Бывает волшебство. Вот например мужчины могут принять волшебный напиток и превратиться в животное. Впрочем и женщины это умеют. Но чаще женщины применяют волшебство маскировки, становясь перед зеркалом и превращая себя в другую себя. Моложе, старше, серьезнее. А вот Мариночка владеет этим волшебством и без maquillage. И это даже совсем другое волшебство и оно совсем по-другому работает. Достаточно взглянуть на себя в зеркало, увидеть себя в нем, как на экране компьютера и сразу станет видна полоса прокрутки внизу. Берешь пальчиком бегунок и тянешь влево. Изображение в зеркале начинает меняться, быстро-быстро мелькают черты лица, меняется прическа. И только глаза остаются всё те же. Потом пальчик возвращается назад, то есть конечно же вперед и останавливается в настоящем времени. А вот вперед, в будущее Марина не хочет заглядывать, она и так знает, чувствует. И еще Марина умеет растягивать время и делает это постоянно, только не для себя.
А вообще Маринка чокнутая. И это все уже давно знают и Маринку жалеют. Ну конечно, на такой работе свихнешься. Другие медсестры или становятся бесчувственными или вообще уходят с этой работы. А Маринка осталась и чокнулась. Так кажется, потому что невозможно же выдержать, когда на твоих глазах рак утаскивает в могилу и стариков и молодых, и даже детей. А она провожает их и провожает, одного за другим, как родных, прикипает к ним сердцем, не боится их угасания, как другие. Рак не заразен, но так страшно даже прикасаться к белью, к этим худющим рукам, слышать постоянный запах. Страшно. Очень страшно, как-будто смерть и твоя рядом, а она вот не боится. И читает им, а они слушают и даже стоны их затихают. И вообще всё затихает, под каблуки в коридоре словно ваты накидали, медсестрички на посту переходят на шепот. Карандаш дежурного врача застывает над бумагой, стрелки часов боятся сделать следующий шаг, чтобы вдруг не помешать какому то слову из тех, что заполняют коридоры и палаты.
Вот так - Экзюпери. Почти всегда подходит. Марина гладит истрепанные странички. Встречает пальцем каждую новую строчку и слова возникающие под ее ногтем вырываются на свободу и летают в воздухе. Они сами по себе волшебство. И Марина, и ее тихий голос тут ни при чем. Марина любит Экзюпери, он летает, слова его летают. И они любят и они летают вместе с ним, и вместе с ней. Главное Марине успеть дочитать. Когда уже блестит иней на пороге, когда губы холодеют, стараться удержать секундные стрелки на месте, пускай кто-то там снаружи застынет в бесконечном шаге, пускай санитарка еще сколько-то времени задумается, что пачку творога надо купить.. пачку творога надо купить. И Марина старается, заледенелыми губами читает строку за строкой и уже последний абзац под пальцем дается очень-очень тяжело и только точка, конец позволяет расслабиться, освободиться скрюченным пальцам. И холодная ледяная стрела пронзает весь позвоночник так, что и пошевелиться нельзя. Бело-синие сполохи плескаются перед Марининым взором, она тянет теплые руки к ним. Провожает: "До свидания родной". А потом огоньки гаснут и в следующее мгновение следующего мгновения возвращается привычный ход времени, секундная стрелка судорожно стремится к следующей отметке, карандаш скользит по бумаге, медсестрички звонко смеются, пачку творога надо купить на завтрак. Жизнь продолжается, Марина закрывает книгу. Экзюпери.
Он ведь ее действительно чуть не свел с ума однажды. Тогда она не успела дочитать рассказ и сине-белое пламя охватило ее посередине фразы. Она не дочитала. Проснулась ночью дома от шепота: "Дочитай, дочитай, пожалуйста, Мариночка." Ринулась к книжным полкам, безнадежно, потому что нет у нее Антуана Де Сент Экзюпери дома, унесла на работу. Всю ночь металась по квартире, зажимать уши бесполезно. Сине-голубое пламя и через веки видно. Говорит: "Дочитаю, Анюта, дочитаю родненькая, потерпи немного." И перед глазами эта девочка, провожать которую без слез не смогла даже самая черствая из ее коллег. Сине-голубые язычки пламени провожали ее по комнатам, метались от потолка к полу, шептали "дочитай". А потом касались рук и щек и Марина видела лицо девочки и Анюта улыбалась ей и переспрашивала: "Дочитаешь?". И Марина улыбалась в ответ. А утром побежала в магазин, купила новую книжку Экзюпери, а когда вернулась домой, никаких огней уже не было. Вот такой выходной, Марина, сжимая в руках книгу уснула. А ночью услышала снова шепот: "Мариночка читай." И стала читать, роняя слезы на строчки, а сине-белые огоньки прыгали по строчкам, освещая тонкие Маринины пальцы, а она читала и читала, а секунды на стрелках часов то замирали, то бешено вертелись. И она дочитала всю книгу до конца, и провожала растворяющийся шепот и огоньки, они уходили, а Марина шептала им вслед: "До свидания, родная моя." Марина закрыла книгу и поставила на полку. И вот уже она снова стоит здесь у книжного шкафа. Пальцем проводит по корочке книги Экзюпери, потом по корочке следующей книги и произносит названия и авторов одного за другим - Мопассан, Толстой, Лесков, Пришвин, Лондон... и многие еще. И Марина решительно направилась в ванную, взглянула в зеркало, в свои глаза. Медленно-медленно внизу проявилась шкала прокрутки. Марина поставила палец на пульсирующий бегунок и направила его вправо. Вперед. В какой-то момент бегунок наткнулся на какую-то преграду и в этот же самый миг зеркало покрылось морозным узором и затрещало под ним. Мариночкин палец дернулся, увлекая вниз бесчувственное тело и вся квартира заполыхала сине-белым пламенем.
- Здравствуй, Мариночка.
- Здравствуй, Анюта, родная моя.
- Ты нам сегодня почитаешь?
- Конечно, родные мои.