Закончился корпоратив. Хлопотали, убирая со столов, секретарша, девица-юристконсульт и ещё одна тётка из производственно-технического отдела. У входа в офис стояла под парами бэха последней модели с верным шофёром, готовым сорваться с места в любую секунду по первому требованию.
Но генеральный директор, только что отпраздновавший своё пятидесятилетие, не торопился уезжать. Редко выдавались недолгие моменты, когда он мог никуда не спешить, и сейчас был один из них.
Юбиляр уединился в переговорном зале – дверь, ключи от которой имели только он и его первый заместитель, была наглухо заперта, стены, сложенные в два с половиной кирпича, не пропускали практически никаких звуков, и никто не видел, что он слушает музыку и разглядывает незамысловатую картинку.
И мысленно из стареющего капиталиста весом центнер с гаком, увенчанного наполовину седым «ёжиком», снова превращается в худого, но крепкого четырнадцатилетнего оболтуса, постоянно поправляющего выгоревшую на солнце чёлку, спадающую на лоб…
* * *
… В третий день самого жаркого месяца 1971 года, натужно рыча изношенным движком и пуская в салон струйки едкого дыма, ПАЗик со школярами отвалил от украшенного гербом РСФСР здания главного вокзала областного центра и взял курс в сторону моря, в посёлок, по праву именуемый Янтарный. Вокруг него и вправду росли ещё со времён дофашистской Германии сосны, превосходившие по высоте возводимые тогда вблизи вокзала дома, по привычке называемые хрущёвками, в одной из которых и проживал в те годы Вячеслав Иванович, тогда ещё просто Славик. Если планета просуществует ещё миллион лет, эти сосны станут янтарём и будут радовать глаз осколками солнечного камня, как радуют сейчас их далёкие предшественницы.
Славик глядел в окно изрядно нагревшегося под безоблачным небом автобуса, которое так и не смог открыть, и предвкушал, как разинут рты пацаны, подтрунивавшие над его, как им казалось, странным папой. Батя и вправду выделялся из основной массы народа хотя бы тем, что не принадлежал к формально господствующему в СССР рабочему классу, а играл в оркестре областной филармонии и дружил с художниками, во время посиделок с которыми на кухне Славика отправляли в свою комнату, дабы не сболтнул в школе чего лишнего.
Но теперь школа была далеко позади, новый учебный год ещё не скоро, а в рюкзаке у Славика было до поры до времени укрыто главное сокровище, тайком позаимствованное у отца. Конечно, в случае потери, папаша голову оторвёт, но он будет беречь его как зеницу ока и с его помощью на весь пионерский лагерь прославится.
Добрались почти без приключений, если не считать небольшого крюка в объезд, из-за того, что дорога была перекрыта киношниками, снимавшими фильм о войне.
Улучив момент, когда они с друзьями остались предоставлены самим себе, Славик показал ребятам пластинку, с обложки которой приветливо улыбались четыре англичанина, не более чем вдвое старше юных пионеров. Каждая чёрточка их лиц была заботливо прорисована папиным корешем, художником Колей, не признававшим обращения по имени-отчеству даже от Славика. Коля создавал изумительной красоты портреты, когда был трезвым.
- У тебя написано с ошибкой слово «Жуки», - заметил Санька Скворцов, имевший по английскому твёрдую пятёрку.
- Если такой умный, - огрызнулся Славик, - лучше бы придумал, где проигрыватель стырить, - и добавил: а слово “Beatles” написано правильно, батя насчёт музыки не ошибается.
Нет такого мальчишки, которого бы не задела за живое попытка взять его на слабо, и после отбоя компания друзей на цыпочках кралась по коридору в каптёрку в дальнем крыле приземистого, но широкого здания, а впереди Санька нёс на вытянутых руках непостижимым образом добытый драгоценный аппарат, стараясь, чтоб волочащийся по полу шнур не сильно стучал вилкой на стыках половиц.
Учитывая, что все остальные пионеры и вожатые смотрели цветные сны после купания и спортивных игр на природе, ребята, рассмотрев деления шкалы в свете луны, выставили динамики почти на минимум и превратились в слух.
Записанная кустарным способом отработанная рентгеновская плёнка шипела, но голоса Джона и Пола не испортишь ничем, и у Саньки уже не возникало желания изменить «неправильно» написанное слово.
Пацаны достали неведомо где добытый бидон пива и закурили также краденый «Беломор», но Славик не курил и не пил – он не хотел, чтобы что-либо заслоняло от него наслаждение музыкой.
Шли подряд песни “Michelle”, “I'll follow the Sun” и “Strawberry fields forever”. Славик слышал от отца историю создания песни “Michelle”: в 1964 году Битлы возвращались с гастролей в Париже, в самолёте Пол Маккартни мило пофлиртовал со стюардессой, носившей это имя, но, не прошло и часа, как в аэропорту Хитроу на самолёт налетела толпа фанатов и растоптала в давке стюардессу. Насмерть. Что потрясло Пола до глубины души, и всех остальных тоже. С тех пор Славик ненавидел толпу, и когда вышел фильм «Собачье сердце», Вячеслав Иванович понял, что и к нему применим диалог Швондера и Преображенского «Вы что, не любите пролетариат?» - «Да, я не люблю пролетариат». Но фильм выйдет многими годами позже, а сейчас Славик, постепенно входящий в тот чудесный возраст, когда мальчики начинают интересоваться девочками, мечтал, как он ведёт за руку симпатичную француженку по земляничной поляне навстречу озаряющему их лица восходящему Солнцу.
Утратив бдительность, он сделал чуть погромче, что всю компанию и сгубило – проснулась Алла Васильевна, остававшаяся в ту ночь дежурной вожатой.
Вихрем ворвалась она в каптёрку и с порога начала орать:
- Это что за антиобщественное поведение? Вы что, <ненормативная лексика>?
- Это она от недотраха такая бешеная, - шепнул пацанам никогда не отличавшийся тактичностью Миха Козырев, но шёпот получился громче, чем ему хотелось бы.
А Санька заржал, отчего вожатая, ужасно комплексовавшая по поводу не очень привлекательной внешности и по поводу того, что в свои почти 30 лет до сих пор не замужем, вышла из себя окончательно, и предприняла попытку уничтожить ненавистную пластику, в тот момент казавшуюся ей источником вселенского зла, но Славик схватил пластинку на долю секунды раньше и сиганул в окно, открытое, чтобы проветрить дым от папирос. Зато обложка через секунду превратилась в клочья, которые Алла Васильевна, подумав, сунула себе в карман.
На утреннем построении Славика ждала публичная экзекуция. Алла Васильевна выставила на подставку уцелевший фрагмент обложки, с которого по-прежнему щурилась добрая улыбка Ринго Старра, и, всё больше распаляясь партийно-комсомольским задором, произносила импровизированную речь:
- Невинные песенки слушали, да? «Я пойду за Солнцем» переводится? Он пошёл за Солнцем, значит, он пошёл на запад! И перенял образ жизни с Запада – воровать, пить пиво, курить сигареты… Что дальше? Пьяная драка, поножовщина, суд, тюрьма? Отвечай, гадёныш, когда тебя спрашивают! В общем, так: сейчас пионер Вячеслав Костин, если он не хочет перестать быть пионером, плюнет в рожу представителя разлагающей буржуазной пропаганды.
Все, и дети, и взрослые, застыли в ожидании. Славик глядел на улыбку и понимал, что не способен на такое предательство.
- Но эта картинка… она же красивая, - растерянно произнёс он, судорожно стараясь подыскать себе хоть какое-нибудь оправдание.
- Плюй! – завизжала Алла Васильевна, схватив его за вихры.
Тогда Славик схватил клочок бумаги в руку, вырвался и снова побежал.
Те края знавали и более отчаянных ребят – в тридцатых годах немецкие студенты, пользуясь существованием коротковолновых приёмников на батарейках, выезжали к морю, чтоб отдохнуть и заодно послушать джаз и блюз по иностранному радио там, где не мешали перекрывавшие черту Кёнигсберга глушилки. Узнай об этом гестапо, их ждал неминуемый расстрел. Славика только исключили из пионерской организации. Из лагеря, естественно, в этот же день исключили тоже.
Изгнанием сына из числа пионеров его отец, недолюбливавший партию вообще и её детское отделение в частности, ничуть не расстроился. Не расстроился даже безвозвратной гибели выполненной дружеской рукой обложки – в тот день он услышал более трагичную весть: прожив всего 28 лет, умер Джим Моррисон…
* * *
… Играла последняя песня на пластинке – “The long and winding road”, и перед успешным предпринимателем промелькнул весь длинный, петляющий путь его жизни.
Как он потратил всю первую зарплату с завода на джинсы, отрастил хаер, который обрили в армии, искал счастье на дне стакана, к концу перестройки одумался, основал фирму, женился и вскоре завёл двоих детей...
- Старшему скоро будет столько же, сколько мне тогда было, пора бы уже рассказать, что у его папаши далеко не идеальная биография, - промелькнуло в голове во время проигрыша.
...Потом он вытаскивал со дна к тому времени почти окончательно спившегося художника Колю Петухова, организовывал его выставку в галерее на Московском проспекте. А ещё угадал в аспиранте кафедры технических основ радиотехники академии рыбопромыслового флота инженера-самородка, который принёс немалую прибыль предприятию и, кроме того, за немалую премию восстановил подручными средствами игравшую в ту ночь радиолу 1970 года выпуска.
Но, чтобы щедро раздавать премии, надо сначала заработать, и Вячеслав Иванович, вздохнув, спустился к покорно ожидающему шофёру, чтоб поехать на загородную дачу и там продолжить заниматься тем же, чем и всегда – заботиться о процветании бизнеса.
И сколько он ни слушал музыку, но так и не смог понять, когда он был счастливее – сейчас, когда стал, можно сказать, олигархом областного масштаба, или тогда, когда вдыхал первый глоток свободы, бегая в шортах вихрастым мальчуганом без гроша в кармане.
5-6 марта 2009 г.