Плужок
Макар Васильевич Плужков, имевший в молодости прозвище "плужок", жил в старом двухэтажном доме сталинской застройки. Много чего повидал он на своём веку. И прозвище своё, раньше, оправдывал. Пахали на нём, и с помощью него, всю его более или менее сознательную жизнь. Упирались в его сознательность, как в плуг, давили что есть мочи, чтоб в землю вгрызался, и толкали, толкали... Был он и на комсомольских стройках, и в колхозах - свинарники и коровники строил, и городскую жизнь благоустраивал (по призыву властей, а так же партии и правительства)... Только ничего со своего энтузиазма не поимел, кроме утраченного здоровья и памяти своего героического прошлого, цену которому знает только он. Многие люди видели его выносливость, настойчивость, смелость и открытость, но все они видели только отдельные фрагменты событий, оценивая, одобряя и иногда восхищаясь им. В других местах были другие люди, которые про него и слыхом не слыхивали, и им нужно было доказывать, в очередной раз, свои деловые и человеческие качества. Вот в таком угаре и прошла его молодость, честного беспартийца и "бойца давно невидимого фронта". Он вникал в жизнь, как можно глубже, сначала пытаясь осеменить её разумными идеями, потом (поняв бесполезность этой затеи) впитывал её мудрую суть. Такой человек, как Макар Васильевич, не впадал в общие течения искажённых идей, будь то: религии мироздания, коммунистический гипноз или платформы разных, грубо материалистических идеом, зажигающих своей выгодой. В мире всё так переплетено и одновременно, что яро хвататься за что-то одно - он не решался. Тут тебе и душа, со своими ощущениями... и желудок... и сердце со своими чувствами и чувствованиями... и мысли, неизвестно откуда приходящие (да так много, что непонятно, как они в голове-то вмещаются)... и сознание, которое несколько раз выделялось и видело его самого со стороны и сверху... И всё одновременно... не считая привидений, которых он неоднокрано наблюдал, будучи в здравом уме и совершенно трезвый. С трезвостью, вообще, была интересная история. Решил он как-то пожить без употребления спиртного (тоже мысль неизвестно откуда пришла). Чтобы легче было отказаться от привычки - нужна зацепка, смысл данного действия, так сказать. Вот ум и зацепился за первую удобную мысль, что выпивать - это плохо. Долго он с этой мыслью ходил. Уже и привычки не осталось, а мнение засело. Да и не хотел он отказываться от намеченной цели. Поначалу, в кампаниях, было сложновато, приходилось доводы придумывать и смотрели на него, как на странного человека. Потом, постепенно, отстали с пьяными разговорами, но за глаза обсуждали его странности. Ведь не одну мысль он решил попробовать, их было несколько. Он стал трезвенником, вегетарианцем, беседовал с привидениями, сливался (как он говорил) с окружающей энергией, слов плохих не говорил и к сексу относился, не то чтобы плохо, но и не очень одобрял. Вполне естественно, что окружающие смотрели на него уже не столько с любопытством, сколько с непониманием, а следовательно и с отторженим - "крыша у мужика поехала". Он стал чужд людям, хотя и старался им помогать по мере своих возможностей. Много лет провёл он в своих пытливых экспериментах, пока ему не надоело. Объяснить опыт своего понимания он врядли кому-нибудь смог бы, а опыт ошибок обьяснять бесполезно - слушать не будут. Решил он престать быть для окружающих бельмом и поступать так же, как и они поступают. Опять непоняли. Смотрят на него - опять мужик чудачит. То: не пил, говорил в полголоса умными словами... То, вдруг: пьёт! Мало того - он ещё и матом ругается, для звучного выражения, множество женщин к себе водит, религию - по полочкам, как великую ошибку искажения разложил. Глаза стали пронзительно ясными, будто насквозь просматривает. "Совсем у мужика крыша сьехала" - говорят. А он им отвечает на их закулисные шушуканья: "Я давно проснулся, а вместо крыши у меня - открытое пространство". Зря он им это сказал - теперь стали сторониться. Поздороваются, для вида и собственной вежливости, сделав приветливое лицо на пару минут, а за углом снимут эту маску. У них это считается вежливым тоном. Так и живём. Каждый себе главную роль выбирает в жизненном спектакле, а остальные числятся второстепенными, второсортными, не смотря на то, что те, тоже мнят себя замкнутым центром вселенной.
Макар не вчера заметил, как всё переменилось. Сменились ценности у окружающих людей... Вот только заметили ли они это сами? Одна мания сменила другую. Сменился общественный строй. Старый строй, сьев его здоровье, надежды и благие порывы - удалился в небытиё. Вместо старого и застоявшегося, появился молоденький, как и само поколение, Новый строй, в котором Макару почему-то места не находится. На пенсию ещё рановато, а работать, как в молодые годы - силы уже не те. Макар долго размышлял на эту тему, пока не понял, что его строя (или устроя) ещё не было. Не дожить ему до того времени... и внукам не дожить. Он просто соглашался быть в любом из прошедших жизненных укладов, приспосабливаясь, но не как все, а наблюдая и чувствуя. Грамотные все стали - так красиво говорят, иногда даже сами верят в красиво составленные слова: о культуре, о душе, о Боге, об имидже и стиле жизни, о красоте и правильности... Только всё это - слова... для тех, кто не понимает... В их головы можно запихнуть всё, что угодно, если постараться... Но будет ли от этого прок? Одни - вывернут всё по-своему, их понимание - выгода. А те, кому внушают красиво составленные слова - только испортят всё своим бессознательным повторением с оттенком глупости. И снова получится: "Дали обезьяне топор..."
Макар Васильевич вздохнул и мимолётно вспомнил, как много лет назад, в сорокалетнем возрасте, он прочувствовал на себе все болезни сердца. Тогда, словно что-то разгоняло его сердце в разные стороны. Оно, то бешенно колотилось, то затихало до минимума, то что-то пыталось вырваться из груди. Симптомы диагнозов сменялись один за другим, да так быстро и неожиданно, что оставалось только наблюдать за происходящим. То ли оно (сердце) хотело жить... то ли, наоборот, устало жить. "А к чему это вспомнилось? Стареем..." - подумал он, залез в ванную с водой и долго лежал в темноте, прислушиваясь к происходящему на границе воды и воздуха. Может за счёт того, что он находился в воде, и происходила какая-то реакция на этой едва уловимой границе. Сердце успокоилось и чуть затихло от прилива нахлынувшего успокоения. Там, в глубине, внутри, наступила тишина. На какое-то время он даже забылся.
Очнулся он от зудящего звука. Кто-то по соседству свердлил стену и зудящий звук передавался воде. Макар засмеялся: "Не расслабляйся!" Вот так всегда... Стоит расслабиться, ощутить кайф жизни и благоприятствие воздушных потоков, стоит в это окунуться с головой - как сразу получаешь незримого пинка, с любой, иногда неожиданной стороны, и удивляешься. Будто какому-то духу больше делать нечего, как только стеречь тебя, чтобы ты не расслаблялся. Может потому и находился Макар, всю свою сознательную жизнь в постоянном напряжении, не имея шансов на расслабление. А если и расслаблялся, то расплачивался за это сполна. Хотя, как знать, что можно считать расплатой... постоянное напряжение, тоже быстро сжигает жизненные силы.
Контраст освещённой комнаты дал Макару новый взгляд на мир и себя в том числе. Мир не состарился - он просто изменился, преобразился, а вот Макар Всильевич ещё и состарился. Как-будто этот участок мирозданья существует лишь для того, чтобы люди рождались, жили, подгоняемые незримыми пинками и подзатыльниками, и умирали... рождались другие и тоже умирали, прожив свои радости и горечь разочарований. А вместе с людьми умирают и большинство их накоплений, мыслей, идей, не воспринятых рациональным восприятием общества (просто, кому-то, это показалось неинтересным).
Он закурил. Взгляд невольно скользнул по собственной руке. Он помнил эту руку ещё без оформившихся мышц, руку юного спортсмена, мечтавшего быстрей подрасти. Он помнил эту руку и жилисто мускулистой, от постоянного физического труда. Сколько на ней осталось всевозможных шрамов и отметин. Рука помнит все действия, которые она совершала и многое могла бы совершить, не прибегая к памяти ума. Но, вместе с этим, в ней теперь существуют и другие ощущения - слабость и недостаток сил. Рука снова стала другой, незаметно для самого Макара, упругие мышцы подсохли, кожа стала слегка дряблой и суховатой, пальцы огрубели Во многих местах, как и на лице, появилось множество различных пятен. Их структура различна. начиная от пигментации, радиации и заканчивая грибковыми преобразованиями, постепенно разрастающимися и живущими параллельно с Макаром. "А может и не мы тут главные? - посмеялся Макар, - Может, это мы для них существуем? Раз мы зачислили птицу, рыбу и животных себе в корм, и прекрасно с этим существуем, может и мы существуем для различных грибковых образований? А-то привыкли ставить диагнозы: рак кожи, рак желудка, рак яичка, рак матки... А это и не рак вовсе, а одна из разновидностей грибка. Вот, кто здесь главный на планете - мы умрём и удалимся в пространство, а они будут продолжать свои преобразования."
Стук молотка перебил его размышления, к тому же и по батарее усиленно стучали, отчего стук молотка зазвучал намного принципиальнее, словно выражал: имею ... право... имею... право...
Макар вытащил из брюк старый ремень. "Опять, не расслабляйся?" Он поскакал по квартире (как в юные годы), выражая жизни полноту своей усталости: "ИМЕЮ... ПРАВО... ИМЕЮ... ПРАВО..." - произносил он, хлестая себя ремнём.
Всё-таки хорошо, что старческий маразм обошёл его стороной. Он прекрасно соображал, что именно он изображает.
Лампочка под потолком. 2003г.