ДОКТОР РОМАНОВ
БОРОДА
или
Как заниматься сексом?
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
Рекомендуется воздержаться
от чтения данного произведения
детям до шестнадцати лет.
Автор
Введение
Перед вами история жизни Ивана Ильича Борщева, которую можно было назвать – Борщевиада. В этой истории потерялось пять букв, и она приобрела вид обыкновенной Бороды. Жизнь одного человека не протекает сама по себе. Вокруг возникают множественные мелкие, второстепенные истории, но они откладывают отпечаток на основной. Формируют ее, лепят и часто превращают в историю болезни.
В романе описано тридцать восемь эпизодов сексуального действа. Большинство из них без – любви. Без той самой, которая является движущей силой самой жизни. Но любовь, как атомная энергия, может быть страшной, превращаясь из созидательной в разрушающую. Трудно выдержать давление этой силы, особенно в зрелом возрасте. Чутко реагирует каждый орган на испытание любовным актом. Но главный страдалец – это мозг. Он вбирает в свою память все те «истории с бородой», что на протяжении жизни окружали, окружали и откладывались в виде кольца. Чтобы освободиться от подобного плена существует единственный выход – прыгнуть выше. Выше всех. Выше любви.
-1-
«Сновидения даны нам как способ избавления
от галлюцинаций в реальной жизни»
ГЛАВА 1
МЕСТО: Россия ВРЕМЯ: Конец 20-го века
Светлому образу Ивана Ильича никак не подходила борода. Сначала ее просто не было, не росла. Позже то, что с трудом напоминало бороду, категорически не вязалось с кругловатым румяным лицом. К своим сорока девяти годам Иван Ильич смирился с данной участью и даже находил плюсы. Выглядел он значительно моложе сверстников. И мужчины, и женщины эпизодически делали ему комплименты. Румянец на лице заведующего кафедрой становился в таких случаях еще заметнее.
МЕСТО: Советский Союз ВРЕМЯ: Начало 70-х
Отсутствие роста волос на лице, в то время когда у большинства однокурсников стояла проблема приобретения лезвий для бритья, вгоняло Ивана в депрессивное состояние. Идея «бороды» застряла в голове прочно и носила навязчивый характер. Юноша был уверен, что все отказы женского пола в интимной близости связаны именно с бородой, а точнее – с ее отсутствием. Иван маниакально искал отрывочные сведения о способах увеличения интенсивности произрастания волос. Это приходилось делать тайно, дабы никто не заподозрил советского студента в постыдном комплексе. Сведения черпать было неоткуда. Складывалось впечатление, что только одного человека на необъятных просторах Родины волновал данный вопрос.
От такого умозаключения делалось совсем худо. По вечерам, перед тем как уснуть, у Ивана гулко билось сердце, сосало под ложечкой, подташнивало и вообще мешало процессу засыпания. В кризисные предночные часы исключительно для того, чтобы избавиться от неприятных ощущений, студент педагогического института, сын порядочных супругов Борщевых, предавался
-2-
самоудовлетворению. Частота занятий онанизмом стала угрожающей после того, как кто-то из приятелей вскользь упомянул о пользе мастурбации для увеличения гормональной активности, а соответственно, и для улучшения качества пресловутой бороды. Сейчас уже трудно оценить причину, по которой прозвучало подобное утверждение.
То ли это была умышленная шутка, то ли глупость, связанная с безграмотностью населения в вопросах сексуальной культуры, но последствия могли быть катастрофическими. Рукоблудие превратилось в тренировку. Ежедневно по два-три раза Иван Борщев доводил себя до изнеможения. Результат давался все сложнее и сложнее. Самым горьким оставался тот факт, что борода по-прежнему не росла, и девушки снова и снова сторонились румяного юноши, отказывая ему не только в близости, но и элементарных походах в кинотеатры. Неизвестно, чем могли закончиться тренировки, если бы не случайное попадание на прием к врачу-эндокринологу. То есть визит к эндокринологу был случайным, а к врачу нет. Однако, по порядку.
В отличие от единственного сына родители Борщевы решали другую задачу: как избавить свое чадо от службы в армии. Отсрочка прекращала существование по окончании института. Не могло быть и речи о том, «чтобы Ванюшка губил свою молодость и карьеру во славу Министерства обороны». Это слова матери, как наиболее активной стороны в воспитании ребенка. Отец большей частью отмалчивался, иногда поддакивал, выглядывая из-за газеты. На неискушенного наблюдателя это могло произвести впечатление истинной консолидации. Семейный миф об одаренности Борщева-младшего, равно как и другие мифы, вводил в заблуждение родственников и знакомых. Росла и развивалась сказка о гармоничности супружеских отношений, взаимопонимании и исключительной, опять же взаимной, ответственности.
Как сказал бы специалист: «Налицо семья псевдосолидарного типа». Он наверняка добавил бы что-нибудь о защитном характере этих мифов, затем, скорее всего, упомянул бы о подчеркнутом внимании и заботе супругов, в действительности носящих формальный оттенок. Но специалистов не попадалось на пути семьи, а также ее окружения. И, слава богу. Все молчали в знак согласия. Если кто-то говорил, то только соглашаясь. Царило всеобщее настроение радушия и благополучия.
С отношений в семье Борщевых можно было брать пример, писать картину, снимать жизнеутверждающий фильм и даже, если очень постараться, отлить скульптуру. Лучше, в бронзе. Монументальный ансамбль, изображавший женщину- мать с поварешкой в вытянутой руке, указывающей путь; мужчину- отца, вдумчиво смотрящего вдаль, с раскрытой газетой на коленях и мальчика-сына с портфелем в одной руке, мячом в другой и оптимистическим взглядом,
-3-
смотрящим туда же, куда и отец – в направлении, обозначенном поварешкой. Еще один совет потенциальному скульптору. Женщина не должна смотреться кухаркой. Строгий деловой костюм, аккуратная короткая стрижка как символы равноправия и открытости дорог для обоих полов.
Во всех этих творческих изысканиях мы как-то отвлеклись от сути происходившего. Второй курс заканчивал студент Борщев, и второй год он
вместе с матерью посещал врача-невропатолога. Известный специалист в деле освобождения от службы в армии вел планомерную работу. Он не спешил. «Суета – признак психического неблагополучия», – любил говаривать Санываныч, помахивая молоточком. При этом взгляд доктора игриво блуждал с лица на кофточку, затем останавливался на выглядывающей из-под юбки коленке молодящейся Ольги Степановны и снова возвращался на лицо. Обладатель взгляда не торопился ни в чем. Раз за разом появлялись все новые записи в амбулаторной карточке Ивана Борщева, которые свидетельствовали об ухудшающемся состоянии здоровья юноши. Периодически в карту вклеивались различные справки, заключения электроэнцефалографии и даже, что было редкостью, психологические заключения. Тестирование подтверждало существующее органическое поражение центральной нервной системы.
Каждый раз перед появлением новой бумажки доктор выставлял Ивана из кабинета, наклонялся к Ольге Степановне и говорил о необходимости материальной компенсации тому или иному дополнительному специалисту. Впрочем, профессионалы не наглели, оставались невидимыми, и только по характеру вознаграждения можно было догадываться о половой принадлежности дополнительных специалистов. Психолог была женщиной, любила прибалтийские духи и конфеты. Чаще в кабинет к Саныванычу приносились различные бутылки с коньяками. Процессом добывания вознаграждения занималась, естественно, Ольга Степановна. Ее муж грустно смотрел на бутылки и снова прятался за газету.
Если защищающих свойств бумаги не хватало, то он скрывался в туалете. Очередной семейный миф о запорах Ильи Сергеевича был выгоден обладателю пикантной болезни. Он уже сам свято верил в трудности, с удовольствием поглощал слабительные и принял активное участие в ремонте туалета, инструктируя плиточника, сантехника и саму Ольгу Степановну. После окончания ремонта Илья Сергеевич еще чаще стал там пропадать. Количество газет в доме увеличивалось. Все они шли на интимно-гигиенические нужды, и проблем с туалетной бумагой не существовало.
Лично для себя Санываныч ничего не просил, но и не отказывался от подношений. Пряча очередную бутылку в стол, он успокаивал тревожащуюся мать: «Рано говорить о вознаграждении, Ольга Степановна. Будет белый билет
-4-
– будет и песня». И добавлял свое любимое: «Суета – признак психического неблагополучия».
Настал день, когда Санываныч объявил о приближающемся завершении эпопеи и порекомендовал проконсультироваться официально еще у пары-тройки коллег, что называется – «до кучи». В эту пару-тройку входил эндокринолог, которому неожиданно для себя и пожаловался Иван Борщев. «Не растет, говоришь, борода?» – спокойно переспросил доктор и велел спустить трусы. Несколько долгих секунд он осматривал все, что открылось
взору. Затем поднял глаза на готового сгинуть пациента и уточнил: «А зачем тебе борода?»
Здесь вполне допустимо отступление автора. Желающие могут попить чай, кофе, опрокинуть рюмку – в общем, взять паузу. Именно пауза воцарилась в кабинете. Иван, конечно, мог бы долго рассказывать этому докторишке о своих переживаниях. Вероятно, он сумел бы выразить чувства отверженного молодого человека. Скорее всего, удалось бы доказать, что борода – это не средство защиты, а элементарное желание быть «как все». Не так уж и плохо – слиться с мужским коллективом, стать частью большинства. Но на все эти рассказы требовалось время. Глаза обладателя белого халата не производили впечатления равнодушия. Участие и ум устремились из этих глаз прямо на Ивана. Но, опять же, где взять время?
- А зачем тебе борода? – это автор напомнил вопрос, повисший в кабинете.
Вопрос походил на шаровую молнию. Участники действа замерли, боялись пошевелиться, чтобы не спугнуть, не сгореть, не попасть под удар.
- А чтоб была, – выдохнул Иван и сам не понял, как такое получилось.
- Я тебе попытаюсь помочь, но у меня будет одно условие. Ты перестанешь терзать свой член.
Знаменитый румянец охватил каждую клеточку лица, перекинулся на уши, шею. Волосы загорелись краской и приподнялись над кожей. Как могут приподняться волосы? А если вы будете стоять со спущенными штанами, и в ваш адрес объявят такое? Откуда врач узнал про онанизм? Может и другие догадываются?
- Скоро мозоли появятся, – доктор ухмыльнулся и пошел мыть руки.
Уже одеваясь и усаживаясь на стул, Иван пробормотал:
- Я постараюсь.
Заветный рецепт нес, зажав в руке. Добравшись до аптеки и протянув скомканный листок, неожиданно для себя услышал, что подобного лекарства нет. Не было его и во второй, и в третьей. В четвертую Иван не пошел.
Вечером, рассказывая полуправду о визите к эндокринологу, он протянул ни на что не похожую бумажку матери:
-5-
- И еще врач добавил, что обязательно зафиксирует это в карточке. Я так думаю, что Саныванычу будет проще помочь нам.
Из-за газеты выглянул отец:
- А лечить-то что будем?
- Доктор говорил про недостаток гормонов и задержку развития, – сказал Иван и начал энергично работать вилкой.
При слове «задержка» Ольга Степановна напряглась, но повторить этого слова не смогла:
- Это какого-такого развития?
- Не, мам, не умственного. Ну так как, найдешь лекарство?
Впервые за несколько месяцев вечер прошел для Ивана благостно. Он с легкостью сказал себе «нет», быстро уснул и поглядывал за собой со стороны в приятном видении. Будто идет Иван по полю с длинной бородой. Волосы шлейфом цепляются за стерню, но это не мешает Ивану. Он идет целеустремленно к огромному кусту роз, растущему посреди поля. Ярко-красные цветы наклоняются навстречу. Иван срывает их, торопится и не сразу замечает, что у куста нет шипов. А по полю с разных сторон бегут незнакомые мужики с такими же длинными бородами. Еще остается совсем немного цветов, а другие бородачи уже так близко. Иван ускоряет движения рук. Приближающийся человек оказывается похож на Санываныча и кричит на бегу: «Суета – это признак психического неблагополучия» …
Момент просыпания был неожиданным, преждевременным, но никакого холодного пота не отмечалось и в помине. Иван почувствовал, что успел.
Инъекции чудодейственного средства довольно быстро начали проявлять себя. Конечно, о шикарном оволосении не могло быть и речи, но брить было что, и девятнадцатилетний студент с удовольствием занимался собой у зеркала.
Впрочем, я забегаю вперед и сначала обязан рассказать об очень важном событии, происшедшем на фоне инъекций. Событие касалось Санываныча и Ольги Степановны. Читатель, наверняка, уже давно догадался, что скользящий взгляд невропатолога был не случайным. Прелюдия, безусловно, подзатянулась, но Санываныч не торопился. Он находил особый кайф в этой временной оттяжке. Будучи уверенным в конечном результате, доктор мог позволить себе игру. Она велась по его правилам и неоднократно выигрывалась. Скажем больше, неудач не было совсем. Поэтому взгляд Санываныча отличался не столько маслянистостью и похотливостью, сколько наглым, уверенным знанием.
До заключительной комиссии оставались считанные дни. Она должна была пройти амбулаторно, что также являлось заслугой Санываныча. Юношу в очередной раз попросили выйти из кабинета.
-6-
- Дорогая Ольга Степановна! – начал доктор и едва заметно приблизился к женщине. – Настает момент, который я вправе охарактеризовать конечным и даже истинным. Судьба вашего сына решится совсем скоро, и в этот определяющий момент хотелось бы огласить величину эквивалента затраченному мною труду. Четыреста рублей.
Санываныч опустил молоточек на стол и перестал скользить взглядом по Ольге Степановне. Он смотрел прямо в лицо и ждал ответа. Ждал, но не долго. Увидев замешательство, а от такой суммы мать опешила, доктор наклонился совсем близко и уже не так четко произнес:
- Впрочем, эквивалент затраченному мною труду не обязательно может быть денежным. Я думаю, вы как женщина понимаете, что врач тоже существо, обремененное полом, что он мечтает получить от приятной дамы ласку и нежность. Во всяком случае, я бы предпочел любовь, нежели деньги…
И опять придется делать автору отступление, дабы объяснить желание доктора. Даже не желание, а стратегию жизненного поведения. Странный этот Санываныч, мужчина-невропатолог шестидесяти пяти лет.
МЕСТО: Советский Союз ВРЕМЯ: Советский Союз до войны
Александр Иванович Колпин был безумно влюблен в Клавдию, шикарную брюнетку, в меру атлетичную, не в мере активную. Они поженились. Все как у всех, только лучше. В отдельной огромной квартире молодые ковали свое счастье денно и нощно, особенно нощно. Клавдия была для мужа необыкновенной, не такой как все. Ничего удивительного, с точки зрения влюбленного, в этом факте не было. Но вот в постели она объективно выделялась. Парашютистка, гимнастка, легко садящаяся на шпагат, Клавдия раздвигала ноги в стороны в самую значимую минуту. Образующаяся «веревочка» являлась непременным условием получения высшего наслаждения. Александра заводила эта известная только двоим особенность. Счастье заполняло супругов Колпиных величаво и до краев, пока они не задумались. Задумались и загрустили. Было от чего. Клавдия уже больше года не беременела. Как обычно, сначала подозревали женщину и только ее. Затем попался один умный доктор, некогда преподававший у самого Александра. Доктор после некоторых изысканий объявил, что виновен мужчина, к тому же
-7-
бесперспективно.
Не было длительных утешений со стороны Клавдии. Разговоров почти не было. Александр попытался противопоставить уходу материальные блага: квартиру, значительные сбережения от предков, хранимые в тайне до этой поры. Но Клава не оставила даже надежды. Она собрала вещи и ушла. Любить и позволять себя любить – не одно и то же. Александр понял разницу быстро. Никто не имел права осуждать женщину, которая хотела стать матерью. А Саша Колпин осудил и обозлился. Спустя некоторое время их развели.
Спустя еще некоторое время Клавдия была замечена с офицером. Офицер смотрел на окружающих загадочно, словно знал какую-то
интимную тайну. Он с гордостью поглядывал на невесту, как в зеркало. В войну офицер погиб, оставив жене двоих детей.
Про гибель соперника знает автор, но не знал Александр, который превратился в Санываныча и, конечно, не женился. Злость не проходила. Она не выпячивалась наружу, не лезла, попадаясь на глаза всем подряд. Злость превратилась в месть, а месть превратилась в спорт. Количество женщин, прошедших кровать Санываныча, вначале фиксировалось. Составлялись списки, классификации по именам, роду деятельности, возрасту. Поскольку количество не успокаивало, постепенно на первый план вышел сам процесс. На переход в качество, видимо, повлиял и возраст, упрямо и быстро берущий свое. Из всех изощренных способов мести Санываныч остановился на том, где участниками являлись мать, сын и деньги. Если женщина выбирала секс ради сына и сохранения денег, Санываныч испытывал блаженство. Оно искусственно накапливалось во времени и закреплялось самой близостью в завершении.
МЕСТО: Советский Союз ВРЕМЯ: Начало 70-х
Ольга Степановна Борщева никогда не изменяла своему мужу. Право выбора заставило ее задуматься. Воспоминания не нахлынули. Вспоминать было нечего. Ощущение отсутствия чего-то привело к тому, что Ольга Степановна на время замолчала. Не то чтобы совсем, но мужчины-домочадцы заметили необычное поведение. Мать не спрашивала Ивана о делах в институте, жена не надоедала Илье Сергеевичу про пятна от зубного порошка, про мусор в ведре. На редкие вопросы отвечала невпопад, после пауз. Ожидание предстоящей измены не пугало. Настроение упало оттого, что придется это делать вот так – по необходимости, да еще со стариком. Ольга Степановна взглянула на мужа. Из-за газеты не было видно лица, но то, что выглядывало: ноги в тапочках и спортивках с вытянутыми коленками, бледные локти, голубая майка в разводах
-8-
неясного происхождения – от всего этого не веяло молодостью и желанием. А ведь ему только-только исполнилось сорок лет.
Сексуальное действо с Ильей Сергеевичем было похоже на отправление физиологической нужды. Один-два раза в неделю Ольга Степановна просыпалась около шести часов утра от малого: рука мужа лезла к ней в трусы и тискала грудь. Другая рука Ильи Сергеевича синхронно стягивала собственные трусы. Едва успев проснуться, женщина ощущала тяжесть навалившегося тела. По привычке раздвигала ноги и «получала удовольствие» в течение нескольких минут. В исполнении супружеского долга случались перерывы, когда Ольга Степановна отказывала мужу,
накануне провинившемуся в чем-либо. Ну а он с течением времени и сам не трепыхался, научился понимать: когда можно, когда нет.
Если к уже отнесенным коньякам, конфетам и парфюмерным изделиям добавить четыреста рублей, то сумма становилась совсем фантастической и приближалась к двухмесячному общесемейному бюджету.
Выбирая секс, женщина выбирала деньги. Выбирая секс, мать имела в виду будущее сына. Редко, предпочитая секс как таковой, она все равно лила воду на мельницу Санываныча. Выходило, как ни крути, как ни оправдывайся в собственных глазах, доктор получал подтверждение своей теории о том, что все женщины одинаковые: не способные любить, а готовые отдаваться ради собственной выгоды. Какая бы при этом выгода не имелась в виду.
Эти мысли Санываныча Ольге Степановне были неизвестны. Они не имели к ней конкретного отношения, но коснулись непосредственно.
- Может, хотите коньячку? – Санываныч олицетворял саму любезность.
- Наливайте, – волнение никак не проходило, слова выдавливались с трудом.
«Скорей бы уж», – Ольга Степановна понимала, что оставались минуты, но в предстоящее верилось с трудом.
- И не торопитесь, – Санываныч словно читал мысли. – Давайте по второй, Оленька, и не переживайте так. Вы женщина привлекательная, а я, хоть и в возрасте, но сумею оценить красоту. Конечно, семья и преданность мужу – это важно, но не надо до самопожертвования. Пусть дурнушки там всякие кичатся своей верностью, но вы имеете право иногда подумать о себе, расслабиться, в конце концов. Неумение изменить – это своего рода тупость, неспособность творчески отвлечься. Зачем мне говорить, что вы умная женщина. Сочетание ума с красотой – редкий случай. Грех – не воспользоваться случаем, именно грех по отношению к самой себе.
Коньяк начал действовать. Слова Санываныча убаюкивали страх, и, когда он взял Ольгу Степановну за руку, она неожиданно для себя довольно легко поднялась с кресла. Снимая одежду, уже не сжималась и не видела сухого,
-9-
морщинистого тела шестидесятипятилетнего партнера. Только мелькнула один раз не сильно пугающая мысль: «Господи, как же это я так, сзади, никогда не пробовала». Позиция не унижала: непривычность быстро прошла, и добавилось новое чувство. Желание следовать за мужчиной, подчиняться, ловить удовольствие от его руки, ранее неизведанное. Ольга Степановна пожалела, что все закончилось быстро, сама устыдилась этой мысли и, открыв глаза, услышала кряхтение Санываныча:
- Черт, проклятый радикулит. Давно не давал о себе знать. Воистину, сапожник без сапог.
Согнувшись, с трудом одев трусы, попытался проводить женщину, но, заохав, вернулся, попросил захлопнуть дверь.
Спустя три дня прошла комиссия. Врачи не придирались, пропускали пациентов быстро. В спешке выдавали освобождения и заключения. Медицинский персонал старался успеть на панихиду. Хоронили Санываныча. Люди плакали, говорили о несправедливости и обсуждали происшедшее. Введенный доктору Колпину препарат вызвал странный аллергический шок, с которым не смогли справиться.
МЕСТО: Россия ВРЕМЯ: Конец 20-го века
Доктор исторических наук Борщев давно заприметил эту девушку. Она напоминала Ивану Ильичу мать. Еще на первой лекции он посматривал во второй ряд, а на следующих уже знал место студентки и ждал встречи. Пропускала девушка лекции редко, все-таки была старостой. Слушала, записывая почти все. Однако во взгляде присутствовала отстраненность. Подобный взгляд, по мнению Ивана Ильича, был характерен для нынешнего поколения студентов. Только однажды девушка сияла на лекции, позволяла себе болтать и практически ничего не записывала. В тот день справа от нее сидел молодой человек, брюнет с заметной щетиной двухдневной давности. Брюнет наклонялся к соседке, что-то шептал. Глаза у последней блестели еще больше, и желваки на скулах у Ивана Ильича двигались взад-вперед еще энергичнее.
Позже удалось узнать, как зовут девушку, откуда она. Ирина Воронинская приехала учиться из тихого районного центра, известного своими церквями и тем, что там родился Дед Мороз. Ирина выросла без отца в части городка, именуемой жителями «Та Часть», была единственным ребенком. Отношения с
-10-
матерью, «связанные одной целью, скованные одной цепью», типичные и прогнозируемые по своему развитию, если бы не цепочка обстоятельств.
Кроме отстраненности во взгляде наступающее на жизнь поколение обладало расчетливым знанием того, что хочет от этой самой жизни. По крайней мере, в отличие от родителей, материальные блага стояли далеко не на последнем месте. Романтические околозаборные прижимания, конечно, присутствовали, но не приветствовались. Охи и ахи под луной становились раритетом и воспринимались как нечто патологическое и ущербное. Гораздо нормальнее смотрелись автомобили, рестораны и квартиры. Ирина соответствовала своему поколению, и такую философию пришлось назвать первым обстоятельством в цепочке. Автор подбирал
другие слова, но остановился на этом, чтобы подчеркнуть, что у времени тоже бывают обстоятельства. Такие, как конец двадцатого века, например.
Несколько лет назад, когда Ирине было шестнадцать, в семье Воронинских случилось ЧП. Возвращающуюся домой школьницу затащили в «буханку» двое неизвестных мужиков и увезли далеко по недостроенной дороге. Поили «красным», насиловали, снова поили и заставляли делать минет. Били мало, только вначале, чтоб поняла. Потом бросили в лесу. И этот день, и последующие два, пока добиралась домой, остались в памяти как нечто нереальное, происходившее с кем-то другим. Как в бреду, пролежала неделю Ирина в постели. Затем встала, попросила мать отвести ее к врачу. Гинекологических осложнений не было, а с памятью Воронинская решила разобраться сама и никуда не обращалась. Чрезвычайное происшествие еще больше подтолкнуло Ирину к мысли, что надо бежать из городка. Да и мать, боявшаяся отпустить дочку в областной центр на учебу, перестала сомневаться. Казалось, что среди больших домов спокойнее, чем среди леса. ЧП – второе обстоятельство.
И, наконец, третье. Оно сродни первому, но автор решил выделить его в самостоятельную категорию. Ирина Воронинская никак не хотела повторить судьбу матери. Она видела, как та старается быть сильной, как вынуждена быть сильной, но девочка также видела за этим скрывающееся одиночество и безысходность.
Иван Ильич сидел за экзаменационным столом и смотрел на студентку Воронинскую. Девушка уже вытянула билет и сейчас сосредоточенно морщила лоб, готовилась отвечать. Профессор решил выслушать ее сам:
- Если вы готовы, подходите ко мне.
Ирина не до конца продумала последовательность ответа, но решила идти все
-11-
равно. Когда профессор зовет, отказываться нельзя.
«И походка, как у матери», – отметил про себя Иван Ильич. Воспоминания вернулись опять.
МЕСТО: Советский Союз ВРЕМЯ: Начало 80-х
Сын и отец Борщевы ехали в поезде в Москву. На кону был автомобиль. Не тот старый «Запорожец», который в спешке продали цыгану, а новенькая «Волга». Поезд шел одну ночь – путь недалекий, но трудный. Все-таки везли деньги. Собранные по крупицам, накопленные за годы и взятые в долг.
Часть суммы была зашита в специальный карман у Ильи Сергеевича, вторая часть спрятана у Ивана Ильича. Основная – в старой сумке, не привлекающей внимания.
Иван Ильич долго не засыпал. Мешал карман, не позволявший расслабиться. Отец ворочался внизу, испытывая, видимо, подобные трудности. В голове уже были перебраны все варианты, способствующие засыпанию. Вспомнились и пятьдесят штатов Америки, и тридцать исторических дат важнейших военных сражений, и даже десятка женщин в порядке убывания, с кем бы хотел интимно сблизиться. Под утро сморило, и накатил сон.
Сон.
Красная площадь запружена огромным количеством автомобилей. Самые разные, многие доселе невиданные. Иван Ильич продирается между диковинками и никак не может выбрать. Какие-то люди, нерусские и небритые, подсказывают ему, окружают и ходят следом, предлагают посидеть в машине, попробовать завести мотор. Иван Ильич замечает человека с бородкой, выглядывающего из Мавзолея. Тот указывает на красный кабриолет: «Эту бери, эту!». Из толпы продавцов выходит Ольга Степановна, берет сына за руку и подводит к серой «Волге»:
- Вот, Ваня, по тебе автомобиль. Не сомневайся, мать плохого не посоветует. Садись и езжай.
Иван Ильич разочарован выбором, оценкой своих возможностей, но больше его волнует другое:
- Как же я буду выбираться отсюда, мама? Ты поможешь?
Но Ольга Степановна молчит, внимательно смотрит на возмужавшего сына и отворачивается, собираясь уходить…
-12-
Звук открывающейся двери и крик проводника разбудил:
- Санитарная зона через двадцать минут. Туалеты будут закрыты.
Отец сидел одетый, и странно было видеть его вот так, без газеты, смотрящего в окно.
Привычное течение жизни в семье Борщевых нарушила младшая сестра Ольги Степановны. Роза Степановна позвонила и сообщила, что Боря теперь имеет непосредственное отношение к распределению автомашин. Боря – муж Розы Степановны:
- Надо непременно купить хороший автомобиль, пока есть возможность.
За деньги не волнуйтесь, дадим в долг. Надо успеть до твоего юбилея, Оленька, как подарок будет.
После звонка целый вечер Борщевы обсуждали предложение, считали и думали. Наутро Ольга Степановна за завтраком произнесла решающее:
- Надо ехать. Когда еще представится возможность? А годы идут.
Ранним утром в пятницу на вокзале встречал Боря. Заехали домой, наспех перекусили и отправились на какую-то базу. Выбирать долго не пришлось: за забором из сетки стояло несколько серых «Волг». Вечером в квартире Бори и Розы Степановны пили водку. Пили все, кроме Ивана Ильича. Ему предстояло на следующий день трудное испытание – междугородний перегон купленной «Волги». Хозяйка подкладывала кусочки мужчинам, заставляла закусывать. Хозяин, довольный свершившимся и своим участием в нем, рассуждал:
- Люди нуждаются в играх. Самая крутая игра для мужиков – война, но она не всегда самая привлекательная. Все-таки опасно, могут убить. Конечно, мы нашли возможность продолжить игру в мирное время. Мундиры для себя придумали с всякими пуговицами, погонами и петлицами. Женщины бросаются на мундиры, как сороки на блестящие предметы. А как еще можно соревноваться с самцами, подобными себе?
- Ну, спорт, наверное, – разговор поддержал Илья Сергеевич.
- Правильно, спорт. Достойный способ. Это еще в Древней Греции поняли и придумали Олимпийские игры. Помните: все участники голые, а на стадионе ни одной женщины. Проигрывать перед ними нельзя. Победитель с лавровым венком предстанет опосля, и проигравших вроде, как и нет. Но! Чтобы с венком, чтобы победить, надо тренироваться постоянно.
Боря наполнил рюмки, одним глазом глянул на раскрасневшуюся жену и продолжал:
- Поэтому человечество придумало автомобиль. Конечно, сначала оно не догадывалось, для чего изобрели такую штуковину. Ну, транспорт, ну, средство
-13-
передвижения. Однако с ростом возможностей, и в первую очередь скоростных, мужики поняли, что авто – это второй член. Не друг, не брат или какой-то там ближний, а именно член, продолжение водителя. И начались игры – гонки по улицам, трассам. Сейчас еще что, придет время, и каждый будет иметь «тачку», а то и две. Начнется тогда: первым стартовать со светофора, не дать обогнать себя никому. Что сказал Митрич сегодня при оформлении документов? Больше ста километров ваша «ласточка» легко прет. Печати ставил, не свою машину продавал, а как будто от себя кусок плоти отрывал.
У трезвого Ивана Ильича лицо все равно раскраснелось. Отец опрокидывал одну за другой, коль представилась возможность бесконтрольного расслабления. За целый день Илья Степанович ни разу не вспомнил про газету. Борису не часто попадались благодарные слушатели из провинции, поэтому он был в ударе:
- А если женщина приобретает автомобиль? Значит, она с «членом» и включается в мужскую игру. Слава богу, таких мало. Иначе рожать
перестанут. Первейшее свое предназначение забудут. Была бы моя воля, то запретил бы бабам права выдавать.
Роза Степановна при слове «баба» толкнула легонько мужа локтем:
- Ты же обещал, Борис, так не говорить.
- Извини, киска, я больше не буду, – и, не отвлекаясь, вновь стал будоражить Борщевых. – Особое место в автомобильной игре занимает авария, то бишь дорожно-транспортное происшествие. Всегда жалко материальных затрат, времени, нервов на разбор ситуации, но самое главное, что участник ДТП чувствует обиду. Он не выдержал этой гонки, и, слава богу, если виноват другой. Не признать вину – первейшая задача мужика. Можно ли, понимая все это, не включаться в игру? Да. Но там, где преобладает разумное начало, страдает мужское. Там, где начинается анализ, заканчивается половое влечение. Попытка выйти из игры – это признак старости или слабости, что, впрочем, почти одно и то же. Насильственная попытка вывести из игры, например, лишением водительских прав – это сродни кастрации. Одна формулировка «не справился с управлением» многого стоит.
Роза Степановна поднялась:
- Спать пора, ребята, завтра рано вставать. Илюша, я тебе на полу постелю. Ване надо выспаться, целый день за рулем будет, поэтому он хоть и младшенький, а пусть уж на диване.
- Давай, Илья, допьем, пока моя готовится, – Боря стал говорить потише. – Я вам так скажу. Машина появилась – все поменяется. Отношения с женщинами выходят на другой уровень. Не было любовницы – будет. Была одна – появится вторая. Может, Иван женится? А, Ванюха, женишься? – Боря снова перешел
-14-
с шепота на бравый баритон.
Отец посапывал на полу, Борщев-младший думал о том, что услышал за вечер. Не до конца оценивая мудрствования хозяина, он, тем не менее понимал, что собственная образованность однобокая. Жизненный опыт Бориса перевешивал ученость Ивана Ильича.
«Человек явно на своем месте, и ничем это место не хуже моего. Много ли счастья принесла мне история, преподавание? Имею ли я право учить других, не решив собственных проблем? Конечно, студенты не школьники, да и приходят они на курс истории, а не семейной психологии, но ведь сочетания «история жизни» и «история болезни» начинаются на одно и то же слово, – Иван Ильич рассуждал, и еще он тревожился по поводу предстоящей поездки. На такое расстояние водить машину пока не приходилось. – Да и не машина это вовсе, как выяснилось, а второй член. Я и первым-то управлять, как следует, не умею».
В соседней комнате за закрытой дверью раздались характерные звуки. На фоне ритмичного поскрипывания кровати прорывался стон тети Розы. Женщина сдерживала себя до поры. Ивану Ильичу показалось, что бесконечно долго подвергается он испытанию чужим наслаждением. Рука
начала сжимать член и вернулись подзабытые ощущения. В своих представлениях Иван был на месте Бори. Тетя Роза перестала сдерживаться, и на высоте крика из-за стены раздались всхлипывания. В тот же момент племянник почувствовал расслабляющую истому. От участившегося в соседней комнате ритма Иван уже не возбуждался, а спустя время и вовсе стало тихо.
Ранним субботним утром Роза Степановна провожала гостей:
- Матери передай подарок от меня. Она протянула Ивану Ильичу золотой крестик на цепочке.
- Вы и так для нас много сделали и по поводу машины, и вообще. Дорогой подарок, тетя Роза, – смущенно пробормотал племянник. Покраснеть Ивана Ильича заставила не цена подарка, а воспоминания об услышанном минувшей ночью. Кроме того, будучи преподавателем истории в высшем учебном заведении, членом партии, он не знал, как реагировать на символику религиозной веры, да еще в руках близкого человека.
- Подарок не тебе, к тому же юбилей у матери, – Роза Степановна не поняла причину смущения. – Бери, говорю, и езжайте с богом. Мать поцелуй, я позвоню вечером, как доедете. Она обняла Ивана, прижалась губами к его щеке и неожиданно перекрестила на дорогу.
Выходя из подъезда, Иван Ильич оглянулся на окно первого этажа, в котором махала рукой женщина, приходившаяся ему родной тетей.
Описания поездки не будет. Добрались спокойно, без происшествий. Сначала подъехали к дому, просигналили под окнами. Выскочила Ольга Степановна, в
-15-
халате, возбужденная. Радостно бросилась к своим, затем оглядела «Волгу»:
- А другого цвета не было?
Получив отрицательный ответ, махнула рукой:
- Ну, ставьте в гараж. Кататься завтра будем. Поедем на рынок.
Воскресным днем, несмотря на дождь, толпа заполняла собой рынок. Если посмотреть сверху и приглядеться, то можно было увидеть троицу: женщину и двоих мужчин. Мужчины несли огромные сумки, а женщина руководила покупкой продуктов. Вдруг она стала падать, наваливаясь на прилавок. Люди расступились, потом образовали кружок. Один из мужчин прямо с сумками побежал искать телефон. Когда он вернулся, Ольга Степановна уже умерла. В этот день ей исполнилось пятьдесят лет.
Большая часть продуктов пригодилась на похороны. Народу пришло много. Тетя Роза сама надела крестик на сестру. Старушки-соседки шептались о кровоизлиянии в мозг.
МЕСТО: Россия ВРЕМЯ: Конец 20-го века
Воронинская отвечала по существу. Воду не лила. Любой преподаватель мог быть доволен таким ответом. Иван Ильич раскрыл зачетную книжку и изучал – в основном отличные оценки. Не перебивая, черкнул записку и протянул студентке. Ирина прочитала: «Вы куда собираетесь после экзамена?» Дописала тут же внизу: «На вокзал за билетом». Иван Ильич добавил уже голосом:
- Я подвезу, ждите меня на крыльце.
Размашисто поставил очередную пятерку и отдал зачетку. Следующим шел отвечать тот самый брюнет, который на лекции отвлекал однажды Воронинскую. На этот раз Макс был гладко выбрит, подтянут и в меру взволнован. Профессор велел присаживаться юноше к своему столу:
- Подождите меня, подумайте еще. Я скоро вернусь.
Максим ждал пятьдесят минут. Ровно столько понадобилось преподавателю Борщеву и студентке Воронинской, чтобы купить билет на поезд, доехать до общежития и договориться о вечерней встрече.
Иван Ильич вернулся веселый, раскрасневшийся, оглядел уставшего ждать Макса и, слушая его, «стал готовиться» к свиданию. Размышления о том, куда пойти с девушкой, перешли в воспоминания о первой близости.
(продолжение следует)