2.
- Ты только послушай, как звучит: Оксана Андреевна фон Брох-Целлер. – Борис теребил свой толстый блокнот. - Так зовут ту самую «австриячку», которая приехала на Украину, где родилась в большом селе Я-шков, и где теперь собирается доживать свой век.
Битых три часа мы сидели в кабинете Бориса, всё больше и больше «проникаясь» друг другом. Моего роста и телосложения, из-за какого-то бесшабашного нрава Борис выглядел лет на пять моложе меня, хотя оказалось, что он моложе всего на год.
Из рассказа Бориса я узнал следующее:
В доме родителей Оксаны Андреевны в Я-шкове для неё нашлась бы комнатушка. Но, учитывая интерес мировой прессы к такому явлению, как «бегство» богатой женщины из капиталистической Австрии в Советскую Украину, а соответственно – возможный приезд к ней кого-нибудь из высоких руководителей, а уж Первого секретаря райкома как пить дать, - местные власти нашли для неё 3-комнатную квартиру в новом доме.
Надо сказать, Я-шков давно вырос из распашонок сельского младенчества и стал довольно большим индустриальным «посёлком городского типа». Новый дом славился такими существенными городскими достоинствами, как холодная и горячая вода, ванная, газовая плита на кухне и домашний туалет.
Через пару часов ожидания машины, мы ещё разок «причастились» коньяком. Борис продолжал меня «просвещать», как будто это не ему, а мне предстояло брать интервью у госпожи фон Брох-целлер:
- Привезла с собой Оксана фон Брох не только вагон добра, но и служанку её же возраста, т.е. – женщину лет шестидесяти, биографией которой сейчас занимается КГБ, так как там не всё чисто. До войны она была советской девушкой, и почему не вернулась, на каком повороте своей биографии она изменила Родине, ещё предстояло выяснить. Скорее всего, ею займутся, когда уляжется шумиха.
По тону, как это было сказано, и по бросаемым на меня взглядам, я уловил то ли иронию (мол, не хрен делать КГБ, как тормошить какую-то бабу), то ли интерес – как к подобным делам относится его собеседник. У меня на секунду мелькнула мысль, что Борис воздерживается от излишних комментариев, не доверяя мне вполне. Он уже знал, что я офицер ГРУ и к ведомству, с которым он связан, отношений, скорее всего, не имею. Чёрт, до чего же вбита в нас вот эта подозрительность. Вот собрались два порядочных человека, между ними возникла взаимная симпатия – такая редкость в этом мире, и всё-равно – зарождающуюся дружбу разъедает червоточина недоверия.
Между тем Борис продолжал:
- Представляешь - все годы замужества и жизни в Австрии Оксана оставалась гражданкой СССР, хотя до последнего времени она об этом просто не задумывалась. В Австрии она бала законной женой австрийца и гражданкой Австрии.
И тут я, заинтересованный этими сведениями, а больше – в надежде скрасить скуку «отбывания» отпуска в родительском доме, попросил:
- Слушай! Возьми меня с собой! Два уха хорошо, а четыре глаза лучше!
Борис критически осмотрел мою потёртую в поездах, форму:
- Боюсь, отпугнёшь её. В Австрии майор – знаешь, какой чин? Ого-го!
- Так у меня дома есть костюм… и галстуки. Тут недалеко. Я быстро!
Он удержал меня за рукав:
- Да без проблем. Заскочим на машине. Ты же – не отвык одеваться, пока у старшины спичка горит?
Я рассмеялся:
- Значит, тоже послужил? Я открываю в тебе всё новые плюсы.
- Ну, если это плюс…
- А как же. Разве не сказано «Армия делает из…»
Он перебил меня:
- Да плюс, плюс… вот и Толик!
Толик – водитель редакторского «газика».
* * * * *
Оксана Андреевна встретила нас приветливо и просто, как старых знакомых.
Уже в доме, усаживая нас на оттоманку, она, взглянув на меня, спросила:
- Офицер?
Я признался, пытаясь за юмором скрыть неожиданную неловкость:
- Да, так уж получилось…
Вот как она угадала? Выправкой я не отличался. Э, держи, брат, ухо востро, - бабенка не проста!
Теперь, при свете настольной лампы с розоватым абажуром ручной работы, я рассмотрел хозяйку. Лицо – грубоватое, с крупными чертами. Волосы седые с рыжеватыми космами, но уложены непривычно, я такую укладку только и видел… где же?... вспомнилось… в каком-то трофейном журнале в Афганистане, у вертолётчиков, живших в домике, сколоченном из досок от снарядных ящиков. В лице её было нечто жёсткое, почему-то подумалось: баба-управдом, сейчас будет отчитывать за невыключенный свет…
Оксана Андреевна заговорила и первое, неприятное, впечатление сменилось на другое, домашнее, как будто мы давно знакомы.
Она говорила на хорошем украинском языке, иногда замолкая. Подбирала слова, или заменяла их русскими.
- Хлопцы, я понимаю ваши проблемы и рада, что мне предстоит рассказывать свою историю журналистам, - тут она с хитринкой взглянула на меня, - а не в кабинете следователя по делам перемещённых лиц.
Вот оно что. Она и не угадывала. Она ожидала, что вместе с журналистом к ней придёт кто-то из КГБ. Вот за кого она меня приняла!
Я понял, что подобная догадливость может ей дорого обойтись. Ведь если я выйду и оставлю их с Борисом наедине, - она и выболтает именно то, что хотела бы скрыть от КГБ, потому что будет считать, что журналист – независим, и что именно поэтому к нему «пристегнули» сотрудника КГБ. Да ещё - офицера.
Ладно, там будет видно. И я, и Борис – курящие, так что выходить на перекур будем вместе. И тут, как бы угадав мои мысли, Оксана Андреевна сказала:
- Я курю редко. Но очень люблю, когда мужчины курят. Поэтому не только разрешаю, но и прошу – курите здесь.
Как-то незаметно служанка принесла пепельницу и деревянный сундучок с сигаретами, и так же тихо исчезла.
- Я многое должна вам рассказать. Отвечу на абсолютно все ваши вопросы, если только буду знать ответ. У меня же к вам только одна просьба, условие, требование, называйте, как хотите. В вашем репортаже не должно быть ни одного плохого слова о моей второй родине – Австрии!
Мы с Борисом переглянулись, я хотел что-то сказать, но женщина остановила меня повелительным взмахом руки:
- Ничего не обещайте. Я всецело полагаюсь на вашу порядочность и, - она взглянула в мою сторону, - и офицерскую честь!
Долго же, наверное, продумывала и репетировала повествование о своей жизни и сопутствующих обстоятельствах эта дама с такой сложной судьбой. Не без основания полагая, что и сейчас, как и перед войной, в СССР большое значение придают социальному происхождению, Оксана Андреевна начала издалека, просвещая нас и по вопросам семьи своего мужа и в вопросах сахарного производства, с которым её муж был связан в годы войны.
Но сначала, как только мы немного освоились и закурили, она достала орден Боевого Красного Знамени своего мужа и документ на него. Ого! Вот это да! Мы знали о награде, но думали, что это партизанская медаль.
* * * * *
На огромном евразийском пространстве в середине 20-го века было два основных производителя сахара – Германия и Россия. После гражданской войны советские сахарные заводы, работавшие на оборудовании 19-го века, вскоре восстановили свои довоенные мощности и начали выдавать продукцию. Несмотря на это, они не справлялись с потоком сахарной свеклы, и часть урожая уходила на корм скоту и кустарное производство знаменитой самогонки-«бурячанки», тошнотворно-вонючей, но пользующейся большим спросом из-за дешевизны.
В отличие от советских, - германские сахарные заводы претерпели два цикла модернизации и к концу 30-х работали с эффективностью, в несколько раз большей, чем советские. Германская промышленность, производившая оборудование для современного сахарного производства, быстро насытила внутренний рынок и выискивала экспортные варианты. Были заключены сделки по продвижению производственных линий в Канаду, Румынию и СССР. Для внедрения нового оборудования в СССР ехали германские спецы.
* * * * *
Карл фон Брох-Целлер в молодости принимал участие в австрийском фашистском движении хеймверов. Семья фон Брохов была традиционно-католической, поэтому в тридцатые годы, когда германский национал-социализм пытался отмежеваться от христианства, Карл переключился на охоту и воспитание сыновей. Но время было упущено. Старший сын – Фридрих, стал активным сторонником Гитлера, и везде подчёркивал, что он из Линца – города, где прошли юные годы фюрера. Петер, младший сын, ударился в католицизм, а после аншлюсса стал противником Гитлера. Собственно, и сам Карл тоже был против аншлюсса, считая, что Австрия не должна быть частью «Великой Германии», а имеет право на независимость. К 1938 году Петер получил образование инженера сахарного производства и успел год попрактиковаться на сахарном заводе в Линце.
К этому времени Петер уже стал «головной болью» для отца. Когда вспыхнул фашистский мятеж в Испании, Петер рвался сражаться на стороне республиканцев. Карлу вместе с Фридрихом стоило большого труда не допустить этого.
К 38-му году «замок» фон Брохов, т.е. просто двухэтажный дом с небольшой усадьбой на окраине Линца, был переполнен роднёй. Пока Петер не женился, следовало приобрести ещё одно жильё. Но денег не хватало. Фридрих, загруженный партийной работой, упустил выгодную сделку. Да и Петеру, молодому специалисту, на сахарном заводе хорошее место не светило.
Выход из положения нашел Фридрих. Благодаря своим партийным связям, он добился для брата направления в Советский Союз в качестве специалиста. В Германии готовился к переправке в СССР целый эшелон оборудования для строящегося в Я-шкове (на Украине) сахарного завода. Подбирались специалисты, знающие технологию работы на современном оборудовании.
В СССР Петер приехал в 1939 году. Временно его направили на другой завод, где внедрялись некоторые элементы немецкой техники.
Продолжение http://www.proza.ru/2009/03/12/17