Перед ноябрьскими праздниками 1963г. – (всё тот же первый курс института), - внезапно я получила приглашение отметить это великое событие на даче одного моего знакомого,- немножко приятеля, немножко друга, не более... Пару лет назад мы познакомились с ним в Евпатории, где он проводил каникулы с родителями и маленькой сестрёнкой - красоткой 5 лет, постоянно грызущей морковку, - цвет лица у неё был просто роскошный...
А познакомились - на почве обоюдной любви к Шарлю Азнавуру - Саша не расставался со своим маленьким магнитофоном...
Так что в Харькове, откуда он был, знакомство мы возобновили.
...Он сказал, что будет совсем небольшая компания, все – адекватные, и всё будет спокойно и мирно. И я согласилась, хотя терпеть не могла никаких дач, тем более с ночёвками...
Собирали меня всей семьёй родственники, на которых я внезапно свалилась, поступив в институт, и не успев ещё им надоесть.
Нищета была... – какой там кризис!?
У меня была единственная приличная юбка-плиссе в мелкую чёрно-зелёно-белую клеточку, к ней – чёрная шерстяная водолазка, пальто моё родственники посчитали неприличным и заменили своим -неброским, но зато в талию и с беличьим воротничком, туфли – белые на мелком каблуке, тоже были не моими (мои – давно неприлично растоптаны и ждут не дождутся смены на такие же сапоги)..., не помню, были ли у меня тогда перчатки и что-то на голове, всё-таки беретик наверняка какой-нибудь был.
В итоге я была одобрена и выпущена "на гульки".
Та осень в Харькове была довольно тёплой, и через день я должна была вернуться. Вернулась я, правда, раньше...
Мы с Сашей, – приятелем моим поверхностным, встретились у электрички, потом шли от неё до папиной его профессорской дачи, разговаривая ни о чём, и я, как всякий ведомый, никакого внимания на дорогу не обращала, да и путь был совсем недолгим...
Мы выехали с утра, и, наверное, около 12 были на месте, разгружая сумки с какой-то едой в баночках – мама его наготовила нам салатов... Потом стали появляться гости, - тоже с припасами и под звон бутылок, - пара - тройка девочек, ещё два мальчика – точно не помню, потому что видела я их всех впервые.
Ни знакомство, ни дружба нас не связывали, и оттого мне вдруг стало дискомфортно, и вообще всё стало казаться не совсем реальным...
Начались общие хлопоты с накрыванием стола, попутными незапоминающимися знакомствами. Всё – чужое. Всё – ненастоящее, как искусственные цветы в дешёвом фаянсе...
И от того, наверное, я тихо отстранилась от общей суеты, утонув в старом кресле в стороне от стола, чувствуя на себе неодобрительно - непонимающие взгляды, до которых мне не было никакого дела...
Саша изображал хозяина, мельтешил, старался быть всем приятным.
А я углубилась, по своему обыкновению, в параллельный какой-то мир, абсолютно не воспринимая действительности, - это состояние полуанабиоза всегда спасало меня от ощущения полной чужеродности происходящего...
Но подошло время первых рюмок и дурацких тостов, на время я подсела к столу, но, выслушав несколько пошлых фраз и поняв, что тут все полузнакомы и компании - как таковой просто нет, и совсем неизвестно и подозрительно, для чего собрались эти разношерстные молодые люди - с какими такими смутными ожиданиями, и зачем, собственно, Саша притащил меня сюда, я снова стала "отъезжать" в сторону, абсолютно не понимая, что я тут делаю и куда деваться дальше...
И снова очутилась в том же старом кресле, где мне было намного спокойнее и уютнее, чем за столом.
Внезапно, – резко и испугано, я вернулась в реальность, обнаружив перед собой молодого человека. Он не стоял надо мной. Он стоял передо мной на коленях, обхватив мои...
Я видела его впервые. За столом его не было. Когда и откуда он появился, было совершенно мне непонятно,- скорее всего из-за моего "отсутствия присутствия".
Не помню его сумасшедших отрывистых слов, знаю, что это было яростное и откровенное признание в любви.
От испуга я вообще перестала что-либо соображать...
Он не был пьян. И день ещё не погас, и застолье только разгоралось...
Помню его горящие глаза, и это сумасбродство, когда он выхватил меня из уютного гнезда – кресла, и понёс на руках чёрт знает куда, может быть в другую комнату...
Не знаю, что думали и говорили те, кто остался за столом – для меня это осталось за кадром - неизвестной, немой и не имеющей значения мизансценой.
Меня охватил такой дикий страх, что я вырвалась из крепких и нежных в то же время рук( что-то такое я почувствовала,- и это испугало меня не меньше), помчалась к вешалке, схватила своё пальтецо и бросилась бежать по дороге неизвестно в каком направлении( как оказалось позже, в противоположном правильному), не обращая внимания на крики за спиной - скорее всего, кто-то и пытался указать мне путь, кто знает...
Единственное, что я заметила в своём невменяемом состоянии, - что вокруг - белым бело....
За эти несколько часов внезапно выпал снег, и началась зима.
Через несколько минут Он догнал меня и пошёл рядом, я старалась не обращать на него внимания, не отвечала, не хотела слышать его слов - очень долго, пока не стало быстро темнеть, мороз – крепчать, и мы оба поняли наконец, что идём совсем не туда – вокруг были заснеженные поля и холмы, ни деревни, ни огня. Ничего, кроме белого снега под луной...
И тогда он стал согревать меня, нет, не обнимая,- молча, но настойчиво он растирал мои замерзшие кисти, потом стопы, присаживаясь на корточки и вытаскивая их по очереди из лёгких туфель... Он заговорил со мной снова, когда почувствовал, что страх мой прошёл, что я ему уже почти доверяю...
И осторожно, обрывисто, кратко мы стали говорить...
Для начала мы узнали, как друг друга зовут, и что учимся в одном институте, потом о разном, - это уже не вспомнить...
Не знаю, сколько часов, замерзшие, мы бродили по заснеженным пустынным загородным дорогам, пока не услышали вдруг гудок электрички, и не побежали на её зов, крепко взявшись за руки, и попали в последнюю уже около часа ночи, и целовались, как безумные, в пустом вагоне...
Два месяца сумасшедшей платонической зимней любви, все песни Биттлз того времени он пел мне на английском в садике у площади, рядом с домом на ул.Р.Роллана, где я тогда жила...
Он пел мне их своим тихим голосом с точными интонациями, и самой любимой песней осталась на всю жизнь - "All my loving...".
Я задыхалась, слыша его хрипловатый низкий сдержанный голос в телефонной трубке, назначавший свидание... Любовалась им - высоким, стройным, тонким, с чуть надменным лицом при чужих.
В нём чувствовалась гордая вспыльчивость и нежность польской крови(фамилия у него была польская, но о себе, о семье он не говорил никогда). Он был таким загадочным, таким удивительным, с ним было интересно говорить, он умел слушать внимательно и нежно, и потому, верно, я так отчаянно была в него влюблена, но тоже страясь быть сдержанной и спокойной, чтобы сохранить лицо и свою свободу, чтобы оставаться на том невидимом пьедестале перед ним... Это было совершенно невероятно – так влюбиться через 2 года после первой, - навсегда, казалось, разрушенной, утраченной любви...
Но это было. И когда он понял, настолько нас затягивает друг в друга, то признался, что женат, и не знает, что теперь будет с нами, и что будет вообще... Ему казалось, что наша любовь так сильна, что это не будет иметь такого уж значения для меня, что я уже почти принадлежу ему и не смогу от него отказаться...
В тот же вечер в том же садике мы расстались. Он не сразу поверил, что больше мы не увидимся. Но унижаться не стал...
Никогда и ни с кем я не собиралась соперничать,- как раньше, так и потом, не борясь ни за одного мужчину в своей жизни.
Переступая любую боль, разрывая себе сердце и душу...
Но тогда, - я помню это чувство до сих пор, всё стало невыносимым до полного опустошения. И больше никогда я не в состоянии была полностью верить кому-то, не только мужчинам...
...Мне необходимо было хоть изредка видеть его, я знала его расписание – он был на 2 курса старше, и, спрятавшись за какой-нибудь колонной, я видела его иногда – надменно-гордого, ироничного, редко улыбающегося, и - умирала...
Умирала я мучительно и долго, и, в конце - концов безразлично поддалась упорной осаде совсем другого - нелюбимого человека, который просто помог выжить, ухитрился стать необходимым, но взял за это слишком большую цену...
Всё закончилось с переводом в Москву в середине второго курса, где постепенно я избавилась и от болезненного наваждения любви и от её суррогата.
А потом, через год, может быть, я получила вдруг письмо от Него и чудесные записи его новой любимой музыки, которой он хотел со мной поделиться, там были совсем новые для меня вещи, одна из них осталась навсегда памятью моей любви к нему –
- «No milk today...».*
Само письмо было замечательно-нежным, оно многое объясняло, но чего - то особенного я не услышала в нём, наверное, необыкновенного его голоса, который помню до сих пор...
И душа моя наконец успокоилась, остыла...
Но я не могла простить, что он, оказывается, делал вид, что не замечает меня, боясь быть отвергнутым снова, он не понимал, что мы могли остаться друзьями, и тогда со мной не случилось бы того, что случилось.
И лишь когда я исчезла из его поля зрения, он стал разыскивать меня – узнавать адрес у родственников...
Через несколько лет, спасая себя уже от другой любви, я вспомнила одно циничное правило "лечения" подобных случаев и, на один день заехав по дороге в Харьков, использовала для этой цели свою бывшую горькую незабытую им любовь, оставив его потрясённо-счастливым, оставив уже навсегда.
Но не забыв...
* Текст песни можно прочитать в рецензии - подарке на это воспоминание от Елены Брюс.
Аудио-видео запись: http://www.youtube.com/watch?v=ClQepFF-Sr0