Маленькая зарисовка из жизни дворового пса Тобика.
Все самое лучшее и светлое в жизни человека из детства. Ребенок чист и непорочен. Загляните в его кристальные, искрящиеся светом глаза – в них златокудрый ангел. Он доверчиво протягивает руки, изучает, пробует на вкус этот неведомый и порой жестокий мир. Детство - животворный источник. Можно бесконечно черпать из него эмоции, звуки, запахи. Они иногда складываются в цельные картины бытия. Воспоминая детства согревают душу и дают силу жить, не отчаиваться, не унывать, не...
Любовь, большая материнская любовь, как описать ее словами, чтобы не сфальшивить. Главное, что она была – нежная, ласковая, трепетная.
Иногда, так хочется вернуться в эту прекрасную страну, Прижаться щекой к материнской руке и услышать «Там в дали за рекой». Почувствовать под новый год запах хвои и мандаринов. Унестись мечтами в неведомые страны на крыльях дедовских голубей. Приложить ладошку к холодному с причудливыми узорами стеклу и увидеть в темном зимнем небе яркую звезду надежды.
Луч утреннего солнца пробивается в полумрак комнаты сквозь щель в ставнях, скрипнула половица, потянуло дымком из печи. Радио проиграло «Пионерскую зорьку». Пора вставать. Холодная вода из умывальника. Манная каша с малиновым вареньем. Горячий утюг, запах жженой ткани пионерского галстука. Хлопнула калитка. Удаляющиеся шаги. Снег скрипит под ногами. Снежинки причудливой формы медленно кружатся, падают на ладони и исчезают. Исчезают как забытые воспоминания детства.
Хочется бережно собрать и воссоздать эти маленькие картинки бытия, но будет ли это интересно моему читателю? Думаю, что нет. Не буду утомлять излишними подробностями и перейду непосредственно к теме моего повествования. А вот и главный герой – дворовый пес Тобик. Он мохнатым рыжим клубком свернулся в будке, накрыл свой кожаный нос пушистым хвостом. Мороз. Не спасает теплая рыжая шуба. Несет сторожевую службу. Охраняет вверенное ему хозяйство.
Открылась дверь дома, дед выносит во двор дымящее паром ведро еды. Высокий, широкоплечий, еще не старый, всегда бодрый балагур-рассказчик. Видавшая виды шапка-ушанка лихо заломлена на макушке. Глаза искрятся молодостью. Старый потертый бушлат нараспашку. Он кладет свою большую, со вздутыми венами грубую руку мне на плечо. Обдало запахом пареной картошки и пшена.
- А ну пойдем, поможешь покормить животных. Он делает свою работу не спеша, основательно. А я с любопытством «кручусь» рядом. Впитываю, запоминаю. Стараюсь быть похожим. Выходит неловко. Дед шутит, рассказывает одну из бесчисленных своих историй. Где правда, а где вымысел мне, десятилетнему, не понять.
Все пространство вокруг сарая ожило и задвигалось.
Розовые поросята, почуяв запах еды, забегали по загону, весело подбрасывая, задние ножки. Их маленькие закрученные хвостики то появляются, то исчезают в щелях дощатого загона. Они поднимают круглые пятачки и с шумом втягивают воздух.
Дед с трудом выливает еду в корыто. Поросята весело чавкают. Один норовит съесть двойную порцию и теснит своего мене расторопного собрата.
- Не хитри, шлепает его по загривку дед.
Любопытные куры сгрудились возле забора в ожидании еды. Самые смелые просовывают маленькие головы с красными гребешками в щели и внимательно наблюдают за происходящим.
Лишь петух, исполненный собственной гордости, невозмутимо стоит поодаль и роет снег своей когтистой лапой.
Необычная птица, заграничной породы. Белый, с разноцветными, переливающимися на солнце яркими пятнами и огромным пушистым хвостом. Он хлопает крыльями, запрокидывает голову и издает громогласное ку-ка-ре-ку. Поросята на секунду отрываются от еды, пораженные мощностью петушиного голоса. Надо сказать, что Петя имел скверный характер и слыл заядлым драчуном.
Дед несколько раз подрезал птице крылья, но петух так и норовил перелететь изгородь и с быстротой молнии броситься на очередную жертву. Таковой могла быть: кошка Дуся, соседская собака Лайма и все зазевавшиеся жители двора. Драчун наносил удар острыми когтями и мощным клювом. Бил крыльями. Приходилось брать палку и отбиваться. Это продолжалось довольно долго. Дед терпел строптивца за необычный вид и звонкий голос. Соседи жаловались. Петух был бит, постепенно лишился своего пушистого хвоста. На некоторое время затихал, но бойцовский характер брал верх. Пожалуй, Петя побаивался только Тобика. Тот был скор на расправу, и не раз «подрывал авторитет драчливой птицы».
Чаша терпения переполнилась, когда дед в очередной раз получил коварный удар клювом в лоб. Выросла шишка. Последнее, что увидел петух – это было голубое зимнее небо, в которое он так и не смог взлететь.
В загон, полакомиться «дармовой» едой прилетали голуби, и пугливые белобокие сороки. Дед, любил голубей. Он смастерил ловушку и периодически отлавливал «сизых». Мне было интересно сидеть в засаде, дергать за верёвочку и со всех ног мчаться к ловушке. Азарт охотника. Дед помещал пойманных голубей в голубятню и подкармливал. Голуби постепенно привыкали и уже не улетали. Летом они стаей кружили над домом. Бабушка не одобряла «пустого» увлечения деда.
Попасть в голубятню можно было по лестнице через сарай. Полумрак, запах сена и пыли щекочет нос. Воркование, взмахи крыльев, маленькие голубиные перья медленно кружат в воздухе. Здесь интересно, таинственно, замирает сердце.
Накатит тоска, глаза у деда потухнут, запьет горькую.
Залезет, бывало, в голубятню, обхватит большую седую голову руками, сидит в полумраке и слушает воркование «сизых». Голуби не боятся своего хозяина, идут на руки, садятся на плечи. Возьмет в руки белую голубку. Целует.
- Гуля, гуля, а в глазах тоска и слезы. Я тихонечко поднимусь по лестнице, высоко, страшно, но и страшно любопытно. Предательски скрипнет ступенька, голуби заволнуются, захлопают крыльями.
- А, это ты, Ну иди к нам, протянет руку дед.
Все многочисленное наше хозяйство охранял дворовый пес Тобик. Сидел он на цепи и смотрел на мир по-человечески умными и грустными глазами.
Тобика привезли из деревни, когда ему не было и месяца. Маленький пушистый рыжий комок тыкался своим холодным носом в руки и тарелку с молоком. Обнюхивал углы незнакомого дома, поднимал лапку, оставляя на полу лужицы. Мы с сестренкой были в восторге. Собака, настоящая собака. Сколько мы мечтали, просили родителей. И вот – такое чудо
- Черный, будет злой, сказал дед, заглянув в пасть собаки. Назовем его Тобик. Мы с сестрой приучали собаку есть из миски. Брали в руки, баловали, пытались кормить конфетами. Щенок сопротивлялся, злился, не больно хватал маленькими остренькими зубками за руки. Прошло лето. Осень дождями застучала по подоконнику, полетели желтые с прожилками листья. На землю падали и разбивались зеленые каштаны, являя на радость детворе, коричневые круглые ядра. Дворники сметали листья в кучи и вечерам жгли. Улицу заволакивало горьковатым запахом костров.
Дед сделал собаке будку и посадил подросшего Тобика на цепь. Он стал похож на рыжую пушистую лису.
Тобик нес свою службу исправно. Звонким лаем встречал непрошеных гостей. Натомится за день на цепи. Спустишь его на свободу, как «даст стрекача». С наступлением сумерек прибежит домой и жадно лакает воду из миски. Уляжется, высунет длинный розовый язык, прерывисто дышит. Иногда убежит на целый день. Тогда ходишь по окрестным улицам, свистишь, зовешь. А его нет и нет. Наверно, увязался за бродячей стаей. Требует собачья душа воли.
Пройдет день–другой нагуляется, надерется до клочьев шерсти и рваных ушей с бродячими псами и возвращается домой зализывать раны.
- Ну что нагулялся, спросит дед. Накроется хвостом. Прячет глаза. Стыдно. Но ничего нельзя поделать. Охота, как говориться, пуще неволи.
Был Тобик отважным псом. Несколько раз видел, как он, ощеряясь по-звериному, а было в нем что-то от леса, без страха бросался на врага. Порой, даже крупные и сильные собаки не выдерживали такого напора и с позором «показывали хвост». Не любил Тобик «выпивох». Рычал, не подпускал к себе. Излишнего внимания к своей гордой собачьей персоне не терпел. Мог «без слов» «тяпнуть» за руку.
Зимой, вечерами я выходил во двор. Деревья укрытые снежной пеленой тихо чернели в глубине сада. Звездное небо. Мороз щиплет за щеки Клюшка, шайба, пустое ведро вместо вратаря – любимая зимняя забава. Иногда спускал Тобика с цепи и играл вместе с ним. Пес ловко выхватывал шайбу с клюшки.
В сильные морозы Дед разрешал взять собаку домой. Тобик ложился у самой входной двери и чутко прислушивался к звукам и шорохам снаружи.
Пес любил и признавал только Деда, который никогда с ним не заигрывал, не баловал. Дед кормил Тобика, отпускал его на прогулку. Брал с собой на службу. Последние годы он служил сторожем. Собака беззаветно любила хозяина. Услышав дедовский голос, неслась навстречу, подпрыгивала, норовила лизнуть за руку, радостно вертела хвостом.
Пришла весна, вместе с капелью и первыми лужами принесла заботы – болезнь деда и известие о сносе нашего дома. Город расстраивался. И маленькие деревянные домики с садами, стали непозволительной роскошью для мегаполиса. Как я, глупый, радовался, что мы будем жить в доме с ванной и горячей водой. Да ещё на четвертом этаже. Дед сразу сник, осунулся – переживал.
Это было в начале мая. По улицам, утопавшим в цвету садов, шли седые ветераны с букетами ранних тюльпанов. Солнце слепило глаза, запах цветущих садов дурманил голову. Я возвращался из школы. Скоро каникулы. Дед одиноко стоял на пригорке и смотрел куда-то вдаль. Как-то сразу постаревший, с щетиной на впалых щеках, он приобнял меня за плечи и с усилием улыбнулся.
- Вот, решил попрощаться со своей родиной. Сил уж нет дойти, подкосила проклятая болезнь. Родился и вырос я на соседней улице. Эх, пролетела жизнь, сказал и отвернулся.
Вскоре деда забрали в больницу.
Пес приуныл. Плохо ел. Вскакивал, с надеждой смотрел на калитку, прислушивался. Нет. Не идет хозяин.
Как-то утром, я проснулся от жалобного собачьего воя. Вышел во двор и увидел возле будки большую яму. Тобик её вырыл за ночь.
- Не к добру, сказала бабка и смахнула слезу.
В обед пошел проливной дождь. Я сидел в большой стеклянной веранде и старательно наклеивал липкий белый пластырь с фамилией больного на банку с куриным бульоном. У ворот дома затормозила скорая помощь. Открылась дверь. Врач, не выходя из машины, спросил, здесь ли проживают…
- Да ответила мама, растерянно. По её лицу я понял, что произошло что-то непоправимое.
Не стало деда.
Цвел жасмин. Во дворе поставили несколько столов. Приходили люди, выражали соболезнования. Тобик, обычно отчаянно лаявший, никак не реагировал. Забился в угол будки и глухо подвывал. Я снял цепь, завел собаку вглубь сада, и привязал к яблоне. Поставил воду и еду.
Наутро еда осталась нетронутой. В глазах у собаки стояли слезы. Кора на дереве была снята начисто. Ночью пес бегал вокруг, не находил себе места.
Тосковал Тобик без хозяина. Не играл с нами. Озлился. Не стало былой резвости и звонкости в голосе. Вечерами он вяло поддерживал вечернюю собачью перекличку.
Стройка подбиралась к нашему дому. Соседи давно переехали в новые городские квартиры. Поменяли уклад жизни. Улица выглядела устрашающе. Деревянные остовы домов зияли пустыми глазницами окон. Тут и там торчали кирпичные трубы. Кучи брошенных, за ненадобностью вещей и строительного мусора. Ветер перебирает страницы кем-то забытой книги. Нагнулся, стер пыл с обложки. «Колосья под серпом твоим» Короткевича.
Врезалась в память, срезанная под корень огромная вишня. Высокое и стройное дерево было усыпано тысячами мелких зеленых ягод. Оно лежало на земле, а из среза словно слезы, сочился сок. Хозяин решил - уж если не мне, то и никому. Так бывает.
Наша семья не переезжала до последнего. Держало хозяйство. Бабка упорно не хотела разорвать связь с землей. Здесь родилась, выросла, прожила всю жизнь. Вам, молодым, не понять, говорила она.
Постепенно все было распродано, отдано соседям. Остался только Тобик.
- Как же мы его возьмем в новую квартиру. Он же привык жить на улице. В доме собака не сможет, заявила мама. Как мы не плакали, как не умоляли, она стояла на своем.
Однажды утром, будка оказалась пустой. Не зазвенела цепь, никто не выскочил на встречу, не лизнул за руку.
- Отдал соседям, пряча глаза, сказал отец. Через несколько дней пришли строители и под ударами их топоров жалобно заскрипел наш старый дом. Прощай детство, прощай мой милый дом.
Я заканчивал школу. Экзамены, неудачное поступление. Завертелось, забылось.
И вот в середине зимы неожиданный звонок, от соседки со старой улицы. Её дом остался стоять на прежнем месте.
Поднял трубку. Поздоровались
- Знаешь Сережка, сердце болит, когда вижу, как ваш Тобик обрывает цепь и прибегает к себе в будку. Она так и осталась стоять никому не нужная. Залезет в будку и воет от горя.
Сжалось сердце от стыда. Нахлынули воспоминания. Думаю, будь, что будет. Взял поводок и поехал по старому адресу.
Сидит Тобик худой, шерсть клоками. В глазах тоска и обида. Не бросился на голос, не завилял хвостом, как обычно, а лишь глухо зарычал.
- Прости Тобик, я не виноват. Не хотел, чтобы так вышло. Теперь все будет хорошо. Вот твой поводок и новый ошейник, сказал я и протянул собаке поводок. В ответ опять глухое рычание. Попытался надеть ошейник. Собака шарахнулась в сторону, ощерилась.
- Ну что, ты глупый. Я же пришел забрать тебя, сказал и попытался подойти. Пес дернулся и схватил меня зубами за руку. Укус получился слабый.
Я все-таки надел ошейник и повел собаку домой. Тобик упирался, не хотел идти.
К новому дому он так и не привык. Плохо ел, рычал, не давал себя погладить. Тосковал.
Выходил на прогулку пес самостоятельно. Возвращался, скребся лапой в дверь. Бабушка впускала. Однажды зимой, он ушел и не появлялся несколько дней. Мы надеялись и ждали. Но Тобик так и не появился. Он так и не простил предательства. Вина маленькой змейкой заползла в душу и больно жгла сердце. Постепенно боль утихла. Притупилась.
Прошло несколько лет. Промозглым зимним вечером, подняв воротник и натянув вязаную шапку на уши, я возвращался домой. Дул пронизывающий северный ветер, мелкий колючий снег слепил глаза. Фонарь на подъезде то загорался, то потухал. В темном углу, укрывшись хвостом, лежал пес. Услышав мои шаги, собака подняла голову и с надеждой посмотрела. Что-то знакомое было в повороте головы движении.
-Тобик, позвал я и протянул руку. Пес, пугливо поджав хвост, и выбежал из темного угла на свет. Обознался.
В повседневной жизни бесчисленное множество мелких обид, случается и предательство. Предавали меня, реже я. Но, взгляд больших собачьих глаз, полный горечи и обиды накрепко засел в моей памяти. Урок, усвоенный в детстве, не дает с легкостью преступить черту. Ведь, мы в ответе за тех, кого приручили. Прости нас Тобик. Прости.
Рабочая версия. Жду дельных замечаний