Кладбище располагалось на самом краю обрыва. С одной стороны тропинки – ограда места вечного сна с другой – десять метров полета мимо стены из потрескавшегося известняка – и глухой удар о мокрые камни у кромки прибоя.
Кладбище было старым и неухоженным. Видимо, все родственники здешних обитателей давно отправились к ним в гости. Вокруг потрескавшихся могильных камней и прямо на тропинках рос какой-то колючий кустарник. Жарким летним днем тучи огромных стрекоз совершали ритуальный облет своих владений, и срывались в расположившейся за кладбищем ореховой роще. Была во всем какая-то механическая размеренность – циклично накатывающие на берег под обрывом волны, как по расписанию поднимающиеся в воздух и вновь прячущиеся в ветвях стрекозы, солнце, раз за разом проходящее свой путь по небу, чтобы, охладившись в море, вновь появиться над верхушками гор…
Каждое лето он приезжал в этот город, и каждое лето он проходил мимо этого кладбища. Нет, он вовсе не принадлежал к любителям часами разглядывать могильные камни и думать о смерти. Какая глупость. Или, по крайней мере, раньше было глупостью. Просто мимо этого кладбища, вдоль обрыва, проходила единственная тропинка, ведущая в горы, к мандариновой роще, куда часто любили наведываться туристы и поклонники пикников на морском берегу.
Первый раз он приехал сюда с родителями. Сколько – пятнадцать, двадцать – может быть, двадцать пять лет назад? Затем он приезжал сюда с друзьями. Мандариновая роща помнила его и радовалась его появлению. Как здорово было поставить палатку, и вечером, у костра, вдыхая тонкий запах ухи, смешивающийся с ароматом моря и ноткой цитруса смотреть на огромные южные звезды.
Потом они стали приезжать сюда вдвоем. Казалось, нет, и не может быть в мире ничего прекраснее, чем вдвоем любоваться на закат…
Оказалось – может, и шумные, такие надоедливые дети ничуть не мешают счастью – если они твои.
И каждый год по пути к мандариновой роще приходилось проходить мимо кладбища – и каждый год замечал он это механическое, размеренное, непрекращающееся движение – волны, стрекозы, солнце.
Теперь он вновь приехал сюда один. Когда это произошло – он был уверен, что мир просто обязан взорваться, развалиться на множество цветных осколков, как в разбитом калейдоскопе. Город – да он изменился, хотя и не распался в пыль, как должен был. Но здесь все оставалось по-прежнему. Жара, волны, стрекозы и солнце… и кладбище на самом краю обрыва – с одной стороны тропинки – ограда – с другой – десять метров полета вдоль стены известняка и глухой удар о мокрые камни у кромки прибоя…