Аня училась в школе хорошо, только что закончила восьмой класс. Стояло жаркое лето. А дел в летний сезон было предостаточно для всех членов семьи.
Буйно светло-розовым и белым цветом цвела дважды окученная Анюткой и её сёстрами картошка на огороде. Толстые мясистые ветки скороспелки ещё стояли и вот-вот могли улечься под своей тяжестью между рядками-боровками и в борозды. Цвели огурцы и горох. Каждый день приходилось носить воду из пруда и поливать грядки с луком, чесноком, огурцами и клубникой.
В тот незабываемый день её мать Мария Николаевна пришла из огорода с грязными от прополки руками и зашумела на детей:
- Опять в умывальнике пусто. Аня, налей-ка мне воды да ставь самовар. Расселись тут – бездельницы. Нет бы матери помочь. Сил никаких нет – спина разваливается. Хочу горяченького чаю. Не знаю, с чем и попить? Давайте откроем баночку брусничного варенья. Принесите-ка банку с синей крышкой из ларя в чулане! Тоня, давай пошевеливайся!
Аня возилась возле печки с самоваром. Насыпала углей из тушилки, нащепала лучины, зажгла её сразу, от одной спички и вставила трубак сначала на конфорку самовара, а потом в отдушину печки. Огонь зашумел в трубе.
Потом она стала нарезать белый хлеб на тарелку, расставляла чашки с блюдцами, а сама напевала, разучивала слова полюбившейся ей песенки: «До завтра, до завтра! И нет у песни конца. До завтра, до завтра! Поют сердца.»
- Что-то у тебя вода долго не закипает. Опять, наверно, по самый верх налила, что мимо польётся?
- Да, нет, нормально. Сейчас мигом закипит.
Мария Николаевна прилегла в большой комнате на краешек двуспальной кровати с никелированными ободранными и почерневшими от времени спинками, не разбирая её, чтобы распрямить уставшие от наклонки спину и ноги, слушала радио и затихла на некоторое время. Речь шла о запуске искусственного спутника вокруг земли 10 октября 1957 года. Мария Николаевна думала о том, что жизнь невероятно трудная, а спутники запускаются.
Её полусон нарушили раздирающие душу вопли дочери:
- Мама! Мама! Помоги! Что же мне делать? Я забыла налить воду. Самовар весь так раскалился, покраснел, что я боюсь дотронуться до него.
- Анька! Ну ты и бестолочь! Ну как же ты умудрилась угробить самовар. Давай скорее рукавицы из печурки. Открывай двери на улицу. Теперь отец так тебе наподливает, что своих не узнаешь. Этот медный самовар – реликвия в нашей семье. На нём стоит штамп «Торговое общество братьев Шемариныхъ». Достался нам от предков. Отец дорожит им – вы все знаете.
Мать на ватных ногах подбежала к самовару, рукавицами, чтобы не обжечься, взялась за ручки и на вытянутых руках понесла раскалённый самовар во двор. Испуганная Анька открывала перед ней двери. Посреди двора мать перевернула самовар вверх дном, высыпала горящие угли на землю, так что потревоженные куры побежали в разные стороны, а потом и вовсе попрятались со страху в подвал. И лишь любопытный разноцветный петух высовывал красный клюв из квадратного отверстия в дверце.
Дочь, растерянная и поникшая, стояла рядом, не зная, чем помочь матери. Слёзы сами катились по лицу. Мать кричала в расстроенных чувствах на неё:
- Вот олух царя небесного! О чём ты только думала? Ой, что теперь будет? Отцу даже не показывайся на глаза – прибьёт. Ну как же тебя угораздило? Трубак внутри самовара ходит ходуном – теперь нужно будет лудить, припаивать, если вообще удастся отремонтировать.
- Мама, это я тебе в умывальник воды наливала, а в голове отложилось, что и в самовар налила. Сколько раз ставила раньше – не забывала налить, а тут – бес попутал…
- Не бес, а всё твои песенки, да мальчики на уме…Дело делаешь, так в это время надо думать не о постороннем, а о том, что и как делаешь. А ты всё витаешь в поднебесье… Ворона трёпаная. И в кого ты такая несуразная уродилась? Не в меня уж, так не в меня.
- Мама, извини! Что же мне теперь делать? Как же быть? Второго самовара у нас нет. А скоро папа придёт с работы.
- Хорошо, что я воду греться утром в печку поставила. Достанем чугунок из печки и попьём чаю из него. Хотя из него вода не такая вкусная, как из самовара. Пахнет веником. Потом придумаем что-нибудь. Да и что придумаешь? Чай сядем пить, а самовара нет – батя сразу же заметит. Никак не скроешь. Перестань реветь, раньше надо было думать!
Дома догадливая Тоня уже заваривала чай в маленьком чайнике, наливая поварёшкой воду из чугуна. Все вздрогнули от неожиданности, услышав скрип ворот, запирающейся щеколды и деревянного засова – так делал только глава семейства Андрей Андреевич, возвратясь домой после работы :
- Уже идёт! Сейчас будет трам-тарарам. Разбегайтесь! В такой момент ему на глаза лучше не попадаться.
За столом осталась одна мать.
Плачущая Аннушка вылетела вихрем в сени и в тёмноте чуть не сбила с ног уставшего после работы и ничего не понимающего, оторопевшего отца, ринулась в огород, долго бежала по борозде и затем упала на мягкую землю между зарослями картофельной ботвы. Сердце колотилось так, что было готово выпрыгнуть из грудной клетки.
В свои четырнадцать лет от тяжёлой работы, недоедания и нервотрёпок в сумасбродной большой семье Аня выглядела на неполные десять – такой тощей, худенькой была её фигурка. Она вдавила своё плоское тело в бороздку и сделалась невесомой. Плечи содрогались от рыданий. Жить не хотелось. Она шептала про себя: «Земля, разверзнись и пусти меня в свои недра. Если есть Бог на свете, сделай так, чтобы я превратилась в землю, умерла без боли.» Сколько раз Аннушка просила смерти у Бога? Лёжа в пыли – дождей давно не было - девочка слышала крики из дома и не знала, что ей теперь делать.
Страх сковал всё худенькое тельце, мандраж колотил. Она уже предчувствовала, как отец вытащит её отсюда и выпорет. Кустов смородины и деревьев на огороде не было, одна молоденькая яблоня и кусты росли в палисаднике. Там не спрячешься – из дома видно всё, как на ладони.
Из открытого окна доносились выкрики разгневанного родителя:
- Пусть домой и не возвращается! Я ей ноги повыдергаю, а спички вставлю! Память, видишь ли, у неё отшибло.
Мать еле слышно заступалась за дочь:
- Охолонь маленько! Не кипятись зря! Ещё хуже бывает. Николай отремонтирует. Не впервой. Может, обойдётся.
Когда отец приходил домой выпивши, то был непредсказуем и страшен от гнева в такие минуты. Мог крушить всё в доме, бить посуду или патефонные пластинки, а потом со злостью ходить по осколкам – все, живущие под одной крышей, разбегались по углам, чтобы не попасть под горячую руку родителя. Мог и мать оттолкнуть и сказать по-горьковски: «Это всё ты – потатчица. Не слушаются они тебя». Он вертел самовар, понимая, что бесполезно его ремонтировать, трубак трудно припаивается в таком неудобном месте – в топке внизу. Матом он ругался редко и без таких слов мог так огреть пряжкой от ремня по любому месту без разбора, что мало не покажется.
Ближе к полночи младшая сестрёнка пошла на огород, тихонько звала провинившуюся. Ани в картошке не нашла.
Стихло всё в доме. Только Мария Николаевна не могла сомкнуть глаз – все мысли только о ней, только о дочери. Сердце обливалось кровью, душа ныла от бессилия помочь чем-либо Анютке. Хотя муж ближе к ночи и поостыл, а всё равно, появись дочка дома, будет побита в кровь. Сколько раз мать подставляла свои руки, чтобы защитить от побоев детей.
Только под утро, заслышав громкий храп супруга, она выбралась тихонько из-под одеяла и вышла на свежий воздух. Тишина вокруг несусветная. Давно рассвело – белые ночи – никто ещё не брякал подойником, рановато доить корову в четыре часа утра. Мария Николаевна, крадучись, выскользнула за ворота и пошла вдоль сарая. Она не сомневалась, что Аннушка спряталась у соседей Майоровых. Как знать… Чтобы ничего с собой не натворила?
…Обойдя дом Майоровых со двора и пробравшись к окошку, выходившему на огороды, мать постучала пальцем по стеклу. Не сразу, не вдруг появилось заспанное лицо соседки.
- Валя! Скажи, Анюта у тебя?
- Да! У нас. Пускай поспит. Рано ещё.
- Нет, разбуди Аню! Пока ОН спит, она ляжет в спальне. Сонную её отец не тронет. Хуже будет, если дома не ночует.
Через некоторое время вышла босая замарашка Аня: волосы растрёпаны, старенькое ситцевое платьишко помято и в пятнах от картофельной ботвы и земли. Под покрасневшими от слёз глазами припухлости. Ну и видок! И пожалеть нельзя – опять расплачется.
Утренний воздух был настолько свеж и прохладен, что невыспавшаяся дочь дрожала то ли от холода, то ли от страха перед отцом. Эти горестные минуты она запомнит на всю жизнь.
По дороге домой Анютка уговаривала мать:
- Мама, разведись ты с отцом. Нам без него будет так хорошо.
- Вот, дочка, учись лучше, поступишь в институт, будешь иметь свою денежку, не будешь зависеть от мужа – разводись, сколько хочешь. А куда я без образования могу устроиться? Вас, пятерых, кормить надо…
Уставшая и жалеющая дочурку мать приговаривала ласково:
- Аннушка! Ты не бойся, ложись спать с Тоней. Утром ОН тебя не тронет, сам ещё не проснулся. В пять утра самый сладкий сон.
… В восемь часов утра Андрей Андреевич проснулся от скрипа половиц на кухне и дразнящего аромата блинов. И когда Мария Николаевна успела напечь горку дырчатых, как оказалось, не блинов, а оладий на горящих углях в печи.
На столе стоял маленький пузатый самоварчик. Медалей на нём не было, только выгравированы слова: «Самовар кипит – уходить не велит».
Зная изворотливость своей супруги в таких делах, хозяин ничего не спросил о самоваре. Сделал вид, что не заметил.
…После завтрака, уходя на работу и не видя Анютки, отец заглянул в маленькую комнатку, где на одной кровати, обнявшись, спали две младшие дочки, а затем спросил жену:
- Ну, нашлась пропажа? Вернулась беглянка?
Ответа не последовало. Мать чистила на суп картошку. Она успела уже и корову согнать в выгон и самовар отнести в ремонт к Николаю Митрофанову. Жалостливый племянник дал попользоваться своим самоваром, пока ремонтирует растопленный.
08.01.2018