Эджик-мэджик Майкл Леви

 

линк на полную версию повести с перводами и авторскими коментариями тут, постинг #1853







                «....проклята земля за тебя; в муках будешь               
                питаться от неё все дни жизни твоей.   ...........
                В поте  лица твоего будешь есть хлеб, доколе не               
                возвратишься в землю, ибо из неё ты взят;
                ибо прах ты и в прах превратишься».       

                ( Тора. Бырэйшит 3-4, 18-20 )               
 
                1



            Познакомил  меня с Майклом некий Стэнли, водитель из  кар-сервиса , где я прозябал  в первые месяцы моего пребывания в Нью-Йорке. 
        Теперь я понимаю, что прозябание  –  чувство  внутреннее и  сугубо индивидуальное. Как  в сказке про Зайчика, который пошёл с горя на речку топиться, мол,  всех в лесу он боялся. Повстречал лягушек, которые сами его испугались, и топиться передумал!
         Слово «джаб» (job) – священная корова американской жизни. Май ждаб, ёр джаб, ду ю файнд э ждаб, эни джаб,  лукин фор э джаб, факин джаб  – слово склоняется на всех углах на все лады.
        Как мы, совки , когда – то бегали от работы, игнорируя  её и презирая, так местный люд непрестанно её жаждет и ищет.
        В русской газете мне попалось объявление: «В  занятой кар-сервис в Боро Парке  требуются водители со своими машинами». Mашина у меня уже была: 11-летний «Бьюик-Ригал» с 200-тысячным пробегом.  Я позвонил, и мне сказали приезжать.
       Звонок этот стал фатальным, надолго определив стиль жизни  и профессиональную принадлежность...
       Наивный, я приехал, и мне дали работу, столь вожделённую многими американцами!   
       На поверку работы оказалось, как грязи. Она  везде поджидала людей непритязательных, или  нуждающихся.
         Поездка по Боро-Парку стоила тогда 2-50, а пассажирами были хмурые бородачи с пейсами и члены их семей.  Чаевых  «пейсатые» , как мы их называли, практически не оставляли: ну, квотер , от силы, за что и были искренне нелюбимы нашими люмпенскими душами. Какой уж там антисемитизм: неевреев  среди водителей попросту не было! Другое дело,  за кого нас принимали хасиды – так называлась эта  секта .
         Через месяц  я вдруг узнал от коллег, что иметь машину для легальной работы недостаточно! Необходим ещё «лайсенс»  и специальные номера от такси и лимузин комишн  и, соответственно, совершенно другая страховка на машину: тысяч 5 в год. Пять тысяч даже в год выглядели для меня тогда суммой невероятной: поди, наколупай эти пять тысяч по 2-50 за поездку!!!
          Я продолжал работать без документов, когда  время от времени наши водилы стали попадаться на проверку  TLC – этой самой пресловутой «такси энд лимузин комишн». С их стороны совершалась элементарная провокация:  в офис звонил некто и просил прислать русскоговорящего водителя. Водитель направлялся за клиентом, там его спрашивали, является ли он работником кар-сервиса, он отвечал «да» и был тут же задержан, поскольку лицензии  имели лишь несколько человек...  На машину  налагался арест,  её отгоняли на штрафную площадку, откуда её можно было забрать после уплаты 2000 долларов штрафа!  Машины эти не стоили  штрафа: нищие велферщики  были владельцами несусветного металлолома, который проходил госинспекцию лишь только благодаря удивительно организованной в Бруклине системе инспекции: владельцы автомастерских сами и инспектировали этот хлам, образцы которого нет-нет да и встретишь ещё сегодня, в 2006-ом!  Сами продавали, сами ремонтировали и сами же инспектировали – такое вот кольцо. Щуп на  ЦО вставлялся в новую, рядом стоящую машину, и спустя 10 минут  убитый временем и пробегом драбадан выезжал на ещё один год жизни чадить, вонять, шуметь и делать мани-мани-мани ...
         Работать стало стрёмно.  Офис  никакой ответственности за нашу «нелегальную» деятельность почему-то не нес, и отмазывать нас не собирался!
         Вот тут-то и подвернулся мне вышеупомянутый Стенли, симпатичный, но несколько юродивый парнишка, сын израильских эмигрантов, родившийся в Израиле и непонятно какими судьбами  оказавшийся в Нью Йорке…
        «Хочешь подработать?» - спросил он и рассказал про одного мужика-израильтянина, которому нужен был помощник  по ремонту квартир.   
        На следующий день я приехал  в Манхэттэн  на Йорк авенью и 86 стрит. В оговоренном апартменте  меня и встретил Майкл, худощавый еврей с чисто арабской внешностью, в  длинных, по колено джинсовых шортах и цвета  мутной мочи соколке на голое прыщавое тело. Его чёрно-маслинные глаза находились в непрерывном движении и с первого взгляда  казалось, что он невменяемый.
       -  Ай нид Майкл , - сказал я и глаза его завращались ещё быстрее, чуть не вылетая из орбит.
       -  Ай эм Майкл. Ўот ю ўонт ?
       -  Ай кол ю естэдэй эбаўт джоб .
        Мы договорились, что я пройду испытательный день за 5 долларов в час и я немедленно получил первое задание: «тэйк зе бг)ум  энд клин эвг)итинг найс» .


                2



          Незаметно промелькнул мой первый рабочий день.  Всё было вновь: и огромный многоэтажный билдинг  с  охраной внизу и необычной планировки квартиры с 3-мя а то и 4-мя туалетами.  Интересней была и сама  работа: здоровый  физический труд в противовес этому унылому  ожиданию очередного вислопейсого  клиента в кар сервисе... 
          Я таскал мешки с песком и цементом от грузовой машины до  сервисного лифта , делал замесы для кладки плитки в ванной, и всё время убирал и убирал,  сортируя мусор и складывая  его в огромные чёрные пластиковые пакеты...
           В пять часов вечера Майкл, так звали моего нового босса, остановил работу и выдал мне две двадцатки – плату за сегодняшний труд.
          

                3



           В 5 часов вечера в Манхэттэне час пик.
           Раш ауэр.
           Мчатся, мчатся, мчатся  в такси и лимузинах  добропорядочные леди и  джентельмены, замороченные и усталые от пересчёта собственных и чужих денег.
           Этот город не производит ничего кроме говна , но тут концентрировано живут богатые очень  и не очень богатые  люди. Если бы не они, эти эксплуататоры масс народных, нечего было бы тут делать и всем нам – малярам-шофёрам-проституткам-програмистам-машинистам....
          По дороге к сабвею  на углу 86-ой я увидел ликёрный  магазин и решил отметить этот трогательный, свой  первый рабочий день. 
          -  Гив ми зис смол ботл оф водка!  – попросил я смуглого продавца. Мой вид и прононс, видимо,  не внушали ему доверия  и я повторил свою просьбу ещё раз, подтверждая слова 20-долларовой купюрой.
        Но реакции не последовало никакой!!!
       - Гив ми – плииз – э смол  ботл оф водка!  – в третий раз я повторил просьбу. На этот раз реакция была, но явно неадекватная:
     - Хау кэн ай хэлп ю?  – вопросил продавец.
     - Гив ми э смол ботл оф водка!!! – начал уже закипать я, но закипал я скромно, не то что теперь, ибо первый раз в своей жизни покупал спиртное в американском магазине и пока ещё верил, что все продавцы владеют английским.
     - Зис ! – и я ткнул пальцем в чекушку за два с полтиной.
     - О! Ю нид зе бАтл оф  ЎАТКА !!! – восхищённо понял меня продавец, но теперь его не понял его я: какая, мол, такая «ватка»?
     -  Водка, водка, водка, - посмел я повысить голос – ботл оф водка! – и снова движение указующим перстом.
     -  Зис ? – продавец взял в руки вожделенную мной бутылку
    -  Ес, сэр  – выдохнул я, протягивая ему двадцатку.
        «Сэр»  щёлкнул кассовым аппаратом и на табло выскочило 3 бакса.
     -  Из ит кост ту-фифти ?
     -  Ес, сэр. Ту фифти плас тэкс .
         Уже не вникая в подробности что же за такой таинственный «тэкс»  и с красным от стыда лицом  я устремился из магазина, держа в руке  заветную бутылочку, спрятанную в коричневый пакетик, размером соответствующий бутылочке.
          Проще оказалось с закуской. Прямо на углу стояла коляска сосисочника, у которого я купил две сосиски (хат доги )  и баночку орэнджа .
          Пройдя ещё квартал, я очутился на Парк Авенью и тут прямо на бровке тротуара я и устроился  со своим пикником на обочине. Мимо летели жёлтые такси и чёрные лимузины, а я по-деловому потягивал дряную водку «Джорджия» , запивая приторным орэнджэм и закусывая совершенно вкусными хат-догами с луковой приправой наверху. Потихоньку я хмелел и мне казалось, что сидел я в кинозале, да вдруг  - бац -   попал по ту сторону экрана!
          И вот один я в этом непонятном, неприветливом  городе, где все говорят на иностранном языке  и нет дела никому до меня, одинокого поэта из далёкой Хоббитании.
             Закончив выпивку и  грёзы, я аккуратно сложил мусор в коричневый кулёк и выбросил его в урну, стоящую на углу и по 86-ой спустился к сабвею на Лексингтон...
            До сих пор  понять не могу одного: как меня не повязали менты?!
            Пить открыто водку на углу 86-ой и Парк Авенью?  Расскажи мне кто сейчас о таком – никогда не поверил бы!


                4
       
       
         
             Времена благословенные для Америки канули в Лету . Об этом  постоянно вспоминают старожилы. Кусочек того благословенного времени застал и я. Чуть-чуть, малым краешком своей жизни успел зацепить.
             Я видел чудные мистерии, разыгрываемые бродячими артистами прямо в  вагоне метро, длившиеся буквально считанные минуты в пробеге между станциями. Одетый во фрак и старомодную шляпу-котелок фокусник доставал из рукава живых голубей, другой артист,  рыжий клоун, в это время лихо играл на миниатюрной гармошке и набивал цветной мячик макушкой головы.
         Фокусник отправлял голубя  кому-то из пассажиров в карман и тут же из другого кармана опешившего пассажира доставал под хохот всего вагона женские в ажурных кружевах трусики! Трусики дарились сидящей рядом с пасажиром даме! Долары сыпались в перевёрнутую шляпу и артисты на станции перебегали в другой вагон.
             Нищие, калеки и просто уроды были нормальным явлением. Нескончаемой вереницей тянулись они один за другим из вагона в вагон, выставляя на всеобщее обозрение свои шрамы, культи, сросшиеся пальцы, гипертрофированные грыжи, поросячьи хвостики, растущие прямо из копчика, ослиные уши вместо человеческих и бородавки-оракулы, предсказывающие дурным голосом конец света...
             На 50-ой улице и Парк авенью, напротив отеля Вальдорф-Астория , порой и сегодня можно видеть маниакального, христанско-апостольски помешанного человека. Тогда, он стоял на своём посту ежедневно, сейчас, постаревший и обтрёпанный, раз-другой в месяц.
         Обращённый взглядом на юг, где в лучах восходящего солнца серебрилась громада небоскрёба «Метлайф» , он простирал  немытую вечность руку с обтрёпанной Библией в небеса, а другую руку держал возле уха, как бы прислушиваясь, нет ли ответа свыше на его невнятные для окружающих, но может быть, понятные  Там Где-то, наполненые  искренней любовью и  болью  призывы...  Он стоял, обтекаемый с обеих сторон утренним трафиком, на зелёном островке   и зимой и летом в любую погоду  взывая и взывая к Небу, и видимо, не получив ответа до сих пор... 
        В начале 70-х и вплоть до середины 80-х, если ты работал посудомойкой в каком-нибудь сраном ресторанчике в Гринвич Вилледж, ты мог считать, что твоя жизнь в Америке уже почти состоялась. Я поверхностно знал одного грека, котороый  именно так  работал и содержал  при этом  жену и пятеро детей!
            Зелёные, вновьприбывшие, мы бросаемся на любую грязную работу, мы так и лезем на рожон, чтобы нас эксплуатировали! Мало того, мы счастливы оттого, что нас эксплуатируют!
            Не   та нынче Америка, не та... Нет ни лихих ковбоев, ни отчаянных гангстеров, даже тривиальных хиппи вы тут днём с огнём не сыщите. 
             Где лихие герои Фенимора Купера, или Бернарда Маламуда, на худой конец?  Где, извините за выражение, Томы Сойеры современной эпохи? Нету! Хрен!  Одни вонючки-ябеды Сиды заполонили всё пространство и правят свой  вымерянный  линейкой и штангенциркулем балл! 
             Шаг влево-вправо – попытка к бегству, стреляю без предупреждения!
               


                5


    Любимое словечко у Майкла “professional”. Произносит он его, естественно, по-своему: пг)офЕшналь.
         А ещё он вторую неделю не может запомнить моё имя!
    Всё обращался ко мне безлично: май фг)енд да май фг)енд... А однажды надо было что-то срочно подержать и он как заорёт: лисэн, вот из ё факин нэйм? Ван Дам? Кам энд кип тиз!
          Наивный, я думал, что таким образом изучаю английский!
          В одном еврейском магазинчике на Брайтон Бич покупатель обратил внимание, что рабочие-мексиканцы свободно разговаривают на иврите. Восхищённый, он пошёл к владельцу магазинчика и спросил: «Хаим, как тебе удалось заставить из выучить иврит?!» «Тссссс... – ответил Хаим, - они думают, что это английский!»


                6


            В конечном итоге оказалось, что работа хоть и пыльная, но не такая ломовая, как, скажем, мне однажды удалось испытать на себе, будучи солдатом в гродненской спортивной роте.
             Вся дивизия потешалась над «спортсменами» и называла эту группу солдат «бетонной ротой». Мы строили  полосу препятствий и спортивный городок. Бетона требовалось немерянно и всё, чем мы тогда занимались: замесы и заливы от зари до зари, не разгибаясь!  Благо, от туда мне удалось во-время слинять...
            Тут же работа оказалась, на удивление, чуть ли не ювелирной.  После того, как я разгрузил пресловутый грузовик с песком и цементом и вынес  строительный мусор, который –  природный лентяй – Майкл, копил на протяжении месяца до первого удобного случая, напрягаться чрезмерно больше не пришлось...
        Предоставился случай:  он нагрузил меня, как  думал, до предела, а дальше...
    А что дальше? Разве кто-то думает в этом городе на шаг вперёд?  О глотке воды перед смертью, когда уже и пить-то невмочь – это сколько угодно, страховые компании на страже, а так, что бы подумать о том, что вдруг  завтра тебе потребуется  нечто, что ты отвергаешь сегодня, или чем сегодня пренебрегаешь...  Нет, жить принято даже не то что днём сегодняшним, а  попросту  ДАННЫМ МОМЕНТОМ.
       Вот  сейчас мне выгодно пукнуть и я не задумываясь пукаю, ибо это выгодно, но в следующий момент становится выгодно установить вентилятор, ибо от вони деваться не куда, и я устанавливаю вентилятор, вонь уходит, вентилятор больше не нужен и я выбрасываю его на помойку. Потому что завтра эта модель будет уже несовременна! Но тут мне снова хочется пукнуть и круг замыкается!
А плевать, если за всё  это платят и есть те, кто готов всё это осуществлять по бросовой цене!
      Называется это здесь на  жаргоне «проюзать». В первый рабочий день Майкл меня проюзал, максимално заткнув все возможные прорехи, ( ведь я мог больше не придти),  собственно, как и я проюзал его: идти-то мне по большому счёту было некуда. Зловещее Тэ-Эл-Си трясло Боро-Парк и у двух шофёров машины уже были конфискованы...
          
      
                7



        Я прилежно приезжал на Йорк и 86-ю в Манхэттэне к  8-45.  В это же время рядом с домом собирались и другие рабочие: здоровенные светловолосые   дядьки в спецодежде. Возможно, это были электрики. И хорошо, что я не узнал тогда сколько в час они получают от своей компании, которая плюс ко всему обеспечивала их и транспортом и медицинской страховкой, ну и одёжкой, поскольку все были одеты одинаково...  А может, и плохо что не узнал! Так или иначе, узнай я, что бугаи эти за час колупания с электропроводкой получают больше, чем я за весь рабочий день, я бы что-то да  предпринял бы в своей жизни: или мотал бы нафиг в родную Хоббитанию, или стремился бы к карьере электрика!
              Ровно в 9 весь рабочий люд заходил в здание. По закону штата Нью Йорк все технические работы в жилых зданиях могут проводиться от 9-ти утра до 5 вечера и в Манхэттэне это правило священно блюдётся: грамотные богачи могут накапать куда следует и компании дороже себе обойдётся заказ.
          .... люд заходил и я оставался один. Где-то минут в 20-25 десятого на своём гигантском разъёбанном ( пардон, но это так! ) вдрызг  «Шевролете Классик-каприс» от197... какого-то года  подкатывал Майкл.  Мизинцем левой руки с по-фраерски длинным жёлтым ногтем на мизинце он небрежно рулил этой махиной, а в правой у него вкусно  дымилась чашечка кофе.
        -  Ван Дам!
        -  ВадИм, Майкл! Ва-ДИМ!!!
        -  Итс дазнт мэтэ, май фг)энд,   – парировал босс и я получал первое вялое задание...
        -  Тэйк тулз фг)ом зе тг)анк энд yэйт ми хиа.
           Потом он умудрялся найти где-то парковку, на что уходило ещё не менее получаса.
          Итак, в 10 утра мы наконец-то  поднимались в «наши» апартаменты, где занимались туалетными и ванными комнатами: снимали старую плитку и клали новую: мрамор  цвета перезрелого авокадо, исчерна зелёный, а точнее – чёрно-изумрудный. Короче, нездоровый цвет был у этого мрамора, но Майкл очень гордился, заявляя, что это он лично подобрал цвет и рисунок плитки и теперь он будет созидать «спэшль дизайн».
           Вначале я проникся уважением к такой авангардной  технике, ибо воистину надо сегодня  быть смелым художником, чтобы предлагать потребителю такой нонсенс, но потом, спустя время,  я понял, что босс не то что не знает современной абстрактной живописи, но и элементарный детсадовский вкус, когда ребёнок складывает апликации из цветной бумаги, у него напрочь отсутствует!
           Майкл закуривал сигарету и его тут же пробивало на сраньё. Он начинал дико вращать своими маслинами и  орать: «Ван-Дам, эмердженси! Ю клин эвретинг хиар найс, ай вил би  бэк ин тэн минэтс...» и убегал в соседний апартмент, дабы не портить воздух в этом.
           Кое-как рабочий день начинался.
          Я делал первый, и, бывало, единственный замес в  стандартном строительном ведёрке от замазки и далее созерцал на муки творчества маэстро. Майкл курил и пытался составить какую-то лишь ему одному ведомую картину из авокадных плит. Крутил он их и так и эдак и всегда выбирал наихудший с точки зрения композиции (о(!), я ещё видел во всём этом какие-то композиции!!!) вариант. Несколько раз я пробовал подсказать ему, но вдруг получил агрессивный отпор:
        - Ю а нот пг)офешианаль!!! Лив ми элон! – отрезал он, и мне пришлось смириться.
 


                8


               И какой русский не любит слово «перекур»!
              Точно такое же трепетное отношение у американцев к слову «ланч».  Ланч – и трава не расти! Закрываются офисы и уставшие за 4 часа работы люди с озабоченными лицами наполняют ресторанчики, выстраиваются в очередь перед уличными  торговцами сосикок...
            Ланч! И грузный  судья Бруклинского Гражданского Суда  Антонио Фиорелло сбрасывает свой  служебный балахон и квадратную шапочку фиолетового цвета, секьюрити вытуривает из зала суда злостных неплательщиков квартирного  рента и кушает, что-то кушает судья Фиорелло в кругу подхалимствующих сослуживцев,  дабы после полуторачасового ланча лишь вздремнуть до вожделенных 6 часов вечера и вскользь оценить мутным взглядом странного русского, затесавшегося инородным телом в эту смугло-африканскую толпу...   Иди, милай, иди – умоляет взгляд его и я ухожу, ухожу из этого ещё не наступившего дня....
              Мент поганый, Марио Родриго, жирными пальцами отправляет жареный картофель в рот и понятия не имеет, что через каких-то 8-9 лет ни за что ни про что влепит мне совершенно несправедливый тикет и тут же забудет про это... А на суде – о триумф справедливости – будет стоять красный, как рак, лишь потому что поленился прочитать табличку под знаком «но райт тёрн» : эксепт басес!
            Ланч! Отвратительная, непрестанно жующая многоглавая  толпа-гусеница оплетает кварталы города, подгребая липкими лапками под свои жадные челюсти всё съедобное, и чавкают железные  челюсти, как затвор автомата: ланч-ланч-ланч....
             Ланч!
             И тигг)ы у ног моих сели!
             Ланч!
             Сыгг)айте мне Бг)амса!!!
             
              Бг)амс! Па-па, па-па-па-па!
              В сем-сог)ок он пг)ыедет,
              В сем-сог)ок он пг)ыедет:
              Бг)амс! Бг)амс! Бг)амс!
               

        .... Ныне я , матёрый шоферюга жёлтого такси, с презрением смотрю на эту мечущуюся  в поисках еды жалкую человеческую массу: у них ланч, устали детки, сосочку захотели, ма-а-а, уа-а-а (!),   я же -  8 часов безвылазно в кэбе, 100 майлов на счётчике и ещё минимум 12 часов впереди нелепой езды по этому дъявольскому городу...
               А где-то далеко, в бананово-лимонной Калифорнии 12 миллионов рабов-мексиканцев стоят  раком  от зари до зари, от темна до темна и выращивают все эти клубнико-яблоко-апельсины нездорово-огромные мутанты ни когда в живой природе не встречающиеся за 2 доллара в час.
              А хули? Нелегалы.
              А что мутанты, так  Штаты конвенций не подписывали!  Сегодня выгодны фрукты-ягоды мутанты, а что будем делать завтра с человеческими мутантами – завтра и посмотрим!
              А картошке привили ген колорадского жука!
             Уау!
             Теперь жуки, когда садятся на картошку, не жрут её потому что думают, что сидят на другом жуке и мирно общаются с картошкой!
            Уау!
               
              Майкл во всём старается походить на американцев: у нас тоже ланч. Он  достаёт из сумки булку, напоминающую по форме и размеру  миниатюрную  подводную лодку и сосредоточенно  кушает.  Подводная лодка изнутри смазана кошерным майонезом и наполнена тонконарезанной ,опять-таки,  кошерной ветчиной из индюшки вперемешку со свежим салатом, помидорами и луком… 
«Еллоу сабмарин, еллоу сабмарин… Майкл ел один, Майкл ел один», - сочиняю я на ходу стишок.
 У меня  ничего с собой нет, и  тратить деньги на безбожно дорогие сосиски мне жалко. Я говорю, что  не хочу есть, и просто сижу рядом на перевёрнутом ведре.
             Человеку, приехавшему сюда 3 месяца назад трудно понять как можно за один присест  сожрать фаршированную булку  размером с 13-копеечный батон и  пить каждое утро  кофе стоимостью доллар за стакан!  За доллар можно в такси три раза по кольцевой вокруг Минска проехать!!!
           - Тиз  из амэг)ыка, Вандым, маза-фака… Тиз из факин  амэг)ыка, - сосредоточенно жуёт булку Майкл – Ю вог)к, вог)к, вог)к лайк хос, ден ю пэй ё билз энд вог)к, вог)к эген….
           Звонит его мобильник – по тем временам  дорогое удовольствие и  Майкл, перейдя на иврит, болтает и болтает, выдувая глоткой немыслимые для русского уха звуки.... Иногда кажется, что он подавился рыбной косточкой и отхаркивается...
      «Вот *** моржовый, -  думаю я, - про****ел уже баксов 20, а мне платит копейки….»
       И когда Майкл заканчивает разговор, я начинаю сказку про белого бычка:
     - Листен, Майкл, ю промис ту пэй ми мо, ю ноу – файв долларз ан ауэр – вери смол мани фо ми. Ай эм нот факин анлигал имигрант хиа, ай хэв ол райтс !
     - Май фг)энд! – маслины вращаются быстрее и быстрее – Ай вэг)и лайк ту гив ю мо мани, бат ю а нот инаф пг)офешьиональ !
     - Листен, май френд, - я не отступаюсь, хотя прекрасно понимаю, что эти прения бесполезны – итс нот нессесари ту бин профешионал то мэйк ол зис шити джаб !
         Майкл отправляет последний кусок булки в рот и жестом показывает мне: лэтс гоу!


                9


       В  один прекрасный день Майкл объявил, что завтра мы поедем работать на другой объект.
      - Мэй би ай вилл нид ёор вайф ту  клин , - обрадовал он меня, и обрадовал действительно, ибо никакой  работы мы тогда не чурались.
     - Кэн ай кам бай май кар ? – спросил я, ибо барские  замашки от прошлой жизни ещё не выветрелись: хотелось ездить от дверей до дверей.
     -  Ес, май ф)гэнд, - ответил босс, - Ю вилл кам ту май хауз , - и он объяснил где его «хауз» находится.
        Мы встретились на машинах возле его дома на 110 и  Проспект Парк Уэст авенью, точнее говоря, его дом находился на северо-западном углу и поэтому  это уже была авенью имени Фредерика Дагласа.   Это была  окраина  легендарного Гарлема и я, тогда ещё совершенно непросвещённый в местных реалиях,  слегка заволновался, предвкушая нападение кровожадных  чёрнокожих гангстеров. Но вокруг было тихо. Светило солнышко и мамаши стройными рядами катили своих чад на прогулку в буйнозеленеющий тут же Централ Парк...
         Как обычно, он волынил, но я уже понял: время – деньги, солдат спит – служба идёт, собака лает – караван тоже движется и поэтому сильно себя не напрягал по этому поводу.
           Он вышел из дома,  тут же завернул  в деликатесный магазин, расположенный в этом же доме,  купил там кофе (на этот раз и для меня!), закурил сигарету, сбегал домой какнуть и вот спустя каких-то минут 40 мы в дороге! 
          Тысячи раз за истекшие с тех пор 11 лет я  спускался этим же маршрутом из аптауна в даунтаун, и всё время  я вспоминал эту первую  в своей жизни гонку по Вест Сайд Хайвей!
           Мы вышли на хайвей по 96-ой улице (Майкл первый на своём драбодане, следом я – на драбодане, но выглядевшим прилично) и первое, что меня удивило, это крутой разворот, котрый надо было совершить под хайвеем, чтобы выйти на южное направление, а после выхода дыхание тут же спёрло от красоты открывшегося пейзажа!
          Лето было. Неизбалованный ещё  кондиционерами, я ехал с распахнутыми окнами. Дорога в этом месте пролегает  по краю высокого обрыва, а  внизу почти до горизонта простирается блестящая на солнце   Хадсон-Ривер.  Белели парусами яхты,    стоящие на приколе в гейте на 79-ой,  ползла огромная уродливая  баржа  на 25 этажей вверх загруженная битыми автомобилями.
         Всё это я созерцал боковым зрением, потому что главной моей задачей было не оторваться от Майкла, который мчался с головокружительной скоростью.
        На 57-ой мы попали на красный свет и дальше мне стало держаться за ним легче: светофоры не позволяли  разогнаться. Огромный круизный  корабль стоял на приколе у 92-го пирса. Огромный на столько, что это трудно себе вообразить:  население целого райцентра, наверное,  можно было бы разместить на таком корабле! Мы проехали  спортивный центр «Челси»  с круглогодичным ледовым катком на крыше, а там, после 14-ой уже стали видны башни Близнецов, а дальше, над самой Статуей Свободы  замер неподвижно зелёный дирижабль с надписью «Фуджи-фото»...
       Миновав эксклюзивный тогда  Бэтэри Парк Сити мы нырнули в андерпас, который вывел нас на восточную сторону острова и там мы вышли на экзите «Бруклин Бридж, Сивик Ценр».
        Эх, как заблуждался Маяковский, думая что плюёт с Бруклинского моста в Гудзон!   Манхэттэн делит Гудзон пополам: на Хадсон-Ривер и Ист Ривер! Вот через эту самую Ист Ривер и перекинуты все знаменитые мосты Нью Йорка: Бруклинский, Манхэттоновский и Вильямсбургский!
       Выйдя подле Бруклинского моста мы сделали ещё несколько поворотов и  остановились на  частной стоянке у огромного красного синусоидального дома.
        Тут,на Парк Роу, невдалеке от Сити Холла нам и предстояло что-то делать.
         Втретил нас  очень разговорчивый мужик, которому можно было дать от 50 до 70 лет, учитывая разные признаки старения человека. Но энергии его позавидовал бы и 20-летний. Мужик находился в постоянном движении и  непрерывно  что-то говорил, причём то, о чём он говорил не касалось  темы нашего прихода. Выяснилось, что он – оперный певец и знаток английского. Он так и сказал: «Иф ю вонт ту лёрн инглиш – аск ми!»
         Квартира его состояла из огромной залы, крохотной спальни и ещё более крохотной кухоньки между которыми в узком коридорчике был совмещённый санузел. Удивило меня во всей обстановке не обилие картин и антиквариата, а обилие видеотехники старого поколения. Видеомагнитофоны стояли повсеместно: на столах, на полу, в спальне их было не менее 5-ти штук и даже в туалете – три, или четыре! Вся эта нелепая техника, безусловно,  каким-то неведомым нам образом взаимодействовала, ибо хозяин категорически запретил нам прикасаться к проводам. В хаотическом порядке валялись по всей квартире видеокассеты...
           В конце концов, в очередной раз посетовав на дороговизну Манхэттэна и важность экономии площади, хозяин оставил нас.
           Господи! То что происходило дальше, наверное ни кто из вас не сможет себе представить и в дурном сне. Но это было и происходило не где-нибудь в советском Мухосранске, это происходило в одном из самых престижнейших мест Столицы Мира, в квартире, где с балкона открывался восхитительный вид на сразу два нью-йоркских моста: Бруклинский и Манхэттоновский!
           В спальне стоял девственный хаос.  Очевидно, бюджет оперного певца хромал и ближайшие пол года хаускипер квартиру не навещал. Одеяла и простыни, перекрученные жгутами, покрывала, носки, трусы мужсие и женские, бюстгалтеры и совсем интимные и уже использованные женские причиндалы валялись по спальне повсеместно. Майкла это не смутило:
       - Вадым, тэйк лэдэр  энд тэйк оф зис куртэйнз , - скомандовал он и я принялся за работу.
          «Куртэйнз» - это он сказал весьма обобщённо, потому что окна были занавешены с такой тщательностью, как будто хозяева со дня на день ожидали атаки на «Близнецы». Но был благословенный год 1995-й и до этих ****ских событий было ещё далеко, да и представить себе такого ни кто не мог даже в дурном сне.
            Лишь Лену, мою жену, посетило прозрение в момент когда перед отъездом из Америки я возил её и детей посмотреть Нью Йорк на прощание. «Смотрите, - прикрикнула она на разбушевавшихся на заднем сидении Леру и Риту – больше не увидите!» События 11-го сентября 2001 года сделали её слова пророческими. Замечу только, что сама она умерла ровно за год до этого события!
           За тремя слоями практически совдеповского тюля висели шторы из плотного непонятного материала, не пропускающие ни света, ни звука.  Когда же я прикоснулся к основанию этих штор, чтобы отцепить крючок, материал  рассыпался в прах прямо  в моих ладонях. Я попробовал материал на прочность в другом месте, но получилось то же самое! Господи! Лет этим шторам было, наверное, больше, чем самому владельцу квартиры: видать прабабушкины шторы были!!!
      - Майкл, тэйк э лук! – позвал я босса – Уи маст пут ол зис шит ин зе гарбич !
     Майкл бешено  засверкал своими маслинами, ситуацию он оценил, но решение принял неожиданное:
      -  Донт мэйк э нойз, май ф)гэнд, - мэйк эвэритинг хау ай толд ю !
      Я с горем пополам  снял распадающуюся под пальцами штору, мы скрутили её в рулон и засунули под кровать.
   -  Тзис из нот май п)гоблем , - констатировал ситуацию Майкл.
       Распихав кое как трусы, лифчики и прочие промокашки по многочисленным шкафчикам и шуфляткам  комода с зеркалом в полный рост мы застелили комнату огромным холщёвым покрывалом, дабы покрыть всё находящееся в комнате от грязи и , главное, пыли.
        Пережить войну легче, чем ремонт – гласит русская народная мудрость. Неведомо это наивным американским оперным певцам ....  Я об этом Майклу и намекнул, предложив вытащить всё барахло из спальни в залу, а затем,  по окончанию работ занести вещи обратно.
      - Майкл, уи уилл дёрт олл зис стаф ! 
      - Дон во)ги, май ф)гэнд ,- снова  сказал  Майкл и  хитро подмигнул мне каре-зелёной маслиной.


               
                10



            Бывает и земляки не всегда понимают друг друга! А как важно это при совместном труде. 
             Каково же было нам, двум якобы евреям: еменскому и белорусскому?
            Уже в первый рабочий день Майкл стал обучать меня названиям инструментов. Произносил он это всё с гнусным израильским акцентом и в таком виде я всё это  запоминал. Бывало, что он не находил адекватного названия на английском и тогда мы пользовались ивритом или идиш, бывало и русские слова употреблялись.
            Такой конфуз вышел с вентилятором. Я тогда по-просту не знал, что это «фэн» - коротко  и ясно -, а Майкл забыл навылет. И вот он рожает: «вэнтилято)г»
    - Майкл, -   говорю я ему, - зэ сэйм уорд ин рашн !
    - Ес, май фг)энд. – соглашается мой неуч-босс, - Г)ашн энд ивГ)ит хэв мэни сэйм вог)дз !
       Я не лезу в филологические дебри: пусть думает так.
        А новые слова прибывают и прибывают и тут же подкрепляются практикой!
     -  Ван Дам!!! – орёт Майкл, - Гив ми скг)Уга!!!, и я развожу руками, не зная что на самом деле это «screw gun» - отвёртка-пистолет!
    - Мижер хир ! – поступает новая  команда и я  интуитивно догадываюсь, что нужно взять рулетку и  измерить в инчах указанное растояние.
     - Сана бич !!! – орёт босс эмоционально вращая перезрелыми маслинами своими,  после того как врезал себе молотком по пальцу, а я и не подозреваю, что это ненормотивная лексика  и с лёгкостью озвучиваю эту фразу при каждом удобном случае!
       А вот инструмент, позволяющий делать овальной формы и очень аккуратный  шов между плитками, я до сих пор не знаю как назвывается.
        - Гив ми зис........ ЧОЧОЛИНО, находит Майкл ёмкое словцо и оно тут же приживается, а я хохочу, ибо в памяти воскресают события давнишние, когда я с дедом Ленки, Прокофием Пыжиком, обкладывал дачу кирпичом и этот же самый инструмент дед окрестил «****юльком». Так и орал на все дачи: Вова («Вадим» он, как и Майкл не мог осилить), подай ****ЮЛЁК!!!
          И вот  ****юлёк-чочолино проходит по швам между плиткой, оставляя за собой  ровный овальный шов и Майкл  снова требует:
        - Ван Дам, пут зе чочолино бэк, донт луз ит !
           Важный инструмент, чёрт возьми, а названия его так и не узнал ни по-русски, ни по-английски!



                11


     На следующий день он предал меня.
     Дело было вот как.
     Когда я утром прикатил на своём  «Бьюике» на работу, служащий не разрешил мне парковать машину на стоянке для жильцов. Я дождался Майкла и пожаловался – мол что за хрень такая происходит. Он пошёл выяснять отношения, но получил отпор: разрешили поставить только одну машину.  Он запарковал свой драбодан, а меня отправил искать парковку на улицах.  Сегодня я могу вам совершенно конкретно сказать:  искать парковку в даун-тауне Манхэттэна  днём бессмыслено. Тогда я этого не знал и покрутившись безрезультатно минут 15 я вернулся к боссу и он отправил меня на платную стоянку.  Стоянка в полицейском департаменте  до 6 вечера стоила около 30 баксов и я  вернулся снова и спросил как быть.
     - Ай донт ке(г , -  сказал слегка раздражённый босс, - ай эм нот э миллионе(г  ту кип ол тиз экспэнсис! Гоу, пэй энд кам бэк!
        Всё-таки он не совсем тогда понимал с кем имеет дело.  Взбешённый именно этим  «ай донт кер»  - распространённым американским хамством я оседлал  «Бъюик», врезал по газам и умчался косить бабки в Боро Парк.
        «Пошёл на ***, - думал я –  тоже мне выискался великий перец, хрен израильский!» 
          Матюкнуть Майкла по национальной  принадлежности, обозвав его мордой жидовской, просто язык не поворачивался – он был вылитый араб! Напяль на него чалму, и от Усамы Бин Ладена отличить его  было бы невозможно, тем более, тогда он ещё носил характерную курчавую  бородку...
         Дома, ночью, меня ждала записка от дядьки Альфреда: «Звонил Майкл, спрашивал куда ты пропал», а в 6  утра меня разбудил сам босс.
        - Май ф(гэнд, -  орал он в трубку, - уот а)г ю дуинг  уиз ми?  Кам  тудэй ту финиш апа)гтмент !!!
        -  Ок, - согласился я, хотя в мыслях ещё вчера распрощался с ним, - Уот тайм ю нид ай кам ?
        -  Эйт тёрти, эйт тёрти ю маст бин эт зе лобби!  Донт лэйт! Донт тэйк ё)г  ка)г !!!




                12


         День начался с горячего выяснения отношений.  Маслины налились вишнёвым оттенком, между ними нет да нет проскакивали бледнофиолетовые молнии разрядов праведного гнева.  Оказалось, что я «факнул» его так, как никто за всю его жизнь не «факнул», что я «анреспонсибл гай», «факин рашн», «нот джуиш», что потерял он за этот день кучу бабок, что он должен теперь платить неустойку оперному певцу, что он  «нот э миллионе)г».... Но время разбрасывать камни – время собирать. Буря в стакане утихла и лишь тогда я смог ему  заметить, что во всём он виноват сам!
      - Иф ю пэй фор паркинг зис факин сёти даллас, айл стэй уиз ю энд ю донт луз ёр мани!  Фо ми зис из зе дэй саллэри, фор ю – насинг !
         Он махнул рукой, то ли соглашаясь, то ли призывая прекратить прения и мы начали сдвигать мебель в зале к центру, а затем, по возможности тщательно, закрывать всё бумагой и холстом, который Майкл окрестил ярким словцом «шмата»!
        «Шмат сала, шмотки, смалец, шмалять  - улыбался я сам себе, - о великое проникновение языков!»  Он был для меня живым фольклором , мой первый босс Майкл,  первым моим знакомым, не говорящем на русском. Я не обижался на него.
        Я его изучал.



                13


           Через три дня мы были на прежнем объекте.  Я, как обычно, за неимением другой работы орудовал метлой, Майкл курил и мы вяло перебрасывались словами.
         -  Йор ўайф из бъютифул! – заявлял категорически Майкл, делая мощное ударение на «Ю». Как любому  смугло-темпераментному парню, ему нравились белокожие женщины, чем белее, тем лучше. Я не считал свою  жену красавицей, но тут, в штатах она стала неожиданно популярна: длинные рыжие волосы и белая бархатная кожа на ляжках делали своё дело в тех потаённых извилинах  американских мозгов, замордованных напрочь безжалостными феминистками вкупе с пуританским законодательством. О! На женщину тута глянуть не смей!
Сидеть будешь долго, до самой смерти!
           - Йор уайф из бъютифул, - повторял он, с удовольствием затягиваясь «Мальборо» из голубой пачки.  Глаза его покрывала маслянистая поволока, и он задумчиво смотрел в окно.  После моего революционного ухода он перестал   прессовать меня во времени и я отчасти был  благодарен ему, стараясь не филонить.
          -  Майкл, ю пэй фо май ўайф уан хандред даллас фор клининг! Ўай ю донт пэй ми мор? Ай синк ай  эм мор профешионал, зен ай бин эт зе фёрст дэй!
         - Изи, изи, май фг)энд, эвритинг шуд гоў стэп бай стэп !
           Стэп бай стэп не получалось... Любая премудрость в ремонтных работах помноженная на советский экспириенс плюс американские стройматериалы и инструменты давала результат, скорее положительный, чем отрицательный! Краска ложилась ровными  слоями без подтёков. Замазка (компаунд) сама покрывала неровности и после высыхания и нескольких движений наждачкой поверх становилась гладкой, как «бэби тохас »! Циркулярная пила специально для мрамора позволяла выпиливать различной формы фрагменты, электрическая отвёртка (скрюган) позволяла без труда загонять шурупы практически в любой материал....Господи!  Все эти чудеса – да нам в совок! Определённо, я уже работал, как разнорабочий какой-то квалификации, а не как «парень с улицы».
             Но Боженька не фраер...
             Зачем ему потребовалось возиться с этой туалетной трубой, я не понимаю! Очевидно, хотел, чтобы мрамор зашёл «заподлицо», как когда-то говорил трудовик в школе, а как правильно, или тем более по-английски я не знаю. Труба не поддавалась, а ключ был хваткий и из хорошего материала, а силы – нерастраченные, 36-летние, и мозгов, как у ёжика в тумане... Короче я отреагировал на непривычно отчаянное «маза фака», потом «сана бич» и потом танец святого Витта на одной ноге... Когда я вбежал в ванную, Майкл приплясывая держался за глаз и матерился на иврите. К чести его, он быстро взял себя в руки и скомандовал мне: «фолоу ми». Мы подошли к окну, он присел и развёл себе веки  левого глаза пальцами обеих рук.
   - Вадым, лук, уот из зеа ?
      Из глаза торчала блестящая стружка размером с обстриженный с мизинца ноготь.
    -  Май фрэнд, ю хэв э пис оф айрон ин йор ай !
    - Тэйк э тауэл пэйпе)г энд тэйк тиз пис офф , - скомандовал мой безрассудный босс. В Израиле их, убогих, анатомиям не учили, увы...
     - А ю крэйзи? Ю кэн луз йор  факин ай !
     - Вадым, джаст мэйк уот ай толд ю !
        Я взял кусок чистой  бумаги, развёл своими польцами его глаз и кончиком приоснулся к стружке. Стружка сидела в глазу упруго, как деревянная ложка в деревенском  холодце.
       - Майкл, лисн ту ми, плиз! Иф ай тэйк зис пис оф, йор ай уил лик аут! Траст ми, ай стади анатоми эт зе коллэдж !
        И он согласился. Быстро собравшись, он оставил мне ключи от аппартмента и наказал вымыть до блеска машину для резки плитки и вообще, «клин эв(гитинг найс»...
           Я сидел на перевёрнутом ведре, курил, смотрел в окно и  не торопился выполнять задание.  Время было едва за полдень, а платил он мне по отработанным часам.  До пяти было ещё  далеко. Я успею, я всё-всё успею...



                14

      Утром он пришёл вовремя, серьёзный, с  томпоном на левом глазу. Зыркнул на тщательно вымытую машину-циркулярку и, попыхивая неизменным «Мальборо»,  протянул мне очки для защиты глаз.
        - Ю уоз  г)айт, Вадым. Ю сэйв ми май ай. Нау, уэн ю уог)к, пут олуэйз тиз глассэс он, ай донт уонт пг)облемс уиз ю ...
         И мы работали и работали на этом объекте, пока не кончились все ванные комнаты, душевые и туалеты.
         Работа, как объяснял мне Майкл, была дешёвая, но зато её было валом. Дешёвая потому что получал он её не из первых рук, а от «контрактора» - той компании, которая заключила договор о работах с билдингом.
         Живописать всё это – я вам не Гладков, но один полезный инструмент для размешивания цемента, так и быть, опишу!
           Это такой же «пистолет», как и отвёртка, или сверло, только в держатель вставляется  четырёхлопастный пропеллер на длинном штыре. Любой раствор буквально взбивается до маслообразного состояния этой машинкой за считанные секунды. Сделал ведёрко и работай спокойно. Если раствор загустевает, его можно взбить ещё раз.
           В один прекрасный день Майкл выдал мне огромный школьный ранец, набитый листовками с рекламой и отправил меня разносить по домам и машинам.  И я пошёл по Аппер Ист Сайд. Тогда я не знал, что «флаерсы» приравнены к мусору и за них можно получить штраф и гордый возложенной на меня миссией, шагал по Йорк Авенью и подсовывал листки под дворники запаркованных автомобилей. В одном из билдингов  дормен согласился взять пачку и теперь я понимаю почему:  пожалел беднягу, ведь на поверку оказалось, что работа эта – распространение флаерсов – самая  нищенская из всех существующих работ.
Мне было плевать, пять долларов в час капали, а я не дышал пылью, не таскал мешки и не горбатил спину! Гулял себе, осматривал город.
           Ещё в нескольких билдингах меня пожалели дормены, взяв сразу по пачке и мой рюкзак довольно быстро опустел.
           - Ай хэв но эни мо джаб фор ю, - обрадовал меня Майкл, - эт сандэй ай инвайт йор уайф ту хэлп май уайф. Ю кэн кам эт тэн о-клок.
           Я не был ни огорчён, ни разочарован. Это было розовое начало моей американской жизни.  Мы получали вэлфер, Ленка имела постоянные уборки, я имел приработок у дяди Альфреда да и Боро Парк со счетов нельзя было списывать.
           Мы выживали! Мы были на плаву! Жизнь распахивала нам свои объятия! Можно было идти учиться,  получать американское образование, и – вперёд, с песней по Штатам! 
         Но мы с женой этого не видели, удручённые грязной работой и малыми заработками.
          Именно  тогда,  познав, почём она, американская копейка, отработав у Майкла,  я впервые ощутил ностальгию и потребность вернуться...



                15


       Вы думали это всё? 
       За мной, читатель, за мной!
      Я покажу тебе такую любовь, о которой ты никогда  и не задумывался!       
      Любовь человека к труду! 
      И не эту  коммунистическую пародию, коей пичкали нас в совдепии, я покажу любовь искренюю, ликующую, всеобъемлящую, любовь до гробовой доски и последней капли крови, любовь, срывающую  миллионы людей  от тёплых тел своих жён и в дождь и в ветер, бросающую ни свет, ни заря в автомобильное чрево, и гонящая промеж лопаток и в темя, и под дых  в тесном  железном потоке среди таких же обречённых на любовь.
        Любовь до заикания и бессонницы, любовь до истощения и ожирения, всевластную, беспощадную, отрезвляющую, любовь до колик в анусе, беспричинную, ностальгическую, перчёную, любовь ликующую и воркующую, шипящую и зудящую, но как бы то ни было, любовь, безусловно, предвзятую, навязанную и вцелом напрасную – любовь к  доллару.
         Смейтесь, смейтесь надо мной, прозревшие и ослепшие, смейтесь нищие и богатые, хохочите от пуза, безродные космополиты,  и русские берёзки заливайтесь смехом, утирая слёзы весеннего сока хлёсткими банными ветвями...
 Хохочите, ибо нелеп и ничтожен я в сегодняшнем мире!  Я неуместен и несовременен, как прабабушкин чепец с дачного чердака, ибо справедливость, счастье и процветание видятся мне совершенно иначе, чем спятевшему от любви человечеству...



                16



        Было утро того замечательного воскресенья в моей жизни, когда ни разу не поругавшись, с трепетом в душе  и ответственностью на лицах  мы ехали с Ленкой к Майклу: она – работать, я – просто в гости.  Был праздник в душе и в природе.
Щебетали неведомые американские птицы, серые американские белки, похожие на больших крыс с пушистым хвостом испуганно соскочили с крыши моего «Бьюика».
       Взревел мотор!
       Поехали!!!
       Любой выезд в город из дома, где мы поселились у дяди Альфреда, брата моего покойного отца – это именно  Выезд. Потому что далеко. Потому что пока доедешь, можно много чего ещё в уме прокрутить, представить и обсудить. Незаметно уходил в небытие безкомпьютерный век. О покупке по интернету говорили ещё как о блаженном будущем и дядя неугомонно пересказывал о подвиге какого-то американца, заперевшегося у себя в доме и целый месяц заказывавшего всё необходимое для поддержания жизни по интернету.  Были неведомые мне Уиндоуз-95 и удивительно медленные и не менее удивительно дорогие компьютеры. Компьютер был недоступен и непонятно было зачем он вообще нужен.  Хотелось, правда, сыграть в шахматы...  Сотовая связь была недоступна  массам и уезжая на день ты оказывался вне досягаемости для родни, если сам не звонил с уличного телефона-автомата.
             Дядя Альфред научил меня ездить в Манхэттэн через Квинс Бульвар.  Путь этот, как оказалось потом, был самый иррациональный, но зато открывающаяся взору картина, когда Манхэттэн приближался, стоила  тех лишних получаса времени, которые экономились, поедь ты по Гранд Централ до 21-ой улицы!  Начиная от Бродвея (тот, что в Квинсе, господа) дорога резко наклонялась вниз и до самого Квинсборо Бридж ты мчался с горки и чем ближе становился Манхэттэн, тем величественнее и удивительнее становился вид небоскрёбов Мидтауна.  И вот они уже различимы, дылда -  Импаер Стэйт и красавец-эстет с чешуйчатым шлемом  Крайслер!  У К. Воннегута я прочитал, что в этом «чешучатом шлеме» находится магазин по торговле арфами, но правда это или нет я так до сих пор и не узнал.
          Когда въезжаешь на Квинсборо Бридж нужно преодолеть слаломообразный участок дороги. Только весь этот слалом направлен резко вверх. После равнинной езды в Минске все эти ощущения неприятны. Капот машины неправдоподобно задирается в небо и ощущение такое, что на мини-самолёте ты, оторвавшись от земли, начал взлёт! После трёх  головокружительных поворотов ты выскакиваешь собственно на мост и тут открывается вид на Ист Ривер!  Влево, на сколько хватает взгляда – река, переходящая в сизую дымку к горизонту, берега топорщатся выемками и выпуклостями различных пирсов и венец острова, самые высокие в городе небоскрёбы – башни- Туинс, Близнецы Всемирного Торгового Центра. Влево, прямо под тобой здания Рузвельт Айленда, и вдали – конструкции моста Трайборо.Далее река уходит влево, прячась за  выпуклую часть острова и открывая  невнятицу зданий Южного Бронкса. Сам же  Город  в этом направлении становится однообразно-монотонным: от 96-ой улицы начинается Восточный Гарлем с домами-проджектами для малоимущих...
         С верхнего уровня моста  Квинсборо мы выехали  на 63-ю улицу манхэттэна и помчались на запад.
          Было 8-30 на часах и по-воскресному пустой город распахнул нам свои объятия.  Дормены отелей и  богатых билдингов поливали улицу из шлангов, смывая   на проезжую часть остатки шумной субботней ночи. Редкие люди выходили из кафе, держа под мышкой свежие газеты и  сладострастно закуривая первую в этот день сигарету...
 Город просыпался для выходного дня.
 Нас же ждал день рабочий. И мы любили этот день и эту работу, а особенно результат этой работы – обещанные женой Майкла 100 долларов!


                17



             Любой американский жилой дом, как бы велик он ни был,  имеет лишь один вход – он  же и выход. Нам, привыкшим к многоподъездной системе это непривычно. Непривычно и то, что тут называют «лобби» и «секъюрити» - нечто типа коменданта в женском общежитии института иностранных языков.
            Чёрная дамочка  за барьером поинтересовалась к кому мы идём и предложила нам записаться в книгу  посетителей.
        - Эйт джэй! – заявил я уверенно.
           Она  сняла трубку внутреннего телефона и спустя минуту разочаровано сказала мне, что нас там ни кто не ждёт.
         -  Итс импоссибл, - заволновался я, - ай ток ту зем джаст уан ауэр эгоу!
          Она, не выражая совершенно никаких эмоций, тут же перезвонила и результат был то же!
            Я вышел в автомат и позвонил Майклу. Они были дома и ждали нас!
            Вернувшись в лобби несколько раздражённым я заявил дамочке, что люди к которым мы пришли, дома.  И тут выяснилось, что она звонила в квартиру «8G» вместо заявленной мной «8J». Тогда я  подумал, что во всём виновато моё произношение, поставленное мне в брестской специализированной школе, но сейчас я точно знаю, что это были негритянские заморочки гарлемовского разлива...
          В бесшумном  и чистом, как операционная, лифте мы поднялись на восьмой этаж  и у порга квартиры «эйт джэй» нас встретила необъятных размеров бабища в толстолинзных очках,  в футболке под которой явно не было лифчика и тесном трико. О нет, комплексами тут и не пахло!
         - Орит, - отрекомендовалась бабища, делая ударения на «о».
         - Ваdиим, Лена, май уайф, - представился я, а Ленка лишь улыбалась, изображая покорность и приветливость.
         Орит поздоровалась с нами чуть ли не мужским  рукопожатием (вот он, феминизм в действии!) и предложила выпить по чашечке кофе. И мы вошли в квартиру. Точнее было бы сказать: и мы переступили через порог, потому что сама квартира – и кухня и зала начинались прямо от входных дверей. Коридор отсутствовал напрочь и  от этого квартира воспринималась калекой.
           Майкл восседал за кухонным столом и пил он отнюдь не кофе. В 9 утра в воскресенье мой босс пил «Бэдуайзер» - отвратительное, слащаво-приторное на вкус американское  варево, даже отдалённо пиво не напоминающее, тем не менее, секущее по мозгам.
        - О!  Май ф(гэнд! – Майкл был более эмоционален, чем обычно, - Хау из эвг)итинг? Гуд? Ок! Лина, хау а ю?
           Ленка, не меняя дежурной приветливости на сей раз сказала, только совсем по-русски:
         - Гут! – и рассмеялась сама себе: это же надо, общаемся по-английски! Ей произношение  с первого класса не ставили, поэтому её ни какие сомнения не терзали.
        Кофе тут пилось огромными кружками, с молоком и сахаром. Орит соорудила нам огромные   бутерброды и мы замечательно позавтракали, после чего для Ленки халява закончилась.
       - Lина! – позвала Орит мою супругу в другую комнату,   -  Микаэль! Шлам-балам тра-та-та-та-блямс Вадым! (на иврите)
         Пора было начинать трудовой день.



                18



    Было  7 вечера, когда мы возвращались обратно. Читатель ждёт «уставшие, но довольные», ну нате, не томитесь!
 Помимо заработанных Ленкой ста долларов Орит нагрузила нас различными продуктами, негодных более для израильской четы,  но в самый раз для нас, новоприбывших.
         Там была палка кошерной салями, две 5-паундовые банки консервированной тюны, на которых гордо красовалась надпись: «The chicken of the sea!», целый  пакет различных макарон и даже  дюжина любимого майкловского пива «Бэдуайзер»!  Майкл же  помог мне записать с неведомых мне тогда лазерных дисков немного музыки на кассеты: Дж. Леннона, Нирвану и Ю-ту, знаменитый альбом «Джешуа три».
         Орит, было, взялась просветить меня:
          - Ду ю ноу уотс мин «джешуа»?
           О, да, я знал! И если верить Булгакову, фамилия его должна была бы быть Га-Ноцри. Но про Га-Ноцри Орит в жизни не слыхала....
         А Майкл хвастался своими фотографиями. Оказывается, он обкладывал плиткой бассейн для брата самого Майкла Джексона! И вот он демонстрировал мне свой «спешль дизайн», а я смотрел и не верил, что прямо так – и брат Джексона! Может, другой тот Джексон, однофамилец? Но Майкл громко возмущался, вращал влажными от пива глазищами и уверял меня, что именно тот самый!
         А ещё он показал мне как  сидит за штурвалом самолёта и правит самолётом сам  (до 11 сентября оставалось ещё долго, но и эта трагедия ничему не научила! Осенью 2006-го  спортивный самолёт с известным бейсболистом на борту врезался в билдинг на 72-ой улице у самой реки!)
        - Ту опег)эйт зе плэйн ю маст хэв зе лайсенс! – информировал меня Майкл, - Олсоу зе плэйн хэв иншуринс, лайк зе каг)!
        - Лисн, май френд, иф самсинг хэппэн уиз ю ин зе эар, ю кэн мэйк а тъюб фром ёр иншуриэнс энд пут ит ин ёр тохас!
         Майкл упал под стол от смеха, а когда немного успокоился, помчался пересказывать мою шутку для Орит!
        Тем временем, работа ладилась и наконец подошла к концу...
        Через трансверс 96-ой улицы мы промчались сквозь  Централ Парк и я повернул на 5-ю авенью, чтобы немного показать жене город.
         Двигаясь вниз по 5-ой авенью мы миновали авангардный Гугенхайм и воистинну имперский Метрополитэн, полюбовались лошадьми, запряжёнными в лёгкие коляски на 59-ой и вдохнули полной грудью запах настоящего навоза...
          Быстро темнело. Большой город зажёг огни. Вниз по 5-ой,  на крыше одного из небоскрёбов зажглись зловеще-красные 666! И мы помянули фильм «Омен».
         На 57-ой  была пробка. Трафик.  Для нас тогда это было экзотикой и не раздражало. Медленно, но верно, фит за фитом мы так или иначе приближались к мосту  Квинсборо. 
        Вдруг Ленка толкнула меня  локтем в бок.
        - Посмотри, это не Ельцин случайно?
         Я посмотрел и обомлел.  На встречной полосе на заднем сидении чёрного «Линкольна» с опущенным вниз стеклом сидел сам  Борис Николаевич и молча качал головой в такт одному ему слышимой музыке.   Был он беловлас, прилизан и выглядел молодцевато для своего разгульного образа жизни. На шее его лиловел аккуратный шрам от недавнишней пластической операции. Вот так буднично, без всяких сирен и эскортов президент России сидел в гнусном нью-йоркском трафике и совершенно не боялся, что его могут пристрелить через открытое окно.
            Спустя годы, 15-го сентября 2001 года так же буднично и просто я столкнусь с нынешним кандидатом в президенты США, а тогда мэром Нью Йорка Руди Джулиани. Он будет молча сидеть на заднем сидении моего такси и не скажет ни слова, а я не спрошу его ни о чём ...
          Вечером за ужином мы смотрели репортаж о встрече Клинтона и Ельцина. Бухой в сиську Ельцин гундосил какую-то бодягу-невнятицу (шрам на шее был искуссно замаскирован), а Клинтон (из мнимой  вежливости, дабы замять инцидент) хохотал до упаду выхухолем, как будто кривлялся перед ним не президент России, а Джаки Мэйсон.
          Рита, моя младшая дочь, нечаянно уронила на пол яблоко и непроизвольно воскликнула: «Ауч!» вместо «ОЙ». Мы  всей семьёй дружно похохотали, в унисон с Биллом, но ночью мне стало жутковато: я понял -  АМЕРИКА  УЖЕ  УВОДИТ МОИХ ДЕТЕЙ! 
         За этим безобидным восклицанием таилась непреодолимая пропасть между родителями-эмигрантами и их  потомством.
         Тогда я  снова  задумался о возвращении и сказал об этом Ленке...




                19

         Её давно нет в живых, моей бедной Ленки!  Видимо, непросто пересечь Океан дважды! Эмиграция – это не просто сел в смолёт и прилетел в другую страну. Это думы и волнения о прошлом и будущем, это процесс, порой растянутый на многие годы и лишающий человека самого главного: настоящего!
        Ты ещё не там, но уже не тут.
        Вдруг ты замечаешь, что присутствуешь на собственных похоронах. В мусорку летят книги и фотографии, многолетние подписки на журналы ты выносишь во двор и тут же их кто-то забирает себе. Детская одёжка растаскивается алчными соседями, продаются кольца и вообще, всё что есть в доме из золота продаются просто и грубо – по весу. Пишутся в блокнот ненужные телефоны и адреса ... Однолассники детей клянутся в вечной дружбе...
        И вот – прощальная пьянка, напутствия, вагон, Москва... Поехали!!!
        Я никогда не узнаю каково возвращаться потому что дома у меня не стало после её смерти.
         Кто я?
        Одиссей опоздавший?
         Новая эра на дворе. Я женат второй раз. Рита, моя младшая, скоро прилетает в Америку!
         Просто прилетает.
         Не в эмиграцию – пожить.
        Остаться, или не остаться для нового поколения не вопрос. Видимо мы – последние могикане,  кого этот вопрос ещё волновал...
         Как бы то ни было, Ленка вернулась и сумела начать жить с нуля. 
         Я же ударился во все тяжкие!
         Господи, нельзя было ей тогда улетать, нельзя...
          А сегодня впервые за много лет она приснилась мне. Раньше, бывало, снился отец, реже мать. Сегодня же они были втроём!  Я обнимал Ленку и всё спрашивал её как это так получается – ты ведь умерла, а вот ты – тут?  И всё это происходило в Минске, но не в том Минске, который знают все, это особый город, который бывает только в моих снах... И подробности этого города кочуют из одного сна в другой, и на протяжении многих лет создаётся иллюзия, что город этот реален.            
       Были гости. Юрочка был, друг моего детства и соседка родителей Лена.  Родители  поехали домой, но в этих снах живут они в очень уютном домике совсем недалеко от города, но дорогу туда я никак не могу запомнить... Соседку Лену повёз Юрочка, ему всёравно было по дороге ...
        А мы остались. Не было ни Леры, ни Риты, ни внука нашего Артёма... Вдвоём. Говорили о чём-то долго, о чём –не помню. Только недоумение  не проходило ещё долго после пробуждения: как же так – умерла, а вот на тебе – живая!!!



                20
 


           Майкл позвонил мне в феврале следующего года, когда моя холостяцкая жизнь едва-едва стала налаживаться.
        - Май фг)энд, - гундосил он в трубку, - Ай хэв сам ауэрз фор ю!
        - Хау мач ю уонна пэй, Майкл? – нутром я почувствовал его нужду.
    - Сикс даллас, Вадым!
    - О, ноу, сэнкью, май френд, ай хэв инаф джаб уиз май анкл!
    - О-кэй, май фгэнд! Ай кэн гив ю севен-фифти!
    - Ноу, Майкл, ай эм рили бизи, сорри!
       На том конце провода воцарилась тишина. Отчётливо было понятно, что  он нуждается в помощи, причём ему почему-то нужен обязательно я!
     - Листен, севен фифти – гуд мани!
     -  Ноу, Майкл, ай кэнт!
     -  О-кэй, ай уилл гив ю зе тап прайс! ТЕН ДАЛЛАС ЭН АУЭР!!!
      Десять баксов в час на кэш тогда считалось зарплатой чуть ли не для мастеров и я согласился.
        На этот  раз квартира была на 85-ой между 5-ой эвенью и Мэдисон. Райончик ещё тот, доложу я вам, миллионерский! Близость Централ Парка, музеев Метрополитэн, Уитни и Гугенхайма делает это расположение чуть ли не уникальным.
         Мы встретились, как обычно, в пол восьмого у входа в билдинг. И тут я узнал, что у меня появился напарник. Через мгновение выяснилось, что оба мы из Минска.



                21




             Новые клиенты Майкла были людьми очень состоятельными. По-американски нелепо сформированная квартира была битком забита антиквариатом.
Нелепо – потому что малюсенькая, размером с купе советского вагона кухня была центром квартиры.  От неё в разные стороны расходились комнаты, некоторые из которых были соединены и между собой. Туалет, совмещённый с ванной комнатой удивлял своей непропорциональной длиной.
         Теперь мне очевидно, что и миллионерские дома, как и дом, в котором я живу сегодня претерпели уплотнение: площадь ранее отведённая под одну богатую квартиру делилась на 2, 3, а то и 4. Увеличиваясь в числе, миллионеры мельчали в качестве своём! А нынче только ленивый – не миллионер!
            Моей основной работой было заботиться о целостности и сохранности хозяйского барахла. Майкл приготовил  рулоны бумаги и кучу тряпья для упаковки хозяйских драгоценностей. Я получил задание аккуратно обернуть бумагой каждый предмет по отдельности и заклеить клейкой лентой – маскин-тэйпом. А после упаковки выносить предметы из одной комнаты в другую, освобождая пространство для ремонта.  Работёнка ещё та – дембельская!
Особое внимание Майкл уделил небольшому, скорее, декоративному, чем практичному столику с овальной выемкой посередине, как бы для пузатого человека.
     - Зис, маза-фака, тэйбл, - зашептал он мне на ухо, - коуст, факин фог)ти саузенд даллас!
        Я пожал плечами. Не то, чтобы я не верил, но как-то было мне это абсолютно фиолетово. Тем не менее, столик я упаковал тщательно и мы вдвоём с Майклом  буквально нацыпочках перенесли его из комнаты в комнату.
         Очень строго  одетая хозяйка неопределённого пожилого  возраста участливо предлагала кофе.  Чтобы не давать чаевых, как выяснилось потом.  Видимо, это были сильно обамериканившиеся евреи, тем не менее сохранившие свою местечковую сквалыжность, даже став миллионерами...



                22


         Витька – так звали моего нового напарника – оказался тем самым бастардом, благодаря которому закрыли минскую школу № 68, что на  Асаналиева.  Именно он разбил целую колбу ртути в фойе школы, после чего  здание стало опасным для жизни навсегда ...
         Родителей своих он не помнил, а присматривали за ним  многочисленные старшие братья и сёстры. В этой семейке без родителей царил хаос и каждый грёб под себя любыми возможными способами.
         Как бы то ни было, пацан не был сдан в детский дом и посещал школу на равне со всеми, был обут и одет...
         В восьмом классе его соблазнила  30-летняя учительница  литературы и надо сказать не без его  стремления.  Учительница  одевалась несколько легкомысленно и юного Витька заинтересовало её исподнее. Маленький, он сидел на первой парте как раз возле учительского стола. Раздобыв маленькое зеркальце, он приладил его к кеду и когда учительница стояла рядом, объясняя урок, маленький сорванец через зеркальце пытался разглядеть, что же всё-таки у неё под юбкой.
            В один прекрасный день оказалось, что под юбкой нет ничего! То есть не совсем ничего, а нет трусов! Зато есть именно то самое, вожделенное. Учительница весь урок стояла рядом с Витькиным столом, переминаясь с ноги на ногу и принимая положения, удобные для обзора. На следующий день она заболела и через телефон попросила именно его доставить ему домой забытую в школе сумку с тетрадками.
           Встретила она его в лёгком халатике на голое тело. Сев на диван, она  без лишних слов растегнула Витькины брюки и воскликнула:
       - Ах, какой писюн! – и тут же заглотила писюн по самые яйца.
          Роман этот продолжался  целый учебный год под воссторженным наблюдением всего класса, о чём несчастная дама, разумеется, не подозревала. Мальчишки завидовали ему, а  некоторые девчонки стали приглашать Витьку к себе «на хату». Таким образом, он лишил девственности почти  всех своих одноклассниц...
           На  выпускном экзамене – сочинении -  Витька неожиданно получил отличную оценку, а один из «тянувших» на отлично – четвёрку. Обозлённый, он в праведном гневе  выдал правду-матку  опешившей комиссии:
          - Да она с  Силиным   ****ся, поэтому ему пятёрку поставила!
          Витьку вызвали  «на ковёр» и взяли в «клещи» и, разумеется, раскололи. Доводить дело до широкой общественности не стали, но учительнице пришлось уйти по собственному желанию.
           Встретив его у входа в школу  она только и сказала на прощание:
           - Какой ты, Силин, долбоёб!
            О нет! Долбоёбом он не был. Ухаживания взрослой тётеньки утомили  маленького баловня, а  молодые девчонки были ему доступны ежедневно, благо, район был пролетарский, мамы и папы батрачили на процветание отечества от зари до зари и свободную хату было найти – не проблема!



                23


         Женился он сразу после школы на 26-ти летней еврейке с ребёнком. Заделал ей ещё одного и таким составом + её родители они  осчастливили Нью Йорк своим появлением. 
         Битый  жизнью с детства, тёртый калач, Витька цепко пустил корни в американские возможности. Он не рассуждал о своём социальном статусе, понимая, что останься он в Минске, уже скорее всего, был бы на зоне, пусть и не около параши!
         Научится работать шпателем молодому неглупому  траблмэйкеру было раз плюнуть! Многое что в жизни может даваться легко и выручать в трудные минуты, но надо либо знать, либо чувствовать – что именно,  в какое время и где!
        Интеллигентные и застенчивые, мы водим такси до одурения, до рвоты и отупения моем старческие задницы, с детства неприученные к труду физическому, мы бросаемся тягать мешки с цементом и надрываемся, рвёмся, спиваемся, охуеваем от перуэтов судьбы,  прокляная эмиграцию,  Америку и вообще всё, что можем только помянуть в минуту отчаянья!
        Не надо придумывать велосипедов, друзья!  Америку нахрапом не возьмёшь. Америка любит долгую и занудливую осаду!
         Много ума и сноровки не надо, чтобы мягкую, как тесто, замазку – компаунд – наносить на стены,где этого требуют неровности и трещины, выражаясь языком Майкла, делая  поверхность «лайк бэби-з тохас»... И Витька выучился этому немудрёному искусству. Супруга же, пообщавшись с какой-то дальней роднёй, определила его учиться на модельера! И к моменту нашей встречи он уже заканчивал 2-ой курс какой-то академии, изучал эстэтику Древней Греции,  Средневековую Историю и литературу Франции!
          Ни себе ***, думал я,  годовалый новичок, когда всю эту  информацию Витька выдавал мне между мазками шпателем по очередной трещине.
          Майкл, важный, как  новоиспечённый сержант, похаживал из комнаты в комнату, карандашом помечая на стене погрешности, а мы, наперебой переводили ему на английский только что  что расказанное друг другу.
           Вдруг Майкл позвал меня в соседнюю комнату.
          - Май фгэнд, донт сэй хим хау мач ай пэй фог) ю, плииз!
          - Уай, Майкл? Из ит э сикрет?
          - Донт аск ми э ступид куэсченз, май фг)энд, джаст донт ду зис...
Энд нау... Тэйк зе хаммэг) анд тайк зис скрэтч аут! – и он показал ногтем мизинца на  вертикальную  трещину от потолка до пола.
            Я взял молоток и стал добросовестно бить по стене.  Штукатурка оказалась податливой, и неожиданно большие куски стены стали отрываться, образуя на месте трещины зияющую дыру и новые, уже горизонтальные трещинки зазмеились во все стороны. Мало того, из открывшегося отверстия я почувствовал приток в комнату морозного уличного  воздуха и даже услышал сигналы машин!  Господи! Да ещё пару ударов и я мог бы пробить стенку миллионерской квартиры насквозь!
Я тронул Майкла за  руку:
          - Тэйк э лук!
          - Сана бич! Маза фака! – зашептал он, вращая глазами, и сам помчался за ведром и цементом.
            Я  делал замес за замесом, а Майкл  быстро, по принципу «тяп-ляп» заделывал зияющую дыру. Наконец, когда это  безобразие было прикрыто, он приказал Витьке немедленно положить сверху компаунд, а когда тот схватиться, немедленно закрасить «праймером», так называлась краска-грунтовка белого цвета.
            Как и положено, в пол пятого работы были завершены и мы с Витькой вышли в февральские сумерки.



                24


         Что могли сделать два русских работяги-маляра после работы, как не выпить и поговорить по душам?
          Да ни хера другого и не могли.
           На ист-сайде я знал только тот, свой самый первый ликёрный магазин, но был он далеко и Витька потащил меня через Централ Парк на  Бродвей и  86-ю стрит. 
          Первый и единственный раз в своей жизни я шёл пешком через транзверс – дорогу проложенную сквозь Цетрал Парк с востока на запад.
          Всего транзверсов четыре: 66-65 улицы, 79-81, 85-86 и 97-96. Вокруг парка есть и  окружная дорога, с транзверсами не пересекающаяся и имеющая множественные экзиты – выходы.
          Солнце садилось и тёмнооранжеые лучи играли в ветвях голых деревьев. Каменные стены, проложенной сквозь скалу дороги уходили  вверх  и  блестели ото льда, а  немного не доходя до моста  с аркой казематного типа мы увидели огромный каскад сосулек, переливающийся всеми цветами радуги! Я достал из сумки старненький, допотопный «Кэннон» и вспышку к нему, попросил Витьку встать напротив этой красотищи и, подсветив вспышкой, сделал несколько снимков против света, делая его лицо видимым и в то же самое время сохраняя игру света на сосульках...
           В ликёрке Витька закомандовал брать «Хеннеси». Мне это было накладно, был я тогда непритязателен и порой обходился совершенно невообразимой сегодня водкой «Джорджия», или недорогим брэнди «Би-энд Джэй.
          Мы пристроились где-то  на детской площадке Централ Парка  среди заснеженных качелей-каруселей и неспеша и не закусывая  выпили 700-граммовую бутылку коньяка, мило беседуя о том, о сём.  Юный аферист очаровывал меня всё больше и больше своими нескончаемыми приключениями и удивлял познаниями никак не вяжущимися с его биографией...
          В конце разговора он небрежно спросил:
        - Ну, он тебе баксов 5 платит?
         Я смутился, помня предупреждение босса, но вечер был так хорош и разговор был так задушевен, что я не смог соврать и сказал правду: 10 долларов в час.
          Спустя несколько дней  Майкл мне выговаривал:
        - Уай ю толд хим хау мач ай пэй ю? Хи из пг)офешиональ энд хэв зе сэйм мани уиз ю! Нау хи аскинг ми ту рэйз ап хиз саллаг)и! Вадым – ю а мй фг)энд, донт мэйк ми пг)облем!
          




                25


        Мои 10-ти долларовые  заработки  прекратилась так же внезапно, как и началась. Ровно через две недели, когда работы в миллионерской квартире оставалось ещё непочатый край, Майкл расчитал меня, сказав, что в моих услугах пока не нуждается...
         Был ли виной тому маленький говнюк Витька, или  Майкл своими сефардскими мозгами посчитал, что чем фраериться и корчить из себя прораба, за 400 баксов в неделю можно и самому потаскать драгоценные статуэтки и картины из комнаты в комнату.
         Я не обижался ни на того, ни на другого, потому что близилась реализация моей давнишней мечты: стать профессиональным таксистом, водителем «еллоу кэба» и наконец-то зарабатывать по-настоящему.
        Идея эта была не спонтанна, она была выстрадана. Идея эта ждала случая, и случай этот произошёл в нужное время в нужном месте.



                26


            Вернёмся на короткое время в Боро Парк, к нелеповыглядящим ортодоксальным евреям, хасидам. Тогда  они мне были на одно лицо, как стойкие оловянные солдатики из одной мамы-коробки:  в чёрных лапсердаках, бархатных шляпах, напяленных поверх блюдечкообразной тюбетеечки – ермолки, с какими-то распущенными верёвочками в брюках, свисающих до самых колен. Похожие, как братья-близнецы, они и были братьями. Ну и сёстрами,  разумеется. Братья женились на сёстрах и кто там был отец моего отца – не мой отец без 100 грамм и мощной лупы разобраться было невозможно.  Результат кровосмешения уже был очевиден на детях. И если старцы выглядели вполне по-библейски – сурово и мудро, детвора была сплошь очкаста, слюнява, вислогуба, лопоуха  и до крайности неряшлива и распущена.
          Среди водителей кар-сервиса ходили многочисленные небылицы про быт хасидов и надо сказать, многие из этих небылиц  оказались правдой! Женщины их были острижены наголо и на людях ходили в париках, а сексом они занимались через специальную простыню с дырочкой  в центре для члена, украшенной по окружности ручной самодельной вышивкой.
           В специальных школах-ешивах девочек, по-моему, только и учили, как готовить еврейские блюда на  многочисленные праздники и готовили к скорому и обильно-плодотворному браку: детей в хасидских семьях насчитывалось в норме до 12-15-ти! Мамаши, сами вышедшие из таких же семей и другой жизни просто не представляющие, были некрасивы, неопрятны и практически безграмотны.  Все они не знали где лево и право и не могли от доллара в уме отнять 50 центов! Зато недодать доллар –  было в порядке вещей и если ты указывал на это, они делали невинные глазки и извинялись по-американски: «Ай эм сорри!»!
            Мужчины были разные: седобородые старцы, углублённые в себя,  вполне светского поведения мужчины среднего возраста, надменные и высокопарные 20-ти летние юноши, брезгливость свою по отошению к гоям ни мало не скрывавшими и целая армия слабоумных.  Каждого из таких сопровождал  специально приставленный человек на зарплате от города – соушл-уокер.
           Знакомство старцы всегда начинали с одного и того же:
          - А ю джюишь?
    Неопытный  в  делах  светской демагогии, да и по-просту в элементарной житейской политкорректности, я вместо того, чтобы ответить либо да, либо нет, говорил, что это смотря как посмотреть, мол, что я не вполне уверен и тогда  следовал более конкретный вопрос:
       - Ё маза джюишь?
       - Ноу, - говорил ты обречённо, но тобой уже не интересовались вообще. Ты был безмолвной  щепкой, стружкой, огрызком, непонятно как  управляющим автомобиль.
          Однажды я схитрил и сказал, что да, я джюишь и тогда в конце  поездки, выдавая мне деньги,  один старик пожелал мне «э гуд мазл».
       - Ай донт ноу вот зе «мазл» минз, ай джаст ноу «шлемазл»!
          Старик долго хохотал, откашливаясь, дал мне ещё щепотку мелочи и сказал, что «мазл – итс опозайт фром шлемазл» и очень довольный вышел.
         Однажды я совершенно случаянно остановился на 13-ой авенью и Ньютрик авенью, чтобы перекусить.  Ресторанчик в который я зашёл держали поляки. Было там чисто и  тихо. За пятёрку можно было взять полноценный обед и я стал к ним  захаживать.
         В один прекрасный день, на месте польского ресторана красовалась вывеска: « Пески Узбекистана» и вместо польской четы командовал мужик  моего возраста, похожий больше на айзербаджанца, чем на узбека.
         За ту же пятёрку я взял обед, состоящий из лагмана, лепёшки, шашлыка и салата, а хозяин, видимо тогда ещё не очухавшийся и не выхмелившийся от эйфории собственника, подсел ко мне и завёл разговор «за жисть».
         Оказывается, всего за несколько лет работы в «еллоу кэб» - жёлтом такси он и приобрёл этот ресторанчик у неудачливых поляков. Я тут же озвучил байку, ходящую в кар-сервисе, что в «еллоу-кэб» водителей грабят и убивают негры, на что тот  очень возмутился.  За пять лет работы в такси с ним не произошло ни одного такого случая, что работа – да – трудная, но игра стоит свеч, и чтобы я  и не думал сидеть в кар сервисе в Боро Парке, а немедленно шёл, получал лайсенс и начинал зарабатывать бабки. А иначе, говорил он – нахера вся эта Америка! ***нёй можно и в Раше заниматься.
          Я поверил ему на слово и  уже весной  сдал экзамены на лайсенс нью-йоркского кэбби, но это  совсем другая история...


               

                27



           Позвонил он, когда  новая весна во всю накатила. Первая моя одинокая весна, первый прожитый год за Океаном.
           Неизвестность туманилась впереди.
           Грин карту тогда ждали годами, а лайсенс на такси обещали прислать по почте втечении 3-х месяцев.
           Я ездил на заработки в Боро Парк,  занимался  дядюшкиным бизнесом и поёбывал дядюшкину прислугу, 46-летнюю Таню из Симферополя, которая казалась мне невероятно старой.   Дядюшка Альфред скрипел зубами, но не препятствовал, ибо работа спорилась и с её и с моей стороны...
         - Май фг)энд! – голос его заставил меня стрепенуться, ибо сидя на Альфредовой фазенде, я уже начал закисать и мало-по малу спиваться, сам того ещё не понимая. – Ай хэв э лат оф ауэрз фор ю!  Ай гив ю севен-фифти ан ауэр, донт аск ми мог), бат ю кэн хэв ауэг)з ас мач, эс ю кэн тэйк!
            На следующий день  наша бригада – Майкл, Витька, я была в полном сборе на 91-ой улице и Риверсайд Драйв.



                28



          Мистер Гользман был стар, седовлас и выглядел мужественно. Супруга его была явно моложе, но уже  в годах. Всегда опрятная, аккуратно одетая и вежливая, она не предлагала нам кофе, но разговаривала очень вежливо, так, что ты тут же начинал ощущать чувство собственного достоинства. Гользман уже тогда во всю пользовался  компьютером  для каких-то, одному ему известных целей, чем очень меня удивлял. В те времена я вообще не представлял для чего обыкновенному человеку компьютер нужен. Майкл же вёл себя на удивление нагловато с этой парой.
          Маленькая болоночка Сноубол вносила неописуемую прелесть во всеобщую атмосферу. Я еле-еле сдерживал себя от смеха, когда  мистер Гользман, напялив очки, разыскивал её по всей квартире, а потом, найдя, читал вслух нотации.
         - Сноубол! Сноубол! Сноубол, суити!  Уэ а ю, май литл гёрл? Сноубол! Хиа ю а! Май литл притти, ступид гёрл! – декларировал он. Английский явно не был его первым языком.
          Болонка  давала себя немного  погладить и тут же убегала в комнаты, где уже во всю орудовали мы и резвилась отчаянно: беспорядок вещей ей был по душе!
         Майкл взялся за дело с размахом. Одновременно мы начали сразу две комнаты и всё находящееся в этих комнатах мы вынесли в третью, соединённую напрямую с, по-американски, маленькой кухней.
         Огромные, писанные маслом в классическом стиле,  чуть ли не музейные картины украшали стены гользмановской квартиры.  Все сюжеты были на еврейские темы.  Нелепо одетые бородатые дядьки плясали какие-то чуть ли не кавказские танцы, пасли скот, играли на музыкальных инструментах...
        Чуть позже  появилась молодая мексиканка Дизи, очевидно прислуга, и мисис Гользман явно показательно для нас наставляла её, что нужно учиться, осваивать какие-то знания и преуспевать, преуспеввать, преуспевать: слово «сэксесс» сверкало и отражалось под различными углами.
         Сноубол подбежала к Майклу, понюхала его штанину, смешно раскорячила задние лапы и сделала лужу прямо на карпет в комнате.
        - Бэ-э-эн! Бэ-эээн! – фамильярно заорал Майкл, а когда мистер Гользман примчался продолжил: - Тэйк ёг) дог  фг)ом хиа! Ю си, ши мэйк э пи-пи он ёг) каг)пет! Донт тел ми зен, зет ай дёрт зе каг)пет!
         - Сноубол! Кам уиз ми! Кам уиз ми май литл суитти! – загудел мистер Гользман и собачка, словно поняв его,  со звонким лаем бросилась прочь из комнаты!
         А на меня вдруг нахлынуло понимание: звать-то собачку совсем по-русски – СНЕЖОК, так бы и назвали маленькую белую пушистую болоночку! Как нелепо и уродливо звучит «сноубол» и как ласково и пушисто «снежок»! А для уха англоязычного, наверное, наоборот?
          Языковые открытия тогда происходили часто, ибо академические познания языка не позволяют в полной мере  контактировать с жизнью. Многое  совершенно бесполезное сидело прочно в памяти, а слова насущные и необходимые в повседневности отсутствовали напрочь и запоминались очень трудно: возраст, возраст, зараза, он безжалостен и консервативен! Я с охуенным трудом запомнил, например, слово «подтяжки» - «суспендерз», а вот как «шнурки», или «руль» - хоть к стенке меня сейчас ставьте, не вспомню!
        Есть слова в английском на все случаи жизни! Вот, нужное слово «лайт» - свет. Со всеми  возможными «лайтами» я  мучаюсь до сих пор. Не потому что я плохо понимаю, а потому что говорящий подразумевает, что смысл ты додумаешь сам, с полунамёка, порой не учитывая того очевдного фактора, что ты – не носитель языка и всех этих намёков и подразумеваний понимать не можешь в принципе! «Стап ниа зис лайт» - говорит мой среднестатистический пассажир, и каждый раз я уточняю: возле светофора? Возле уличного фонаря? Возле дверного светильника? Или возле той, валяющейся на дороге, зажигалки? И это минуя всевозможные фонарики, да вообще, любые  источники света, не говоря о том, что  ещё и слово «лёгкий» звучит точно так же!
       Так и с «болами»! Это могут быть и яйца (те, что в трусах), и тефтели, и галушки из мелконакрошенной мацы, ну и, разумеется, снежки – сноуболз...
Был в моей жизни  однажды даже Мистер Бол –  частный преподаватель английского языка в Минске...
               

                29



        Где-то после 12-ти  Гользманы ушли. Дизи возилась с мокрыми  тряпками, прибирая то, что мы успели намусорить.  Витька  отрывал плинтусы, вскрывал трещины, я занимался тем же в другой комнате, когда вопль босса отвлёк нас от работы:
       - Сана бич! Маза фака! Лук, Вадым, лук!!!
       Из окна гользмановской спальни было видно, как  машину Майкла цепляет тов-трак, специальная машина для транспортировки другой машины.  Спустя  минуту босс был внизу, и что-то  тщетно объяснял хмурому водиле тов-трака.
Драбадан Майкла всё-таки угнали на штрафную площадку, спорить с этими мудаками – себе дороже, тем более, он был откровенно неправ: запарковал машину, не соблюдая расстояние до гидранта...
        Смирившись с ситуацией, Майкл выкурил сигарету и  поручил мне собрать кое какие инструменты, не задавать вопросов и  сказал, что Виктор остаётся один, а мы  забираем его машину со штрафной площадки, а потом едем начинать ещё один объект!
          Если у вас в Манхэттэне пропадёт машина, не паникуйте, это вовсе не значит, что её украли.  Мой вам совет: приезжайте в другой раз на метро, это дёшево, надёжно и практично J !  Но сотни и сотни тысяч автомобилистов никак не хотят внять этой простой истине и, не зная элементарных местных правил, становятся жертвами  её величества Городской Казны.
          Впервые я столкнулся с этим явлением сразу же по прибытию в Нью-Йорк. Дядя  Альфред  взял  меня с собой проехать  по магазинам, где продавались его работы и, помню, тогда  Манхэттэн сильно разочаровал меня!  Было мрачное мартовское утро с густым непроницаемым туманом. Вместо предполагамой цветущей весны мы попали чуть ли не в белорусский ноябрь!  Город на поверку оказался низким, узким и грязным.  Целомудренный, я верил тогда Голливуду, где умело из какого-нибудь 50-этажного дома вам состряпают  Гималаи!  Не судите о Нью Йорке по «Кинг Конгу», «Годзиле», а особенно не верьте запискам Маяковского: всё что он наворочал в своём «открытии америки» не более, чем  красивая гипербола!
           Чуть ли не на каждом перекрёстке из асфальта торчали оранжевые пластмассовые трубы из которых валил густой мокрый пар, как из городской бани в лютый мороз. Невольно хотелось задержать дыхание, предчувствуя  канализационные запахи, но пар не пах, это был просто пар. И вот, уже в самом конце нашей поездки, когда все необходимые точки мы уже посетили, вдруг дядя загорелся идеей заскочить на минутку ещё куда-то. Так, поглазеть.  Сейчас,  паркуя машину на митере, я не задумываясь  заряжаю его на максимально возможное время, но тогда почему-то  дядюшка Альфред решил сэкономить.  Лишь только мы захлопнули двери машины и направились в сторону магазина, незаметная до сих пор фигура в униформе стрелой устремилась к нашей машине и тут же начала  строчить ручкой в продолговатом бюваре. Альфред кинулся к этой фигуре, оказавшейся дородной негритянкой и с волнением стал объяснять ей, что лишь на минуточку выскочил из машины, но та была не то что неприклонна, она вела себя так, как будто мы с Альфредом были эфирными тенями, не видимыми для реального мира. Невозмутимо закончив свою работу, она сунула оранжевый конверт с тикетом под дворник машины.
      - Эти черножопые ****и совсем обнаглели, - пытался реабилитироваться Альфред в моих глазах и я с ним искренне соглашался. Знали бы мы  тогда, до каких высот этот процесс дойдёт в своём развитии благодаря компьютерным успехам!
        В целом же, ****и-не ****и, а без них по городу ездить было бы просто невозможно: была бы одна сплошная пробка!
         Бороться с полученным парковочным тикетом бесполезно. Лучшее, что можно сделать – немедленно его оплатить и забыть об этом недоразумении, дабы нервы были целее, а сон спокойнее. Если ты идёшь на принцип и всё-таки не платишь, тикет становится дороже. Вот был 110, а стал 140,  а потом – 200. А  в конечном итоге твой автомобиль попадает в специальный компьютер и если твоя машина где-то «засвечивается» в нарушении, её немедленно конфискуют. А там судись, рядись, возмущайся – бесполезно. Ты – эфир, даже не тварь бессловесная!
       Но самое мерзкое, когда машину угоняют на штрафную площадку.  Влетаешь ты баксов на 250-300 тут же, а если проволынишь несколько дней, то и больше!  Складывается сумма из собственно платы за «стоянку», штрафа за неправильную парковку + «стоимость» транспортировки на специально оборудованной машине – тов-траке.  Да ещё как-то до этой площадки добраться надо! Значит ещё расходы и на такси.



                30



         Машину  Майкла мы забрали на стоянке  на 38-ой и 12-ой авенью, так  называется на этом участке Уэст Сайд Хайуэй и далее мы поехали каждый по-своему, он лишь адрес мне дал: 18-я улица между 4-ой и 5-ой авенью. В Бруклине.
          Как-то мы уже проехали с вами по Уэст Сайд Хайуэй до Бруклинского Моста, когда ехали к дому оперного певца. Есть там и другой экзит: на мост!
          Выглядящий сегодня заурядно и даже несколько старомодно, мост этот – истинный символ современного Нью Йорка, а отнюдь не железная полая девка французского производства!  Его закончили строить в те времена былинные, когда подросток-Ленин ещё не изрёк своей страшной пророческой фразы и был он на тот момент – самым высоким сооружением Нью Йорка и самым длинным  висячим мостом в мире!  Он уже был, этот мост, когда под Севастополем был затоплен русский, деревянный ещё, флот,а вся Россия жила при лучине и лаптем щи хлебала!
        Не мудрено, что Вовка Маяковский изошёлся тут желчью («Смотрю,
как в поезд глядит эскимос...») и  на этой почве перепутал Гудзон с Ист-Ривер:
«Отсюда
     безработные
в Гудзон
    кидались
          вниз головой».
          Гениальность создателя заключается в пророческой интуиции  понимания  развития цивилизации!  Мост функционален сегодня и не будь его – ох как несладко пришлось бы многим десяткам тысяч жаждущим попасть утром в Манхэттэн! 
        Над спешашими в обе стороны машинами  есть и путь для пешеходов и велосипедистов.
        Но мы лишь взглядом окинем раскинувшиеся по обе стороны моста широкие воды Ист Ривер, полюбуемся стремительным катером, оставляющим  светящийся белый шлейф  на чёрной воде, лишь прищуримся, чтобы угадать вдали зеленеющий силуэт Статуи Свободы, а потом оценить трафик на противоположном берегу, на Бруклин-Куинс Экспрессуэй, узнаем температуру воздуха и время на огромном табло... И стремительно – вниз, вниз, вниз, минуя экзит на Кадман Плаза, чтобы непременно остановится на светофоре на Тилари Стрит.
        Бруклин отличается от Манхэтэна своей консервативностью. Тут не спешат крушить-ломать и строить вновь.  Старое надёжно держит свои позиции, создавая тот очаровательный  вкус и запах сочетания  добротности и тлена...
       Вот раньше жизнь...  Жили, конечно, со вкусом, те, кому это было дано! Неторопливая почта , добротные нужные предметы, и главное – время, время, океан времени!  Для страстей, для раздумий, дуэлей, ревности и безумства!
        Мой «Бъюик» был последней каплей времени, когда ещё имели наглость что-то делать навека! 
         ... Светофор на Тилари открылся и я помчался вперёд по Адамс стрит, с обеих сторон взятой в тиски зданиями всевозможнейших судов, мрачно-серыми, несущими на себе печать официоза. Достигнув Атлантик  Авенью, я , не знавший тогда всей прелести местной географии, не повернул налево, как следовало бы, а продолжил свой путь прямо.  По карте мне и следовало бы ехать именно так, но много чего на картах отсутствует. Адамс стрит через несколько блоков заканчивалась тупиком, а улица, пересекающая её выводила на параллельную Смит Стрит.
         Дальше я оказался в положении  А. Миронова в  «Бриллиантовой руке», где он мечется по кривым улочкам  не ведая, как выбраться на свет Божий!  То улица меняла направление на встречное, то заканчивалась тупиком, то  канал с мутной водой (откуда!!!) преграждал мне дорогу! Спустя получасовое блуждание, я наконец-то выбрался на заветную 4-ю Авенью, нашёл, указанный Майклом адрес, запарковался  неподалёку и, разумеется, стал ждать нерасторопного босса... Его величества, понимаете ли,  ещё не было!



                31


        Это был четырёхэтажный дом в изначально небогатом районе.  Четырёхэтажный – громко сказано: во всём доме  было всего восемь двухкомнатных квартир – уанбэдрум, как принято тут называть. Заходя в квартиру ты тут же упирался носом в дверь в  «ванную», как принято называть совмещённый санузел, направо комната, совмещённая с кухней, ибо в ней находилась газовая плита и окном в загаженный хламом малюенький дворик, налево такая же комната, но без плиты, с окном, выходящими на проезжую часть.
       Дома в Нью-Йорке восновном расположены не параллельно к дороге, как привычно нам, а перпендикулярно и один вплотную кдругому. Таким образом, квартал (блок) получается застроенным практически на 100%. Что поделаешь – мы на островах. Земля ценится высоко.
       Нам предстояло тут полностью реставрировать  две квартиры, находящихся одна над другой, на 1-ом и на 2-ом этажах.
        Ломать – не строить! Вооружившись молотком и напялив защитные очки – обязательный теперь атрибут -  я принялся за дело. Вскоре поступило указание:
      - Вадым! Ю шуд мэйк эвг)итинг хиар фаст анд нот пёг)фект! Зис из нот фифт эвенью!  Ю маст майк эвг)итинг  лайк уан-ту-тг)и!
        Он  выхватил молоток у меня из рук и зарабтал яростно и фальшиво быстро – как кинопроектор переключили на  повышенную скорость.
       -  Ю си? Чик-чак! Бум-бам! Уан-ту-тг)и! Гоу-гоу-гоу-гоу!!!!
        Глаза его заискрились, завращались и он продолжал:
      - Ай лайк спэниш! Зей ар хат! Ю ноу уот ай мин? Зей уорк ас а уинд. Фаст, фаст, фаст! Энд ю – лайк слиппинг! Уот хэппэн уиз ю?
         Со мной действительно уже начало происходить медленное, незаметное, но тем не менее, неотвратимое спивание...  Каким боком потом вылезут все эти вечерние расслабления я и в дурном сне представить тогда не мог, да и  не об этом сейчас речь...
            Я разбивал штукатурку, отслаивая её от красного кирпича стены и собирал мусор в крепкие чёрные мешки. 
            Часов в шесть приехал Витька и занялся потолками. В 9 Майкл  ушёл. А мы ещё, повозились кое как для вида и  часов в 11 я повёз Витьку в Бенсонхёрст, где в ближайшем будущем поселюсь сам...
           Мы болтали о том, о сём, а перед прощанием Витька предложил мне сказать Майклу, что работали мы аж до часа ночи!
       - Витя, я этой ***нёй заниматься не буду, - сказал я ему тогда. Сказал и забыл.



                32


            А Майкл затеял жениться. Орит была уже на сносях, а расписаны они так и не были.  Я был приглашён на парти в качестве кинооператора! За день до парти мы приехали к Майклу домой и он дал мне маленькую видеокамеру, видимо очень дорогую по тем временам, с цветным видоискателем!
            Небольшой опыт у меня уже имелся:за год до моего  отъезда из Минска мой друг Алик купил невероятно дорогую «Панасоник-3000» и с видео у меня была возможность попрактиковаться!
         Больше всего Майкла беспокоил зум – знаю ли я что это такое!  Не потратив и копейки ему хотелось чтобы всё выглядело «пг)офешиналь» - имено так мнилась ему съёмка професиональная, чтобы кадр наезжал и отъезжал.
         Он выдал мне подзарядное устройство и  штук десять батареек, которые оказались полуживыми.
          На следующий день утром чёрный лимузин поджидал «новобрачных» на кольце – 110 и Централ Парк Уэст.  Тут же были я и приглашённый профессиональный фотограф с «Хассельблатом» 6Х6 ! Фотограф принял меня за своего и я моментально почувствовал себя в своей тарелке, ведь последние лет восемь мы только и жили на деньги от фотографии, да и дядюшки бизнес был сопряжён с фотографией!
           Свадьбу в Нью Йорке всегда приветствуют! Стоит жениху и невесте появиться на улице, сотни пристальных взглядов приковываются к ним! И возгласы, возгласы, возгласы! И желают все молодожёнам удачи, любви и мира  и никогда не услышишь солёной шуточки, или колкости!
           Так было и с Майклом! Не только приглашённые (а собралась изрядная толпа из Израиля!), но и все проходящие мимо, в основном, чернокожие (район-то помните какой!) зааплодировали при появлении молодых на улице! Через образовавшийся коридор Майкл с Орит под ручку прошествовали к лимузину, туда же сели родители Орит и мы с фотографом.
           Поездка была недлинной. Майкл нанял какой-то ресторанчик на Мэдисон и сейчас, двигаясь по городу более осмысленно, чем в то время, я не могу вспомнить – а где же было это парти!  Гости, как я понял, были родственниками и знакомыми Орит. Ну а парти – не русская гулянка! Парти – лишь повод собрать деньги. Тем не менее, было много закуски и несопоставимо больше выпивки, чем на сугубо американских парти, а побывать на одном таком нам с Ленкой довелось.
         Близкий родственник Оли, жены дяди Альфреда, приздновал круглую дату и мы были приглашены. Проходило это всё  где-то на Лонг Айленде в огромном кэйтеринг-холле. Нарядные, мы приехали и толклись в холле, где был организован буфет и бар. Собственно, все там и толклись, ведя  якобы светские беседы и делая вид, что и буфет и бар им до лампочки!
          Аппетит разгорался, а движения никакого не наблюдалось.
          «Буфет», надо сказать, это не тот буфет с толстозадой буфетчицей, обсчитывающей и обвешивающей несчастных совков, тут буфет – это некая форма самообслуживания. Берёшь тарелку  и кладёшь туда всё что тебе мило и столько сколько хочешь и даже больше! Вобщем, пока мы созрели до этой простой истины, всех пригласили в шикарный зал, где распорядитель усадил нас строго по расписанным местам. В фужерах, напоминающих  маленькие блюдечки на ножках пузырилось шампанское. И больше не было ничего. Потом  подошла официантка и спросила какой стэйк мы предпочитаем – с кровью, медиум, или зажаренный. Я фраернулся и заказал с кровью, но в конечном итоге всёравно принесли пережаренную подошву! После шампанского и стэйка все дружно сплясали популярную тогда «макарену» и распорядитель попросил всех на выход. Так и поехали мы с Ленкой несолоно хлебавши, но зато с отснятой плёнкой на фоне шикарных стен, лестниц и зеркал!
        А я снимал и снимал,меняя кассеты и перезаряжая слабенькие батарейки. Кто там был ху я  не понимал.  На правах друга, у меня даже было своё место за столом, куда я периодически отлучался,  а фотограф с завистью смотрел, как я пью и закусываю...
         Спустя две недели Майкл отвёз Орит в госпиталь и она родила недоношенного ребёнка весом полтора колограмма. Девочку.
         В письме Ленке в Минск я так и написал: «Гора родила мышь!»
         Разумеется, ребёнка откормили и подрастили и забот у моего босса прибавилось, но он был на седьмом небе от счастья!
       - Ши из пёг)фект! – и он прикладывал пальцы, сложенные щепоткой к губам и характерным звуком и жестом – «мммммм-м!» показывал, как она хороша и любима для него!



                33


         На два объекта нашей скромной бригады явно не хватало. Едва Гользман уходил за порог, Майкл давал команду мне собираться и мы с ним мчались в Бруклин, где оба апартмента были разворочены, а мешки со строительным мусором занимали весь маленький дворик перед входом , а  мусорщики отказались их брать, ибо для этого существовала отдельная служба, платная.  А платить Майкл, истинный сын своей страны, не хотел принципиально!
          Витька уже откровенно филонил и после нашего ухода, видимо,  работал даже не в пол силы!  Бедный Майкл и не подозревал какая разрушительная сила – СССР!
          Гользман уже заподозрил неладное и каждый новый день начинался его стенаниями:
      - Майкл!  Ай вонна ток ту ю!  Уэн зе бэдрум уилл би рэди? Ай таед оф слиппинг  ин зе дайнинг рум!
     - Бэн! Донт уог)и! – парировал босс, -  Ю си ай хэв сам пг)облемз!
      Бэн отчаянно махал рукой, театрально разворачивался:
     - Сноубол! Летс гоу, май ступид гёрл!
      И уходил.  А мы тут же срывались в Бруклин и каждый раз я недоумевал, почему Гользман не пошлёт всю нашу бригаду подальше!
     Проблемы общие коснулись и меня  лично. Однажды в пятницу Майкл попросил меня подождать с оплатой и я, как истинный советский «фрэнд» согласился! Через неделю сумма, удвоившись, зависла опять, а ещё через неделю я вдруг понял, что оказался у хитрожопого  сефарда на крючке! Он начал платить какие-то деньги, но его долг мне порядка 1300 долларов оставался незыблемым и стал гарантом того, что я не брошу его в неподходящий момент.  Впоследствии я много раз сталкивался с этим трюком. Афёра была расхожей и надёжно применялась бессовестными работодателями. Прекращать работать надо немедленно, после первой же невыплаты, если вы имеете дело с частными лицами. Не работать никогда бесплатно «испытательный срок». После «срока» вас вытурят и возьмут другого на «испытания»!
          Кроме всего прочего, посыпались более мелкие заказы и  хваткий Майкл не пропускал ничего!  Так мне довелось самолично делать косметический ремонт в комнате школьника на  86-ой и Риверсайд Драйв втечении одного дня. Эта квартира была действительно необъятных размеров! У них даже был бассейн на 19-ом этаже жилого дома!
         В столовой  на Флэтбуш и Ливингстон в Бруклине мы меняли блоки на  подвесном потолке. Строительный мусор из-под старых блоков сыпался прямо в еду, но это никого не волновало! Смуглый человек у раздачи, лишь  ложкой  снял заметные кусочки мусора!
     - Донт вог)и, май фг)энд!  Зис из нот кошег),  – успокоил меня Майкл, когда я обратил его внимание на это  безобразие...
       А вечера проходили в Бруклинском доме. Майкл спешил домой, оставляя нас с Витькой, и мы неспеша работали, болтая о многом. Витька снова меня очаровал, и я подарил ему редкую книжку Даниила Андреева «Роза Мира».


                34


       Однажды утром в понедельник нас встретила озабоченная миссис  Гользман и сообщила вещь фантастическую: вчера Витька пытался изнасиловать Дизи, их домработницу!
        Сегодня я слабо верю в эту версию. Скорее всего, минский баловень просто завёл разговор с католически ориентированной мексиканкой «про это» и та испуганная до смерти, не понимающая что вообще происходит вокруг неё, слабо понимающая английский, да ещё в русском его варианте, нагородила доверчивой миссис Гользман про орды коварных русских гоблинов с пикообразными  ***ми наперевес...
        Тогда же это прозвучало, как гроза в начале января!  Витька на работу больше не пришёл и на телефонные звонки не отвечал.  Майкл в пятницу его рассчитал за неделю, так что и убытков Витька не понёс никаких! Он надолго исчез из моей жизни и впоследствии появился лишь  дважды,  спустя пять лет после описываемых событий.
        Первый раз я встретил его в окружении трёх таких же лоботрясов. Он был прекрасно одет, возмужал, раздался вширь, из взрослого пацана превратившись в молодого мужчину.  С моей нынешней супругой Асей мы рассматривали экспонаты в магазине холодного оружия на 86-ой улице в районе 19-ой авенью.   
Оружие было бутафорное, для украшения  домов с хозяевами непритязательного вкуса. Тут были рыцарские мечи и доспехи, ножи различных конфигураций, нунчаки и мечи самурайские на специальных деревянных подставочках.
Эта шумная компания и ввалилась в этот магазинчик, более напоминающий музей.
        - Витька, ты? – обрадовался я, но Витька не мог меня припомнить! Я тогда не понимал, что время в разных возрастных категориях течёт по-разному и те скоротечные для меня  пять лет для лоботряса из Минска могли быть целой жизнью!
         Я напомнил ему про Майкла и тогда он как бы вяло  вспомнил: «А… У этого еврея?»
      Мы потрепались немного.
      Меня ждала Ася, его -  приятели и было нам явно не по пути...
      А в последний раз мы сидели с Асей в ресторане «Стрелка», что на  20-ой и 85-ой. Ресторан был удобно расположен в двух блоках от моего легендарного подвала, командовал там  благоволящий мне лично бухарский еврей Рома, дерьма не подавали никогда, а выходной, уж если так получалось, у него можно было купить бутылку водки, что законом строжайше запрещено.
          Застолье наше было в полном разгаре. Было изрядно выпито, на тарелках дымился, только что с углей, чалахач, когда двери отворились, и зашёл Витька.
Внутри неприятно похолодело: Витька был на костылях и без ноги!  Я подбежал к нему, пригласил к себе за стол.
        На этот раз он узнал меня сразу.
        От рюмки он отказался. Я выпил, а он поведал, как ему проломили голову бейсбольной битой и бросили где-то на путях то ли сабвея, то ли железной дороги и ему  поездом отрезало ногу, а должно было голову... Колледж он так и не закончил, получил Эс-Эс-Ай и занимается теперь воспитанием детей...
          Вскоре он попрощался. Я вышел проводить его и помог ему забраться в небольшой старенький «Ниссан». На ресторанной  салфетке я написал ему свой  новый  телефон, но он не позвонил.  А я не навязывался: меня уже самого было впору спасать...
         

        ....Когда новость о подвигах Витьки несколько улеглась, Майкл рассказал мне, что однажды  тот пожаловался ему, что я подбивал его записать фиктивные часы и обмануть его !  Тогда и помянул я «Розу мира» и Даниила Анреева...
       - Ай толд хим ша)г-ап, май фг)энд, ай донт вонт ту хиа зис булшит, - сказал задолжавший мне уже полторы штуки босс.
       - Майкл, ай хэв ту пэй май иншурианс, билз, файнали, ай маст ит анд сенд сам мани ту май чилдрен! Уэн ю уил пэй ми май мани?
      - Май фг)энд, -  сказал он тогда, -   Ю а хандг)эд пег)сэнт  г)айт, бат Голзман г)эфъюз ми ту пэй эни мо, антил уи финиш хиз апаг)тмент... Уэйт, донт вог)и, ай токин ту ю нау лайк ту бг)азе!
         Но холодная заноза так и сидела у меня под сердцем до тех пор, пока он не расчитался. С одной стороны было невероятно жалко денег и  затраченного труда, а с другой – ощутить себя обманутым человеком, который действительно стал почти что другом!


               
                35


          Без Витьки мой социальный статус в бригаде повысился. Я начал работать с компаундом,  делать конечную покраску стен и потолка – «финиш», что требовало особой аккуратности. Стены были светложёлтого, переходящего в белый оттенка, а потолок идеально белый и  недопустимы были набегания  одного цвета на другой.
          Двери, очень тяжёлые, Майкл поснимал ото всюду и разложил на табуретках и я красил их маслом. Масло вызывало у Майкла особый трепет, но для меня эта краска была как раз-таки более привычной, чем быстро высыхающие американские водорастворимые полимерные краски.
            Однажды, перекуривая на очке, я обратил внимание на странную картинку в дешёвой рамочке как раз напротив унитаза. Я видел её уже множество раз, но не обращал внимания, принимая за декоративную  дешёвку. Но в этот день меня вдруг   привлекла неконкретная зыбкость  изображения: вдруг показалось, что фигура человека, бегло изображённого на ней вдруг слегка поплыла и  перестала быть фигурой человека, а стала странным пейзажем! Встав с очка, я снял картинку со стены и обомлел: в правом нижнем углу знаменитым на весь мир почерком характерным красным цветом было написано:  DALI !  Это был набросок, буквально несколько штрихов простым карандашом и несколько мазков акварелью!
            Я перевернул картинку на обратную сторону. Оборот картины был заклеен старой упаковочной бумагой, жёлтой, с характерными подтёками, от времени. На бумаге стоял штамп известного магазина на Мэдисон и дата продажи: 19 июля 1936 года.
Была и цена: 60 долларов.
         Упакованные тщательно еврейские мотивы покоились в ливинг руме, а Дали висел в сортире, забытый и незащищённый!  Первое, что приходило в голову – сунуть картинку в сумку и вынести из этого дома. Картинка сооблазняла своей обнажённой  доступностью, как соблазняла бы не к месту раздетая красивая женщина. С желанием украсть я боролся практически  до окончания работ в этой квартире.



                36


        Тем не менее, мы катастрофичеси опаздывали. Утренние завывания Гользмана «майкл, ай уонна ток ту ю» уже не казались  привычным ритуалом, а напоминали, скорее всего, рокот далёкой ещё, но неотвратимой бури.
         Побочные проблемы  Майкла занимали кучу времени. Мы раскатывали на его драбадане по всему городу и он делал непонятные для меня визиты, а на самом деле искал, искал, искал новых клиентов. Как-то мы проезжали по Коламбус Сёкл, где Трапм затеял строить свой новый небоскрёб и удивлённый, я заметил:
       - Майкл, лук! Трампм олрэди финиш зис билдинг, энд уи кэнт финиш гользман’з апартмент!
        Действительно,  весной, когда мы начинали работы у Гользмана, Трапм начал выводить первые этажи и вот на тебе – дом был  готов и  сиял своими стеклянными боками!
          Мы похохотали вволю над таким курьёзом, но какие-то выводы мудрый сефард, видимо, сделал. Через пару дней у меня появился новый напарник, а я стал его маленьким начальником!
           Якову было далеко за 50 и меньше всего он походил на еврея. Прямые пшеничные волосы, небрежно поправленные кувалдообразной пятернёй и такого же цвета усы а-ля «Мулявин в юности» выдавали в нём этнического белоруса. И действительно, он оказался из Минска. Я тогда ещё Майкла приколол, мол наверное он специально мне  земляков подбирает на «бирже»!
           На «бирже» сам я никогда не бывал, но явление это замечателное и несколько слов я ей посвящу.
           Избежать мне её удалось по одной простой причине: дядюшка Алфред с самых первых дней моей американской жизни привлёк меня к  своему тогда ещё маленькому семейному бизнесу, и  какие-то деньги у нас на первых порах всё-таки водились!  Мы ехали в Штаты, как на курорт, а оказались в пекле! Винить тут кроме самого себя некого. Беда многих – недостаток информации.
           Помню, как неприятно меня защекотало, когда мы первый раз поехали в «город» на общественном транспорте!  Поездка стоила немыслимых денег – доллар-двадцать пять на человека, а про трансферные билетики нас ни кто не просветил, а дядюшка Альфред не знал, поскольку  сам пересадок не делал. И вот, нас четверо: я, Ленка, Лера и Рита. Пять баксов автобус. Пять баксов метро. И  обратно тоже самое. Ни *** себе за хлебушком сходил!
         Уже на  третий день в Америке я знал, что наши аж  пять тысяч долларов – ничто, пыль дорожная! Тогда, между прочим, квартира в Минске  тысяч восемь стоила, но это уже другой плач, современный, когда цены на бездарное хрущёвское жильё  подкатили к ценам цивилизованного домика в Кэтскильских горах!
           Понятное дело, что не у каждого есть такой дядюшка в Штатах! А последние центы вывернули за какой-нибудь клоповник в Брулине, а детей в школу отправлять надо... Прощальное похмелье мигом улетучивается, мужики закатывают рукава и идут на биржу в тот же злополучный Боробарк! Или в Вильямсбург, под мост – кому куда ближе, или милее...
           Вильямсбургская «биржа» - это неофициальный рынок люмпенов со всего земного шара. Здесь можно более, или менее удачно продать свой физичесий труд дядькам в чёрных лапсердаках, не буду упоминать вероисповедания, ибо уличите меня  в антисемитизме! 
           Сам собой возникает вопрос: а почему «биржа»? Почему «под мост»? Почему не открыть «Дэйли Ньюз», или какой «Курьер» , ежели по-аглицки ты ни бельмеса не смыслишь?   Нельзя. Часть «биржевиков» нелегалы, не имеющие права на работу в США, а другая часть – получатели пособий, и получи ты хоть несчастную десятку где-нибудь на чек, пособие у тебя тут же заберут и дело тут даже не в деньгах – вместе с пособием забирается и медицинскя страховка – «медикейд» и становишься ты одним из этих 40-ка миллионов гнилозубых американцев, не имеющих «медицинского покрытия», как  тутошние говорят!   
          Время от времени местные менты делали налёты на биржу и  арестовывали непонятно за что попавшихся под руку мексиканцев, поляков и русских.  Но пейсатых не тогали никогда, хотя они и были первопричиной и открытым спонсором  всего этого казачьего разгуляй-поля!
        Возникает и ещё одно «почему»: почему вся эта нелегальная и полулегальная деятельность идёт бок о бок с набожными хасидами?  О криминогенности последних свидетельствуют не только мои частные наблюдения, но и целая куча нашумевших в прессе дел.  Мне видиться, что по-просту доминирование законов религиозных над законами государственными должно непременно приводить к подобному. Ибо христианское «кесарю – кесарево, а Б-гу богово» тут не работатет. И объебать гоя, по-видимому, тут в чести и в доблести и никаким преступлением не считается!  Вот и объёбывают страну гоев как могут... 
        Под Вильямсбургским мостом Майкл и подобрал Якова, которого звал он с древнебиблейским прононсом: И-а—ков!
 

                37


           Яков оказался хорошо замаскированным евреем. Он даже  на идиш знал пару слов: айн – цвай – драй, шайзе и шпрехен зе доич!   А  работал он в Минске – обхохочетесь -  на Водоканале маляром!  Жил он с женой в Боро Парке и получал велфер. Более несчастного человека я в своей жизни не видел. Он не умел филонить и любую, порученную ему работу, выполнял быстро. На бирже его знали и идти работать вместе с ним отказывались: ведь платили за часы, а не за результат работы. Наивный же Яков мог за час-полтора навернуть объём, который иной «трудяга» растянул бы на целый день.
           В Минске  у него была шикарная 3-х комнатная квартира, постоянная, хоть и тяжёлая, работа, родня, могилы предков. Он откровенно тосковал, хотя прожил в Нью Йорке уже порядка 8-ми лет.
        - Первые два года, - говорил он, - мне хотелось плюнуть на всё и пешком через океан пойти домой! А теперь уже поздно... Так и будем тут с бабой подыхать...
         Минская организация  «Водоканал» была  шефами над 33-ей школой, где я одно время работал физруком. Оказывается, Яков и нашу школу красил и  когда-то давным давно и далеко-далеко наши с ним дорожки могли пересечься, да так и не пересеклись...
          Трудяга, и просто добрый мужик, он оказался годен лишь к грубой ломовой работе, которой оставалось всё меньше и меньше.  Даже  свой профессиональный навык – работу с валиком и краской он не смог реализовать. За 10 минут он закрашивал стену, но после него нужно было перекрашивать заново. Капли от валика летели во все стороны, забрызгивая уже  окрашенный под «финиш» потолок, ровный как стекло и  беый, как лист бумаги. Майкла трясло.
        -  И-а-ков! Ёпана в гота! Уот аг ю дуинг? -  лишь смог прошептать босс, когда первый раз увидел убитый Яковом потолок.
           Яков опустил валик вниз, вытер пот со лба свободной рукой и  сказал невпопад:
      - А шо? Я крашу быстро. Шо ему надо?
      - И-а-ков! – закипал Майкл – ноу  гашн! Спик инглиш!
      - Шо он хочет? – спрашивал ошарашеный Яков у меня.
      - Сана бич! Ёпана в гота! Кугва! Билят! Шмок! Моран!  – упражнялся Майкл в иностранной словесности, напрочь слетая с тормозов и его карие маслянистые глаза вращались всё быстрее и быстрее, наливаясь дурной кровью.
       - Да я как лучше хочу, - начал было возмущаться Яков и это было последней каплей.
       -  Шмок! БензонА! Кус има шха! – заорал Майкл,  выхватил у него из рук валик, густо искачал его в краске и  со всей силы прижимая валик к стене начал с остервенением катать, забрызгивая краской себя, нас и остатки ещё чистого потолка.
      - Зис из лайк ю дуинг!!! Энд ю маст мэйк лайк зис!
       И он  слегка прикоснулся валиком к краске и акуратненько слой за слоем стал накладывать краску на стену.  Получалось у него хуже, чем у меня, ну а Витька был просто подарком судьбы для Майкла, начал я понимать.
      Но как только валик перекочевал в руки Якова, вся история повторилась сначала. Брызги полетели в разные стороны, а  Яков, видимо, смущённый и поэтому скованны, наступил в поддон с краской, опрокинул его, отдёрнул ногу, зацепил банку и целый галон «уайт силлинг» вылился на наши «шматас»!
       - И-а-ков! Иа-ков! Ёпана в гота... – уже прошептал Майкл и уже обращаясь ко мне закончил – Вадым, мэйк самтинг уиз хим, бикоз я гонна килл  хим! 
          Миссис Гользман, видимо удивлённая словом «килл» заглянула в комнату.
      -  Mikle! What’s going on?
      -   Уи ит шит! – ляпнул босс.
            Миссис Гользман вспыхнула на мгновение, но тут же свой порыв погасила.
- You study English very well, Mikle!  - лишь сказала она  и закрыла дверь, а я почувствовал нечто вроде стыда за всю нашу бригаду.



                38



              В один прекрасный день,  когда Гользман ушёл, Майкл приказал распаковывать картины и  мы принялись восстанавливать статус кво.  Неровности  и погрешности стен закрывались и становились невидимыми и  было  вообще непонятно чего ради вся эта, сродни войне, возня затевалась!  Убитый пылью и выпачканный  красками карпет я усердно пылесосил и оттирал растворителем. Квартира приобретала  цивилизованный  вид и когда мистер Гользман вернулся нам оставалось последнее: навесить некогда снятые Майклом двери и покрашенные маслянными белилами.  Гользман одобрительно кивал и казалось бы наши мучения подошли к концу и наконец-то он расплатиться с Майклом, а Майкл со мной,  но произошло непредвиденное: двери  не  становились на прежнее место!
То ли их распёрло от маслянной краски, что маловероятно, то ли так на них повлияла летняя влажность воздуха, но они не совпадали с рамами даже приблизительно!   Майкл побежал  в машину и принёс шлифовальную машинку и  рубанок, напомнивший мне  мой детский столярный набор. Рубанок это был годен лишь для курсов английского языка, как наглядное пособие для лучшего запоминания слов.  Двери оказались из такого прочного материала, что рубанок оставлял лишь невнятные царапины! Наждачная же бумага скорее была более пригодна для вытирания ануса, чем для утоньшения дверей! 
        Но упрямый сефард упёрся рогом и приказал мне «изи-изи» продолжать попытки  снять слой древесины. 
               
      - Майкл, -  было возразил я, - зи моуст оф ол -  зис из оук!  Уи нид зе спешл мэшин ту кат зе оук!
      - Май фг)энд, - парировал Майкл, - джаст майк уот ай толд ю!
        С этим он умотал и не вернулся.
       Я втретил его вечером на бруклинском объекте.
      -  Микаэль, -  приветствовал я его, старательно выхаркивая звук «Кх» - Ма-нишма?  - за месяцы знакомства с ним я стал мультилингвистом!
     -  Каха-каха, - вяло ответил он и  кивнул вниз.
         Мешки со строительным мусором, которые вчера мы таскали пол дня с Яковом, гарбич-трак от городской службы  «Санитэйшн» не забрал и влепили штраф владельцу дома – лэндлорду.  Тот переправил штраф Майклу, а Майкл чесал репу, курил и  выдумывал как выкрутиться  и тут.
       Когда стемнело мы  загрузили его драбадан до самой крыши мешками и выехали «на дело». 
       Я до сих пор не могу толком уяснить специфику улочек в районе 3-ей авенью, но мой сефард быстро нашёл  тупиковую улицу с выходом на гнилостный, ломаной конфигурации канал, который соединял Гудзон с какими-то чуть ли не  19-го века заводиками, не то кирпичными, не то цементными, порой, проезжая по возвышенной ветке сабвея можно было видеть груженные металлическим хламом баржи.
        Мы сделали 3 таких ходки. После чего Майкл попросил меня забрать часть мешков с собой и я, ничего не подозревая, согласился!
        О! Утилизация мусора в Нью Йорке – целая индустрия.  По слухам  уборочный бизнес держит итальянская мафия. По самым страшным предположениям они кроме мусора могут убрать и трупы, и выход на наркоту – прямиком лежит через них. Но я думаю, что всё это болтовня. Кому нужны эти страшилки, когда невероятные суммы перекочёвывают из карманов городских в карманы  частные вполне легальным способом!   Уборка 3-х инчей снега в Манхэттэне стоит городу 6 миллионов долларов!  О дайте, дайте мне один миллион! Я соберу голодных и  страждущих   вручу каждому по лопате и за день мы вручную очистим  Город от снега  за миллион долларов!
        Миллион. Когда-то необъятная цифра, она становится всё меньше и обозримей и грустно становится от мысли: куда наш шарик катится...
   .... Я приехал на заправочную станцию в тишайшем районе  Куинса , где жил мой дядя, поздоровался  со знакомым заправщиком-индусом Бали и  спросил у него  разрешение выбросить на заправке мусор.
       Глаза его оквадратились, когда я начал методично выгружать строительный хлам в его чистенькие мусорные баки! Но дело было сделано, он вежливо попросил меня больше так не делать, а я заподозрил неладное...


               
                39



         Эх! Бежит к концу моя поэма! 
         Дочитал ли кто до  этой страницы?  Кому интересны эти записки,  сдобренные толикой расхожих анекдотов и щепоткой прописных истин?  Кому  симатичен
неугомонный сефард, да и сам я-тогдашний, вроде бы взрослый, но ещё не до конца познавший тяжесть окончательных  утрат, необратимость времени и конечность жизни?
         Бежит поэма, но ещё быстротечнее время.  Ещё недавно интересные мне  события, люди и переживания отошли  на второй план и в который раз убеждаешься – всё надо делать своевременно: любить, ненавидеть, вспоминать, строить дом, растить детей, служить в армии, писать стихи, или писать прозу, или вообще ничего не писать, а рассказывать приятелям по пьяни уж коли таковые найдуться!
        Быстротечно время, но ещё быстротечнее и изменчивее мысли. Пришпоренное современными технологиями сознание из последних сил пытается угнаться за скоростными процесорами и безднами электроной памяти... Нет! Мне уже не объять те  громады информации, которые стоят за каждым образом, словом, мыслью!   Все мы – единая цепочка, совокупность случайностей и закономерностей......
       Стремительны мысли, но образы их порождающие – неуловимы и необъяснимы! Можно ли думать без слов?  Может быть слово – лишь костыль, или протез, позволяющий  хоть как-то отражать увиденное и пережитое!
        Бездонны образы, но  мироздание ещё глубже и бездоннее!
   Я выхожу прогуляться с собакой и смотрю в этот бесконечный колодец, наполненный мерцанием непонятного мистического света.
    Вот бледно-оранжевый  Марс! Я в детстве научился находить его безошибочно на небосклоне.
    А вот – мерцающая разными цветами звёздочка, название которой я не знаю. Она  мигает  наподобии полицейской машины – красный-белый-синий!
       И вдруг из этого светового мельтешения, из вселенской бездны, из загадочных образов и теней давно усопших предков, вне мыслей и пространства, из каких-то неведомых глубин Тёмной Материи высовывается голый по пояс мой сефард и, ковыряясь жёлтым ногтем мизинца в правом ухе гундосит мне через всю Вселенную:
    - Донт уо)ги, май ф)гэнд, донт уо)ги! Джаст ста)гт! Иф ю ста)гт -  ю хандред персент финиш! Соу, фоллоу ми!!!
       И он моргает мне своей карей маслиной и  ныряет обратно в недра Тёмной Материи и я стою потерянный и расстроенный и думаю, думаю, думаю о несовершенстве этого мира...
        Собака дёргает поводок и  увлекает меня вперёд. Непонятно откуда начинает накрапывать  дождь, тёплый и по-майски крупный. Полная Луна висит над Ист 18-ой улицей Бруклина.
         Дорчестер, Дитмас, Ньюкирк, Фостер...
         Лунный луч попадает под ноги, но  мы не обращаем на это внимание и продолжаем идти вперёд, поднимаясь всё выше и выше...
         Я среди звёзд и собака больше не натягивает поводок, а пологой волной света струится у меня в ногах...
          И вдруг становится понятным всё-всё-всё и  так хочется поделиться этим знанием с вами, но слова мешают!
          
      
         
                40


      Так в чём же секрет неугомонной еврейской души?  Что объединяет нас,  евреев? И неевреев. Думающих, что они – евреи и не знающих, что они евреи? Евреев и полуевреев и четвертьевреев?  Религиозных и не очень?  Да и вовсе атеистов? Моралистов и бестыжих грабителей? Пьющих кровь и пьющих вино?
      Да и есть ли вообще понятие такое – еврей?
      Бледно-сине-молочные и черножопые, похожие на русских, поляков и  сербов и похожие на арабов, турок и  узбеков, поющие «тум-балалайка» и играющие на «адын-палка-два-струна», миллионеры и нищие, програмисты и сапожники...
      Чего же, чего у нас есть такого, чего не сыщишь и днём с огнём у других народов?
        Вечно гонимым и угнетаемым, евреям было жизненно важно стать  вёрткими и хваткими изобретателями!
    ..... Утром Майкл привёл  дверных дел мастера с его нехитрыми приспособлениями и тот за 20 минут навесил все двери.
            Мы с Яковом  со  скоростью звука  таскали мебель в спальню, навешивали картины, расставляли горшки с цветами, протирали, пылесосили и следом за нами прибирала горемыка Дизи.
             Она не разговаривала с нами, затаив, очевидно, на всю жизнь обиду на «русских» и понятия не имея о столь разнообразном в своём проявлении и пересечении мире русском и еврейском. Вполне  вероятно, что она и лица наши не различала, как мне порой очень трудно отличить друг от друга азиатов и негров!  В её понимании мы были бледнолицыми русскими и от этого намного хуже и более дикие, чем рослые, широкоплечие  «смиты»...
           А может быть, битая ночью своим пьяненьким  малышом-крепышом  мужем(станется с них!), вспоминала пылкого ловеласа Витьку чужих кровей и жалела всей своей  мексиканско-женской душой, что не была покладиста и упустила в жизни своей  может быть самое главное – побег за общепринятые нормы морали?
         - Бэээн! Бээн! – заорал Майкл, как только мистер Гользман появился в дверях. –  тудэй уи финиш уиз ю! Тэйк э лук! Эв)гитинг из найс!!! Тудэй ю кэн слип ин ё)г бэд)гум!
          Гользман пошёл по квартире с осмотром, водрузив на нос очки и сразу же стал похожим на Богатого Крота из старинного мультфильма про Дюймовочку!  Пахло свежей маслянной краской от подкрашенных искалеченных дверей.  Столяра  мистер Гользман не застал и был уверен, что победа над упрямыми дверьми – заслуга Майкла. Кроме краски пахло и «Уиндексом», заботливо распылённым  в воздухе хитромудрым сефардом. Сноубол вертелась  в ногах у Гользмана и чихала, высоко задирая лохматую головку к потолку и затем обрушивая её стремительно к полу: Пссссс!!! Пссссс! Псссс!
         Дойдя  наконец-то до спальни, Гользман отворил дверь в туалет и тут многовековая  еврейскя хваткость засвербела и у него в крови!
       - Майкл – сазал он,  - Ю мэйк ми сач мэни проблемз!  Ай уонт аск ю  ту мэйк ми фо фри самсинг ин зе бэсрум! Уэн ю финиш, ай пэй ю иммидиэтли!
      - Бэээн!!! – попытался возразить босс, но Гользман махнул рукой, давая понять, что разговор окончен и в конце концов прав тот, кто музыку заказывает, а не кто её исполняет!
         С пол часа они торговались. Из-за дверей долетали восклицания Майкла «ай эм нот э миллионэ)г» и в ответ упрямое неразборчивое бормотание Гользмана. 
        Наконец они  договорились.   
        Майкл кивнул мне собираться и мы помчались в ближайший магазин «хардуэр» покупать всё необходимое.


                41


          А вечером в Бруклине неугомонный сефард подцепил очередную халтуру!               
          К нам  в почти законченную квартиру на втором этаже заглянул сосед, негр очень представительной наружности  и попросил  освежить его квартиру.
      Чего-то не понимал в житейских перепетиях этот негр. От нас бежать надо было, как от огня, а он пригласил к себе в дом да ещё за собственные деньги.
       Майкл позвонил Гользману и сообщил, что  он «бай олмосуст эв)гитинг анд тумороу уил лукинг фо)г ве)ги спешл кабинет ин хиз бэтрум».
       Нужно ли говорить, что этот особенный кабинет уже лежал в багажнике майкловского драбадана?
       Утром мы «делали» негра.
        Всё началось с пивка, которое неосторожный негр выставил моему боссу. Захмелев, Майкл стал болтлив, развязан и чуть ли не по-наглому фамильярен.
       - Май фг)энд, - он перешёл на давно забытое обращение ко мне, -  зис из нот фифт эвенью, ю шуд мэйк эвритинг чик-чак, уан-ту-тг)и!
       -  What do you mean? - встрепенулся негр.
       -   Зис из – Майкл обвёл рукой пространство комнаты, - нот фифт эвенью, зис из нот фэнси апартмент, г)айт?
           Чёрный согласился и пригласил Майкла  в спальню смотреть видео. А я начал красить кухню. Без подготовки, прямо поверх старой краски, загаженной жёлтым жиром от приготовления еды. На жировых липких каплях были приклееные за десятилетия жизни без уборки и ремонта высушенная мошкара и тараканы. Я уверенно закатывал их латексом и думал про себя – вдруг когда-нибудь через миллионы лет будущим археологам попадётся в раскопках кусочек этой штукатурки с закатанными под латекс тараканами и учёные умы будут ломать голову над логичностью этой несуразности – кто и зачем герметично закатал насекомых между двумя слоями краски, не подверженной распаду...
         А босс с клиентом  добавляли и добавляли и, видимо, не только пивко. Вот и мари-ивановной потянуло. Охи и ахи порнофильма, который они смотрели (а вы что, думали они Фелинни поставили?) громыхали по всей квартире, а два взрослых оболтуса, бруклинский негр и йеменскй еврей хохотали, будто их щекотали одновременно все комики мира!
        Я же обречённо понял, что весь этот засранный апартмент мне придётся красить самому.
         Вечером я отвёз пьяненького босса  домой. Его драбодан остался в Бруклине. Недалеко от дома он попросил остановится возле ликёрки и купил ещё пинту брэнди  «J&B». Покуривая, он засосал из горлышка пол пинты и стал  наконец пьяным в умат.
          Солнце садилось.         
          Наступала суббота.
          А по субботам мы не работали.



                42


     И вот наступил он, последний день!
     Опухший  и помятый Майкл  ( а дело было аж в понедельник, два дня пустя после вышеупомянутой пьянки) получал от Гользмана последние наставления. Гользман  выёбывлся на полную катушку, почувствовав верные вожжи и хлыст в виде денег в своих руках. Следуя древнему иудейскому правилу, для него пришла пора собирать камни. А может быть и разбрасывать, это смотря с какой стороны посмотреть!
       Нам пришлось снова смотаться в «хардуэр», поменять обои на такие же, но более светлой окраски и взять ящик плитки.
       - Тудэй уи маст финиш! Итс нот ту мач, Вадым! – констатировал Майкл.
       - Иф ай уилл ворк элон, лайк ит бин эт фрайдэй, уи уилл финиш уан уик мо! – парировал я.
        - Донт уог)и, май фг)энд, донт уог)и! – утешил он меня, но я уже и не переживал, давно смирившись с застрявшими деньгами, которые виртуально всё-таки существовали где-то на гользмановских счетах. Таково отношение родни оставшейся  к людям эмигрировавшим. Их нет. Как будто умерли. Но тем не мене, где-то далеко, они есть и здравствуют, эти родственники. И даже редкие письма доходят, что всё, мол нормально в  Королестве Датском! 
      Клеить ванну обоями, на мой взгляд, безумие.  Но уж если уважаемому клиенту угодно – всегда пожалуйста!  Небольшой объём работы по площади, тем не менее весьма трудоёмок из-за многочисленных замеров и фигурных вырезаний.
      Но самым непростым оказалась электрическая  розетка.  Гользман возжелал, чтобы подвешенный над раковиной кабинет был обязательно электрофицирован.  Проживший почти всю жизнь в Штатах, он не мог не знать, что подобные работы можно производить строго с разрешения специальных комиссий и строго людьми профессиональными, имеющими на то специальную лицензию, а следом за этими людьми должны придти ещё третьи, которые проверят качество работы и поставят свою высочайшую визу, мол, всё нормально! Не мог этого не знать и Майкл, зубы съевший на ремонтных работах. Ну а я был дремуч и девственен, как зелёная дубрава, куда не ступала ещё нога человека...
      Я и полез со своим знанием физики за 8-ой класс советской средней школы в американскую электропроводку!
       На первый взгляд выглядело всё элементарно. Я раскрутил электрический выключатель, предварительно обесточив его на распределительном щитке.  От провода входящего я сделал ответвление, его мы провели по стенке, уложив в процарапанный желобок, подключили к кабинету и заклеили всё заготовленными заранее обоями.
        Работа была закончена. Новые обои смотрелись великолепно. Плитка на полу была заменена на новую, Кабинет сверкал зеркалами и навесными бра. Всё было хорошо за исключением одного. Свет подавался либо на кабинет и тогда весело загорались четыре колокольчикоподобных фонарика, либо на главную, потолочную лампочку.
         Мы терзали проклятую проводку и так и эдак, но ни хрена не получлось. Казалось, мы перепробовали все мыслимые и немыслимые варианты, но тока либо не было вообще, либо горела только потолочная лампочка, либо «колокольчики» на кабинете!
    Близился вечер. Гользманы вернулись домой и их отдалённое присутствие уже было слышно из кухни.
     Тут глаза Майкла сверкнули прозрением!
     - Бээээн! Бэээн! – заорал он.
       Охуевшие от ремонта, как от погрома, Гользманы примчались  немедленно.
     - Бэн, -  сказал Майкл, обращаясь только  к мистеру Гользману, - ай мэйк самтинг спешал фог) ю! Лук!  ЭДЖИК-МЭДЖИК МАЙКЛ ЛЕВИ!!!
       Казалось, барабанная дробь прозвучала где-то в небесах! Невидимый конферансье подал знак невидимому дирижёру, оркестр начал отчебучивать «Егерский марш», а  Майкл торжественно распахнул двери ванной и театрально тронул выключатель.  Свет с потолка переместился на кабинет.  Он тронул выключатель ещё раз. Свет с кабинета переместился на потолок!
     «И входит и выходит…» - вульгарно подумал я, предвкушая скандал.
     Но чета Гользманов широко распахнутыми глазами смотрела на это чудо Маниту и вопросом «а как же свет выключить вообще?» не задавалась.   
     Чудо было у них в руках.
     И чудо было бесплатным!
      Гользман выписал Майклу чек и  мы  гордо удалились, унося  с собой последние следы ремонта, сумятицы,бессонницы, пыли и грязи...
       Огорчена была только Сноубол. Её вольготной жизни, видимо, пришёл конец, потому что миссис Гользман загнала её на кухню и заперла там специальным невысоким пластмассовым барьерчиком, чего никогда до этого не делала...
        Сноубол тяфкала, прощаясь, а я поминал акварельку Сальвадора Дали...   По неписанным американским правилам  принято давать  людям  обслуживающим тебя  чаевые.  Гользман отблагодарил меня  дешёвыми картинками с видами Иерусалима.
Когда он вынес стопку картинок и вручил мне, у меня сердце дрогнуло – а вдруг там и эта маленькая акварель, когда-то стоившая 60 долларов на Мэдисон авенью?  Нет, Дали там не оказалось. Я чисто по-советски вместо благодарности хоть за что-то, обругал Гользмана в сердцах,  ибо  хотя бы полтинник  он мог мне вполне выписать, не обеднел бы...
         Я был неправ.
         Одна из этих картинок дожила до сих пор и украшает стенку  в моей сегодняшней квартире и будет, несомненно, путешествовать со мной до самого, что говориться, счастливого конца...
         Вот дописал я этот абзац и не поленился, встал от компьютера и пошёл полюбовался на эту картинку, подаренную когда-то мне мистером Гользманом! А сколько лет прошло! Где был бы сейчас тот горячо  желанный полтинник?

                43



       Тут же мы заехали в банк, Майкл сделал депазит  и я получил свои кровные двенадцать сотен, как тут принято считать деньги: тысяча-двести звучит неросло, а вот «двенадцать сотен» - о-го-го!!!
        И мы расстались.
        Утом он разбудил меня и сказал ехать к Гользману: тот спозаранку попёрся бриться к своему волшебному кабинету, а брился, он «куг)ва», электробритвой, а розетки в кабинете оказались обесточенными!
       «Факин шит» - подумал я  и стал собираться, одновременно ругая себя за подсознательное употребление иноземной нецензурной брани.
        Дело было не в  славянофилии и не в моём моральном облике.
        Буквально  несколько дней до этого я стригся в бруклинской парикмахерской, как потом выяснилось, итальянской. 
       Итальянская парикмахерская создаётся не для стрижки. И все кому надо в округе это знают и стричься туда не ходят. 
        А я налетел, как хан-Батый, мол, обслужите меня, будьте любезны!  Он и стал «обслуживать». Чтобы я второй раз туда не пришёл никогда.  Когда он кое как выкромсал  мою причёску, борода (я оказывается тогда ходил с бородой!) оказалась в диспропорции с остальной головой. Я и попросил его постричь и бороду. Мне тут же была выставлена встречня несуразная цена – что-то типа + 10 баксов, но я по незнанию и тут не удивился и сказал лишь О-КЕЙ. Итальяха стал кромсать мою бороду тупыми ножницами. Я терпел. Он стал подбривать тупым лезвием. Я терпел. Но когда он порезал мне шею в четвёртый раз, чувство собственного достоинства вдруг вспыхнуло вомне и, наблатыканый Майклом, я  сказал:
    - Уот а ю дуин, факин шит?
       Того подбросило, как от взрыва гранаты! Он приставил мне бритву к горлу и зашипел:
    -  Уот ду ю сэй ту ми, факин рашн?
       Но я не испугался. Бритва была не  ОПАСНОЙ БРИТВОЙ, это был  тупой осколок дешёвого лезвия, вправленный в специальный держатель... Заменитель, короче, фэйк, как и всё тут... 
        Я вскочил и неизвестно чем мог бы кончиться этот конфликт, если бы из подсобной комнатёнки не  выскочил на шум его партнёр, который начал тут же извиняться, бувально за руку вытащил разъярённого приятеля вон и закончил работу с моей бородой,  извиняясь до тех пор, пока я не  расплатился ...
       Я помянул уроки английского, где нас  наставляли не пользоваться слэнгом и зарёкся на английском не ругаться.
         А тут на тебе!
         Гользман был зол, но пыл свой поубавил: вожжей над нами у него не было. На всё была добрая воля моего сефарда!
         А тот, как всегда, сказал «донт уог)и» и мы вновь занялись экспериментами на электрическом поприще.
          Мы угробили безрезультатно день.
          Второй.
          И даже третий.
           Мои 7-50 в час мне капали и я был скорее доволен, чем огорчён.
           В конце третьего дня Майкл всё-таки позвонил электрику, а мне сказал, что  у него пока работы  нет, но через пару недель он начинает ремонт большого магазина в Манхэттэне и  «часов» будет валом,  и сделает он меня «маленьким боссом».
           Перспективы открывались великие, но вечером этого же дня дядюшка Альфред вручил мне долгожданное  письмо из  TLC!
           Пришёл лайсенс нью-йркского таксиста!
           Из строительной пыли и грязи, пота и усталых мышц мне отворилось окошко в мир иных напряжений и совершенно других  денег!
           С места в карьер я ринулся воплощать эту идею в жизнь. И когда Майкл действительно позвонил мне, предлагая довольно приличную зарплату и позицию прораба, я отказался.
          Я возил живых америкнцев по Манхэттэну, мог заработать аж 100 доларов за ночь, общался с носителями языка, и главное, мне это нравилось!



                44


         «Изи кам – изи гоу»  - одна из устойчиво повторяемых  в Америке мудростей.  Лишь теперь, спустя десять с  лишним лет я на собственной шкуре убедился  в её фатальной справедливости.
           Я гол как сокол, так же, как и 10 лет назад, а то, что я пишу эту поэму не карандашом в ученическую тетрадь, а на компьютере, говорит только об одном: о нынешней дешевизне на электронику! 
           Но закончу, пожалуй, эту и так весьма затянувшуюся историю о хитромудром сефарде.
           Был октябрь месяц, когда Майкл позвонил и попросил меня помочь с переездом. Для ребёнка, говорил он, жить в Манхэттэне не очень хорошо, даже напотив Централ парка.
           Полный молодой энергии, желающий работать и зарабатывать, я легко согласился, хотя тогда уже работал в Бруклине, арендуя машину на сутки.
           В 5 утра я сдал ключи в гараж, оседлал свой «Бьюик-Ригал» и примчался ни свет ни заря к Майклу. Орит заварила кофе, сварганила  сэндвич, я перекусил  и  немного прикорнул, дожидаясь легального времени для выноса вещей.
           В 9 утра приехал Яков. Майкл подогнал арендованный трак  к дому и любуясь собой сказал:
          - Вадым! Тэйк э лук! Зис из, маза-фака, Амэг)ыка!
           И действительно, тогда для меня казалось невероятным, что просто так  можно взять напрокат огромный грузовик и самому им распоряжаться!
            Но потехе время, или как там... 
          Барахла в небольшой квартире Майкла оказалось на удивление много. Мы таскали и таскали, но тут, в Манхэттэне, всё оказалось не так сложно, потому что был лифт и двери были широко распахнуты.
             Когда же мы приехали со всем этим хозяйством в Куинс,  оказалось, что квартира на втором этаже без лифта с узкой, скрипящей деревянной лестницей. Когда стемнело, я уже шатался от усталости, ведь перед этим я сутки водил такси и толком не поспал даже двух часов. Взмок и Яков и как обычно, к концу работы он стал сомневаться – заплатят ли!
           - Чего ты бздишь! – возмутился я, - когда он тебя прокалывал? Если приглашал, всегда платил, так в чём же дело?
              С горем пополам мы опорожнили трак и расставили бесчисленные коробки по комнатам.
           - О-кей, - сказал Майкл, заёбанный не меньше нашего, - энд нау уи уилл тэйк зис фг)изег) даун анд зэтс ит! 
      Холодильник оказался необъятных размеров и  наредкость тяжёлым. Я  попытался спорить, уговаривая Майкла отложить это мероприятие на завтра, мол, кто-нибудь ему поможет, но  мой сефард прекрасно понимал, что кроме нас с Яковом никто на шару таскать тяжести для него не будет!
     Кое как мы вытолкали холодильник на лестничную площадку, но как спустить его по довольно крутой и по-американски  хлипкой лестнице оставалось неясно.  Майкл спустился на несколько ступенек ниже и приказал нам подавать холодильник на него.
     - Майкл, - заволновался я, видя полную абсурдность происходящего, - а ю Херкулис?
    -  Летс гоу, летс гоу! – заорал тот, и простодушный Яков спихнул холодильник со ступеньки.
         Он летел, преследуемый  железным шкафом  вечность, и когда  достиг последней ступеньки, и лететь больше было не куда,  холодильник с безразличной неотвратимостью догоняющего свою жертву циклопа, погрузил его в стену, послышался сухой треск костей и мне показалось, что это молот судьбы припечатал безобидного паучка к препараторному стеклу жизни, распластав его так, что лишь лапки торчали в разные стороны!
         На шум выскочила Орит и увидев неподвижно повисшие руки и неестественно застывшие ноги  своего супруга,  долго делала глубокий  вдох, а потом душераздирающе и совершенно нетеатрально заорала, как мать над убитым солдатом:
       - Микаэль!!! Микаэль!!! Микаэль!!!
          Ответа не было.
          Движения тоже.
          Любопытные соседи в щёлочки приоткрытых дверей  глазели на разыгрываемую драмму. Ни кто не вмешивался, ибо пресловутое «прайвиси»  в Америке – превыше всего…


                45


         На берегу лежат два трупа... Что делать? Подойти? Подставить зеркальце под посиневшие губы – вдруг оно покроется тоньчайшим слоем пара от неслышимого и невидимого, но всё-таки дыхания?
        Когда-то Ленин пёрнул : «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» - и оказался как ни странно, прав!
         В обществе где живу я на помощь можно придти одним единственным способом: вызать полицию.
       Человек лежит под обломками – не моги его тронуть: а вдруг умрёт у тебя на руках? Засудят, затаскают, замордуют, всю жизнь семье погибшего будешь алименты в 100 миллионов платить! Потому что ты нарушил прайвиси!
        Не моги сделать искусственное дыхание – тебя обвинят в сексуальном домогательстве! Прайвиси!
         Бандиту деньги – отдай! А свернёшь ему шею, тебя же и посадят, превысил, мол, необходимую оборону! Да и прайвиси его, бандитское нарушил!
         Неписанные, невидимые правила, негативный опыт наказуемости за добрые дела разъедают ненасытной плесенью общество изнутри.
         И вот вам результат: придурки с ножичками захватывают самолёты!
         И невольно проэцируешь ситуацию на себя: что делал бы, как повёл бы себя, окажись там?
          А один придурок с пистлетом перестрелял пол колледжа! Как бессловесных овец! 
           А ещё один придурок одел костюм Спайдер Мэна и залез аж на 15 этаж  дома напротив Сити Холла! Пол дня его  снимали пожарники. Пока он не разрешил его грёбанное прайвиси нарушить!
           Общество в чём-то перекошено, но в чём?  И очевидно становится: ни материальное изобилие, ни научный прогресс не позволяют людям освободится полностью от своей звериной сущности.
            Пуританская идеология порождает миллионы интернет-развратников,  ложь множится, ибо много трёпа о мире и демократии, а на деле – много войны и  насилия...
              Я был неотёсанный совок и я не задумываясь помчался на помощь своему боссу и другу!
            Я отклонил холодильник от стены и первое, что  увидел  –смеющуюся физиономию Майкла и его весёлый искрящийся взляд прямо  из карих маслин!
            Хвала американской  хлипкой архитектуре, придумавшей эти карточные домики  из пластмассы и пресованного мела! Стена, которая по идее должна была быть капитальной, оказалась внутри полой! Шитрак  принял на себя сильнейший удар, проломился, создав амортизацию и звуковую иллюзию ломающихся костей,  и вот спустя мгновение Майкл целый и невредимый,  успокаивал Орит, которая, несомненно, перепугалась больше его самого!
      - Ю лаки, мэээн, - говорю я ему с чёрным акцентом, наблатыкавшись этому уже в такси.
     - О, ес, ай эм вэг)и лаки, - соглашается Майкл.
        Он закуривает сигарету, а мы с Яковом тем временем люфтуем холодилник-убийцу из дома вон!
         Вот и всё. Щётчик отщёлкал. Конец пути. Пора бы и расчитаться.
Но тут начинаются уже чисто израильские штучки.



                46


       Отволновавшись, Орит взяла Майкла под руку и не взирая на очевидность и нелепость  каких бы то ни было тайн после чуть было не произошедшей трагедии, потащила того в другую комнату и стала громко шипеть на иврите, который мы всёравно не понимали.  Майкл, охуевший от ощущения своей живучести и  ощутивший на себе длань Господню, словно под гипнозом  кивал ей, соглашаясь, хотя небольшие семейные драчки между ними случались, пожалуй чаще, чем у среднестатистической белой американской семьи.         
           - Май фг)энд, -  сказал новоявленный и отчасти новорождённый парламентарий, - кэн ю кам ту пик ап мани тумог)оу, тудэй уи хэв ноу кэш!
- Майкл, я хэв инаф кэш ту пэй ту Иаков,  хау мач ю вонна пэй фо хим?
- Тиз из э куэсчн, май фг)энд... – он сделал паузу и стал нащупывать новую сигарету.
Яков стоял рядом ни хрена дословно не понимая, но шкурой битой собаки ощущая нависающую напряжённость.
- О-кэй, - решился босс, - ю стаг)т найн о-клок ин зе мог)нинг)...
- Стап! Стап ит, Майкл! Ай донт уонт ту хиа зис буллшит. Ю маст пэй фо Иаков хандрэд бакс нау. Ю хэв ноу кэш? Ай гив ю эс мач, эс ю нид!  Жаст гив хим хандрид бакс нау анд ю кэн мэйк э чек фо ми...
Чета перекинулась несколькими короткими репликами и по тону было слышно, что такие условия их устраивают.
Моя  сотка перекочевала в карман Якова, Орит выписала мне чек и попросила не депозитировать его (плиииииз) дня три, а лучше четыре.
- Ноу праблем, - сказал я, а-кая, как настоящий манхэттэновец.
- Энд зис из фог) ю, май фг)энд! – Майкл вытащил огромный ящик, набитый початыми и целыми бутылками со спиртным.
Приятно было, не скрою. Мы с Яковом подхватил ящик и побрели, еле перставляя ноги к моему «Бъюику». Я порылся в подаренном ящике, нашёл нетронутую бутылку не понятно с чем и протянул её Якову:
- Держи от меня, выпьешь со своей бабой!
Тот молча сорвал фольгу, мизинцем  одним коротким  движением вдавил пробку внутрь бутылки, опрокинул её себе в рот, и ровно через 7 секунд бутылка опустела. Он пожевал губами, сплюнул и сказал, что пройдётся пешком до метро.
В этот день, возвращаясь домой, я впервые в жизни ощутил как это – засыпать за рулём. Глаза смыкались непроизвольно. Я выскочил с Гранд Централ на Льюис Бульвар, потому что на 50 майлах в час ехать по хайвэю стало для меня опасно, и медленно, светофор за светофором, я пополз по Хиллсайд Авенью до самой последней улицы в Квинсе, где я жил у дядюшки Альфреда.
В тостер я загрузил булку, смазанную майонезом с колбасой и сыром, запёк хорошенько эту конструкцию и съел, запивая кошерными винами из разных бутылок. Насытившись, я прилёг с книжкой Рабле, но не смог прочитать и абзаца. Глубокий и безмятежный сон сморил меня наповал...


                47


   Я жил уже в Бруклине, в гришкином подвале, когда вдруг нечаянно мне попался на глаза этот чек на 200 долларов, который я так и не положил на счёт! Я позвонил Майклу, но трубку взяла Орит. Я объяснил ей ситуацию, и она попросила меня чек уничтожить и приехать к ним за деньгами вечером.
Дом их в районе пересечения Куинс-Бульвара и Интер-Боро Паркуэй я нашёл с трудом. Пришлось звонить и уточнять адрес.
Майкл встретил меня с распростёртыми объятиями. Орит тут же вручила мне деньги, и потом мы долго пили чай и болтали о том, о сём. Они интересовались, как там поживает Ленка и дети. Для них не было странным, что люди  вернулись жить на Родину. Многие израильтяне, заработав немного в Штатах, возвращались в свои пустыни, теракты, горести и радости. Рождённые в мире относительно свободном, они мыслили другими категориями. Это наши  совки хором хватались за голову, узнав о нашей реэмиграции. Рабы империи той они автоматически стали рабами империи этой, перекрасив в полосочку флаг и поменяв  паспортину с красной на синюю,  потому что рабство – естественное их состояние...
Майкл вышел провожать меня до дверей, Орит возилась с ребёнком в детской.
Мы пожали друг другу руки, Майкл пригласил меня заезжать и звонить в любое время, просто так, по-дружески и я  говорил, что да, конечно, буду, и сам искренне в это верил.
Уже в дверях он вдруг остановил меня и спросил:
- Вадым, ду ю г)эмэмбэг) хау ю сэйв ми зе ай?
- Оф коз, Майкл, ай рэмэмбэ!
- Ю кэнт билив, -  зашептал он, - иншуренс  пэй ми  УАН МИЛЛИОН ДАЛЛАЗ!!!   АЙ БИКАМ Э МИЛЛИОНЕГ ), май фг)энд!!!
Но тогда я почему-то не удивился и не позавидовал, как только что, написав эти строчки. Я ещё раз пожал ему руку  и  ушёл в надежде  вернуться  когда-нибудь, но не вернулся уже никогда.


                8 ноября 2006 -  18 мая 2007 г.  Нью-Йорк