- А разве нельзя вернуться? - спросила Ты, пристально посмотрела на меня, ожидая, что я тоже поверну лицо в твою сторону. Лица я не повернул, и Ты, как и подобает прохожему, стала смотреть на дорогу.
Я не помнил, почему Ты произнесла именно эти слова и в ответ на что твои слова были произнесены. Это не удивительно, я всегда говорил, что любовь есть молчание. Разве могли мы, проходя здесь, по Аничкову мосту, держась за руки, о чём-то говорить вслух? Впрочем, когда я что-то услышал, мы ещё не были на мосту. Тогда слева от нас параллельно нашему пути текли автомобили по Невскому проспекту, а справа вытекла улица Рубинштейна. Теперь автомобили так же текли слева по Аничкову мосту, и мы шагали по мосту, но улицу Рубинштейна уже закрыли дома.
Мы шли молча, изредка улыбаясь друг другу. Могли ли эти улыбки значить что-то особенное? Быть может, они подчёркивали некоторую несерьёзность всего происходящего? Впрочем, серьёзное от несерьёзного отличает лишь образ напряжения мимических мышц.
Когда справа высунулся Гостиный Двор, мы оба заметили, что на улице стемнело. Наша тишина, прежде заглушавшая все звуки мира, на короткое мгновение пропустила сквозь себя и шаги прохожих, и их разговоры, и шум автомобилей, и дождь, и музыку погасшего окна. В тот момент мы и промокли, и замёрзли, и столкнулись с мужчиной в жёлтом пальто. Но тут же наша тишина снова заглушила всё вокруг.
Мы остановились. Справа стыл Казанский Собор. Не было вопросов. Была лишь тишина, которая наполняла нас собой.