Ушли тараканы. Ушли, оставив сухенький трупик своего собрата возле ножки стула - может в назидание, может тяжело было волочить, а может так - на память. Мне даже сложно было сказать - был ли это именно собрат. Может сестра? Я не очень хорошо разбираюсь в тараканьих половых признаках. Я положил трупик на ладонь. Слегка брезгливо посмотрел на грустно поджатые лапки и выкинул его в окно. В этот момент я в первый раз подумал о сосущей пустоте одиночества.
В последний раз обоссав мои любимые кеды умерла кошка. Не самая любимая кошка в моей жизни. Она боялась запрыгивать на кровать, когда я отдыхаю. Предпочитала выражать свою любовь (а любовь ли?) лишь в период течки. Но и это не находило в моей душе отклика. На режущие ухо среди ночной квартиры истошные вопли я отвечал очередями из метательных тапок и бессильным "Сука, заткнись!" А наутро опять обнаруживал влажные и пахнущие мочой кеды. Я положил в непрозрачный пакет остывшую тушку, удивившись какой тяжелой она все же была, и отнес его на помойку. Выбросил в зеленый, за пять метров источающий запах протухших овощей, мусорный бак, спугнув вездесущих наглых голубей.
По телевизору мне сказали, что от воспаления шутильной железы скончался какой-то комик. Я посокрушался тому, насколько слепа и неразумна в своих предпочтениях Смерть. Ведь могла бы взять десяток других паяцев, кривляющихся перед роботами-пенсионерами, с остекленелыми глазами хлопающими по команде. А взяла этого. Ну не дура ли?!
Я захотел рассказать об этом кому-нибудь. Открыл записную книжку и начал набирать номера. Один вежливо выслушал и послал на ***. Другой перебил меня и начал рассказывать о том, что дочке пора в школу, что она уже проявляет интерес к языкам, что все время не хватает денег и наконец попросил взаймы. Я сослался на кризис и сбросил звонок. Третий не вязал лыка и отчетливо икал. Четвертый просил оставить голосовое сообщение. Я оставил. Сказал, что у меня есть то, что ему нужно. Пускай почешет репу, о чем это я?! Позвонил одной знакомой. Та кричала, что сейчас находится в Австралии, и что там очень дорогая связь и потому позвонит сама как приедет. Недели через две-три. А то и через месяц - как получится. Позвонил другой знакомой. Взял трубку ее муж. Подозрительно инетересовался, с какой целью звоню. Я расплывчато объяснил. Тот видимо не понял, потому что перезванивал и просил конкретизировать. Я конкретизировал все места в жопе, которые необходио посетить, когда он в следующий раз туда наведается. Дабы избежать подробностей, выключил телефон.
Очень хотелось поговорить.
Я пытался зайти на какие-то чаты в интернете, но уже через пару минут понял, что все тамошние люди с трудом переносят свалившийся на них с рождения базедизм. Пытался зарегистрироваться на онлайн-службе знакомств, но первая же показавшаяся симпатичной девушка согласилась как на разговор, так и на двойной вагинальный фистинг, причем за неразумное вознаграждение. Я сослался на кризис и удалил свой профайл.
Слонялся по квартире, включая и вновь выключая телевизор, потому что казалось, что в нем говорят о какой-то иной, совершенно далекой от реальности жизни. Говорят с таким уверенным, но безгранично бестолковым выражением лица, какое я встречал только у героев компьютерных игр в конце девяностых.
Я оделся и вышел на улицу. По расхлябанным дорогам осторожно плелись с рынка старушки с хозяйственными сумками-тележками. Не знаю почему, я и сам отправился в это царство Эйслющьхурманедорого и его златозубых подданных. Я задумчиво ходил меж рядов с вульгарно-яркими апельсинами и терпко воняющей черемшой. Остановился возле лотка картошки - что-то привлекло мое внимание. Вон оно что! Прямо сверху груды, словно воин-победитель на горе вражеских голов, восседал картофель-мутант. Большой, с два кулака, он имел два расходящихся отростка, подобных толстеньким ножкам, и некоторую выпуклость, которую при фантазии можно было принять за голову.
Я подозвал тучного продавца-азербайджанца в традиционной дубленке с поднятым воротником, по-над которым свисал бананом бугристый нос.
- Мне вот этого! - указал я на мутанта.
Продавец недоуменно перевел взгляд на него, потом обратно на меня, пожал плечами и положил картофель на весы.
Я положил плодоовощ в пакет и пошел домой.
Дома я хорошенько вымыл его под теплой водой, соскреб пятнышки и поставил на стол. Картофель стоять не хотел и заваливался на спину. Я взял ножик и подточил ему нижние отростки для придатия устойчивости. Теперь стоял ровно. Я присел рядом с ним, положил голову на руку и долго наблюдал за Картофелинкой (как я его решил назвать). Потом взял ножик помельче и вырезал на его "голове" два глазика, носик и улыбающийся ротик. Картофелинка определенно преобразился. Мне даже показалось, что "лицо" его приобрело вполне осмысленное выражение. Захотел было вырезать ему ***к, но вовремя остановился. Не надо опошлять!
Я покрутил Картофелинку в руках. Тот успокаивающе улыбался.
- Ну здравствуй, Картофелинка! - сказал я и нагнул его в ответном поклоне. - Будем дружить?
Картофелинка еще раз кивнул, улыбаясь.
Я обрадовался и рассказал ему про комика, затем про таракашку и кошечку. Рассказал про своих знакомых, про ту, что в Австралии, про то, какая дорогая в Австралии связь. Я рассказал про свои ассоциации со словом "майонез", про свою теорию относительно хрящей, про боевиков насилующих коз прямо над пропастью в своих сраных горах, про великих людей с именем Дарья, про школьника, отравившегося шоколадом "Бабаевский", про глистов у лошадей (с обильной жестикуляцией). Я открыл Картофелинке, где можно найти дешевый активированный уголь, где можно купить кастет и сколько он стоит, зачем бобру нужен такой неебаться смешной хвост, как с помощью изысканных манер и выкидного ножа создать имидж интеллигентного человека, как доказать бабе что она пукала и какова настоящая фамилия Димобелана.
Давно стояла ночь. Телевизор шипел белым снегом. А я все вещал улыбающемуся и согласно кивающему Картофелинке про калорийность тарелки рассольника, про греческих волосатоногих женщин, про коррозию Эйфелевой башни, про то, какими на самом деле зловещими способами всемирное еврейство подбирается к самому дорогому - к свекле.
У меня уже заплетался язык и слезились глаза. Пересохшие губы слипались. А Друг Картофелинка все улыбался и кивал. Кивал, сука такая, и улыбался. Наконец я не выдержал:
- Хуль ты киваешь все время, овощ?! Я тут перед тобой душу выворачиваю, а ты гнида, лыбишься только!
Схватил его за ножки и с размаху швырнул в помойное ведро, которое под весом снаряда упало и покатилось по кухне. Я встал, с трудом выпрямляя спину. Умыл лицо холодной водой. Плюхнулся на диван и только в этот момент понял: полегчало... полегчало...полегчало... полегчало... полегчало... полегчало... полегчало... полегчало... полегчало... полегчало... полегчало... полегчало... полегчало...