Если я закрою глаза и утром
не верну их в требуемое положение –
начнётся переполох.
После общения с усталым голосом диспетчера скорой
тебе не останется ничего другого,
как позвонить моим родственникам.
Пока все едут, одень меня
в одно из любимых платьев
и зашнуруй ботинки любым из способов.
После стука в дверь декорации сместятся.
В центре – будет мама с аккуратной влагой
в хладнокровно накрашенных глазах –
как бы между прочим она отметит,
что цвет моего платья неуместно ярок
и на кухне много грязной посуды.
Чуть поодаль – отец, договаривающийся насчёт отдельной палаты,
врачи, соседи и проскользнувшая подъездная кошка –
ей я буду рада сильнее, чем остальным.
Не в фокусе – за сценой –
останусь я с побледневшим тобой –
молча ловящим обвинения в неосторожном
со мной обращении и недостаточной заботе.
Мне следовало бы немедленно проснуться
и объяснить, какая это неправда.
Но я решительно настроена на эксперимент.
На белой машине меня перевезут
в палату, наполнившуюся людьми со свёртками.
Бабушка, отплакавшись, захочет воспользоваться ситуацией –
накормить меня нормальной едой через трубку.
Девочки повесят сочно-апельсиновые занавески,
расставят по диагонали вазы с мёртвыми цветами.
Кто-то принесёт гитару и устроит
в дальнем углу палаты квартирник.
Медсестры станут поправлять макияж,
прежде чем войти, и укоротят халаты.
Только ты, не участвуя во всём этом ненужном,
будешь держать губы на моём лбу,
каменеть и зажмуриваться
при извлечении содержимого моих вен.
Когда шея намокнет от твоих слёз,
а бельё – от конвульсий бесшумно плачущего тела,
я твёрдо решу никогда не уходить первой,
чтобы тебе больше не было так больно.
Открою глаза
и потребую
искусственное дыхание.