Вполне определённая цель выгнала меня поздно вечером из дому – попасть под холодный пока ещё апрельский дождь, как следует вымокнуть, и, вдыхая кисловато-душный запах мокрой одежды, меланхолизировать по этому поводу.
Скамейка, на которой я сижу, медленно покрывается испариной мелкого, словно бисер, дождя. Возможно, что у архангела Михаила порвалась фенечка, и теперь мелкий-мелкий бисер бьёт по моим ушам и растекается, не даётся в руки при попытке набрать его в горсть - в силу моего низкого происхождения я не могу носить такие же фенечки, как архангел Михаил. Или, может быть, это сам Бог так радостно хохочет, что слезинки брызжут из уголков его глаз на землю.
Когда идёт дождь, невесёлую картину представляет собой даже мифологема счастливого детства – наполовину вкопанные в землю покрышки от автомобилей, раскрашенные в разные цвета. Символизируя обычно для меня своими изгибами лёгкую рябь житейского моря, взгляд на которую должен приучить ребёнка к мысли о безграничности человеческих сил и прочей чепухе, под дождём они почему-то выглядят ужасней, чем тайком поедающий бананы Зигмунд Фрейд.
Десяток сложенных зонтов, стоящих вертикально на столах уличного кафе, напоминает мне ряд ракет СС-20, направленных прямо в пятки Господу Богу с целью вызвать у него щекотку. Тогда он расхохочется и уронит на землю ещё множество мелких блестящих слезинок, что будет очень кстати, так как дождь уже почти закончился, а я ещё не вымок, как следует.
- Огонь! – Командую я. Зонты в лучших традициях космодрома Байконур всплывают ввысь.
Мимо!
Бог так и не рассмеялся.
Дождь кончился.