-50-
МЕСТО: Пока еще Советский Союз ВРЕМЯ: Пока еще Советский Союз
Ольга выла от бессилия и злобы. Павлик гулял во дворе под окнами. Муж копался в гараже. Шеф сообщил о переводе на соседний этаж к Федору Андреичу. После командировки минуло три недели. За это время начальник ни разу не закрывался с секретаршей, ни разу не воспользовался диваном. Окончательно все прояснилось сегодня. Ольга попыталась узнать причину отставки. Где она прокололась? Шеф выставил на стол флакон французских духов:
- Ты тут ни при чем. Возьми вот и не обижайся. Все в жизни хорошее когда-нибудь заканчивается.
- Я ни при чем? Между прочим, этот Федор… Андреич мне противен. Только ради вас тогда в гостинице согласилась на групповуху. Он жирный и потливый, думаете, купили шлюху за этот поддельный флакончик? Я не дешевка какая-нибудь.
Начальник поморщился, ему явно не нравилась затянувшаяся разборка. Отношения с секретаршей носили характер прошедшего времени, о возобновлении их не могло быть и речи, поэтому ни к чему и разговоры:
- Ольга, теперь твой босс не я. Если ты хочешь задержаться на работе и, возможно, продолжить карьеру, никогда не выказывай свои впечатления о его весе и степени потливости. Соотнеси это в разряд незначительных мужских слабостей. Все, Ольга, завтра выходишь на новое место, а сегодня можешь уйти пораньше.
Это было днем, а вечером Борщева плакала оттого, что завтра она на самом деле выйдет в отдел к Федору Андреичу, что будет также любезно выполнять его распоряжения. «Да гори оно все, синим пламенем, все мужики – козлы».
Из гаража вернулся муж, с сомнением произнес:
- И все-таки что-то случилось.
Обнял за плечи, прижал голову к своему животу, погладил:
- Расскажи, я тебе не чужой все-таки.
Ольга выдала на этих словах очередную порцию слез. Немного успокоившись, призналась:
- Переводят в соседний отдел.
- А почему плачешь, с понижением, что ли переводят?
- С понижением, – кивнула, зацепившись за формулировку.
-51-
- В зарплате много теряешь?
- Нет, не теряю, просто обидно, я так старалась.
Иван Ильич ухмыльнулся, также вспомнил, что дочь чиновника уже зачислена в студентки. Чмокнул жену в висок и пошел к окну звать Павлика домой.
Шел четвертый год совместной жизни.
Морозным днем поздней осени, когда выпавший снег уже не тает, когда можно увидеть первых снегирей, залетевших поизголяться над рябиной, профессор Борщев возвращался из больницы. Вообще-то он должен был провести там еще несколько дней, но врач, убедившись в удовлетворительном состоянии сердечной мышцы пациента и проконтролировав получение всех необходимых капельниц, сам решил уйти на больничный. Иван Ильич радостно принял известие о досрочном освобождении и подходил к дому, вдыхая свежий воздух и ломая ботинками образовавшийся тонкий лед на лужах.
Замок никак не открывался, пока Борщев не сообразил, что предохранитель держит его изнутри: «Значит, Ольга дома». Нажал на звонок и стал ждать. Долгая пауза породила тревогу в груди, и Иван Ильич непроизвольно положил руку на область сердца. Открыв дверь, Ольга картинно встретила мужа с объятиями и поцелуями. На вешалке громоздилось огромное серое пальто, а под ним стояла обувь сорок последнего размера.
- Кто у нас? – Борщев напрягся и не хотел входить в комнату.
- Это Георгий из соседнего дома, он к тебе пришел насчет машины поговорить, не знал, что ты в больнице, а я чай ему налила. Предлагает продать «Волгу», хорошие деньги обещает.
Борщев неуверенно шагнул, на кухне сидел незнакомый мужчина, на кресле в комнате валялся его пиджак. Георгий протянул руку:
- Здравствуйте, Иван Ильич, моя фамилия Подобедов, я живу рядом, давно присматриваюсь к вашему автомобилю, и вот зашел на разведку. Вдруг повезет, может, поменять агрегат захочет человек. О цене, думаю, сговорились бы.
- А чем моя машина приглянулась? – Борщев бросил взгляд на стоявшую в стороне Ольгу.
- Размерами. Мне «Волга» нужна, видите, какой я большой. В «Жигули» помещаюсь с трудом. Опять же ухоженная она у вас. Зимой, как я выяснил, не ездите, пробег, стало быть, маленький.
Иван Ильич остолбенело взирал на Георгия и чувствовал виноватым себя. Подобедов забрал с кресла пиджак и, одевая, не прекращал:
-52-
- Я знаю, что вы из больницы, не буду задерживать, подумайте с женой,
увидимся во дворе.
Ушел. Иван Ильич молчал и думал.
- Ты что так на меня смотришь? – Ольга нахмурилась и поджала губы.
- Да вот размышляю, зачем меня раньше времени выписали? Лечился бы себе спокойно и ни о чем таком не догадывался.
- О чем таком? Человек зашел по делу, я сегодня отгул взяла, чтобы прибраться дома перед твоей выпиской, он застал меня, а не тебя. Никакого криминала нет.
Рука Борщева снова дернулась к сердцу:
- И все же, когда уборку будешь делать, постель смени.
Иван Ильич вернулся в коридор и стал звонить на работу. Не терпелось выйти как можно скорее. Поговорив, он вспомнил, что не разделся.
Вечером Ольга прижалась губами к уху:
- Я соскучилась.
Языком проникла внутрь, завела мужа мгновенно и стала покрывать поцелуями сверху вниз все тело. Задержалась на соске, прикусив слегка, и сползла дальше. Иван Ильич не контролировал обиду. Он вернулся в темный город Сухуми, где когда-то им было вместе хорошо, где стоял запах каштана. Сейчас ему почудился снова тот аромат. Ольга своими действиями воскрешала забытые запахи. Этот заискивающий по своему напору темперамент окончательно убедил Борщева в измене жены.
Семья просуществовала до Нового года, почти до самого. Двадцать девятого декабря профессор вернулся с работы и обнаружил собранные чемоданы. Павлик пронесся по квартире, бросился к отцу и возбужденно сообщил:
- Мы с мамой к бабушке едем Новый год встречать.
Иван Ильич оглядел значительное количество вещей и понял, что возвращаться Ольга не собирается. «Когда и успела?» – странная мысль проявилась в голове у Борщева.
- Когда успела? – озвучил он гвоздем сидевший вопрос.
- Решила давно, а пожитки по чемоданам растолкать недолго. Поможешь с билетами? Поезд проходящий, да и перед праздником, наверное, бардак.
- Бардак, – согласился Иван Ильич. – Конечно, помогу.
Оставшийся вечер отец не отпускал от себя Павлушу. Вспомнил. Утром на кафедре обсуждали примету: как встретишь Новый год, так его и проведешь. С мнением большинства не согласилась Татьяна Исааковна Бернштейн. Она уверяла, что правильнее предсказывать грядущий год по тому, как заканчивается уходящий. Борщев прикинул: по обоим раскладам ему ничего не
-53-
светило в будущем. Встречать предстояло одному.
Ночью бежали по перрону с вещами. Павлик до конца не проснулся, тащился за матерью и хныкал. После того как определились с местами, Иван Ильич прижал сына к себе, хотел перекрестить, как когда-то его на дорогу тетка Роза Степановна, но не получилось. Не хватило смелости и умения. «Может, все-таки увижу когда-нибудь его, может, не в последний раз» – повторял Борщев мысленно, как заклинание. Но сердце стучало бешено, подсказывало: «Вряд ли, вряд ли, вряд ли…». Систола – вряд, диастола – ли, систола – вряд, диастола – ли и т.д. Больше ста ударов в минуту.
МЕСТО: Россия ВРЕМЯ: Конец 20-го века
Воронинскую больше интересовал разлад Ивана Ильича с женой, нежели его чувства по отношению к сыну. Все же она спросила сначала про Павлика:
- И как, встречались или нет?
- Нет. Ольга приезжала через полгода уладить документы с разводом, вещи забрать. Затем высылала фотографии в письмах – пару раз за все годы. Кстати, в первом письме она мне рассказала, – опередил следующий вопрос Борщев, – и как на работе изменяла, и про скуку свою в чужом городе. Длинное письмо получилось – всеобъясняющее. Да-а, что там говорить. Поросло временем, будто не со мной.
- А как же Ольга? Замуж повторно вышла или с Павликом вдвоем? – Ирине хотелось, чтобы никто на бывшую жену Ивана Ильича не позарился.
- Вышла за какого-то крутого и старого. Он Пашке в дедушки годится. Впрочем, я других критикую, а самого в аналогичные деды можно записывать. С тех пор денег от меня не берут, – вздохнул Борщев.
Не все, видать, поросло временем.
За прошедший вечер несколько раз мужчина и девушка сближались настолько, что грань отчуждения просвечивала насквозь. Оставался один маленький шажок до преломления таинства первого прикосновения, за которым следует первый поцелуй. Иван Ильич никак не мог шагнуть. Он не был уверен в реакции Ирины, чувствовал ответственность за любое свое действие по отношению к юной спутнице. Ему уже несколько дней казалось, что нащупал ниточку счастья. Не порвать бы ее, не наследить, находясь на самом пороге. Но больше всего Иван Ильич боялся равнодушия и отказа. А ну как ошибся? И не та ниточка вовсе. Померещилось старику и точка. Очередной разрыв будет последним. Сродни нокауту. Поэтому ждал Иван Ильич и не использовал шанс,
-54-
не ловил момент слабости девушки. Можно сказать – трусил, а можно – не решался. Можно посмеяться, а лучше понять и подождать вместе с седеющим профессором. Небо выжимало единичные капли, и они не были похожи на слезы, они напоминали напутствие в добрый путь.
Голубев кружил возле Ирины, расставив руки наподобие крыльев, и напевал:
Двадцать второго июня
Ровно в четыре часа
Сдали экзамен, нам объявили
Сессия кончилася.
Воронинская думала о прошедшем вечере с профессором, о том, что вчерашний мужчина поставил оценку «удовлетворительно» сегодняшнему по ее просьбе. Преподаватель и студент шли по одной дорожке, один – накануне под дождем, другой – сейчас при солнце. Рядом независимо от погоды – одна и та же женщина. «И эта женщина – я», – Ирина не знала, что хотела, кого хотела. Она покровительственно наблюдала за чудачествами Макса и ощущала себя старше и мудрее.
Голубев до сих пор ничего не ведал про Ивана Ильича. Странно, но слухи распространялись секторально, иногда покрывая значительную массу людей, которым это было неважно, но интересно. Близко находящийся у угла сектора человек, оказывался вне зоны действия. Вот уже сотни, тысячи ртов шепчутся по окружности, а стоящему рядом с центром невдомек.
Максим продолжал «летать», маневрируя между березами. Изрыгая из себя звуки, напоминавшие что угодно, но только не мотор самолета. Неожиданно для Ирины бросил на траву пакет с тетрадями, подпрыгнул, ухватился за горизонтальную ветку дерева и быстро, цепко начал карабкаться по стволу на глазах у прохожих. Взобравшись достаточно высоко, принялся восхищаться красотой раскинувшегося пространства и особым великолепием девушки, стоящей под березой. Объявил, что посвящает свое восхождение ей и только ей. Эйфория не покидала Макса. Он сбросил груз незавершенного дела, впереди было лето, рядом шла Ирина, жизнь ярко и оптимистично дарила свет Голубеву.
- Кстати, ты знаешь, что означает стремление вверх? – Воронинской передалось настроение спутника. – Маленький мальчик строит из кубиков башню или большой оболтус забирается на дерево – это желание продемонстрировать фаллос, своеобразный показ мужского начала. Чем выше, тем сильнее проявление мужской принадлежности.
-55-
- Это кто тебя в такое посвятил, интересно?
- Психоаналитики утверждают. Слышал про них?
- Как же, трактаты господина Фрейда являются моими настольными. С ними ложусь, с ними встаю, – разбирательство его поступка со стороны Ирины только добавило огня в возбужденность Макса. – Теперь я понимаю, почему встретить женщину на дереве чрезвычайно сложно. Редкому натуралисту приходилось видеть хорошенькое лицо на высоте среди деревьев. Прежде думалось, что причина – в нежелании уподобляться вороне, но благодаря привитому психоаналитическому мышлению не сомневаюсь в исключительно сексологической мотивации. Стоп, получается: альпинисты настоящие мужики или, наоборот, только доказывающие мужскую принадлежность. А как же быть с водолазами, которые вниз?
Ирина развеселилась вместе с Максимом, подхватила его говорливость:
- Они оправдывают сущность при всплытии, но это ненормально. Сначала должен быть подъем, а уж потом спад. Я правильно излагаю, студент Голубев?
Воронинская взяла за руку кавалера. Они едва соприкоснулись губами. Макс зашептал:
- Вы всегда правильно излагаете, мадемуазель. И мой подъем тому подтверждение. Никакого спада, никогда, от вашего дыхания вечный сухостой. Хочешь потрогать?
- Хочу, но не буду, – Ирина продолжила, играя. – Уважаемые туристы, вы находитесь на Соборной Горке, можно сказать, в сердце нашего города, но и здесь периодически попадаются маньяки, пристающие к девушкам. Будьте осторожны – отличить маньяка от безобидного гражданина сложно, под личиной типичной студенческой оболочки скрывается сексуальный агрессор.
Ах, если бы Воронинская знала, какие события последуют дальше. Если бы она предвидела, что ее игривость спровоцирует очередной бесшабашный перл со стороны Макса. Ирина, наверняка, постаралась бы не разжигать в молодом человеке геройства, рука об руку идущего с безрассудством. Но соломку не стелили, так как о месте падения даже не задумывались.
- А теперь, уважаемые гости нашего городка, специально для вас будет совершено еще одно восхождение. Оно посвящается прошедшей сессии и таинственной даме в джинсовом. – Максим склонил голову, Ирина ответила реверансом.
Они находились у памятника с конем. Голубев решительно направился к постаменту, притормозил на секунду, расчетливо оглядел изваяние и полез. Девушка в джинсовом сначала расценила это как шутку, затем испугалась и, наконец, гордо посматривала на Макса, пытающегося покорить бронзовое животное. Конь оказался труднодоступен. Несмотря на склоненную голову
-56-
взобраться на него было сложно. Голубев встал на потертые уши и, рискуя сорваться, пополз по шее. Пальцы и кроссовки искали опору в виде гривы, символические уступы металлических волос коня поддавались покорению медленно. Несколько любопытствующих остановилось, прогуливающийся ветеран с собачкой включился в режим ворчания. Никто не успел одержать верх.
Широко разворачиваясь, на приличной скорости к памятнику подскочил милицейский «уазик» и, проскрипев тормозами, встал как вкопанный. Оттуда вышли двое и медленно направились к месту восхождения. Максим застрял посреди пути, обнявшись с шеей, соображая, что покорение отменяется. Люди в форме быстро вычислили симпатичную Ирину и обратились:
- Добрый день, вы вместе с этим верхолазом?
Воронинская сникла:
- Вместе.
- Документы у него имеются с собой?
- Я не знаю, думаю, что нет, – она еще не сориентировалась, как себя вести.
Макс спрыгивал с постамента.
- Студенты? – выяснение личности продолжалось.
- Да, – промямлила Воронинская.
Голубев подошел, поздоровался:
- Я больше так не буду.
- Где учишься? Документы есть?
- Нет. Учусь в педуниверситете. Сегодня сессию сдал, товарищ сержант, отпустите, я, правда, никогда к этой лошади не подойду.
Водитель в форме включился в выяснение:
- Это конь, а не лошадь.
- Тем более не подойду.
Сержант остановил взгляд на пакете в руках девушки:
- А там что? Покажите.
Ирина протянула пакет Максу, тот достал тетради. Милиционер раскрыл первую и на внутренней обложке прочитал:
- Борщев Иван Ильич. Порядок нарушаете, гражданин Борщев.
Студенты переглянулись, но молчали.
- Придется в университет бумагу писать, а там разберутся с наказанием. По какому адресу проживаете?
Голубев не успел сказать, его опередила Ирина:
- Ленинградская пять, квартира пять.
Макс буквально уставился на Воронинскую, удивленно и испуганно. Сержант наставлял:
-57-
- У самого язык отнялся? Как памятники ломать – это все мастера. А отвечать за поступки – голова в кустах?
Нарушитель заговорил:
- Я ведь не сломал ничего, грязь собой только вытер и все.
Блюститель порядка уже насиловал рацию, упорно ища связь с «Ангарой».
- Я шестнадцатый, Ангара, как слышишь меня?
Могучая, опять же сибирская, река ответила, что слышит. Сержант запросил место проживания Борщева и через несколько минут получил подтверждение. Адрес, названный нарушителем, точнее его подругой, совпадал с истинным местом прописки Ивана Ильича.
- Не наврали студенты. Ладно, я отпускаю, а уж какое наказание вам в ВУЗе устроят, сами увидите позднее.
Воронинская вспомнила рассказ про Абхазию, про то, как поймали Ольгу и Борщева на территории военного санатория. Вспомнила про странный позывной «Ангара», удивительным образом совпадавший с сегодняшним.
Голубев отошел со спасительницей на безопасное расстояние и спросил:
- Ты откуда адрес Борща знаешь?
Соврала Ирина умело:
- Я все-таки староста, в деканате случайно услышала и запомнила когда-то.
- Ловко все получилось, теперь на него депеша придет в универ. Многое бы отдал за то, чтобы посмотреть на удивленную физиономию уважаемого профессора, – к Максу возвращалось настроение.
Воронинская, напротив, приумолкла. Стало стыдно: «Вот они, издержки гуляния на два фронта. Выгораживая одного, подставляю другого. Рано или еще раньше придется выбирать. Господи, о чем это я? Никто мне пока ничего не предлагал. Но поступила по отношению к Ивану Ильичу как свинья».
- Ира, пойдем к тебе, я соскучился. – Максим притянул одной рукой подружку. – Заодно стресс снимем.
Она отпрянула, почти оттолкнула:
- Стресс иди снимать в рюмочную, там же девку какую-нибудь можно оприходовать, недорого выйдет, за стакан согласится.
- Ир, ты чего взбесилась, из-за ментов? Ну, извини, я же не знал, что так получится.
- Знаешь, Максим, проводи меня до общежития, но в комнату не поднимайся. Не хочу я сегодня, будем считать, что устала.
На вахте юноша попытался еще разок «закинуть удочку» со страдальческим видом:
- Может, в честь сданного экзамена чаем напоишь?
- Нет, иди домой. Через три дня в лагерь поедем, там времени навалом будет.
-58-
Три дня прошли у Воронинской не только в предлагерных сборах. Иван Ильич пригласил на выставку собак. Он участвовал с шотландским терьером по кличке Бонапарт. Говорят, что животные похожи на своих хозяев. Кобель Боня внешне мало соответствовал Борщеву. Черный, лохматый, с постоянно торчащим хвостом, как морковка, он самозабвенно шёл на поводке. Кто кого выгуливал, кто кого собрался выставлять напоказ? Это был вопрос. Собака с независимым видом двигалась по тротуару, делая одолжение всему человечеству в лице Ивана Ильича. Главным отличительным аргументом выделялась борода. Ухоженная, расчесанная перед выставкой, она контрастировала с гладким лицом. Тем не менее, а может поэтому, хозяин гордо сопровождал эскортом Бонапарта на очередное завоевание медали. Вот такую динамическую картинку увидела Воронинская, встретившись у стадиона с Иваном Ильичом и его подопечным. Присела, чтобы погладить собаку. Боня бросил взгляд на хозяина, увидел одобрение и замахал хвостом, что делал нечасто.
- Какой он лапушка, какая у нас бородка, какие усики! Ты просто прелесть, маленькая, очаровательная швабра. И имя у тебя подходящее, – Ира изошла на ласку и комплименты, а человеку грезилось, что его треплют по загривку и угощают всякими сладкими словами.
- У нас в родословной французская линия, и назвать надо было на букву «бэ», – пояснил Иван Ильич.
- Да и хозяин – историк, как без этого, – ответила девушка.
Боня появился у Борщева четыре года назад. Возвращаясь с работы, профессор наблюдал в парке за парой скотч - терьеров, которые резвились на снегу, как медвежата. Стоящие с поводками мужчина и женщина о чем-то договаривались. Иван Ильич остановился, наблюдая за собаками. Женщина начала первой:
- Нравятся?
- Очень!
- Если все нормально, через два месяца у моей щенки будут, как раз от товарища по игре.
Борщев растерялся от неожиданного предложения:
- Я никогда собак не держал.
- А вы подумайте, может, это вовсе и не собака?
Через три месяца Иван Ильич пришел выбирать. Сразу решил – только кобеля. На обозрение выставили двоих. Как вычитал в книге, постучал по полу, зазывая к себе. Один рванул сразу, другой притормозил. Нехотя оторвал зад и побрел узнать, зачем приглашают. Вопреки логике, Борщев выбрал второго.
-59-
Пока ждали выхода на ринг, Иван Ильич сделал подарок Ирине – пейджер. Объяснил, протягивая:
- Нам тяжело договариваться о встречах. Звонить в общежитие я не могу. Ты это делать стесняешься.
Он раскрывал не всю правду, чуть-чуть хитрил. Односторонняя, не разговорная связь облегчала задачу мужчины. Теперь позвать девушку, в том числе к себе домой, стало возможным, не смотря в глаза. Послал сообщение как письмо и ждешь согласного поступка. Признался в сокровенном – и надеешься, что молчание – знак ответного «да».
Ирина подержала пейджер в руках, наконец, придумала отговорку:
- Мы послезавтра в лагерь уезжаем. Там, наверное, связи нет. Три недели подарок без дела пролежит.
- Я узнавал, контакт обещали. Буду посылать сводки погоды и бюллетень самочувствия Бонапарта.
На этом формальные женские «не могу взять» закончились, подарок был принят. Воронинской нравилось, как ухаживает за ней этот мужчина, годящийся в отцы. Разнообразно, со вкусом, ни к чему не обязывая.
Боня показал себя удачно. Малочисленные соперники достойную конкуренцию не составили. Обратно собаку на поводке вела Ирина. Борщев выяснял, кто едет в лагерь? Оказалось, Голубев едет. Этот факт изменил настроение Ивана Ильича. Попросту говоря, испортил его. Еще минуту назад - ощущение счастья, а теперь – сомнение и даже паника. Девушка заметила перемену и поняла причину. Впервые решилась:
- Может быть, мои слова прозвучат немного нагло, но я буду скучать. За несколько дней успела привыкнуть. Как-то быстро все получилось. Еще неделю назад вы были только преподаватель, а теперь… не только. Я обратила внимание, что при упоминании Голубева, вы погрустнели. Не стоит так реагировать на моих друзей. Все будет хорошо.
- Раз уж меня из преподавателя переквалифицировали в нечто иное, то может быть, перейдешь на ты, пора отчеству отпадать, -- взбодрился Иван Ильич.
Ирина, воспользовавшись тем, что Боня завернул к кусту – пометить территорию, ушла от быстрого ответа:
- Мне кажется, у меня пока не получится. Я подумаю и когда решусь, сама…. В общем, услышите.
На том и расстались. Воронинская – собираться в лагерь, Борщев – … А как охарактеризовать одним словом то, что собирался делать Иван Ильич? Ждать, надеяться? Настроение определяло степень активности мужчины. От диванной апатии до субманиакальной деятельности, приводящей к фантастическим
-60-
результатам. Уровень настроения регулировался только методом пряника. Кнут не давал ничего. В такие часы и дни неопределенности воспоминания накатывали сами собой.
В начале восьмидесятых, будучи членом парткома института, Борщев в соавторстве с другими членами не пустил в заграничную поездку студента. Пришла установка с кафедры диалектического материализма: обратить внимание на второкурсника Романцева, который позволил себе на занятии выразить сомнение в возможность победы коммунизма. Сама кафедра уже приняла меры, о чем доложил заведующий на парткоме. Романцев получил оценку неудовлетворительно на экзамене спустя полгода после высказывания. Студент уже успел забыть про свое дерзкое сомнение, поэтому никак не сопоставил двойку и выступление на семинаре. Однако партия посчитала принятые меры недостаточными и, увидев его в списке желающих посетить братскую Югославию, поставила на место вторично.
Романцев в жаркий летний день пришел показаться членам парткома в футболке! Да не в простой, а с надписью на иностранном языке. Он сказочно облегчил солидным людям поиски повода для недопустимости выезда комсомольца за пределы Советского Союза.
- А знаете ли вы, молодой человек, какого содержания надпись носите на груди? – председатель партийной организации буквально вогнал в тупик Романцева.
Попытки перевести словосочетание со стороны студента были. И товарищи его старались, и знакомые с факультета иностранных языков, но странный сленговый оборот остался загадкой для всех. Поэтому вопрос председательствующего не получил убедительного ответа. Тот продолжил:
- А если там призыв к свержению идеалов социализма? Вы собираетесь в этой футболке с подобным призывом посетить иностранное государство? Советую вам, юноша, вспомнить героев-комсомольцев, у которых на груди фашисты выжигали звезды.
Решение принято единогласно: «Считать, недостойным Романцева представлять советскую молодежь за рубежом».
Сам председатель днем раньше был спасен из вытрезвителя, где его обнаружили товарищи по партии, спящим в трусах и красных носках. Дело удалось замять, хотя все присутствующие к данной информации имели доступ.
Борщев вспомнил историю Романцева в связи с отъездом Голубева в лагерь. Сейчас запретить практику вожатого в лагере он не мог. Некому стало интересоваться идеологической подкованностью воспитателей подрастающего
-61-
поколения.
Предоставленная, по сути, самим себе масса детей и, почти взрослых, вожатых, выехала организованно в лагерь, в прошлом именуемый пионерским. Точное название теперешних лагерей половина участников летнего отдыха не знала и продолжала называть их пионерскими. Часть занудливых граждан проводила ассоциации слова «пионер» с Фенимором Купером, Юрием Гагариным. Другая, большая часть, не желала проводить никаких ассоциаций. Не напрягалась.
Голубев, Воронинская, Зонтикова и другие вожатые размещались по отрядам согласно полу. У человечества два пола: мужской и женский. Четкое разделение природой людей по этому признаку имеет конкретный и весьма понятный смысл. Рожденный и растущий мальчик с возрастом превращается в мужчину, мужа, отца. Параллельно существующая девочка соответственно – в женщину, жену, мать. А третьего варианта нет и быть не должно, потому что пола всего два. Подразумевая промежуточную расстановку сил, нечто среднее, мы будем иметь среднего, неопределенного человека. Каждый раз, встречаясь с кем-то новеньким, – оцениваем его. Первое впечатление характеризуется тремя признаками. Оценка с точки зрения пола, затем – возраста и только потом – характера. Сначала примеряемся к нему или к ней, к мужчине или к женщине. При гипотетическом существовании универсального не надо примеряться. Ситуация упрощается до улиток. Все подойдет, с кем бы ни знакомился.
Вожатых разместили по комнатам, разделив по полу. Голубев, единственный вожатый-мужчина, пристроился вместе с физруком. Эту пару холили, лелеяли, берегли, а Максу доверили вообще старший отряд. Подразумевались твердая мужская рука и командный голос в трудно управляемом возрасте, а получили стадную влюбленность четырнадцатилетних в вожатого. Не поголовную, но преимущественную. Ситуацию обсуждали в комнате мужчин после отбоя.
Собрались избранные: физрук Сергей Соколов, медсестра Анна Чикабидзе, Воронинская, Маринка Зонтикова, вожатая Людмила и Максим. Договариваясь о посиделках, в шутку искали педагогический повод – что-то обсудить. На повестке вечера стоял вопрос: «О влиянии влюбленности учениц в педагога на эффективность воспитательного процесса». Дискуссия велась бурно, сопровождалась значительным смехом и незначительным количеством спирта. Очень крепкий медицинский напиток умели употреблять физрук и Анна. Они дегустировали совместно уже вторую смену. Остальные из присутствующих делали первые, робкие, тренировочные глотки. Соколов, педагог с десятилетним стажем, настаивал на питии неразбавленного спирта. Медсестра Чикабидзе предлагала сделать поблажку женщинам и детям.
-62-
- Анюта, ты не права. – Сергей олицетворял кремень. – Педагог, пасующий перед трудностями, не только бесполезен, но и вреден. Выдохнули и одним махом опрокинули в нутро.
- Ты зарядку тоже так проводишь? Вдох, выдох. – Зонтикова никак не могла решиться, держала кружку в руке, подносила ко рту, восклицала «ой, мамочки» и снова ставила на стол.
- Как я провожу зарядку, вы сможете убедиться завтра утром все вместе, стройными рядами покинув спальни и примчавшись на стадион. Давай, Маринка, не боись, не обожжешься, медицина с нами, она поможет, – Соколов, безусловно, лидировал. Сказывался большой опыт наставничества.
- Какая зарядка, встать бы вовремя, – это уже Макс примкнул на сторону однокурсниц.
- Ну, за любовь! – физрук хлопнулся кружкой о стеклянный бок стакана Чикабидзе и показал пример молниеносного глотания крепкого напитка.
Зонтикова решилась. Выдохнула, как учили, и шарахнула горячительной смесью в самую душу. Как будто кипятком плеснула на каменку. Товарищи по дискуссии успели подсунуть воду, но вытаращенные глаза Маринки свидетельствовали, что и это ее не спасает. Всеобщее оживление продолжилось с ободряющими возгласами и призывом: «даешь второй раз!».
Соколов не отступал от намеченной темы, и умело перевел разговор на качественно другой уровень.
- Если, к примеру, взять стадо, где сто коров и один бык. Кому тяжелее? С одной стороны, вроде бы, бедный бык – единственный оплодотворитель, а с другой – несчастные коровы, ждущие своей очереди.
Зонтикова очухалась:
- Месяцами могут ждать и не дождаться. – При этом выразительно посмотрела на Голубева.
Медицинская сестра Анна блеснула специальными знаниями, почерпнутыми, впрочем, отнюдь не на курсах повышения квалификации:
- Я слышала, что бык одну и ту же корову два раза подряд не покрывает. Не интересно ему. Пока все стадо не переберет, про первую и не вспомнит.
- Вот. – Пьяная Зонтикова не скрывала своей симпатии. Ее не тревожило, что подумает подруга Воронинская. – Этот бык из сказки – настоящий мужчина.
- Почему из сказки? Жизнь гораздо круче иной небылицы. – Физрук продолжал лидировать. – У нас в школе случай был, не поверите. Поспорили как-то трудовик и литераторша, что он сможет женщину три часа подряд иметь. Крепко поспорили. А трудовику – ни много, ни мало – полтинник с лишним. Чтобы потом разногласий по результату не возникало, сама литераторша и подставила тело для эксперимента. Я тогда судьей у них был, эдакий секс-
-63-
рефери. Называть фамилий не буду, дуэлянты хреновы, до сих пор работают. Мужик не простой оказался, зацепил его спор, и он пошел к врачу перед действом. Эскулап по просьбе трудящегося впендюрил какое-то лекарство прямо в член иголкой, представляете. И все – вечный кайф для литераторши. Она за три часа чуть не сдохла, фигурально выражаясь. Проиграла спор, но это только начало истории. У трудовика, победителя гребанного, писька не падает и все. Врач предупреждал, что есть риск осложнений, чтобы не усердствовал и так далее. Но кто же думал, когда честь на волоске висела. Я, как секундант, целую ночь с ним валандался по больницам, никто принимать не хотел. Дежурные спросонок как увидят торчащую елду, так сразу милицией пугать или посылают обратно к тому, кто укол делал. Утром трудовик никакой был. Я привез его на прием к сексопатологу, тот за голову схватился, госпитализировали быстро и прооперировали.
- А чем грозило мужику осложнение? – Макс недоумевал.
- Доктор сказал, что мог без члена остаться. Длительный застой крови и – кранты, какое-то там изменение в тканях, вроде гангрены.
- Спасли мужчину? – тут уже заволновалась Зонтикова.
- Спасли. И человека, и мужчину в нем спасли. Он затем несколько месяцев боялся к жене подойти. Наврал что-то про оторвавшийся тромб, так его в больнице научили. Поверила жена.
Воронинская после длительного молчания акцентировано уточнила:
- И на что они спорили?
- Смеяться будете, на чупа-чупс. Литераторша пришла сама проведать пострадавшего, красиво оформила конфету, ленточки-цветочки, навороты всякие. Как в палату вошла, так все мужики и вышли хором. От смеха давились, они в курсе были приключений трудовика. Герой отделения – на целую неделю.
Сногсшибательное повествование Сергея вызвало смешанные чувства у собутыльников. Грусть добавилась к радостному интересу. Соколов упаднического настроения не мог и обратился к Людмиле:
- Кто у нас самый лучший массовик-затейник? Давайте конкурс или игру какую-нибудь организуем, только соответствующую, так сказать, теме дискуссии.
Людмила не заставила себя долго ждать и выдала:
- Предлагаю стихосложение. Мальчики отдельно, девочки налево. Задаю рифмы. Через пять минут произведение должно быть готово. Только что достанется победителям?
- Уж не чупа-чупс, конечно, – Голубев до конца, не отошел от истории.
- Как в песне, победитель получит все. Американка называется. – Физрук тут же уточнил для непонимающих студентов. – На желание.
-64-
Людмила сообщила рифмы: март – азарт, кот – обормот.
У нее в памяти имелось достаточное количество развлекательных штучек на любой возраст. Только позови, и массовик придет на помощь.
Женская половина подошла к конкурсу серьезнее, основательнее. Расположились в углу комнаты, теснились, шептались увлеченно. Мужчины действовали по-другому. Каждый ушел в себя и пытался родить. Макс очнулся первый, просиял и предложил японский вариант:
- В марте с азартом кота обормотил.
Соколов заинтересовался краткостью и неожиданностью постановки:
- Здорово. Только предлагаю после «кота» поставить точку и подпись – Обормот.
Голубев согласился, пожали руки и стали думать о желании в ожидании женского варианта. В победе не сомневались.
Конкурирующая группа сочинила миленькие строчки:
Наступит март, придет азарт.
На крыше, в роще, у ворот
Без суеты, без спешки,
Не скот, не жмот, а обормот
Свою любовь весной найдет,
Зимой дремавший кот.
Получился типичный дамский сценарий, воплощение женской мечты. Он – не сволочь, не жадина, а приличный человек, который собирается не только затащить куда-нибудь в экзотическое место и оттрахать по полной программе, но и подарить любовь. Она – не отказывает ни в чем, согласна на высоте, на природе, согласна подождать спящего избранника. Лишь бы не обманул, оправдал надежды.
В одном человеке с трудом уживаются такие разные философские категории как мужчина и муж. Они во многом взаимоисключающие. Совместить можно, но пропорционально взяв из каждой доли. Хапнув лишнего от мужчины в виде неуемного полового влечения и агрессивности, личности будет недоставать корректного обращения и обязательности. Жена такого страдает. Стихотворение олицетворяло стремление заполучить «два в одном».
Мужчины с пафосом представили: «В марте с азартом кота. Обормот».
Зачитывал Макс стоя. Сразу после этого девушки заверещали о своей победе. Соколов с Голубевым настаивали на обратном. Зонтикова не унималась:
- Я понимаю, вы птицы гордые и не хотите уступать. Сочинили оригинально, но без рифмы. Типично мужское стихотворение.
-65-
Маринка связывала с коллективной победой возможность личного желания. Точку поставила Людмила, огорошив своих:
- Ладно, бабоньки, успокойтесь. За ними первенство, ни одного лишнего слова. Сдаемся на милость.
Макс стал потирать руки, фантазия разгулялась и не останавливалась на чем-то конкретном и реальном. Как это часто бывает: разумно воспользоваться плодами победы оказалось сложнее, чем победить. Опыт Сергея сказался и здесь:
- Желание наше простое, легко и немедленно выполнимое. Доставьте радость послушанием и искренностью одновременно. Выпейте все вместе за наше мужское здоровье.
Физрук наливал по кружкам, по чашкам, по стаканчикам. Деваться проигравшим некуда – слова приятные сказали и выпили… Зонтикова не поперхнулась, глаза, как в первый раз, не расширяла. Дискуссия повысила градус веселости. Поэтому неудивительно, что в дверь постучала, а затем наполовину зашла воспитательница и весьма вежливо, с застенчивостью попросила отдыхать потише: «Все-таки, детский лагерь, да и директору могут донести».
Свернули мероприятие по-военному и парами, конспиративно переместились в медицинский блок к Чикабидзе. Около часа ночи Соколов разогнал студентов по корпусам, а сам остался с Анной. Макс с Воронинской поотстали, и Маринка ревниво оглядывалась на обнявшихся «голубков». А что она могла сделать? Разве что изобразить истерику, но Зонтикова не относилась к числу женщин-актрис, умеющих привлечь внимание таким образом. Зонтикова была бойцом, когда надо, сидящим в засаде, а в другой момент – рвущимся в атаку, сметая на пути мешающие условности. Она не пошла к себе, а затаилась в туалете на этаже, где находилась комната Голубева. Чутье подсказывало – надо подождать. Животный инстинкт не подвел. Ирина довольно быстро вышла от Макса. За такой короткий промежуток времени половые акты не происходят.
Зонтикова выплюнула жвачку и по-пьяному уверенно направилась к двери заветной комнаты. Не стучалась, вошла, закрыла за собой дверь на щеколду. Голубев в трусах разбирал постель. Увидев гостью, почувствовал цель её визита, но не успел выработать тактику отказа. А через несколько секунд не хотел и не мог отказать. Маринка впилась губами основательно, языком проникая в глубину рта. Надо отдать должное, делала это виртуозно, со страстью. Напор не вредил мягкости губ. Макс возбудился мгновенно. Устоять перед таким темпераментом не представлялось возможным, тем более что алкоголь снизил контроль. Тем более, Ирина пять минут назад сообщила о менструации, чмокнула в щеку и удалилась. Зачем и заходила? Могла заранее
-66-
на улице или в коридоре корпуса объявить о «критических днях». Тем более, Максиму, как обычному мужчине тяжело верить пословице «утро вечера мудренее», когда член готов разорваться на части от взрывной энергии прижавшегося тела. Рука Зонтиковой не встретила препятствий. Никаких пуговиц, молний, ремней. Оттопыренные трусы не котировались как преграда. Пальцы сжали плоть, отчего та ещё больше напряглась. Дальше Маринка сделала то, что Воронинская не позволяла себе. Мягкие губы, только что целовавшие рот, изобретательно сомкнулись на члене. Им на помощь пришел язычок, живо интересовавшийся строением головки. Этот тандем трудился слаженно, нанизываясь до основания. Макс удивленно наблюдал, как немаленький ствол полностью погружается в миниатюрном женском ротике. Зонтикова получала удовольствие от минета сама. Постанывала, заводясь от собственной активности.
Голубев осознавая, что не взял презервативов, нашел силы сказать:
- Резинки у меня нет.
Маринка остановилась, стала раздеваться быстро:
- Насрать на резинку. Я без нее хочу.
Повалились на кровать, Макс оказался внизу, подушку вытащила и приткнула к стенке. Сама Зонтикова как наездница ритмично закачалась, подстраиваясь в такт приближающейся волне, наклоняясь грудью все ниже. Внезапно она схватила подушку, зарылась в нее лицом и захрипела в экстазе, подавляя крик. Прежде чем Макс завершил, Маринка еще дважды пользовалась подушкой. Немного полежали. Никакие слова на ум не лезли, хотя надо было о чем-то говорить: спросить или поблагодарить, восхититься или пообещать. Но Голубев молчал. Партнерша поглаживала живот рукой, перебирая пальцами «мужскую дорожку»:
- Можно мне до утра остаться?
После хорошего секса отказать женщине трудно, но реально. То, что не удается до, восполняется после. Состояние рефрактерности позволяет мозгу вспомнить обязательства, придумать слова, облечь в разную, приемлемую форму одинаковое содержание. Макс недавно прочитал в газете выражение: «Любовь – это то, что остается после оргазма». Как нельзя, кстати, подходило определение под данную ситуационную паузу. Он поискал внутри себя. Что же осталось? Пусто. Ни капельки, ни крошечки счастья. Голяк, одним словом.
- Знаешь, Маринка, мне очень понравилось, но думаю нам обоим надо хоть немного выспаться. Вдвоем это явно не получится.
- Тогда я еще пять минут полежу и пойду, – Зонтикова насытилась, и двигаться ей не хотелось.
-67-
Ирина обманула Голубева. Никакой менструации у нее не было. Перед сменой плацдарма пьянки, когда первая пара уже ушла в медицинский блок к Чикабидзе, Воронинская заглянула к себе в комнату и украдкой проверила пейджер. Врать себе не имело смысла: она ждала сообщения. Иван Ильич писал: «Погода летняя. Боня передает привет, я желаю спокойной ночи». Борщев не спал. Очевидно, что думал об Ирине. После этого короткого напоминания про их тайные отношения Воронинская не смогла лечь в постель с Максом. Даже алкоголь, крепкий, девяностошестиградусный, не сломил сопротивления души. Зарождалось ощущение измены. Пока еще робкое, по большому счету ни к чему не обязывающее, но уже такое, от осознания которого делалось противно. Ростки пресловутой верности тянулись к свету.
Воронинская несмотря на возраст являла собой достаточно цельную натуру. Ее ответственность поражала однокурсников. Теперь ответственность стала проявляться по отношению к мужчине. Еще пройдет немного времени, и Макс будет обречен. Мягкость и неторопливость Ивана Ильича действовали на контрасте с первым сексуальным опытом Ирины. Отголоски того кошмара крайне медленно выходили из памяти. Любое неосторожное движение со стороны противоположного пола Воронинская воспринимала как агрессию. Собственно, Максим был обречен уже сейчас. Наступил коренной перелом. Та же ответственность девушки не позволит резко и жестко послать Голубева подальше, хотя острое прекращение любовной связи – неплохой вариант. Сказала, как обрезала. Где это видано, чтобы хвост у собаки купировали по кусочкам. Издевательство, да и только. Будут еще встречи, флирт, ответы на ухаживания, но главное произошло. Выбор состоялся.
Иван Ильич в сообщении на пейджер ни словом не обмолвился о неприятной ситуации в университете. Из милиции пришла бумага, призывающая наказать студента Борщева за нарушение общественного порядка, и далее описывался поступок Голубева, пытавшегося покорить памятник. И ректор, и другие здравомыслящие люди быстро разобрались в абсурдности обвинений, но осадок остался. По вузу ползли слухи о том, что дыма без огня не бывает, что Иван Ильич хулиганил со студенткой. Начало всплывать имя Воронинской. Первые осложнения от неравного романа. Как без них, без осложнений?
Особо ценится то, что дается с кровью, с потом, в борьбе. Отдавать добытое с трудом не захочется. Завоеванная любовь оказывается значимой не меньше власти, и без воинствующей оппозиции не обойтись. В том, что это любовь, Иван Ильич не сомневался. Постепенное начало, медленный захват чувств не сбивал с толку. Общественное мнение отступило на весьма далекий план. Борщеву было наплевать на окружающих, как не может быть наплевать
-68-
молодому человеку, у которого все впереди, и как вполне может зрелому, состоявшемуся профессионально мужчине, не добившемуся желаемого только на самом важном фронте – семейном. Призрак последнего боя витал рядом. Иван Ильич впитывал его всеми пятью органами чувств, но особенно шестым. Победить или …. Не хотелось думать о том, что скрывается за многоточием. Победа любой ценой? Возможно. Но наскок отпадал при всех раскладах. Эту тактическую схему, помноженную на опасность, усиливающую страсть, Борщев проходил с Ольгой. Тогда, в Сухуми, события разворачивались с накалом горячей точки. Чем закончились, читатель уже знает.
Пресловутая менструация повернула для Голубева течение ночи круто в сторону. Для Соколова закончившаяся менструация у Анны означала, что он снова спит не дома, не в своей кровати, то есть возвращается к привычному ритму нынешнего лета.
Грузинских корней у Чикабидзе не было и в помине, но темперамент в момент близости носил южный окрас. Фамилию девочка получила от отчима при повторном браке матери. «Если Анюта моя дочка, а она моя, значит, должна носить мою фамилию», – Отар троекратно упомянул местоимение, обозначив права и обязанности по отношению к приемной дочери. Отчество удалось отбить русское. Ребенок рос как следствие компромисса. Получилась уживчивая, спокойная в обыденности девушка, неприметная на первый, броский взгляд. Опыт Соколова позволил внимательнее подойти к изучению женщины Чикабидзе как таковой. Через неделю Сергей точно знал: ему повезло, во всяком случае, на три летних месяца.
Об их лагерном романе знали все, поэтому на физрука посягать не смели. Вздыхали потихоньку, шутили открыто, но по-доброму. Приехавшая новая вторая смена воспитателей и вожатых быстро разобралась, кто с кем и также осталась в стороне. Соколов подходил к процессу ухаживания и поддержания эмоций на высокой ноте, творчески. Количество спортивных мероприятий возросло, присутствие медицинского работника на них было обязательным. Сергей устраивал матчи, военные игры, сногсшибательные эстафеты. Вершиной первой смены являлся костер, категорически запрещенный в том виде, в каком он предстал перед детьми и взрослыми.
На огромной поляне, подальше от глаз людских, но поближе к речке (на всякий случай) вкопали ель. Не какую-нибудь символическую, а огромную, из тех, что ставят во дворцах культуры и около на Новый год. К ней прислонили четыре хвойных дерева еще, но поменьше. Гигантское нагромождение облили соляркой и подожгли. Главный поджигатель Соколов, как демон, подходил с
-69-
ведром к пылающим елкам и подбрасывал топливо. Девчонки визжали от восторга, видя, как языки пламени пожирают небо. Анна Чикабидзе ощущала, что костер горит для нее, ради нее, во славу нее.
Сергей организовал прощание с лагерем таким образом, вспоминая своё детство. Тогда костры пылали каждую смену. Соколов-мальчишка сидел в кругу сверстников, восторженно наблюдал за размашистыми движениями того физрука двадцатилетней давности и даже мечтать, не смел о подобном участии. Для мальчишек человек с ведром был главным и непререкаемым авторитетом. Они уважали его за футбол, за «Зарницу» и боготворили за ночь, озаренную огромным пламенем с тысячей рвущихся вверх искр. Упрямые и молчаливые мальчишки того времени пели наравне с взрослыми, не стеснялись ломающихся голосов и готовы были на подвиг, лишь бы тот, кто управлял огнем, позвал их за собой. Спустя много лет Соколов подвергался психологическому тестированию и отвечал на вопрос: «Какое событие детства вспоминается вами как самое яркое, самое волнующее?». Сергей, не раздумывая, написал: «Костер».
Заключительная полыхающая ночь первой смены для физрука и медсестры отличалась особой дерзостью чувств. Оголенные нервы ждали прикосновения и одновременно боялись его. Желание смогло переломить страх перед будущим. Такие ночи тяжело повторить. Абсолютно счастливые люди боятся наказания за свое сиюминутное счастье и стараются сдерживаться. Крадут у самих себя кусочки радостной жизни. Секунды крадут, минуты …. Смеяться не смеют громко: «Не к добру это!». Соколов посмел. Сначала нарушил указание руководства и запалил что есть духу. Потом, ночью, Чикабидзе откликнулась на призыв, и вместе они сдерживали наступление рассвета. Говорят, с точки зрения перспективы, значение имеет не первая ночь, а вторая. Во многих случаях до нее просто не доходит дело. Для Сергея с Анной это была не первая, не вторая, а не учтенная никем, озаренная.
Второй смене костер не светил. Директор подходила к физруку и требовала: не своевольничать. Обещала лично присутствовать на заключительном «хороводе». К тому летнему времени пожароопасная обстановка достигла апогея, в округе вовсю горели торфяники. В распоряжении Сергея еще оставалась баня. Дети ходили на протяжении смены в нее дважды, но париться им никто не разрешал. Зато приближенные воспитатели, по желанию, попадали в горнило мастерства физрука.
Конечный эффект зависел от правильной организации банного процесса. Не было чего-то особенного, что умел делать Соколов выдающимся образом. Техника работы веником ограничена по своим возможностям в принципе. Уместно провести сравнение с техникой полового акта. Несколько основных
-70-
позиций, незначительное число способов фрикций, казалось бы, не позволяют развернуться ищущим партнерам. Но всегда есть отличие любовного сценария от банального совокупления. Кто что хочет получить? Сбросить напряжение, думая о себе – это означает: скомканная прелюдия, бомбардировка шейки матки жесткими однообразными движениями, узкий диапазон приемлемого и ноль творчества. Если непременным условием соития является радость партнерши, то фрикции превращаются в мазки художника, а душа из неопределенной категории переходит во вполне определенные ласки, нежные и трепетные, иногда острые и сильные. В разные ласки. Один и тот же набор продуктов превращается или в жорево, или во вкусное блюдо.
Подготовленные веники ждали хозяина. Томились, как гончие перед охотой. За исключением Воронинской остальные участники пьянки, состоявшейся накануне, прибыли в баню.
Людмила не до конца отошла от интоксикации алкоголем, немного сопротивлялась предложению Соколова, но уговорилась обещаниям выгнать заразу из организма. Сергей также намекнул на нечто эксклюзивное, если та пойдёт.
Зонтикова, окрыленная событиями ночи и отсутствием Ирины, нарядилась по-особому. Стринги для внутреннего пользования, обтягивающие светлые шорты и максимально декольтированная блузка – для двухсотметрового пути до бани. Сдержала себя, чтобы не краситься, распустила волосы и тихо радовалась менструации подруги-соперницы.
Ирина вытягивала роль до конца, прикидывала, совпадут ли настоящие критические дни со следующим походом в парилку, и думала об Иване Ильиче и Максе одновременно.
Голубев избегал встреч с Зонтиковой и Воронинской в течение всего дня, озабоченно и виновато исполнял роль вожатого и побаивался эрекции в банной компании с девушками.
Чикабидзе не волновалась совсем.
Березовые веники дождались своего выхода. Первой, как и обещали, после двух предварительных заходов на экзекуцию попала Людмила.
- Скидывай просты-ню и считай, что я врач, – Соколов встряхивал лиственное орудие. – Укладывайся на живот.
- Трусы снимать не буду, – пациентка оставила в предбаннике сомнение.
И тут началось. Несмотря на протесты, поддав парку, Сергей буквально гладил веником тело, останавливался, потряхивая и вновь гладил, дошел до ступней, прижал горячее орудие на несколько секунд, затем вернулся к блужданию. Людмиле не было горячо. Жарко, приятно, легко. Ожидала, что придется терпеть, но нет. Прелюдия закончилась. Сергей взял второй веник и
-71-
разнообразными ударами стал выгонять хворь и печаль. Одновременные мощные чередовались с короткими хлесткими, им на смену приходили протяжные, попеременные, изматывающие своей тягучестью. Люда затихла, окончательно привыкнув к жару. «Доктор» велел перевернуться на спину, глаз не открывать. На этой стадии, похлопав по ногам, он отложил один веник на лицо подопечной, а другим стал нарезать круги по животу. Волнообразные движения по груди, аккуратные и продуманные. Людмила поняла, что есть система в направлении, но не поняла какая. Она даже не заметила зашедшую в парилку Зонтикову. Маринка стояла в углу и наблюдала за гармонией силы и расслабленности, опыта и доверия.
Рано или поздно, но все заканчивается. В конец упаренную девушку приняли в моечном отделении и окатили холодной водой. Соколов посетовал на невозможность бултыхнуться в речку, или в какой другой водоем, но Людмила блаженствовала и так, присев на скамеечку, она увидела смотрящего на нее Макса и только тогда догадалась прикрыться простыней. Сделала это с неохотой, по нужде.
Анна наравне с Сергеем руководила процессом. Приготовила самовар, электрический конечно, но для поддержания антуража сгодится. Зато заварка чая особенная: тут тебе и мята, и кардамон, и листья малины, и сам чай – черный с ройбушем. Чикабидзе всего лишь месяц назад дебютировала в руках Соколова, а вот теперь со стороны поглядывает за происходящим, знает, что будет дальше, молчит снисходительно. Главный мужчина отдохнет маленько, чайку похлебает и снова в бой. Веники ждут следующего пациента. Когда дело к концу пойдет, когда все новички будут ублажены, Сергей своей Анютой займется, а она его попарит, как сможет. Не будут обременять себя трусами и полотенцами. Голые, бесстыдные, как не стесняются друг друга муж и жена, сойдутся в банной работе и сольются во взаимном желании подарить жар телу. Это было все не раз за короткую-длинную первую смену, предстояло и сегодня. Так виделось со стороны ближайшее будущее Чикабидзе и Соколова. Но не говори «гоп», пока …
Людмила вспомнила про обещанный эксклюзив. Сергей пояснил, что готов, имел в виду массаж. Зонтикова в иных обстоятельствах заартачилась бы, потребовала очередности в удовольствиях. Сегодня Маринка вела себя сдержанно, целенаправленно держа в поле бдительности фигуру Голубева:
- А я париться хочу, если Сережа будет занят, то может Максик немного побьет меня веничком.
- Побьет-побьет, – Соколов допивал чашку. – Догонит и еще раз… побьет.
Прозвучало довольно двусмысленно, как будто физрук знал про прошедшую ночь. Маринка никак не отреагировала на шутку, с достоинством развернулась
-72-
и плавно направилась к парилке. Простыня держалась на груди и «честном слове». Росточку Зонтикова была небольшого, но хорошо сложена. Состоявшееся соблазнение Макса придало уверенности, и это отмечалось даже в походке. По банному полу Зонтикова шла, как по подиуму, оглянулась перед дверью, прострелила кавалера глазами:
- Женщина мечтает, чтобы ее немедленно отхлестали.
И удалилась. Максим встал, изображая неторопливость, боясь поспешить и показаться услужливым пажом. Встряхнул кокетливо мышцами, напряг бицепсы и картинно с согнутыми руками двинулся.
В парной света было ровно столько, сколько должно быть. В углах комнаты сумрак. Печь расставилась, чуть ли не на четверть помещения. На постеленной простыне лежала обнаженная Маринка и ждала. Макс в плавках затормозил и лихорадочно соображал, что же ему делать? Ночью все выглядело гораздо проще и естественнее. Подвергнувшись атаке, находясь под воздействием алкоголя, следуя инстинкту, а не разуму, Голубев исполнял второго номера. Теперь его пригласили стать лидером положения. Мозги начали плавиться от девяностоградусного жара. Зонтикова повернулась, открыв взору живот и выбритый лобок. Голенькая и гладенькая вульва, не взирая на высокую температуру, подействовала должным образом. Пенис Макса напрягся молниеносно, словно ответил на женское движение телом.
- У тебя, вроде, ночью волосы еще были? – юноша копался в закоулках посталкогольной памяти.
- Были да сплыли. Нравится? – Маринка чуть развернула таз. – Для тебя старалась. Ладно, давай, попарь меня, а потом чистая киска после бани твоя.
Максим протянул руку и дотронулся до горячей кожи внизу живота. Девушка качнулась, накрыла своей ладонью его пальцы, прижала руку, молвила:
- Я приду сегодня, и хлебай меня полной ложкой. Так у нас в деревне говорят.
Усмехнулся Голубев, стал искать глазами ковш, чтобы поддать кип
яточку на каменку. Через минуту-другую веник должен был стать твердым и приятным доказательством желания Макса.
В то же самое время Соколов совершал растирание спины Людмилы. Снизу вверх руки двигались вдоль позвоночника, расходясь веером на лопатках.
- Массаж женщине должен делать мужчина и наоборот. Это мое глубокое убеждение. Эффект физического воздействия умножается на психическое, и результат получается весомее. Конечно у спортсменов, где на массажиста выпадают серьезные нагрузки, нужны мужские руки. А в мирной жизни для классического или расслабляющего лучше вот так, сориентироваться на полу, – Сергей говорил без одышки. Он перешел на разминание дельтовидной и замешивал ее, как тесто.
-73-
Чикабидзе наблюдала за процедурой спокойно, без ревности. Вспомнила, что не массаж послужил толчком к их роману. Да и знала: упреками и допросами Сергея не удержать. Верила его искренности. Если он говорит: «Ты мне нужна!», значит, так оно и есть. Аня мечтала когда-нибудь услышать три других заветных слова, но пока хватало и этих.
Ко всему надуманному добавлялся непреложный факт невыразительности Людмилы. Ну не западали на нее мужики. Она компенсировала покладистым характером в общении со всеми. Не имела врагов, не лезла на рожон, не отказывала в помощи. Как будущий педагог, ладила с детьми. Они слушались Людмилу Николаевну, особенно младшие, но не тянулись, особенно старшие. Таких учителей школьники не ругают, но после выпускного не вспоминают. В общем, не имела Люда харизмы, хотя это громко сказано.
Харизмой обладать – ого-го. Ищут политики, ищут пиарщики. Телевизионщики и те – вынюхивают человека, за которым пойдут массы, слово которого, поступок привлекут внимание тысяч. За счет чего – не понятно. Только начинают создавать такого вождя, по полочкам распределят достоинства, просчитают ходы, ан нет – не получается. Певца-кумира, пожалуйста, а песню для всех лакомую и на долгое время – никак. Тут родиться надо, плюс воспитание, безусловно. Значит, в раннем детстве закладывается харизма. Увидеть ее, выделить, не дать затеряться – задача более реальная, хотя тоже трудная. Получается, что не конструктором надо быть, а ищейкой и хранителем: найти в человеческой массе и сберечь до поры.
Не было у Людмилы даже изюминки для окружающих. Макс Голубев пытался углядеть в недавнем прошлом в обнаженном теле после парилки что-то. Цеплялся глазами за грудь, за бедра, словно тайну какую-нибудь выискивал. Нет тайны. Нет загадки.
А Сергей Соколов ни о чем таком не думал, скользил, нажимал. Классический массаж в своем развитии достиг экватора, но классического финала с постукиваниями и хлопками не получилось.
Дверь из парной распахнулась, оттуда выскочил как ошпаренный Макс, метнулся к крану с холодной водой, сунул правую руку, а левой лихорадочно начал брызгать на ноги. За ним выбежала испуганная Маринка и визгливо запричитала:
- Обжегся кипятком! Аня, Аня, что делать?
Сравнение «как ошпаренный» оказалось совсем не образным. На этом глубоко продуманный процесс помывки, берущий свои корни в давних народных традициях русской бани, прекратился. Начался другой, научно обоснованный, методически выверенный процесс оказания первой медицинской помощи. Степень ожога, слава богу, была первой. Рассказ очухавшегося
-74-
Голубева свидетельствовал о недостаточном опыте юноши:
- Одел я рукавицу, взял ковш. Открыл заслонку в печке и плеснул туда кипяток, потом сразу полез закрывать дверцу. Оттуда из чрева паром как даст. Я от неожиданности ковшиком дернул, а на дне вода оставалась. Вот она и попала на ноги и плавки.
- Зачем ты так быстро полез, чудо? Торопился что ли? – Сергей вздыхал расстроено.
- Мне казалось, что чем скорее закрою эту долбанную дверцу, тем больше жара сохраню внутри печи, – ответил Макс.
- Главное, что орган цел! – это, как вы уже догадались, отметилась Зонтикова. И так она серьезно сказала, что все присутствующие расхохотались, включая пострадавшего.
- Маринка, а трусы у тебя где? – физрук все еще смеялся.
- Ой, мамочки, – прикрытая простыней Зонтикова рванула в парилку, рискуя поскользнуться. – Забыла.
Сергей красиво, будто иллюзионист, достал стринги из-под полы и, пока она искала там, где трусов давно уже не было, водрузил их себе на голову. Растерянная девушка вернулась ни с чем и недоуменно уставилась на Соколова. Только теперь сообразила, как тот узнал, что под простыней ничего нет. Смеялись снова, снимая нервное напряжение. Обработанный специальным спреем Макс осматривал обожженные места, тихо радовался, что термотравма не задела драгоценное мужское достоинство, и успокаивал себя мыслью: «Все, что ни делается, все – к лучшему». Теперь не придется обманывать Ирину. Появился хороший сдерживающий фактор от сексуальных домогательств Зонтиковой, устоять под напором которой Голубев был не в силах. Появилась временная передышка, чтобы понять, кого он хочет больше? Сейчас Макс хотел обеих.
В лагере жизнь кипела, бурлила. В то же самое время в городе Иван Ильич находился в режиме ожидания. Регулярно посылал короткие письма на пейджер. Именно письма, где выверено с помощью мозга каждое слово. Тональность их менялась, чувствовалась тяжесть разлуки. Боня упоминался реже, сводки погоды не упоминались совсем. Воронинскую приятно удивляли эти сообщения, щекотали женское самолюбие. Она перечитывала их раз за разом, однажды почувствовала напряжение внизу живота, ноющее и зовущее. Это случилось после фразы на экранчике пейджера: «Скучаю весь». Напряжение символизировало появившийся интерес к профессору как к мужчине. Ирина начала догадываться, что по возвращении придет пора отвечать. «Готова ли я?» Тело реагирует сигналом готовности. Червячок сомнения гложет в области сердца. Когда он ерзает, девушка точно знает о
-75-
месторасположении души. Очень мало внимания в этих терзаниях уделялось Максу. Тем более, что нечто странное в его поведении обнаруживалось после случая в бане. Заискивающие интонации Воронинская объясняла испугом молодого человека близостью ожога с причинным местом.
Голубев раздумывал: уж не предупреждение ли это за левацкий шаг в сторону Зонтиковой. Максим достаточно твердо решил сторониться ситуаций, где они могли бы остаться одни, дабы не доводить дело до объяснений с Маринкой, тем более до искушения плотским интересом. Развязки ждали все: и Ирина со своими «месячными», которые хоть как должны закончиться, и Марина, наблюдающая явное заживление кожи на руке Голубева, и Макс, расколовшийся на две части и от этого ставший половинчатым. Вся тройка пребывала в состоянии грогги, один шаг способен был изменить многое, потянуть ниточку и завертеть клубок. Поскольку никто не знал, какой шаг должен быть верным, реальностью становился целый прыжок-поступок, откровенно в сторону. До абсурда дикий, непредсказуемый. Не рассчитанный на хороший конец, а выстраданный необходимостью начала. Прыгнула Зонтикова.
Как по сценарию, героиня снова пошла в баню. На этот раз в качестве вожатой, надзирающей за помывочным процессом старших отрядов. Голубев не мог сопровождать свой первый отряд, поэтому Маринка следила за мальчиками.
Многие беды в педагогике происходят от недостатка мужчин. Заходит ли дежурный учитель женского пола в туалет на перемене с целью выявления курильщиков-подростков, отправляют ли женщину вместе с будущими кавалерами мыться в одно отделение, – все едино, от недостатка. Могли попросить Соколова, но он уехал в город по какой-то надобности. Да и на всех одного физрука мало. Щекотливые ситуации возникают сплошь и рядом помимо бани.
За неделю до описываемых событий двенадцатилетние пацаны во время тихого часа демонстрировали воспитательнице свои обнаженные телеса, принимали под одеялом вычурные позы и чередовали хихиканье с характерными стонами. Молодая воспитательница вначале включилась в игру, шутила, демократически комментировала происходящее. Затем мягко сделала замечание одному из позеров: «Стыдно, когда видно». На что мальчик ответил: «Вижу-вижу твой пушок через дырявый лопушок». Вся в слезах женщина долго успокаивалась у подруги в соседнем корпусе, а потом сама же боялась показаться на глаза обидчикам.
-76-
Подопечные Зонтиковой были на два года старше, чем те, которые «лопушок разглядели». Маринка пресекала хулиганство и нестандартные выходки со стороны подростков. Откровенный купальник у надзирательницы привлекал внимание озабоченных воспитанников, но и самые развитые взаимно обратили на себя внимание Зонтиковой. Она то и дело поглядывала на Олега, явно опережавшего сверстников в физическом развитии. Помывочная кампания в этот день заканчивалась. Маринка попросила остаться акселерата для уборки помещения: сложить тазы, смыть остатки мыльной пены. Когда формальная часть была выполнена, вожатая обратилась к подростку.
- Слушай, Олег, а ведь ты голову плохо вымыл, некачественно. Что я потом родителям скажу, если вши заведутся?
- Не заведутся. Нормально помыл, – буркнул мальчишка, пока не понимая, к чему клонит Марина.
- Нет, голубчик, давай я тебе помогу, заново будем. Ты парень видный, волосы красивые – надо, чтобы они объемные были и пушистые. Вместо твоего дурацкого мыла я шампунь дам.
Вожатая стояла близко, почти полностью раздетая. Для Олега в данный момент ничего совершеннее и эффектнее не существовало в природе. Отказаться от любого предложения, исходящего от женщины воплощения, подросток не мог. Все еще не понимая, что его ждет, Олег начал наливать воду в таз. Зонтикова пошла за шампунем в раздевалку, заодно разогнала припозднившихся и закрыла дверь.
Мальчишка сидел на лавке и ждал. Марина, вылив пенообразующую жидкость на ладонь, принялась растирать по голове. Мягкие и нежные пальцы гладили волосы паренька, массируя кожу. Как ни сдерживал себя Олег, член предательски напрягся и торчал под плавками. Зонтикова как будто не замечала эрекцию. Пеной покрывала шею и плечи мальчишки, который сидел с закрытыми глазами и молчал.
- Теперь будем смывать. Сиди, я окачу сама тебя. – Вожатая взяла таз и вылила воду на огорошенную голову. – Набирай снова да погорячее.
Олег поднялся со скамейки и бугор спереди на плавках смотрелся, как гора. Маринка откровенно уставилась на него:
- А петушок мыл?
Парень отрицательно покачал головой, говорить не мог.
- Тогда давай, приступай, – похоже, это была не шутка.
Он напустил мыла на ладонь и, засунув руку в плавки, начал наяривать мылом набухшее хозяйство, повернувшись спиной к вожатой. Зонтикова пресекла такое мытье:
- Э-э, нет. Так не годиться. Тебе и здесь придется помогать.
-77-
Она спокойно сняла с Олега, находящегося в ступоре, плавки и затем, о боже, ладошкой принялась поглаживать ствол и яички.
- Он у тебя в деле когда-нибудь был?
Мальчик снова мотнул головой по сторонам.
- Ну, сам, наверное, пробовал кончить? – Зонтикова завелась.
- Нет, – буквально выдавил школьник.
- Ох, ты, батюшки. Бедненький Олежка. Для кого такую красоту бережешь?
- Ни для кого.
- Вот вырастешь, отбоя от девок не будет. К тебе тогда не подступиться, я уже состарюсь к тому сроку, даже не посмотришь на меня.
- Посмотрю, ты красивая, – парень задыхался от возбуждения.
Зонтикова продолжала гладить член, но без рвения, чтобы мальчишка не кончил раньше времени:
- А, если красивая, давай сейчас из тебя мужика сделаем?
- Как это?
- Ложись на лавку и не бойся, я все сама. Да на спину ложись, иначе как я твоего горбунка оседлаю?
Маринка смыла из тазика небольшой струей мыло. Сняла купальник с себя, несколько раз провела пальцем по клитору. Олег ошалело наблюдал за действиями вожатой. Зонтикова добилась увлажнения влагалища, взобралась на лавку, приподнявшись на коленях, ввела член. Наклонившись, длинно поцеловала в губы и попыталась двигаться. Ширина лавки доставляла неудобства, поэтому Маринка быстро прекратила фрикции со словами:
- Давай по-другому попробуем.
Посадила парня, забралась на колени к нему, повернувшись спиной, снова ввела пенис. Подросток ухватился за грудь и начал дергаться, насколько позволяла загруженность женским телом. Через несколько секунд он сжал грудь сильнее и, стиснув зубы, завершил действо.
Зонтикова посидела некоторое время на продолжающем стоять члене, слезла, поняв, что самой ловить нечего:
– Вот и все, теперь ты мужик. В следующий раз, когда кончать будешь, можешь не сдерживаться, кричи во весь опор. В этот момент не стыдно кричать, в такой момент можно все: стонать, царапаться.
- А следующий раз будет? – Олег зацепился за перспективу.
Маринка ухмыльнулась и стала подмываться:
- Смотря, как поведешь себя. Тебе четырнадцать уже есть?
- Да, в апреле исполнилось.
- Значит, можешь жениться. Возьмешь меня в жены, Олежка?
Вожатая подбоченилась и игриво глянула на паренька.
-78-
- Возьму! – ставший мужчиной вчерашний подросток не колебался и не раздумывал.
Зонтикова засмеялась:
- Молодец, настоящий джентльмен.
Чмокнула в щеку партнера:
- Иди, одевайся и шагай в корпус. Да смотри, не проболтайся, а то родители обоим нам всыплют за акт преждевременного взросления.
Вот, собственно, и все. Оздоровительный лагерь – это школа жизни, нередко превращающаяся в школу половой жизни.
Читатель, вероятно, всячески осудил Зонтикову, а заодно и Олега Луценко. Вожатую – за совращение малолетнего или недостаточнолетнего, а за что казнить паренька? Эпизод для анализа и последующего негативного отношения простой. Налицо существенная разница в возрасте, использование более высокого положения. Если бы вожатым был мужчина, акт спокойно потянул бы на изнасилование. Отбросив юридическую сторону в сторону, оценив происшедшее без сослагательного наклонения, все равно читатель вправе высказать Зонтиковой презрительное «фи» за то, что стартовая эякуляция у подростка произошла при совокуплении. Обманчивая внешность Олега, как большого и созревшего, обогнала его настоящее половое развитие. Маринка забежала вперед паровоза. Временные рамки книги не позволяют проследить судьбу Луценко в интимном аспекте, поэтому доверяю читателю самому домыслить и предположить. Хотя прогнозы – дело неблагодарное. Мы сколько угодно будем гадать, как пройдет жизненную дистанцию Олег, как финиширует и где, но начало оказалось фальш-стартом.
Гораздо сложнее оценить другой случай, состоявшийся за три месяца до этого с двенадцатилетними ребятами. Городская жизнь насыщена ежедневными событиями помимо школы.
Виталик сидел вечером дома, переключал пультом каналы «ящика». Раздался звонок в дверь, мать с кухни крикнула, чтобы открыл сам. Часы показывали начало восьмого, на пороге стоял дружбан по классу и двору Валерка. Товарищ вызвал Виталика на лестничную площадку и шепотом сообщил, что в соседнем подъезде Ленка «дает». Сразу обозначим: девочка старше на один год, стало быть, ей – тринадцать. Мать попросила Виталика вернуться к девяти с гулянки, попутно выяснила, сделаны ли уроки.
Странное дело, как только родители слышат, что уроки сделаны, наступает умиротворение в их мозгах, как будто самое главное – исполнение школьного задания. Отсутствие двоек, присутствие четверок и пятерок – четкие критерии «правильного» воспитания.
-79-
Захватили третьего, имя которого упоминать не будем, так как он стоял на «шухере» и в совокуплении не участвовал. Виталик и Валерка с трудом совершили «это». Половой акт носил формальный характер, до оргазма у обоих дело не дошло. Придерживали за руки Ленку, чтобы не упала с подоконника. Между этажами рисковали нарваться на спускающегося любого жителя. Все, что могло помешать «снизу», контролировал третий, без имени. Лифт в подъезде не работал, граждане предпочитали лишний раз не выходить из квартиры. Сам акт занял мало времени, гораздо дольше шло обсуждение и обмен впечатлениями. В двадцать один час Виталик сидел дома. Единственной странностью после возвращения сына домой являлась готовность смотреть программу «Время». Да и то вскоре удалился в комнату собирать рюкзак для завтрашних занятий. Однако на следующий день собранные учебники и тетрадки не понадобились.
Ленка страдала дебильностью, умственной отсталостью первой степени. Все ее братья и сестры, коих насчитывалось четверо, также состояли на учете как олигофрены. Конечно, родители Елены соответствовали уровню ума дочери: откуда было взяться детям-дебилам, как ни от таких же предков? Довольная оказанным вниманием со стороны мальчишек, девочка заявила дома гордо:
- Мама, а меня только что трахнули.
- Значит, дочка, тебя изнасиловали, – сделала заключение «умудренная» мать. – Будем писать заявление в милицию.
Назавтра всех троих (досталось и безымянному пареньку, стоявшему на «шухере») сняли с уроков и – закрутилось. Детская комната милиции, отчисление из школы, комиссия по делам несовершеннолетних, реальная угроза колонии. Отбили их от места лишения свободы с трудом, но, похоже, отбили и желание заниматься сексом. Во всяком случае, на значительное время. Теперь каждый из них десять раз подумает, прежде чем произведет имиссию члена. В самом факте «подумать» ничего страшного нет, лишний раз не помешает оценить: с кем, когда, в каком месте и т.д. Но чрезмерные размышления иногда приводят к отказу эрекции в самый ответственный момент. Тут либо – думать, либо – совершать. Путешествуя по закоулкам обстоятельности и самокопания, мужчина способен забрести в тупик. Лабиринты мозга сложны. Чем сильнее хочешь выйти, тем больше запутываешься. Напротив, стереотип самца подразумевает поведение «напролом». Сломать стену, а не выйти из затейливой головоломки. Ум и сила находятся на разных чашках весов. Уравновесить бы их?! А еще! Его величество – случай или череда случайностей. Когда череда, начинаешь смотреть в небо, подозревать закономерность происходящего. Сразу думается о предупреждении, о том, что расставлены фишки по чьей- то воле с умыслом. Не обратил внимания на сигнал, проигнорировал – получи наказание,
-80-
размер которого зависит от величины содеянного, а форма – тем более.
Автор пустился в очередное отступление, конечно, не случайно. Было бы проще и понятнее излагать только события, только хронологию фактов, но удержаться в стороне от размышлизмов тягостно. Они дают пищу пишущему ощутить превосходство над читателем. «Я уже знаю, что будет дальше, а вы – нет». Как в ресторане выдерживают клиента, дабы любая еда показалась вкусной, так и сейчас. Потянули время, но постарались не затянуть.
Возвращаемся в лагерь, где Зонтикова совершила прыжок в сторону подростка Луценко, где Воронинская ритмично получает сообщения от Борщева, где Голубев застыл в неуверенности, где физрук Соколов уехал по своей надобности в город и … не вернулся.
Не надо бояться и думать на самое страшное. Сергей жив. Он заболел. Причем, вполне излечимым недугом. С точки зрения современной медицины – пустячок. Сто лет назад трудно было спастись от сифилиса, практически невозможно. Человек медленно гнил изнутри и снаружи. Сейчас не так, сейчас не гниет, но одно осталось общим со стародавними временами. Отношение окружающих к самому слову: сифилис. Представляете, какая началась бы паника в лагере, если бы все узнали о болезни физрука. Чикабидзе уехала лечиться тихо и сразу. Замену нашли мгновенно. Кроме нее ни у кого из преподавательского состава и обслуживающего персонала кресты выявлены не были. Это, кстати, подтверждало лагерную верность Соколова. Лихорадочно обследовалась первая смена, кого уже удалось отыскать в летнем отпускном безмятежье. Официальная версия – гепатит. «Вроде и не желтый был Сергей?» – самый популярный вопрос-недоумение. Тут же распространили слух о форме гепатита С без изменения цвета кожных покровов. Администрация боялась проявления на свет истинной причины болезни Соколова, боялась гораздо больше самого виновника. В случае положительной реакции Вассермана еще у кого-нибудь, кроме Чикабидзе, на лагере можно было ставить три больших жирных креста.
(продолжение следует)