-16-
МЕСТО: Советский Союз ВРЕМЯ: Середина 70-х
Иван приехал в Евпаторию второй раз. Впервые он посетил южный город с родителями между первым и вторым классами. Из той поездки в памяти остались: самодельный тент из простыни на пляже, хозяйская собака и всеобщий понос. Диарея тогда захватила семью Борщевых на сутки. Целый день все трое по очереди бегали в туалет во дворе. Переваренная выходящая вишня парализовала доступность туалета для остальных жителей дома. Это был единственный день, когда семья пропустила визит на пляж. В остальные распорядок отдыха выдерживался строго. С утра занималось место на песке, на четыре воткнутые палки натягивалась простыня, и объект тщательно охранялся. О том, чтобы пойти купаться всей семье одновременно, не могло быть и речи. Рисковали остаться без вещей.
С тех пор численность людей на квадратный метр пляжа не изменилась, а с учетом роста населения, наверное, даже повысилась. На этот раз Иван приехал в Евпаторию сразу после окончания института без родителей, но с приятелем. Жили в отдельно стоящем домике, где помещались две кровати. Вокруг домика располагался сад. Приятеля звали Александр Фуняев.
Саня также закончил ВУЗ, только другой, и являлся соседом по лестничной площадке семьи Борщевых. Его доминирующим, почти маниакальным, было желание изменить фамилию. Высказывания отца, что «не фамилия красит человека», что «дед в гражданскую не стеснялся, когда беляков рубал», скорее злили, чем успокаивали. В общении с противоположным полом Александр не отличался удалью, был под стать Ивану. Не исключено, что на этом они и сошлись. Зато брился Фуняев ежедневно. К вечеру растительность на лице выглядела так, как будто с утра ее не трогали.
«Получается, что в одном человеке сочетаются интенсивный рост бороды и игнорирование со стороны женского пола. В чем же тогда причина?» – размышления пугали Ивана, ответов не находилось. Вопросы все те же, только звучали как-то по-другому, но очень близко: «Кто виноват?» и «Что делать?» Частично разрешению второго вопроса помог случай.
Саня и Ваня загорали на пляже. Наплевав на все заповеди родителей, юноши пошли купаться одномоментно. Спустя время в районе того места, где располагались их лежаки, раздался людской шум. Неизвестный молодой человек куда-то побежал. Вернувшиеся из моря приятели узнали о попытке похищения их вещей. Предотвратили кражу две девушки, загоравшие неподалёку. Двоюродные сестры Валерия и Татьяна с утра обратили внимание
-17-
на скучающую парочку наших героев. Когда подошедший незнакомец спокойно хотел взять сумку, принадлежащую не ему, Валерия спросила:
- А вы уверены, что берете свою вещь? – И поднялась на всякий случай.
Этого было достаточно. Окружающие повернулись в сторону вора, тот бросил добычу и убежал.
Валерия приехала в гости к тетке. Татьяна – дочь тетки и, одновременно, двоюродная сестра Лере. Спасенная сумка принадлежала Ивану, поэтому он в большей степени активизировался в благодарностях. Познакомившись, юноши пригласили сестер в кафе, а затем все вместе отправились в кинотеатр. С самого начала Иван больше ухаживал за Валерией, выглядело это естественно, так как она была главной спасительницей его сумки. Александр пытался оказывать знаки внимания Татьяне, но та по неизвестной причине держала дистанцию, хотя за компанию угощалась весело.
Валерия по возрасту уступала Ивану, но по сексуальному опыту превосходила значительно. В темноте кинотеатра девушка взяла нерешительного соседа за руку и прижалась к нему. Другая парочка смотрела индийское действо на экране. Поглаживая мужскую ладонь и перебирая пальцы, ростовчанка вдвойне неожиданно для Ивана переместила руку юноши себе на колено. И без того возбужденный, он впервые в жизни ощутил теплую кожу женщины. Сомнения окончательно оставили Ивана, когда рука, продвигавшаяся по бедру, не встретила никаких препятствий. Валерия, похоже, уже тоже не видела фильма, дышала часто и прерывисто. Трусы ее взмокли, и эта влажность липла к подушечкам пальцев.
- У тебя подруга есть? – вопрос был задан так близко, что губы Валерии коснулись уха.
- Нет, – с трудом прохрипел Иван.
Кровь отчаянно пульсировала в голове: «И не было никогда, и не было никогда, и не было…»
После сеанса выходили, взявшись за руки. Сашка Фуняев с интересом посматривал на приятеля и на его подружку. Татьяна настроилась идти домой и предложила Александру проводить ее.
- А мы еще погуляем. Посмотрю, где мальчики живут. Приглашаешь меня в гости? – Валерия заглянула в глаза Ивану.
Тот молча кивнул. Кровь продолжала пульсировать: «и не было никогда…». Пока шли, несколько раз останавливались. Целовались долго. Девушка поднималась на цыпочки, дотягивалась до губ и тесно прижималась животом. От такого соприкосновения можно было взорваться.
Иван вспомнил, что хозяйка повесила на наружную стену основного дома длинное узкое зеркало для обозрения всех входящих. Рассказывали, что сама
-18-
она могла лежать на кровати и через окно в отражении зеркала видеть припозднившихся постояльцев. Главной задачей хозяйки являлась недопустимость чужаков, способных проникнуть с развратными целями. Поэтому, как только пересекли створ калитки, сразу, пригнувшись, двинулись вдоль забора. По периметру обошли весь яблочно-вишневый сад и миновали, таким образом, злополучное зеркало. Другие «отдыхающие» давно спали. На общем уличном столе стояла неубранная посуда.
Парочка прошмыгнула в домик. Свет не включали. Иван исполнял роль ведомого. Собирался сказать, что до сих пор женщины у него не было, но так и не решился, смолчал. Валерия, может, и сама догадалась, все время направляла руки Ивана, и не только руки. Сильно застонала дважды. В начале соития и потом, когда почувствовала разливающееся тепло внутри себя. Она впилась пальцами в ягодицы партнера, ногтями оставляя следы. Боли не чувствовалось. Движения Ивана были сумбурными, слишком быстрыми. Ощущения во время фрикций отличались от подобных мануальных при занятиях сексом в одиночку.
Голова оставалась странно рассудочной: «Неужели свершилось? Теперь и умереть не страшно». Тут же испугался собственной мысли и переиначил: «Вот теперь жизнь только начинается!» Завершение подкралось быстро. Недостаточная яркость слегка разочаровала, но удовлетворение от самого факта свершившегося покрывало все физиологические издержки. Иван лежал тихо и почему-то вспомнил про Саньку: «Интересно, где он сейчас?»
Александр Фуняев примостился на старой кушетке под яблонями и пытался уснуть. Полчаса назад он подошел к домику, услышал стоны Валерии и устроился на ночлег на свежем воздухе. Втайне надеялся, что скоро пустят на законную кровать. Памятуя о мужском братстве, на всякий случай настроился на длительные спартанские условия. Парочка освободила комнату еще часа через полтора.
Вышедший первым, Иван увидел Саню и подошел к кушетке:
- Эй, бездомный юноша, можете возвращаться на свое место. Я провожу даму и скоро приду.
Борщев выглядел изменившимся, вел себя уверенно, даже несколько развязно. Не прячась, провел Валерию мимо зеркала. Впрочем, хозяйка вряд ли не спала в два часа ночи. Александру не терпелось узнать, как все было, как вообще ЭТО бывает. Расспросы пришлось отложить до утра.
Спали долго. Проснувшийся первым Сашка растолкал соседа:
- Ну что, Дон Жуан, вставай, под окнами замка выстроилась очередь из женщин, трепещущих от вожделения. По Крыму расползлись слухи, будто Евпаторию посетил сексуальный маньяк. Или подтвердите, или развейте их.
- Врут завистники. – Иван потянулся. – Две палки не показатель маньячества, а
-19-
обычный результат студента, глотнувшего немного морского воздуха.
До сей поры приятели не делились своим опытом, не разговаривали откровенно на тему достижений. Оба скрывали девственность, но все изменилось наступившим утром.
Александр признался в своем невезении:
- Слушай, если честно, у меня ведь ни разу ничего такого с девушками не было. Поцелуи всякие, прижимания в подъезде, да и то немного. Я, когда ночью к двери подошел, у вас такое доносилось, что мой орган вспух мгновенно.
- Как думаешь, кто-нибудь еще слышал? – Иван беспокоился, но не слишком.
- Не знаю, вряд ли. Поздно уже было, но кричала она – будь здоров. Особенно второй раз. Не томи, расскажи.
Но вместо рассказа, приятель повернулся на кровати и показал красные параллельные полоски от ногтей на пояснице. Следы уходили под трусы. Санька завистливо охнул. Это был случай, подтверждавший, что шрамы украшают мужчину. Иван не стал делиться впечатлениями о постигшей недостаточной яркости ощущений. Он уже раньше испытывал сущность феномена: если какое-нибудь событие давно и сильно ждешь, то, дождавшись, можешь разочароваться.
Привычка прошлого самоудовлетворения закрепила определенный стереотип: не надо думать о партнерше, только о себе любимом. Фантазии не ограничены. Рамки реальности не сдерживают, а рука богаче в диапазоне движений, чем тело. Чем два тела, пытающихся организовать гармонию. Секс в одиночку доступнее, но проще – не значит интереснее. Сложнее думать и чувствовать за двоих. Не просто отдавать в надежде, что это вернется, преумноженное многократно. Получишь радость сам, если научился дарить ее. Дарить – значит любить. В большинстве случаев для гармонии нужно время. Рассчитывать на счастье с первой попытки может наивный человек или везунчик.
Двадцатитрехлетний Иван не слышал рассуждения автора. Он находился в возрасте, когда сам не задумываешься ни о чем подобном. Способности к качественному анализу приходят позже, если вообще приходят. Борщев был горд настоящим. Оно вырисовывало ему мужские перспективы. Рядом на песке валялся тихо завидующий Александр. Вечером – проводы Валерии, к сожалению, уезжающей в свой Ростов-на-Дону. Впрочем, сожаления Иван чувствовал немного. Он был очень благодарен девушке за свершившееся, но по-настоящему Валерия не привлекала. Провожать пришел с Санькой и цветами. На перроне картинно расцеловались. Фуняев суетился рядом и просил: «А меня? Забыли, все забыли». Затем обменялись адресами. На всякий случай.
Засыпая, Иван думал и о предстоящей аспирантуре, и о Валерии, и о
-20-
новенькой отдыхающей женщине. Развеяв дремоту, его разбудил голос Александра:
- Что-то не спится. Вроде поздно, а никак не получается.
- А ты поонанируй, сразу уснешь, – отмахнулся-пошутил Борщев и через пару минут перестал слышать, воспользовался ли советом друг?
МЕСТО: Россия ВРЕМЯ: Конец 20-го века
Макс говорил красиво, доказывая свое право на хорошую оценку. Он не знал, что профессор не слушает, что профессор давно, несколько месяцев назад, поставил уже ему оценку. Для себя в голове Иван Ильич все решил. Юноша был обречен. Это ведь пустяк для опытного преподавателя: задать несколько вопросов, на которые Макс не мог знать ответа. А потом добить контрольным:
- Ну что же, молодой человек, придется вам пересдать. Готовьтесь, как следует, и тогда все получится.
Иван Ильич протянул зачетку. Студент так и не понял, как это произошло и почему?
Спустя несколько часов после унижения Макса странная пара сидела на концерте популярного барда. Внешне мужчина и девушка могли сойти за отца и дочь. Но в том-то и заключалась странность, что всякий, взглянувший на них, понимал – это не родственники. Это те, про которых говорят: неравный брак. До женитьбы, естественно, было далеко. Возможно, даже недосягаемо. Иван Ильич не думал – не загадывал, Ирина тем более. Во время концерта говорили мало. Мужчина про себя впервые в жизни обратил внимание на то, что зрители, аплодируя, дружно и синхронно попадают в ритм. Никто не задает данный темп, а люди всегда делают подобное гармонично. Иван Ильич понял, что частота хлопков совпадает с обычной среднестатистической частотой фрикций. Получается массовый половой акт с врожденной программой ритма. Давным-давно, еще, будучи студентом, он читал про цыплят, автоматически клюющих все, что напоминает зернышки. Маленькой птичке не надо проходить обучение. Видит точечный объект, раз – и клюнула рефлекторно. Иван Ильич попытался вспомнить название этого явления, но не получилось. Ирина темпераментно аплодировала певцу, возраст которого примерно совпадал с возрастом ее спутника.
Обратно шли медленно, обходя достопримечательности города. Навстречу дважды попадались студенты, которые здоровались с профессором и с
-21-
любопытством оглядывали Воронинскую. Одна пара стала тут же шушукаться.
- Ну, все, завтра весь университет будет знать про нас, – Ирина произнесла с небольшим сарказмом.
- А вы стесняетесь? – Иван Ильич не перешел еще на «ты».
- Да нет. Просто разные слухи ходят про вас. Некоторые даже говорят, будто Борщев гей.
- А что, похож? – мужчина развеселился и попытался задать вопрос манерно, высоким голосом.
Ирина засмеялась:
- Не получилось. Внешне, конечно, не похож, но вы уже не мальчик, не урод, не дурак, а ходите холостяком. Люди додумаются до чего угодно.
- Был я женат, у меня и ребенок есть. Школу сейчас заканчивает. Далеко, правда, отсюда, на Урале. Не видел его много лет. – Иван Ильич остановился и стал смотреть на реку.
- Почему вы разошлись? – Воронинская почувствовала момент и решила узнать все по максимуму.
- В разводе не было ничего необычного, скорее в женитьбе. История длинная, интересная, интимная. Хотите послушать интимную историю? – Мужчина повернулся, чтобы оценить искренность спутницы.
- Очень хочу, не все нам, студентам, перед преподавателем высказываться, пусть хотя бы иногда будет наоборот. Только у меня предложение, раз уж мы до сокровенного добрались, может, вы меня на «ты» будете называть?
- Хорошо. Согласен, Ира, пойдём тогда присядем, – и они направились в летнее кафе.
Далее Иван Ильич поведал историю своей женитьбы, а читатель сможет узнать ее со всеми подробностями, утаенными от Ирины Воронинской.
МЕСТО: Советский Союз ВРЕМЯ: Середина 80-х
После смерти Ольги Степановны Илья Сергеевич закис. Он страдал от отсутствия руководства. При ее жизни давление со стороны женщины казалось обременяющим. А теперь Борщев-старший растерялся: «Даже изменять не научился». Илья Сергеевич автоматически ходил на работу, без интереса выслушивал сына и по привычке читал газеты, хотя скрываться было не от кого. Осенью съездил по путевке профкома в Ессентуки. Вернулся такой же грустный и пожаловался на кровь, которая была замечена и на туалетной бумаге, и в
-22-
унитазе. Обследования показали, что речь идет о раке прямой кишки.
- Необходима операция, а ваш отец не соглашается. Я объяснил, что кишку придется выводить внизу живота. Сложно конечно, уход потребуется значительный, привыкание к мешочку, к роли инвалида, но зато будет жить. А так – пятьдесят на пятьдесят. Метастазы могут проявиться в любой момент, – доктор предельно четко обрисовал перспективу.
Иван задал мучающий вопрос:
- Причину медицина знает?
- Определенную причину я вам назвать не берусь. Даже использование газеты в качестве туалетной бумаги могло сыграть зловещую роль. Микрочастицы свинца, постоянно попадая на слизистую, обладают канцерогенными свойствами. Стресс сбрасывать со счетов тоже нельзя, как мощный, как мощный детонатор для дремлющей опухоли. Поговорите с отцом, постарайтесь убедить его в необходимости операции, – онколог протянул руку. За дверью ждали приема десятки мужчин и женщин.
Илья Сергеевич молча выслушал все доводы, обещал исправно ходить на облучение и химиотерапию, но от операции отказался. Продержался около одного года. По весне стало ясно, что болезнь победит. Иван работал до поры, пока отец не перестал обслуживать себя. Взял отпуск и стирал белье с утра до вечера. Уходил Илья Сергеевич тихо, без наркотиков. За три дня до смерти невнятно несколько раз произнес: «Похороните рядом с Олей». Когда убедился, что его поняли, кивнул головой и снова погрузился в полусознательное состояние. Реагировал на действия и слова сына слабо и редко.
Пришедший из магазина Иван Ильич сначала зашел на балкон проверить, высохло ли белье, затем в комнату. Позвонил по телефону «03» и спросил:
- У меня отец умер. Что делать?
Год пролетел незаметно, в работе. Не вылезал из архива. Про очередной отпуск вспомнил из-за неприятного обстоятельства. Впервые ощутил давление за грудиной. Боль испугала, заставила обратиться к врачу. Обследование показало, что в тридцать три года Иван Ильич стал обладателем ишемической болезни сердца. При выписке доктор поговорил что-то про молодеющие инфаркты, посоветовал обязательно отдохнуть.
- В горы можно? – спросил Борщев.
- В горы…, – кардиолог мечтательно ушел в себя. – Валяйте, высоко не забирайтесь, без фанатизма. Страшного у вас пока ничего нет, но слово «нитроглицерин» придется запомнить и иметь его при себе придется, на всякий
-23-
случай.
Иван Ильич не стал искать попутчиков, обратился в туристическое бюро и получил путевку. Маршрут имел номер – сорок три. Программа предусматривала покорение ледников, экскурсии по Кавказскому заповеднику и в завершении – несколько дней у моря в городе Сухуми.
Компания подобралась славная. Все время что-то пели. Гитарист Андрюха покорял девушек и женщин широким диапазоном вокальных возможностей. Они жались к нему открыто, ссорились друг с другом. В общем, жизнь закипела с первого дня, с первого аккорда. По маршруту шли группы одна за другой из разных городов. Сходились на день-два в Теберде, Домбае и снова расходились, догоняя предыдущую на новом месте, иногда за перевалом.
Ивана Ильича выбрали старостой. Он чувствовал себя превосходно, подошел к должности ответственно, не формально. Участвовал во всех культурно-массовых мероприятиях. С Андрюхой взялись организовывать концерт в клубе для местного населения. Гвоздем программы стала песня. Со сцены исполнялся «Мочалкин вальс». Гитара и баян заходились в экстазе. Гремучая смесь из двух параллельно существующих мелодий обрушилась на горцев. Андрюха выдавал написанные накануне слова:
Под ванной лежала мочалка,
Такая простая мочалка.
Молчала простая мочалка.
Хотелось ей поговорить.
А в мыльнице мыло скучало,
Такое дешевое мыло,
Ну, просто семейное мыло,
Семейное, но без семьи.
Пришел дядя Вася сантехник,
Веселый такой дядя Вася,
К тому же он был очень грязный,
Сантехник с тяжелой судьбой.
Он взял в одну руку мочалку,
В другую - дешевое мыло
И молча поставил их в пару.-
Вот так получается вальс.
-24-
В конце песни запустили в зал Лепехину, юную особу, сочетавшую невинную внешность и оголтелую наглость. Она ходила с шапкой между рядами и просила подать, кто сколько сможет. Концерт закончился грандиозной пьянкой по инициативе горцев. Был нарушен не только «сухой закон», но и покой единственной в округе лошади. По очереди одевали бурку, папаху и кинжал, взбирались на «скакуна» и ждали крика от хозяина-дрессировщика. Лошадь, услышав заветное слово, поднималась на дыбы, и счастливого наездника фотографировали. Неизвестно, чем бы закончилось мероприятие по укреплению дружбы между народами, если бы не милиционер. Местные сами потом удивлялись, откуда он взялся. Представитель власти выпил, закусил сыром и предложил разойтись.
Замыкая вереницу туристов, Иван Ильич, который день обращал внимание на отсутствие похмельного синдрома в горах. Не только у себя, но и у одногруппников, бойко двигавшихся на очередную базу.
«Переселиться, бы сюда жить. Что меня держит дома? Ничего. Только что я умею делать? Ничего. Кому нужен со своей историей?» Борщев уловил интересное сочетание: «своя история». «Получается «моя история» никому не нужна. Наука ради науки. Вечностью должно веять от изучения прошлого, как от этих гор. А от истории не веет, а воняет».
Туристы подходили к одиноко стоящему двухэтажному каменному зданию. Это был опорный пункт перед восхождением на гору Эпчик. Восхождение – громкое слово. Высота всего-навсего три тысячи метров. Но для неподготовленных «матрасников» достаточно, чтобы почувствовать прилив эндорфинов в кровь и последующую гордость. База существовала автономно. Каждая приходившая группа обслуживала себя сама. Вода – в реке. Электричество вырабатывал генератор строго до десяти вечера. Данное правило сыграло судьбоносную роль для Ивана Ильича.
Сидели в одной из комнат, обсуждали прошедший концерт. Андрюха опять блистал, на этот раз про современную принцессу, улетавшую из советского аэропорта и решившую выпить «на посошок». Дальше – известная байка про выключенный внезапно свет, про половой акт, совершенный неизвестным в темноте с принцессой, и про то, что в словаре советники высочайшей особы обнаружили значение слова «посох» – палка в дорогу.
Никто не смотрел на часы. Ровно в десять электричество вырубили. Здание до утра погрузилось в кромешную тьму. Убирать кружки, бутылки и снедь даже не пытались. На ощупь, хихикая, расходились по комнатам. Иван Ильич находился в своей, поэтому ждал, пока народ выберется. В создавшихся обстоятельствах последующее событие сначала выглядело как шутка, как продолжение истории
-25-
«про посошок».
Чья-то рука спокойно легла на причинное место Борщева, стала методично расстегивать мужчине брюки. Чьи-то губы, слава богу, женские, нашли губы партнера и пытались захватить язык. Главным возбуждающим фактором выступала неизвестность. «Кто бы это мог быть?» – Иван Ильич терялся в догадках. Отчетливый сладкий запах агрессивно возбуждал. Губы партнерши прильнули к вздыбившемуся члену и, похоже, решали вполне конкретную и очень приятную задачу.
Андрюха подгонял товарищей по заточению. В коридоре народ вспомнил про туалет, находящийся вне здания. Двинулись, натыкаясь друг на друга, к выходу.
К смеси ощущений от необычной ситуации добавились умелые действия незнакомки. Иван Ильич даже застонал, так ему было хорошо. Поразительная яркость оргазма заставила задрожать стоящего мужчину. Благодарность и вина одновременно выплеснулись наружу. Произнесенного слова «спасибо» казалось мало. Удерживать женщину было лишним, и Борщев присел на кровать с расстегнутыми брюками, приходя в себя. Сладкий запах исчез, растворился в темноте комнаты.
Утром за завтраком Иван Ильич вычислял незнакомку, но никто поведением не выдавал себя. Потом долго шли в гору. Резкий перепад высот на пути к перевалу вызвал трудности с дыханием. Сердце готово было выскочить из груди. Турист Борщев волновался. Хотя нитроглицерин носил с собой, но в таком отдалении от цивилизации таблетки могли не выручить.
Волнение исчезло, когда поднялись на вершину, и открылся фантастический вид на Эльбрус. Гигант в белоснежной шапке стоял рядом и откровенно завораживал. Притягивал к себе, словно магнит. Усталость забылась, захотелось бежать по другому склону навстречу горе. Все понимали, что близость обманчива. Чтобы преодолеть расстояние до Эльбруса, вероятно, понадобилось бы несколько дней. Но рациональное в разуме в такие минуты не срабатывало. Люди стояли завороженные, увиденное гипнотизировало. Уже после, идя обратно, вспомнили, что даже никто не сфотографировался. Для Ивана Ильича зрелище горы на какое-то время затмило мысли о вчерашнем происшествии в комнате.
Воспоминания возвращались. Выяснить, кто это мог быть, Борщев собирался во что бы то ни стало. Но как раскрыть тайну незнакомки?
Минула еще неделя, пока случай не помог. Проходящие дни были насыщены событиями и впечатлениями. Главным являлся проход через Клухорский перевал. Физическая усталость от подъема с рюкзаком сменилась восторгом от зеленых озер посреди снежника. Шли в шортах. Странное ощущение зимы под
-26-
ногами и лета сверху на протяжении нескольких часов вносило радость в ряды туристов. Катались на полиэтиленовых пакетах, забывая про высоту, про скрытые расщелины. Инструктор вынужден был прикрикнуть на расшалившихся подопечных. Затем пили прямо из водопадов, стоя под ними, запрокинув голову. Одежда высыхала моментально. Попавшийся на пути осел мирно стоял в долине и что-то жевал. Животное ошалело от бросившихся к нему людей. Вторично ошалело от предложенного количества хлеба.
К приюту подходили под вечер с песнями. Андрюха, тащивший кроме рюкзака гитару, был встречен как национальный герой. Два дня его видели мало. Появлялся в основном ночевать. Чередовал дегустацию вина и чачи. К исходу вторых суток охрип, но местное население не отпускало все равно, угощая от кавказской души.
Обладательница сладких губ дала о себе знать уже в Сухуми. Турпоход завершился, оставалось три дня на берегу моря. Валяние на пляже, танцы по вечерам – реабилитация после горных нагрузок. Ко всему прочему добавлялся строгий режим. Отбой в двадцать три часа. Специальные люди ходили по корпусам и проверяли. Эдакий пионерский лагерь для взрослых. Территория базы закрывалась, у припозднившихся туристов на проходной фиксировались документы, и наутро по радио объявлялись нарушители, клеймились позором. Наиболее отличившимся, не успевшим заснуть вовремя, отправлялись обличительные письма домой, на место работы. У возмущения отдыхающих был предел. Он появлялся, как только частично военизированные южные люди начинали спрашивать документы без предъявления своих.
Иван Ильич с группой товарищей стоял у танцевальной площадки. Обсуждалась женщина Коноплева из Горьковской области. Несколько часов назад она замотала головой, ушла в комнату, вышла оттуда сильно наложившей косметику, шепнула что-то соседке и исчезла. Соседка Лепехина докладывала старосте Борщеву и другим о том, что шепнула Коноплева. По отдельным цензурным, в череде других, слов стало понятно: женщина устала от отсутствия внимания со стороны русских мужчин и решила податься на вольные хлеба за пределы ограды в город. Обсудив поступок отчаявшейся, народ стал разбредаться.
Иван Ильич остался вдвоем с Ольгой, двадцатисемилетней уроженкой Свердловска. Сладкий, тот самый, запах отчетливо уловили ноздри мужчины. Не сомневаясь ни на секунду, Иван Ильич шагнул поближе и предложил прогуляться.
Какое-то время шли молча. Выйдя через проходную на волю, Борщев не выдержал и сразу спросил:
- Тогда, без света, это была ты?
-27-
Ольга улыбнулась:
- А как ты догадался?
- Запах.
Потом шли, взявшись за руки. Болтали о пустяках, о Коноплевой, о себе. Ольга Смирнова жила вдвоем с мамой. Отец умер, когда девочке исполнилось двенадцать лет. Работала секретарем в одном из институтов. Преподаватели, такие как Иван Ильич, были ее начальниками. Она знала, что хотят многие из них, умела обращаться с мужчинами. Отказать или согласиться – это право принадлежало Ольге. В конце концов, женщина стала уставать от понимания своей силы.
В горы выбралась впервые, расслабление получалось. Давно хотелось нарушить планомерное течение жизни, выкинуть какой-нибудь сексуальный фортель. Иван Ильич не был воплощением ее мужского идеала. Когда погас свет, идея совращения родилась мгновенно. Не последнюю роль сыграла сказочная история про «посошок», рассказанная Андрюхой. Тут же Ольга воплотила сказку в действительность, получив при этом удовольствие от собственной неизвестности и вседозволенности. Этакая маска на балу, популярная у мужчин – соблазняет и исчезает.
Медленно брели по набережной. Разговор клеился. Женщина в возрасте продавала розы. Иван Ильич остановился, узнал цену и купил все, что было в ведре. Такой жест смутил Ольгу. Она стала смотреть на шагавшего рядом Борщева по-другому. Набережная заканчивалась. Из-за забора доносилась танцевальная музыка. Прошли на территорию санатория Министерства обороны беспрепятственно. Долго сидели у моря. Иван Ильич рассказывал про родителей, особенно про маму:
- И звали ее как тебя, Ольгой, – внезапно замолчал, словно споткнулся, вспомнив, добавил, – девичья фамилия у мамы такая же – Смирнова.
Это совпадение раньше не приходило в голову. Борщев задумчиво поглядел на звезды. Одна из них подмигнула.
Нарушая такую идиллию, их накрыла группа товарищей. У каждого на плече обозначилась красная повязка. Старший пытался выяснить у заблудшей парочки обстоятельства проникновения на территорию закрытого санатория:
- У нас муха не проскочит, а вы утверждаете, будто свободно миновали охраняемый вход. Это приравнивается к диверсии на секретном объекте. Мы можем арестовать вас и задержать в милиции до выяснения личностей. Оружие есть?
- Есть. – Ольга вызывающе выставила на обозрение себя в едва прикрывающем прелести платье. – Обыскивать будете?
-28-
Спрятать пистолет или бомбу можно было разве что в букете, но шутить с напряженными абхазами заведомо себе во вред.
- Надо будет – обыщем. Следуйте за мной.
Процессия двинулась по направлению к проходной. Там старший сначала что-то выговаривал на своем языке дежурному, кричал, показывал на «шпионов» пальцем. Видимо, ругал за ротозейство. Затем стал связываться по рации уже по-русски с милицией. Позывным выступала сибирская река:
- Ангара, Ангара, я шестой. Как слышишь меня?
Ангара в ответ шипела, булькала или выдавала минуту молчания. Наконец, старшему надоело играть в войну, и он отпустил парочку, грозно предупредив:
- И чтоб было это в последний раз.
На часах светились стрелки, указывающие за полночь. Радушия на проходной собственной туристической базы ждать не чаяли. Решили искать дыру в заборе, но ее не оказалось. Полезли верхом. Ольга распорола запястье о гвоздь, Иван Ильич получил чувствительные уколы о шипы роз, на соседнем участке собаки сходили с ума, но нарушители порядка для бдительных стражников-людей остались незамеченными.
Не вылезая из кустов, Ольга бросила цветы на траву, обвила мужскую шею руками и жадно впилась губами в его губы. Не снимая босоножек, стащила с себя трусы и стала торопливо помогать расстегивать брюки партнеру. Пережитые приключения обострили желание у обоих. Страх и волнение переросли в дикую страсть. Одинаковый рост позволял соя наслаждаться близостью. Ольга яростно терлась лобком, а Иван Ильич чувствовал сверхглубокое проникновение. Оттягивать наступление оргазма было бессмысленным занятием. Все равно не получилось бы. Спермы оказалось много. Она стекала по загоревшим бедрам партнерши, попала на спущенные брюки. Распоротая рука оставила следы крови на рубашке Ивана Ильича. Терпкий аромат юга не давал быстро успокоиться.
- От тебя каштаном пахнет. – Ольга вытерла пальцами сперму с бедра, поднесла их к носу мужчины, затем облизала пальцы. – Знаешь, как каштан пахнет?
- Теперь знаю.
Было еще полтора дня. Были укоры согруппников по походу, встреча вернувшейся женщины Коноплевой с уставшими и сияющими глазами. Были безумные по своей беспрерывности сексуальные поединки. Ольга опустошила Ивана Ильича до дна.
На вокзале, договаривались в который раз встретиться как можно быстрее. Прощались без суматохи под пристальными, вопрошающими взглядами
-29-
товарищей: «И когда они успели?»
Встретились только через двенадцать недель в Москве. Конечно, созванивались, писали часто, но встреча есть встреча. Иван Ильич планировал жить в гостинице, в крайнем случае, у тетки Розы Степановны. Вышло по-другому, удивительным образом.
В поезде познакомился с профессором из МГУ, веселым, седовласым дядечкой. Узнав о цели визита в столицу, коллега пришел в восторг. Вспомнил про времена своей молодости и навязал взять номер телефона:
- Обязательно позвоните мне домой, как только поймете, что ночевать негде. Я что-нибудь придумаю.
- Ну, неудобно, Владимир Исаевич.
- Неудобно с женщиной на вокзале или у тетки на разных кроватях. Не позорьте преподавателей высших учебных заведений, молодой человек. Историки продолжают летать в облаках. Пора приземляться! Свободных, доступных для вас, номеров в гостиницах не будет.
Оказался прав этот добрый профессор экономики, который привез вечером Ивана Ильича и Ольгу в пустующую квартиру своей матери и оставил их там. Уставшие, они сидели на диване. Миновал третий день их романа.
- Ты скучал? – Ольга смотрела внимательно, как будто изучала.
- Конечно, я же писал. – Иван Ильич говорил правду, но поймал себя на ощущении, что, скучая, успел отвыкнуть.
- Как сильно скучал? Покажи. – Смирнова опустила глаза на область мужских гениталий.
Иван Ильич поднялся и показал. Несмотря на усталость, эрекция состоялась прямо во время сеанса демонстрации. Ольга погладила рукой головку. Словно взвешивая, подержала в ладони подтянувшиеся яички.
- Тогда слушай меня. У нас будет ребенок. Я его оставлю, чем бы дело ни закончилось, да и аборт делать уже поздно. Не хотела об этом тебе сообщать по телефону или в письме. Хотела вот так, чтобы видеть реакцию. Что скажешь, Иван?
Вероятно, со стороны зрелище было упоительным. Сидящая на диване женщина, поднявшая голову и смотрящая в лицо мужчине. Он стоит в рубашке, пиджаке, без трусов, брюки спустились на пол. В таком положении Иван Ильич произнес:
- Выходи за меня замуж. – Не сразу, конечно, произнес, не выпалил, но и не выдавливал из себя. Румянец обозначился на щеках Борщева. – Будь моей женой.
-30-
Ольга встала, сравнявшись в росте с Иваном Ильичом, провела ладонью по гладкому лицу, поцеловала коротко в губы:
- Я согласна. А теперь иди в душ. – И начала спокойно, с достоинством стелить белье.
МЕСТО: Россия ВРЕМЯ: Конец 20-го века
Конечно, Воронинской профессор не рассказывал всех интимных деталей. Про горы – подробно, про похождения бравых поющих туристов – да. В рассказе Борщева беременность Смирновой Ольги выглядела как неизвестно от кого взявшаяся, поэтому Ирина даже спросила:
- А ребенок ваш?
- Мой ребенок, мальчик Пашка. Павел Иванович… Я так думаю, что встречу в Москве Ольга откладывала на тот срок, когда аборт уже был невозможен. Я до этого додумался позже, спустя несколько лет, оказавшись перед разводом. Ирина, давай про развод как-нибудь в другой раз. Мы ведь еще увидимся, в другой раз.
- По-моему и это свидание не закончилось. Иван Ильич, можно сегодняшний вечер свиданием назвать?
- Я думаю можно. Я надеюсь, что можно.
- Тогда ответьте еще на один вопрос. Вы любили Ольгу?
Борщев неоднократно и сам размышлял над этим вопросом, поэтому ответил в продолжение раздумий прошлого:
- Не знаю. Когда она стала Ольгой Борщевой, мне казалось, что роднее человека нет. В некоторые минуты страсти я был уверен не только в своей, но и во взаимной любви. Однако все реже происходило подобное. Понимаешь, Ира, сомневаюсь в такой категории, как любовь. Если она есть, то, наверняка, доступна не всем. Особенно тяжело отличить ее от влюбленности. Только время определяет эту разницу, оно проверяет на прочность любовь, и оно тоже губит. А расстояние может сберечь, а может, напротив, раздавить со временем. Вот такая диалектика. Это все теоретические рассуждения. Влюбленные практики, я думаю, вступили бы со мной в дискуссию и, возможно, победили бы. Как ты считаешь, Ира?
- Вам виднее. Вы профессор, а я студентка, пусть и отличница.
-31-
Подошли к памятнику поэту с конем. Воронинская остановилась и решилась сказать:
- Иван Ильич, сегодня на экзамене вы поставили двойку Максиму Голубеву. Он хороший парень и учится нормально. Можно попросить вас на пересдаче быть к нему снисходительней.
Борщев поморщился и ответил честно:
- А какую оценку я должен был поставить молодому ухажеру девушки, которая мне нравится? Что я могу противопоставить его молодости? Только подобные демарши… Хорошо, если ты просишь, удовлетворительная оценка при пересдаче Голубеву обеспечена.
Ирина опешила от такой откровенности, вскинутые брови постепенно опустились:
- Я думаю, у вас есть много достоинств, которые обязана оценить любая женщина.
- И ты, ты тоже сможешь оценить? – Иван Ильич испугался собственного вопроса.
Воронинская ответила не сразу, смотря в сторону:
- Мне трудно что-либо сказать вам определенное на первом свидании. Я хочу обнадежить, но боюсь пообещать. Давайте не будем торопиться.
«Разумно, естественно, только так и не иначе. Однако мне скоро пятьдесят, и торопливость – нормальное состояние для стареющего человека», – так подумал Иван Ильич и так промолчал.
Ирина тихонько открыла дверь в комнату, чтобы не разбудить соседку. Маринка Зонтикова не спала, сразу включила свет, и началось:
- Макс, между прочим, два раза приходил. Даже чаем его поила. Я и так и эдак ужом на сковороде. А он сидит грустный, и одно и тоже: где она да где она? Смотри, Воронинская, допрыгаешься. Голубев – шикарный парень, не хочешь встречаться, мне отдай, с удовольствием подберу, опять чаем напою, а потом согрею. Тот, с которым гуляла, неужто лучше Макса? Хоть бы мне сказала, с кем свиданка?
- Скажу, все равно завтра все знать будут. С Борщевым на концерт ходили.
Зонтикова охнула, вскочила с кровати:
- Ирка, с профессором, с Иваном Ильичом! Ну ты даешь!
- Не даю я, пока. А он не больно-то и просил. Сходили и сходили. Давай спать.
Но Маринку остановить было трудно, выспрашивала подробности. Пришлось кое-что рассказать. И про жену тоже. Свет выключили, легли, а Зонтикова не могла угомониться. Ворочаясь, решила выяснить:
-32-
- Голубева отдашь мне или как?
- Или как. Спи подружка. Утро вечера мудренее.
Иван Ильич, придя домой, включил телевизор. Шел какой-то зарубежный фильм. Заинтересовала молодая героиня, которая у всех спрашивала: «Почему мужчины гоняются за женщинами?» Очень обрадовалась, когда получила ответ, совпадающий с ее версией: «Боятся смерти». Иван Ильич прихлебывал горячее молоко с медом: «Значит, чем больше боишься, тем больше гоняешься? Но я всю жизнь в поисках, в этих гонках. А почему, собственно, человек не может испытывать страх всегда, с юности, всю жизнь? Или страх чаще появляется после потери близкого человека? Как бы то ни было, боящийся не поглощает день за днем, не впитывает, словно губка, стремительно проносящуюся жизнь, а борется со страхом. Такая борьба становится стержнем, основным мотивом большинства поступков. В нее вовлекаются окружающие, родные люди. Живя с таким человеком, приходится стоять перед выбором: так же бояться, заодно, за компанию либо найти в себе волю и ясность ума и помочь справиться со страхом. Да, но, судя по фильму, мужчины как раз и борются путем поглощения новых женщин, желательно помоложе. Методы самоизлечения от боязни умереть у мужчин и женщин не совпадают. Половые различия, они посильнее классовых будут, пожалуй.»
Воронинской опять приснился лес, те самые мужики на «буханке». Только в этот раз они ходили вокруг машины, пытались открыть двери, дергая за ручки, заглядывали в окошки, но добраться до Ирины не смогли. Неприятный сон, от такого хочется проснуться. Раньше она даже кричала, пугая Зонтикову. Сегодня ночью Воронинская почувствовала, что мужики не достанут ее. Она перестала бояться леса, снов и проспала до утра.
Ивану Ильичу, слава богу, ничего не приснилось.