15. КАПЛИ ВРЕМЕНИ
«Ну, где же они? Разве не пора?..»
Джантар поднял взгляд от пятен света на бетонных плитах двора. Вверху, между просвеченными насквозь фонарём из переулка огромными лопастными листьями древовидных папоротников (с лучами крупных жилок, что на концах постепенно рассыпались ажурной сетью мелких), яркой белой искрой сиял Тиэлиракс – самая большая планета системы Эяна. На неё с системой спутников и был направлен сейчас телескоп Герма с новой фотографической насадкой, которую его товарищи монтировали вчера и испытывали сегодня. Но сами-то они уже должны были вернуться, и быть готовы выходить...
…– Я не знал, что телескоп так концентрирует свет,– далёкий приглушённый голос Талира вмиг заставил Джантара внутренне собраться.– Пришлось смотреть на Тиэлиракс через фильтр. Звёзды – другое дело, а тут – диск планеты...
– Талир, ты где?– почему-то шёпотом спросил Джантар.
– Здесь,– сзади послышался шорох ветвей, и Джантар понял: Талир пробирался проходом в изгороди (хотя он ждал всех со стороны калитки).
– Только планы снова меняются,– прошептал Лартаяу, протискиваясь следом.– Мы думали, запросто сядем в вагон здесь, на нашей платформе...
– А в чём дело?– встревожился Джантар.– Что опять не так?
– На платформе полиция,– объяснил Лартаяу.– Идёт очередное разбирательство. Кажется, какие-то пьяные торчали там, никуда не ехали, люди из-за них боялись выйти на платформу, ждали прямо на улице – но те и там заметили, прицепились к кому-то, устроили драку... Будто сразу никто не мог сообщить в полицию, чтобы их забрали! А теперь как сядешь в вагон с таким грузом? В толпе почему-то одни лоруанцы...
– Что будем делать?– Джантара всколыхнуло бессильным гневом. Опять срыв? Снова менять план? И из-за чего...
– Последний рейс вагона – с центрального вокзала в 11.90,– ответил Талир.– А к прибытию сюда рейса в 11.60 это явно не успевает закончиться. Знаете же, как долго бывает… И я предлагаю: рискнуть отсюда подъехать к центральному вокзалу на автобусе, а уже там сесть в вагон. Но думать некогда, надо быстро! И как всё протащим через проход...
– Придётся попробовать,– донёсся ответ Фиар. Джантар не заметил, как она вошла – но, обернувшись, увидел: она вдвоём с Лартаяу уже выносила ящик (и Лартаяу свободной рукой запер дверь).– Но лучше ты. Я в этом проходе и так ничего не увижу...
– Давай,– Талир взял у неё на ходу передний конец перекладины ящика.– И прикрывай глаза руками, как пойдёшь следом…
«А кажется, как просто сделать тут вторую калитку,– подумал Джантар.– Но нельзя. Лартаяу ещё не вправе распоряжаться домом. Нужен именно секретный ход, чтобы «усыновитель» не знал...»
Кое-как, со второй или третьей попытки, Лартаяу и Талир сумели протиснуть ящик в узкий изгибающийся проход, и вслед за ними и Фиар туда же перебрался Джантар. В переулке их ждали Донот и Итагаро. Донот, приоткрыв ящик, достал трудноразличимую во тьме «взрослую» одежду – и, встав в густую тень деревьев, стал не без труда натягивать на себя.
– Фиар, ты тоже идёшь с нами?– спросил Итагаро.
– У меня как раз родители на несколько дней в отъезде, дома больше никого,– ответила Фиар.– Не надо объяснять, где и когда я была. Так совпало… И где бы мы иначе стирали и сушили эту «взрослую» одежду, чтобы никто не заметил? Да, ты не видел, в каком состоянии Донот привёз мне её утром...
– Потому утром и была задержка с выходом на море?– понял Джантар.– А вообще как странно складывается: одни обстоятельства будто помогают нам, другие – неожиданная помеха... Что, пойдём? Да, а что освещает этот фонарь? Зачем он тут?
– Как видишь, освещает кроны деревьев,– ответил Итагаро.– Когда-то освещал переулок, но деревья разрослись...
– Да, я хотел спросить...– Джантар вспомнил второе из вчерашних видений.– Или сейчас не надо. В другой раз...
– Нет, а я тоже хотел спросить,– начал Итагаро (и Джантар понял: речь именно об этом).– Ты не думал вчера вечером: как всё это будет выглядеть со стороны морали, закона?..– Итагаро запнулся, не находя слов.– Нет, я понимаю, вообще не мог не думать – но... чтобы как-то было связано со мной?
– Не совсем так... Просто думал обо всём этом – и вдруг увидел тебя. Только говорю: не надо сейчас. Вдруг кто-то услышит, не так поймёт...
– Тут уже все спят,– сказал Талир.– Насколько я чувствую…
– Но был момент, когда ты увидел меня на мгновение?– совсем тихо спросил Итагаро.
– И ты меня, если знаешь...– полувопросительно ответил Джантар.– Это я и хотел спросить…
– Или скорее почувствовал, или... не знаю, как назвать. Так необычно это было… И у меня тоже столько разных сомнений,– признался Итагаро.– Но потом подумал: а кто и почему имеет право что-то скрывать? Может быть личная тайна: мысли, воспоминания, которые не готов никому доверить; может быть – военная, следственная, служебная; профессиональные секреты – известные лишь тем, кто с чем-то работает... Но в любом случае это не касается всех! И другое дело – если у человека отнимают право знать что-то принципиально важное о мире, в котором он живёт! Не потому, что не сможет правильно понять – а кто-то считает нужным скрыть от него! Пусть он в своих поисках бьётся о ложь, и ложь ведёт его по пути заблуждений – зато не поймёт иначе, чем хотелось бы тому, другому?.. А тут тем более: вопросы, от которых, говорят, зависит судьба цивилизации! И как и кому доказать, что ты – не дурак? Если в любой официальной организации скажут: всё это – бред и выдумки? То есть: кем нас считают те, кто решают, что нам можно знать, а что нет? И кем нам считать их?
– Я думал немного в ином плане,– признался Джантар.– Что есть сама личность для такой власти, законов...
– Мальчики, это потом,– сказала Фиар.– Сейчас будем идти мимо школы. Вдруг там во дворе кто-то есть...
Да, они как раз вышли из тьмы переулка во двор или сквер: наполовину ярко освещённый двумя фонарями впереди, на верхней площадке лестницы (что и вела вниз, к остановке автобуса), а наполовину – скрытый в тени замыкающей его углом справа, у самой лестницы, мрачной громады школьного здания. В самом дворе, правда, было тихо, не ощущалось ничьего присутствия, движения – но Джантару было неуютно, пока шли мимо двора, и он ощутил некоторое облегчение, лишь наконец ступив не верхнюю площадку лестницы – по всей длине залитой светом таких же ярких белых фонарей по обе стороны, и как будто пустынной в это позднее время… Впрочем, подножие терялось далеко внизу, скрытое переплетением густо разросшихся деревьев – но не это вдруг привлекло внимание Джантара. Дальше, за деревьями – во всём великолепии раскинулся, сияя россыпью разноцветных огней, ночной Тисаюм!..
Справа огни взбегали вверх – полого, затем всё круче, и как бы постепенно растворяясь в густом мраке на склонах гор; слева – резко обрывались линией берега, от которой в непроницаемую черноту моря тянулись лишь ряды причалов, тускло отражаясь в подёрнутой мелкой рябью воде, да кое-где вдалеке виднелись слабые огоньки небольших судов, над которыми вспыхивал, пронзая тьму, вращающийся луч маяка… А в самом городе, как показалось Джантару – он мог различить и ряд таких же белых огней на переходном мосту через рельсовую дорогу, и ярко-голубоватый свет цилиндрической пристройки к вокзалу (удивившись, какой далёкой она выглядела отсюда), и ещё некоторые уже знакомые здания… Но и долго рассматривать панораму ночного города было некогда: они спускались, и город всё больше скрывался за деревьями. И лишь ещё на мгновения, когда деревья они скрыли уже и часть неба – Джантар вдруг увидел прямо впереди, невысоко над горизонтом, тускло (но как-то особенно мягко) светящееся одинокое облачко. Должно быть, одно из тех самых редких, загадочных, ещё малоизученных сверхвысотных облаков, что иногда появлялись в это время года и этих широтах планеты на высоте около 80-90 киамов… И Джантар, не решившись обратить на него внимание остальных (нельзя было терять времени; а впрочем, все на мгновение замедлили шаг – и наверно, каждый с мыслью о том же), спохватился, что сам за весь вечер не посмотрел на звёзды – но и сейчас, взглянув вверх, не увидел: то ли их свет был перекрыт сиянием фонарей, то ли (уже здесь, на середине лестницы) кронами деревьев… Но зато внизу из-под их крон уже показалась автобусная остановка, где, несмотря на позднее время, стояли несколько человек. Джантар невольно взглянул на Донота, как бы проверяя, сколь «взросло» выглядит он в своей одежде – но сразу перестал беспокоиться, даже удивившись, до чего Донот в чёрном костюме, да ещё каких-то больших очках с линзами прямоугольной формы, казался старше своих лет…
– Видели облако?– негромко спросил Донот.– Жаль, Герм не знает...
– Видели... Успеть бы теперь,– нетерпеливо прошептала Фиар.
Но тут им повезло: автобус подъехал почти сразу, когда они ещё спускались – и даже пришлось поспешить, пока водитель не закрыл дверь. Войдя, Талир и Фиар (ящик теперь был у них) остались стоять, держась свободными руками за спинки сидений (и так гася собой сотрясения автобуса, оберегая от них хрупкую электронную технику) – а Джантар, как и остальные, сел на свободное место. Его вообще привлекал вид из окна движущегося транспорта, а в пути первый раз по незнакомому маршруту он смотрел особенно внимательно, стараясь всё запомнить… Вот и сейчас, зная, что путь к вокзалу лежит почти по прямой, по одной и той же улице – он всё же привычно запоминал и остановки, (где почему-то никто не входил и не выходил), и перекрёстки, и вид самих зданий. Впрочем, пока они ехали мимо длинных кварталов типовых многоэтажек – и за окном всё тянулись то яркие, то тускло-матовые, то сплошные, то фигурные (как в начале Вокзального проспекта) витрины первых этажей. Лишь после нескольких таких кварталов Джантар повернулся влево, к противоположному окну – но и там однообразно тянулась какая-то длинная стена. (Он даже не сразу понял: насыпь рельсовой дороги, вплотную приблизившаяся здесь к улице.) И тут автобус в очередной раз остановился – и все, кроме них, как по команде, встали и направились к выходу...
– Ещё две остановки,– предупредила Фиар (и Джантар понял: он тоже невольно пытался встать).– Но я устала держать ящик. Вообще, мальчики, как решим: кому нести его дальше, через мост?
– Я сейчас не могу,– ответил Джантар.– В движущемся транспорте – боюсь уронить. Потом, когда выйдем, смогу взять…
На следующей остановке вошёл всего один пассажир. Едва автобус тронулся, Джантар встал у двери, чтобы потом сразу принять от Фиар перекладину ящика (второй конец Талир успел передать Доноту). Теперь, стоя, он мог видеть в окно лишь тротуар с редкими прохожими, и нижние части витрин – но зато ощутил на себе насторожённо-подозрительный взгляд вошедшего, однако не стал ни оборачиваться, ни как-то менять позу, делая вид, что не замечает… А вскоре впереди показалась большая толпа на нужной им остановке (должно быть, сошедших с какого-то поезда) – и Джантар забеспокоился: как они выйдут с ящиком?..
Впрочем, большая часть толпы устремилась к передней двери – и они беспрепятственно вышли через заднюю. Но и тут Джантар ощутил на себе удивлённый взгляд. Что-то в их облике (а то и настроении) привлекало внимание...
Это не могло не обеспокоить Джантара – но что уже было делать... И он, просто стараясь не думать о худшем (и даже особенно не глядя на встречных прохожих), стал переходить улицу, крепко сжимая перекладину ящика, который нёс вместе с Донотом. Потом они так же взошли на мост, и что-то уж очень долго, как казалось Джантару, шли в белом фонарном сиянии над множеством рельсовых путей – а возможно, и не казалось, ведь, когда спускались по другую сторону моста, вагон уже стоял там, и они снова поспешили вниз по лестнице, чтобы не опоздать к отправке. Но вагон ещё не отправлялся – да и было там ещё всего трое пассажиров, никак особо не реагировавших на их появление… А Джантар уже не мог не думать: что в их облике «не так»? Просто (хоть и «в сопровождении взрослого», которого изображал Донот) – единственная, и потому так выделяющаяся, группа подростков: в ночном городе, на вокзальном перроне? Но всё равно – осталось лишь ждать отправления...
И вот за несколько минут стоянки в вагон вошли по одному ещё трое пассажиров – а затем двери неожиданно, без предупреждения, закрылись, и он мягко тронулся… А Джантар… по-прежнему (но уже в движущемся вагоне) стоял, держась за поручень сиденья, и сжимая другой рукой конец перекладины ящика! Правда, вагон не трясло, как автобус, он шёл мягко и плавно – но Джантар едва заставил руку не дрожать от волнения. А ведь к тому же – вагон приближался к окраинной платформе, и там ещё могло идти разбирательство, из-за которого и сделали кружный путь...
Эта мысль вселила в душу Джантара всё возрастающую тревогу – и он, глядя в окно, стал напряжённо следить: как кварталы уходили вниз по мере подъёма на мост; как затем вдруг оборвалось быстрое мелькание близких придорожных огней – сменившись статичностью далёких, медленно проплывавших внизу; а потом – и совсем иным ритмом мельканий отрезков постепенно повышавшейся синусоиды шоссе, на которой то ныряли под мост, то появлялись из-под него, всё более отставая, огоньки фар одинокого автомобиля с бегущими впереди них по неровностям дороги пятнами света; и наконец вагон стал плавно тормозить, и на перроне (Джантар обернулся к двери, чтобы увидеть это) открылась картина продолжавшегося разбирательства: трое полицейских допрашивали двоих неряшливо одетых и, судя по всему, нетрезвых лоруанцев или уиртэклэдцев в наручниках, вокруг полукольцом стояли ещё несколько человек (часть были в форме сотрудников рельсовой дороги – должно быть, свидетели происшествия), а прямо на перроне и на одной из скамеек – лежали ещё двое (и тут уж, судя по отсутствию медицинского персонала, было почти ясно)...
– Ауры не видно...– прошептала Фиар.– Ни на одном, ни на другом. А то и я немного вижу, когда есть...
Лишь один пассажир (с внушительных размеров багажом, наверняка не местный житель) вышел здесь, опасливо озираясь на происходящее. Садиться же как будто никто не собирался (хотя это был последний рейс за сутки) – но, когда вагон уже отправлялся, один из двоих задержанных метнулся к закрывающейся двери и, не успев, врезался в неё с такой силой, что толчок сотряс весь вагон, а сам он рикошетом отлетел вперёд, под ноги бросившемуся наперерез полицейскому, и тот, споткнувшись, тоже упал… Джантар, не успев за долю мгновения подготовиться к толчку, едва не выронил перекладину ящика – и тут же в мгновенном испуге ещё крепче сжал её, усилием воли преодолев запоздалый озноб…
– Мальчики, ничего сейчас не проверяйте,– прошептала Фиар.– Придётся уже там, на месте. И правда, что за странные обстоятельства сопровождают нас...
Но вот вагон набрал скорость, платформа осталась позади – однако Джантар понял, что ощущает новый приступ беспокойства. Хотя и полицейские не успели заглянуть в вагон, и здесь он не чувствовал на себе подозрительных взглядов... В чём же дело? Джантар прислушался к своим ощущениям – внимательно всматриваясь в уже почти непроглядную черноту за окном, где слева закончились жилые кварталы, потом ушла вдаль, под неосвещённый мост по шоссе, магистраль на Риэлант (по ней он четыре дня назад приехал сюда), и потянулись едва различимые во мраке предгорные холмы, за которыми она скрылась...
Неужели – лишь обстоятельства, вправду странные? Тогда – столкновение на набережной, теперь – разбирательство пьяной драки на платформе, из-за чего пришлось делать объезд… (И – драки с каким исходом! Что, однако, не очень и потрясло: интуитивно ждали подобного? Да и всем им уже случалось быть свидетелями происшествий с таким исходом, или риском такового. И всё же – именно сейчас! А, с другой стороны… Фиар и Талир смогли пойти с ними, терминал неожиданно легко взяли из дома Убалури, «взрослая» одежда нашлась без особых проблем...)
С этой мыслью Джантар снова обернулся к двери вагона. Там, по правую сторону, за окном проплывали редкие далёкие огни на берегу моря – и лишь ещё дальше впереди, за невидимыми в темноте холмами, то появляясь из-за них, то вновь пропадая во тьме, виднелись окна верхних этажей. Но вот и они приблизились – и из-за очередного холма показался поворот дороги, посередине которого и располагалась под тусклым желтоватым фонарём маленькая платформа. Джантар на всякий случай ещё раз обернулся и внимательно осмотрел вагон – но кажется, больше никто не собирался здесь выходить…
– Наша очередь?– напомнил Итагаро, берясь за перекладину ящика (и лишь разжав ладонь, Джантар почувствовал, как устала рука. Конечно – столько времени стоял, сжав перекладину, будто боясь выронить! Ещё немного – рука от усталости разжалась бы сама собой, и лучше не думать, что было бы тогда!)…
Выйдя из вагона, Джантар сразу ощутил всей кожей прохладу ночного воздуха. А ведь прошло совсем немного времени, как спускались к перрону вокзала… Неужели за эти минуты могло так похолодать? Но главное – кроме них, на платформе никого не было, и никто не видел, как они, обойдя в полумраке здешнего перрона явно заброшенную небольшую постройку, стали осторожно спускаться на тропинку, лишь начало которой было как-то освещено, а дальше она терялась во тьме. Однако Талир уверенно двинулся вперёд, не видя препятствий или опасностей…
– Как там дальше? Никого?– шёпотом спросила Фиар, доставая (Джантар не заметил, откуда) небольшой предмет.
– Никого, можешь включать,– ответил Талир. Джантар понял: фонарик… На тропинке перед Лартаяу и Итагаро (у которых теперь был ящик) вспыхнуло неяркое пятно света.
Дальше все шли молча. И вокруг было тихо – лишь какие-то шорохи, далёкое мелодичное стрекотание, да ещё, может быть, совсем слабый, почти на пределе восприятия человека, ультразвуковой писк временами раздавались в темноте. Звуки ночных животных, но не людей – так что можно было идти, ничего не опасаясь…
Джантар шёл, переводя взгляд то на неровности тропинки, появлявшиеся в пятне света, то на небо над головой. Воздух был так чист и прозрачен, что звёзды едва мерцали, хотя самые яркие – переливались красными и голубыми искрами. Россыпь же слабых – незаметно переходила в широкую клочковатую полосу Экватора Мира, отдельно от которой в полярной области неба туманно сияли как бы двумя каплями, оторвавшимися от его потока, Небесные Облака – Большое и Малое, соседние галактики. А совсем высоко, почти в зените, ярко сверкал Тиэлиракс, и в стороне, чуть пониже – вторая по величине планета системы Эяна, Элияр, известная также под названием Хантейр… И Джантару казалось: он мог различить на пределе видимости даже яркие спутники Тиэлиракса, съёмкой которых был занят сейчас Герм. (Новая фотоэлектронная насадка позволяла снимать с короткой выдержкой, и он надеялся получить изображения и других – слабых, невидимых простым глазом спутников, не засвеченных, как при длительной экспозиции, сиянием диска самой планеты. И сам диск – с широтными климатическими поясами, пятнами гигантских атмосферных вихрей – должен был выйти отчётливее в этих деталях...) А они, шестеро из девяти, шли здесь за городом, под таким удивительно чистым глубоким небом, будто распахнутым настежь до самых дальних пределов космоса в ожидании своих исследователей – и так нелепы казались излияния из прессы, что человечество Фархелема чуть ли исчерпало себя, ему больше не к чему и некуда стремиться! Когда оно не достигло не то что ближайших звёзд – люди Фархелема не были на соседних планетах, не ступили даже на Тарменех, не подняли в небо орбитальные сооружения, не исследовали океанские глубины и дно, не узнали так многого о тайнах живой материи, включая её происхождение, о самых глубинных уровнях микромира, происхождении самой Вселенной... И нашлись те, кто заявили, что это не нужно: то ли – просто потому, что не нужно лично им, то ли – стыдно иметь высокие цели, когда кто-то «не имеет необходимого» (пусть неясно, чего именно), надо остановиться и начать деградировать из некой солидарности с ними, безразличными ко всему, кроме своих «насущных нужд», дав им проесть на эти «нужды» остатки ресурсов, и даже не попытавшись найти иной выход...
– Кажется, пришли,– отвлёк Джантара от этих мыслей неожиданно громкий шёпот Талира.– Подождите, прислушаюсь, нет ли кого-то ещё…
«Но как... уже? Я думал, ещё долго...»
Фиар погасила фонарик. Пятно света на тропинке исчезло, будто поглощённое тьмой. И в этой тьме и тишине – уже медленно потекли напряжённые мгновения, словно растягиваясь в тревожном ожидании… А сам Джантар вдруг почувствовал: его начинает укачивать в темноте. Такое бывало с ним – темнота будто начинала качаться взад-вперёд перед глазами. Это странное ощущение было хорошо знакомо ему, но он так и не знал ему объяснения… И он даже успел подумать, где найти хоть какую-то опору, чтобы не потерять равновесие и не упасть – как снова раздался голос Талира:
– Кажется, никого. Можешь включить фонарик.
Пятно света вновь вспыхнуло на тропинке, уже в стороне от места, куда был направлен взгляд Джантара – но сразу вернулось привычное чувство равновесия. А затем свет сместился вправо – и Джантар, проследив взглядом, увидел выхваченный из мрака участок стены с зияющим проломом, сквозь который неясно серела ещё другая, довольно близкая к наружной, стена.
– Налево, в проход между стенами,– предупредил Талир.– Справа сразу тупик… Давайте раскладывать лестницу, а то там не развернём. И придётся идти осторожно, всё – в мелких камешках…
– Сперва я сниму это,– с заметным усилием Донот начал стягивать одежду.– В ней и двигаться трудно… Кто до такого додумался? Нужно взрослым лоруанцам – пусть они и носят. Фиар, посвети сюда… (Пятно света переместилось к ящику, Донот небрежно скомкал одежду, сунул её внутрь, и стал осторожно доставать лестницу.) Джантар, подержи,– Донот протянул ему неожиданно тяжёлую лестницу за конец, а сам отступил в темноту, держа другой конец, и так раскладывая её. Едва она с негромким металлическим лязгом выпрямилась, Талир закрепил в двух местах какие-то винты или упоры, и взял второй конец у Джантара.
– Первым пойду я,– сразу предложил он.– Только, когда войдём, сзади освещай проход,– добавил Талир, обращаясь к Фиар,– чтобы и Донот видел… И осторожно на повороте,– сказал он уже Доноту.– Если надо, поднимай свой конец – вряд ли иначе внесём туда…
Они оба двинулись к пролому в стене. Фиар следовала за ними, освещая Доноту путь. В проломе им удалось свернуть налево как будто без труда, и они пошли дальше, а Фиар осталась стоять у пролома, направляя свет в проход между стенами. Остальные молча ждали снаружи – пока из-за пролома не донёсся глухой металлический удар, а затем – приглушённый расстоянием и узостью прохода голос Талира:
– Всё, лестница установлена. Но устойчиво ли – на этих развалинах...
– А в чём дело?– встревоженно спросила Фиар.– Что там не так?
– Посмотри, как всё ввалилось,– ответил Талир.– Не знаю, как спустим ящик. Самим, без груза, сойти – проблема...
– Я сейчас,– луч фонарика скрылся в проходе.– Действительно...– донёсся уже оттуда разочарованный голос Фиар.– Джантар, ты, кажется, ничего не держишь? Можешь подойти посмотреть?
– Только подними фонарик, чтобы я видел, куда иду,– Джантар шагнул к туманно вспыхнувшему пятну внутренней стены посреди черноты внешней. Но едва он свернул, в глаза ударил яркий свет, и он остановился, почти ничего не видя перед собой.– Нет, лучше опусти…– Джантар подождал несколько мгновений, пока в глазах не рассеялся яркий след, и лишь убедившись, что уже довольно чётко видит неровности и мелкие камешки на бетонном полу прохода, решился идти дальше. И всё же остаточные образы мешали видеть, а камешков и неровностей оказалось столько, что идти пришлось, осторожно ставя ногу при каждом шаге – да и проход был так узок, что Джантар понял: вшестером не уместиться… Однако почти у цели проход внезапно расширился – и оборвался в огромную дыру с неровными краями, почти во всю его ширину. И хотя сам проход продолжался дальше (казалось, за изгибом стен был ещё поворот) – туда уже было не пройти. Хотя и нужно было не туда – а вниз, в провал...
Талир и Донот чуть отошли назад, пропуская Джантара к кромке провала – и он понял, в чём была проблема… Когда-то вниз вёл довольно крутой и длинный лестничный спуск – но теперь, ввалившись внутрь, он ещё и переломился на части: начало встало почти торчком, а несколько следующих ступенек, легли практически горизонтально, торча вверх, как зубья гребёнки. Правда, дальше спуск как будто остался целым, ступеньки лишь немного покосились влево, и то постепенно выравниваясь дальше в глубь подземелья – но эти относительно ровные ступеньки и начинались так глубоко, что длины их лестницы едва хватало от края провала до самой верхней из них. К тому же ступеньки были не очень широки – и не хотелось даже думать, что будет, если их складная лестница соскользнёт в момент, когда кто-то будет спускаться по ней. Но и отступать было поздно – не затем предприняли всё это, чтобы сдаться теперь... И видение указывало: в итоге всё должно пройти благополучно...
– Давайте я попробую,– неожиданно для себя решился Джантар.– Только вы держите крепче. Правда, как это сделаете,– спохватился он, бросив взгляд на ненадёжный как опора для их лестницы неровный край провала.
– Ну, как...– Донот присел на колено, чтобы ухватиться за верхнюю перекладину лестницы.– Талир, тоже держи вот так… Только не свети Джантару в глаза,– добавил Донот, обернувшись к Фиар.
Опасаясь, как бы новая внезапная мысль не погасила этот неожиданный порыв решимости, Джантар тоже присел, развернулся, стараясь не задеть Донота и Талира – и так же осторожно опустил ногу на перекладину лестницы. Убедившись, что она держит его вес, он всё же не без опасения стал спускаться… И что странно: когда смотрел сверху их лестница казалась длинной, но всего несколько шагов вниз – и он стоял уже на бетоне верхней ступеньки. Он, сразу даже не поверил этому, снова осторожно развернулся, посмотрел вниз – но там из-под его ног уходил дальше лишь ряд бетонных ступенек, теряясь в черноте крутого наклонного спуска, куда уже не доставал свет направленного чуть в сторону фонарика…
– Вот я и здесь,– прошептал Джантар, лишь тут поняв, какого напряжения стоил ему этот спуск, и услышав, как колотится сердце.– Но поддержать отсюда ящик...– с сомнением, представил он.– Это уж вряд ли сумею...
– И что там?– донёсся далёкий голос Итагаро.– Можно спускать ящик?
– Пока нет,– ответил Донот.– Джантар, сможешь сойти немного вниз, и держать лестницу, пока мы будем спускаться?
– Попробую,– Джантар сошёл на несколько ступенек ниже и крепко ухватил руками самый низ их лестницы. Теперь стал спускаться Донот. Джантар навалился на лестницу всем весом – но должно быть, она и так стояла устойчиво, ведь никакого особого сопротивления он не чувствовал… Наконец Донот, осторожно переступив через левую руку Джантара, встал рядом и взялся за низ лестницы слева – а Джантар перенёс руку направо, освобождая проход спускающемуся следом Талиру…
– Мы готовы,– сказал Талир, стоя уже внизу.– Теперь так... Джантар, держи лестницу, а мы с Донотом попробуем принять ящик. Думаю, на вытянутые руки – сможем.
– Мальчики, несите ящик,– Фиар перевела луч в створ прохода, и Джантара окружила полная темнота.– Хотя подождите… Может быть, и мне сначала сойти? Нет, давайте уже так...
Наступил самый ответственный момент. Затаив дыхание (и более всего опасаясь, как бы вновь не начало укачивать), Джантар слышал лишь напряжённое дыхание Донота и Талира – и приближающиеся шаги Лартаяу и Итагаро… Но самый момент передачи ящика он почти упустил. Просто на стену рядом вдруг снова упало пятно света – и он, подняв взгляд, увидел, как Талир, уже держа обеими руками конец перекладины, отступил немного вниз, чтобы Донот смог принять из руки Лартаяу другой конец – а затем оба прошли ещё на несколько ступенек вниз, и остановились, ожидая остальных.
– Теперь ты возьми фонарик,– Фиар передала его Лартаяу.– Джантар, держишь лестницу снизу? А ты, Итагаро, держи сверху...
И Джантар так и держал лестницу: пока спускались сперва Фиар, затем Лартаяу (снова отдавший ей фонарик внизу), и наконец – Итагаро. И лишь после этого, отпустив лестницу – он вдруг понял, что не знает, как быть с ней самой…
– А лестница?– Итагаро тоже подумал лишь теперь.– Можем мы оставить её здесь? Хотя не думаю, чтобы кто-то явился сюда, но всё же...
– А устанавливать потом?– ответила Фиар.– И нести вниз неизвестно куда – тоже риск. Лучше скажи: как насчёт электронных приборов? Например, какой-то сигнализации? Ничего такого не чувствуешь?
– Как будто нет... Хотя – мне надо пойти вперёд, проверить. Ещё и найти розетку… Так что я пойду первым, а ты освещай путь,– продолжал Итагаро, уже медленно спускаясь и постепенно скрываясь во тьме – так что перестал бы быть виден, если бы Фиар в некотором отдалении не последовала за ним. И лишь тут следом наконец двинулись остальные.
– А не надо на всякий случай кому-то дежурить у лестницы?– спросил Донот, перейдя на шёпот.
– Это я возьму на себя,– ответил Талир.– Но пока я вместе с тобой несу ящик. Сориентируемся, всё установим, и подумаем об этом…
Итак, они уже спускались в подземелье. Джантар почему-то оказался замыкающим, ему из-за спин идущих впереди был едва виден свет фонарика на ступеньках спуска – и ориентироваться пришлось больше на ощупь, через каждый шаг касаясь рукой холодной шершавой стены… А спуск вёл всё вниз, и конца не было видно. Джантар начал с беспокойством думать, на какой же глубине находится комната с розеткой – но в какой-то момент изломанно прыгающее со ступеньки на ступеньку пятно света вдруг выпрямилось, перейдя на горизонтальную поверхность, стало удаляться по ней вперёд – и пропало, скрывшись, как сразу понял Джантар, за обрезом потолка горизонтального коридора, в который наконец переходил этот долгий наклонный спуск. Он прибавил шаг, устремляясь вдогонку за ускользающим светом, пока тьма не стала качаться перед глазами – и, не рассчитав движения (почему-то ожидал ещё одной или нескольких ступенек вниз), резко ударился ногой о показавшийся очень гладким после неровных ступенек пол, едва не потеряв равновесие и не споткнувшись. И тут он увидел даже не коридор – а целый большой подземный зал со сводчатым потолком, белые стены которого неожиданно ярко (в отличие от почти невидимых стен спуска) отражали свет фонарика.
– Где же тут изгиб коридора?– удивлённо спросил Талир, и эхо его голоса заметалось под потолком, постепенно слабея.– Или что он имел в виду, когда вспоминал изгиб?
– Может быть, туда?– Итагаро встал в пятно света на стене, указывая в сторону. Фиар перевела свет в ту сторону – и Джантар увидел: из подземного зала ещё куда-то вели три дверных проёма. Два были закрыты массивными металлическими дверями, третий – открывался тёмным прямоугольником с грудой битых кирпичей справа от него, похоже, кем-то специально вынесенных (и именно в этот проход указывал Итагаро).
– Что-то мне не нравится,– сказала Фиар.– Видите, какие двери? Похоже на военный объект. Мы думали, будет просто заброшенное подземелье…
– Не знаю, что это может быть – но никакой работающей электронной техники здесь не чувствую,– ответил Итагаро, подойдя сперва к одной, а потом к другой металлической двери.– А вот и изгиб коридора,– добавил он, заглянув в открытий проём.– Если мы верно поняли, там и комната с розеткой. Только идти надо осторожно: тоже бетонная и кирпичная крошка. Или дай мне фонарик, сам посмотрю, что там дальше…
– Давай тогда мы вместе,– предложил Талир.– А ты, Фиар, подержи ящик…
Они оба скрылись в проёме – с пятном света на полу от фонарика, который теперь был у Итагаро. Джантар едва успел подойти к стене, чтобы уберечься от укачивания – слыша лишь удаляющийся шорох шагов где-то в коридоре за поворотом. Потом на какое-то время затих и этот звук, и тьма перед глазами Джантара всё же стала качаться в такт его напряжённому дыханию и ударам сердца – но вдруг он увидел вспыхнувший в стороне неотчётливый тусклый свет. Хорошо хоть, успел сообразить: это и был фонарик в руке возвращавшегося Итагаро… Просто сам он невольно отвёл в темноте взгляд от места, откуда ждал их возвращения – вот и вздрогнул (и даже едва не вскрикнул) от испуга в первый момент…
– Как будто всё сходится,– шёпот Итагаро далеко разнёсся эхом под сводами подземного зала.– Там в конце действительно пустая комната с одной розеткой в стене… Но только проблема: завал перед входом в неё. И надо не просто войти – внести туда ящик. Но не отступать же теперь из-за этого...
– Что, большой завал? И как туда пройдём?– Фиар, снова отдав Талиру перекладину ящика и взяв фонарик у Итагаро, скрылась в коридоре. (Джантар и Лартаяу последовали за ней – и все втроём остановились у поворота, где путь преградил завал обломков кирпича и бетона, а в стене над ним зияла такая же огромная дыра, продолжавшаяся и на потолок.) Да, мальчики, как же мы так… Думали только о «взрослой» одежде – и пошли сюда, в незнакомое место, запросто, как ходим на море или по городу. Никто не надел никакой обуви – даже Донот, изображая взрослого... Что будем делать?
– Об этом в мыслях Гилимы и речи не было...– так же растерянно ответил Талир из подземного зала.– Или сам он давно тут не был, а завал недавний… Но я и понял: никакая особая экипировка не нужна. Не подумал сравнить, в чём обычно ходят они, а в чём мы...
– Наверно, осыпалось уже после того, как он был тут,– предположил Итагаро.– А что делать нам... Под самой стеной, думаю, пройти можно – там завал ниже...
– А я ещё думал: чем привлекаем внимание взрослых...– признался Джантар.– Хотя сам не надел и рубашки. Отправляясь не днём на пляж или в город, а ночью в пригород...
– Моя пропитана универсальным репеллентом,– ответил Итагаро.– Против всех видов кровососущих членистых. Ещё в Приполярье – там иначе за город и днём не пойдешь. И вы это знали… (Верно: Джантар слышал как-то в разговоре.) Вот ты и не взял свою…
– И кто поймёт этих взрослых других рас,– добавил Донот.– Для них всякая группа подростков, даже вместе со взрослым – подозрительна. А обувь... Что, и её надо было незаметно вынести из дома? И – какую? Которую надеваю только зимой? Чтобы изображать уже сумасшедшего взрослого?
– А у меня и зимней нет,– напомнил Лартаяу.– Вообще никакой, с самого бегства из Гаталаяри. Сначала не до того было, потом – та «договорённость», потом – привык. И самому удобнее, и если, согласно моей легенде, так шёл через лес поздней осенью – надо соответствовать… И что, я не перейду этот завал – а кто-то не передаст мне ящик?
– Ты его один там не возьмёшь,– возразил Итагаро.– Нужны двое. И длины перекладины не хватит. Минимум два шага через завал с ящиком в руках...
– Я и пойду первым,– решительно ответил Лартаяу.– Увидишь, всё будет нормально.
– Главное, не споткнуться бы,– ещё сомневаясь, ответил Итагаро.– А это даже не та куча щебня в переулке перед домом «усыновителя». Правда, как-то ты там ходишь каждый день… Но всё равно я боюсь рисковать. Подождите, что-то придумаем...
– Что именно? Возьмём лестницу и используем как носилки? Это будет безопаснее?
– Ладно, давай как ты предлагаешь,– не без колебаний решился Итагаро, уже возвращаясь в подземный зал за ящиком.– Но если увидим, что не получается – сразу назад…
Они понесли ящик по коридору мимо Джантара, свернули за угол, Фиар с фонариком в руке последовала за ними – а Джантар с подошедшими сзади Донотом и Талиром остался стоять в углу, стараясь не отводить взгляд от удаляющегося пятна света на стене – но, видя лишь это пятно, мог только догадываться об остальном по шороху осыпающихся каменных осколков под ногами шедших через завал… Наконец луч фонарика будто нырнул куда-то, выхватив из мрака внутренность помещения, и неожиданно громко и отчётливо раздался голос Лартаяу:
– Видишь, удалось. Теперь давай разворачивать и подключать. Надо успеть к предутренним сумеркам, а ночи короткие. Только нужен свет...
– Да, мальчики, я сейчас,– Фиар перевела луч внутрь комнаты, и Джантару остался виден лишь мертвенный прямоугольник дверного проёма.
– А мы?– спросил Донот.– Так и будем стоять и ждать здесь?
– Я расположусь в зале, у начала подъёма,– ответил Талир.– Чтобы видеть и выход наружу, и нашу лестницу.
– А я пойду туда, в комнату,– сказал Донот.
Тёмный силуэт Донота на миг скрыл слабый свет, которым выделялся во мраке дверной проём – а как прошёл сзади в подземный зал Талир, Джантар вовсе лишь услышал. И сам этот мертвенный свет действовал даже более усыпляюще, чем полная темнота, так что и шорох осколков под ногами Донота показался чем-то нереальным. И лишь мысль, как сумеет перебраться через завал он сам – не дала вовсе отвлечься, отключиться...
– Что, Донот, перебрался?– донёсся из комнаты голос Фиар.– А ты, Джантар? Рискнёшь?
– А что делать?– ответил Джантар.– Не оставаться же в этой темноте…
Преодолевая всё же возникшее от неестественно слабого света головокружение, он осторожно, касаясь рукой стены, двинулся вперёд – понимая, что сейчас Фиар не может осветить ему путь. А завал постепенно повышался, да ещё под ноги то и дело попадалось что-то острое – и он, всякий раз рефлекторно отдёргивая ногу, с беспокойством думал: достаточно ли устойчиво лежат эти осколки, которых он даже не видел в темноте? (А в дыре на потолке, кажется, был остаток кирпичной кладки – то есть строительный материал вывалился даже не на всю толщину...)
– А не надо на всякий случай кому-то остаться и на повороте?– вдруг сообразил Джантар.– Подать сигнал фонариком, если что не так...
– Наверно, надо,– согласилась Фиар.– И нельзя всё время держать фонарик включенным. Экран и так будет давать свет. Я иду туда...
– Подожди, дай мне войти,– ответил Джантар, осторожно ступая по осколкам завала и касаясь рукой правой стены.
– Подключились,– донёсся голос Итагаро, и Джантар понял, что видит уже не мертвенный, а довольно яркий голубоватый отсвет экрана на стене комнаты. Но тут под ногой что-то повернулось – и он, чтобы не упасть, шагнул шире, на уже близкую ровную поверхность бетонного пола, едва не столкнувшись с Фиар у самого входа в комнату, откуда доносилось лёгкое пощёлкивание клавиатуры терминала. Должно быть, Итагаро уже вводил ключевые слова – а то и отбирал появлявшиеся варианты...
…И только тут, когда Джантар входил в озарённую голубоватым сиянием комнату за завалом – до него будто наконец дошёл смысл происходящего, и трудноопределимые в словах чувства охватили его… Если до этого момента все мысли были заняты ближайшими, практическими целями: успеть к автобусу, к вагону, переправить ящик по лестнице, преодолеть завал – то теперь прежняя суета ушла, уступив место напряжённости ожидания. И Джантар даже подумал: вполне ли всё-таки справедливо, что сейчас рядом не будет Фиар и Талира, оставшихся на своих наблюдательных постах. Хотя Ратоны, Минакри и Герма – вовсе не было тут с ними...
«Вот именно... Как они сейчас? Герму есть что делать... А Ратона, Минакри? Просто спят? Или тоже смотрят на небо – и думают о нас? Как мы здесь, как нам удаётся?..»
– А всё же знать бы: что за архив, что за линия...– прошептал будто застывший перед терминалом Донот.
Но сейчас и эти слова не вполне дошли до Джантара… Чувство прикосновения к тайне охватывало его, вытесняя прочее… И вот уже на вдруг потемневшем экране вспыхнули зелёным светом какие-то буквенно-цифровые коды, а Итагаро что-то нажал на пульте – и зелёный треугольник курсора остановился у одного из кодов, призывна мигая. Будто сигнал или маяк над входом в некую иную реальность – такой образ представился вдруг Джантару...
– Есть...– даже не прошептал, а скорее выдохнул Итагаро. – И похоже, не отдельные фрагменты, именно целый фильм. В общем, включаю запись...
Все ещё напряжённее замерли, затаив дыхание. Стало так тихо, что Джантар не слышал даже своего дыхания и ударов сердца – лишь чуть вибрирующее жужжание электронного луча на экране. И в этой тишине как-то медленно и торжественно (хотя само движение лишь угадывалось по отблеску на коже) Итагаро положил руку на одну из клавиш – и её обычно тихий щелчок позвучал как выстрел или треск искрового разряда…
И... ничего особенного не произошло. Лишь два слова: «Идёт перезапись» – беззвучно вспыхнули зелёным светом крупных букв на тёмно-синем фоне экрана. Но Джантару показалось – будто и они ворвались торжественным аккордом прямо в какой-то из центров его мозга, ведающий слуховым восприятием. И он даже ещё напряжённее замер, ожидая, что появится на экране дальше...
И не он один... В ожидании, казалось, замерли не только они сами, но и всё вокруг. И лишь мгновения текли какими-то каплями вечности, почти ощутимо падая из будущего в прошлое сквозь тонкую грань настоящего. (Краем сознания Джантар ещё отметил: прежде ему не приходилось переживать подобного...)
А электронный луч звенел в тишине уже почти оглушительно – и... ничего не менялось. Хотя казалось, ещё немного, ещё мгновение – и что-то произойдёт, что-то должно измениться… Но время всё так же текло каплями мгновений, а электронный луч ровно и бесстрастно звенел, чертя на экране всё тот же неподвижный кадр с двумя словами – и только...
– Но... как же так?– наконец опомнился первым Итагаро, и шёпот прозвучал в напряжённой тишине подобно удару грома, разорвав её.
– А...что там?– так же громко от напряжения спросила Фиар.– Не получается?
– Как будто получается, но... На экране только эти два слова: «идёт перезапись» – и всё…– объяснил Итагаро.– Хотя лента в кассете, чувствую, движется, и на неё что-то записывается. Но такого я не ожидал...
– А я разве не предупредил?– донёсся непонятно как преодолевший расстояние голос Талира.– Я сразу понял, эта программа так и работает: что перезаписываешь – не видишь. На экране подтверждается лишь сам факт перезаписи.
– И я знал, и забыл...– признался Джантар дрожащим от волнения голосом.– Всё равно думал, будет как-то иначе...
– Но как бы ни было, совпадение по всем ключевым словам дал один этот код...– уже растерянно ответил Итагаро.
– Я тоже думала, хоть что-то сразу увидим,– голос Фиар показался Джантару ещё более расстроенным.– А так надо ещё не дать себе уснуть, пока идёт запись. Всё время говорить о чём-то, чтобы не задремать. Да и о чём? Если даже не знаем, что записываем...
– Что-то записываем,– ответил Итагаро.– Повода предполагать неудачу нет…
– Да, верно,– уже спокойнее согласилась Фиар.– Просто я не ожидала, что это будет так. Хотя мне кажется, мы всё делаем правильно...
– Но всё равно: не закончив дела, не узнаем, если ошиблись в чём-то с самого начала,– добавил Итагаро.
– И всё-таки, что за линия?– повторил Донот.– Куда мы подключились – и кто и почему мог её так оставить? А мы всерьёз и не думали... Конечно – сразу нашли простое решение проблемы. Но кто знает, откуда что-то записываем...
– Думаешь, всё же военный или ещё какой-то секретный архив?– переспросил Итагаро.– Из которого мы записываем то, что в нём есть об экспедиции, а другие до нас – что-то патологически извращённое? Хотя сам удивляюсь такому сочетанию… И не представляю: что может быть за архив, где расположен? Но теперь куда отступать – запись уже идёт! И те, другие, бывали здесь без серьёзных последствий... И в конце концов: разве мы проложили линию, и отвечаем за то, куда она ведёт?..
– Мы проверяли слух о подземелье, где есть такая линия,– напомнил Джантар их легенду.– Как обычные подростки, которые могут забраться куда угодно – в поисках кладов, по ходу игры. Или как меня угораздило подняться на стройку...
– Но насколько сами взрослые понимают, что мы – необычные подростки?– переспросила Фиар.– Или тоже воспринимают как обычных? Примут ли всерьёз такую версию, если что?
– Принимают же что-то всерьёз, когда речь идет о детской преступности,– горестно ответил Донот.– Так что у меня на душе неспокойно. Мы же в любом случае не могли не понимать, что линия кем-то специально проложена, куда-то подключена, на связь по ней откуда-то идёт энергия… И тут уж – вопрос, как выглядит всё это с точки зрения закона...
– Будто и я весь вчерашний... то есть уже, наверно, позавчерашний вечер не думал об этом,– ответил Джантар.– И это же – совсем не то, что взрослые обычно нам приписывают...
– Я понимаю. И как будто ничего формально не нарушаем, используя ничьё имущество – а неспокойно…– повторил Донот.
– Но, судя по видению Джантара, всё должно пройти благополучно,– снова донёсся благодаря удивительной акустике подземелья голос Талира.
– Да, но оно – лишь о том, как будем идти обратно,– уточнил Донот.– Что никто больше не явится сюда сейчас, нам не придётся бежать, бросив нашу технику. И мы это поняли как счастливое предзнаменование. Но что дальше – не знаем…
– А... если я прямо сейчас попробую настроиться на возможные дальнейшие события?– сообразил Джантар.– Но вы тогда говорите о чём-то, чтобы не заснуть. А то неподвижный кадр на экране действительно усыпляет…
– Но и отвлекаться от экрана нельзя,– ответил Итагаро.– Вдруг придётся менять кассету, если одной не хватит.
– Вот и давайте говорить о чём-то, не очень отвлекаясь от экрана,– предложила из коридора Фиар.– Но фонарик, как условились, включаю только в особом случае. Хотя и говорить ни о чём не хочется...
– Тогда просто не будем мешать Джантару,– ответил Талир.– Пока нас не очень клонит в сон...
А Джантар уже сел на пол, прислонившись к холодному бетону стены, и попытался сосредоточиться – но сразу почувствовал: это будет непросто. Мысли всё возвращались к той неотчётливой тревоге – и к возможной юридической оценке всего их предприятия. Но по-прежнему не было чувства, что они в чём-то неправы, делают недозволенное: наоборот, правы как раз они, а неправы те, кто заставляют всех блуждать в потёмках тайн, верить в мифы и стереотипы, способные удовлетворить лишь отсталых и ограниченных. И это – в нынешних обстоятельствах, когда вовсе странно ожидать, что никто ни о чём не задумается, не возьмётся искать выход... Но то – вообще. А конкретно? Не сделали они какой-то тактической, даже технической ошибки, которая в итоге каким-то образом выдаст их?
Да, наверно, вот с чем связана тревога этих дней… Не с общими, принципиальными соображениями – с конкретным просчётом... Но в чём именно? В готовности взрослых принять версию о проверке слухов? В безопасности того, что до них много раз делали другие? Или их могли просто запомнить по дороге: в автобусе, на вокзале, в вагоне? Или… о чём ещё, возможно, пока не думали? Но и как было думать, настраиваться – если мешала та же тревога? И... на что? На то, как потом (кстати, когда и где именно?) будут смотреть запись? Или, не забегая так далеко вперёд: как будут ехать обратно, как выйдут на своей платформе?..
А впрочем – и не получалось. Перед внутренним взором не появлялось никаких образов, как ни старался их вызвать – было лишь это странное, возбуждённо-обеспокоенное состояние. А электронный луч всё так же звенел на экране, и лента в кассете продолжала принимать на себя какую-то, пока скрытую от них информацию...
16. КОРНИ РАЗУМА
– Джантар, просыпайся! Дело сделано, пора уходить!– голос Фиар будто пробился одновременно с ярким светом сквозь веки закрытых глаз.
– Что это? Где мы?– ничего не понимая, Джантар хотел закрыть глаза рукой и повернуться – но локоть наткнулся на что-то твёрдое… Что? Ничего такого с этой стороны кровати не было...
– Всё в порядке, ты здесь, с нами,– объяснила Фиар.– Просто заснул. Только, у кого фонарик – не светите Джантару в лицо...
– Да, правда,– донёсся издали голос Донота (и свет померк, уйдя куда-то в сторону_.– Но всё равно надо вставать и уходить...
– Но где это я... то есть... где мы все?– Джантар в приступе тоскливого ужаса рванулся, снова ударившись локтем о твёрдую поверхность… Но и перед открытыми глазами – был лишь полумрак незнакомого помещения, и даже голоса товарищей, казалось, лишь дополняли общую тягостно-тревожную обстановку.
– Здесь, в подземелье,– ответил невидимый в темноте Итагаро.– Не помнишь? Или ещё не совсем проснулся?
– Нет, помню... А это...– уже спокойнее ответил Джантар.– Наверно, опять депрессия при пробуждении. У меня бывает... Особенно, если просыпаюсь в необычной обстановке – вот как сейчас. Да, а надо всё уложить в ящик...– добавил Джантар, спросонья припоминая, как всё было.– Перенести через завал, поднять по лестнице... Сначала по этой, а потом главное – той, нашей...
– Мы уже уложили,– ответила Фиар.– Ящик стоит в зале, Талир ждёт нас там. Вернулись за тобой… Постарайся проснуться – надо же ещё пройти завал.
– А... не рано собрались уходить?– спросил Джантар, ещё с трудом вставая при поддержке Фиар и Донота.– Первый обратный рейс в 2 часа с какими-то минутами...
– Но и запись заняла сколько времени,– ответил Итагаро.– А дойдём до платформы уже где-то к рассвету…
Джантар, ещё борясь с остатками сна, шагнул вслед за Донотом, сразу и не поняв куда – и чуть не налетел на возникший в свете фонарика край дверного проёма, едва успев увернуться при следующем шаге, а ещё через два шага, уже в коридоре – ощутил под ногой что-то твёрдое и острое. И лишь после ещё шага – завал вырос перед глазами, и он, ступив на особенно острый осколок, с резким вздохом отдёрнул ногу, едва не сбив с ног Донота. Впрочем, теперь здесь пришлось идти уже не во мраке – и спустя ещё несколько осторожных шагов завал остался позади.
– В чём дело, Джантар?– спросила Фиар, едва они ступили на ровный пол коридора.– Ты… не порезал ногу?
– Кажется, нет...– неуверенно ответил он.– Но посмотреть надо... Донот, посвети,– опираясь на руку Фиар, Джантар приподнял правую ногу. След острого обломка глубоко вдавался в кожу, но крови не было видно.
– Обошлось,– с облегчением вздохнула Фиар.– А то ещё не хватало бы... Что ж, идём наверх. Кто возьмёт ящик?
– Давайте, как и тогда,– предложил Донот.– Только в обратном порядке: Лартаяу и Итагаро поднимутся первыми, а мы с Талиром будем нести ящик, и там передадим им наверх...
– А как тогда опускали?– спросил Джантар.– Я сам не видел, держал лестницу. И мне даже трудно представить...
– Пришлось взяться обоим за один конец перекладины, а второй протянуть вниз,– объяснил Лартаяу.– Риск, конечно, но что делать? И так же придётся поднимать…
– Только теперь – ещё и лестницу,– напомнила Фиар.– Ладно, дайте мне фонарик, и пойдём…
Едва они вышли из коридора в зал, на Джантара сразу повеяло прохладой – но не свежей прохладой ночного воздуха, а сырым подземным холодом, который он ощутил всей кожей. Ведь тут, в отличие от комнаты с розеткой, воздух не был согрет их общим дыханием за ночь – и пусть Талир, наоборот, провёл это время в зале, согреть там воздух своим дыханием он один не мог… А Джантар был в одних плавках (не надел же хотя бы рубашку, как другие) и впереди их ждала ещё предутренняя прохлада наверху. Хотя – ощущения первого момента, пока организм не адаптировался к температуре… А вот проблема – подняться, да ещё со всем грузом...
Джантар и теперь шёл замыкающим, следом за Фиар, которая освещала путь шедшим впереди. Луч выхватывал из тьмы всё новые и новые ступеньки. Наверху (как казалось, под углом даже не в 48, а каких-нибудь 64 градуса к горизонту) тускло серело отверстие провала, через который они спустились сюда. Хотя умом Джантар понимал, что по столь крутому спуску и сойти не смогли бы – но так казалось отсюда, снизу…
– Подождите... Всё ли мы хорошо рассчитали?– прервала молчание Фиар.– Лартаяу и Итагаро, поднимаетесь первыми, Донот и Талир передают вам ящик, я держу фонарик, Джантар – лестницу... Надёжнее – чтобы её держали двое…
– А как это сделать?– переспросил Лартаяу.– Одной рукой будешь держать фонарик, другой – лестницу?
– Тоже риск...– ответила Фиар.– Но иначе не получается...
Тут в свете фонарика наконец появилась самая верхняя из сохранившихся ступенек, на которую опирался низ их лестницы, а поодаль за ней – остатки бывшего верха подъёма, что вдруг показались Джантару ещё более осевшими, чем прежде. Хотя уж этого не могло случиться за столь короткое время… Или... могло?..
Но подниматься надо было – и Джантар, как и в первый раз, крепко сжал обеими руками низ лестницы справа и навалился на неё всем весом. Слева её одной рукой держала Фиар, фонариком в другой освещая путь поднимавшимся: сперва Итагаро, затем Лартаяу. После этого вновь наступил самый ответственный момент: Донот и Талир подняли ящик, а Лартаяу и Итагаро приняли его сверху – но Джантар и теперь был сосредоточен на том, чтобы не дать лестнице соскользнуть вниз, и лишь когда стал подниматься Донот, с облегчением понял: с ящиком всё в порядке. Затем поднялся Талир, следом (передав ему наверх фонарик) – Фиар… Осталось подняться лишь самому Джантару – и вновь при этом держать лестницу снизу было некому. А наверху, на фоне звёздного неба, он видел лишь силуэты Донота и Талира – Фиар прошла вперёд, освещая путь Лартаяу и Итагаро в проходе между стенами...
– Поднимайся, Джантар, мы держим,– прошептал Талир.
Вновь не без колебаний Джантар ступил на лестницу и стал подниматься – хотя она, как и в прошлый раз, стояла устойчиво. И лишь уже поднявшись, и пройдя между Донотом и Талиром (для чего им пришлось чуть посторониться) – он вспомнил, что надо поднять и саму лестницу. И что, если уронят при первой неудачной попытке, вторая даже не будет возможна (не говоря о грохоте, который далеко разнесёт по окрестностям гулкое ночное эхо) – и сама лестница останется лежать в провале доказательством их пребывания здесь... Но по негромкому лязгу, донёсшемуся из темноты, он понял: Донот и Талир уже поднимали лестницу – всего вдвоём, хотя Джантару казалось, что нужны усилия троих. А он даже не видел, как они это делают, чтобы помочь им...
– И лестницу уже подняли?– спросила Фиар, вернувшись.– В такой темноте...
– Но я-то вижу,– ответил Талир.– Риска в общем не было.
– Ты видишь, а Донот и Джантар – нет. Хотя пока всё идёт удачно,– Фиар снова повернула луч к выходу.– Ладно, мальчики, пойдём…
– А где твоя «взрослая» одежда?– спохватился Джантар, поняв: сейчас он видел Донота в плавках.– Её хоть нигде там не забыли?
– Всё время была в ящике,– с досадой ответил Донот.– Я даже как-то глупо чувствую себя в ней... Действительно, с какой стати копировать лоруанцев?– добавил он (словно продолжая разговор, начавшийся ещё в подземелье, часть которого Джантар проспал).– Если стыдятся своего тела – это их проблема, а не наша! А сама их светлая кожа… Мы их не заставляем ходить без рубашек – но почему сами должны… как они? И с «возрастом физического созревания» – мы будто хуже всех других рас... И не решаемся поднять вопрос о нашем своеобразии, хотя другие – запросто! Правда, у нас и дело – не в вере, не в обычаях, как у тех...
– Верно, совсем другое,– согласился Лартаяу, встречая их у выхода из пролома.– И что так радикально меняется в человеке с 16-м, 17-м или 20-м днём рождения – что он вдруг сразу должен вести себя иначе? Чтобы было видно: уже не ребёнок – взрослый!.. Когда-то у нас жрецам хватало набедренных повязок – а тут ориентироваться на тех, у кого и нищие застёгнуты наглухо! И правда: не рискуй мы с кассетой – почему тебе не ехать обратно как есть? Одна остановка, кто особенно увидит...
– Но пока это ещё нужно,– со вздохом Донот стал натягивать «взрослую» одежду.– Лишний риск себе позволить не можем…
– И правда, почему так...– Джантар не сразу и заметил, что произнёс это вслух. Ведь показалось – только подумал...
– Джантар, о чём ты?– не поняла Фиар.
– Всё о том же... Как одни народы начинают копировать внешние проявления культуры и быта других,– ответил Джантар.– И выработанное кем-то в совсем других условиях – становится эталоном для всех, и чуть ли не показателем общей цивилизованности. И – постепенно, незаметно, будто и нет никакой борьбы, просто глупо что-то отстаивать. И как бы никто тебя ни в чём не ущемляет – просто понемногу оказываешься вынужден подстраиваться под других...
– О чём же говорили и я, и Минакри – ещё тогда, сразу,– напомнил Лартаяу.– Чужой быт, чужие законы, чужая школа...
– Да, но почему? Мы же – не отсталый народ, который перенимает чужую культуру в готовом виде...– продолжал Джантар.– Хотя был момент, в чём-то отстали. Но и то можно понять, почему отстали в экспериментальной физиологии: учитывая, что значит вторгнуться в живую материю – для них и для нас... А в физике, математике, технике – подобных проблем не было... И неужели достаточно всего раз допустить застой – чтобы потом, догоняя другую культуру, перенимать и чисто внешние, второстепенные черты, возможно, неестественные для нас самих? «Конвейерную» школу, одежду, предназначенную для другого климата?
– Сразу почему-то решили, что такая школа привела к взлёту лоруанской науки и техники,– ответил Итагаро.– Хотя, думаешь, я сам понимаю: что нам мешало открыть первыми тот же спектральный анализ, почему он должен был прийти к нам из Лоруаны? Или интегральное исчисление – развито в основном лоруанской наукой, хотя основы издревле заложены у нас? И так же: двигатель внутреннего сгорания, большая часть практических применений электромагнетизма... Правда, для нас это была эпоха войн с Шемрунтом, Уиртэклэдией, а для Лоруаны – времена относительной стабильности. Тоже забывать нельзя...
– Но при чём тут то, что не подходит к нашим условиям и культуре?– возразил Лартаяу.– Пусть у них светлая кожа, пусть сама их раса происходит из зоны холодных лесов на юге континента – это ещё можно понять. Но – что у них не принято давать детям даже минимум образования в семье, до школы? И личность как-то менее самостоятельна, надо ждать особого возраста, чтобы предъявить человеческие права во всей полноте...
– Мальчики, пойдём,– напомнила Фиар (и мутно-серое пятно света сдвинулось с зарослей травы в сторону, посветлев на тропинке).– Да, вот сюда. Видите, как идёт тропинка? И говорите тише…
– Конечно,– согласился Итагаро, разворачивая ящик перпендикулярно тропинке, как и было в видении Джантара.– Но всё же – как со стандартами, и враждебностью к непохожим на большинство? Неужели и есть – просто остатки животных инстинктов? Например, той же выбраковки мутантов в дикой природе?
– Да, но мы – люди!– как в том разговоре, повторил Лартаяу.– И у каждого – свои личные особенности! У нас это понимали издревле, наша система образования это учитывала! А у них, кто отличается – противостоит стаду одинаковых, чья одинаковость для них священна! Хотя у каждого – и свой человеческий разум… И неужели трудно понять: претендует на признание своих отличий – совсем не враг общей, высшей правды?
– А это как раз военный подход к делу,– ответил Итагаро.– Это же им всюду, из ничего, в мирное время – мерещатся враги и предатели! Хоть бы подумали: враги чего, предатели чего? И в чём теперь сам смысл их службы, что от кого защищают? Стоит ли того превращение личности в механизм для исполнения приказов? А они даже гордятся, как какой-то доблестью: всегда сумеют «выполнить приказ», переступив всё человеческое... Так и переступили – в Моаралане! Жалобно оправдывались перед бандитами – а кто-то, говорят, видел, как им продавали армейское оружие! Для борьбы с реальным врагом не годятся – и зачем нужны в таком количестве? Просто некий символ, реликт прошлого, дань традиции? А твой брат, мои родители, родители Талира – не «символ», реальные люди! Поверили, что связывают судьбу тоже с чем-то реальным и нужным!..
– Это… к трусости «образованных» и доблести «простых»?– понял Джантар.– К той газетной дискуссии?
– Да и что защищать...– печально согласился Лартаяу.– Этот тупой «конвейер» образования, что делает людей опустошёнными? Этих крикунов о грядущей безнадёжности, произвол над личностью? Как дойдёт до дела, человек подумает: ради чего рисковать, стоит того или нет?..
– Ты не представляешь всей глубины их тупости и запрограммированности,– ответил Итагаро.– Это наши, каймирцы, не очень поддаются обработке, которую люди проходят в армии – а остальные... Я же видел: человеческие особи, которых отучили сомневаться даже там, где нужно для высшей цели! Хотя и понимания цели как таковой нет: её каждый раз заново разъяснит очередной командир в очередном приказе. О каких-то остатках человеческих чувств – уж не говорю... Страшно, что можно сделать с людьми такое. А конкретно там, в Моаралане – элементарная трусость. Они же – сила только на фоне слабых...
– И я сколько думал об этом,– признался Джантар.– Цель неясна – но существует некая сила, аппарат подавления, принуждения, что страшнее всего – с правом «ликвидации» своих же. Будто, если один раз ошибся – уже враг... Люди шли воевать добровольцами, а оказывалось: одно дело – общие, высшие цели всей борьбы, и совсем другое – какой-то конкретный командир. покажется такому, что кто-то проявил трусость, или тот не сумеет доказать что он не вражеский шпион, или просто не так обошёлся с каким-то «старшим по званию» – и уже заседает суд, и выносит… не врагу, а своему, который не меньше других верил в правоту общего дела – смертный приговор! Хотя на войне никак не предусмотришь всего: одному разуму и воле противостоят другой разум и воля! И свой, которому что-то не удалось, от этого ещё не враг... Но – и не раб, который продал кому-то свою жизнь! Сделал выбор, вступил в борьбу за общее дело – не затем, чтобы его принесли в жертву под настроение, или так припугнув «ненадёжных» среди своих! А для лоруанцев в порядке вещей – стоять тупым стадом и смотреть, как взбесившееся ничтожество, пользуясь безнаказанностью, вершит суд... Но для наших, для каймирцев – какой он тогда свой? Как раз – враг, предатель общего дела, с которым и поступали соответственно... Зато теперь в учебниках, газетах – участие каймирцев в войне представлено в основном через эти случаи. И тут вам уже – не одежда и не школа...
– Но не пишут, как после каждого восстания новый командир-каймирец обращался не к страху солдат, а к совести – и одерживали победы с малыми жертвами!– добавил Итагаро.– А у лоруанцев будто заложено в генах: выше по званию – тот, кто действует не умом, не верой, а страхом, и бессмысленно гонит массы людей на смерть! А кто знает дело, может предложить лучший вариант – где-то внизу, в подчинении, наверху должен быть тот, кто может организовать стадо, кого боятся больше, чем самого врага! А наши – не стадо, их не надо «организовывать», принося в жертву некоторых для устрашения всех! Наоборот, понимали, что идёт война за избавление человечества от извечных несовершенств... Да, вот вам – два разных подхода к ценности и смыслу жизни. У нас человек и на войне – личность, а у них и в мирное время – ниже законов, приказов, стандартов, рассчитанных на тех, в ком не найти высших чувств и устремлений, чтобы через это обратиться к ним! А мы так долго принимали это за готовность понять слабых, страдающих, прийти им на помощь! Будто не видели: их идеал – община равных в несовершенстве, в унижении, а не в достоинстве, как мы ожидали! И даже эта одежда… Зачем она: для защиты тела от факторов природной среды – или стандартизации человеческого облика? Кто-то несовершенен в строении тела – надо это скрыть, но тогда… Один – в набедренной повязке, другой – в глухом костюме с ног до головы, значит, тому есть что скрывать, и это снова очевидно. И надо так же одеть всех – чтобы те, кому нечего скрывать, не вообразили, будто они лучше. А что им так неудобно – неважно... Это у нас каждый – такой, как есть, а у них каждый – не лучше кого-то. И вообще сам по себе стоит немного, главное – единый стандарт...
– Но что уже получается...– не согласилась Фиар.– Что сама светлая кожа, более массивное телосложение – воспринимаются как несовершенство, которое надо скрыть? Не приспособления организма к другим условиям – а несовершенства?
– А не хотелось бы быть, как они: тяжёлого сложения, ниже ростом и с бородой,– ответил Лартаяу.– Хотя и ничьей вины тут нет: в разных условиях шёл отбор разных генов...
– Да и физической выносливостью как раз они нас превосходят,– напомнил Итагаро.– И тут у них даже комплекс превосходства: вы слабее нас, не можете сплотиться перед трудностями...
– Знакомые доводы...– не выдержал Лартаяу.– А самих только гонят страхом и ложью, когда нечего отстаивать на уровне высших потребностей! И чего стоит на практике – ты видел в Моаралане! Сплошное обоснование и оправдание инстинктов, а не защита чего-то высшего... Кстати – а продолжительность самой жизни? На сколько хватает этой их силы, выносливости, и прочей «мужской доблести»? Не знаю, в том ли причина, что наши гены прошли отбор в условиях степей, пустынь, саванн, а их – тайги и болот, или в чём-то другом – однако... Ладно, приоткрою вам кое-что о себе. Помню, что в тот раз моего тела хватило только на 72 года, и это была уже старость. И то в довольно благоприятной для долголетия обстановке: детство в аристократической семье, причём в самом хорошем смысле, потом – монастырь, который как-то обходили стороной войны, эпидемии, и прочие ужасы того времени... По крайней мере – насколько сейчас помню. Но саму цифру 72 – помню точно. И могу повторить: не хотелось бы быть маленького роста, тяжёлого сложения, и быстрее израсходовать силы организма – как более массивная звезда, если подходит это сравнение. Ведь что толку с больших физических сил – если в 50 или 60 лет, образно говоря, работаешь уже на гелии, а к 70-ти – на последнем углероде, осталось напоследок полыхнуть, как Сверхновая, «простой мудростью старших», и погаснуть для этого мира – а кто-то в свои 70 ещё полон сил и планов? Другой вопрос – почему так...
– Тоже верно,– как-то с неохотой согласилась Фиар.– Хотя долгожители есть у всех народов – насколько выше средние цифры у нас... И я как будто вспоминаю: мне в тот раз немного не хватило до 94-х... Но... не хочешь же – сказать, что существует интуитивно осознаваемое биологическое несовершенство целых народов и рас?
– Будто и меня не пугает такая мысль...– признался Лартаяу.– Но чем ещё могу объяснить?..
– Но и мы, наверно – не те, какими хочется быть им,– предположила Фиар.– Например, по их ощущениям, остаёмся детьми и в возрасте, когда у нас уже свои дети...
– И что тут плохого?– не понял Лартаяу.
– Ничего. Просто – другой ритм жизни, цикл развития личности, самоощущение тела и духа. Это для них так же неестественно, как для нас – их одежда, их понятия о детстве и взрослости, их школа...
– Думаешь, им кажется, будто мы что-то теряем на этом?– переспросил Лартаяу.– Или наоборот, не доходим до каких-то истин? «Высшей правды» их солдатского строя по сравнению с нашей старой жреческой школой; «высшей правды» человека, которому неуютно без одежды с ног до головы; «высшей правды» старшего, который безнаказанно пользуется слабостью младших?.. И я не хочу специально доказать, что они хуже, найти побольше изъянов, несовершенств, я хочу понять, разобраться – но получается... И всё же чем определяется: кто кого должен больше стараться понять, соответствовать чьим стандартам – и почему не наоборот? Что потеряли бы они сами, если бы учились, как мы, или школьники в Чхаино-Тмефанхии: где тоже учебники делятся на темы и разделы, но там это не «сдают» в конвейерном ритме все к одному сроку, поспешив в одном, не поняв другое, уже забыв третье – и оценки свидетельствуют, что человек знает и умеет, к каким делам готов, а не что формально «прошёл», и уже не помнит? И в этих тренировочных лагерях: либо действительно готовились на случай чрезвычайных ситуаций, либо – их закрыли за ненадобностью, как слишком дорогостоящее прикрытие мелочного помыкания младшими?.. И вы же чувствуете: многое из правил и законов будто придумано в расчёте на остатки животных инстинктов, для придания им относительно облагороженного человеческого подобия! А по этим правилам и законам должны жить люди! И давайте скажем прямо: разве эволюция живой материи заканчивается на человеке? Или всё же – продолжается в нём? И как в среде любого вида – есть не только более и менее совершенные особи, но и целые группы? И вопрос: почему более совершенные должны жить по законам и правилам менее совершенных, рассчитанным лишь на тех?..
На этом Лартаяу вдруг закончил – и наступила тишина. Даже тех прежних, вечерних звуков не раздавалось в предутренней тьме – и сами звёзды чуть расплылись в лёгком тумане. Всё вокруг притихло перед рассветом... И Джантар шёл молча вместе со всеми в этой тишине, напряжённо думая над словами Лартаяу. Ему хотелось что-то возразить, найти иной ответ, объяснение – но ничего не приходило на ум. Да и интуитивно он чувствовал: Лартаяу прав во многом. И сам уже сколько размышлял – и всё не мог объяснить для себя: почему культуры некоторых народов Фархелема будто несли печать ущербности, уязвлённого самолюбия, обиды на другие страны и народы (не всегда понятно за что)? Хотя лоруанцев он никогда не думал причислять к таким – и так же интуитивно не мог принять идею, что есть народы и расы, более и менее совершенные… И вот теперь – было нечего возразить на слова Лартаяу... Всё безупречно, строго логично – но к каким выводам вело...
– И всё же что-то не то,– наконец прервал молчание Талир.– Как бы ни было, человечество Фархелема – единый вид...
– Ничего не могу поделать с фактами,– ответил Лартаяу.– И страшно представить, куда ведут такие рассуждения. И тоже легче думать, что человечество состоит из равных в своём достоинстве... Но с кем мы оказываемся наравне, пытаясь верить в это? С рабами варварских обычаев, основанных на инстинктах – которые, от чего их ни освобождай, всё равно превращают любую демократию в диктатуру, а свободу – в подобие тюрьмы или рабства? И продолжаем верить, что их надо ещё от чего-то освободить, дать какой-то шанс – а они остаются, кем были, и так же глумятся над идеей свободы и достоинства! Воруют на заводах, в институтах, достижения цивилизации идут на рынок тайных преступных услуг, а поймаешь их на этом, схватишь за руку – и ты уже враг какой-то группы, племени... А зачем их было тянуть в цивилизацию – если у них отсутствуют человеческие понятия, на которые она рассчитана? До них просто не доходит, что в городе, в отличие от дикой природы – всё не растёт само собой, а создаётся трудом людей, и люди – не обезьяны из группировки такого-то вожака?.. И сколько ещё поколений этих «простых» мы должны уговаривать жить честно, как-то перевоспитывать, от чего-то освобождать – пока наконец получим право сказать: хотим строить свою цивилизацию, чтобы никто не лез к нам с неполноценностью, а мы не были в чём-то виноваты, и что-то им должны? Или – если неизбежна такая, смешанная цивилизация – как не быть вынужденными жить по их законам, юридически отличаться от них?
– Да, но как ты будешь отличать, кто уже достаточно разумный, а кто нет?– переспросил Талир.– Сможешь чётко определить: между кем и кем, на основании каких различий провести грань?
– Вот именно...– Джантару показалось: вот и убедительный довод для ответа.– Всё кажется просто, пока идёшь от крайностей, но подойдёшь как будто к самой грани – и видно: чётких граней в человеческом обществе нет. Кто-то в чём-то чуть несовершеннее другого, тот – ещё кого-то, и так далее… Кому, на основе чего откажешь в праве считаться достаточно совершенным? Тем более, если и решать не в пределах одной культуры, а в универсальном плане, в масштабе всего человечества?
– И всё же именно наша культура не знала подгонки одних под стандарт других,– ответил Лартаяу.– Издревле было очевидно: люди очень разные, несовершенный в одном может быть совершенен в другом, потому у каждого должен быть свой путь и шанс. А у тех не так: особенности некоторых по какому-то произволу становятся образцом для всех – и нельзя даже спросить, почему то, а не это принято за образец. И в человеке не пытаются выявить сильные стороны: унижают тем, в чём слаб, ловят на неудачах в том, чего не может… Почему – если не из страха признать чьё-то несовершенство? И не чьё-то конкретно – а подсознательно скрытое чувство неполноценности больших групп людей с особой культурой? Ведь не только отдельные люди – племена и расы очевидно различаются в готовности уважать достоинство и считаться с правами! А именно: у одних более выражена человеческая, разумная сторона психики, а у других – инстинктивная, унаследованная от дикой природы! Так что, хотя человечество Фархелема и единый вид – так ли едино духовно...
– И что предлагаешь практически?– не выдержал Талир.– Нельзя же беспомощно развести руками – и пусть все катится в пропасть!
– Мы как раз ищем выход,– ответил Лартаяу.– Для чего и побывали там, где побывали, и несём оттуда то, что несём... Хотя многим, похоже – всё равно, что дальше: жизнь или доживание, прогресс или упадок...
– И этому – искать биологического обоснования?– переспросил Талир.– Хотя может получиться убедительно...– тут же признался он.– Например, у них и старший возраст протекает иначе: всё становится безразлично, даже программы заботы о потомстве отходят на задний план. Но не дойти бы совсем до абсурда...
– Когда перед нами серьёзный практический вопрос,– напомнила Фиар.– Где и когда будем смотреть запись?
– Правда!– спохватился Лартаяу.– О чём только говорим, а это словно забыли! А надо же где-то собраться так, чтобы не вызвать лишних вопросов... И вообще, повторим: как дальше? Выходим на нашей платформе – и сразу ко мне, уже со стороны калитки, там разгружаем ящик, сам ящик и лестницу несём к Герму...
– Мы с Донотом там и ложимся спать, как уже бывало после такой ночи,– добавил Итагаро.– А Талир... Для его родителей – всё же впервые, к такому они не готовы. Нет, придётся первым рейсом автобуса ехать домой. Вместе ушли – вместе надо и вернуться...
– Смотрите, мы прошли между теми двумя холмами,– вдруг сказал Талир.– И не заметили… Видите, сзади? Если сейчас можете их видеть...
– Верно,– Джантар, увидев лишь тени холмов на фоне неба, сразу понял: те самые… Однако на юго-востоке, вопреки его видению, ещё было тёмно.– Но не рано ли мы вышли? Сколько может быть времени?
– Где-то час шестьдесят – час семьдесят,– ответил Лартаяу.– Уже астрономические сумерки. А возможно, и навигационные. И мы недалеко от платформы…
– Час шестьдесят...– повторила Фиар.– Тогда до первого рейса ещё долго. И если на платформе мы будем не одни...
– Кто в такое время отсюда поедет?– возразил Лартаяу.– Вот с загородных, сельских станций – уж точно будут в вагоне... Ладно, давайте пока решать остальное. Герм уже заканчивает наблюдения – пока доедем, свернёт и ляжет спать. А нам надо выгрузить у меня дома терминал, видеомагнитофон, одежду – чтобы отнести к нему ящик и лестницу...
– Видеомагнитофон,– вспомнил Итагаро,– я должен незаметно вернуть домой. И ещё вопрос: где оставим кассету с записью…
– И одежда...– добавил Донот.– Тоже: где её снять? У Герма я должен быть без неё! Сниму прямо в переулке – так рано никто не увидит. Потом, в другой раз, заберу домой…
– И я не могу сразу ехать домой с видеомагнитофоном,– продолжал Итагаро.– Родители увидят, спросят, в чём дело... А ещё – сумка, в которой брал его с собой. Её тоже оставлю у Герма, а на место верну днём, когда родителей дома не будет. И не увидели бы соседи – ненароком что-то спросят...
– А у Герма своего нет?– вдруг сообразил Джантар.– Есть видеокамера – по идее, должен быть видеомагнитофон!
– Большой, со своим кинескопом,– ответил Итагаро.– И не того типа, эта кассета не подойдёт. А у Фиар – того, что нужно, но стоит в доме на видном месте…
– И тоже отдельный от телевизора, а у меня и своего телевизора нет,– вздохнул Лартаяу.– Да ещё мой «усыновитель» тоже считает дом своим, и в любой момент может явиться за мной, если зачем-то понадоблюсь. И сдал его только семье Джантара – а застанет за просмотром нас всех...
– Можно собраться у меня,– предложила Фиар.– Я ещё целый день одна, родители вернутся к вечеру. И сначала там, у меня, всё выгрузить… Хотя нет, терминал оставим у тебя – он же и так твой. В крайнем случае «усыновитель» найдёт терминал, который вы оба по ошибке считали перегоревшим…
– А разве он знает, сколько и чего мы привезли с собой?– сообразил Джантар.– В крайнем случае скажем: терминал и «взрослая» одежда – наши!
– Не подумали сразу!– спохватилась Фиар.– Сказывается усталость бессонной ночи… Но ящик и лестницу надо сразу отнести к Герму.
– Вот, кажется, и решили,– подвёл итог Лартаяу.– Только идём быстрее, уже светает.
Джантар снова обернулся – и увидел: небо на юго-востоке чуть посветлело. Но впереди было по-прежнему темно – и даже Экватор Мира ещё сиял гигантской туманной аркой в черноте небосвода, среди россыпи слабых звёзд, пока не потускневших в свете занимающейся зари.
– А к прибытию вагона будет уже совсем светло,– добавил Итагаро.– Но и ждать на платформе не хотелось бы: вдруг там кто-то есть…
– Будем ждать поблизости,– предложила Фиар.– Но странно,– вдруг спохватилась она.– Сколько идём – и где платформа? И сама рельсовая дорога?
– Она же тут не освещается, как крупная магистраль,– напомнил Итагаро.– Небольшая, тупиковая ветка. На платформе единственный фонарь, и тот не виден отсюда. Тоже вопрос: для кого он теперь...
– И если сбились с пути – пока не можем определить,– с беспокойством продолжала Фиар.– Хотя к рельсовой дороге всё равно должны выйти...
– Вот платформа, я вижу,– очень вовремя ответил Талир (а то и Джантар начал беспокоиться).– Правильно идём, только медленно...
– Так пойдём быстрее,– повторил Лартаяу.
– И потом, утром, всё должно быть как обычно,– напомнила Фиар, прибавляя шаг.– Все идём как будто на море – а на самом деле сначала собираемся у меня и смотрим запись. С Ратоной и Минакри так и договорились. И надо успеть выспаться – смотреть со свежим восприятием, а не после бессонной ночи. Неизвестно же, что узнаем...
– И всё же: как… то, о чём мы говорили раньше?– вернулся к прежней теме Талир.– Ведь не абстракция – реальность нашей жизни! Есть более и менее совершенные люди – но нет чёткой грани между ними...
– Как...– начал Лартаяу.– Пока выходят из положения так: все «одинаковые граждане», законы одни для всех… Богатых и бедных, знатного рода и «из низов», с тёмной и светлой кожей, здоровых и больных, с сильным и слабым развитием экстрасенсорных... или вообще каких-то способностей. Считается одним из величайших достижений общественной мысли – и даже нет вопроса: откуда сам стандарт, кто подогнан к чьей одинаковости? Больной к здоровому, экстрасенс к неэкстрасенсу, богач к нищему – или наоборот? А, с другой стороны – эти местные законы... И опять же вопрос: откуда местный стандарт? Кто и как решает, что жители такой-то территории подлежат публичной порке, судебному испытанию, перепродаже в другую семью? А третья сторона: совсем уже специфические потребности и особенности – не отражены ни в «общих» законах, ни в местных. Все законы защищают тех, кто в чём-то уступает, отстаёт, а кто превосходит – тому даже стыдно просить о чём-то особом. И вот их, превосходящих, по закону как бы нет. Он – один для всех, а они не «все», они особенные... И что им делать?
– А это не шутка,– согласился Донот.– Получается: человек не мог знать то, что знает, не мог сделать то, что сделал! А если серьёзное расследование… Как в моём случае: воспламеняющиеся материалы в школу носить нельзя – а теперь объясни, как это из твоей одежды вырвалось пламя? Объясни – если подобных проявлений, согласно закону, не существует! Как свидетельства, доказательства – не принимаются! И понятно почему: загадочные, малоизученные... Но я с этим живу!.. Или – как в случае чего объяснить им: откуда знаешь то, что «естественным» образом знать не мог? Сразу думают: подслушал разговор, вскрыл чужое письмо! Хотя этого и в мыслях не было! Вот вам – законы, одинаковые для экстрасенсов и неэкстрасенсов, вот их справедливость...
– А сама ответственность?– снова с внезапной смутной тревогой ответил Джантар.– «Меры возмездия» исходят из того, что человек – почти животное, которое надо запереть в клетку и приспособить к примитивной работе? Не обращаются к его разуму, совести, доказать, в чём неправ – просто помещают в условия, вряд ли достойные и животного! А обставлено внешне: «Именем страны, именем народа...» Человек, может быть, годы жизни теряет за минуты ожидания, пока дослушает даже оправдательный приговор – а им что, главное – соблюсти своё величие, показать, насколько они выше тех, чьими судьбами играют! Особенно много думаю именно в эти дни…– признался Джантар.– И явную свою ошибку всегда сумеют представить как высший акт справедливости; но и если всё формально правильно – человек расплачивается куда тяжелее реальной вины, несёт ущерб, какого сам никому не нанёс! А если ошибка и обнаружится – разве сами расплатятся той же мерой? Хотя тут – и не врачебная ошибка в без того критической ситуации, когда любое возможное решение содержит долю риска! «Судебная ошибка» – когда кто-то врывается в жизнь другого человека и ломает её потому, что неспособен разобраться в чьих-то грехах без ущерба для ни в чём не повинных людей, а ему нельзя ответить тем же: он «исполняет свой долг»… на службе идее равенства всех перед законом! И служит – сам поставленный столь выше всех, чьи судьбы решает, но чьих проблем не обязан понимать...
– А на особое отношение претендуют, мол, люди безнравственные, стремящиеся сами встать выше всех,– добавил Лартаяу.– Хотят пройти напролом через благополучие и стабильность общества к своим целям... Например – кто может умереть, если не примет вовремя лекарство; или – из-за травмы не может принять позу, удобную для обыска? Этим он – уже враг идеи равенства всех перед законом? А против него – все права применить силу, оружие! И готовое оправдание: не подчинился, стал что-то требовать... Как не начать ненавидеть тех, под чью неполноценность это так устроено?
– Ты почти повторяешь ход моих мыслей позавчера вечером,– признался Джантар.– Хотя разве мы одни думаем об этом? Опять времена поисков: куда идти обществу, по каким законам жить, как быть с теми, кто не воспринял благодеяний...
– А их, наоборот, ещё жалеют: бедные, слабые, не повезло в жизни...– не мог успокоиться Лартаяу.– Хотя вот нам всем – очень повезло? Но наши истории для газетных излияний не годятся: не о ворах, не о нищих... Зато их голодное и холодное воровское детство – чуть ли не высокая трагедия! Будто пережили что-то ужасное, и вообще у них была воля к достойной жизни, а не те же банды и бродяжество – их естественная среда...
– А неспокойно на душе, если на ум приходит такое,– как бы от имени всех призналась Фиар.– Хотя с нравственной точки зрения мы всё делаем правильно...
– Но так воспитывают человека общество и законы,– ответил Лартаяу.– Надо всегда только верить, ждать, и бояться задать лишний вопрос. В этом – высшая справедливость, этим все одинаковы для закона. Верить кому-то – и знать, что тебе не верят, что-то скрывают, и лишь заняв какую-то особую должность, наконец получишь доступ к тайнам... А до того надо пройти свой путь, как остальные – чего-то не зная, не представляя, и даже боясь спросить? И человек с таким прошлым будет определять стратегию общества, решать чью-то судьбу, подсчитывать оставшиеся ресурсы планеты, давать указания, что ещё засекретить от кого? И тот потом, пройдя посвящение в тайну, с ужасом поймёт: все прежние планы идут прахом – реальность не на, что представлял? И кажется, сколько уже говорили об этом! Пора прекратить мучиться всё теми же сомнениями...
– И всё равно сомнения есть,– снова призналась Фиар.– Хотя как будто не в этом. Но тогда в чём же...
– Честному человеку странно и непривычно идти против закона, общества,– попытался объяснить Лартаяу.– Даже когда общество само нечестно с ним – а он чист перед своей совестью...
– А я ещё подумал…– начал Джантар.– Никакие законы не предусматривают возможности кризисов, радикальных перемен. Создаются как что-то незыблемое и вечное... А потом, рано или поздно, опять то же самое: власть не контролирует ситуацию; должностные лица ведут себя как сумасшедшие; рядовой гражданин не знает, кому верить, что делать; невозможно уже соблюсти присягу, выполнить инструкции... И это известно из истории – но человечество продолжает жить по законам, через которые в стабильные эпохи удобно управлять обществом, изображая всеведение, всепредвидение и всемогущество. Хотя потом, в нестабильную – эти же законы могут не оставить выхода, чтобы не оказаться виновным. А причины... Наверно – в инстинктах. Кто-то хочет быть самым главным вожаком стада, контролирующим абсолютно всё...
– А расплачиваются конкретные люди,– согласился Лартаяу.– За то, что кому-то удобнее загнать сложность человеческой деятельности в рамки животных моделей поведения...
– Но если так рассуждать – к чему вообще придём?– в голосе Фиар вновь прозвучал протест.– То инстинкты, это инстинкты... Где же разум?
– Там, где не хотят жить только по инстинктам,– ответил Лартаяу.– Хотят – как люди, а не дикие животные…
– И всё же хочешь сказать: по признаку соотношения древних и новых, животных и чисто человеческих программ поведения – различаются не только отдельные личности, но народы, расы и культуры?– с явным несогласием переспросила Фиар.
– И сам понимаю, что тогда получается с надеждой создать единое, более совершенное человечество – на основе многих взаимодополняющих культур… И самому страшно представить, к чему так можно прийти. И всё равно думаю: должна быть надежда, выход – но факты... Сами видите – что мы получаем в ответ на нашу веру в лучшее, и стремление к совершенству! И всё-таки выход должен быть...
– Взаимодополняющих культур…– повторил Джантар.– А правда: почему мы не могли сами открыть всё, что пришлось перенимать у лоруанцев? Чем они сумели «дополнить» нас, чего нам не хватало? Хотя бы в той же физиологии? Почему вместо её развития путём традиционной экстрасенсорики – пришлось перенимать их методы изучения живой материи? И какие...
– А знаете… возможно, лишь отставание в этом принципиальное значимо!– ответил Итагаро.– Остальное – случайные колебания исторической ритмики. Была эпоха бурного роста, кто-то немного вырвался вперёд, кто-то отстал – на десятилетия, если не годы – вот и не успели открыть и изобрести что-то сами! И другое дело – вторжение в живую материю. Где опять же сказались инстинктивные, подсознательные факторы: светлая раса решилась на то, что веками не могли решиться мы – и этим «дополнила» нас. А делает это больше чести нам или им – вопрос особый... Мы сами, наверно, ждали бы изобретения техники, которая позволит изучать живую материю неповреждённой – а они, не дрогнув, стали резать, вставлять трубки... Хотя и то верно: всякое открытие нужно вовремя,– со вздохом добавил Итагаро.– Так и получилось...
– И всё же странно...– с сомнением начала Фиар.– Ведь где они были, когда у нас уже велись первые известные в истории астрономические наблюдения? И даже – когда у нас уже печатались книги, был механический транспорт? А теперь одно случайное опережение – и извольте жить по их законам, обычаям...
– А мы их тогда, сразу, не поняли,– ответил Лартаяу.– Не разобрались: что для них закон, личность, общество. А потом это незаметно стало накладываться на нас самих. Хотели перенять то, с чем они пришли к успехам, а из своего отбросить то, что помешало достичь того же – и получили, что имеем. А так как менялись под их влиянием медленно, постепенно – и спохватываемся лишь сейчас...
– Но Чхаино-Тмефанхия осталась сама собой,– возразила Фиар.– Хотя там шло независимое развитие, а тут мы больше века в составе Лоруаны. И всё же: как решается, кто должен «подогнать» себя под кого? И почему им оказалось как бы нечего перенять у нас?
– Вот именно!– согласился Лартаяу.– Будто сами не видели, как по их законам личность приносится в жертву дурно устроенному обществу! Но знаете – их даже раздражает, когда личность свободна и уверена в себе. А вот если можно заставить человека годами оправдываться за то, что якобы украл, получил обманом, оказался в такой-то зоне без надлежащего пропуска – это нормально, «в обществе есть порядок»...
– Но выводить из этого биологические пороки целых культур, племён...– повторила Фиар.
– Раз так говоришь – сама ощущаешь это как пороки, а не невинные отклонения от нормы! И не можешь признать нормальным, если жизнь человека ценится постольку, поскольку не задевает интересов особей рангом повыше – ну, или стада низших, которые ради выгод цепляются за порядок, узаконивший этот ранг! И не можешь не видеть: одни культуры благоприятствуют проявлениям человеческих, а другие – животных форм поведения, среди одних – легче проявить себя в созидательном плане, других – разрушительном и репрессивном! Хотя достойные люди есть в среде любой расы и народа, вопрос в соотношении: где какая их доля реально имеется, и почему это так! Но видишь – тут особо психологически трудный вопрос, с такой его постановкой трудно смириться,– признался Лартаяу.– И казалось бы, почему: человек – существо биологическое, в нём продолжается эволюция, которая его породила...
– Поставить вопрос можно, и он правомерен,– ответил Итагаро.– Но какой получишь ответ, и что будешь с ним делать...
– Сейчас вряд ли найдём ответ,– сказал Джантар.– Подходим к платформе, где можем оказаться не одни…
Да, уже недалеко на фоне посветлевшего неба чернел прямоугольник станционной постройки. А сзади, на юго-востоке (как, обернувшись, увидел Джантар) уже явственно занимался рассвет, в лучах которого ещё виднелись лишь самые яркие звёзды, слабые же – будто на глазах растворялись в сиянии утренней зари.
– Сейчас будет совсем светло,– обеспокоенно прошептала Фиар.– Давайте скорее дойдём до платформы.
– Подожди,– остановил её Талир.– Сперва я пойду вперёд, проверю, нет ли кого-то.
Все остановились – а Талир, прибавив шаг, двинулся дальше. Вскоре Джантар уже не мог различить в полумраке его силуэт на фоне постройки. Все ждали, не решаясь продолжать разговор.
– Там всего один человек,– как-то очень скоро раздался шёпот незаметно возвратившегося Талира.– И чувствую, очень беспокоится, чтобы не появился кто-то ещё. Представьте реакцию, если появимся мы... Нет, рисковать нельзя даже при том, что Донот изображает взрослого. А до прибытия вагона ещё минут 20...
– Ты заставил его взглянуть на часы?– понял Джантар.
– А что делать? Никто из нас не взял своих. Видите, не очень мы готовы к такого рода тайным операциям. Встанем за платформой, будем ждать там…
Лартаяу и Итагаро подняли ящик, и все двинулись к платформе уже молча… Но Джантар понял: остро ощущалась незавершённость разговора, который пришлось прервать. Наверняка не зря возникшего здесь и сейчас...
В самом деле: что заставило говорить о таком? Чувства собственной неправоты не было... Но была смутная тревога, связанная непонятно с чем. И видение свидетельствовало о благополучном ходе событий лишь до момента, когда они пройдут между холмами... А говорить было нельзя: они уже встали у платформы, их мог услышать тот пассажир...
И они молча ждали – и сперва, как казалось Джантару, время тянулось медленно, но затем вагон показался из-за поворота дороги неожиданно быстро. То ли таким странным было сейчас у Джантара ощущение времени, то ли у пассажира на платформе неправильно шли часы… А тут ещё – поднимаясь на платформу, Джантар почувствовал, что его начало клонить в сон. Сказывалось напряжение полубессонной ночи... (А что было говорить остальным, которые вообще не спали – но как будто держались…) И Джантару постепенно становилось даже не до того, как смотрели на них и уже бывшие в вагоне трое пассажиров, и вошедший следом, действительно пугливо озиравшийся взрослый лоруанец – он думал лишь, как бы силы не начали оставлять его прежде, чем они доедут до своей остановки. Правда – ещё вдруг вспомнив о ночном происшествии там, он не мог отделаться и от мысли: какая обстановка встретит их там сейчас, не увидит ли их кто-то, когда они будут выходить, и потом идти переулками… И кажется, лишь беспокойное напряжение этих мыслей не давало развиться усталости – но теперь и в окно вагона он смотрел вяло, безразлично, едва отмечая взглядом подробности...
…К счастью, платформа в этот ранний час оказалась пуста. И снова, как и по дороге туда, никто больше не вышел здесь – все ехали до центрального вокзала… Но за минуты, пока они ждали вагона и ехали в нём, уже совсем рассвело – а тут и Джантар, встав, ощутил головокружение и новый приступ сонливости…
– Кажется, я отключаюсь...– признался он, как только дверь вагона мягко закрылась за ними.– Давайте скорее войдём со стороны калитки, и я лягу спать. А то так: и не выспался по-настоящему, и никаких видений на ближайшее будущее...
– Быстрее иди в дом,– сказала Фиар.– И сразу ложись. А мы – следом за тобой. И дальше всё, как договорились: проснёмся – собираемся у меня…
Борясь с нарастающим головокружением, Джантар пересёк холодный от росы асфальт шоссе, и вошёл в переулок, ещё сумрачный в тени деревьев. Он вдруг подумал: в этом его состоянии сказалось напряжение не одной этой ночи, даже не одних этих суток – всё вместе, за все дни, начиная со случаи на стройке. (И вообще: всё, как нарочно, сложилось так, чтобы каждому из них пришлось столкнуться с особо концентрированным выражением человеческого зла, низости, несовершенства – что было стесняться мыслей из того разговора... И всё же, с другой стороны: что-то было не так, что-то – особенно трудно принять. Но и думать сейчас было трудно: всё сильнее становилась обыкновенная усталость, хотелось просто спать...)
– Подожди!– Лартаяу обогнал его у калитки.– Мы совсем забыли: ключ от двери у меня!
– А... ящик?– уже полусонно вырвалось у Джантара.– Кто несёт его?
– Донот и Талир,– ответил Лартаяу.– Сейчас тоже будут здесь. Но ты не жди, сразу ложись спать. Мы всё сделаем сами,– Лартаяу открыл калитку, пропустил Джантара вперёд, а сам, войдя следом, вновь обогнал его и пошёл открывать дверь.– И ни о чём особенно не думай, сейчас главное – выспаться. Чтобы потом воспринять всё свежим, ясным сознанием...
– Я ещё только сюда,– Джантар, уже зайдя в ванную, наспех стал отмывать ноги струёй воды – такой холодной, что ещё больше захотелось спать.– Не ложиться в постель прямо так...
– Конечно… Хотя я иногда могу и забыть,– признался Лартаяу.– После стольких ночей в подвале в Колараафе. Спал там без постели, прямо в одежде... Ты ложись,– добавил Лартаяу, когда Джантар уже вправду без сил повалился на кровать,– а мы всё выгрузим и пойдём к Герму…
17. МИРАЖ ОТКРЫТИЯ
– Что делать, Джантар... Все в сборе, ждут только нас – но не хочется тебя будить...
– Как... уже?– Джантар открыл глаза и вскочил на кровати, едва слова Лартаяу дошли до сознания. Комната была залита ярким светом Эяна, падавшим через окно на изголовье кровати.– И сколько времени? То есть... сколько я проспал?
– Почти 5 часов,– ответил Лартаяу.– А заснул ты где-то 2. 20. Но, знаешь – я почти не спал. Всё лежал и думал, что будет в записи... И остальные, говорят, тоже. Все почти не спали – кроме тебя...
– Так... уже готово к просмотру?– переспросил Джантар.– Ждут только нас?
– Говорю же, ты один спал крепко,– повторил Лартаяу.– А мы все только урывками. Не могли дождаться, когда начнём смотреть. Хотелось бы поскорее...
– А... как остальное?– спросил Джантар, вставая.– То, что должны были вернуть на место?
– С этим всё в порядке. Успели вернуть, как было, никто и не заметил. Кроме, конечно, терминала – его оставили здесь, в доме…
– Я готов,– ответил Джантар.– Пойдём…
Он даже удивился странной пустоте в сознании, с которой сказал это. Казалось, должна быть целая буря эмоций: жгучее любопытство, напряжённость ожидания, беспокойство, удалась ли запись (и так ли гладко вообще всё прошло)... Но нет: сознание было странно спокойно, будто он не верил в успех их дела, или просто не совсем проснулся. И лишь само по себе это странное состояние вызывало своей непонятностью лёгкое беспокойство...
…Они спустились по лестнице, вышли из дома, Лартаяу запер дверь – и так же молча протиснувшись через проход в кустарнике, пошли дальше переулками. Но и тут Джантар спрашивал себя: не странно ли, что в такой момент будто приглушены все эмоции? Хотя с чем сравнить: подобных моментов в его жизни, кажется, не было...
Так он не заметил, как они дошли до общего тупика смыкавшихся здесь переулков, где находился дом Герма – но свернули вправо, к дому Фиар, где Джантар ещё не был. И тут сознание Джантара лишь едва откликнулось на интерьер комнат, которыми Лартаяу, бывавший здесь не раз, уверенно вёл его – сам он был охвачен ясной и светлой пустотой ожидания (в которой, однако, стала ощущаться уже и смутная, трудноопределимая в словах напряжённость...
Наконец они как-то вдруг, неожиданно оказались в самой дальней комнате, где их и ждали остальные, рассевшиеся полукругом на стульях перед экраном телевизора, к которому сбоку тянулся провод от видеомагнитофона (установленного поблизости в нише стенного шкафа). Фиар молча указала рукой на диван (должно быть, стульев у неё больше не было) и встала со своего стула, чтобы закрыть за ними дверь. Джантар обратил внимание, как плотно были зашторены окна, создавая полумрак, хотя для просмотра записи на экране телевизора этого как будто не требовалось – и лишь эта деталь обстановки как-то сразу вернула его к реальности, пробудив эмоциональное ощущение происходящего...
…Фиар включила видеомагнитофон без предупреждения. В тишине и сумраке комнаты раздался мелодичный полусвист-полузвон входящего в рабочий режим телевизора – а затем, когда Фиар уже садилась, Джантар увидел её руку, мелькнувшую на фоне разгорающегося экрана. Но на самом экране – пока лишь застыл тёмно-зелёный фон, без слов, цифровых кодов или каких-то иных знаков. Зато здесь, в комнате, Джантар ощутил волнующуюся дрожь мыслей и аур… Но время шло – a экран продолжал всё так же ровно и пусть мерцать зелёным фоном...
«Где же то, что мы записали?– с внезапным приступом странного чувства подумал Джантар.– И записали ли хоть что-то? Неужели всё зря?»
Но тут – за трудноуловимую долю мгновения на экране промелькнула сложная эмблема, которую, конечно, нельзя было рассмотреть подробно за такой промежуток времени; спустя мгновение – другая; следом почти так же быстро замелькали какие-то цифровые коды – и здесь, в комнате, все ещё больше напряглись в ожидании. В глухой тишине Джантар услышал участившиеся удары своего сердца...
А на экране – как-то особенно медленно и даже торжественно стала выплывать из темноты надпись особым, стилизованным под древние начертания букв, лоруанским шрифтом; но лишь это Джантар и сумел определить по виду надписи, прочесть же её было нельзя. Белые буквы почему-то были перекрыты другими, жёлтыми, более тонких и современных начертаний, как если бы кто-то намеренно сделал одну надпись поверх другой… А спустя ещё мгновение – обе надписи (так же вместе, и так же медленно и торжественно, как появились) стали исчезать, будто растворяясь в зелёной тьме фона, и снова осталась лишь эта зелёная тьма, от которой комната ещё более наполнилась сумраком…
«Да что это?– уже хотел было воскликнуть Джантар.– Где же сама запись?»
И вдруг почти во весь экран – уже сразу, резко вспыхнула надпись уже обычным, знакомым по современным газетным заголовком, шрифтом: «Рабочие материалы к фильму». А за ней последовала ещё трёхстрочная (должно быть, название фильма), но снова перекрытая жёлтой вязью других букв, так что прочесть было нельзя, и вовсе излишни казались единственно разборчивые два слова внизу: «название условное»…
– И как поисковая система нашла нам эту запись...– удивлённо вырвалось у Итагаро.
– Но где-то же название значится,– взволнованно ответил Минакри.– Это только в самой записи его нет…
А на экране мелькнул за долю мгновения какой-то, уже короткий, цифровой код – и наконец… Появилась залитая ярким светом Эяна бескрайняя равнина – казалось, почти да горизонта выложенная большими серыми бетонными квадратами. И лишь там, у линии горизонта – серую поверхность бетона и глубокую синеву неба разделяла ярко-жёлтая неровная полоска холмов или барханов… И вся эта панорама медленно поворачивалась, бyдтo обращаясь вокруг какой-то точки – но в кадре не появлялось ничего, с чем можно было соотнести масштаб, чтобы представить размеры этих барханов и расстояние от них до камеры, которой велась съёмка – пока вдалеке не показался явно очень высокий ангар с широко распахнутой огромной дверью...
– Должно быть, аэродром в Кутанхаре.– прошептал Минакри.– Дирижабль отправился оттуда...
– А... барханы?– Джантар едва узнал свой искажённый волнением голос.– Кутанхар на 10-м градусе южной широты, и там не пустыня – джунгли...
– А река?– напомнила Фиар.– Речные песчаные наносы?
– Да, верно,– согласился Джантар.– Может быть...
…Снова мелькнул белый цифровой код на зелёном фоне – и картина резко изменилась. Впрочем, вид на заднем плане был вроде бы тот же – но поле зрения камеры двигалось вдоль шеренги людей в военной форме. Джантар лишь сейчас обратил внимание, что эти кадры не сопровождались дикторским текстом. Внешность же людей на экране ни о чём ему не говорила – он ни в какой хронике или на фотографиях не видел их прежде. Оставалось предположить: это либо сами участники экспедиции, либо те, кто косвенно участвовали в её подготовке и проведении…
– Узнаёте кого-нибудь?– шёпотом спросила Фиар.
– Как будто никого,– спустя ещё несколько мгновений ответил за всех Минакри.– Но почему идёт без звука?
– Это же не готовый фильм… Рабочие материалы к нему: отдельные фрагменты, варианты эпизодов. И наверно, вообще не были озвучены. А с самим звуком всё в порядке, если ты об этом,– добавил Итагаро, уже когда на экране снова мелькнул какой-то код. – Я заранее всё проверил...
– ...В состав посадочного отряда экспедиции,– вдруг раздался из динамика чёткий дикторский голос (прозвучав в этом общем напряжении так неожиданно, что Джантар вздрогнул),– вошли: командир посадочного отряда, он же командир вертолёта – гражданин Лоруаны, офицер военно-воздушных сил Лимавиреу Феринкоатле...
А на экране, должно быть, появился и он сам: в жёлто-оранжевом лётном комбинезоне, с лоруанским гербом на груди и шлеме – но изображение двигалось даже не то, что быстро, а как-то смазанно, не дав рассмотреть и запомнить его лицо…
– ...второй пилот вертолёта – гражданин Аухары, офицер военно-воздушных сил Зералиту Дейрени...
И снова Джантар успел рассмотреть лишь: тот был в комбинезоне сине-белой расцветки, с аухарским гербом...
– ...штурман вертолёта – гражданин Гимрунта, офицер военно-воздушных сил Сириола Уатафа...
Этот оказался заметно ниже ростом, чем первые двое, в комбинезоне сине-белых тонов несколько иного оттенка (и не очень заметно выделялся таких же цветов герб Гимрунта)...
– ...бортовой техник вертолёта – гражданин Лоруаны, офицер военно-воздушных сил Туанга Раманау...
Его одежда была такой же, как у Феринкоатле (наверно, этим отличались участники экспедиции от разных стран), лица же Джантар вновь не сумел разглядеть...
– ...второй врач экспедиции – гражданин Лоруаны, офицер военно-медицинской службы Сафареме Лурима...
И тут Джантар увидел лишь те же цвета в одежде: с каждым новым лицом в кадре изображение почему-то больше смазывалось...
– ...биолог – гражданка Чхаино-Тмефанхии Инал Юкар...
Тут диктор не назвал никакого военного или иного особого звания. Но Джантар обратил внимание: как резко пришлось оператору при съёмке поднять камеру, чтобы лицо Инал Юкар при её высоком росте всё же попало в кадр (при этом ещё больше смазав изображение, и её оказалось совсем трудно рассмотреть)...
– ...и оператор связи – гражданин Чхаино-Тмефанхии Мхейн Фатл,– закончил наконец диктор эту длинную фразу.
Сам же Мхейн Фатл был одного роста с Инал Юкар, рывка камеры не последовало, и Джантар успел увидеть если не его лицо, то, по крайней мере, золотисто-зелёный комбинезон с ярко-синим гербом Чхаино-Тмефанхии – а то, когда в кадре была Инал Юкар, странным образом смазался даже цвет её одежды…
–… Но этими основными специальностями в составе экспедиции,– продолжал диктор (уже на фоне вновь появившегося в поле зрения камеры далёкого ангара),– круг обязанностей членов её посадочного отряда не ограничивается, так как все они будут заниматься и непосредственно научными исследованиями. К примеру, Зералиту Дейрени является также геологом, Мхейн Фатл будет заниматься исследованиями физических процессов в атмосфере над внутренним плато Западного континента, а Сириола Уатафа как второй биолог отряда – в отличие от Инал Юкар, микробиолога – займётся изучением многоклеточных форм местной жизни...
«Да, звучит… для неспециалиста,– подумал Джантар.– Хотя на самом деле задача для целых институтов, а не одного человека. Тем более, не могли заранее знать, что встретят такую пустыню… И послали самый минимум учёных, у которых к тому же в экспедиции были иные обязанности? Но – второй пилот, штурман, да ещё техник... Не многовато для вертолёта? Да ещё – лёгкого, вес которого выдерживал дирижабль...»
– В общем, пока то, что мы знаем,– сказал Итагаро, когда на экране вновь пошли беззвучные кадры: с внешним, а затем внутренним видом ангара с дирижаблем в нём. Причём изображение и тут было нечётким...
– Но почему так смазано?– спросил Минакри.– Что за качество записи?
– Наверно, тут собран съёмочный брак, который в готовый фильм не вошёл бы,– предположил Итагаро.– Но хорошо хоть, у нас есть это…
А на экране, сменяя друг друга, шли по-прежнему беззвучные кадры: eщё люди в военной форме разных стран и родов войск в каком-то помещении; кадры явно семейной хроники, похоже, вовсе не предназначавшиеся для широкой аудитории; другая, в других интерьерах, с участием других людей, но тоже семейная хроника… Должно быть – да, их, участников экспедиции. И вообще всё наверняка было задумано как масштабная (возможно, даже многосерийная) документальная героическая эпопея, где они предстали бы и как обычные люди, члены своих семей – и как подвижники, совершившие в истории Фархелема нечто весьма значительное. Так вдруг понял Джантар...
– А вот это: «офицер таких-то войск»…– обратила внимание Фиар.– И как-то сразу отделило чхаинцев от остальных. И вообще: мирная экспедиция объединяющегося человечества – и сплошная военная форма, офицерские звания?
– Даже точно не указанные,– добавил Итагаро.– Просто «офицер», и всё…
А на экране продолжали сменяться по-прежнему беззвучные кадры: какое-то помещение (возможно, на борту дирижабля); снова группа людей в военной форме; зал с длинными рядами экранов, за которыми сидели люди по большей части опять же в самой разной военной форме (должно быть, одно из помещений главного штаба экспедиции); ещё зал, полный людей, над головами которых возвышались плакаты и чьи-то портреты (хотя подробности рассмотреть не удалось: изображение тут было особенно нечётким, к тому же то и дело перебиваясь помехами); вновь снятые явно любительской камерой кадры – где на фоне сельских пейзажей присутствовали люди и в простой крестьянской одежде, и опять же в военной форме (причём ощущался уже лёгкий, труднообъяснимый налёт неестественности, что-то было не так, как в обычной семейной хронике); почему-то мелькнул эпизод, где кордон полиции в малознакомой (похоже, иностранной) форме сдерживал натиск толпы, а потом полицейские тащили кого-то сквозь клубы дымовой завесы к фургону с решётками на окнах (и это было так непонятно и неуместно здесь, что оставалось лишь гадать: как вообще попало сюда, какое отношение могло иметь к основной теме этого, так и не состоявшегося в готовом виде, фильма? Тем более, напомнив то, что Джантару сейчас вовсе не хотел вспоминать: тогда, в школьном дворе, выглядело почти так же!)…
– Нет, но… это?– вырвалось у Фиар.– Что это? Откуда… тут?
– Протест «простых людей»,– Джантару показалось: это почти одновременно сказали в ответ Герм и Минакри.
– Тогда ещё не могло быть,– возразил Итагаро.– Это что-то другое. Но правда: выглядит, как бунт, восстание...
– Наверно, что-то постороннее. Сюда попало по ошибке. Как и это,– добавила Фиар, когда на экране замелькали, сменяя друг друга, явно старые фотографии.
– А мне кажется: эту экспедицию сначала хотели представить как великое событие в плане всей мировой истории,– решился высказать своё предположение Джантар.– Как легенду, где имеет значение всё: и большое, и малое. Вот, наверно, и реакция на неё в какой-то другой стране... Но когда будет хоть что-то по делу?– не выдержав, добавил он.
– Не знаю...– Итагаро был растерян не меньше.– Неужели мы записали просто биографическую хронику отдельных участников экспедиции? И то – неозвученные, бракованные фрагменты?
– Обидно будет, если всё зря...– упавшим голосом откликнулся Лартаяу.
– А по времени уже половина первой дорожки,– Герм взглянул на свои наручные часы.– Ещё столько, и надо будет переворачивать кассету…
А на экране всё сменялись старые фотографии, документы, газетные вырезки, чередуясь с лицами каких-то людей, что-то беззвучно говорящих в объектив камеры – и казалось, догадка Итагаро получала подтверждение. Фильм обретал чисто биографический характер – и большего ждать не приходилось…
– Значит, провал...– с мрачной уверенностью констатировал Лартаяу.– Вот вам предчувствия, видения... Ладно, досмотрим до конца – хотя уже видим, что это...
– Подожди, Лартаяу,– ответила Фиар.– Не надо поспешных выводов. Мы же не знаем, что там дальше.
– А что там может быть...– с горечью ответил Лартаяу.– Хотя… что это?..
На экране появилась трибуна с людьми опять же в военной форме разных стран (среди которых особенно выделялись двое чхаинцев в обычной гражданской одежде), а в следующем кадре – снова появились участники экспедиции в лётных комбинезонах, теперь уже, судя по всему, как по-военному рапортующие тем, на трибуне… Впрочем, большинство просто неподвижно стояли, рапортовали же, беззвучно произнося какие-то слова, лишь двое. Одним был, кажется, Феринкоатле, другим… видимо, командир всей экспедиции (Джантар вдруг спохватился, что не помнит его имени. Да, странно – но у всех на слуху были лишь имена членов посадочного отряда; тех же, кто летал над Западным континентом, но не сошёл на его поверхность, будто не помнили – точнее, помнили всех вместе, скопом, как одно целое!)… Но не только об этом подумал сейчас Джантар…
«Вот и рапорт, как по уставу... Будто не научная экспедиция на неисследованный континент, а – рядовые военные учения. И опять они «главные», а учёный – инструмент, орудие, чья роль – добыть информацию и бросить к их ногам, как вражеское знамя…»
«Я понимаю, но думай не так громко»,– услышал он мысленный ответ Талира. (На экране – участники экспедиции уже ехали к висящему в отдалении дирижаблю: на открытой, многоместной, тоже «армейского» вида машине.)
«Да, конечно,– Джантар лишь тут понял, с каким напряжением смотрел запись. Обычно же его с Талиром диапазоны практически не перекрывались.– Надо быть спокойнее...»
Но тут же, увидев на экране взлетающий с аэродрома, набирающий высоту, а затем летящий над морем дирижабль – он едва сдержал вздох удивления. Точно так и выглядело – в его, как оказалось, вещем сне!..
А в следующих кадрах (по-прежнему беззвучных) стали появляться уже интерьеры каких-то помещений на борту дирижабля; потом – вид из иллюминатора на морскую поверхность, исчерченную рядами волн... (Хотя возможно, волн и не было: само изображение имело грубо исчерченную структуру, будто переснятое прямо с телеэкрана, тем более, что и тут перебивалось помехами.) Затем вновь появилось помещение, которое Джантар определил как главный штаб экспедиции: но теперь уже в нём на большом, сравнимом по размерам с целой стеной, экране был виден, кажется, Уатафа (или Лурима? По тем смазанным кадрам Джантар не смог уверенно запомнить их внешность…), ведущий разговор с человеком в военной форме (тот что-то говорил в микрофон, спиной к камере, глядя на тот большой экран; причём изображение, кроме самого экрана на стене, было довольно чётким, подтверждая догадку Джантара)… Но следом пошли нечёткие кадры с видом, скорее всего, лабораторий на борту дирижабля: там были столы и шкафы с лабораторной посудой; специальный компьютер, подключенный ещё к какой-то аппаратуре; ленты самописцев с кривыми (едва различимыми на экране при таком качестве изображения); a затем – и каких-то других помещений (но тут изображение было столь нечётким, что Джантар вовсе не смог хоть как-то истолковать эти кадры)...
«И это всё ещё в полёте над океаном?– подумал он, от волнения затаив дыхание.– Самого Западного континента мы пока не видели…»
Но как раз в этот момент – на экране появился медленно проплывающий далеко внизу горный хребет. То ли он действительно был невысоким, то ли такое впечатление создавала оптика телекамеры – но, вопреки всем известным фактам казалось: дирижабль летел над этими горами на огромной высоте. Освещённая сторона склонов выглядела равномерно-коричневой, без малейшей примеси других оттенков; особенно же резкие в предзакатном свете тёмно-синие провалы теней – создавали непривычное, даже будто «инопланетное» впечатление. Странно было представить таким ландшафт родной планеты. (А качество изображения было уже заметно выше – хотя и тут из-за пересъёмки с телеэкрана оно казалось довольно грубо исчерченным поперечными полосами…) Затем вид горного хребта снова сменился видом какого-то из помещений дирижабля – где двое участников экспедиции за столом у иллюминатора (через который ничего видно не было, он казался сплошным белым кругом), рассматривали то ли карту, то ли кадры аэрофотосъёмки: изображение всё же было нечётким, чтобы различить такие подробности… В следующем кадре вновь появились горы, но теперь уже не сверху – вершины проплывали в иллюминаторе как-то вровень с дирижаблем. В кадре же, последовавшем за этим – уже возвышались над ним, камера была направлена из иллюминатора к вершинам заметно вверх. И тут (у Джантара вновь едва не вырвался вздох удивления) …были ледники, белыми полосами стекающие вниз по склонам!..
– Так и есть,– прошептал Донот.– Горы постепенно повышаются...
– И ледники! Тот самый кадр! Но неужели так и будет идти без звука...– начал Итагаро.
–… Третьи сутки дирижабль продолжал полёт на малой скорости в межгорной долине, продвигаясь вглубь Западного континента…– снова неожиданно заговорил дикторский голос.
– Вовремя я спросил...– удивлённо прошептал Итагаро.
Но следующий кадр вновь оказался беззвучным. В иллюминаторе внизу проплывала жёлто-оранжевая поверхность пустыни. Джантар вдруг подумал, что цвет её совсем не был искажён атмосферной дымкой – которая на большом расстоянии от поверхности неминуемо должна была внести избыток сине-зелёных тонов. Впрочем, могли быть разные объяснения: то ли воздух над пустыней Западного континента был столь прозрачен, то ли наоборот – содержал взвесь мелкой жёлто-оранжевой пыли, то ли дирижабль в момент этой съёмки летел совсем невысоко…
–… В пробах воздуха, которые исследовала Инал Юкар,– заговорил дикторский голос в следующем кадре, где было показано, как она это делает,– были обнаружены безъядерные организмы, встречающиеся на этих высотах в атмосфере по всей планете. Однако по данным дистанционных наблюдений поверхности грунта по-прежнему нельзя было сделать вывод о наличии в пустыне Западного континента какой-либо органической жизни,– пока диктор произносил эти слова, кадр сменился другим: на экране компьютера сдвигались, сливаясь воедино, какие-то квадратные изображения (должно быть, снимки одного и того же участка пустыни в разных спектральных диапазонах, или как-то по-разному обработанные на компьютере), и затем на получившемся суммарном изображении ещё что-то выделялось белыми и жёлтыми линиями; а потом, уже в следующем кадре, по другому экрану бежали какие-то кривые, и на координатных сетках выстраивались столбики диаграмм...
И вдруг...
Единый вздох вырвался у всех...
Такого, кажется, никто не мог ожидать – столь укоренилось в умах представление об абсолютном безводье внутреннего плато Западного континента, о самой сухой пустыне на планете, где миллионы лет не шёл дождь! И тут вдруг – экране, видимая через тот же иллюминатор дирижабля… по дну широкого ущелья, с ярусами террас прежних русел – змеилась чёрная лента реки! И этот кадр снова оказался беззвучным, не сопровождаясь дикторскими комментариями...
И здесь, в комнате, стояла тишина – никто не мог произнести ни слова. А река всё плыла и плыла внизу, под иллюминатором – в этом, ещё и так неожиданно долгом, кадре…
–… По итогам заседания Международной комиссии по изучению Западного континента,– вдруг снова особенно резко ударил по нервам и аурам дикторский голос, когда изображение вновь сменилось (и это был огромный эллиптической формы стол, со множеством разложенных на нём карт и ещё каких-то бумаг, за которым сидели как крупные военные чины разных стран, так и гражданские – должно быть, тоже весьма высоких рангов, но уж очень похожие в своих одинаковых убого-стандартных костюмах на загнанных рутинной работой мелких служащих, да и сами по себе какие-то одинаковые на вид – среди которых выделился спокойной сосредоточенностью один-единственный чхаинец, чья яркая зеленовато-жёлтая одежда, чем-то похожая и на лётные комбинезоны его соотечественников, ещё более подчеркивала контраст с общей однообразно-мрачной измотанной озабоченностью),– рассмотревшего чрезвычайное сообщение командира дирижабля, было принято решение совершить посадку вертолёта для взятия проб грунта и речной воды в местности, находящейся в среднем течении реки, и затем продолжить полёт в сторону её истока, а в дальнейшем – и в обратном направлении, к устью...
Джантар не понял: имелся в виду рейс лишь вертолёта, или всего дирижабля – да и не это привлекло его внимание. Ведь на экране, появились два человека, входящих в реку с какими-то приспособлениями (очевидно, для взятия проб воды), и уже не в лётных комбинезонах, скорее – для подводного плавания! А ведь, если такое снаряжение у них было – экспедиция с самого начала планировалась не в безводную пустыню! Или... попросту спасательное снаряжение, взятое на случай посадки в океан – пригодилось таким образом?
– Смотрите, в чём они...– донёсся удивлённый шёпот Фиар.– То есть они знали...
– Что знали?– не понял Итагаро.
– Что там будет вода...– ответила Фиар.– Ты же видел, в чём они были... (На экране в этот момент – видимо, уже в лаборатории чьи-то руки набирали пробу воды пипетками, распределяя по пробиркам и стаканам.)
– Это у них было просто на случай посадки на воду,– предположил Итагаро.– Летели-то над океаном...
–… Анализ проб воды и донного грунта,– снова зазвучал дикторский голос,– выявил наличие микроорганизмов, не все виды которых удалось идентифицировать как известные фархелемской науке, а также примитивных многоклеточных и растительных организмов, которые также но во всех случаях удалось достаточно убедительно классифицировать. (Сами организмы показаны почти не были: на экране продолжался процесс лабораторного анализа проб, чьи-то руки ставили стаканы и штативы с пробирками в шкафчики – возможно, термостаты; затем на каком-то экране мелькали пересекающиеся кривые разных цветов; и лишь на мгновение мелькнул ещё другой экран с изображением прозрачного, похоже, всё-таки живого объекта.) На основании полученных результатов было высказано предположение, что во внутренних районах Западного континента за долгие миллионы лет практически полной естественной изоляции от остальной биосферы планеты эволюция живой материи шла своим, особым путём – и вместо того, чтобы привести к возникновению и развитию высших форм органической жизни, избрала путь дальнейшей узкой специализации примитивных организмов, их приспособления к конкретным, мало меняющимся на протяжении миллионов лет, условиям существования, что привело к значительному упрощению их строения – и это обстоятельство весьма осложнило для исследователей задачу определения возможных филогенетических связей с известными науке видами живых организмов других континентов,– неуверенность в голосе диктора, с которой он произносил эту длинную фразу, выдала: сам он вряд ли толком понял, о чём в ней шла речь. («Наверно, тут и текстовый брак,– даже подумал Джантар.– Озвучено кое-как, наскоро составленными фразами...») – И поначалу дальнейшие исследования, казалось, лишь подтверждали это предположение…
И вновь Джантар не сдержал вздох удивления. На экране появились уже целые заросли непривычного сине-зелёного цвета со спирально закрученными у вершин стеблями – так похожими и на те реликтовые деревья Вокзального проспекта, и на родственные им, известные лишь по отпечаткам в слоях древних пород, вымершие формы, но при этом – с какими-то красными гроздьями на нижних сторонах отдельных, листообразно расширяющихся ветвей!.. Затем изображение сдвинулось в сторону, появилась картина речного мелководья: под заметно струящейся водой колыхались желтовато-зелёные венчики не то листьев растений, не то щупалец актиний. (Причём в том и в другом кадре масштаб было не с чем соотнести: никаких привычных глазу ориентиров не было; лишь по труднообъяснимому интуитивному ощущению – и эти сухопутные растения таких «древних» форм, и водные не то растения, не то актинии показались Джантару непомерно огромными.) …А затем на экране снова поплыли заросли уже других, более привычных на вид растений, о размерах которых трудно было сделать даже такое интуитивное предположение: могли быть и деревья, снятые с большой высоты, и кустарники или даже травы – с малой…
«И природа в итоге отобрала те же формы как наиболее совершенные,– подумал Джантар.– Хотя и эти, древние, сохранились… В самом деле – сколько миллионов лет длилась изоляция?»
–… Однако вот этот ландшафт, который участники экспедиции увидели утром 22 радана,– продолжал тем временем диктор,– заставил их серьёзно усомниться в первоначальных выводах. Ведь теперь это были уже явно высокоорганизованные формы жизни, близкие к тем, которые мы привыкли считать современными...
«И сколько продержались первоначальные выводы?– удивился Джантар.– Всего один день? Если первые рейсы вертолёта были 21-го... И... зачем вообще скрывали? Эту реку, заросли? Что тут такого?..»
На экране ещё сменилось несколько кадров с разными ландшафтами и растительностью (снова без дикторского текста); затем – кадр с видом лаборатории, где на столе лежали образцы растений, и кто-то (нисколько не похожий на Инал Юкар) рассматривал что-то в микроскоп; в следующем кадре – вновь появились заросли, уже определённо с полёта на небольшой высоте...
И вдруг – заросли резко оборвались. Только что вертолёт (или весь дирижабль: откуда велась съёмка, понятно не было) летел над сплошной густой зеленью – и вдруг между ветками на заднем плане стало открываться что-то очень похожее на правильные квадраты вспаханных полей или огородов; а затем, спустя мгновение, когда последние деревья скрылись за обрезом кадра – посреди огородов стали видны грубо сложенные… серые кубические постройки! Отдельные камни, не отёсанные снаружи, торчали из стен неровными гранями и рёбрами… И снова по комнате пронёсся вздох удивления – и всё затихло и замерло, будто все затаили дыхание. И было от чего! Ведь уже… и не просто река – там, где полагалось быть самой сухой на планете пустыне; и не просто – жизнь в этой реке и по берегам; а… хоть примитивные на вид – искусственные сооружения!..
…И тут же посреди экрана будто вспыхнуло выведенное всё той же ярко-жёлтой вязью слово «вырезать» – и так и осталось в кадре, будто плывя вместе с камерой над огородами и постройками. Должно быть, указание для монтажа того несостоявшегося фильма – и нужное, видимо, затем, что здесь, с этого кадра, и начиналось особо таинственное, засекреченное, запретное, из-за чего и не состоялся весь фильм. То, для сокрытия чего всем полагалось верить в расхожую официальную версию о самой сухой на планете в течение многих миллионов лет пустыне; то, что заставило власти многих государств Фархелема пойти на преступную, чудовищную ложь – и с чем, естественно, не могла смириться Чхаино-Тмефанхия... Но что это могло быть? Неужели всё дело – в грубых, примитивных на вид постройках? Почему? Что особенного… Хотя... вот именно: кто, когда, зачем мог возвести их там?..
Но пока что – съёмка с полёта на малой высоте продолжалась. Вспаханные квадраты стали чередоваться с покрытыми серо-голубоватой, очевидно, специально выращиваемой растительностью (хотя сами растения из-за нечёткости и смазанности рассмотреть не удавалось, они скорее угадывались в сплошном серо-голубоватом фоне, чем были различимы глазом). И лишь резко контрастирующее своей чёткостью с общим смазанным фоном слово «вырезать» так и плыло в центре кадра – и эти кадры снова были беззвучны…
В следующем кадре съёмка велась с большой высоты: внизу экрана всё так же тянулись, понемногу уходя за обрез, квадраты полей и кубы построек, но тут – гораздо меньших видимых размеров. Верх же поля зрения – занимала протянувшаяся к горизонту огромная пустынная равнина, вдали за которой ещё виднелись подёрнутые голубоватой дымкой зубцы гор; а справа у самого края – бежала узкая зубчатая полоска зарослей светло-зелёных деревьев другого вида, которых не было в предыдущих кадрах. Причём уже, судя по наличию атмосферной дымки, воздух был не так прозрачен, как в прежних, действительно пустынных районах… Но слово «вырезать» по-прежнему оставалось на своём месте в центре экрана – и похоже, приходилось смириться: оно останется там до конца записи…
– Но что за постройки...– услышал Джантар сведённый напряжением голос Итагаро.– И смотрите: там же, на полях, нигде никого нет...
И, как бы в ответ на слова Итагаро, картина вновь изменилась. Вертолёт (на что указывало ритмичное мелькание тени лопастей в углу кадpa) снова летел ниже: можно было различить и тропинки, разделяющие квадраты полей; и крохотные ограждённые дворики у самых стен построек; а главное – бегущие должно быть, прочь от вертолёта… человеческие фигуры! Что-то в их движениях показалось Джантару странным – но он даже не успел понять, что: они тут же переместились в центр кадра, и оказались перекрыты словом «вырезать», как если бы сами буквы, летя по воздуху, преследовали их… (Хотя Мхейн Фатл, снимая, старался держать фигуры бегущих в центре кадра, и это ему удалось – но откуда мог знать, что некие блюстители тайн додумаются посадить на то же место кадра свою пометку для монтажа фильма, который потом их же стараниями вовсе не состоится?..)
– Но кто это...– срывающимся шёпотом вырвалось уже у Лартаяу.– И откуда могут там быть...
А на экране был уже другой участок местности – покрытый, однако, всё теми же полями и постройками, но теперь видимыми так, будто вертолёт шёл на снижение, готовясь к посадке. Горизонт в кадре постепенно понижался. На заднем плане вновь появились заросли светло-зелёных деревьев, за которыми вдалеке вставали светло-коричневые зубцы гор в зелёной дымке…
И в этот момент уже ставшее привычным беззвучие записи вновь прервалось – и в замершую, оцепенелую тишину комнаты ворвался рокот и свист рассекаемого винтами воздуха. (И снова так неожиданно, что Джантар – и не он один – невольно вздрогнул.) А ещё мгновение спустя горы так же резко заметались по всему экрану, от верхнего до нижнего края – и всё скрыла туча поднятой при посадке вертолёта пыли и вырванных с корнями растений… Затем камера, должно быть, отключалась на какое-то время: в следующем кадре, снова беззвучном, не было и следов этой тучи – лишь (снятый уже с высоты человеческого роста) всё тот же ландшафт с полями и постройками, безлюдный и будто замерший в ожидании. Камера медленно поворачивалась, давая целую панораму местности. Джантар лишь тут обратил внимание: ни в одной из кубических построек не было окон. Возможно, они освещались через отверстия в потолке? Но и таких отверстий ни в одном из прежних кадров (снятых ещё сверху, в полёте), как будто не было. Теперь же, в этом кадре, снятом уже прямо на местности – в стенах некоторых построек явно виднелись дверные проёмы, но не окна…
Внезапно камера рванулась в сторону. На миг всё словно размазалось вокруг оставшегося резким и отчётливым слова «вырезать» – а затем, когда камера остановилась, вновь появилось поле с серо-голубоватыми (длинными и тонкими, будто заостренными), всходами каких-то травянистых растений – и снова бегущими вдалеке, но уже по направление к камере, человеческими фигурами… И Джантар успел заметить: фигуры были сплошь того же необычно ярко-коричневого цвета, что и горы в самом первом кадре Западного континента – как всё исчезло, будто вмиг отключившись. Остались яркие белые буквы «конец первой дорожки» на тёмной зелени экрана...
– Сейчас переверну…– Итагаро, вскочив со стула (так что тот едва не опрокинулся), бросился к видеомагнитофону.
– Теперь уже не спешно,– сказал Герм с интонациями, выдавшими волнение и потрясение увиденным.– Быстро переворачивать надо было при записи. А сейчас – что записалось, то записалось...
– И я, конечно, что-то пропустил из-за этого,– так же взволнованно ответил Итагаро, переворачивая кассету.– Но не мог же сделать это за долю мгновения. Наверно, в архиве запись хранится на кассете другого размера, или вовсе на бобине… Несколько раз не мог попасть кассетой в гнездо – а на экране всё горело это самое «идёт перезапись»...
– В такой момент кончилась дорожка...– с досадой откликнулась Фиар.– Не когда шёл брак обыкновенных съёмок – а сейчас...
– И сейчас, наверно, шёл уже не брак,– добавил Лартаяу.– Просто секретные эпизоды в единственных вариантах: так, как пересняты с того большого экрана. Их же не могли снять заново, как те интервью вначале…
– Всё, я поставил вторую дорожку,– Итагаро, снова запустив воспроизведение, быстро вернулся на место.– Можно смотреть дальше…
Но, когда запись пошла снова, Джантару показалось: перерыва в ней не было. Она продолжилась как будто с того же кадра, которым закончилась первая дорожка. А бегущие к камере всё приближались – и всё больше странных и неожиданных подробностей замечал он в их облике...
И туловища, и руки, и ноги этих людей казались одетыми в какой-то единый кольчатый панцирь. Затем, когда они приблизились ещё больше, стало видно: составлявшие этот панцирь кольца при наклонах туловища, немного надвигались одно на другое, с противоположной стороны соответственно раздвигались, будто были как-то гибко и подвижно сочленены. Головы же, казалось, скрывали полусферические шлемы с двумя большими чёрными смотровыми окошками круглой формы – но расстояние между ними было значительно больше, чем между глазами человека... «Фархелемского человека...»,– тут же мысленно уточнил Джантар, и внезапный озноб пробежал по всему его телу от этой мысли. Вернее – от того, что из неё естественным и неизбежным образом следовало...
– Но... кто это?– вырвалось у Фиар.
У Джантара перехватило дыхание... Неужели... «люди дальних миров»? Это их так встретили на Западном континенте участники той экспедиции? И эта тайна показалась столь страшной правительствам трёх из четырёх стран, принимавших участие в проекте? С их позицией не согласилась лишь Чхаино-Тмефанхия… А они предпочли отгородиться от вновь открывшейся реальности, замкнувшись в скорлупу привычных представлений и проблем – и даже придумать новые проблемы, трудности, лишь бы скрыть от человечества Фархелема целый новый мир?..
А бегущие всё приближались – и новые вопросы, налетая на не успевшие оформиться прежние, возникали в сознании Джантара... Если это посланцы дальних миров, eщё в древности превосходивших знаниями и мощью даже нынешнее человечество Фархелема (не говоря о тогдашнем) – как понять примитивные на вид постройки? И зачем те возвели их на таком огромном протяжении? А распаханные поля? Опять же, зачем они им?..
–… Да, так случилось то, что могло бы показаться невероятным всем предыдущим поколениям фархелемского человечества,– вновь заговорил диктор на фоне почему-то остановленного кадра, где и без того нечёткие в переснятом с телеэкрана изображении фигуры бегущих оказались ещё смазаны из-за большой скорости их движения. (И даже более того – как нарочно (а может быть, и нарочно?) остановлен оказался именно кадр с помехой, которая застыла на уровне их голов поверх слова «вырезать», не давая хотя бы теперь подробно рассмотреть их.) – Внутренние районы Западного континента, до тех пор предположительно считавшиеся едва ли не самой сухой пустыней на планете, оказалась не просто обитаемыми – участникам экспедиции здесь встретились человекоподобные существа, создавшие свои искусственные сооружения и даже некое, пусть и весьма примитивное, подобие материальной культуры. Но, увы, именно человекоподобные существа, а не люди – и каково же было потрясение участников экспедиции, когда они, присмотревшись к облику встретивших их местных жителей, поняли, что имеют дело лишь с внешне человекоподобной формой жизни, относящейся в действительности к биологическому типу членистых... А ведь в какой-то момент у них даже вспыхнула было надежда на встречу с какой-то инопланетной цивилизацией, о чём веками мечтало человечество Фархелема. Однако реальность оказалась и в чём-то куда более простой и разочаровывающей – и в чём-то куда более неожиданной. Перед участниками экспедиции предстала не высшая космическая цивилизация – а примитивная земледельческая культура, созданная развившимися в процессе независимой эволюции жизни на Западном континенте лишь относительно разумными и относительно человекоподобными существами…
«Но... как же так...»,– только и пронеслось в полуоглушённом сознании Джантара. Он мог предположить что угодно – но не это...
И остальные – будто оцепенели в глухой, потрясённой тишине, не в силах сразу поверить тому, о чём услышали… Теплокровные членистые, чья энергетика организма оказалась достаточно совершенна, чтобы породить пусть примитивный, но разум... А размеры тела… у членистых, существ с наружным скелетом, потому, как правило, мелких на суше, да и в водной среде – никогда в древней планетарной истории не достигавших размеров человека? А тут речь и шла о сухопутных формах! Но все известные до сих пор сухопутные виды раков, панцирников, многоножек – не бывали по размерам и массе тела больше крыс...
А на экране – и пока диктор произносил эти слова, и некоторое время спустя – всё стоял в неподвижности тот же кадр остановленного бега. Должно быть, эта пауза предназначалась для озвучивания более длительным текстом… И лишь когда Джантар за потрясением всем увиденным стал ощущать уже удивление и беспокойство по поводу столь долгой паузы – этот застывший кадр наконец сменился видом грубо сложенной из камня серой стены, у которой прямо на грунтовом полу сидели шестеро из семи членов посадочного отряда экспедиции. Седьмого – Мхейн Фатла, который вёл съёмку – разумеется, не могло быть в кадре… Так что собственно первой встречи человечества Фархелема с иным разумом своей же планеты – они в этой записи, получается, не увидели, и даже не услышали, какие слова были сказаны первыми при этой встрече... Но что значил этот, следующий кадр?..
–… Так участники экспедиции неожиданно для себя оказались пленниками,– снова зазвучал как бы в ответ на мысли Джантара голос диктора.– Ведь всё их личное оружие в момент захвата оставалось на борту вертолёта. И неудивительно – кто бы не утратил на какое-то время чувство реальности, столкнувшись с подобным, да и кто вообще мог ожидать такого развития событий?..
«Да, вот так первая встреча двух разумов... Хотя конечно: встреча не с высшей, не с более развитой цивилизацией...»
–… И хорошо ещё,– продолжал диктор на фоне того же кадра,– что эти существа не догадались отобрать у них телекамеру, скорее всего, просто не поняв её назначения – и таким образом оказалось возможным передать на борт дирижабля этот репортаж о случившемся… (Наверно, в готовом фильме – как вдруг понял Джантар – перед этим эпизодом должны были идти кадры, изображающие сам момент захвата.) …И только на следующий день,– продолжал диктор уже на фоне кадра, снятого там же, и в общем похожего, с той разницей, что участники экспедиции специально не позировали перед камерой,– обитатели Западного континента предприняли попытку объясниться со взятыми в плен людьми. И в последующие дни участники экспедиции, поневоле знакомясь с системой их голосовой коммуникации и наблюдая явную сложность и осмысленность их жестов, всё более приходили к выводу, что мышление и речь этих существ вовсе не так примитивны, как им показалось вначале…
Но вместо кадров, которые иллюстрировали бы это – появился уже знакомый эллиптический стол с военными и гражданскими чинами за ним (теперь будто перечёркнутый словом «вырезать», пришедшимся как раз на фигуры сидящих за столом – так что Джантару не удалось разобрать, был ли и здесь тот единственный чхаинец, которого он видел в предыдущем кадре подобного заседания)…
–… После того, как со стороны Международной комиссии по изучению Западного континента, рассмотревшей доклад командира экспедиции на своём чрезвычайном заседаний 24 радана, было получено разрешение начать взаимное изучение языков с целью установления двустороннего контакта – руководство штаба экспедиции стало разрабатывать программу первоначального ознакомления людей Западного континента с нашим человечеством… («Значит, уже «людей»,– подумал Джантар.) …С помощью жестов участникам экспедиции… (на экране появились почему-то лишь они сами, делающие как бы в никуда непонятно к кому обращённые жесты) …удалось дать понять людям Западного континента, что для дальнейшего взаимного объяснения им необходим свободный доступ на борт дирижабля, вокруг которого сразу же после установления его на якорь поблизости от места их содержания была выставлена охрана из числа местных жителей… (На экране появился заглублённый в грунт массивный якорь, от которого вертикально вверх тянулся толстый трос, а вокруг не то стояли, не то медленно двигались ярко-коричневые фигуры, перекрытые всё тем же словом «вырезать».) …После того, как запас листов бумаги и письменных принадлежностей был перенесён с борта дирижабля в дом, где содержались участники экспедиции – было начато взаимное ознакомление с системами письменной передачи информации, развившимися независимо одна от другой у двух разных человечеств одной планеты. И тут обеим сторонам сразу пришлось столкнуться с серьёзными трудностями. Ведь такой системы письменности, какая сформировалась у людей Западного континента, никогда не существовало ни у одного из народов нашего человечества…
На экране появился большой диск из какого-то жёлто-оранжевого материала, удерживаемый за края коричневыми членистыми руками жителя Западного континента. С каждого края диска были видны лишь по два трёхсуставчатых пальца, и, как показалось Джантару, ещё по два были скрыты за диском. По всей поверхности диска, от самого края к круглому отверстию в центре (или наоборот), спиралью тянулся сплошной ряд сложных петельчатых знаков, непохожих ни на все известные Джантару древнефархелемские иероглифические системы письменности (состоявшие в основном из штрихов и дуг); ни на возникшие позже округлые, составляемые из отдельных букв, слоговые знаки его родной чхаино-каймирской письменности; ни на современные лоруанские и шемрунтско-северные системы буквенного письма с простыми чёткими, в основном угловато-линейными формами; и разве что, возможно – просматривалось некоторое сходство со слитно-буквенной письменностью народов экваториальной расы (где буквы одного слова как бы составляли целый знак или рисунок, «нанизанный» на одну линию, из-за чего и само начертание одной и той же буквы не было чётко определённым, а в немалой степени зависело от окружения)… Здесь же такую целостную связку представляло не слово, а весь текст: насколько можно было различить при таком качестве изображения, отдельные знаки-слова (возможно, сами состоящие из отдельных знаков-букв, но скорее всё же иероглифические, для передачи смысла слов, а не составляющих их звуков) плавно перетекали один в другой, и казались нанесёнными одной непрерывной линией, проходящей спиралью по всей поверхности диска. Впрочем, когда диск немного сместился в кадре (при этом витки спирали как бы прерывались слабо контрастирующими с фоном диска жёлтыми буквами слова «вырезать»), Джантар увидел в некоторых местах соединительные линии, что, протянувшись через несколько витков текста, связывали сравнительно далеко расположенные знаки и группы знаков (некоторые знаки были разделены более широкими пробелами, получались ясно различимые отдельные группы). И ещё по крайней мере одна из линий – через несколько десятков знаков возвращалась к тому же витку спирали, делая петлю на фоне этого текста…
Затем на экране появился житель Западного континента (возможно, тот же, чьи руки держали диск в предыдущем кадре – голову мешало рассмотреть слово «вырезать»), который нанизывал один за другим такие диски разного размера на деревянный (или из какого-то минерала с прожилками, имитирующими трещины старой древесины) довольно толстый круглый серый стержень, причём последовательность явно не зависела от их размера: маленький диск оказался вставлен между двумя большими, а самый большой (кажется, именно тот, что в предыдущем кадре) – на самом верху, после чего всё сооружение было заключено в такого же серого цвета цилиндрический футляр с двумя витками текста по периметру верхнего обода, обрывавшегося вертикально вниз прямым отрезком длиной в два знака; и этот цилиндр – завинчен крышкой из того же серого материала, похожего на древесину. Джантару показалось: какие-то знаки были и на крышке – но слово «вырезать» скрыло их. Правда, теперь оно не скрывало огромную круглую голову жителя Западного континента, которую действительно сразу можно было принять за шлем скафандра; и тут уже по туманному блику света (который, всё же падая в комнату, где велась съёмка, через отверстие в потолке или стене под самым потолком, отразился от его глаза прямо в камеру) Джантар понял: глаз его состоял из множества ячеек-фасеток – как, впрочем, у абсолютного большинства членистых…
–… Вот такими оказались книги жителей Западного континента,– продолжал тем временем диктор.– Как они объяснили участникам экспедиции, каждый диск от центра к краю на одной стороне и от края к центру на противоположной – представляет собой как бы одну главу такой книги, а каждый блок дисков, от верхнего до нижнего – один её том. Что же касается общего веса такой книги, этот вопрос им выяснить не удалось – в руки им самим этих книг не давали. Да их как будто и вовсе не принято носить на большие расстояния – в этих случаях жители Западного континента полагаются больше на свою память. А вот каким образом первоначально происходило обучение языкам…
На экране один из участников экспедиции, почему-то в шлеме от водолазного костюма (уже было чётко видно, что это водолазный шлем, а не что-то другое), держал в руке большой лист бумаги, на котором, как показалось Джантару, множество мелких и трудноразличимых в переснятом с телеэкрана изображении рисунков чередовались с подписями под ними – а житель Западного континента (теперь Джантар видел не только его большие фасеточные глаза, но и маленькое отверстие: нос или рот, а возможно, то и другое сразу – на месте, примерно соответствующем лобному энергоцентру у... Вот именно: Джантар понял, что теперь и не знает, как мысленно назвать то человечество, к которому принадлежал сам! Ведь и те, другие, были людьми Фархелема...), чуть склонившись над листом, повторял написанное (если только резкий скрипучий звук, к тому же искажённый помехами при передаче, которой раздавался при этом, был его голосом), внимательно следя при этом своими фасеточными глазами за рукой участника экспедиции, указывавшей то или иное слово… Затем роли переменились: житель Западного континента (уже как будто другой), сидя на столь узком выступе стены, что трудно было понять, как он там умещался, быстро чертил свои знаки на том же листе с рисунками, а тот же участник экспедиции (причём он не сидел, a стоял, но из-за разницы в росте его шлем приходился почти вровень с головой партнёра по контакту) пытался повторять написанное на языке Западного континента, должно быть, через прибор внешней голосовой связи шлема скафандра. На этот раз слышимость была (или, по крайней мере, казалась) лучшей – но то ли из-за искажения голоса, прошедшего через этот прибор, то ли из-за самого характера фонетики изучаемого языка создавались впечатление: в нём начисто отсутствуют гласные звуки… В следующем кадре – трое участников экспедиции, опять-таки в водолазных шлемах, и четверо местных жителей (на вид внешне почти не различимых между собой) о чём-то переговаривались уже на обоих языках: лоруанском (бывшем, как вдруг вспомнил Джантар, официальным языком всей экспедиции) и местном – держа в руках кто диски, кто листы бумаги, причём и те, и другие энергично водили руками по текстам – как своим, так и другой стороны – должно быть, ища соответствия, но похоже, не всегда находя. Наверно, тут речь шла уже об истолковании сложных абстрактных понятий…
–… Вначале жители Западного континента соглашались говорить и даже просто иметь дело с участниками экспедиции почему-то только тогда, когда они были в шлемах, и их голос мог быть слышен только через прибор голосовой связи,– объяснил диктор (не уточнив, однако, что за шлемы и почему входили в состав снаряжения экспедиции).– Причина этого долго не была понятна – однако почти в течение полугода участникам экспедиции пришлось изучать язык жителей Западного континента таким образом. Особенно же трудно им приходилось при долгих взаимных поисках словесных эквивалентов сложных и отвлечённых понятий, не поддающихся выражению посредством простого рисунка…
«Но... как – почти полгода?– едва не вырвалось у Джантара, когда до него дошёл смысл этих слов.– Столько времени после взрыва дирижабля? Или... просто ошибка?»
–… Наконец Международная комиссия на своём очередном заседании 17 шасвара,– продолжал диктор, тем самым подтвердив, что ошибки не было (первый месяц года, радан, и отделяли от седьмого, шасвара, ровно полгода),– пришла к выводу, что такой путь изучений языков на данном этапе исчерпал себя, и приняла решение об использовании готовых текстов, имеющихся у обеих сторон, для их взаимного перевода. Это решение Международной комиссии,– продолжал диктор уже на фоне кадра, где, стоя у грубого каменного подобия стола, вели разговор о чём-то, кажется, Феринкоатле (хотя как Джантар узнал его в шлеме?) и один из жителей Западного континента,– было передано командиром посадочного отряда экспедиции Лимавиреу Феринкоатле уполномоченному на то представителю какого-то органа местной власти, чьё имя приблизительно передаётся звуками нашего языка как Витуриван Рар Манди – а ещё через день западная сторона, рассмотрев это предложение, приняла его. Однако, поскольку участники экспедиции не получили разрешения на ознакомление западной стороны на данном этапе переговоров с общественным устройством нашего человечества – для перевода на язык Западного континента было первоначально решено отобрать нейтральные в идеологическом и политическом отношении тексты из учебных и научно-популярных изданий, которые позволили бы ознакомить людей Западного континента с нашими представлениями об устройстве Мироздания, не раскрывая перед ними подробностей нашего общественного устройства. Западая же сторона предложила для перевода свои религиозные тексты, в которых излагались традиционные мифологические представления людей Западного континента о сотворении Вселенной, и древней истории их собственного человечества. Этот шаг западной стороны показал, насколько осмотрительно поступила Международная комиссия в отборе текстов для перевода на данной стадии взаимного ознакомления…
« И говорится откровенно...– подумал Джантар.– Будто действительно высшая политическая мудрость – а не обман, неискренность! В чём едва и не признались через этот фильм своему человечеству... И какая «нейтральность текстов»? Вдруг данные нашей науки явно не сошлись бы с их религией – что тогда? Но… полгода… Как возможно? Они, что, после взрыва дирижабля остались там?..»
–… Однако и тут не всё оказалось так просто,– продолжал диктор.– Например, люди Западного континента, до тех пор не имевшие понятия об истинных масштабах Вселенной, с трудом постигали смысл наших текстов по астрономии… (На экране участник экспедиции, по-прежнему в водолазном шлеме, листал страницы какой-то книги с неразличимыми иллюстрациями, а рядом коричневая членистая рука в напряжении застыла над диском, на котором, насколько позволяло увидеть слово «вырезать», витки текста заканчивались где-то посередине, далеко не доходя до центрального отверстия.) …Так в беседах с ними вскоре пришлось углубляться в вопросы строения звёзд и планет, а в дальнейшем – молекул и атомов… (На экране стали появляться другие, в общем подобные же моменты переговоров.) …А вот в религиозных вопросах, как ни удивительно, ни разу не возникло серьёзных расхождений – и хотя, казалось бы, следовало ожидать, что в той картине мира, которая была канонизирована религией Западного континента, даже самому нашему человечеству могло не найтись места, но этого не случилось. Впрочем, причина этого выяснилась позже. Пока же и самим участникам экспедиции не всё и не всегда удавалось понять в мифологии, культуре и быте человечества Западного континента…
–… Вот например, возьмём иероглиф, как будто обозначающий понятие «одежда»,– раздался в следующем кадре голос Феринкоатле. Здесь он был без шлема (что и позволило Джантару как будто с уверенностью узнать его) и держал большой лист бумаги, указывая на нём, должно быть, тот самый иероглиф. Следом он сразу произнёс местный, западный эквивалент этого слова (но Джантар не смог разобрать ни единого звука, да и сам иероглиф за словом «вырезать» не увидел).– Однако какие с ним получаются фразы... Например: «Верховное божество… (прозвучало ещё неразборчивое слово – наверно, имя божества на местном языке)… повелело, чтобы тело человека, как и тело всех животных, покрылось одеждой, и только растущие дети сбрасывали её семь раз через каждые два года, становясь на это время «рьрьвър»… (именно так, со странно «укороченными» гласными, услышал Джантар это слово в произношении Феринкоатле)… то есть: как бы запретными, постыдными, нечистыми, грешными – таковы четыре возможных перевода этого слова… Или вот ещё: одежду первого в истории людоеда это же верховое божество повелело разбить молотком, чтобы из неё выпал тот же «рьрьв» – не то позор, не то грех… И уж совсем странным представляется употребление в религиозных текстах словосочетания «искусственная одежда». Тут мы поняли только, что её будто бы носили при каком-то особо греховном царе так называемые «дети седьмого запрета», но её с них опять-таки сбивали молотками, и они «бежали в великом позоре». Вот и попробуй пойми такую мифологию – хотя тут нам, казалось бы, известны значения всех слов… И так же обстоит дело, например, с иероглифом «еда»: как понять хотя бы, что преступников в древности здесь будто бы казнили голодной смертью, оставляя перед ними еду в присутствии охраны?.. Но все наши попытки подробных расспросов на эти темы, как нам кажется, приводят местных жителей в замешательство. Причём мы вообще долго не могли понять, в чём тут дело, пока один из участников переговоров с нами, по имени Ириоран… (хотя скорее прозвучало как «Ьрьърън») …не спросил нас однажды: «разве вы не иные люди Иорары?»… (Джантар понял, что уже сам невольно перевёл звучание в привычную фонетику, на самом же деле Феринкоатле произнёс: «Ьъръръ» .) …Но пока мы по-прежнему не рискуем даже переспрашивать, что бы это могло означать, продолжая добросовестно играть роль этих самых «иных людей» – а местные жители продолжают восхищаться нашими знаниями...
«А многие ли их там видели?– вдруг подумал Джантар.– Многие ли вообще о них знали? Или их всё время держали взаперти? Хотя само их прибытие, как я понял, видели многие. А тут об этом ни слова...»
–… Иорара,– продолжал Феринкоатле уже в следующем кадре (где он просто смотрел в объектив камеры, ничего не держа в руках),– это, скорее всего, местное название то ли самого Западного континента, то ли вообще Вселенной – а возможно, в местной культуре вовсе отсутствует чёткое разграничение этих понятий… Например, здесь помнят, что когда-то в древности в этих местах бывали «иные люди»; причём иногда уточняется, что это были «люди другой реки» или «люди с дальнего предела Иорары, отделённого многими днями пути через мёртвые места» – хотя теперь как будто никто толком не знает, как эти «иные люди» должны выглядеть. И вообще, как бы ни было, многие вопросы нам явно избегают разъяснять… А ещё местные жители очень удивляются, что наши шлемы снимаются целиком – по их представлениям, они должны бы сползать клочьями, неминуемо разрушаясь при этом. Нам даже пришлось специально объяснять им, что это не та мифическая «искусственная одежда» – чтобы их у нас не отобрали, и не стали ждать, пока сами собой каким-то образом появятся новые. И нам, кажется, поверили лишь потому, что размер шлема заметно превышает размер головы, и в нём нельзя принимать пищу; но каким образом «естественная одежда» может долго сохраняться, да ещё быть заметно больше самого тела – здесь никак не могут понять. Возможно даже, они согласились считать наши шлемы «естественной одеждой» лишь потому, что сочли нас полномочными дипломатическими представителями какого-то другого мира, который они с наших слов знают как Върйъръм – лишь так можно произнести на их языке слово «Фархелем». Однако не исключено, что и при этом нас считают чем-то вроде уже упомянутых «детей седьмого запрета» – однажды нас даже спросили, почему наш царь не мог прислать старших… В общем, до выяснения подробностей здешнего общественного устройства, идеологии, и установления прямых и открытых двусторонних отношений, пока ещё далеко,– закончил Феринкоатле.
«Но почему «одежда»? Просто покровы тела, спадающие при линьке, как у всех членистых!– сообразил Джантар.– И... этого они не поняли за полгода?»
«А людоед, из одежды которого при попытке её снять выпал какой-то грех?– услышал он мысль Талира.– Не всё так просто...»
–… Нам приходится скрывать даже то, что мы получаем указания от Международной Комиссии через штаб экспедиции,– заговорил, появляясь в кадре, уже кто-то другой (кажется, Раманау, хотя в этом Джантар не был уверен).– Один раз нам уже едва удалось обойти вопрос: каким образом нам стали известны новые указания нашего руководства, о которых мы раньше никогда не упоминали – если всё это время находимся здесь? Так что мы опасаемся, как бы нас не заподозрили во лжи и нечестности… Может быть, Международной комиссии всё же следует разрешить нам открыть западной стороне основные принципы радио- и телесвязи – конечно, насколько они сами окажутся в состоянии их понять?..
–… Международная комиссия,– продолжал диктор (почему-то на фоне уже знакомой панорамы полей и кубических построек),– дала такое разрешение, так как иначе не только становилось невозможно выяснить подробности общественного устройства жителей Западного континента, до тех пор тщательно скрывавшиеся от участников экспедиции, но и могла возникнуть прямая угроза для них самих в связи с их мнимой неоткровенностью. Также им были даны инструкции о том, в каких пределах им разрешено знакомить западную сторону с общественным устройством нашего человечества, учитывая общий примитивный уровень развития местной цивилизации. И вот что узнали участники экспедиции…
«Примитивный уровень?– эти слова почему-то возмутили Джантара.– Но так ли давно вы сами не знали радиосвязи?»
–… Местные жители, как оказалось, действительно считают нас «детьми седьмого запрета», но при этом, как мы поняли – из особо знатных семей, и именно потому с нами всё же считаются и принимают нас всерьёз,– заговорил с экрана (судя по отчётливому аухарскому акценту) Дейрени.– А вот принципы радиосвязи они, как нам кажется, так и не поняли – но решили, что это мы, так как мы ещё дети, оказались не в состоянии это им объяснить. И вообще, нам часто кажется, что нас понимают очень приблизительно, и соглашаются с нами скорее просто из вежливости. Что же касается самой их цивилизации, то она представляется нам крайне примитивной. Отвлечённые, абстрактные области знания не развиты или развиты слабо, религиозные представления элементарны: есть верховное божество, создавшее мир, сами люди Иорары, «иные люди» – и всё. Все дисковые книги, которые нам до сих пор пришлось видеть, содержат описания каких-либо чисто практических действий. Общественное устройство, насколько мы его узнали, также характерно для примитивных обществ: наследный вождь или монарх, родовая аристократия, жрецы, совет при монархе из пяти министров, функции которых даже чётко не разграничены между собой. Таково устройство общества того племени или государства, на территории которого мы сейчас находимся, однако приблизительно таково же оно и на других населённых территориях, расположенных здесь вдоль реки. Данное же племя, государство или территория, как мы поняли, называется Нимбара, названий других мы не знаем…– продолжал Дейрени (при этом вдруг резко сдвинувшись на экране, что выдало видеотехнический стык).– …Уровень техники здесь соответствует нашей глубокой древности, примерно эпохе рабовладения… (Джантар вспомнил: ни одного профессионального историка в посадочном отряде экспедиции не было, Даже как вторая специальность кого-то из них – история нигде не упоминалась.) …Но самого рабства здесь не знают, есть только система сбора дани с низшего сословия, занятого земледельческим трудом. Нам даже показалось, что их шокирует сама постановка вопроса о рабовладении, сама такая идея. И военнопленных, и тех из своих, кто неудачно вёл хозяйство и обеднел, просто убивают, так что не существует ни рабства, ни нищеты. А ещё здесь есть сословие или учебное заведение – вот это мы не вполне поняли – называемое «анина», в которое можно уйти, отказавшись от земледельческого труда, но отвергнутых претендентов на вступление туда тоже ждёт смерть. Вообще войны здесь – не редкость, все мужчины-земледельцы – также и солдаты, данники своих офицеров. Причём надо ещё сказать, что само понятие «населённый пункт» здесь незнакомо, так как заселена сплошь вся территория вдоль реки почти на всём её протяжении: от истоков где-то в предгорьях до внутренней дельты, теряющейся в пустыне… (Джантар обратил внимание: и эти фразы перемежались стыками, о чём свидетельствовала и не вполне удачная последовательность изложения – будто в оригинале между этими словами были ещё другие, которым не пришлось дойти до зрителя) …Влажный воздух просто необходим им для дыхания… (новая особенно неудачная стыковка фраз подтвердила это) …а даже сухие горные местности, не говоря о самой пустыне, для них – «мёртвые места». Нам же – по их понятиям, «иным людям Иорары» – влажный воздух для дыхания не так уж и обязателен. И вот этот вопрос вплотную подводит нас к вопросам анатомии и физиологии их организма, а их, соответственно, нашего...– судя по интонации, Дейрени не собирался так заканчивать, но в записи его рассказ вдруг оборвался, завершившись так же странно, как странно и был смонтирован. А следом вновь появился кадр с заседанием Международной комиссии (Джантар вдруг понял: тот же, что вначале – но здесь и он был с пометкой «вырезать». Наверно, на особо секретном заседании даже не велась съёмка – и оно было представлено кадром предыдущего)…
–… На заседании Международной комиссии, состоявшемся 25 сахвея,– продолжал на фоне этого кадра уж диктор,– было принято решение о взаимном ознакомлении с анатомическим строением организма представителей обоих человечеств, для чего участникам экспедиции было разрешено вступить в прямой контакт с организацией «анина», владеющей фактически всеми, в том числе и медицинскими, знаниями человечества Западного Континента…
–… И мы сразу едва не попали в очень глупое положение,– стал рассказывать уже тот, кого Джантар определил как Раманау. (Рядом стоял другой участник экспедиции – судя, по росту, Уатафа.) – Дело в том, что «анина» – это, по сути, закрытое учебное заведение, своего рода монастырь-университет, представляющий собой к тому же для представителей здешнего низшего сословия единственную возможность войти в высшее. Однако снова становишься студентами мы, естественно, не собирались – тем более, что даются там в основном чисто практические знания, накопленные методом проб и ошибок. Но и вообще вести разговор на сколько-нибудь серьёзные темы с посвящёнными высших степеней разрешается только тем, кто сам прошёл там довольно строгий отбор и был посвящён в ученики…
–… «Анина» – это корпорация жрецов, но «безродных», простого происхождения, в отличие от жрецов наследственных,– продолжил в том же эпизоде, но опять-таки после видеотехнического стыка, Уатафа (шемрунтский акцент свидетельствовал: это действительно он).– Нас же как «детей седьмого запрета» не допустили бы и к низшим тайнам, на уровне младших возрастных групп наших школ – а уж анатомирование трупов и вовсе разрешено здесь лишь высоким посвящённым. Но этим занимаются и не наивысшие – те, как и наследственные жрецы, считают это занятие ниже своего достоинства. Ну, а нам не разрешили даже присутствовать при анатомировании трупа – так что нам приходится ещё только уточнять некоторые понятия анатомии и физиологии исключительно по рисункам и схемам…
Джантар вдруг ощутил: там, на экране, будто стало сгущаться напряжение. И пусть голоса диктора и участников экспедиции звучали ровно и спокойно – от кадра к кадру, от эпизода к эпизоду что-то неуловимо менялось, накапливалось тревожное, грозящее трагической развязкой.
–… И как нам наконец удалось выяснить после долгих уточнений,– продолжал уже Лурима (Джантар был уверен, что это он),– то, что мы раньше принимали за одежду местных жителей – вовсе не одежда в нашем понимании, а твёрдый наружный скелет, свойственный всем представителям биологического типа членистых. Однако у местных жителей – людей Иорары, как они сами себя называют – в отличие от других известных нам организмов этого типа, имеется также и внутренний скелет, что до сих пор сбивало нас с толку при попытках понять, какое слово в их языке cooтветствует нашему понятию «скелет», а какое – нашему понятию «одежда»…
«Но на тех ни в одном кадре не было никакой одежды...– вновь услышал Джантар мысль Талира.– Лишь сами покровы тела… И с этим разбирались семь месяцев?»
–… Так нас подвели стереотипы, связанные со строением организма всех прежде известных нам видов членистых,– признался Лурима с экрана.– Мы просто не могли себе представить, что люди Иорары составляют настолько особую их эволюционную ветвь с такими отличиями в строении… (Изображение Луримы на экране сместилось, выдав очередной стык, и он как бы начал снова.) …Семь «запретов» – семь линек. Тело, сбросившее тесные для него старые покровы и быстро растущее, пока не окрепли новые, считается как бы «запретным» потому,– Лурима на миг запнулся, будто собираясь сказать неприятное,– что у людей Иорары, как и у нас, тоже есть определённые части тела, которые можно видеть не всем и не всегда, однако обычно они скрыты под покровами тела. И вот теперь, когда мы это знаем, нам стало понятно и многое другое из того, что мы не могли понять раньше… Итак, «искусственная одежда» – на самом деле искусственный панцирь, мода на ношение которого когда-то существовала среди подростков, желавших поскорее включиться во взрослую жизнь, и не сидеть весь седьмой, особенно долгий и тягостный, период линьки целых три месяца взаперти, пока не сформируются новые покровы тела, и их верхний сегмент не скроет,– Лурима снова запнулся,– те самые органы, которые по моральным соображениям должны быть скрыты от посторонних взглядов. И хотя, конечно же, кольца старых покровов трескаются и отпадают не все сразу, не одновременно – иначе тело при всё-таки слабом внутреннем скелете не выдержало бы собственного веса, и это автоматически привело бы к смерти – а конкретно это, особо значимое в моральном отношении, самое верхнее кольцо восстанавливается уже за неделю – весь период «запрета» с полным затворничеством неизменно длится от двух до трёх месяцев, и так – семь раз в жизни. Нам, наверно, даже трудно представить себе, насколько обременительно для них такое затворничество... (Изображение Луримы «прыгнуло» на экране в результате очередного стыка.) …Но теперь,– как бы продолжил он начатою фразу, хотя что-то наверняка было сказано и в не вошедшем сюда промежутке,– когда мы поняли, что означает насильственное вскрытие уже не искусственных, а естественных покровов тела у взрослых людей Иорары, нас не может не поражать жестокость такой казни. Ведь мало того, что тот, кто подвергается такой процедуре, лишается части наружного скелета и оказывается обречён на смерть от сдавления кровеносных сосудов и нервов весом ничем не поддерживаемой головы – так eщё и «постыдные» органы тела выпадают при этом наружу, делая такую смерть позорной, не говоря о том, насколько она мучительна… (Последовал ещё стык.) …Потому-то нас здесь и избегали видеть без шлемов, полагая, что мы сочетаем высокие знания своей страны или мира, Върйъръма – с детством, которому ещё недоступны моральные нормы; и потому же держали взаперти, никуда не выпуская наружу, и лишь однажды, в самом начале, допустив на борт дирижабля за бумагой и письменными принадлежностями...
С этими словами Луримы – для Джантара вмиг, сразу разрешилась многие загадки. Он понял, почему не было сказано ни слова о какой-то реакции широких масс человечества Иорары на появление там, среди них, экспедиции... Их …вовсе не считали чьими-то посланцами с особой миссией, партнёрами на серьёзных переговорах! Для местных жителей они были… детьми неких «иных людей», непонятно как попавшими к ним – и хотя, возможно, принадлежащими где-то там, у себя, к высшим слоям общества (о чём свидетельствовали их непостижимые для людей Иорары техника и научные знания), но при этом не знакомыми с элементарной (в местном понимании) нравственностью!.. И сами они мало кого там видели: к ним постоянно приходили одни и те же, очень немногие местные жители, которых они по недоразумению принимали за членов официальной делегации на каких-то переговорах – будучи для них самих не более чем живым курьёзом, дикарями, которых следовало обучить элементарному! Хотя могли сказаться и местные религиозные представления, не нашедшие отражения в фильме – а то отсутствие особой реакции местных жителей даже на сам дирижабль всё-таки было странно... Но факт оставался фактом: статус участников экспедиции в глазах местных жителей был далеко не столь официален, как казалось им самим! И Джантара бросило в озноб от мысли: чем оборачивалось и какой смысл обретало – то, что начиналось как легенда, эпопея о контакте двух разумных сообществ одной планеты...
–… Теперь же, когда нас как будто не считают детьми,– продолжал Лурима,– нам стали больше доверять, и мы смогли продолжить знакомство как с мифологией, так и с анатомией людей Иорары. Правда, с анатомией – по-прежнему чисто теоретически...
–… И вскоре,– продолжил уже диктор (почему-то снова за кадром с панорамой местного ландшафта, на фоне которого медленно перемещался от края к краю кадра натянутый якорный трос… и внутреннее содрогание встряхнуло Джантара даже прежде, чем он вспомнил: дирижабля к тому времени давно не было!),– действительно не считая более участников экспедиции «детьми седьмого запрета», люди Иорары сочли возможным объяснить им те места своей мифологии, в которых преступников казнили голодной смертью, оставляя перед ними еду в пределах их досягаемости, но при этом – на виду у охраны, и те умирали от голода, даже не сделав попытки её взять…
«Но какие органы у них так постыдны?– Джантару показалось: он начал о чём-то смутно догадываться, но и на эту мысль будто налетела другая:– И как всё же… трос?»
–… Вернее, это выяснилось само собой, при весьма неожиданных обстоятельствах,– продолжал диктор.– И вот как это произошло…
Весь экран занял лист бумаги с рисунком, выполненным в довольно странной манере (что Джантар смог различить лишь благодаря крупному плану кадра). Мелкими косыми штрихами, всюду совершенно одинакового наклона – был изображён интерьер какого-то помещения со стенами, сложенными уже не из грубо подогнанных один к другому неровных камней, а из аккуратных одинаковых блоков правильной шестиугольной формы. Джантар удивился, как вовсе оказалось возможно передать это такой штриховкой. К тому же в полу этого помещения располагались двумя рядами несколько круглых отверстий, оправленных по периметру невысокими валиками – и той же штриховкой была удивительным образом передана исчерченность этих валиков орнаментом в виде двух перекрещивающихся зигзагообразных полос.
–… Вот в это помещение,– Джантар не сразу узнал голос Феринкоатле,– один из министров царя Нимбары по имени Витуриван неожиданно решил пригласить нас затем, чтобы, насколько мы поняли, разделить с нами некое торжество. Причём он, видимо, полагал, что его назначение в любом случае должно быть нам известно. Когда же мы дали ему понять, что это не так, нас попросили представить изображения интерьеров наших зданий самого разного назначения: как жилых, так и административных, предназначенных для проведения всевозможных собраний, официальных и неофициальных торжеств. Странно, однако, что интерес к этому проявился у иорарианской стороны только сейчас. И вот мы сделали несколько рисунков, изображающих такие помещения – но первый же из них, вот этот… (на экране появилось выполненное уже привычными контурами изображение почему-то древнего, даже с факелами открытого огня на стенах, пиршественного зала) …как только мы объяснили, что это такое, сразу вызвал у всех присутствовавших при этом иорариан настоящий шок, и только один из них, жрец по имени Улигаран – единственный, кто не потерял самообладания – сразу спросил нас о том, где же тогда в нашем организме располагаются органы воспроизведения себе подобных… Ну, а о дальнейшем пусть расскажет Сафареме Лурима – он всё-таки врач нашей экспедиции...– с явным оттенком неловкости закончил Феринкоатле.
–… Да, вот то помещение с отверстием в полу,– начал объяснять голос Луримы вновь на фоне кадра с первым рисунком (чья-то рука убрала второй),– действительно предназначено для проведения неофициальных торжеств или, лучше сказать, коллективного отдыха – однако у иорариан это связано с совершенно иной физиологической функцией организма, для нас в подобном контексте совершенно неприемлемой,– слышно было, как Лурима тяжело вздохнул.– Хотя, так как теперь уже эту запись вряд ли будут смотреть дети, давайте говорить прямо... Дело не только в том, что в этом помещении искусственно поддерживается повышенная температура, как у нас в бане. У людей Иорары это – не только баня, здесь одновременно происходит освобождение организма от отходов жизнедеятельности, и соответственно, отверстия в полу, которые вы сейчас видите, ведут в расположенную под полом выгребную яму. Так что фактически это еще и туалет...– Лурима запнулся от неловкости (а Джантара бросило в совсем уж дурнотный озноб – хотя тут же он понял, что подсознательно ожидал подобного).– Что же касается органов размножения, то они у иорариан действительно расположены в области первого туловищного сегмента, совсем рядом с ротовым отверстием, причём при откидывании головы назад для приёма пищи они становятся видимыми – и этим определяется то, какая физиологическая функция организма считается у иорариан постыдной, и соответственно, требует уединения, а какая может отправляться открыто. А нам остаётся только удивляться, как они до сих пор не обратили внимания, что у нас с этим дело обстоит совсем не так. Впрочем, мы же всё это время находились под наружной охраной с предоставлением нам относительной свободы внутренней жизни – так что иорариане наверняка просто ни разу не видели, как мы едим те продукты, которыми они нас снабжают, и у нас даже не было случая узнать, что нам, по их понятиям, следует скрывать это и от них самих, и друг от друга… А это их отверстие между глазами,– продолжал Лурима на фоне всё того же кадра с застывшим на нём рисунком (но по трудноуловимым признакам Джантар понял: и здесь был стык),– имеет чисто дыхательное и речевое назначение, однако лёгкие всё же соединяются с ротоглоточной полостью каким-то рудиментарным каналом, что до сих пор и сбивало нас с толку при знакомстве с анатомией их организма по рисункам и схемам…
«Но как они столько времени могли думать, что их принимают за официальную делегацию?– мелькнуло у Джантара новое сомнение.– И те, кто приходили к ним – действительно министр, действительно жрец? Или те так и называли себя? Держа их взаперти, как какой-то курьёз природы? Хотя верно: примитивное oбщeство, с царями отдельных деревень. А они сами не историки, где им разобраться...»
–… На этом всякие переговоры с обеих сторон были немедленно прерваны,– заговорил диктор на фоне всё того же кадра.– Царь и министры Нимбары собрались на свой чрезвычайный совет. Международная комиссия по изучению Западного континента… (вновь появился тот же кадр одного из прежних заседаний) …рассмотрев на своём, заседании 33 сахвея ситуацию, создавшуюся в связи с тем, что стало известно о коренных различиях в анатомии и физиологии организма и проистекающих отсюда моральных нормах у представителей обоих человечеств планеты Фархелем, приняла решение о невозможности дальнейшего продолжения каких бы то ни было отношении с человечеством Иорары…
– Да они, что, раньше не знали, как устроены членистые вообще?– хлестнул по напряжённой ауре Джантара раздавшийся уже здесь, в комнате, голос Ратоны.
–… О таком же решении царя Нимбары на следующий день сообщил участникам экспедиции министр Витуриван,– бесстрастно продолжал диктор уже на фоне кадра, изображающего очередную (видимо, последнюю) встречу Витуривана с Феринкоатле.– При этом он также сообщил, что все несогласные с таким решением из числа местной аристократии и жречества, принимавших участие в переговорах, были сняты со своих постов и отправлены в монастырь «анина»…
«Так... правда?– подумал потрясённый уже этим Джантар.– Действительно: царь, министр, переговоры?»
После этого вдруг появился кадр... одного из уже знакомых помещений дирижабля – и Джантар даже не сразу обратил внимание, что наконец исчезло так долго остававшееся в центре экрана слово «вырезать»... Ведь это был уже второй намёк: дирижабль… не взорван в конце радана?!
–… В ночь с 34 сахвея на 1 хулумбара,– заговорил диктор уже с иным оттенком в голосе (будто этот фрагмент озвучивали в другое время, отдельно от остальных),– экспедиция должна была отправиться в обратный путь. Однако мы не знаем – и уже, вероятно, никогда не узнаем – что на самом деле произошло в ту ночь. В главном штабе экспедиции неожиданно, вне установленного времени сеансов связи, был принят перебиваемый помехами фрагмент какой-то передачи, в которой биолог Инал Юкар и оператор связи Мхейн Фатл… (на экране появились и их лица, но как бы в полумраке и действительно сквозь сильные помехи) …по-видимому, зачем-то пытались обратиться к руководству штаба экспедиции, однако цель и смысл их обращения по тому фрагменту, который удалось принять, остались непонятными. И это, как оказалось, была вообще последняя связь с экспедицией, которая с тех пор больше не дала о себе знать… (На фоне остановленного кадра последней передачи, судя по малозаметному звуковому перепаду, последовал ещё стык.) …Так нашла своё очередное – и теперь уже, видимо, безоговорочное – подтверждение полная бесперспективность каких-либо практических шагов по освоению человечеством Фархелема внутреннего плато Западного континента – однако это подтверждение оказалось оплачено человеческими жизнями, вся вина за напрасные жертвы которых ложится прежде всего на тех государственных деятелей, которые пошли на поводу у отдельных учёных, одержимых нездоровым любопытством вместо того, чтобы заняться решением действительно важных и насущных для человечества Фархелема вопросов...
«Как?– пронеслось в ошеломлённом этим, новым поворотом сознании Джантара.– Уже «человечества Фapxeлeмa» в единственном числе?»
А на экране снова беззвучно пошли кадры явно траурной церемонии (Джантар узнал виденный им однажды в давней телепередаче момент закладки символической могилы всей экспедиции)… И вдруг всё оборвалось – и после того, как на экране за доли мгновения промелькнули подряд несколько неразборчивых эмблем или символов, он озарился ровной серой пустотой.
– Мальчики, подождите,– неожиданно глухо прозвучал в наступившей тишине голос Фиар.– Не выключайте. Мы же не знаем, вдруг это не всё...
– Нет, но... как...– срывающимся шёпотом произнёс Ратона.– Отказаться от попыток открыть для себя целую новую культуру, пусть и примитивную... Культуру разумных существ иного биологического типа… И из-за чего? Что, по местным обычаям – баня оказалась совмещена с туалетом? И только-то?
– Да, неужели это она и есть...– с невыразимой горечью откликнулась Фиар.– Великая тайна Фархелема... Из-за чего даже не пытались спасти тех, кто, возможно, выжил после взрыва...
– Но тут ни из чего и не следует, что был взрыв…– Итагаро, отведя взгляд от равномерно сереющего экрана, повернулся к остальным.– Видели: дирижабль потом был на якоре, они собирались на нём обратно... Значит, не взорвался ещё тогда, 29-го радана? И вообще всё было не так, как мы до сих пор знали? Но главное – их просто забыли там: и мёртвых, и, возможно, живых. Всех... Чтобы никто не узнал, что на планете есть второе человечество из типа членистых…
– И как, думаешь, было на самом деле?– голос Фиар задрожал от волнения.
– Не знаю... Пока не могу представить. И только понял: власти нашего человечества бросили своих посланцев на произвол тех, местных властей... Правда, не знаю, насколько те могли опасаться за свою мораль от знакомства с нашей анатомией и физиологией… И не хотел бы думать – что из-за этого могли убить их всех, или взорвать сам дирижабль...
– Но что могло помешать сохранить чисто деловые отношения?– переспросил Ратона таким же дрожащим голосом.– Разве людей Иорары перестали интересовать наши знания? И они из-за... такого – могли отказаться от этого?
– Да, что получается...– всё так же ошеломлённо согласился Итагаро.– Сначала фантастика о контактах с мыслящими червями, амебами, даже плесенью, а дошло до дела – и вот как... И будто с самого начала не могли понять: если человек Иорары происходит из типа членистых и– то и будет устроен таким образом? И… при всех разговорах о братьях по разуму, которых столько было ещё недавно – кого-то устраивают лишь физиологические двойники?
– И из чего хоть проистекают эти моральные нормы...– Ратона запнулся, будто не знал, что сказать дальше.
– Действительно...– как-то отрешённо согласилась Фиар.– С одной стороны, известно, что организм позвоночных и членистых устроен совсем по-разному. А с другой – если приложить это к области человеческой морали, обычаев...
– …идеологии, законов...– невольно продолжил Джантар.– Всё это, как разобраться, основано именно на физиологии разумных, их биологической природе. То есть – тех самых инстинктивных корнях психики, о которых говорили по дороге оттуда... А я ещё думал: к чему это стало приходить на ум...
– А я вовсе думал, что главная проблема будет в другом,– ответил Талир.– Что и как будут воспринимать и представлять существа, чьи органы чувств устроены иначе... Помнишь, ещё в Кильтуме, при первой встрече, мы говорили: что они видели бы в инфракрасном свете; или – в дальнем ультрафиолетовом; или если бы видели поляризацию света так же непосредственно, как мы – цвет и яркость... Или вовсе в ультразвуке, если звуковая локация заменяет им зрение… Я как раз тогда особенно увлёкся всем этим…
– И как нам казалось: с такими существами мы всё равно дошли бы до взаимопонимания...– Джантар тоже вспомнил тот разговор.
– Но такого и представить не могли,– продолжал Талир.– Давно известный фархелемской науке тип членистых... Но всё же – за полгода не разобраться, где одежда, а где скелет… При том, что там были двое биологов... Как же это?
– Просто не знали, как адаптировать этот факт к нашей культуре,– предположила Фиар.– То есть: сперва – как смириться с этим самим, а потом – рассказать остальному человечеству. Имею в виду – нашему... Запись же и предназначалась как рассказ нашему человечеству о том, другом! И для себя вряд ли могли не понимать – но попробуй найти слова, чтобы сказать такое всем... Хотя, как подумать – что такого...
– А сами – более полугода взаперти,– добавил Талир.– И ещё эта путаница слов «скелет – одежда». Конечно, пока не познакомились с анатомическими схемами – не могли понять, о чём речь...
– А начинали – как героическую эпопею о великом открытии, контакте с иной цивилизацией,– ответил Джантар.– И во что её, эпопею, пришлось превращать по ходу дела...
– Нет, подождите…– Итагаро что-то сообразил.– Этот кадр с якорным тросом – уже потом, в конце сахвея... Получается, дирижабль и висел там более полугода? Под открытым небом, без технического обслуживания – и всё равно готов к полёту, несмотря даже на просачивание газа сквозь оболочку? Да – а вертолёт где оставался всё это время?
И снова настала тишина – все сразу замерли, лишь искоса, растерянно переглядываясь...
– Но откуда им было это знать, если их уже не выпускали?– Хотя…– спохватилась и Фиар.– Им и надо было подняться к дирижаблю на вертолёте, ведь сам дирижабль к поверхности не опускался! И что: вертолёт стоял там семь месяцев в исправном, работоспособном состоянии – и иорариане не пытались его разобрать? И... как получена оттуда сама эта запись? Нет, я понимаю: вообще над океаном курсировала цепь высотных аэростатoв-ретрансляторов, запускаемых с кораблей – но неужели передача шла на них прямо с ручной телекамеры? Или всё-таки сперва – через пост связи на дирижабле? Но тогда его кто-то должен обслуживать: это не автоматический аэростат-ретранслятор, он не рассчитан на работу в таком режиме! И значит… всё время кто-то был там – обеспечивая связь?
– Вот именно: а где были остальные?– поддержал сомнения Талир.– Так и висели там на привязи? Или полетели дальше обследовать внутреннее плато – а их оставили в плену, лишь держа связь через телекамеру? Изучать иорариан фактически на подневольном положении… И даже потом не попытались их освободить?
– Не хотели начинать контакт с насилия, применения оружия...– предположил Итагаро.– И тут их вполне можно понять. Хотя действительно: где были семь с лишним месяцев? Об этом почему-то ни слова…
– Допустим, всё же полетели изучать Западный континент дальше,– предположила и Фиар.– Уже зная: там не сплошная пустыня, можно продержаться на местных ресурсах…
– Но как сойти за ними на поверхность без вертолёта?– не согласился Лартаяу.– Хотя… они как-то однажды поднимались за бумагой и письменными принадлежностями... Прямо по тросу, что ли? Или в любом случае был какой-то посадочный трап? Но всё равно непонятно, где оставался вертолёт...
– И это ещё не всё,– продолжил Итагаро.– Запас газа для наддува дирижабля пополнить было негде. Но и в Кутанхар, или куда-то ещё – они за этим не возвращались. Странно... И совмещение профессий всё не идёт из головы. Военные, для которых научная специальность – вторая, дополнительная... Что же там искали, с какой целью отправили их?
– Будто военное мероприятие замаскировали под научное, или наоборот… Чтобы… не очень к чему-то обязывало, что ли? И можно было сказать: экспедиция больше военно-разведывательная, не ждите серьёзных научных результатов? Но – чтобы в случае чего было кому разобраться и в научных проблемах? Не хотели рисковать «настоящими» офицерами, «настоящими» учёными – послали «не очень по-военному» мыслящих офицеров, и при этом любителей в науке!– вдруг поняла Фиар.– И даже Инал Юкар для них – «не совсем настоящий» специалист в свои 19 ! Кажется, вот и принцип отбора в экспедицию – по крайней мере, в посадочный отряд! Тех, кем не жаль рискнуть...
– Но почему?– переспросил Лартаяу.– С какой стати уже заранее могли так отбирать? Пусть кто-то видел и сфотографировал со стратосферного самолёта леса, реки, оазисы в пустыне – из чего сразу следует страшная тайна? Зачем дискредитировать уже начавшую расходиться информацию о реках, лесах и оазисах, утверждая: там самая сухая на планете пустыня, и ничего больше? Что такого могли заподозрить по стратосферным съёмкам – чтобы сразу начать обманывать всё человечество?
– А что-то заподозрили уже тогда,– согласился Итагаро.– Поля вдоль реки заставили их задуматься. И наверно, решено было: сразу не оповещать всё наше человечество, пока не выяснится, что это. Но слухи уже пошли – и их надо было приглушить до выяснения. Вот и выяснили...
– Но что на самом деле случилось в ту ночь?– задумался Талир.– О чём хотели сказать в последней передаче Инал Юкар и Мхейн Фатл?
– Тут уже, зная этих военных, можно предположить всякое,– ответил Итагаро.– Кто-то мог отдать приказ унести тайну в общую могилу экспедиции…
– И что мы сейчас обсуждаем из того, что узнали,– вдруг сказала Фиар.– Не сам факт, что на нашей планете оказалась ещё одна цивилизация – а подлость отдельных представителей нашего человечества в связи с этим фактом…
– Трудно разобраться в своих чувствах,– признался Итагаро.– Ощущение, будто нас обманули, предали. Вот вам и встреча братьев по разуму... Контакт миров, цивилизаций... Так ли мы его представляли?
– Трудно и поверить, что всё это наяву...– как-то отсутствующе согласился Ратона.– Не бред, не кошмарный сон...
– А казалось, должна быть радость, подъём: всё же мы не одни…– продолжал Итагаро.– И сами разумные членистые – какое событие в науке!.. И вот – готовность нашего человечества идти на контакт. Правда – как и у тех. Из-за диких, тупых моральных понятий – полная взаимная изоляция. Нет, не укладывается...
Итагаро умолк, будто задумавшись о чём-то… И снова, как тогда, в подземелье, Джантар почувствовал: мгновения падают каплями времени из будущего в прошлое. Но уже не в напряжённую, как тогда – в глухую, почти могильную тишину… Тогда ещё была надежда, ожидание, воодушевление – теперь же всё было ясно. И пусть оказалось так дико и нелепо, что разум отказывался верить – чего ещё было ждать, что искать? Тайна, которую так стремились узнать, не надеясь на успех с первой же попытки – открылась вся как есть. И пусть оставались ещё сомнения, неясности – они не могли изменить сути происшедшего...
– В чём дело, Итагаро?– вдруг спросила Фиар.– О чём ты думаешь?
– Да опять кое-что не сходится,– совсем упавшим голосом стал объяснять Итагаро.– По официальной версии дирижабль всё равно взорвался 29 радана… Я даже вспоминаю, как это сообщали тогда, сразу. Правда – вскользь, мимоходом, как о малозначительной трагедии. Но 29-е число ни с каким другим не спутаю: и родился же 29-го, только рунтала, а не радана...
– Точно!– воскликнул Лартаяу.– А так… я должен бы помнить сообщение о взрыве – назавтра после моего девятого дня рождения! Он же у меня – как раз 34-го сахвея! А я ничего подобного не помню!
– Вот именно... А на чём-то же собирались лететь обратно! И мы видели в кадрах, относящихся уже к сахвею – и якорный трос, и сам дирижабль! Но как, ведь официально дирижабля тогда уже не было? Или, если был – где провёл семь месяцев, за которые даже не было сделано даже попытки освободить захваченных в плен? Будто и остались там в отрыве от всего нашего человечества, в глубокой древности или на другой планете?
– И что взорвалось 29 радана?– добавил Лартаяу.– О взрыве чего сообщали, если дирижабль был в целости и сохранности? И где заправлялся газом для обратного полёта?
И снова настала тишина – буквально зловещая. Уже всё оказывалось не так очевидно...
– Правда, мальчики...– начала наконец Фиар.– Как же так... Но тут и получается: дирижабль провёл где-то семь месяцев. Хотя мы знаем, что он взорвался раньше...
– А вертолёт?– напомнил Лартаяу.– Где он был в момент взрыва дирижабля? При том, что, по существующей версии – как раз попытка посадить на борт дирижабля перегруженный вертолёт привела к аварии! И кстати: кто его вёл, если все семеро были в плену? А если даже, допустим, кто-то спускался с дирижабля по трапу, или прямо по тросу – чтобы забрать вертолёт на его борт... Подождите – так могло быть! Кто-то спустился, освободил пленных – и на вертолёте было восемь или девять человек вместо семи!
– Но тянуть с этим так долго... И вообще: что должны были думать иорариане?– добавил Джантар, будто бросаясь в омут внезапной, даже не до конца оформившейся догадки.– К ним является по воздуху что-то совершенно непонятное, летает над их страной, висит на якоре, потом взрываемся – но где их реакция на всё это? Видно только, что они содержат наших людей, прибывших к ним с такой техникой, взаперти, как каких-то дикарей – а те уверены, что их считают официальной делегацией, и ведут там серьёзные переговоры! А тут никто нигде – ни в штабе, ни в правительстве – будто не замечает явной нелепости ситуации! И когда всё же был взрыв? И на чём они собирались лететь обратно?
– Да, мальчики...– вдруг начала Фиар, даже встав со стула, лицом к ним всем и спиной к экрану.– Знаете, что мы записали? Никакая это не документальная хроника экспедиции...
– А что же?– вырвалось у Джантара в новом приступе дурноты и озноба. Он, кажется, понял, что имела в виду Фиар. Но столько и таких потрясений подряд – уже слишком...
– Хотя всё выглядит очень правдоподобно,– торжественно и скорбно продолжала Фиар.– Настоящие архивные кадры, интервью с реальными людьми... Но дальше – нелепость на нелепости! Дирижабль улетает куда-то, оставляя часть экипажа на произвол довольно примитивной местной цивилизации, неизвестно где проводит семь месяцев без дозаправки, а потом, как ни в чём не бывало, возвращается за ними – или так и висит эти семь месяцев над поселением, где содержатся пленники, всё это время пoддepживaя связь со штабом экспедиции, но их никто не думает освобождать...А сами они, в плену, за семь месяцев не могут разобраться в давно известных подробностях анатомии членистых... А ещё – баня-туалет. Не знаю, как должно восприниматься, будь оно правдой, но как выдумка – отвратительно. Подумать только: а я сперва тоже увлеклась, поверила... А это – просто недобросовестная фантастическая постановка. Вернее, материалы к ней, так и не состоявшейся в готовом виде… Но главное: ничего подобного тому, что мы увидели, на самом деле не было… Не представляю только, зачем кто-то взялся так «домысливать» судьбы реальных людей, да ещё монтировать сюда интервью с их родными и близкими, которые давали их не для такого придуманного сюжета…Но видите же: всего этого так, как показано, быть не могло. И членистые такого размера с точки зрения биологии сомнительны...
– Значит, все кадры экспедиции здесь – только… игра, постановка?– совсем уже глухо переспросил Лартаяу.– И те, кого мы видели – лишь двойники, актёры? И кто-то просто перестарался с эффектом «пересъёмки с экрана», вот и вышел такой брак? Но кому и зачем это было нужно?
– Это плод чьего-то больного воображения,– горестно констатировала Фиар.– А сам архив и есть не более, чем свалка таких плодов. Собрание патологические видеоматериалов, отходов деятельности сумасшедших режиссёров… Теперь понимаете – что привлекло там таких, как Саратилу Гилима? Да, вот вам и предчувствие, что всё пройдёт удачно, и бессонная ночь в надежде прикоснуться к великой тайне... А это просто специальный архив, предназначенный в основном для психиатров – я только сейчас поняла. Вот на что мы попались...
И – уже будто покатилась обратной волной долгая, тягучая, давящая тишина, в которой лишь по-прежнему светился пустой экран. Говорить ни о чём не хотелось: ведь так же пусто и глухо было на душе, во всяком случае, у Джантара. Чудовищная бредовость происшедшего не давалась осознанию, невозможно было поверить, что они могли так глупо и жестоко обмануться… И лишь спустя ещё какое-то время, когда экран вдруг померк, стал из светло-серого тёмно-зелёным, давая знать, что кассета закончилась – и Фиар, словно очнувшись, какими-то механическими движениями повернулась к видеомагнитофону и выключила его – это сразу вернуло Джантара к реальности…
– А я еще вторую кассету на перезапись поставил...– совсем-тихо признался Итагаро.– Прямо сейчас, перед самым просмотром. Имеем второй экземпляр этого бреда...
– И я тоже,– ответила Фиар.– У меня видеомагнитофон со специальным гнездом для второй кассеты. А ты, значит, подключил ещё свой…
– А я сказал Джантару, что свой ты отвёз обратно...– отрешённо напомнил Лартаяу.– А он, оказывается, ещё здесь...
– И надо мне было наряжаться взрослым,– с нескрываемой горечью добавил Донот.– Нести туда ящик, лестницу, рисковать уронить на спуске видеомагнитофон и терминал... Чтобы в итоге записать просто чушь. Баня-туалет – надо же додуматься... И зачем можно придумать такое – да ещё реальных, известных в истории людей вставить в эту выдумку? Да, вот они, взрослые... Чуть что: лезут со своей моралью, давят чувством вины, вгоняют в стыд – а сами… И мы поверили...
– И как интересно, убедительно сразу казалось… Спиральная письменность, членистые с внутренним скелетом... И к чему пришло в итоге: к скудоумной морали ничтожеств... Хотя,– неожиданно для себя признался Джантар,– кое во что из этой записи ещё хочется верить. Если бы только было правдой... Но от другого – лишь противно, да и что уже говорить...
– Теперь ещё сами кассеты надо куда-то спрятать,– Фиар извлекла из-за боковой панели видеомагнитофона кассету.– Которых у нас, оказывается, уже три...
– Думаю, у меня никто искать не будет,– предложил Лартаяу.– На крайний случай, не сам же и отвечаю за себя – а мой «усыновитель». Правда, не хочу подводить и его, какой ни есть – да и нельзя из соображений собстввенной безопасности. Но спрятать где-то надо... А мы и так пойдём мимо моего дома, я пролезу через кусты, спрячу кассеты в доме – и сразу обратно...
– Надо ещё ничем не выдать себя,– напомнила Фиар.– Пойдём на море, как обычно. После этого же – всё равно собирались…
– О чём и говорю,– ответил Лартаяу.– Но думал: пойдём, уже действительно что-то зная. А так… Узнали тайну чьего-то больного воображения...
– Давайте все в одном месте не оставлять,– предложил Герм, взяв кассету.– Одну я спрячу у себя. У меня тоже искать не будут. Да кто вообще будет их искать...
– Наверно, ты прав,– согласилась Фиар.– Но как я сразу не подумала: откуда взяться у членистых внутреннему скелету, из каких клеточных структур? Хотя остальное – как будто соответствует анатомии реальных членистых…
– Так я пока иду к себе,– Герм направился к выходу из комнаты.– Спрячу, вернусь – и пойдём...
– Пойдём,– повторила Фиар.– Да, мальчики, теперь нам надо ещё отойти от шока...
– Сразу два таких потрясения подряд,– согласился Лартаяу.– Как будто уже узнали тайну – и вдруг поняли, что это на самом деле...
– И никакой настоящей тайны не узнали,– печально констатировал Итагаро.– А это... Не представляю: кто и зачем мог сделать, где и как думал использовать...
– Да, вот вам и видения,– вырвалось у Джантара.– Хотя собственно видение было о том, что благополучно вернёмся – а не о содержании записи…
– А вообще странно,– добавил Лартаяу.– Разговор о природных корнях человеческой психики – как нарочно к такому случаю. И сама проблема реальна: взаимопонимания двух разумов, чья биологическая основа столь различается. Разное чувство собственного тела, подсознательные инстинктивные программы, мироощущение...
И тут Джантара встревожила новая мысль – такая, что он не решился сказать вслух. Ведь на обратной дороге речь шла и о другом: несовершенстве и несправедливости законов, и судебной системы, ничем не оправданной тяжести расплаты... И если та, другая тема оказалась как бы предчувствием содержания записи – что могло означать это, предчувствием чего могло быть? И были же смутные сомнения, неосознанно тревожившее его все эти дни – как ни старался убедить себя, что они правы, решаясь на это дело, что всё предусмотрели – и даже чисто технически идут путём, которым до них без особых последствий прошли другие...
Однако – и вообще думать сейчас было трудно. Не улеглись в сознании все мысли, переживания этой ночи и, главное, утра – и трудно было что-то решать, размышлять, без риска допустить, возможно, в самом деле фатальный просчёт. И Джантар так и не решился сказать остальным об этой внезапной мысли…
– Но всё же какие-то документальные кадры мы видели,– сказал он вместо этого.– И мне уже есть на что пробовать настроиться. В общем, снова начнём с того же, с чего пытались начинать...
– А пока надо просто успокоиться,– ответила Фиар.– И не подать вида, будто ничего и не было. Хотя трудно держать в себе такое... Но что делать – бывает в таких поисках. В общем, Герм вернётся, и мы пойдём на море...
– Я уже здесь,– донёсся из соседней комнаты голос Герма.– Можем идти. Только не забудьте две других кассеты, которые Лартаяу должен спрятать у себя – и пойдём...