Сергей Жарковский. «Я, хобо: времена смерти».
(ПринТерра-Дизайн, 2005, 520стр., ISBN: 5-98424-019-X).
Выбор этого романа был неслучайным: товарищ подсказал. Он же подкрепил свою позицию ссылкой на премии, уже завоеванные произведением. «Бронзовый Икар», премию им. В.Одоевского на Бастконе, премию им.В.Савченко на "Портале" – немало, согласен. Но все же, прежде чем решиться, посмотрел отзывы других читателей. Они настораживали: от стопроцентной поддержки через благоприятные с замечаниями до абсолютно негативных (последних, впрочем, было немного).
Итак, довольно объемистый текст, как сразу заявлено – первая часть цикла «Я, хобо». Чуть архаичное прямое общение Автора с Читателем, которым начинается роман: «…вы не знаете меня, а я не знаю вас, но коль скоро уж вы здесь, а я здесь и был, - я помогу вам увидеть звездолет, склоняющийся в надримане над одинокой проксимой Центавра». Впрочем, через несколько страниц в дело вступает Главный герой – Марк «Аб» Байно, - а Автор выходит из кадра, где ему и в самом деле не место.
Чтобы не отвлекаться в дальнейшем, пунктиром набросаю основную сюжетную канву романа.
Будущее (возможно, середина XXII века). Земное общество объединено под властью Императора. Технологии позволяют космическим кораблям перемещаться вне пространства, в надримане. Для полной безопасности и удобства, в раз и навсегда заданном направлении провешивается космическая трасса, представляющая собой ряд гигантских устройств – титанов класса «Сердечник», являющихся приемниками и передатчиками кораблей нефорвардного (не первооткрывательского) типа. Для запуска таких устройств требуется наличие в звездной системе хотя бы одной планеты земного типа, заселяемой быстроразвивающимися клонами, отвечающими за добычу полезных ископаемых, изготовление конструкций и поставку их в пространство, где живут и работают «космачи». Один из таких космачей (космических аборигенов) в результате непонятного процесса получает странные способности жить «мертвым» и быть адаптированным не только к пространству, но и к существованию на планете – что дано далеко не каждому. В системе Императорской дюжины (XIII-ой, если считать от Земли), в 191-ом парсеке от метрополии, на 4-ой планете, находится Судья. Артефакты, принадлежащие ему, хочет получить Император, но достаются они Марку «Абу» Байно.
Я был предупрежден о своеобразном стиле изложения и, следовательно, вооружен и подготовлен. Но и мне пришлось буквально продираться сквозь полузнакомые и вовсе незнакомые термины, словесные конструкты, не имеющие хождения в настоящее время, но – с точки зрения Автора – имеющие перспективу возникнуть и распространиться в будущем. Гораздо труднее, чем с «космическим новоязом», мне было смириться с обилием детальнейших, подчас напоминающих технологические инструкции, описанием действий персонажей в космическом корабле.
Чтобы не быть голословным, приведу первую цитату, являющуюся, несмотря на длину, лишь частью гораздо более крупного по размеру абзаца:
«В известном мне месте я вскрыл универсальным инструментом секцию палубного настила, отделил её, отвёл в сторону и прикрепил двумя карабинами к первому попавшемуся поручню. В образовавшийся проём я толкнул светильник, нырнул вниз головой сам, проник в неглубокую каверну технического хода, ведшего прямиком в подпалубу. Отдраил люк, без всякой лёгкости протиснулся в подпалубное помещение, осмотрелся там, среди опор и магистралей, проверил задрайку люков на обоих ограничниках, убедился, что всё в порядке, задрайка ого-го какая, вернулся ногами вперёд в рубку, подпалубу тщательно залючил и затем осмотрел и попробовал на "дыхание" клапан уравнивания давления на тяжёлой переборке подпалубы. В положение "аварийный сброс" клапан типа КДК-4, как я и надеялся, становился движением в полключа, и ключ ходил очень хорошо. Я открыл клапан, расчековал и вытащил из патрубка стакан с фильтрующей решёткой, сунул его в карман на лодыжке, закрыл клапан».
Мало и непоказательно? Даю еще одну произвольно выдернутую цитату страниц через 80-100 текста:
«Кратко отчитавшись и подробно, по пунктам, описав намеченные эволюции, я переключаю климатизацию и электропитание спецкостюма на автоном, в четвёртый раз проверяю герметичность (под двусторонним давлением, из костюма наружу и из фала в костюм) и отсоединяю фал от нагрудного гнезда на кирасе. Фал я не прибираю, пусть болтается, смотаю на обрате. Первый зажим, тот, что с рулеткой, - на трос, трос прослабить, продеть, надеть, подработать ушком, закрыть предохранитель, проверить питание. Второй зажим - механический - на левую перчатку, это резерв, на трос его не цепляю. Проверяю механизм, работает, усилие на сжатие - килограмм пять. Нормально, усилие - килограммов пять. Окольцовываю трос поясным карабинчиком. Отключаю магниты в подковках. Короткий линёк карабином к наколеннику, кольцо - к тросику. Я уже вишу вдоль троса, цель - теперь сверху. Берусь, включаю моторчик, рулетка влечёт меня к балку».
Любому грамотному читателю (и, тем более, автору, пусть и начинающему – каковых вполне достаточно на Прозе и Самиздате) совершенно ясно, что передать атмосферу производства, труда – в широком смысле этого слова, включающего как боевые действия звездолетов, так и копку картошки в огороде – невозможно без некоторой детализации в описании процессов и использования терминов. В одном случае достаточно будет слов «черенок лопаты», в других – «задраить», «комингс» и «фал». Иначе читатель просто не поверит имитации правдоподобия, какой и является художественное произведение, воспримет ее за картонный муляж, коему далеко даже до намалеванного очага в каморке Папы Карло. Но мне впервые, пожалуй, пришлось читать десятки и сотни страниц технических, по сути, описаний, далеко превышавших объемом и тщательностью прорисовки необходимый и требуемый масштаб. Своеобразный авторский overkill – ежеминутное и ежестраничное требование к читателю вжиться в обстановку Дальнего и Открытого космоса, влезть в странную шкуру главного героя, задышать «обратом» - многократно прошедшим через легкие и систему поглотителей углекислоты воздухом. Избыточное, на мой взгляд, насилие – читатель, продержавшийся первые полсотни страниц, уже на все согласен.
Но при этом совершенно понятна справедливость замечания одной из читательниц романа, звучащего примерно так: «Так и видишь Автора, буквально живущего своей книгой: с ней ложащегося спать, с ней встающего, только о ней и думающего». Это именно так. Не знаю, какими из способов пользовался Автор для написания романа – карточками с главами, специально составленными словарями, портретами персонажей, собранными в интернетовской паутине, - но мир, им сконструированный, чрезвычайно правдоподобен, структурен и логичен. В этом Сергей Жарковский – не побоюсь этих слов – достиг вершины мастерства.
Теперь о действительно сложном.
Роман выстроен в режиме реконструкции (привет братьям Стругацким с их «Волны гасят ветер»). Часть реконструкции дается дневниковыми записями-воспоминаниями самого главного героя, часть вставками записей различных переговоров и отчетов, часть – изложением событий, свидетелем которых главный герой быть не мог, но о которых догадался и расцветил собственной фантазией.
Повествование замкнуто в кольцо: роман начинается с событий на шипоносце (боевом корабле) «Чайковский», превращается в чтение дневника о прошлом Марка Байно, стертого из его памяти полетом в надримане, и заканчивается возвращением на «Чайковский» к настоящему времени. Периодические ссылки на названия файлов-воспоминаней, типов их, темы, даты, музыкального сопровождения и пр., сбивают с ритма чтения первый десяток страниц, в последующем лично мной игнорировались и роли в чтении не играли никакой.
Социальное устройство общества будущего во многом неясно. На Земле правит Император Александр Галактика, гвардией его являются «крестоносцы» (привет Фрэнку Герберту и его «Дюне» с сардукарами Шаддама IV). На Трассе же существует две полурасы клонов: планетники (маленькие люди) и космачи. Вся их жизнь состоит из работы и простейших (а, зачастую и убогих) развлечений. К числу последних относятся распитие «горькой» и «малиновой», игра в «сардинки» (она же «поймал-имей» - привет Альфреду Бестеру с его «Человеком без лица») и игра в карты. Основной язык общения, как кажется, русский.
Трасса строится по приказу Императора, но силами, в основном, самих трассовиков. Две последние дистанции обязаны за свой счет и из своих ресурсов организовать обустройство «дальшей» системы. Поставки с Земли скудны и нерегулярны. Земляне в космосе появляются редко и лишь с чрезвычайными миссиями, как обеспечивается порядок на Трассе – можно только догадываться.
Выстроенный в целом по канонам научной фантастики (и это многократно подчеркнуто обилием технических терминов и прочими подробностями), роман неожиданно – буквально на последней полусотне страниц – сваливается в мистико-фэнтезийное пике с бродячими мертвецами («обсли» по-тамошнему), Призраками, Бэйлифами и Судьями. Это ладно, это можно списать на неполное мое владение информацией – может быть, и под этим есть наукообразый базис, но. Но артефакты в виде мечей Ночь и Утро, Печати и Камня! Кажется, что это перебор.
Резюме. «На пока» я склонен считать «Я, хобо: времена смерти» самым значительным отечественным фантастическим романом последних лет. Не в силу идейной его мощи (идеи и цели Автора мне по-прежнему неясны), но по масштабу сконструированного Сергеем Жарковским мира, по широте полотна, так сказать. Может быть, оно превратится в литературный аналог «Явления Христа народу» Александра Иванова, может быть выродится в многотысячестраничное чтиво – не знаю. Скажу точно: работа по чтению первого романа была трудна. Но я непременно повторю ее, когда появится роман второй. А уж дальше от Автора все будет зависеть…