Эта история приснилась мне весной 1992 года.
МИСТИКА :)
Их было четверо.
Они небыли первыми, но принадлежали к Секте так давно, что уже не помнили, когда и как всё началось для них.
Уже не отмеряли время.
Жили в тесной общей келье, дверь которой не открывали никогда.
Смутно помнили, что за узкой, мутной щелью единственного окна есть что-то ещё. Помнили, но не смотрели.
Ночами они не смыкали глаз, выдыхая, выталкивая из себя ломаные строки древних молитв. Странными были эти молитвы. Их смысл всегда ускользал от сознания, а ритм никогда не умиротворял. Мощь песнопений нарастала постепенно, медленно, но неотвратимо. Взбудораженный нервным ритмом воздух, дрожал, искрил, натягивался и выгибался, готовый треснуть с пронзительным звоном. Треснуть, словно обветшалая декорация, открывая Вечную Истинную Суть: бесконечную Тьму или бесконечный Свет, но… обряд всегда завершался за миг до открытия Истины. За миг до рассвета.
Воздух медленно расслаблялся, они чувствовали это кожей. Вечная Истинная Суть так и оставалась скрытой.
Бесконечная Тьма или бесконечный Свет?
Приближали еженощные моленья гибель мира или удерживали его на краю пропасти?
Даже если бы затворники и задали себе когда-нибудь подобные вопросы, то не нашли бы ответ. Ибо были они из тех немногих, кто не вкушал от Древа Познания, не слышал Змея, не соблазнялся Плодами. Разницы между Светом и Тьмой, Жизнью и Смертью для них попросту не было, а значит и ответа быть не могло.
Каждую ночь они проверяли на прочность покров Вечной Истинной Сути, но… сама Суть была им безразлична, ни к чему им было её сердце.
Может именно поэтому они и были здесь.
Обряд повторялся каждую ночь. А днём нужно было будить огонь в маленьком очаге и кипятить смолу того самого Древа. Раскалённые, тёмно-янтарные капли иногда попадали на кожу. Это причиняло боль, но не отравляло кровь. Пар от котла поднимался вверх и медленно-медленно уходил в мир сквозь узкие щели в потолке. Конечно они вдыхали этот пар, но это не отравляло мозг.
Они оставались чистыми.
Эту смолу собрали те, самые первые, кто был заперт здесь. Это было давно. Очень-очень давно. Но смолы с тех пор не стало меньше ни на каплю. Её было столько же, сколько собрали Первые. Это просто знали. Знали так же, как и то, что огонь в их очаге никогда не умирает, питается их дыханием, дремлет под ночные песнопения и пробуждается по утру, повинуясь их нежному шепоту. А ещё, они точно знали, что дверь кельи не открывается.
Это была Неприкосновенная Неизменность.
***
Сейчас был не Её черёд стоять у котла со смолой.
Она лежала на узком, низком ложе и смотрела, как ничем не покрытые доски светятся изнутри. Светятся, потому что с окончанием еженощного ритуала расслаблялся только воздух. Звенящее напряжение неоткрытой Истины растворялось в крови, вплеталось в нервные волокна, оседало в костях… А старые доски каждый день вбирали в себя часть этого напряжения, только часть, но и этого хватало, чтоб древесина светилась изнутри.
Кончики Её пальцев медленно скользили вдоль древесных волокон. В пустое сознание медленно, как ленивая волна Сонного моря вкатилась мысль: «А ведь когда-нибудь дерево откажется принимать в себя всё это… откажется, или просто уже не сможет».
Вопрос о том, что же случиться, когда иссякнет терпение такой старой, но всё ещё живой древесины, наверняка несла следующая неторопливая волна. Но волна эта до Её сознания так и не докатилась. э
Нет, ничего не случилось.
Некоторые волны просто не достигают берегов.
***
Кто из них заметил, что дверь их кельи не заперта?
Сколько времени понадобилось, чтобы заметить?
А кто-нибудь из них догадался или хотя бы заподозрил, что дверь эта не была запертой вообще никогда?
А сколько времени понадобилось, чтобы они… о, нет, не вышли, а просто осознали, что в эту не запертую дверь можно выйти?
А разве ответы имеют значение? Знание — сила?
Сектанты всегда знали, что дверь кельи не открывается, а она не запиралась.
Вообще никогда.
В замках нет нужды, ибо знание — та ещё сила.
И все-таки затворники вышли в эту дверь.
Нет, ничего не случилось.
Они просто вышли в не запертую дверь.
***
Снаружи было прозрачное, шуршащее бабье лето.
Шуршала листва, ещё оставшаяся на деревьях, шуршала листва, уже лежащая на земле. Шуршал воздух.
О. как пугал их этот воздух — холодный, прозрачный, сладкий, горький, терпкий… На каждое движенье он откликался тихим, ломким шорохом, усыпляя, пробуждая, дразня и просачивался сквозь кожу вместе с лёгким поющим солнцем.
А ещё, в этом странном воздухе летали полупрозрачные паутинки.
Когда одна из таких паутинок легонько, едва ощутимо коснулась Её лица, Она вздрогнула всем телом.
Шли они медленно, не твёрдо. Избегали резких движений, и глубоких вдохов — не хотели тревожить воздух.
За руки не держались — всё же не дети, но каждый непроизвольно старался плечом, запястьем или хотя бы дыханием соприкасаться с идущим рядом.
Чем дальше отходили сектанты от своей обители, тем легче давались им шаги.
Медленно, шаг за шагом, дыхание становилось спокойней и глубже. Каждый новый шаг — маленькая капля, неумолимо растворяющая, вымывающая все то, что ночь за ночью оставлял в них Ритуал. Каждый новый выдох уносил то, что казалось неотъемлемой частью каждого из адептов этой невыразимо древней Секты.
А мысли? Страх? Любопытство? Желание вернуться назад? Восторг освобождения? Нет. Они были чистыми. Просто четыре пылинки в шуршащем воздухе бабьего лета. А воздух пронизан лёгким певучим солнцем и значит не пылинки уже, а золото. Четыре крупицы золота.
Они не оглянулись ни разу.
И возвращаться им было уже некуда.
***
Что их осталось трое Сектанты заметили только на закате.
Заметили все одновременно, ощутили, как лёгкий спазм в горле, как краткий порыв ветра.
Остановились, закрыли глаза, задержали дыхание, но так и не смогли вспомнить когда, в какой момент их осталось трое. Так и не почувствовали боль утраты. И, между прочим, так и не задались вопросом, куда в этой бесконечной прозрачности могла подеваться целая пещика — одна крупица золота.
Ну что с них взять? Чистые.
А потом трое открыли глаза.
Сделали следующий вдох и следующий шаг вперед.
Ещё один вдох, ещё один шаг…
А потом было совсем легко.
Без участия воли ноги сами несли их вперёд, туда, куда без участия воли уже неотрывно смотрели глаза. Туда, где только к следующему закату из розоватой солнечной дымки неторопливо и властно начнут проступать очертания Новой обители. Нового Храма.