Однако катастрофа не прошла мне даром. Уже собираясь выписаться, я узнала, что мне дадут инвалидность – травмы всё-таки оказались слишком тяжёлыми. Переломанные ноги грозили осложнить будущую беременность, суставы должны были начинать ныть при плохой погоде, антибиотики отравили внутренности… короче, был человек – а стала развалина, старуха…. Кстати, боли я не чувствовала, но, по прогнозам пессимистов, обольщаться не следовало.
Малыш нёс меня домой на руках. Он просиживал дни и ночи у моей койки в больнице и, как мне казалось, собирался заниматься этим же и дома. Я ошибалась. Всё стало ясно через два часа после возвращения.
Памятуя о том, что мне надо больше двигаться, чтобы мышцы пришли в норму после полутора месяцев в гипсе, я первым делом отправилась на кухню ставить чайник. Царственным жестом отстранив от себя «помощника», я разожгла газ, наполнила чайник, отошла на два шага от раковины и… успешно вывернула всё на себя, не удержав в руках литр воды. Ослабшее тело не хотело повиноваться, к тому же сразу разболелась рука. Я гордо оглядела натворённое безобразие, потом плюхнулась в лужу радом с чайником и героически разревелась, размазывая бессильные слёзы грязными руками. Да что ж это такое! Сделали из меня инвалида! А-а-а! ладно, я вам ещё покажу! Я не одна и не сломлена! С такими мыслями я подняла заплаканные глаза на моё чудо и поймала его взгляд, полный брезгливого отвращения…. Вот так. Я больше не «мама», теперь надо оберегать меня. А этого делать ой как не хочется…. Малыш быстро взял себя в руки, помог мне подняться и, старательно пряча бегающие глазки, каким-то неуверенным голоском стал убеждать меня, что всё пройдёт и всё временно. Мне стало грустно и немножко не по себе.
Потом стало хуже. Всю работу по дому и не по дому, которую раньше делала я, приходилось выполнять ему, потому что я не могла удержать в руках ничего тяжелее тарелки. Перед непогодой сломанные кости ломило так, что по ночам я будила его и себя своим криком, и меня приходилось долго успокаивать, гладить по больным локтям и коленям, поить чаем и анальгином. Ни о каких физических нагрузках не шло и речи, поэтому моё солнышко сделался тих, одинок и несчастен без ласки. Нет, он никогда не отказывал мне в помощи, сидел со мной по ночам, стирал и готовил, не высказывая никаких претензий, но ему было тяжело с больной и немощной. К тому же по вечерам я не всегда могла преодолеть желание побухтеть, и это нагоняло на него тоску и угнетало. Выход был только один….
Через неделю я его выгнала. Точнее, предложила ему полную свободу действий в обмен на моё одиночество, припомнив сначала какую-то мелкую обиду («Ты злобный, тупой урод, не хочу тебя больше видеть!». Он мне не поверил). Потом заговорила начистоту, упирая на то, как ему тяжело со мной, и как будет легко без меня. Говорила долго. Малыш прятал глаза, вздыхал, морщился, в конце концов принял мои аргументы, собрал вещи и ушёл…. Больше я его не видела.