13
Окутанный клубами дыма, Рональд ставил пластинку за пластинкой, не утруждая себя выяснением чужих предпочтений. Иногда с пола поднималась Бэбс и тоже начинала копаться в стопках старых дисков на 78 оборотов, выбирала штук пять-шесть и оставляла на столике в зоне досягаемости Рональда. Тот тянулся вперёд, чтобы ущипнуть или погладить, а Бэбс садилась к своему рыжему ковбою на колени, извиваясь и хихикая, но только на минутку, потому что тот хотел спокойно послушать “Don’t play me chap”.
Сатчмо пел:
Don’t you play me cheap
Because I look so meek
а Бэбс ёрзала на коленях у Рональда, потому что голос Сатчмо возбуждал (песенка была достаточно пошлой, чтобы позволить себе некоторые вольности - абсолютно недопустимые, если Армстронг пел “Yellow Dog Blues”), и ещё потому, что - когда Рональд вот так дышал ей в затылок смесью водки и квашеной капусты - дрожь охватывала Бэбс. С высоты своего завидного наблюдательного пункта - что-то вроде пирамиды из дыма, музыки, водки, маринада и рук Рональда, которые то шли в наступление, то совершали контрамарш, Бэбс снисходительно поглядывала из-под прикрытых век туда, где, опрешись спиной на эскимосскую шкуру, сидел на полу и курил уже совершенно пьяный Оливейра, с этим своим латиносным выражением горечи и досады на лице и губами, на которых иногда – между затяжкой и затяжкой – появлялась улыбка; теми самыми губами, что когда-то (теперь уже нет) будили в Бэбс желание, а сейчас едва подавали признаки жизни, в то время как всё остальное лицо было отсутствующим и вообще никаким. При всей своей любви к джазу Орасио, пожалуй, неспособен был вжиться в него, как Рональд; джаз для Оливейры делился на «хороший» или «плохой», «хот» или «кул», «белый» или «чёрный», «классика» или «модерн», Чикаго или Новый Орлеан, - но никогда не был «Джазом» с большой буквы, никогда – тем, что сейчас являли собой Сатчмо, Рональд и Бэбс вместе, “Don’t you play me cheap because I look so meek”, а потом – всполох трубы, золотой фаллос, рассекающий воздух, вперёд – назад, наслаждение, наваждение, чистое золото, под конец накал растёт (три ноты по восходящей, одна за другой), совершенство головокружительной паузы, когда весь свинг мира пульсирует на протяжении одного невыносимого мгновения, и – вот она – эякуляция, пронзительный звук трубы, соскальзывающий, чтобы подобно сигнальной ракете раствориться в сексуальной ночи. Рука Рональда ласкает шею Бэбс, игла сухо потрескивает, пластинка всё ещё крутится, и тишина, без которой настоящая музыка не существует, медленно отслаивается от стен, выползает из-под дивана, отстаёт от губ и крайней плоти.
- ;a alors , - сказал Этьен.
- Да, великая эпоха Армстронга, - Рональд оглядел сложенные стопкой пластинки, которые отложила Бэбс, - Также, как период гигантизма Пикассо, если угодно. А сейчас оба освинели. Изобрети эскулапы изобрели средство для омоложения – страшно представить... Эти двое будут нас доставать ещё лет двадцать, помяни моё слово.
- Нас – не будут, - сказал Этьен, - Когда пришло время, мы их уже пристрелили, и хорошо бы в нужный момент кто-нибудь сделал со мной то же самое.
- «Нужный момент», ишь, чего захотел, пострел, - Оливейра зевнул, - Но мы для себя их прикончили, ты прав. Розами вместо пуль, если выражаться фигурально. То, что стало теперь – результат использования копировальной бумаги и привычки... Вот представь: совсем недавно Армстронг в первый раз был в Буэнос-Айресе... уму непостижимо! Тысячи кретинов, уверенные, что услышат что-то из ряда вон выходящее, и – Сатчмо: со всеми увёртками старого боксёра, усталый и перепроданный, и плевать он на всё хотел, сплошная рутина, а ведь некоторые из моих друзей – весьма, причём, уважаемые – которым ты двадцать лет назад ставил “Mahogany Hall Stomp”, и они затыкали уши, так вот, те же самые люди сейчас платят бешеные бабки за то, чтобы усесться в партере и слушать зазезженные римейки. С другой стороны, моя страна – сама по себе заезженный римейк, прости господи.
- Ну да, начиная с тебя, - сказал Перико из-за открытого словаря, - Как было принято у всех твоих соотечественников, в Париж ты притащился эмоционально образовываться. В Испании эту науку осваивают в борделях и на корриде, едрит твою.
- ...и почитывая графиню Пардо Базан , - Оливейра снова зевнул, - Хотя, ты прав, парень. Я по идее должен бы сейчас играть в бильярд с Травелером. А, ты же его не знаешь. Ты вообще ничего этого не знаешь. Какой смысл с тобой тогда разговаривать?
(-115)
«Не держи меня за лоха,
хоть и выгляжу я плохо» (англ.)
Ну и ну (фр.)
Эмилия Пардо-Базан (1851-1921) – испанская журналистка, исключительно плодовитая писательница, автор 41 романа сентиментально-натуралистического толка.