Сижу в «Аморе-пицца», текущее время 12.14, понедельник, 26 марта 2008.
В ожидании ди карне и латте, наблюдаю за происходящим через толстое стекло как за иллюстрацией комикса. Я давно утратила чувство реальности. Чаще смотрю на мир через стекло, окна квартир или машин, да, есть еще солнцезащитные очки или вот как сейчас, поглощая поздний завтрак или ранний обед и вижу его, это мир, реанимированным монохромным кинофильмом.
Что было вчера?
Мы вчетвером поехали в гости по эксклюзивному приглашению хозяина дома, как мне объяснили это большая честь. Ну что ж, пришло время нам познакомиться. Кто он, Ол..-Коль…? Нас встретил мужчина, с нетронутой непосредственностью в глазах, татуажем по всему худощавому телу, красивым граффити на стенах прокуренной комнаты, кистью Фредди Крюгера из папье-маше и Джоли в сердце. Пока хозяин заваривал чай, я бесцеремонно оглядела все вокруг. Нашла тетрадь с рисунками прошлого века, отметила для себя то, что он придает внимание каждой детали и всему что делает. Это были не просто рисунки или наброски тату, мне открылись мысли облаченные в художественную форму.
Немного тортика и бульбулятор разрядили обстановку, потом еще немного бульбулятора и еще немного и он начал говорить. Говорил много, образно, обо всем, часто повторяясь и уходя в сторону, строя смешные гримасы в подтверждение своих речей, блуждая без света и путаясь в безликих словах, но все-таки его мысли текли как ручей. При этом в его порой бессвязном монологе был смысл, была правда, его правда, граничащая с правдой безумного мира вокруг него. Он живет в своей вселенной, верит в нее, говорит о ней и пытается убедить нас в ее реальности.
Поразило многое, бульбулятор сделал свое дело, и я унеслась на волнах своих мыслей куда-то далеко, выхватывая и понимая что-то из услышанного.
- Впервые я увидел девушку Полину – при этом он так блаженно закатил глаза, что все невольно улыбнулись – глядя на нее я вижу только ее и больше ничего!!! Обычно спрашиваю «какую-нибудь ее»: Хочешь чай? А вижу ее мать, отца, деда и ее мысли, даже самые потаенные. «какая-нибудь она» отвечает: Да, пожалуй. А видит нашу квартиру, наших детей и внуков. А с ней, с Полиной, все иначе. Я спрашиваю ее: Хочешь чай? А вижу ее бесконечность, она отвечает: Да, пожалуй. И видит только мое отражение...
- Раньше сидишь дома и отстаешь, а сейчас сидишь дома и успеваешь. Для чего этот технический прогресс, если он делает из людей кротов, сидящих в своих норках...
- Отношения мужчины и женщины похожи на вторжение Наполеона в Москву в 1812. Он был там, он победил, и вернулся во Францию с поражением. Позор и слава, немыслимо, невозможно, но это происходит, с кем-то из живущих, в данный момент, в эту минуту…
Мы немного поговорили про аэрографию и он меня понял, а я его, одно видение, один порыв. Восхитило и успокоило и я опять унеслась на своих волнах.
- Мясо не укладывают в морозильник тушкой, его делят, промывают, очищают. И оно оказывается там либо фаршем, либо заранее приготовленными кусками. Люди, переработанные системой, это фарш, а люди, в которых жива еще суть и индивидуальность, это куски мяса. Фарш это бывшее мясо, но куском ему уже никогда не стать. Эти люди потеряны навсегда…
Я вылавливала его мысли из этого потока, укладывала их аккуратно, поедала торт, чтобы хоть как-то доплыть до действительности.
Одна еду в лифте: да… ни разу за вечер никто не произнес странного слова «креатив», ура! Либо мы последние кого еще не тронула эта болезнь, либо мы выздоровели.
Уже в машине, глядя на мир через тоже стекло, я мысленно поздравила себя: Молодец, девочка, ты фарш, фарш с момента рождения и куском мяса тебе уже не быть. Похоже я лежу где-то в осеннем лесу, не понимая, что происходит, среди гниющих опавших листьев, подмерзая от первых снежинок, а сейчас вдруг… зачем ему надо было открывать мои глаза, для чего? наверное, чтобы дать понять, я один из миллионов опавших и гниющих листьев.
Дома опустошила половину холодильника и уснула, терзаемая образами Наполеона, кротов, фарша, листьев, черно-белого кино, перешла из одной виртуальности в другую…