- 106 -
«Радение есть, владения нет»
ГЛАВА: 4
МЕСТО: Россия ВРЕМЯ: месяц спустя
Профессор Борщев простаивал на тропинке в ожидании Бонапарта. Собака усиленно рыла Землю, пытаясь разметать посредством лап
желтеющий газон и добраться в конечном итоге до ядра планеты. В проёме деревьев виднелся троллейбус. Водитель ходил вокруг машины и прилаживал усы к проводам. Пассажиры терпеливо ждали в салоне того мгновения, когда снова смогут поехать. На борту троллейбуса красовалась огромная надпись «Кипр – остров любви». Более мелкие знаки призывали посетить этот райский уголок, а также другие места. Типичная реклама на колесах. Иван Ильич смотрел безучастно на происходящее, а у водителя все не получалось разбудить своего механического друга. Может быть, опыта не доставало, а может быть, причина поломки оказалась существенной. Надпись про Кипр буквально мозолила глаза. Яркие зеленые буквы призывно обращали на себя внимание Борщева. Мужчина почувствовал, что троллейбус сломался не случайно, что остров любви уже ждет.
Иван Ильич позвал Боню и решительно направился к дому. Собака сразу не поспешила за хозяином, сделала несколько копательных движений, огорченно оглядела незавершенные плоды труда и только после этого рванула догонять профессора. Между прочим, Бонапарт знал, что его хозяин – профессор. Это тешило самолюбие пса и дисциплинировало его. Вряд ли скотч-терьер после первого окрика стал бы слушаться кого-либо без соответствующего звания.
Вернувшихся с прогулки ждал крикливый Талисман, вопли которого были слышны еще на подходе к дому. Залетевшая птичка оказалась не простой, а ручной. Спустя две недели после появления в доме Борщева попугай-неразлучник научился самостоятельно открывать дверцу клетки, подставляя при этом зеркальце, чтобы та не закрывалась. Таким образом, в любой момент
-107-
можно было встретить яркую птицу, прогуливающуюся по полу в квартире. Увидев уверенного попугая на свободе первый раз, обалдели оба: и профессор, и собака. Потом пришлось менять клетку на такую, где конструктивная особенность не позволяла силе клюва и изобретательности мозга проявить чудеса открывания дверцы. Зато ежевечерне Иван Ильич уже лично выпускал Талисмана полетать. Около часа в доме происходили удивительные вещи, связанные с затейливостью попугая. Птица воровала деньги, сворачивая в трубочку бумажные и опрокидывая со стола металлические, пила алкогольные напитки, ныряла в кувшин с водой, а, искупавшись, усаживалась на торшер и грелась. Регулярно пыталась накормить Ивана Ильича из клюва какой-нибудь гадостью, подобранной с пола. Борщев умилялся выходкам этой пернатой твари и ежедневно отсылал на пейджер Ирины сообщения со сводками действий Талисмана.
Воронинская, живя у матери, постоянно думала об Иване Ильиче. Мысли приобретали вполне отчетливый окрас. Тревога сменялась ощущением правильности выбора. Еще настораживала нестандартность ситуации. Не тем, что скажут люди, а своей определенной знаковостью. Если все начинается особенно, красиво и даже как-то старомодно, то стоит ли ждать
такого же замечательного конца? Выдержит ли их роман натиска современности?
Возвратясь с каникул, Ирина в первые часы встретилась с Иваном Ильичом. Он чуть замешкался на пороге квартиры, волнение угадывалось в движениях рук и на лице отчетливо. Нерешительно потянулся навстречу девушке, она почувствовала его желание и страх одновременно. Сама прижалась, заглянула в глаза, поцеловала в губы горячо и влажно. Смутилась.
Отступила от мягкого свитера…
Что это было? Неужели соскучилась так? Иван Ильич понимал необходимость слов в данную минуту. Хотя бы банальных, дежурных. Но как раз формализма не хотелось. Важный момент, переломный. Его трудно запланировать, он хорош своей спонтанностью. Значим тем, что пара смогла преодолеть рубеж именно эмоциональным всплеском. Если до сих пор все шло как по нотам, то выбиться из правильного русла – это спасение.
Отступила от мягкого свитера, перевела взгляд на собаку. Бонапарт удивленно рассматривал целовавшихся, забыв, что надо махать хвостом. Ирина бросилась к зверю, принялась тормошить стриженый загривок. Выплеснула на Боню остатки ласки темпераментно, не сдерживая себя. Далее переключила внимание на птицу, которая уже изошла в крике.
- Как вы тут ребятки поживаете? – Воронинская смотрела на попугая, но обращалась, похоже, ко всем.
-108-
Каждый из «ребяток» принял вопрос на себя и поспешил с ответом. Талисман закричал, бешено прыгая по клетке. Бонапарт стал тереться мордой о колени, а Иван Ильич заговорил:
- Скучали, волнуемся по поводу встречи, очень рады…Особенно я.
- А птичку можно сейчас выпустить или у нее режим?
- У Талисмана конечно режим, но сегодня мы нарушим правило, потому что праздник.
Дверцу открыли, и попугай, оглашая воплями присутствующих в квартире, принимая их за таких же неразлучников, вылетел на свободу. Сделав кружок, он уселся на карниз, оценил обстановку, а потом, не долго раздумывая, спланировал на плечо Ирины. Она от такого неожиданного наскока съежилась, но глаза выдали восторг. Талисман начал прикусывать ушко девушки, восторженно цокать клювом и топтаться, переходя на плечо. Спустя некоторое время в ритм беготни попугай включил приседания в районе шеи Ирины, а затем начались фрикции, особенные, птичьи, с распахнутыми крыльями и завершающим падением. Распластавшийся пернатый любовник с закрытыми глазами держался на честном слове, зацепившись за женскую кофту лапками.
Иван Ильич ревниво оценил поступок попугая и, ухмыляясь, сказал:
- Теперь я не сомневаюсь, что это самец, кобель, да и только.
Ирина присела на диван со смешанным чувством. Не многие могут похвастаться, что стали объектом сексуального налета птицы. Очень конкретного акта, без предисловий и без слов. «Вот уж точно, ничего не сказал, а трахнул», – оставалось про себя удивляться Воронинской. Особенная получилась встреча.
Все это происходило за неделю до троллейбуса, обратившего на себя внимание Борщева зеленой надписью: «Кипр – остров любви». В прошедшие семь дней Иван Ильич еще дважды встречался со студенткой, целовались часто, с наслаждением. Переступив одну грань, подошли к другой. Профессор, как обычно, не решался. Ирина боялась переступить по иной причине, по совокупности иных причин. Читатель помнит о том, как лишилась девственности Воронинская, и о том, что не допускала Макса к себе до конца. Проникновение по-прежнему оставалось для девушки трудно преодолимым препятствием. Ей было хорошо и так. Она помнила, как было плохо по-другому. К чему все эти муки перемен?
Вот так, преодолевая туда-обратно время, окончательно запутав читателя подобными перемещениями, автор возвращается в квартиру профессора Борщева, увидевшего троллейбус и пришедшего с прогулки. Быстро помыв лапы Бонапарту, Иван Ильич вторым делом состряпал сообщение на пейджер: «Необходимо срочно увидеться». Затем он взял газету с объявлениями и
-109-
внимательно прошелся по второй странице, пестревшей предложениями туристических поездок. Выбрав три адреса, Иван Ильич отправился в бюро под названием «Стрелка».
Его встретила миловидная блондинка, бейджик которой извещал, что женщину зовут Маргарита. Клиент был краток. Сообщил о желании посетить Кипр вдвоем с дамой, удивив своей девственностью по отношению к загранице. Да, Борщев ни разу не преодолевал рубежи Родины, и, если получится, они с Воронинской должны впервые вместе оказаться за кордоном. Маргарита успокоила Ивана Ильича и сумела внести оптимистический прогноз в планы клиента. Будучи искушенной во всех смыслах, блондинка сослалась и на личный опыт пребывания на острове, и на отзывы туристов, вернувшихся счастливыми, и на всякие другие факторы, что в конечном итоге привело к решению профессора – никуда больше не ходить, довериться «Стрелке» и поспешить с оформлением заграничного паспорта.
Ирина сопротивлялась недолго. Как порядочная девушка, она предъявила пару аргументов-сомнений, но соблазн оказался выше воспитанности и тревоги.
Что из происшедшего достойно описания за три недели перед отлетом в райский уголок? Активные поиски знакомого, который помог бы в скорейшем получении заграничных паспортов, энергичные уговоры
соседки, которая согласилась бы кормить животных Ивана Ильича и гулять с Бонапартом. Наконец, неожиданная просьба Маргариты из туристического бюро:
- Когда будете в Лимассоле, купите мне, пожалуйста, губку. Я вам за нее заплачу и расскажу, где купить. Магазин не сложно найти. Сами получите удовольствие.
Маргарита нарисовала схему расположения этой уникальной точки. Заранее поблагодарила, будучи уверенной, что отказать ей не смогут. С помощью таких туристов-мужчин пополнялся стратегический запас губок в семье Лукьяновых. Эти сувениры несли на себе запах моря, Кипра и любви.
Уже в поезде, когда Борщев с Воронинской сели и расслабились, у Ивана Ильича родился афоризм: «Отдыхать – дело трудное». Москва, Шереметьево, самолет – все это проскочило с налетом тумана. Восприятие обоих сводилось к одному: происходящее – не со мной, так не бывает, а если и бывает, то не в реальной жизни и, опять же, не со мной.
-110-
МЕСТО: Кипр ВРЕМЯ: Конец 20-го века
Руль у них действительно оказался справа. Одно дело знать об этом теоретически, а другое – подойти к автобусу с привычной стороны и остолбенело не находить дверей. В сверх бодром расположении духа нашей парочки проглядывала тревога. За счастьем через край виднелась ажитация. Предстояла первая ночь, и уйти от нее не удастся никому. Близость дышала теплым бризом. От соития мужчину и девушку отделял один ужин.
Не сговариваясь, пили много. Рыбное мезе не давало возможности передохнуть. Порции следовали одна за другой. Иван Ильич подливал вино в пустеющие бокалы, и большая белая кровать, испугавшая его в первую минуту, стала растворяться в сознании, уходить куда-то в глубину мозга. Ирина также смотрела на спутника без прежней озабоченности. Она созрела для главного. Желание пройти путь с Иваном Ильичом до конца складывалось из множества мелких пазлов, и не столь важно, что решающий вклад внес алкоголь. Банальный способ преодоления страха. А может, человечество придумало его как средство преодоления? Здесь, на острове древней цивилизации, в месте, где Афродита предстала из пены в явь, остро чувствовалась символичность всего существующего. Мифы оживали, превращались в реальность. Борщев вспоминал подзабытые истории из жизни богов. Предания старины дополнительно опьяняли.
Пальцы Ирины то и дело дотрагивались до руки кавалера, призывая к определенному. От неслучайных касаний Ивана Ильича бросало в жар, вызывало прилив крови к голове и члену. Он мешкал, затягивал ресторанную прелюдию. Неожиданно решился, встал и объявил, что сейчас вернется, а потом попросит счет. Профессор направился в туалет. Путь к нужнику должен был лежать через весь зал, через дверь на улицу. Алкоголь укоротил дорогу.
Когда Борщев врезался головой в огромное витринное стекло, и оно обрушилось полностью, зал замер. Мужчина ждал секунду, ровно столько, чтобы последний осколок упал возле ног. Затем шагнул через рамку в южный вечер в сторону туалета. Ирина вылетела следом в образовавшийся проем, настигла Борщева у самой надписи WC и, протрезвевшая, развернула его к себе:
- Иван Ильич, что случилось? Вы как?
Беглый осмотр показывал, что на теле и лице «героя» не было ни ран, ни царапин, даже пустяковой шишки не отмечалось.
- Иван Ильич, не молчите. Зачем вы через стекло?
-111-
- Ирочка, я его просто не заметил. Подожди, из туалета вернусь – все объясню.
В это время в ресторане царило нечто невообразимое. Оправившись от ступора первых мгновений, люди пришли в волнение, задвигались, а те, кому положено по статусу, – забегали. Русских больше не оказалось. Иностранные граждане пребывали в ситуации невыясненных обстоятельств. Дежурный администратор звонил по телефону, консультируясь с хозяином. Официанты помогали уборщикам собирать стекла. К Ирине бросились сразу двое: тот, что с телефоном, и появившийся важный господин при усах и бороде. Воронинская успокаивала растерянных с достоинством, удивляясь собственному поведению. Объясняла на чистом русском:
- Он сейчас вернется, пошел в туалет. Не заметил стекло, бывает с каждым. Очень хорошо вымыты у вас стекла, к тому же одинарные. У нас на севере холодно, поэтому двойные – всегда обязательно.
По ощущениям Ирины, она несла бредятину, но делала это изящно. Усато-бородатый немного владел великим и могучим языком, представился господином Костасом и поинтересовался:
- Может быть, вашему другу не понравилось что-то, может быть, это суицид?
- Все замечательно, мы очень довольны едой и обслуживанием, не заметил стекла. Ошибся дверью, он профессор, задумался немного и вышел прямо через витрину.
В зале сидела группа итальянцев, оживленно обсуждавшая случившееся. Одна из женщин подключилась к Воронинской с мужчинами и тараторила возбужденно в режиме: сама спрашиваю – сама отвечаю.
Возвращение в зал Ивана Ильича было встречено одобрительным гулом и бурными аплодисментами. «Фантасмагория какая-то», – подумал Борщев, подходя к Ирине. Он стал вытаскивать кошелек из кармана со словами:
- Прошу прощения за случившееся. Я готов заплатить. Скажите, сколько с меня?
Господин Костас и администратор смотрели на абсолютно неповрежденного Ивана Ильича, как на сумевшего выскользнуть из-под гильотины. Борщев, не слыша ответа о сумме причиненного ущерба, решил повторить вопрос на английском, как мог:
- Хау мач мани ай маст? Вот из ит прайс?
И потряс для верности бумажником перед носами служащих ресторана. Те встряхнулись, господин Костас аккуратно накрыл руку Ивана Ильича, державшую кошелек, своей ладонью, деликатно отодвинул от себя и начал с английского:
- Ноу проблем.
-112-
Затем перешел на русский:
- Я сожалею за неудобства, которые получили вы в нашем ресторане. Платить не надо, стекло не имеет значения, имеет значение ваше здоровье.
Ошарашенный Иван Ильич отстраненно стал двигаться к столику, придерживая за локоть Ирину. C другой стороны приклеилась итальянка, объяснявшая что-то всем одновременно. Буквально в считанные минуты выяснилось, что и за ужин платить не надо. Господин Костас презентовал бутылку вина, извинился в который раз и пригласил в ресторан в любое время.
Странным образом поворачивалось событие. Хозяева-киприоты считали виноватыми себя в этом неординарном шаге клиента. Неизвестно, правда, почему? Итальянцы сочувствовали русскому, были полностью на его стороне.
Аттракцион «человек, проходящий сквозь стекло» в умах окружающих занял четкое центральное место. Итальянцы, скучавшие доселе, не хотели расставаться с везучим русским и его юной спутницей. С трудом удалось понять, что предлагала все это время женщина-делегат, не отходившая от Борщева. Завтра в десять утра к отелю, где остановилась русская парочка, подъедет автобус. Совместная с итальянцами экскурсия – вот на что уговаривали Ирину и Ивана Ильича. И уговорили.
Странноватым выглядит такое участие посторонних иностранных граждан. Особая форма сочувствия, эмпатия, недоступная нашему пониманию. Люди предлагают человеческую поддержку, а не звериный оскал капитализма. Они ставят себя на место Ивана Ильича и тут же выражают желание помочь. Главное – не оставить пострадавшего один на один с проблемой, чтобы не рассыпалось хрупкое сердце на кусочки, как стекло.
К отелю брели плавно, хихикая и обсуждая происшествие. Первый день на исторической земле выдался ярким. Иван Ильич, в который раз доводил до сознания Ирины мысль о случайности своей каскадерской выходки. Она прижималась к спутнику. Возбуждение плоти возвращалось, частота пульса увеличивалась. Одна рука обнимала талию Воронинской, во второй болтался пакет с бутылкой. Останавливались через каждые пять минут, целовались страстным образом. Окружающая натура помогала сладостные струи в голове довести до бурлящих потоков.
Одна из остановок случилась на фоне лунной дорожки в море. Другого освещения не было, мерцающая полоса вытянулась связующим мостиком от людей к космосу. Терлись всеми частями тела друг о друга, Ирина сжимала ягодицы Ивана Ильича и шептала: «Я вас хочу». Заторопились добраться до большой кровати. Заключительная остановка являлась вынужденной, в лифте. Член горел на грани надрыва. При входе в гостиничный номер биение сердца мужчины зашкаливало.
-113-
Воронинская уединялась в ванной недолго, но для Ивана Ильича, лежащего в кровати, время растянулось. Он ждал, держа рукой орудие, размышлял о первой ночи, думал о словах Ирины в лифте: «У меня по настоящему никого не было». Наконец, появилась завернутая в полотенце, скинула его, перед тем как юркнуть под одеяло. На пару секунд все в том же лунном свете засияло красивое молодое тело, обладателем которого должен был стать седеющий профессор.
Девушка и мужчина слились: живот к животу, ноги к ногам, губы к губам. Пальчики Ирины дергали член Ивана Ильича, головкой возбуждая раскрывшийся вход. Влага сочилась необыкновенно. Борщев занял позицию поудобнее, Воронинская снизила активность, общее напряжение вернулось, ей предстояло преодолеть многолетний барьер. Но она была готова. Если не сейчас, то когда? Иван Ильич мешкал. «Скорей бы уж», – думала Ирина, раздвинув ноги и испытывая тяжесть тела, но не чувствуя почему-то главного на сейчас органа. Член не хотел проникать, Воронинская рукой взялась направить и обнаружила мякиш вместо того, что еще совсем недавно пульсировало и жило. Открыла глаза и спросила:
- Не совсем понимаю, что происходит? Может быть, я что-то не так делаю?
Иван Ильич поспешил успокоить:
- Нет, нет. Это у меня сбой. Первый раз в жизни такое.
- Вы хотите?
- Конечно, Ирочка, очень. Вот только он упал почему-то, и как дальше делу быть – не знаю.
Воронинская рукой попыталась вернуть орудию утраченную позицию, но механистические движения не давали результата. Кровь как будто схлынула в иное направление и не собиралась возвращаться. Где-то в распределяющем аппарате сломалась доселе отлаженная работа. Чем больше усилий прилагала партнерша к поднятию фаллоса, тем отчетливей Борщев осознавал, что это безнадежно:
- Подожди, Ирочка, не надо пока больше. Чертовщина какая-то. Давай я попробую для тебя что-нибудь сделать. Разреши мне поцеловать тебя туда.
Ирина молчала, но откинулась, выражая готовность и согласие. Иван Ильич покрывал тело поцелуями сверху вниз, добрался до клитора и языком начал совершать круговые движения.
«Макс обычно пристраивался с другой стороны», – отметила про себя девушка. Действительно, голова Голубева находилась в те разы всегда между ног партнерши, снизу. Он даже приподнимал таз эпизодически, поддерживая его в ладонях. Борщев занимал положение, развернувшись почти на сто восемьдесят градусов. Стоило Ивану Ильичу перекинуть ногу через тело
-114-
Ирины, и получилась бы пресловутая цифровая комбинация «шестьдесят девять».
Круговые движения сменились продольными. Воронинская гладила волосы на мужском затылке, возбуждение стремительно всколыхнулось вверх, оно заставило вцепиться пальцами в голову Борщева, прижать ее и простонать: «Иван Ильич…». Странное дело – по имени отчеству в такое мгновение. Насладившись воллюстом, Ирина попыталась разглядеть перед собой лицо мужчины. В темноте не различалось выражение глаз, профессора выдавал виноватый голос:
- Я тебя люблю, Ира. К сожалению, не смог дать, чего должен был, но я постараюсь. Это нелепость какая-то. Наверное, выйдя через стекло, что-то разбилось внутри меня.
- Все хорошо, Иван Ильич, я счастлива. Вы понервничали в ресторане, а от стресса, сами знаете, все что угодно бывает, – как могла, успокаивала Воронинская своего старшего товарища.
Однако еще долго ерзал Борщев в постели, прежде чем уснуть. Ворочался с боку на бок, но девушка не слышала – она спала, и ровное ее дыхание было свидетельством тому.
Утром только будильник спас парочку от опоздания на экскурсию. Предусмотрительный Иван Ильич поставил его ночью в минуты бессонницы. Успели позавтракать, но только-только. В автобусе – снова аплодисменты в честь русского каскадера. Затем пришлось вернуться в номер, так как итальянцы настаивали на купальнике с плавками. По ходу движения выяснили, что предстоит охота на осьминогов.
Белый пароход, синяя волна, лодка за кормой на привязи, тащившаяся за главным плавучим средством. Пересаживались в нее и добирались до места, где потенциально водились головоногие. Киприот проводил инструктаж на итальянском, Ирине и Ивану Ильичу объясняли на пальцах, всовывали готовые снасти в руки и демонстрировали, как надо подергивать и тащить в случае успеха. Для русских у инструктора нашлось только одно знакомое выражение: «Муха, Муха-Цокотуха». Он твердил это и смеялся заливисто. Доводил до итальянского ума значение таинственного словосочетания, те кивали головами, улыбались, но, похоже «Цокотуха» по-прежнему оставалась загадкой для иностранного понимания.
Лодка дрейфовала уже около часа, осьминоги не хотели попадаться на белый полиэтиленовый пакет, разрезанный ленточками и имитирующий кальмара. Грустили все, даже неуемные жители Апеннинского полуострова. Главный рыбак-распорядитель бросал в соленый воздух неизменное: «Муха, Муха-Цокотуха». На некоторое время настроение выравнивалось. Солнце пекло
-115-
неимоверно, даже близость воды не выручала. Жара плавила мозги, и терпение иссякало, но не успело до конца покинуть обитателей лодки, потому что Ирина потянула леску на себя и завизжала, как только из морской пучины показалось коричневое существо с многочисленными щупальцами. Мгновенно среагировал инструктор, помог вытащить и донести до дна лодки.
Осьминог смотрелся инопланетным существом с умными глазами. Он перемещался к борту, надеясь покинуть неестественную среду, но охотники по очереди хватали морского обитателя и фотографировались с трофеем.
Ирина чувствовала себя героиней, почти такой же, как Иван Ильич накануне. Русские принесли удачу, не зря их взяли с собой. Восторженная похвала взвинтила Воронинской ощущение жизни. Она обнималась и целовалась со всеми подряд. Борщев снимал ее на любимый «Олимпус», предвкушая качественное пополнение коллекции фотографий. Благодаря охоте позабылась неудача ночи, снизился ее негативный эмоциональный накал.
Русские решили назвать осьминога Пласидо, чем польстили итальянцам. Поинтересовались дальнейшей судьбой трофея, но инструктор не понимал или сделал вид. В устах итальянцев прозвучало слово «ресторан», и Пласидо руками киприота погрузили в ведро с родной и далекой водой. Осьминог выпустил чернильную струю и затих.
Обратно к кораблю мчались весело, на всех парах. Иван Ильич вспоминал какую-нибудь строчку или даже одно слово из репертуара звезд Сан-Ремо. Итальянцы подхватывали, и, заглушая рев мотора, над морскими просторами неслись «феличита» и «чи сара».
Плановый обед на судне превратился в праздничный. Ведро с Пласидо стояло на нижней палубе. Борщев с Ириной пристроились в уголке и утоляли жажду пивом. Воронинская озвучила мысль, которую оба вынашивали десятки минут:
- Иван Ильич, а его что, съедят?
- Похоже на то. Ведро спрятали, про ресторан говорили. Наверное, инструктор подрабатывает на этом.
- Я его поймала и не хочу, чтобы моего осьминожку сварили. Он такой умный, вы видели какие глазки, Иван Ильич?
Борщев кивнул.
- Скажу больше, я передачу по телевизору про них смотрел. Действительно, осьминоги обладают незаурядным интеллектом по сравнению со многими морскими обитателями.
Воронинская наклонилась поближе к собеседнику и шепотом произнесла:
- А давайте его спасем, выпустим обратно в море.
- Ирина, можешь не говорить так тихо, нас все равно никто не понимает. Предложение твое принимается, нужен четкий план.
-116-
Далее занятые обедом итальянцы и обслуживанием киприоты не обратили внимания на проскользнувших по очереди по трапу двоих русских. Никто не контролировал одинокое ведро. Из него торчала живая трубка для дыхания. Самого Пласидо в чернильном цвете рассмотреть не удавалось. Иван Ильич запустил в ведро обе руки, вызволил животное из плена. Осьминог приклеился присосками щупалец к коже кистей спасителя. Это было совсем не противно, даже наоборот. Как будто благодарный множественный поцелуй преподнесла человеку тонко чувствующая тварь. Ирина быстро погладила голову Пласидо, и осьминога перекинули через борт. Снова выпустил темную струю из себя, но она смотрелась не как защитная реакция, а как прощальный салют. Головоногий скрылся в глубине Средиземного моря.
Русские вернулись за столик, чрезвычайно гордые собой. Заказали еще пива, отмечали поступок, приравнивали его к подвигу. Иван Ильич произносил: «За нашу победу!». И это добавляло уверенности ему самому, которая ой как нужна была в преддверии второй ночи.
Но не помогло. Снова отличное желание, хорошее напряжение в дебюте и фиаско – в момент принятия решения. Затем, по становящейся привычной схеме, наслаждение для Ирины. Борщев старался вдвойне. Грустные мысли не покидали его даже в такие минуты. Должен был думать о ней и только о ней. должен был творить языком и губами. А из головы не выходила навязчивость о собственной несостоятельности.
Рушились надежды и мечты, страх грозил крахом. Воронинская много не говорила, успокаивала отдельными фразами. На короткое время это добавляло оптимизма, затем ожидание неудачи возвращалось. Так продолжалось в оставшиеся пять дней. Однажды Иван Ильич попытался использовать возникшую утреннюю реакцию организма, но не успел, чуть-чуть. Ему было ужасно стыдно, что пытается внедриться впервые для девушки вот так – ранним утром, не дав ей толком проснуться. После этого поражения Борщев прекратил попытки.
Старался делать вид, что страшного не происходит. Бодрился. Воронинская поддерживала игру. Купались и загорали, бродили по лавкам и катались на осликах. Ивану Ильичу очень захотелось домой. Вспоминал Боньку и Талисмана, щемило за грудиной. Втайне от спутницы доставал нитроглицерин, и отпускало. Мысли о старости и несостоятельности возникали в самых неожиданных местах. Поводом служил какой-нибудь пустячок, внешне приятный и веселый.
Например, когда зашли в магазин, чтобы купить обещанный презент для Маргариты Львовны, обнаружили огромное количество похожих на фаллосы морских губок. Ирина брала в руки, мяла их и приговаривала: «Как мягко, как
-117-
интересно». Ивану Ильичу чудился намек. Он мрачнел и пояснял: «Нам нужна губка не для декорации, а для мытья, такой заказ». Отходил к другой полке и выбирал неоформленный экземпляр.
В аквапарке Борщеву вздумалось прокатиться на всех горках подряд. Когда очередь дошла до воронкообразного спуска, он отчетливо представил картину со стороны. Наблюдавшая Ирина смогла видеть увядающего мужчину, которого смывает вода в отверстие огромного унитаза. Сопротивление бесполезно, воронка поглощает тебя полностью, человек падает куда-то вниз и исчезает, как дерьмо, из поля зрения за ненадобностью. Так казалось Борщеву.
Снова хотелось домой, снова сжимало сердце. Почему-то представлялось, что дома может быть по-другому. В знакомой обстановке должна была вернуться уверенность. Но согласится ли Ирина продолжить попытки? Ожидаемое возвращение домой стало пугать. Здесь девушка была рядом, спала вместе с Иваном Ильичом. Она не принадлежала ему до конца. Однако потерять ее насовсем казалось худшим из обстоятельств.
Перед самым отъездом к отелю наших героев подкатил «Мерседес». Иван Ильич уже погружал чемодан в автобус, когда водитель такси вышел и спросил господина Борщева. Выяснилось, что ресторан, где в первый вечер русский разбил стекло и чудом не пострадал сам, прислал персональный автомобиль до аэропорта. Комфортный трансфер не стал приятным по полной программе, так как к Ивану Ильичу прилипла мысль о возможной потере Ирины. Заканчивающаяся поездка принесла больше разочарований, чем радости. Посеяла панику пред совместным будущим. Остров любви – вот он, еще под ногами, но самолет поднимается в воздух и мчится навстречу северному дому, троллейбусу с огромной зеленой надписью и неизвестности, окрашенной в серо-черные тона.
МЕСТО: Россия ВРЕМЯ: До конца 20-го века осталось
два с половиной месяца.
До пятидесятилетия Борщева оставалось чуть меньше двух с половиной месяцев. Надо было готовиться к юбилею. Что-то делалось автоматически. Состоялись основные, принципиальные договоренности. Помощники пытались раскачать коллег по кафедре на создание нестандартного поздравления. Запрягать только начали, тянули, имея в виду, что впереди целых семьдесят два
-118-
дня. Однако мысли Ивана Ильича текли в совершенно другом направлении. Они не поддавались воле хозяина, скорее поддавались панике. Собственно хозяина у мыслей уже не было. Существовали сами по себе, следуя анархической схеме поведения, повинуясь какой-то разрушающей силе.
Ирина практически жила у Ивана Ильича. Иногда ночевала в общежитии, но в основном ее домом становился дом профессора Борщева: с собакой, попугаем, фотографиями и надеждой, которая, как известно, умирает, когда остальное давно не живет. Попытки совершить полноценный сексуальный акт в привычной для Борщева обстановке продолжались, но в каждом случае итог не радовал мужчину. Любопытным, но непонятным для Ивана Ильича оставался факт, что Воронинскую результат не огорчал. Слышать-то, он слышал из ее уст, что все хорошо, все образуется. Видеть-то, он видел собственными глазами, что девушка спокойна. Но веры в искренность Ирины не было.
Надежда оставалась. После очередного падения члена во время традиционного орального моциона, доставившего яркие воллюстические ощущения даме сердца, Борщев принял трудное решение – обратиться за помощью к специалисту.
Адрес доктора, который понадобился в конкретные дни неудач, на троллейбусе не светился. Куда идти? Найдя одно объявление в газете и позвонив, Иван Ильич натолкнулся на плохо скрываемое желание: срубить деньжат. Предупреждали, что дорого, обещали, что качественно. Заранее выносили диагноз по телефону. Лечение являлось унифицированным на все случаи сексуальных нарушений. Ранимый Борщев почувствовал отторжение и стал искать дальше. Неожиданно вспомнился Николай с кафедры психологии. Тот самый, что когда-то объяснил про женское «динамо». Виделись с ним за прошедшие годы редко, но всегда здоровались тщательно. Отчество Николая потерялось в закоулках памяти, а скорее всего и не зналось.
Психолог встретил радушно, опять с чаем и без малейшего налета спеси и чванливости. Серьезным стал с первых же минут беседы. Проникся, слушал внимательно, изредка вставляя вопросы и кивая. Предложение Николая как способ помощи оказалось неожиданным:
- Иван Ильич, я думаю вам надо встретиться с проституткой.
- То есть, как встретиться? – Борщев растерялся.
- Переспать, разумеется. Снять за деньги.
Профессор отреагировал знаменитым своим румянцем.
- И какой в этом смысл?
Николай оживился:
- Не ищите смысла, он станет для вас очевидным позже. Просто сделайте это и все.
-119-
- А как же Ирина? Я ведь люблю ее. Вроде как измена получается.
- Вот ради любви и сделайте это.
Николай заметил возросшее недоумение на лице Борщева, продолжил пояснять:
- Что толку от героического соблюдения верности? Вы хотите и дальше страдать, не исполняя мужских обязанностей? Рано или поздно, но при таком положении дел придется с девушкой расстаться. Семейная жизнь без секса невозможна. Я вам скажу больше: любовь без сексуальных взаимоотношений тоже не любовь. Платонической стадией может все ограничиться в подростковом возрасте. А чувства зрелой пары обязательно учитывают и тело. Если кто-то из партнеров говорит: «Люблю!», а на деле не допускает ни поцелуев, ни объятий, ни сексуального акта, то скорее всего он обманывает другого. Ну, может быть, самообманывается.
Иван Ильич молча слушал и пока не понимал, к какому результату выведет логика психолога. Николай говорил дальше:
- Нормальная женщина предпочтет, ничего не зная, заполучить потентного мужика, нежели бесконечную игру в Дон Кихота. Верность верностью, но из воздуха дети не появятся, а Ирине через какое-то время обязательно родить захочется. Между прочим, Иван Ильич, в моем понимании измены главное – чувства. Если бы вы завели продолжительный роман, то, конечно, ощущение вины за предательство – это естественно. А здесь – секс-терапия. Проститутка – суррогатная партнерша, она поможет вам выйти из кризиса, спасет перспективу любви и семьи.
Борщев очнулся и задал вопрос:
- Николай, ты думаешь, что проститутка сможет что-то сделать такое, что не по силам неопытной Ирине?
- Опять вы смысл ищите. Дело не в навыках, не в технике. Вся проблема в ощущении: с кем мужчина собирается заняться сексом? Мера ответственности как гиря прижимает член в направлении пола. А ему для полета свобода нужна. Ответственность и свобода – трудно контактирующие понятия, во многом взаимоисключающие. Либо брак с обязательствами, с самодисциплиной, с ответственностью, либо холостяцкая жизнь со всеми ее атрибутами свободы.
Иван Ильич украдкой посмотрел на безымянный палец правой руки психолога. Кольцо присутствовало.
- Николай, ты хочешь сказать, что мой орган… протестует против брака?
- Я предлагаю сейчас не заниматься копанием и анализом, а взять в руки газету и найти подходящее объявление о «досуге».
- Как же я, известный человек в городе, пойду на такое?
- Не льстите себе. Вы известный в определенном круге, весьма ограниченном.
-120-
Уверен, что среди сутенеров и проституток, имя и лицо ваши останутся не узнанными. Им, собственно, все равно. Лишь бы деньги платили.
«Все-таки деньги, – шел домой профессор и рассуждал сам с собой. – Все-таки они, родимые. Если Николай прав, то за деньги смогу вернуть утраченное мужское достоинство. Эквивалент моего счастья ничтожно мал в своем размере, всего несколько сотен рублей. Меня не остановит стыд перед Ириной. Этот стыд изменщика, вероятно, на порядок слабее того, что я испытываю сейчас. Здесь и теперь – я слабак».
И уже вслух вырвалось у Ивана Ильича: «О, Боже, дай мне сил». Тихонько так вырвалось, но заставило приостановиться Борщева, оглядеться вокруг, не слыхал ли кто? Рядом, буквально в тридцати метрах, только церковь. Ни одной живой души, а она стоит. Иван Ильич почти каждый день шагал мимо, ни разу не заходил. Не ощущал надобности. Не зашел он и сейчас. Надобность вроде бы появилась. Сорвалась с языка призывно: «О, Боже…». Борщев испугался зайти, постеснялся просить силу, да и не знал, как это делается. Постоял секунды, посмотрел на купол, на вход, да и побрел дальше.
Уже через два дня Ивана Ильича везли на заднем сиденье «восьмерки». Клиент мелко дрожал и безотрывочно смотрел в затылок сутенеру. Тот представился Виктором по телефону, когда договаривались о месте встречи, о цене. Фирма легко предоставляла квартиру, если возникала необходимость. Сумма, которую уже выложил Иван Ильич за один час интимной встречи с профессионалкой, в несколько раз превышала его гонорар за лекцию с аналогичной продолжительностью. «Профессии разные, – резонно подумал Борщев. – И у них, у девушек, опаснее и востребованнее. Что же я тогда дрожу?» Затылок Виктора, выбритый основательно, был увенчан по бокам большими ушами. Их протяженность сверху вниз и приплюснутость поражали любого, кто смотрел сзади на Виктора. Но Ивану Ильичу было не до несуразицы в облике этого сутенера. Борщев пытался обуздать дрожь, которая не прекращалась. Наконец, он достал из внутреннего кармана плоскую фляжку, сделал хороший глоток коньяка и почувствовал разбегающееся по телу тепло. А тут уже и приехали.
В квартире сидели две красотки – длинноногие и высокие, словно сошедшие с экрана телевизора, который они смотрели. «Почему две?» – не успел произнести клиент. Виктор опередил Борщева:
- Выбирайте: Света и Надя.
Иван Ильич вспомнил зоологические события многолетней давности, когда он выбирал Бонапарта. Тогда в качестве определяющего момента выступила жалость перед менее активной собакой. Сейчас такой критерий кастинга явно не годился.
Светлана была, пожалуй, поярче, но все решили глаза Надежды – грустные и
-121-
умные, с претензией на всепонимающие. Клиент указал пальцем на выбранный объект, смутился от такого жеста со своей стороны и нервно стал разглядывать комнату, хотя увидеть в ней, кроме Нади, было возможно лишь диван, два кресла, журнальный столик, занавески на окнах да упомянутый телевизор. Стены украшали полосатые обои, местами отстающие от стен. Виктор напомнил, что в распоряжении Ивана Ильича час, и все лишние удалились.
Надо отдать Наде должное за проницательность. Она взяла инициативу на себя. Спокойно, уверенно спросила, не унижая при этом мужчину:
- Вы в первый раз?
- Верно, угадано. Я впервые встречаюсь вот так ..., – Иван Ильич замешкался в подборе выражения.
- С проституткой, – подсказала Надежда.
- Не хотел вас обидеть, – Борщев раскраснелся от смущения, разбавленного коньяком.
- Да вы и не обидели. А мы тоже люди со своим, особенным, способом заработка. Меня, кстати, можете на «ты» называть. Так будет проще.
Иван Ильич кивнул, вспомнил про фляжку:
- Выпить хочешь? У меня есть.
Полез в пиджак, достал, показал Надежде:
- Это коньяк, хороший, настоящий армянский. Мне оттуда привезли.
И махнул рукой куда-то в сторону. Предположительно там находилась далекая Армения, снабдившая профессора истории ароматным напитком.
- А может тебе нельзя на работе? – Иван Ильич начал молоть чепуху.
Собеседница усмехнулась:
- На моей работе все можно. Лишь бы клиент был доволен. Я сейчас за рюмками на кухню схожу.
Когда налили, Борщев предложил «за знакомство» и опрокинул по- быстрому, некрасиво, словно водку. Надежда, напротив, маленьким глоточком составляла компанию. Профессор проявлял любопытство:
- Сколько тебе лет, Надя? Я думаю, что с учетом разницы в возрасте это небестактный вопрос.
- А сколько вы бы мне дали?
- Ну, лет двадцать пять, наверное.
- Практически угадали, добавьте к этой цифре еще три и получите точный ответ на свой вопрос.
Отхлебнув чуть-чуть, Надежда продолжила игру в угадайку:
- Теперь я попробую определить ваши прожитые годы, если не возражаете.
Борщев кивнул.
- Думаю, что сорок с небольшим.
-122-
Она ошиблась, как и большинство людей, дававших Ивану Ильичу значительно меньше. Так уж выглядел Борщев. Кивнул снова, соглашаясь.
- У вас презервативы есть? – спросила неожиданно Надя.
- Нет, а это обязательно? – выдал очередное доказательство своей некомпетентности клиент.
Девушка дотянулась до сумочки, порылась в ней и достала оттуда маленькую коробочку с желаемым.
- Не, знаю, как вы, товарищ, а я боюсь не только заразиться, но и залететь. Если в данном случае, чисто теоретически, я почти уверена, что вы не наградите меня какой-нибудь венерической бодягой, то при остальных встречах есть вероятность перерастания обычных рабочих отношений в приключения на одно место. Вы что же думаете, мы на резинках настаиваем, потому что бережем клиентов? Мы в первую очередь сами спасаемся от вас.
- Боишься, стало быть? – Иван Ильич включился в диалог и немного подзабыл об основной цели визита.
- Конечно. Нарваться можно на любого козла, интеллигенты, вроде вас – нечастое явление. Я потому в этой конкретной фирме и работаю, что здесь риска меньше. Приходится, конечно, переплачивать Виктору, но безопасность дороже.
- А ты кто по профессии, почему здесь оказалась?
- Ой, не залезайте мне в нутро, господин клиент. Я медицинская сестра, анестезистка, и ребенок у меня есть, и даже муж.
Это признание вогнало Борщева в легкое замешательство, но он не успел додумать, так как Надежда встала и начала раздеваться. Иван Ильич последовал ее примеру. На одно кресло методично нагромождались женские вещи, на другое сумбурно падали мужские. Надя притормозила, оставшись в трусах, и спросила:
- Я только перед вами душ принимала, поэтому можно не пойду?
Клиент перевел дыхание, сглотнул слюнку и согласился. Возбудиться Ивана Ильича заставил внешний вид почти раздетой женщины. Элегантные стринги, упругие ягодицы, острая, стоящая грудь с широкими пигментированными сосками, плоский живот и, самое интересное, татуировка. На одной из ягодиц красовалась бабочка.
Борщев оставался в трусах, но они уже мешали члену подняться во весь рост. Надежда достала из телевизионной тумбы простыню, постелила на диван, пояснила: «Для избранных клиентов». Затем взяла мужчину за руку, подвела поближе к сексодрому и, усевшись, стянула с Ивана Ильича трусы. Теперь ничто не мешало почувствовать члену свободу. Он еще был слегка растерян. Ослеплен неожиданным ярким светом и открывавшейся перспективой, но
-123-
женские губы уже поймали его в свой плен, окружили заботой и теплом. Член ощутил уверенность, силу и твердел под мягкими движениями. В головке началось какое-то движение, словно пузырьки воздуха передвигались, как заведенные, готовые вскипеть и вырваться наружу.
Надежда остановилась, разорвала кондомную упаковку, водрузила, словно шляпку, презерватив на член и очередным ловким движением рта раскатала латексное изделие до основания пениса. Только после этого предоставила взору Ивана Ильича аккуратно выбритую вульвочку, сняв символические, но все же трусы. Борщеву захотелось поцеловать партнершу в губы, он потянулся. Надя увернулась чуть в сторону, подставила щеку, шепнула, хотя в квартире никого не было: «Не надо, у нас не принято». Подставилась, прижавшись лобком, и уточнила: «Как вы хотите?». Иван Ильич уже забыл, что пришел сюда лечиться, что его член регулярно падал в самый ответственный момент на протяжении нескольких недель. Ивану Ильичу казалось, что любая поза принесет огромный и подзабытый восторг, поэтому ответил: «Надя, мне все равно, как скажешь».
Заветное происходило стоя. Презерватив притуплял щекочущие передвижения пузырьков в головке, словно тормозил их развитие. Надежда насаживалась глубоко, до самого что ни на есть основания. Задерживалась в низшей точке фрикций, постанывала протяжно. Борщев вспомнил, что стоя он совокуплялся в Сухуми с будущей женой Ольгой, и с тех пор, пожалуй, ни разу. Надя пронизывала себя, водрузив одну ногу на диван. Она очень умело имитировала возбуждение, и Ивану Ильичу верилось в чудесную страсть профессионалки. Ему захотелось сменить позицию, попробовать как можно больше – все. Партнерша поняла с полудвижения, среагировала мгновенно. Развернулась и продолжила отдаваться властным полномочиям его величества – мужского члена, копируя самку гомо сапиенс.
Затем было положение «женщина сверху». Не лежа на животе, не опираясь на колени, а на корточках, поддерживая ступнями тело и задавая размашистую вертикальную амплитуду. Хорошей физической подготовки партнерши требовал такой секс. Подзатянув в дебюте, Иван Ильич поднатужился в рабоче-крестьянском финале, стараясь завершить долгожданной эякуляцией. Пришлось вспотеть, прижать Надежду к дивану и сосредоточиться на собственном ритме. Зато, когда получилось, схлынуло от души за все годы воздержания и, особенно за последние недели позора и унижения. Сердечные удары вырывались за пределы грудной клетки и заполняли комнату. Это была мажорная ритмичная музыка для одного. Иван Ильич являлся исполнителем и слушателем. Он только что преодолел временной барьер, совершив прорыв в молодость. Надя вернула Борщева в настоящее:
- Какие там сорок с хвостиком? Тридцатилетние позавидуют вашему напору.
-124-
Но, по-моему, надо одеваться. Если, конечно, не хотите остаться ещё на час. Виктор появится с минуты на минуту.
Часов нигде не было. Надежда не могла знать точно, сколько прошло, но, взяв свои наручные, Иван Ильич понял, что женщина чувствовала время идеально. Настоящая профессионалка. Борщеву повезло, мог нарваться на тусклую пэтэушницу или скрытую ненавистницу мужского пола. Могла погибнуть правильная идея психолога Николая, и импотенция еще крепче ухватилась бы своими цепкими лапами. Повезло.
Надя быстренько скрыла под одеждами великолепную ягодичную бабочку, убрала простыню и рюмки. Затем протянула листок бумаги, на котором был заранее записан телефон:
- Если, вдруг, еще захотите встретиться, то лучше напрямую. Это мой рабочий, спросить Надю. И вам дешевле, и мне денег побольше пойдет.
- Спасибо… А как в больнице относятся к подобным звонкам?
- Ну, я не бегаю по ординаторской и не кричу об этом. Кое-кто догадывается. Во время праздника новогоднего в прошлый раз доктора выпили изрядно, и один из них приставать начал. Шептал, что знает обо мне все, предлагал прямо на операционном столе.
- А ты что?
- Я, товарищ клиент, стараюсь не путать личный заработок на стороне и отношения с коллегами. Дала ему телефон Виктора.
- Позвонил?
- Что любопытно, да. Встречались в этой самой квартире. Не знаю, зачем ему я нужна была? Девчонки в стационаре так и липнут, вниманием он не обделен. Без денег готовы и на столе операционном, и на кресле гинекологическом. Что-то доказать решил видимо? Мне или себе.
Звонок в дверь прервал откровения Надежды. Виктор по-хозяйски зашел в комнату, огляделся быстро. Уточнил у клиента:
- Все нормально?
- Да-да, – это ответил Иван Ильич.
- Я вас могу подвезти. Ты, Надежда, тоже собирайся, со мной поедешь.
На заднем сиденье «восьмерки» Борщев прижимался бедром к бедру недавней партнерши. В тесноте отечественного автомобиля было трудно уйти от телесного контакта. Иван Ильич не знал, что чувствовала Надежда, скорее всего – ничего, а он через одежду передавал скованность и нерешительность. Как будто и не было ничего пятнадцать минут назад. Смущался, словно только предстояло еще что-то совершить с нравящейся женщиной.
Перед клиентом снова выделялась бритая голова сутенера с оригинальным покроем ушей. «Что же они все одинаково коротко постригаются?» – Иван
-125-
Ильич размышлял в дороге, стараясь отвлечься от бедра Надежды. «В истории человечества наголо брили рабов древнего мира, в современности также бреют солдат и зэков. Там, где нет свободы, нет волос. Атрибут демократа-шестидесятника или рокера какого-нибудь – длинные волосы. Попытка укоротить их – это посягательство на личность. Получается, что нынешнее поколение преуспевающих героев добровольно отказывается от свободы, от творчества. Одинаковые во всем: и в одежде, и в прическах, и в словах однотипны. «Чисто» да «как бы». Надя не такая. Что ее занесло в проститутки?».
Проезжали неподалеку от церкви, знакомой Ивану Ильичу. Он попросил остановиться и вышел из машины.
- Звоните, если надумаете снова, – буркнул Виктор.
Борщев посмотрел на Надежду, она улыбнулась и подтвердила:
- Звоните.
В кармане лежал листок с телефоном. Зажав его в руке, профессор направился к церкви. Поздняя осень уже не была золотой, своим небом она пропитывала и асфальт под ногами, и купола храма. Ветер ожесточенно рвал остатки «золота» на деревьях, заставив Ивана Ильича застегнуть пальто и затянуться кушаком. Уже не порывы стихии, а другое остановило Борщева в нескольких метрах от входа в церковь. Теперь хорошее настроение, сила духа и появившийся оптимизм не создавали желания в обращении к Богу. Вновь не было потребности, а благодарить хотелось не Его, а Надежду. Иван Ильич достал листок, умышленно не пытался запомнить цифры. В обозрении не отмечалось ни одной урны. Борщев разжал пальцы, и ветер страстно подхватил бумажку, хвалясь своим расчетом и скоростью. Мужчина развернулся и решительно зашагал в противоположном направлении. Домой.
В квартире царила своеобразная идиллия. Ирина, вернувшаяся из университета, сидела в кресле и смотрела телевизор. У ее ног лежал Бонапарт, а по ее плечам бегал Талисман. Быстрыми передвижениями попугай заводил себя, возбуждаясь на глазах. Появление хозяина для птицы осталось незамеченным. Иван Ильич уже привык к тому, что попугай выбрал Ирину к себе в подружки. Она подвергалась ежедневным сексуальным нападениям со стороны неразлучника. Во время своих вылазок Талисман демонстрировал по два-три эксцесса, не обращая внимания на Борщева. Когда Воронинская ночевала в общежитии, попугай ходил по креслу, словно вынюхивал оставшийся запах возлюбленной. Искал ее, потом усаживался на карниз и скучал. После Кипра птичьи успехи в сравнении с мужскими выглядели куда как убедительнее, но птичьи права оставались прежними. Если и обсуждали «роман» Ирины и Талисмана, то делали это деликатно, посмеиваясь, дабы не нарушить границу
-126-
той зоны, где начинался Иван Ильич.
Смесь чувств: успеха и вины – сделала пришедшего Борщева словоохотливым. Воронинская, конечно, не могла знать причину, но обратила внимание на эйфорию профессора:
- Какие новости?
- Ничего особенного, – глаза избегали прямого контакта.
- По-моему, у вас настроение хорошее, Иван Ильич?
- Да, пожалуй. На кафедре начали подготовку к юбилею. До меня дошли некоторые слухи об этом, приятно, – соврал Борщев и удивился, когда это он успел научиться?
Ирина не поверила, но проникать дальше не стала. «Может быть, он к врачу ходил? Проговаривался ведь неоднократно, что собирается».
Иван Ильич, тем не менее, проявил не только словесную активность. На кухне забурлила жизнь. Электрический комбайн кромсал кабачки, холодильник выдавал на-гора продукты, нож постукивал по доске, разрезая помидоры и хлеб. В специальную посуду заливался майонез, крошился сыр, насыпались мелко порубленные овощи и грибы, выжимался обильно чеснок. Смесь ставилась в микроволновую печь, и через пять минут на столе дыбилась горячая масса. Талисмана отправили в клетку, Боня переместился на кухню, поближе к запахам. Борщев зажег свечу, и парочка уселась возле блюда. Кусочки хлеба макали в расплавленную смесь и пожирали с вилок, запивая белым вином. Получился какой-то праздник. Его дух витал для обоих, его смысл был понятен только Ивану Ильичу.
Горячая пища вместе с вином раздухарила Воронинскую. Ей захотелось близости, незапланированной, в неожиданном месте. Может быть, прямо на кухне, не раздеваясь до конца, задрав юбку или еще как. Мечталось, чтобы Борщев не церемонился, не советовался и не боялся обидеть, а сделал это. Ирине приятно было думать о нахлынувшем, но страшно-трудно выйти из прежней роли – пассивно наблюдавшей. Еще не совсем была понятна причина приступа. Списать все на употребление вина? Но ведь не первый раз выпивали. Какие-то флюиды уверенности дошли от Ивана Ильича до Воронинской, передались, заразили. Сделав усилие над собой, девушка коснулась ступней под столом ноги профессора. Что-то говоривший Борщев замолчал. Никогда так Ирина не смотрела на него прежде. Сделать вид, что не понимает? Ускользнуть с ответом? Опыта уклониста Иван Ильич не имел, и за свои почти пятьдесят лет жизни отказывать даже не доводилось. Но, учитывая те же пятьдесят, с момента сношения с Надеждой прошло всего два часа.
Ступня Ирины забралась неприлично высоко. Вследствие ее продвижения Борщев потерял право выбора и … повел Воронинскую в спальню. Он хотел как
-127-
лучше и повел ее к кровати. Дальше было как всегда.
По-другому началось утро. Ничего не понимая в происшедшем накануне, Иван Ильич откровенно задергался. Привыкшая к подобному ходу событий Ирина почему-то тоже заволновалась. Дом напрягся. Первым не выдержало сердце Борщева и сжалось в комок. Боль оказалась сильной и настолько неожиданной, что Иван Ильич автоматически приложил руку к груди. Воронинская заметила сразу и отреагировала:
- Что с вами? Это сердце?
Чуть отдышавшись, профессор добрался до холодильника, достал таблетку и сунул под язык. Обратил внимание, что антиангинального лекарства осталось мало. Ирина ждала ответа.
- Да, Ирочка, у меня иногда бывает. Ничего страшного. Сейчас пройдет.
- Может быть, «скорую» вызвать?
- Нет-нет, я в понедельник к врачу схожу. Давно не был. А сегодня суббота, погуляем, отдохнем.
- Иван Ильич, вы переживаете за вчерашнее. Я вижу, что расстраиваетесь и думаете об этом. Хочу сказать, что мое отношение к вам, несмотря ни на что, не изменилось. Я рядом, я здесь, все будет хорошо.
Ирина еще ни разу не говорила Борщеву, что любит его. Не дождался он признания и в этот раз.
- Я обязательно что-нибудь придумаю, схожу в понедельник и к кардиологу, и к другому, как его, не знаю … сексопатологу, наверное.
Дозавтракали молча. Потом действительно, пошли гулять. Взяли Бонапарта с собой. Собака радовалась прогулке еще и потому, что Талисман оставался в клетке. Бродили долго. Сумели отвлечься от гнетущей темы. Возле памятнику поэту с конем Боня дал достойный отпор значительно превосходящей по размерам овчарке. Короткие лапы не позволили ему долго преследовать убегающего противника, поэтому скотч вернулся к людям.
Затем зашли на рынок. Борщев выбирал мясо под присмотром того же Бонапарта. Собака выражала согласие с покупкой любого куска. Ирина сдерживала порывы пса на сиюминутную дегустацию. На пути к дому оказалась новая аптека. Иван Ильич решил пополнить запасы нитроглицерина. Возле кассы на самом видном месте красовались снадобья для возрождения мужской потенции. Ассортимент средств не позволял сосредоточиться и выбрать что-то одно. Борщев обратился за помощью к фармацевту.
- Порекомендуйте, пожалуйста, наиболее эффективное из этого, – Иван Ильич указал пальцем на витрину.
Женщина по ту сторону прилавка оценила внешность и возраст покупателя и предложила:
-128-
- Попробуйте вон ту голубую таблетку. Она, конечно, дорогая, но эффективность потрясающая. Как-никак, а ученые за ее создание получили Нобелевскую премию.
Такой аргумент подействовал на профессора. Денег хватило едва-едва, но цель оправдывала затраты. Снова настроение скакнуло вверх. Резкие перепады духа были характерны для Ивана Ильича в последние месяцы. Он вышел счастливый из аптеки, что не ускользнуло от внимания Воронинской:
- Какой-то вы очень радостный появились оттуда. Зашел один человек, а появился обратно совсем другой.
Иван Ильич загадочно улыбнулся, потом не сдержался, полез в карман и достал упаковку с чудо-таблеткой. Повертел перед лицом девушки:
- Сюрприз.
- Может, до врача не будем экспериментировать?
- До врача еще долго, целых два дня ждать. – И про себя добавил: «Два дня и две ночи».
А ждать не хотелось, очень трудным оказывалось занятием. Если на вскидку проанализировать пятьдесят лет, то Борщев постоянно что-то или кого-то ждал. Сначала рост бороды, потом первого сексуального опыта с женщиной, смерть отца, получается ожидал, женитьбу…. При этом постоянно боялся: измены Ольги, одиночества. Теперь вот Ирина. Счастье подошло близко, вплотную, но не давалось до конца. Ускользало между пальцами при попытке поймать его. Игра со счастьем затягивалась. Сердце чутко отреагировало болью на размышления, а может быть, на длительную прогулку.
Принимать нитроглицерин пришлось еще раз вечером перед самой близостью. Иван Ильич решил обезопасить себя от боли в самые главные минуты.
Уверенность в удачном исходе появилась вместе с ощущением тепла по всему телу и набуханием члена. Стоило подключиться голове и Ирине, как действие голубой таблетки приумножилось. Такой эрекции у Борщева не было давно, может быть, никогда. Иван Ильич даже не понял, почему его проникающий фаллос не встретил препятствия. Воронинская немного сжалась, но страх быстро отошел. Они оба почувствовали то, что называется слиянием. Возбужденные тела не подстраивались друг под друга, каждое двигалось в своем ритме, отдаваясь любовному экстазу без остатка. Из подобного разночтения складывалась гармония половинок. Невозможно сказать, как долго рисовалась картина любви. Борщев потерялся во времени и пространстве. С заключительными мазками он захрипел, успев уловить уходящим сознанием необычной окрашенности оргазм. Ирина увидела перед собой широко раскрытые глаза Ивана Ильича, услышала прерывистое дыхание. Он остался
-129-
лежать на ней, издавая клокочущие звуки и вздрагивая мелко и часто. На панику не было времени. Воронинская с трудом выбралась из-под тела партнера, которое еще продолжало шевелиться, выдавая розоватую пену изо рта.
Сознание Борщева приподнялось, и Иван Ильич со стороны мог наблюдать, как приближаются странные люди в длинных белых одеждах. Похожие на монахов, с одинаковыми лицами, обрамленными бородами, звали за собой. Ничего не говорили, но стало понятно, что плохого они не сделают. В этом видении не было Ирины, поэтому Борщев не знал, что девушка сидит рядом в «скорой», что шепчет без остановки: «Я люблю вас, только не надо умирать, пожалуйста, Иван Ильич». Он не видел ее, бегущую по коридору рядом с каталкой и пытающуюся проникнуть через дверной проем в мир реанимации. И, конечно, никак не мог наблюдать за ловкими, спасительными движениями рук красивой медсестры по имени Надежда.
17.05 – 17.12 2004 Доктор Романов