Она была во всем не похожа на остальных.
Еще, будучи совсем маленьким щенком и примкнув к теплому трепетному материнскому соску, она втягивала в себя сладкое жирное молоко не торопясь, но очень активно и мощно, наслаждаясь чувством медленно приходящей смачной сытости. При этом она, выражая истинное удовольствие, утробно урчала и жмурилась, и лишь изредка выказывала некоторое нетерпение едва заметным перетаптыванием передних маленьких лапок. Другие щенята дрались и кусались, визжали и скулили в борьбе за обильный молочный источник, но их попытки отнять тот, что выбрала себе сестренка, всегда терпели полную неудачу и неизбежное наказание. Очень скоро для всех стало правилом не занимать тот сосок, который она больше всего любила. Чуть позже, когда мать стала приносить им добычу, она тоже никогда не выказывала присущей всем щенкам в этом возрасте торопливости и жадности, а по прежнему, утверждая собственное достоинство, выбирала себе подходящий кусок, отрывала его от туши и медленно поедала поодаль, молча наблюдая за возней и стычками других братьев и сестер.
Она не мешала нормально текущему развитию выводка, но никогда не следовала влечению естественного природного инстинкта подавлять слабого. Она жила сама собой, равнодушно наблюдая за распределением иерархических позиций среди остальных щенков выводка. Больных и хилых там обижали, отбирали лакомые куски пищи, кусали и били, от чего они хирели еще больше и, в конце концов, окончательно переставали сопротивляться, обрекая себя на гибель. Но совесть маленькой самочки здесь была кристально чиста.
Повзрослев, она продолжала жить в стае, не претендуя на лидерство, редко принимала участие в облавах, хотя всегда имела от результата этих охот свой кусок добычи. Она часто уходила из семьи одна и подолгу пропадала далеко в тайге, выслеживая и скрадывая добычу, а возвращалась крепкая, здоровая и упитанная.
Особым отличием ее от остальных являлось то, что шерсть волчицы была почти совсем белая с едва заметным серым оттенком в подшерстке.
Как и все волки, она часто нападала на овечьи стада, но никогда не резала скотину без удержу и без разбора, что всегда было свойственно этим зверям. Ее добычей становилась какая-нибудь зазевавшаяся молодая ярочка, исчезающая из стада порой совсем незаметно для пастухов. Она часто просто на миг мелькала среди прилуговой поросли и пропадала. За это прозвали молодую волчицу Белой Тучкой, ассоциируя ее с той в небе, что внезапно появившись, вдруг растворяется и исчезает в никуда.
Волчья стая жила в местных лесах уже давно. Чужие здесь появляться боялись, а оказавшись случайно, как черт от ладана шарахались и мчались прочь, лишь чуть почуяв запах хозяйских отметин на стволах деревьев, кустах, кочках и пнях. Вожак, старый опытный волк, был лидером бессменным и единовластным. Его авторитет был велик, могущественен и непререкаем. Справедливо и с заботой о кровниках, в постоянной тревоге за судьбу племени и его благоденствии, он в своих владениях, как монарх, безраздельно царил уже много лет. Волк умело организовывал облавные охоты на крупных зверей и почти всегда успешно, благодаря чему волчья семья жила сытно и надежно. Его все боялись, и стоило ему лишь чуть показать оскал и слегка рыкнуть, как все смутьяны тут же убирались прочь, поскуливая и поджав хвосты. Особо распоясавшихся и заартачившихся особей вожак быстро перевоспитывал своими острыми клыками и сильными челюстями, да так, что они подолгу зализывали свои кровоточащие раны, а те, до которых эти меры не доходили, прогонялись из стаи безжалостно и навсегда, обреченные на скитания и одиночество.
Но стая развивалась по своим волчьим законам, росла и умножалась. В ней были охотники, учителя, охранники и няньки. Молодняк подрастал, набирались опыта прибылые и переярки, старел и слабел вожак, мужали и набирали силы молодые. Скоро в семье стали все понимать, что дни старого волка, как лидера, начинают подходить к концу. Все чаще и чаще ему стали противостоять крепкие волки, победившие в отдельных местных турнирах, случавшихся по тому или иному случаю довольно часто. Многие из них начинали претендовать на место будущего вожака. Волк еще огрызался и пытался отбиваться, но все чаще уже уступал, и лишь только окрепший за многие годы авторитет хранил для него главенствующее место.
Но однажды между вожаком и крепким дымчатым волком состоялся последний и решительный бой, в котором они сцепились не на жизнь, а на смерть. Клочья шерсти замусорили небольшую поляну, где происходила драка. Волки рвали друг друга с ожесточением, огнем в ненавидящих друг друга глазах, рычанием в горле и клокотом в груди. Казалось, что от ударов друг о друга тел трещали ребра, а в брюшинах отрывались и полоскались внутренности. Земля под лапами лишилась травы и мягкой таежной подстилки, а ее комья летели в стороны на огромное расстояние.
В ход боя никто не вмешивался. Все остальные волки от мала до велика расположились кр;гом и молча, лишь изредка переходя с места на место, следили за жуткой картиной. Они понимали, что идет очень ответственный бой, и исход его решит, сменится власть в стае или еще нет, и за кем дальше придется следовать волчьей семье.
Звери бились уже давно. Иногда они на время расходились и, застыв на месте, долго смотрели друг на друга, молча и не мигая. Кровь капала на землю яркой спелой земляничной ягодой, а с широко раскрытых пастей спадали хлопья порозовевшей пузырчатой пены. Потом они вновь сшибались и, слившись в единый клубок шерсти, голов, лап и хвостов, продолжали драться.
Скоро итог борьбы стал определяться. Молодой волк явно превосходил старого в силе и выносливости, он все чаще прижимал его к земле и, в конце концов, жестко ухватил за глотку. Вожак сначала сильно колотил лапами, крутил головой и рычал, но потом движения его стали медленнее, рык глуше, дыхание стало прерываться, появились первые слабые стоны.
Молодой все сильнее сжимал свои мощные челюсти и, наверное, уже чувствовал близкую победу, как вдруг из недалекого ельника через круг расположившихся волков стремительной молнией метнулась Белая Тучка и резким ударом своей широкой груди обрушилась на молодого волка. От неожиданности тот разжал клыки, выпустил горло вожака и на добрых пару саженей отлетел в сторону. В один миг он встал на ноги, но перед ним уже с яркими кровяными раскрасами на белой шкуре грозно стояла волчица. Она рычала и сверкала глазами так, что победитель сначала слегка стушевался, а потом всерьез струсил и, поджав хвост, отошел.
Победа казалась под вопросом. Но то, что сделала Белая Тучка, было не по правилам. Так не должно было быть в волчьей стае. Ее члены стояли в нерешительности. Они не знали, как поступить в такой ситуации. Предыдущий вожак был явно повержен, но новый все-таки не смог взять полный верх. Ему помешали.
Побежденный старый волк, чуть оклемавшись, поднялся с земли и, покачиваясь, понуро вышел из волчьего круга. Нос и хвост его были опущены до самой земли, тело во многих местах кровоточило, лапы ступали неуверенно и мешали друг другу. Шатаясь, он скрылся в густом ельнике и вышел к ручью, из которого жадно и долго лакал чистую холодную воду.
Белая Тучка на расстоянии ждала его на берегу.
В волчих глазах можно увидеть все - злобу, ненависть, жестокость, жадность, гордость, радость, насмешку. Но никогда в них нельзя заметить даже тени жалости и соучастия. А в глазах белой волчицы они были. В них иногда даже маленькой искоркой проскакивало еле заметное, еле уловимое, но какое-то удивительно светлое и не по-волчьи затаенное чувство нежности.
Старый вожак, наконец, утолив свою жажду, вышел на берег и со стоном лег на траву рядом с волчицей, которая сразу же принялась тщательно вылизывать его раненный бок. Волк, молча, лежал и, тяжело дыша, прихрапывал, Все тело его болело от ушибов и ран, силы были истрачены до предела и требовали восстановления, нуждались в покое и отдыхе. Успокоенный присутствием волчицы, он вытянулся и закрыл глаза, все еще сверкающие яростной, извергающей молнии неуемной злобой.
В стае на время все перепуталось. После недавнего боя за лидерство старый вожак был побежден, но он, не отыскивая, обрел для себя влиятельную и сильную защиту в белой, всеми уважаемой и почитаемой волчице. Перед ней спасовал и готов был ей подчиниться даже молодой сильный волк. Место вожака было свободно, и время безвластия тяготило волчью семью. Все были настроены на то, что управлять дальше жизнью этого звериного коллектива должна была именно Белая Тучка. Об этом думали все. Но белая волчица повела себя так, что вскоре всем стало ясно - лидером она не будет никогда. Это не входило в ее планы, и было не по ее характеру. Она по-прежнему была независима и в то же время влиятельна. Она жестко противостояла любой попытке притязания старого вожака, который, благодаря ей, остался жить в стае и не был изгнан, как это бывает в других семьях, для того, чтобы где-нибудь погибнуть от голода и одиночества в старости. Из-за непохожей на всех Белой Тучки стала не похожа на другие и вся эта волчья семья, большая и сильная.
Постепенно и очень осторожно все-таки место вожака стал занимать победивший в последнем бое молодой волк. Белая Тучка не возражала, хотя и очень внимательно наблюдала за тем, как дальше будут развиваться события. Сначала робко, потом все смелее волк занимал первое место на переходах и в нарыске, затем все чаще стал выводить охотников на облавы и успешно их завершал. Он стал претендовать и получал свою лучшую долю с охотничьих трофеев и, наконец, добившись своего и не встретив больше противостояния, занял это место и остался там окончательно и надолго. Он княжил в своем владении, подчиняя себе всех, силой и страхом ломая непокорных. И только Белая Тучка со старым волком, находившимся под ее покровительством, оставались неподвластными. Пока был жив отставной вожак, волчица из стаи не отлучалась и следила за тем, чтобы его не обижали, хотя часто отходила в сторону, ложилась на землю где-нибудь на опушке отдельно от всех и долго глядела вдаль через поля, перелески и болотины, о чем-то мучительно тоскуя. Что было у нее на душе, в мыслях и на сердце никому было неизвестно, даже старому мудрому вожаку.
Как-то летом после долгого перехода через лесную чащу, пересеченную многочисленными трясинными бочажинами и оврагами, он настолько устал, что уже больше не мог поспевать за стаей, далеко отстал, остановился и залег в густых зарослях пышно цветущей таволги. Его отсутствие скоро заметила Белая Тучка, забеспокоилась и вернулась обратно своим следом. Она быстро нашла его, обессилевшего и тяжело дышащего, с выпущенным из пасти на сторону длинным языком. При виде Тучки он приоткрыл глаза, посмотрел на нее с впервые за долгую жизнь мелькнувшей в них нежностью, которую тут же подавил в себе, оскалился и выдохнул из себя глухое вымученное рычание. Это не было каким-то предупреждением, он так просил верную подругу удалиться и больше не возвращаться к нему. И она, еще немного постояв рядом, развернулась и пошла прочь, догонять далеко ушедшую стаю. Так вот по-волчьи состоялось их звериное прощание навсегда.
Старый волк умер, и белая волчица зажила прежней жизнью. Она, то проводила время вместе со стаей, участвуя в длинных переходах и отдыхая на уютных лежках, то где-то далеко скиталась в одиночестве, наслаждаясь свободой и полной независимостью. Хитрости и ловкости у нее хватало, чтобы добыть себе минимум пищи, а жадностью она никогда не страдала, может быть оттого, что всегда была сыта куском, который по установившемуся праву ей всегда принадлежал. Волчица возмужала, еще сильнее окрепла плотью и костью, стала по-звериному удивительно красива. Во всей ее стати сквозила сила и мужество крупного опытного волка, а неподдельная и трогательная женственность, особенно после смерти старого вожака, оказалась скрыта глубоко и недоступно где-то в глубинах ее непонятной души.
Однажды холодной вьюжной зимой, уже на ее исходе Белая Тучка скиталась одна по лесным угодьям, отдыхая от склок и свар, происходящих в волчьей стае в эту пору из-за частых голоданий и неудачных охот. Она наслаждалась полной свободой. Всегда, благодаря своей белой шкуре, успешно охотилась, отдыхала в теплых снежных сугробах и часто, возбужденная озорной молодостью, азартно играла с засидевшимися в снегу тетеревами и рябчиками, мышами и даже с колючей змееподобной поземкой. Февраль отодвинул от себя крепкие студеные морозы и окутал округу мягкими обильными метелями, а иногда радовал землю робкими, едва уловимыми оттепелями. Снег стал глубоким, на опушках грудился мощными волнообразными наносами, а на полях покрывался узором замысловатых, будто бегущих друг за другом хрупких дюн. Вихревыми потоками сугробы уплотнялись, после легких оттепелей сковывались морозцем и по поверхности укреплялись удобным гладким настом. В густой чаще на лапах елей, пихт и сосен копилось столько пушистого снега, что самые нижние из них гнулись до самой земли и врастали в ближние сугробы. Под ними ближе к стволу возникали пустоты, похожие на шалашики, в которых Тучка любила отдыхать, проделав в одной из сторон небольшое отверстие. Там было тихо, уютно и тепло. Когда наступала оттепель, снег на лапах тяжелел, все ниже и ниже склонял их долу и, в конце концов, шумно со вздохом сваливался, попутно задевая соседние ветки и освобождая их от груза. В это время в лесу часто начинало попахивать еле заметным приближением весенней поры.
Как-то раз Белая Тучка рыскала по возвышенной гривке между ощетинившихся бурым высохшим камышом болотин. Она не была голодна, а просто блуждала в поисках чего-то интересного, занятного, чем можно было на время увлечься. Ей то и дело попадались многочисленные заячьи наброды у мест их ночных кормежек, старые и совсем еще свежие тетеревиные лунки в снегу на открытых полянках, длинные строчки от ствола к стволу беличьих переходов. Волчица была весела и довольна, душа ее ликовала, она чувствовала недалекую весну, которую очень любила. И вдруг что-то коротко тронуло ее звериное нутро, какое-то пока еще непонятное ей чувство родилось где-то в глубине женского биологического организма, заставило одновременно и насторожиться, и обрадоваться. Тучка прислушалась к себе, ею завладело странное беспокойство. Но это была не тревога, а что-то другое, будоражащее и, в то же время, щемящее. Она чувствовала сильное влечение, а куда и зачем, пока не понимала. Поведение ее сразу же резко изменилось. Она стала странно петлять по лесу, принюхивалась к ветру и как будто бы что-то все время искала. Она меньше отдыхала, ее постоянно куда-то тянуло, неудержимо влекло, а вскоре начало нервно тяготить. Иногда она неосознанно для себя нарезала по лесу большие круги, которые с каждым разом делала больше и больше, находила новые районы, и там начиналось все снова. Наконец, она полностью потеряла аппетит и перестала думать об охоте, томимая своим непонятным состоянием.
Так продолжалось несколько суток, пока вдруг при очередном круговом переходе Белая Тучка не наткнулась на крупный одиночный волчий след. Он был совсем свежим, и волчица немедленно двинулась по нему. Равнодушная и независимая ранее, она сейчас ощущала восторженный трепет и неодолимое желание увидеть своего собрата. Кровь в ее жилах как будто вскипела, вспенилась и рвалась наружу. В животе что-то сжималось от резких безболезненных судорог, там внутри все вертелось и ворочалось, как в речном омуте.
Вскоре след волка, по которому двигалась Тучка, вышел на ее же недавний круг. Она быстро разобралась, что здесь зверь останавливался, какое-то время сидел, принюхиваясь, а затем сначала медленно, потом трусцой, и, в конце концов, крупными скачками помчался догонять Белую Тучку. Волчица решила, что нужно скорее прекратить взаимное преследование, сошла со следа и двинулась к недалекому открытому полю. Там было проще встретиться с волком, внимательно рассмотреть и определить его намерения.
Заснеженная равнина была удивительно красива среди великолепной зимней ночи. Огромная, почему-то всегда казавшаяся волчице свернувшейся рыжей лисицей, луна сегодня не просто светила, а сияла перламутром, заливая все вокруг тонким волшебным светом, как в сказке. Стояла потрясающая своей недвижимостью всего вокруг мертвая и немного даже свирепая тишина. Миллиарды разноцветных искринок сверкали на чистейшем снежном покрывале поля, переливаясь и переходя друг в друга всеми цветами радужного спектра. Уникальные природные картины создавались каким-то изощренным безмолвным колдовством, и были они изумительно прекрасны, завораживающе восхитительны.
Твердым плотным настом волчица на махах пронеслась по полю до пересекающей его зимней дороги, которая шла прямо посередине через глубокие сугробы, была до блеска укатана санными полозьями и местами замусорена свалившимися с лошадиных возов клочками сена. По бокам дороги от многократных чисток ее после кипучих метелей громоздились высокие снежные отвалы, из-за чего она была похожа то ли на высохшее русло небольшой речки, то ли на маленький белокаменный каньон. На поворотах эти отвалы были особенно высоки и в лунном свете напоминали горные утесы. Белая тучка спустилась на полотно дороги, легла на снег и стала терпеливо ждать.
Хоть и слышала волчица, что зверь рядом, но в поле ее зрения он все-таки появился очень внезапно. Волк возник на крутом повороте дороги со стороны поля и, взобравшись на высоченный отвал, остановился на самой его вершине. Огромный, весь серый в седине, с широкой сильной грудью, тяжелой мордой и мощными лапами он, стоя на возвышении, был неотразим в своем великолепии. Лунный свет, запутавшись и увязнув в густом подшерстке, серебрил всю его прекрасно сложенную фигуру. Он будто был припорошен лунным сиянием и весь светился, окруженный призрачным мерцающим ореолом. Из раскрытой от быстрого бега и возбуждения пасти вырывались клубы горячего дыхания, усы и шерсть на морде покрылись голубоватым инеем.
Волк долго недвижимо стоял на своем пьедестале, всматриваясь вдаль и прислушиваясь. Он видел Тучку в отдалении, но пока еще сдерживал себя, привыкший к необходимой осторожности. Минуты проходили за минутами, а он все стоял и взирал с верхотуры на поле, недалекую опушку леса и уходящую вдаль накатанную дорогу. Волчица не выдержала первой и, слегка привстав, несколько раз переступила с лапы на лапу, а затем тихо и задорно взвизгнув, легко тявкнула. С этого и началось сближение двух волков, рождение сложных и многообразных звериных отношений в один из самых ответственных и самых прекрасных периодов их жизни, когда меж ними возникает чувство взаимной любви и желание продолжить свой род.
Настороженность не покидала ни того, ни другого еще какое-то время. Тучка незамедлительно отбегала сразу же, как только волк делал попытку приблизиться к ней. Отбегала недалеко и останавливалась, повернув голову к самцу. Потом садилась на снег, молча, наблюдала за ним, и если тот не двигался, снова слегка поскуливала и кокетливо тявкала. Этот прием повторялся много раз. Он возбуждал волка еще сильнее, страсть в нем закипала и начинала бурлить ключом, распирая его изнутри и путая мозг. Попытки подойти к Белой Тучке становились все настойчивее и смелее, он уже несколько раз устремлялся за ней в погоню, но та ловко уходила в сторону, перепрыгивала через снежные отвалы дороги и полем возвращалась обратно, а чуть отдышавшись, снова начинала кокетничать.
Зимняя ночь длинна и ее хватило на то, чтобы вдоволь наигравшись, волки наконец сблизились и, обласкав друг друга, под утро вместе удалились в лес.
Они стали жить сплоченной парой, крепкой и дружной. Вместе рыскали по лесам, вместе охотились, маневрируя в облавах, с четким пониманием действий. Добычу поедали не спеша и не отбирая друг у друга. Звери были умны, сильны и выносливы, поэтому все у них получалось удачно и слаженно. Они часто играли, резвясь и кувыркаясь в снежных сугробах, прятались друг от друга и шутливо нападали из-за притворных засад, а иногда в два горла голосисто выли, пронзая мглистые февральские сумерки своим заунывным пением. Они не подходили близко к деревням, а больше держались отдаленных лесных уголков с редкими еланушками и заброшенными полями. Там было спокойно и добычи им хватало вдоволь.
Очень скоро февраль кончился, стало пригревать солнце, снег вдруг зашевелился и начал медленно оседать. У комлей отдельных деревьев появились первые темные проталины, а на окраинах полей часто хозяевами расхаживали черные, как смоль, только что прилетевшие с юга грачи. Звуки песни пьяного от весны жаворонка все чаще и чаще оглашали небесную лазурь, а на лесных полянах по утрам громко базарили токующие тетерева. Наругавшись вдоволь, они много дрались, теряли перья на истоптанный в потасовке снег и даже изредка пускали друг другу кровь. Чуть позже оголились склоны пригорков, и волки часто приходили туда, подолгу лежали на влажной подогретой солнцем прошлогодней листве и с блаженным прищуром нежились. Местами стали выбиваться на свет покрытые нежнейшим пушком и непривычные в своем фиолетовом цветении молодые подснежники.
Белая Тучка заметно пополнела, меньше двигалась и много ленилась. Добычу ей часто приносил волк, и она от услуг его не отказывалась, а с удовольствием ее поедала. Аппетит у нее развился очень сильно, и это было объяснимо. Внутри материнской плоти, где-то далеко в ее глубинах развивалось новое волчье потомство. Она уже серьезно подумывала об устройстве логова, где бы новорожденным щенкам было удобно и безопасно расти. Для этого Тучка часто оставляла волка и в одиночку обследовала близлежащие буреломы, крутинки речных берегов и небольшие заросшие овражки. В выборе места она оказалась очень привередлива и напрочь отметала все предложения волка, когда тот осмеливался сам предложить ей тот или иной вариант семейного гнезда.
А время все шло и шло. Весна уже не просто медленно приходила, а стремительно врывалась в их мир, меняя все вокруг резко и решительно. Снег с открытых мест быстро сбежал шумными струями ручьев в речные долины, земля начала активно просыхать и наряжаться изумрудами первой весенней зелени. К моменту, когда на деревьях начали с треском лопаться набухшие почки, волчица уже совсем отяжелела, стала медлительной и нервной. Она все чаще огрызалась на волка, а тот тихо отходил от нее и терпеливо выжидал в сторонке, когда гнев ее уляжется и она успокоится. Как-то раз в глухой чаще на дне глубокой низины они отыскали прошлогоднюю брошенную барсучью нору. Место было сухое и надежное, укрыто мелким кустарником, неподалеку из земли бил веселый родничок, и, что свойственно барсучьему жилью, вокруг была идеальная чистота. Волчица в великих трудах, но безоговорочно отвергая помощь самца, самостоятельно долго расширяла нору, приводила в порядок подстилку, и скоро там ей стало тепло, комфортно и уютно. Будущий отец к жилью не допускался и обитал поодаль, охраняя покой и безопасность дохаживающей свой срок Белой Тучки.
Волчата родились в ту пору, когда частые кусты, сплошь растущие вокруг логова, бурно вскипели сверкающим, слепящим глаза необузданным цветением и низину заполнил резкий, забивающий все другие запахи вездесущий черемуховый аромат. Вновь появившихся на свет щенков нельзя было назвать даже зверьками, потому, что это были вообще какие-то непонятные существа, слепые, глухие, и абсолютно беспомощные. Их было всего четверо, и двое среди них с шерсткой белого цвета и едва заметной сероватой полоской вдоль всей спины. Другая пара – серая. Волосяной покров волчат был еще очень слабым, редким и невзрачным, но мать уже четко определила, кто из потомства унаследовал ее гены, и к ним у нее сразу сложилось определенное особое отношение.
Волк не был допущен к детям, и даже к логову слишком близко ему подходить было запрещено. Он всегда находился поодаль, а при попытках подойти и заглянуть в нору он тут же сталкивался с оскаленной пастью Тучки и слышал ее громкое угрожающее рычанье. Скоро он смирился со своей долей и молча, безропотно выполнял надлежащие отцовские обязанности. Он регулярно подтаскивал к входу добычу, чуть проскулив, удалялся и наблюдал издалека, как самка с жадностью поедает свежую пищу. Откармливая волчат, мать всегда должна быть сытой. И волк это хорошо понимал, поэтому самую первую дичь всегда приносил ей, а уж потом отправлялся на охоту снова, чтобы насытиться самому, если повезет. Иногда, не добившись успеха, он оставался голодным не день и не два, но стойко переносил эти тяготы, потому, что был очень заботливым отцом и верным другом. Все остальное время между охотами он бдительно охранял логово и, даже засыпая, слышал все, что происходит вокруг.
Однажды в их район забрела молодая сильная рысь. Хитрая кровожадная рудая кошка сначала долго кружила на расстоянии, потом, обнаглев, стала время от времени пересекать низину поперек с каждым разом все ближе и ближе к волчьей норе. Самец, конечно же, знал об этом, но надеялся, что незваный гость, позабавившись, уйдет. Но рысь, кажется, имела другие планы, и волк решил действовать. Он умно высчитал рысий маршрут при очередном ее путешествии и подстерег в засаде. Скачек, который он совершил в сторону врага, был его собственным рекордом, однако кошка оказалась слишком резвой, чтобы просто так попасться. Реакция ее была молниеносной. Резкий прыжок в сторону, и она уже на расстоянии двух шагов стояла напротив, ощерившись, грозно фыркая и сверкая своими желтыми узкими глазами. Обрубок хвоста нервно дергался, а кисточки ушей прижались к затылку, как будто она их больше всего берегла. Волк зарычал, оскалив пасть, и медленно начал наступать. Шерсть на его загривке вздыбилась и от нервного возбуждения вся пошла мелкой трепетной дрожью. Рысь пятилась, царапая острыми когтями лесную подстилку, припадала брюхом к земле, но сдаваться просто так не собиралась. Казалось, весь лес замер в испуге от предстоящего поединка. Затихли не умолкавшие до этого ни на секунду мелкие певчие птахи, неслышно стало гудевших в цветах скромных пчелок и расфуфыренных важных шмелей, крутнулся в кустах и предусмотрительно куда-то залег даже ласковый весенний ветерок. Все вокруг напряглось и в тревоге готовилось к встрече чего-то неизбежно страшного и жуткого.
Звери стояли друг против друга, готовые в любой момент завязаться в смертельной схватке, но тут вдруг в кустах неожиданно появилась Белая Тучка. Услышав рычание волка и фырканье рыси, она оставила в норе щенков и вышла на помощь. Вид ее был страшен, как никогда. Она не бежала, а медленно угрожающе шла, раздвигая пополневшим телом частый кустарник, громко рычала и скалила острые крупные клыки. Полные розоватые соски на обвисшем животе опустились так низко, что местами задевали за землю и волочились по прошлогодней высохшей листве и молодой траве.
Рысь не выдержала и с присущей ей кошачьей резвостью метнулась в сторону, сделала несколько крупных прыжков и затем мгновенно забралась по стволу на высокую, еще не покрывшуюся буйной зеленью старую липу. Мощный сук, отходящий в сторону, оказался ей очень удобным. Она улеглась на него, вытянула вперед передние лапы и, оказавшись в полной безопасности, спокойно взирала вниз.
Волки чуть побродили под деревом, обнюхали землю вокруг и медленно отошли в сторону. Тучка, успокоившись, направилась к логову. Следом было направился и волк, но волчица обернулась и со злобой издала такое рычание, что тот сразу остановился и оставил ее.
Ночью рысь ушла и в угодьях волчьей семьи не больше появлялась.
Жизнь пары пошла своим чередом, размеренно и спокойно. Волк по-прежнему ходил на охоту, приносил добычу, кормил мать и охранял логово. Однако, случай с рысью не прошел для Белой Тучки просто так. Во-первых, она вдруг стала серьезно сомневаться в силе и возможностях самца, какое-то чувство ненадежности вкралось в ее сознание и не давало покоя. Она стала более осторожной, часто выходила из норы и прислушивалась к шорохам леса, даже когда волк был рядом. Доверие к нему у нее пошатнулось, а свою безопасность она стала считать сомнительной. Во-вторых, нервное потрясение, что она перенесла, как-то повлияло на материнский организм, и у волчицы уменьшилось количество молока. Это скоро начало оказывать влияние на потомство. Щенки недоедали и часто даже бывали голодными. К тому времени они уже подросли, начали прозревать, еды им требовалось все больше и больше, а соски матери часто бывали совсем пусты.
Между молодняком всегда сразу же после рождения даже при самых благоприятных обстоятельствах возникает борьба за выживание. Захват самого обильного молочного соска, отталкивание и беспощадное ущемление более слабого, истязание и изгнание больных, убогих и уродов. Все это присуще любой волчьей семье. Так же было и в логове Белой Тучки. Но когда молоко стало пропадать, эта борьба среди малышей еще сильнее обострилась. Верх в сражении за еду всегда одерживал сильный серый лобастый волчонок. У него первого открылись глаза и прорезался слух, от достатка пищи шерсть уже приобретала окрас здорового и оформляющегося щенка, он больше других бодрствовал и не давал покоя остальным. Двое белых отпрыска значительно отставали от него, уступали во всем и от этого медлили в развитии. Четвертый же был видимо последним из помета и выглядел вообще очень слабым. Со временем лобастый все больше и больше наглел, толкался и не давал спокойно сосать мать другим даже тогда, когда сам был сыт, спал мало и постоянно копошился в гнезде, завоевывая себе более удобное и теплое место. Безропотные братья и сестры сначала переносили все эти обиды молча, потом с жалким скулением, а когда челюсти волчонка существенно окрепли и появились первые остренькие зубки, визжали от его укусов. Это сильно раздражало мать, она все больше и больше беспокоилась, часто мордой отталкивала неугомонного щенка от других, чтобы те хоть как-то могли насытиться остатками молока и не захирели совсем. Особенно она переживала за белых волчат, к которым больше всего и приставал лобастый волчонок. На самого младшего доходягу он как-то меньше обращал внимание, интерес к нему был слабым очевидно из-за того, что тот вообще не оказывал никакого сопротивления забияке, а просто, поскуливая, отползал недалеко в сторону и замолкал там в дреме и полузабытьи. Белые же брат с сестрой пытались огрызаться и противостоять, что здорово забавляло начавшего уже хорошо соображать серого детеныша.
Чем дальше, тем больше слабли молодые волчата. Молока у Белой Тучки становилось все меньше и меньше, и здоровый волчонок сосал его один чуть ли не за всю семью. Другим оставались последние бедные жиром и витаминами капли. Существование всего волчьего помета оказалось под угрозой. Это не редкость в зверином быту. В природе выживает сильнейший – древний не писаный закон во многих ее сферах. Но ведь наша волчица была очень не похожа на всех остальных. И вот как-то во время очередной кормежки, услышав особенно отчаянный визг одного из белых щенков, она вскочила и, разметав по гнезду весь свой выводок, жестко схватила лобастого волчонка за шею и крепко сдавила челюсти. Хрустнул под материнскими клыками слабенький щенячий позвоночник, изогнувшись всеми частями тела, малыш несколько раз вздрогнул и вскоре затих, бездыханно свесившись из пасти волчицы на одну сторону. Она, не выпуская его, медленно выбралась из логова, подошла к отцу, который поодаль нес свою сторожевую службу, и бросила маленький трупик к его лапам. Вид Белой Тучки был жесток и беспощаден, она грозно зарычала, затем развернулась, и уже уходя, мощными задними лапами презрительно швырнула в их сторону несколько крупных порций лесной замусоренной земли.
Другой серый волчонок умер на другой день то ли от голода, то ли от каких-то мучительных детских недугов. Слегка покормившись, он немного отполз в глухой уголок логова и, слабо поурчав, замолчал. К вечеру мать вынесла его из норы, сама оттащила подальше в кустарник и оставила там, на разживу лесным падальщикам. Волк в это время был на охоте и не видел грустной картины, но вернувшись с добычей, многое сразу понял и даже по-мужски скупо проскулил. Но он-то был самым обычным волком и скоро смирился со всем, тупо продолжая исполнять свои трудные, но нехитрые обязанности.
Через несколько дней белые волчата поправились, молока им теперь почти всегда хватало, они округлились и повеселели. Глаза их уже были открыты полностью, они много бодрствовали, а осознанное любопытство влекло их куда-то, и они стали часто высовывать свои забавные носики наружу.
Весна отошла, и повсюду в своем разбеге буйствовало ранее лето. Их родная низинка заросла густой травой, которая начала очень быстро и разнообразно зацветать. Вечерами в воздухе скапливались тучи комаров, а днем становилось жарко, даже душно и всюду активно мельтешили надоедливые мухи, строки и слепни. Огромные по щенячьим меркам жирные стрекозы сновали в солнечном свете, то стремительно перелетая с места на место, то резко останавливаясь в воздухе и замирая в движении, но продолжая стрекотать своими шуршащими полупрозрачными крыльями. Обильные росы по утрам клонили тонкие травянистые былинки к земле, украшая их тяжелыми алмазными каплями. Иногда ночью гостем у волчьей норы был густой туман. Бледный и невесомый, он, то ли приползал, то ли сливался к ним откуда-то сверху и медленно заполнял маленькую долинку, где мирно успокаивался и почивал до самого утра. Птичий гомон звенел повсюду, и даже когда было темно, находились птахи, которым очень хотелось петь.
Пара белых забавных волчат заметно подросла, они уже отваживались выходить из норы наружу и часто играли у входа, постепенно осваивая близлежащую территорию. Мать, не задумываясь, смело оставляла их одних и помогала волку в охоте. Скоро щенки уже сами пробовали взрослую пищу, которую специально для них к норе приносили родители, в них начал проявляться и крепнуть охотничий инстинкт, нацеленный пока на прыгающих поблизости лягушек и медлительных слизняков.
Минула земляничная пора, потом пришла пора туманно-голубой черники и сверкающей рубином сочной малины. На недалеком медленно зарастающем вырубе часто стали появляться люди, голоса которых слышались почти каждый день. То высокие пронзительные бабьи перекрикивания, то звонкие ребячьи взвизгивания, как стрелами, секли лесной умеренный птичий гомон и были для волчьей семьи тревожными и неприятными. Чуть тише, но еще напряженнее стало, когда пошли грибы. Тихие двуногие охотники иногда так близко подходили к логову в поисках спрятавшихся боровиков и подосиновиков, что порой только чудом не находили спрятанную в кустарнике нору. Несколько раз грибники даже устраивали привал возле бьющего из земли непересыхающего родника. После них на траве оставались объедки, куски яичной скорлупы, газетные обрывки и окурки.
Короче говоря, к концу лета место обитания волков стало уже не совсем уютным и безопасным, нежели ранее, и Белая Тучка решила, что отсюда пора уходить. Она еще какое-то время тянула, раздумывая и соображая в какую сторону им податься, но когда в лесу прозвучали первые выстрелы, отсалютовавшие открытие охотничьего сезона, они покинули обжитый лесной уголок с сожалением и большой неохотой.
Волки любят свои места, поэтому Белая Тучка и ее семейство не ушли из района совсем. Просто они оставили логово, но продолжали жить, мигрируя по отдельным уголкам, гривкам и овражкам. Это были их угодья, в которых они вели себя по-хозяйски. Молодые волчата активно учились жизни, набирали охотничий опыт, участвуя вместе с родителями в облавах, загонах и засадах. Их прерывистые визгливые взлаивания в сумерках постепенно становились похожими на настоящий жутковато протяжный волчий вой. К концу лета они развились и выросли так, что стали мало отличаться от взрослых, а белая шкура на упитанном теле сверкала и лоснилась. Волки отличались красотой и необычностью. Только серый отец выглядел в этой вновь зародившейся стае непривлекательной грязноватой кляксой, и очень скоро Белая Тучка решила от него избавиться. Она все чаще огрызалась, держала волка на расстоянии и несколько раз даже пыталась укусить. Дети мало обращали внимание на поведение родителей, но были очень преданны матери, поэтому покорно исполняли все ее команды. Для них было удивительно то, что мать иногда уводила весь выводок из засады в охоте, когда волк завершал загон и направлял на них дичь. Таким образом, хитростью волчицы создавался своеобразный искусственный промах волка, за который ему полагалось наказание и общее порицание. Умный зверь долго терпел ее выходки и, в конце концов, вспомнив о собственном достоинстве, однажды покинул семью и навсегда удалился из этих мест. Белые волки остались втроем, и теперь это была опять уже не похожая на всех остальных белая волчья стая.
Именно этого и хотела Белая Тучка.