Черный человек
Лигин сразу приметил этого человека. Он выделялся среди остальных - опрятностью, подтянутостью, какой-то необыкновенной грустью в глазах и одновременно доброй притягательной улыбкой…Они просто стояли рядом и ждали автобус в город на остановке.
Легкий осенний ветер играл золотой листвой на деревьях. Трепал ее и разбрасывал по дорогам, земле, полям и опустевшим садам. Небо было, и хмурое, и ясное: кое-где затянутое серыми тучами, а кое-где нежно-голубое, открывающее прохладную глубину осени
Лигин переехал жить в этот поселок совсем недавно. И еще практически никого не знал. Ни местных героев, ни местных изгоев. Не знал многое. Не знал и расписание автобусов, следующих в город. И так ужасно хотелось поговорить.
- Здравствуйте, - поздоровался он с притягательным человеком. – А как здесь ходят автобусы?.. Скоро ли пойдет?..
Мужчина улыбнулся.
- Бывает, вообще не ходят.
- Я здесь новенький, - пояснил Лигин, - три дня, как переехал в этот поселок.
Человек с интересом посмотрел на Лигина, протянул ему руку.
- Сапфиров. Вячеслав Сапфиров, - представился он, - писатель.
- Писатель?..
Так они познакомились.
Лигин был крайне удивлен, повстречав здесь, в глубинке России настоящего писателя, и был заинтригован. «Писатели вообще интересные люди, - думал Лигин, - если они, конечно, не являются занудами».
- А что вы пишите? Вы где-то издавались? – спросил Лигин.
- Нет, - ответил Сапфиров, - я самоучка. А пишу многое. Например, сейчас работаю над новой повестью - страниц так сорок, или пятьдесят.
- А о чем эта повесть?
- О нашей жизни. О ее таинствах и секретах. О нас с вами.
- Интересно… - сказал Лигин (хотя признание Сапфирова его смутило и даже разочаровало - «нигде не учился и нигде не издавался»).
И Лигин немного по-иному посмотрел на нового знакомого. А писатель ли это вообще? Писатель ли?..
- Слушайте, заходите в гости! В любой момент. В любой день. Я эту неделю постоянно дома. – дружелюбно предложил вдруг Сапфиров и назвал свой адрес.
- Хорошо! – кивнул Лигин.
Через несколько дней он стоял у порога Сапфировской квартиры, хотя квартира эта, как выяснилось скоро, принадлежала не Сапфирову, а некой бабе Мане. Сапфиров снимал у нее эту квартиру - старую, неуютную, необставленную, с ободранными обоями и облупляющимися потолками.
Сапфиров обрадовался приходу нового знакомого. Провел его по комнатам, показал свой быт. Быт крайне был беден. У Сапфирова не было даже письменного стола, которым, по мнению Лигина, должен был обладать каждый настоящий писатель. Не было книжных полок с различной, необходимой настоящему писателю литературой. Была лишь пишущая машинка, которая стояла возле старого, потертого в хлам кресла - прямо на табурете.
Писатель Сапфиров писал на табурете!..
И были толстые стопки рукописей. Тут и там. На шкафу, на полу, под креслом - кругом были одни бумаги, бумаги, бумаги…
Сапфиров заварил чай. Тут же соорудил импровизированный столик из еще одного табурета, поставил на него чайные бокалы.
- Хотите, я расскажу вам свою историю? – спросил он Лигина.
- Ну, наверное… - Лигин отхлебнул чай. Память на мгновения отнесла его в прошлое. Когда-то он сам был баскетболистом, подающим большие надежды спортсменом. Но случайная травма ноги перевернула всю его жизнь, и ему навсегда пришлось расстаться со спортом. Лигину тоже было что рассказать!
- Писать я начал с детства. С десяти лет… - начал свою историю Сапфиров. – Это были коротенькие, забавные рассказики. Чудовищно безграмотные, с крайне узким лексиконом. Наверное, в этих рассказах присутствовало десять – пятнадцать слов, и в каждом рассказе они просто менялись местами. Потом я учился. Но не в области литературы, а в совершенно другой сфере… Ботаник!.. – Сапфиров криво усмехнулся. - А потом я учение бросил. И вот тут-то мое первоначальное призвание и дало о себе знать. Я опять начал писать! После десятилетнего перерыва! Писал и почувствовал себя гением. Мои рассказы были не похожи ни на чьи!.. Я писал прозу. Фантастику. Даже научные произведения, трактаты… Я чувствовал в себе знание. Оно билось во мне как горячее сердце. И давало мне - свет! Я постигал тайны вещей, суть природы, совершал научные открытия. Да-да!.. Именно, научные, никем не зафиксированные, открытия… Знаете, как было обидно!.. Я извлекал из вселенской тьмы, из зависшего над нами света очередной секрет, радовался ему, как радуется ребенок желанной игрушке. Записывал на бумагу и шел с этим секретом к «знающим людям» – профессорам, академикам… А они смотрели на меня как на идиота!.. и смеялись: «А у вас есть образование?». А потом, лет через пять, по радио или телевидению диктор торжественно объявлял: «Таким-то ученым совершено такое-то научное открытие!.. Профессор!.. Академик!.. Ура!..»… А я, который сделал это открытие задолго до того, но был не понят и осмеян, сидел в тени, в крайней нищете, бедности; не знал «как свести концы с концами»… Порою не было денег даже на хлеб… Вот так… А потом… Однажды… я догадался, что литературу можно направлять на служение самому себе, своему животу. Добывать ею всё, что угодно. Знаете, как своего рода магические заклинания… Написал рассказ – получил желаемое. Однако с этой поры мне вообще перестало везти! Пять лет я направлял музу и вдохновение – на службу корыстным помыслам. И вот, наконец «приехал»… Вам интересно?..
- Да-да, - кивнул Лигин, отхлебывая горячий чай.
- А вокруг народ – ничего не замечал!.. И не замечает до сих пор! – продолжил Сапфиров. – А вы знаете, как называется короткая повесть, которую я совсем недавно написал?
Сапфиров подошел к шкафу. Достал с полки стопку машинописных листов, соединенных скрепкой. Протянул Лигину.
- Это начало. - сказал он. - «Зависть». Так называется повесть. Просто и коротко. Возьмите, почитайте.
- Это мне? Вы даете?.. – удивился Лигин.
- Да… Положите сразу куда-нибудь к себе. А то забудете. Понравится – дам окончание. Эта повесть о том, какие трагедии происходят в России с талантливыми людьми по причинам - не внимания к ним, неуважения их, непонимания их… Невнимание к таланту – губит талант. Сколько ярких личностей сгорело как свечек в круговороте жизни!..
Лигин аккуратно свернул рукопись, вышел в прихожую и вложил рукопись во внутренний карман плаща.
- Пойдемте, покурим, - предложил Сапфиров.
Они вышли на балкон.
Солнечный свет упал на Сапфирова и Лигин разглядел, что у Сапфирова седые волосы. Вся голова блестела серебром Взгляд был уставший. Глаза печальные. Тоскливые…
Сапфиров чиркнул спичкой. Прикурил. Дал прикурить Лигину. Обвел зажженной сигаретой открывающийся с балкона окоем: грязную поселковую улицу; разбросанные дома, построенные без всякого порядка; покосившиеся сараи, бани, огороды, пустырь…
- Вот она, деревня… - сказал Сапфиров.
По тропинке через пустырь шла женщина с ведрами, одетая в грязный ватник. В голубом платке. В резиновых сапогах. Она еле-еле несла эти тяжелые ведра…
Вдали, из подъезда двухэтажного дома вышли двое… Оба в бушлатах, и оба пьяные… Прошли мимо, под балконом Сапфирова. Лигин увидел их пропитые, опухшие лица. Вместо лиц ему померещились бутыли с самогоном…
- Пять лет я почти ни с кем не разговариваю, - грустно продолжил Сапфиров. - Произведения мои никто не хочет печатать. Ни одна газета… Ни один журнал. И я усыхаюсь… Здесь не с кем поддержать вдохновение… С кем я могу говорить здесь о поэзии? О литературе? Об изобретениях? О секретах и методах! С ними?..
Сапфиров кинулся недокуренной сигаретой вслед прошедшим алкоголикам.
- Беда русского талантливого человека, - продолжил он, - что он часто живет не в том месте… и не в том времени… Если бы я жил в городе!.. Общался с творческими, одаренными людьми!.. Какого бы роста! мог достичь мой талант!.. В условиях, когда…
И Лигин почувствовал, что Сапфиров начинает ему надоедать.
Он всё говорил и говорил.
Лигин потушил сигарету. Жестом пригласил хозяина вернуться в комнату. Сапфиров кивнул.
- А здесь, в деревне, живет одно быдло! – продолжал он. - Серая масса! Чернь! Крестьяне!..
Что-то перевернулось в душе Лигина. Он по-новому посмотрел на Сапфирова. Он начал становиться ему неприятным…
- А за что вы так не любите крестьян? – спросил уязвленный Лигин, ведь его мать и отец тоже были крестьянами.
- А за что любить этот сброд? Эту «серую массу», не видящую дальше своего носа! Не умеющую отличить дурака от гения! Не умеющую ценить искусство! С утра до вечера крутящую лишь хвосты коровам и пьющую самогон! Они даже не читают книги! По крайней мере…
- С таким подходом вы далеко не уедете! – перебил его Лигин. - Нельзя так ненавидеть людей! Надо проявлять человеколюбие! И кто, позвольте спросить, здесь гений? Вы?
- Да, хотя бы – я! – воскликнул Сапфиров. – Я гениален! Но никто этого не понимает! И вы в том числе! Вы не цените искусство! Вы вообще ничего не понимаете в искусстве! Вы даже не читаете книг, хороших книг! Высокой литературы! Всё, что вас может заинтересовать - это дешевые бульварные романы с глупыми интригами и невероятной пошлостью!
- Позвольте, а что вы называете «высокой литературой»!
- Классику! Которая воспитывает человека! Дает ему нравственное образование!.. Вы читали Лермонтова? «Героя нашего времени»!.. Конечно!.. Вы читали!.. по школьной программе!.. Но ничего не поняли! Ничего не поняли из того, что хотел сказать писатель:
«Я был скромен – меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло, никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы, я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже»
Вы читали эти строки? Вы помните их? Конечно, вы их читали!.. Но - может быть - бегло пробежали по ним глазами, посчитав их неинтересными!.. Ведь так?.. МИР ПОЛОН ЛЖИ И НЕВЕРИЯ! – вот, что хотел сказать писатель!.. Потому что люди – глупы! серы! невежественны!.. Продолжить еще?
- Не стоит! - ответил Лигин.
- А я продолжу! – возразил Сапфиров. – А Зощенко? Вы читали Зощенко? Да, вероятно вы читали Зощенко, и имеете представление о нем, как об авторе каких-то коротеньких сатирических рассказиков. Весьма не классического уровня, среднего уровня! ниже среднего!.. А вы читали его «Возвращенную молодость»? Нет?.. А «Голубую книгу»?.. Зощенко – Гений! Гений с большой буквы. Одной своей «Возвращенной молодостью» он будет известен столетия! Вы представляете? – столетия! Он создал замечательный научный трактат и придал ему занимательную форму – художественное повествование, как выжить человеку в этом мире! Как не потерять свое доброе, человеческое начало! Вот о чем надо читать! А вы читаете глупые боевики и детективы – «Резню в кровавом доме»! «Убийство вслепую», «Смерть настигает»!.. Вы хотя бы вдумайтесь в эти дурацкие названия! Чему они могут научит вас? Содержание этих книг?.. А ваших детей?!.. Ха-ха! Как весело! Читайте подобные гадости и дальше!.. И пусть их читают ваши дети!..
- Вы страшный, злой человек! – сказал вдруг Лигин.
- А кто меня сделал таким? – рассмеялся Сапфиров. – Вспомните Лермонтова:
«Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял и я выучился ненавидеть».
А может быть, страшным и злым я стал от чрезмерной заботы к себе?.. От глубокого уважения?.. Я уважал людей! Протягивал им руку помощи. Улыбался при встрече. Но что я получил взамен? О! Я получил море любви!.. Никто не смеялся мне в спину? Никто меня не презирал? Одно сплошное превеликое преуважение?.. Ха-ха!
- Вы - черный человек! - медленно произнес Лигин. - Ваша черная душа – делает всё вокруг черным!..
Сапфиров нервно усмехнулся. Хлопнул ладонями по коленам.
- Ну, ну... – воскликнул он.
Лигину захотелось поскорее уйти. Он встал с кресла, взял свой плащ и пошел к выходу.
- Я больше не хочу с вами разговаривать! – сказал он.
- Постойте! Куда же вы? – воскликнул Сапфиров. – Мы с вами еще не договорили...
- Мне не о чем с вами разговаривать! – сердито буркнул Лигин и вышел из квартиры Сапфирова.
Он хлопнул дверью. Устремился вниз по грязной, темной подъездной лестнице, заплеванной и закиданной окурками. И еще он услышал за дверью пронизанный горечью, брошенный ему вдогонку крик: «А как же ваше человеколюбие, доброта?».
Утром Сапфирова не стало… Он повесился на ремне брюк в ванной.
Дверь в квартиру он оставил открытой настежь, и соседка, выходившая рано утром на работу, обнаружила труп…
На табурете, рядом с печатной машинкой лежала записка:
«Я ухожу из жизни… Мне всего тридцать… я не нужен людям
Всё мое творчество – ничего не значит. Простите меня, мои милые»
Лигина это известие ошарашило. И он в какой-то мере почувствовал себя виновным в смерти. Некоторое время он ходил по квартире. Не находил себе места. Еще вчера он беседовал с Сапфировым, пил с ним чай, курил на балконе… И, что было ужаснее всего – убежал.
Лигин вспомнил про рукопись. Сапфиров дал ему вчера рукопись, а он пришел домой злой и забросил ее на полку прихожей. И она там. И не было вчера никакого желания притрагиваться к ней.
Лигин достал рукопись. Открыл. Начал читать. И прочитал эти десять скрепленных листов на одном дыхании, залпом, как утоляющий жажду, чудесный напиток. Повесть была интересной, написанная высоким и красивым художественным языком. Но не было окончания…
«Написано ли оно? - думал Лигин. - Вероятно. Ведь Сапфиров говорил: «понравиться – дам окончание…». И тут Лигин понял, что погиб гений, действительный гений, который мог порадовать читателя и открыть ему великий смысл. Сделать мир богаче, красивее, и конечно добрее... «Ну, ничего!.. - думал Лигин, - у него же осталось столько рукописей!.. Стопки! Стопки листов!.. Вероятно, там могут быть еще шедевры!.. Прекрасные произведения!.. И мир может стать богаче!..».
После похорон он зашел в квартиру, где жил Сапфиров. Там уже вовсю орудовала баба Маня - толстая, огромных размеров старуха, в каком-то грязном одеянии и почему-то – в разных носках… От нее пахло навозом, мочой и старостью… Грубо склонившись, она мыла пол в прихожей, возюкала по полу мокрой тряпкой.
- Чо надо? – сердито спросила она, будто перед ней был не человек, а муха.
- Здравствуйте, - поздоровался Лигин, - я знакомый Вячеслава. Меня интересуют рукописи… Судьба его рукописей…
- А-а… писанина-то эта… сожгла я эту писанину… Тоже мне, ихтилигент хренов… Пи-исатель… За два месяца задолжал…
- Как? – остолбенел Лигин. – Зачем сожгли?
- А так! Титан давно не топлен. Не топил-то его покойничек… А протопить-то надобно. Эвон, как дымоход засорен… Квартира-дыму… А куды мне, эти писанины?.. Таскаться ли, что я с ними буду?..
- Какой титан?!.. Вы, что?!.. – гнев всклубился в груди Лигина. Он вдруг понял, что Сапфиров был часто прав! Насчет серой, невежественной массы! И еще Лигин понял, что он – остался, возможно, хранителем единственной, оставшейся Сапфировской рукописи. Но и то, ее половины.
Опустошенным Лигин вышел во двор. Закурил сигарету. Сел на скамейку возле подъезда. Осень была в самом разгаре. Золотые, огненные, красные листья кленов гнал по улице разбушевавшийся ветер.
Мимо прошел странный человек, закутавшийся в заношенный дырявый свитер, в грязных отвисших штанах. В нем не осталось почти ничего человеческого. Он еле-еле волочил ноги. Лицо его было смято и искорежено алкоголическими морщинами. Опухшее. Серое.
Он посмотрел на Лигина и что-то сказал. Или спросил? Лигин не понял.
- Что? – спросил Лигин громко.
- А… в… дай… си… - нечленораздельно произнесло существо.
- Что? – еще громче спросил Лигин.
Алкоголик повторил. И тут Лигин понял, что у него просят сигарету.
«Этот человек потерял еще и разумную речь!» - подумалось Лигину. Нет, он не хотел угощать его сигаретой.
- Что с тобой сделала жизнь? – крикнул он алкоголику.
Алкоголик уставился на него ничего не соображающими остекляневшими глазами.
- Что с тобой сделала жизнь? – спросил Лигин еще раз. – Что Ты сделал со своей жизнью?
Алкоголик продолжал таращиться на Лигина… Затем пожал плечами, и так ничего и не поняв, пошел дальше нечеловеческой, шатающейся походкой.
Заморосил дождь.
Мимо Лигина прошел в подъезд незнакомый молодой мужчина. Через некоторое время он вышел из подъезда. Уверенно подошел к Лигину.
- Это вы рукописями Сапфирова интересовались? – спросил он.
- Ну да… я… - Лигин медленно поднял взгляд на незнакомца.
- Здесь такое дело… - взволнованно сказал мужчина, - баба Маня сказала… я у Славы рукопись брал… А теперь не знаю что делать…
Он достал из пакета несколько листов бумаги, соединенных скрепкой.
- Это окончание. «Зависть» называется… Интересная… Слава любил давать по половинам…
2002 г.