на стене под российским триколором портрет Президента России. Письменный прибор из чистого золота. На столе разбросаны какие-то папки с бумагами. В кабинете работает кондиционер, поэтому немного душновато от согретого воздуха.
      В кабинете сидят на креслах друг против друга Ефим Степанович и губернатор.
      Аполлон Гурьевич. Ты, Ефим, стал слишком зазнаваться. Я понимаю - твоя должность, близость к первым лицам государства. Но ты не должен забывать откуда вышел и кому всем этим обязан.
      Ефим Степанович. Аполлон, тебе ли жаловаться. Да сколько раз я тебя вытаскивал из дерьма, ты что, забыл? Может напомнить? А последние выборы, где ты в чистую проигрывал? Кто дал тебе денег и местную элиту уговорил? Может, дядя Ваня? Или я? Ты бы лучше помолчал. Твои последние шашни с местным криминалом плохо повлияют на твой имидж. Там, наверху (Ефим Степанович показал пальцем наверх, как бы указывая на портрет президента) задумались: на того ли ставку сделали. А перевыборы не за горами.
      Аполлон Гурьевич. Ты ври, да меру знай! Наверху у меня отношения хорошие. Может кто ляпнет лишнего, без этого политики не бывает. И народ за меня. Все ваши политтехнологи это полная ерунда. Как народ решит, так и будет.
      Ефим Степанович. Дурак ты, Аполлон, а это не лечится. Народ за тебя, это правда. Но пообещай народу, что другой больше дешевой водки и хлеба даст – за него и проголосуют. Ты из кожи можешь вон вылезть, а народу все равно, лишь бы его не трогали и выпить было на что.
      Аполлон Гурьевич. Ты же, Ефим, меня знаешь. День и ночь на работе, из машины не вылезаю. Все уголки области на коленях прополз, бабок, дедов некоторых по именам помню. Да как ты можешь говорить, что я не работаю!
      Ефим Степанович (встает, достает из стола бутылку дорогого французского коньяка). Может оно и так (наливает по целому граненому стакану, передает губернатору). Давай сначала выпьем, потом предлагаю закусить только лимоном (достает блюдечко с нарезанным лимоном).
      Аполлон Гурьевич. Идет! Давай за дружбу, Ефим!
      Ефим Степанович. Угу (выпивает стакан до дна, берет ломтик лимона и медленно смачно жует). Хорошо пошла, аж до каждой клеточки. Вот возьми французов. Коньяк у них что надо! И машины не хуже немецких, атомные электростанции не рушат, а строят новые. И с Америкой дистанцию держат. А ведь кто они, французы-то? И нами биты, и Гитлером, а живут. Но из-под каждой трепки правильные выводы делают. Но главное, знаешь, в чем их сила, Аполлон?
      Аполлон Гурьевич. В женщинах (смеется).
      Ефим Степанович. В любом деле без женщин не обойтись. Но страшненькие они там, худые и носатые. То ли русские девки, как пирожки свежеиспеченные: румяные да сочные. Как увидишь такую, так и желание жить появляется. Ах! (Ефим Степанович хлопнул от удовольствия по столу руками).
      Аполлон Гурьевич. Ты не сказал, Ефим, что же главное у французов, почему живут хорошо.
      Ефим Степанович. Ах, да, отвлекся… Не воруют! Вернее воры и там есть, но не столько, как у нас. То ли законы там такие, то ли народ, как ты говоришь, совестливый. Но факт: Франция живет и улыбается. Правда, недовольные тоже есть, ну так без этого не бывает.
      Аполлон Гурьевич. В нашей области с воровством почти покончено.
      Ефим Степанович. Ой ли?
      Аполлон Гурьевич. Говорю тебе, покончено – значит покончено. Это я авторитетно везде заявляю. Ни одного случая серьезного воровства за последние годы у нас не было.
      Ефим Степанович. Это смотря что называть серьезным воровством. Мы-то с тобой знаем, как статистика делается. Статистика, брат, штука тонкая. Как говаривал мой учитель по этому делу, старый Еврей Исаак Матвеевич: статистика – самая точная наука по весьма приблизительным данным (и засмеялся).
      Аполлон Гурьевич. Молодец, лучше не придумаешь! Нет, Ефим, я на полном серьезе: с лесом разобрались, заводы поделили, в торговле порядок навели. Что еще надо?
      Ефим Степанович. Во-во, порядок навели. А знаешь ли ты, сколько жалоб на твою область приходит? Да вот хотя бы последняя: вырубаете реликтовые леса в заповеднике, на их месте дачи строите. Там сосны редкой породы остались, им по триста лет, объем по три метра. Вырубают! И чтобы никто не видел на вертолете вывозят, а потом в Финляндию переправляют.
      Аполлон Гурьевич. Врут они все, нет там никаких таких сосен. Да сосна вообще больше ста лет не живет. Сохнет и только лес захламляет. Правильно: выборочные вырубки мы разрешаем, для пользы леса же. Иначе кроме бурелома ничего не будет.
      Ефим Степанович. А как же тысячи лет этот лес стоял, и никаких буреломов не было. А сейчас он вдруг появился?
      Аполлон Гурьевич. Почем я знаю? Так ученые говорят.
      Ефим Степанович. Если нынешнему господину ученому хорошо заплатить, он и не то напишет.
      Аполлон Гурьевич. Ну знаешь, Ефим…
      Ефим Степанович. Знаю, потому и говорю! Ученый ученому рознь. Те, кто за деньги не покупаются, те и пишут. Да, кстати, Аполлон. А что у тебя за дружба с местными авторитетами? Говорят, что ты их прикрываешь, некоторых на важные посты своей администрации назначил. Ты что, ящик не смотришь? Не видишь, кого судят и кто теперь за решеткой оказывается? Олигархи! А ты с ними обнимаешься. Не поверишь, даже снимок прислали, где ты в обнимку, за одним столом, с одним из них. Как это понимать?
      Аполлон Гурьевич. Вам хорошо, там, наверху, указывать. А ты попробуй здесь поработать. Денег нет, а народ кормить надо, работу давать. Вот и вертишься, как можешь. Умники! Вы бы лучше законы издавали, чтобы по ним работать можно было, а не думать, как их нарушить. Что ни закон – то против народа. А мы отдувайся. Хоть сам и не хочешь, а к черту пойдешь на поклон.
      Ефим Степанович. Согласен с тобой, но отчасти. Законы у нас дрянные, это понятно. А зачем тебе дружбу с местным олигархом афишировать. Даже родство хочешь установить. Мне сказали, что твой сын женится на дочери этого самого Аванеса. Зачем тебе дополнительные проблемы? Не понимаю (снова разводит руками).
      Аполлон Гурьевич. Сплетни это все, Ефим. Ну, дружат они, еще со школы, хотят пожениться, что в этом плохого? Я лишь не возражаю. Жизнь должна продолжаться и после нас.
      Ефим Степанович. Вот поэтому комиссию к тебе направляют, с проверкой. Да не простая, а из Счетной палаты. Соображаешь?
      Аполлон Гурьевич. Да ну? Не верю, я бы знал!
      Ефим Степанович. Сам узнал случайно, верный человек в их конторе есть. Да ты, наверное, помнишь – Колесник, он у тебя в бюджетном отделе работал.
      Аполлон Гурьевич. Олежка Колесник? Как же не знать. Хороший парень, мы его кажется сами и рекомендовали в Минфин. Помнишь, когда приезжал к нам наш прежний президент?
      Ефим Степанович. Он теперь не Олежка, а Олег Александрович, известная в своих кругах фигура. Так что, имей в виду, дело серьезное.
      Аполлон Гурьевич. Значит, ревизора присылают.
      Ефим Степанович. Если бы ревизора! Ревизора купить можно, а вот с целой комиссией гораздо сложней.
      Аполлон Гурьевич. Выручай, Ефим, сам знаешь, в долгу не останусь.
      Ефим Степанович. Ну хватит ныть, давай еще пропустим по стаканчику коньячку, да и договоримся (он лихо опрокидывает стакан и не закусывая решительно переходит к делу, губернатор держит стакан около рта, не решаясь больше пить). Значит так, Аполлон. Заводик кирпичный ты мне продаешь по остаточной стоимости. Срок – неделя. Домик в Швейцарии на моего сына Игоря отпишешь.
      Аполлон Гурьевич (вскакивает со стула). Да ты, Ефим, рехнулся? А этого ты не хочешь? (Он выразительно показал рукой кукиш).
      Ефим Степанович (словно не видит и не слышит возмущения губернатора). И последнее, квартиру, что Пречистенке передашь в дар общественному фонду «Помощь детям». Ну вот, кажется, и все. (Ефим Степанович медленно встал из-за стола и повернулся к портрету президента, лукаво смотрящего со стены, добавил). Если не хочешь все потерять. (Не поворачивая головы посоветовал). Да ты сядь, сядь, Аполлон, не суетись. Посиди, подумай.
      Аполлон Гурьевич (садится в кресло, в растерянности молчит, потом говорит). Мне надо посоветоваться… Я не могу сам решить, я же не один, у нас команда…
      Ефим Степанович (ласково, по-отечески). Конечно, посоветуйся, Аполлон. Только не забывай, что время не в твою пользу.
      В этот момент в кабинет без стука вбегает жена Ефима Степановича, вся взволнованная, запыхавшаяся.
      Октябрина Матвеевна (смотрит на губернатора). Аполлон Гурьевич, Вам плохо? На Вас лица нет. Может, чем отравились?
      Аполлон Гурьевич. Нет-нет, все в порядке, Октябрина Матвеевна. Душно вот тут. Так немного голова закружилась. Сейчас подышу свежим воздухом, и все пройдет (уходит, оставляя в кабинете мужа и жену).
      Ефим Степанович (раздраженно). Ну чего прибежала? Кого ты ищешь?
      Октябрина Матвеевна. А что ты так разволновался? Подумаешь, жена вошла… Больно мне нужно кого-то у тебя искать. Дело есть: Игоря нигде не вино, все обежала, не нашла. Не было бы срыва. Мне он сегодня за столом не понравился: сидит как филин, глазами поводит и молчит. Не понравился он мне, одним словом. И эта его пассия, вместо того, чтобы с ним быть, в каминном зале с мужиками развлекалась. Я ее отчитала и послала искать.
      Ефим Степанович. Игорь взрослый человек, наверное имеет право куда-то отлучаться. Наверное, с друзьями пошел. Не с нами же ему сидеть и наши разговоры слушать. Они молодые, у них свои интересы. так что успокойся и иди к гостям, а то нехорошо – ушли оба.
      Октябрина Матвеевна. Ну а ты что тут будешь делать? Иди тоже. Что мне одной всегда отдуваться?
      Ефим Степанович. У меня пока дела. Веду переговоры. Ты что, не видишь?
      Октябрина Матвеевна (передразнивая). Дела у него. Заканчивая свои дела, нужно нашими общими делами заниматься. С Игорем проблемы, Андрей до сих пор не женат. А тебя все время нет или занят. Все деньги ищешь, как ты выражаешься. Куда тебе их столько?
      Ефим Степанович (снова раздражаясь). А на что вы живете? Может, это ты зарабатываешь и всех содержишь? Мне твой Игорь вот где сидит! (Ефим Степанович похлопал себя по шее).
      Октябрина Матвеевна. Он такой же мой, как и твой.
      Ефим Степанович. Конечно, скажи, что я виноват в его воспитании, что он таким стал, что он… наркоман.
      Октябрина Матвеевна (отвернувшись заплакала, и сквозь слезы). Ты не должен так говорить. Он – наш сын!
      Ефим Степанович (подходит сзади, обнимает за плечи жену). Хорошо, хорошо. Все будет хорошо! Я скоро отправлю его в Швейцарию, пусть там живет и учится. Разрублю одним ударом все его пути, которыми он опутан. Подожди чуток… (он целует в щеку жену). Иди, я скоро приду. Гости все же, нехорошо.
      Октябрина Матвеевна (вытирает слезы, припудривается около зеркала). А что это губернатор от тебя как ошпаренный убежал? Случилось что?
      Ефим Степанович. Да нет, поговорили о работе, о делах. Так – о том, о сем.
      Октябрина Матвеевна. Не похоже. Поди опять на него наезжал. Этому ты теперь научился.
      Ефим Степанович (раздраженно). Я запрещаю тебе так со мной разговаривать! И это не твое дело. Лучше занимайся своими.
      Октябрина Матвеевна. Ну тихо, тихо… Это я так, к слову, ты не цепляйся. Ну ладно, я пошла. Не скучай (она вышла).
      Оставшись один Ефим Степанович набирает номер мобильного телефона и куда-то звонит.
      Ефим Степанович. Алло, алло! Это ты, Сергей Александрович? Привет! Узнал? Слушай, да я в Курской области на даче, девять дней приехал по матери справить… Спасибо за сочувствие. Ну что теперь поделаешь? С того света не возвращаются… А… Дело вот какое. Ты пока повремени с комиссией в Курск. Ну с месяцок или два. Угу, Угу… Место вакантное будет. Сам знаешь, туда не легко попасть. Но я буду тебя иметь в виду. Договорились! Ну пока, до встречи.
      Ефим Степанович удовлетворенно потирает руки и в предвкушении большого куша взволнованно заходил по комнате. В это время раздается стук в дверь.
      Ефим Степанович. Входите, не заперто.
      На пороге появляется Ника.
      Ефим Степанович (остолбенело смотрит на нее). Ты откуда?
      Ника. Шла с озера, решила заглянуть на огонек, узнать, все ли у Вас в порядке. Ну и так, вообще… (Ника смущенно опустила глаза вниз).
      Ефим Степанович. Ну заходи, заходи, не стой в дверях. Только защелку на ручке не забудь нажать. Мало ли кто надумает еще зайти… А меня нету!
      Ника (вертит ручку, ищет кнопку). Как тут она у Вас закрывается, не пойму?
      Ефим Степанович. Нажми вниз, и все. Давай, давай, проходи сюда. Выпьем, пообщаемся. Я давно тебя не видел, даже соскучился (он подскакивает, обнимает сзади за талию Нику, одной рукой гладит ее по бедру и выше, целует ее в шею, нюхает волосы). Ах, до чего хороша-а-а!
      Ника (отстраняясь). Ну, не сразу. Ефим Степанович, дайте сначала мне чем-нибудь согреться (виляя бедрами подходит к дивану, садится).
      Ефим Степанович (суетливо). Сейчас, сейчас, непременно согрею. (Наливает два хрустальных фужера коньяка, достает коробку конфет и подходит к дивану, встав между ногами Ники). А потом объятия и жаркие поцелуи, идет?
      Ефим Степанович протягивает бокал Нике, та медленно выпивает и взяв конфету облокачивается на спинку дивана. Ефим Степанович махом пьет коньяк и начинает лихорадочно снимать брюки. Но заедает молния, и он пытается ее открыть, но ничего не получается.
      Ника (поднимается). Давай помогу. (Расстегивает молнию и снова падает навзничь на диван). Голова что-то кругом, ничего не понимаю, где я, что со мной.
      Ефим Степанович (оставшись в одних трусах и майке). Сейчас все объясню. (Накидывается на Нику, задирая ей платье). Давай, давай скорей.
      Ника (открывает глаза, сопротивляется всем телом). Ах, это Вы, Ефим Степанович. Ну… У меня плохое настроение. У меня долги… и машина не заводится…
      Ефим Степанович. К черту твои долги и машину. У тебя скоро все будет, и новая квартира, и машина. Я заберу тебя с собой.
      Ника (вскрикнув от восторга). Правда?!
      Ефим Степанович (снимая колготки с Ники). Правда, правда. Уже и квартиру тебе приобрел, а машину купить – дело плёвое.
      Ника (еще не веря). А как же Игорь, Андрей?
      Ефим Степанович. Игоря за границу отправлю. Андрей будет здесь заводом руководить…
      Ника полностью счастливая отдается Ефиму Степановичу. И вдруг открывает дверь и в комнату высовывается голова Игоря. Игорь от увиденного теряет дар речи, он хочет что-то сказать, но не может, судорожно глотает слюну и застывает на месте.
      Игорь (тихо шепчет сам себе). Замок нужно закрывать.
      
      Конец четвертого действия
      
      Действие пятое
      
      Каминный зал. Вечер. Посреди зала накрыт большой стол для вечернего ужина. Постепенно сходятся гости. О чем-то оживленно переговариваются между собой. В центре стола Ефим Степанович в черном строгом костюме, с галстуком. Рядом жена в черном вечернем платье, с большим вырезом, на груди бриллиантовая подвеска. Тут же губернатор, в несколько растрепанном виде, с галстуком на боку, отец Михаил с лоснящимися губами. Ника и Дарья в вечерних длинных платьях, обе ярко накрашены, возбужденно о чем-то шепчутся между собой. Чуть поодаль переговариваются начальник милиции Петюник, Ярцева и Гусин. Рядом с ними стоит в белом нарядном платье Виктория. Домработница Сима хлопочет около стола, поправляя салфетки, тарелки, вилки и ножи. Несмотря на оживление среди гостей, в зале стоит гнетущая тишина. Слов говорящих не слышно, видна лишь их мимика, движения, но звуков никаких нет. Словно мертвое царство. Наконец Ефим Степанович, посмотрев по сторонам, приглашает всех за стол.
      Ефим Степанович. Прошу всех садиться за стол. Отужинаем, чем Бог послал.
      Октябрина Матвеевна. Ефим, давай чуть подождем, ребят еще нет. Ни Андрея, ни Игоря, ни художника.
      Ефим Степанович. Семеро одного не ждут. Подойдут – присоединятся, а гости уже собрались, пора ужинать, многие собираются сегодня уезжать, так что тянуть нечего.
      Октябрина Матвеевна. Ну как знаешь.
      Ефим Степанович. А где ребята?
      Октябрина Матвеевна. Игорь здесь, видела недавно, в своей комнате был, весь взъерошенный, но вроде бы без этого самого… кайфа. С ним его крашеная девица была, как ее? Виктория. О чем-то разговаривали серьезно. Я когда вошла она с кресла соскочила и к окну, сынок ко мне. Ни слова не сказали. Игорь только буркнул, чтобы я им не мешала. Я и ушла.
      Ефим Степанович. Не обращай внимания. Молодые, максимализм прет аж из ушей. Ничего, перемелется – мука будет. А где Андрей с Владом?
      Октябрина Матвеевна. Уехали на катере к островам, пейзажами любоваться. Влад – ты же видел – помешанный на рисовании. Без карандашей и красок даже в туалет не заходит.
      Ефим Степанович. Пора бы возвращаться. Договаривались к пяти собраться вместе.
      Октябрина Матвеевна. Не знаю, но что-то мне весь вечер не по себе. Давит и давит на сердце, словно холодными руками сжимают.
      Ефим Степанович. Ты бы с Гусиным посоветовалась, может чего принять надо.
      Октябрина Матвеевна. Да и так валокордин выпила, потом валидол взяла. Вроде бы отпустило, но на душе муторно, плакать хочется.
      Ефим Степанович. Плакать погоди. Вот гостей проводим, тогда уж… А сейчас улыбайся, делай вид, что все О’кей. Нельзя слабость показывать, заклюют сразу.
      Октябрина Матвеевна. Тебе чего! Ты мужик толстокожий, а материнское сердце не обманешь. Не знаю, Ефим, но что-то не так. Да и погода испортилась. Какой-то порыв ветра прошел. Не то, думаю, гроза собирается, не то погода меняется. Не понимаю, к чему бы это?
      Ефим Степанович. Да и мне сон страшный сегодня приснился. Будто приехал я откуда-то еще молодым к родителям в дом, а там сидит моя мать, царство ей небесное, отец и давно умершие два брата и сестра. Потом вижу, вроде бы тетка моя и с ней какая-то молодая девица. Сидят за столом, как чай пьют. Я поздоровался со всеми, по кругу. А тетка говорит: мол познакомься, это моя двоюродная племянница. Та улыбнулась, руку подала. Последним отец поздоровался. Взял мою руку, а руки у него холодные, аж ледяные. Он и говорит, показывая на кучу в углу: вот, дескать, картошку собрались сажать. Я смотрю, а картошка-то вроде как печеная, бока черные. Мне дурно стало, я и проснулся. Не знаю, к чему этот сон, вроде бы и не на пятницу, и тебе не стал рассказывать, чтобы не беспокоить, да ты сама сейчас разговор начала. Извини, не удержался.
      Октябрина Матвеевна (заметно побледнела. Ей стало плохо, она едва удержалась на ногах, взявшись за спинку стула). Что-то мне не по себе. Пойду, пожалуй, а то не дай Бог упаду при всех.
      Заметив что что-то неладно с хозяйкой дома, к ней подошел отец Михаил.
      Отец Михаил (взял Октябрину Матвеевну под руку и тихо зашептал на ухо). Октябрина Матвеевна, душа моя, не расстраивайтесь так. Все нормализуется. А волнение естественно. Так нас Господь испытывает. Он терпел, и нам велел.
      Октябрина Матвеевна (сделав усилие и приходя в себя). Спасибо, отец Михаил. Спасибо, дорогой. Все в порядке, устала за эти дни, голова вот и закружилась. Теперь все прошло.
      На другом конце стола шел свой разговор.
      Дарья (показывая глазами на Октябрину Матвеевну). Смотри, смотри, Октябрина сама на себя не похожа. Вся бледная, едва на ногах держится. Но платье на ней роскошное, а бриллиантовое колье, наверное, целое состояние стоит.
      Ника. Да, вещица знатная. Мне бы такую!
      Дарья. Глядишь, скоро и твоим будет. Этот старый ловелас с тебя глаз не спускает. Так и пожирает.
      Ника. Скорее раздевает.
      Дарья. Ну это мужики в первую очередь. Но что-то с ней сегодня серьезное происходит. Из-за Игоря, что ли?
      Ника. Да нет, вроде бы он сегодня нормальный. Да ты же сама его видела, стихи читал. Потом за ним его певичка прибежала, взяла под свое крылышко.
      Дарья. А может из-за Андрея? Ведь он к тебе неравнодушен, а ты – любовница отца. Есть над чем переживать. Я думаю, что Октябрину не ее старый кобель интересует, а сынок.
      Ника. А что сын? Сын сам по себе, а отец имеет право на личную жизнь.
      Дарья. Ладно тебе о правах. Андрей любит тебя, а ты?
      Ника (опустив глаза нервно теребит пальцем край платья). Ефим Степанович сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться.
      Дарья. Дело твое, конечно, этот старый хрен скоро крякнет. Поэтому ты, наверное, права: куй железо, пока горячо. А там жизнь покажет.
      Ника. Тебе легко рассуждать, а у меня сегодня нервное потрясение. Днем Андрей в любви стал объясняться, а через час я уже на диване у его отца. Давай чего0нибудь выпьем, а то мне тоже что-то не по себе.
      Дарья. Я бы с удовольствием, но неудобно как-то, пока за стол еще не сели.
      Ника. Ладно, подождем. А как Гога?
      Дарья. Гога мужик что надо, но нет денег. Сама понимаешь – эпизод.
      Ника (кивая головой). Вся наша жизнь сплошные эпизоды.
      В это время раздается страшный гром, молния освещает зал, звенит колокол. Отец Михаил крестится, у многих испуганные лица.
      Аполлон Гурьевич. Грозы в такое время не бывает, но вот от молнии никуда не денешься. А что за колокол ударил, не пойму.
      Отец Михаил. На все воля Божья. А колокол нашей церкви. Видно, ветром шибануло. Предупреждает Господь о чем-то.
      Аполлон Гурьевич. Да брось ты, батюшка, каркать-то. «Предупреждает!» Что ни случись, у вас все Божье провиденье. А чего тогда нас не предупреждаете? Для чего мы вам рясы из сундуков достали и церкви понастроили? Чтобы умели предупредить, народ успокоить, душу отвести. Вы теперь вместо партии, работайте, а не сказки рассказывайте.
      Отец Михаил (крестится, читает какую-то молитву, словно не слыша губернаторских слов, возведя руки к небу). Господи, спаси и сохрани нас грешных. Аминь.
      В каминный зал вбегает смотритель дачи Кузьма, таща за собой мокрого в равной куртке мужика. Тот ошалел от яркого света, озирается по сторонам, словно ищет чего-то. Наконец его взгляд упирается в бутылку с водкой.
      Рыбак (хрипло). Мне бы выпить (делает судорожное глотательное движение).
      Гусин (подскакивает и наливает целый стакан водки, подает его мужику). На, выпей, согрейся и говори.
      Рыбак выпивает стакан одним махом. В зал в это же время входит Игорь. Он бледный, взволнованный.
      Рыбак. Я сегодня на рыбалку пошел с утра, погода была тихая. Кинул сетки, сижу на островке, мелочь ловлю для наживок. С обеда слышу лодка моторная гудит с той стороны. Думаю, рыбинспектор, что ли. Спрятался. А лодка у меня из бака сварена, я ее утопил, чтоб, значит, не видно было. Потом вытаскиваю, воду вычерпываю, и снова плыву.
      Петюник (подбежавший к рыбаку). Ты дело говори. Все по порядку.
      Рыбак. Я, товарищ начальник, все по порядку.
      Гусин (берет за плечо Петюника). Не торопи, иначе все напутает. Пусть говорит, как может (и обернулся к рыбаку). Ну, продолжайте, продолжайте.
      Рыбак. Лодку, значит, утопил, пошел посмотреть, кто и что. Вижу двое парней приехали, рисуют что-то на треножнике. Я и успокоился.
      Октябрина Матвеевна (побледнела как полотно). Что с ребятами?
      Ефим Степанович и губернатор подхватили ее под руки, пытаются усадить на стул, но она упрямо стоит на месте.
      Октябрина Матвеевна. Говорите же, говорите скорей.
      Рыбак. А тут набежали тучи, ударил гром, дождик небольшой. Я в кусты и спрятался переждать. Слышу, лодка загудела, ребята, значит, съехали. Потом вихрь налетел, да такой сильный, что воду в него всосало, около моих ног прошел и по озеру почесал. Я такого отродясь не видывал.
      Петюник (опять грубо перебил). Да говори ты дело. Что ты все мямлишь?
      Рыбак. В общем, приехал я на берег, иду вдоль косы, вижу, лодка перевернутая, днищем наружу плавает…
      Октябрина Матвеевна (кричит что есть мочи) Что с ребятами? Что с ребятами?
      Петюник (хватает рыбака за рубаху и начинает трясти). Где люди с лодки?!!
      Рыбак (вырывается из рук Петюника и кричит). Не знаю я, где они! Лодку вытащил на берег, рядом в воде ничего нет. (Потом обращаясь к Гусину просит). Дай еще водки.
      Гусин наливает и протягивает целый бокал водки, рыбак пьет, вытирает рукавом губы.
      Октябрина Михайловна. Господи, они живы! Слава тебе, Господи! Они живы, живы!
      У нее начинается истерика, Гусин бросается к ней, Игорь тоже.
      Рыбак (четко, ясно и твердо). Ребята из нашей деревни бегут мне навстречу, кричат, что двоих утопленников к берегу прибило…
      В зале наступила гробовая тишина.
      Ефим Степанович (сухо и хрипло). Кто они?
      Рыбак. Те двое, что рисовали.
      Октябрина Матвеевна тихо охнув падает на пол. Губернатор и подбежавший Гусин пытаются что-то сделать. Наконец, Гусин нащупывает пульс и начинает делать искусственное дыхание «рот в рот» и непрямой массаж сердца.
      Игорь. Что с матерью?
      Гусин. Клиническая смерть, вызывайте «Скорую», срочно!
      Игорь выскочил из зала и уда-то побежал, за ним выскочила Виктория. Все гости сгрудились вокруг Октябрины Михайловны. Ефим Степанович тупо уставившись на стол сидел с опущенной головой.
      Губернатор по телефону вызвал областную санавиацию.
      Аполлон Гурьевич. Кто у телефона? Дежурный врач? А как фамилия? Серяков? Слушайте меня внимательно, Серяков. Это говорит губернатор Флюгин, срочно вышлите вертолет на дачу Вертковых, это на Пиросе. У его жены плохо с сердцем. Не знаю полный диагноз. Врач, Гусин, говорит, что клиническая смерть. Я приказываю немедленно вылетать. Все, связь окончена. Вам перезвонят.
      Все в замешательстве, охают, кричат.
      Гусин (весь в поту, в одной рубашке с закатанными по локоть рукавами). Кто может делать искусственное дыхание? Помогите!
      Вызвался Петюник. Они вдвоем продолжают реанимировать Октябрину Матвеевну. Рыбака, пьяного и в слезах, уводит Кузьма.
      Рыбак (плачет). Знать бы, что так получится, я бы их остановил. Озеро наше такое, Пирос он и есть Пирос. Старики не раз говорили, что называется оно так от древнего славянского Бога Перуна. А он грозный мужик. Сколько уж он убрал рыбаков на дно, не сосчитать. (Обращаясь к Кузьме). Струсил я. Нужно было остановить, а я испугался. Вот оно как обернулось.
      Они оба обнявшись уходят из зала. В это время вбегает взволнованная Виктория. Парик съехал на бок, белое платье разорвано.
      Виктория. Помогите! Помогите! С Игорем плохо! Доктора, доктора! Ему срочно нужен доктор!
      Гусин (отрывается от Октябрины Матвеевны, еще раз пощупал пульс, проверил пальцем пульс яремной вены, тихо говорит Петюнику). Бесполезно, она умерла.
      Ника (подбегает к Гусину). С Игорем плохо, нужна Ваша помощь, немедленно!
      Гусин. Да-да, я сейчас буду. Куда?
      Ника (хватает его за руку и тащит к Виктории). Она знает.
      Вместе с Викторией Гусин убегает из зала. Петюник еще по инерции продолжает делать искусственное дыхание Октябрине Матвеевне, но ничего уже не помогает. Она умирает.
      Рядом на колени опустился Ефим Степанович. Он трогает руки, лицо, закрывает глаза и слезы катятся ручьем по щекам. Молча плачет. Губернатор рядом держит его за плечо, как-то пытаясь успокоить.
      Аполлон Гурьевич. Держись, Ефим, держись! Удар судьбы. От него не уйдешь, не спрячешься. Надо вытерпеть.
      Отец Михаил встав на колени рядом с покойницей молится. Все молча наблюдают за происходящим, в зале зловещая тишина. Тихо и медленно с опущенной головой в зал входит Гусин.
      Петюник. Что с ним?
      Гусин. Он мертв.
      Петюник. Как это случилось?
      Гусин. Передозировка.
      Ефим Степанович (подбежал к Гусину, хватает его за грудки и начинает трясти). Ты врешь! Ты все врешь! Он жив! Мои дети живы, вы все врете! Я понял – это заговор. Вы все против меня. Вы хотите моей смерти!
      Ника (подошла к нему, попыталась обхватить руками и успокоить). Ефим Степанович, давайте уйдем отсюда. Вам нужен покой. Идемте со мной.
      Ефим Степанович (отталкивает Нику). Прочь, пошла прочь. Все отсюда вон. Вон, я сказал! (Начал топать ногой и кричать, женщины с ужасом стали разбегаться).
      Ефим Степанович (выскочил из зала с криком). Убийцы! Убийцы!
      Петюник (взволнованно, вместе с Гусиным стал вызывать наряд милиции по рации). Дежурный! Петюник. Срочно на дачу Вертковых наряд и мигом сюда!
      Аполлон Гурьевич. Надо бы его поймать, а то натворит чего с собой.
      Петюник. Да как его возьмешь! У него же табельное оружие, уложит в ряд.
      Аполлон Гурьевич. Где Гусин?
      Гусин. Здесь я, Аполлон Гурьевич.
      Аполлон Гурьевич. Как ты думаешь, что с ним?
      Гусин. Похоже, что тронулся. Но может острым психозом закончится.
      Аполлон Гурьевич. Ты уверен?
      Гусин. На сто процентов.
      Аполлон Гурьевич. Вызывай психушку.
      Гусин. Хорошо (по мобильному телефону вызывает «Скорую» с психиатром).
      Петюник. А Вы, Аполлон Гурьевич, отчет себе даете? Он же оттуда (и показал пальцем вверх).
      Аполлон Гурьевич. А хоть откуда! Человек сошел с ума на территории вверенной мне области. Я обязан принять меры. Понял?
      Петюник (вставая по стойке смирно). Есть!
      Кузьма (вбегает в каминный зал). Горим, горим, спасайтесь, кто может!
      Петюник. Как горим? Почему горим?
      Кузьма. Ни наю. Горим. Хозяин поджег. Облил все комнаты бензином и поджег.
      Народ с криком бросается к выходу, давя друг друга. Один Кузьма сел на стул около нетронутого стола, молча заплакал.
      
      Конец пятого действия
      
      Финальная сцена
      
      Народ стоит на опушке. Рядом приземлился вертолет санавиации, стоят врачи с носилками и дыхательной аппаратурой. Рядом машина «Скорой помощи», тоже бригада врачей с носилками, милицейский УАЗик с пятью милиционерами. Все наблюдают как на фоне наступившей ночи горит огромный дом. В окнах пламя и фигура мечущегося человека. Мигалки от машин высвечивают толпу любопытных местных жителей, губернатора, гостей, приехавших на поминки.
      Среди них старший и единственный оставшийся в живых Степан Вертков. Он смотрит на разгорающееся в доме пламя и тихо-тихо плачет. На лице ветерана суровое выражение и скорбь.
      Степан Вертков. За все надо платить.
      
      Все поворачиваются к зрителям. У некоторых ужас стоит в глазах, у других растерянность («как так?»), у некоторых – удовлетворение («поделом!»), у части – недоумение, ну а у большинства любопытных – осуждение.
      
      Занавес