И приснился же бабке Фёкле под Новый год удивительный сон!
Постучали в дверь. Открывает она её... А на пороге Дед Мороз. Улыбается он ангельской улыбкой сквозь пышную бороду, целует ей руку.
— Так и в одиночестве по-прежнему, Фёкла Кузьминична, — говорит. — Эх, никому ты не нужна, забыли все тебя, даже дети твои не вспоминают, не пишут, не приезжают. Но ничё, не огорчайся, голубушка, всему бывает конец, будет конец долгожданный и твоему одиночеству, твоим мучениям. А пока пойди за мной, увидишь чудеса...
И пошла бабка Фёкла за Дедом Морозом. Вот, значит, идут они, идут... И что за диво! Вокруг полнейшая чистота, траншеи и ямы зарыты, ни тебе мусора, ни помоев. Встречные прохожие попадаются все вежливые, кланяются, спрашивают, не нужно ли чего.
Заходит она в один из магазинов. А там красотища, всё блестит, сверкает, полки так и ломятся от всякого товара: тут и чёрная икра, и корейка, и шоколадное масло... а мыла-то, порошку... И никакой очереди. Бабка Фёкла аж растерялась, замерла на месте, а глаза-то, глаза так и бегают по товарам, не знают, на чём остановиться, что выбрать.
— Чего стоишь, Фёкла Кузьминична? — спрашивает Дед Мороз. — Бери, голубушка, что душеньке твоей угодно.
— Талонов-то у меня нету, — отвечает бабка Фёкла.
— Талоны... Что такое? — удивляется Дед Мороз.
Красивые, стройные продавщицы мило улыбаются и ласково, словно воркуя, говорят:
— Бери, бери всё так, бабушка, не надо ни талонов, ни денег твоих. Лишь бы довольна ты осталась.
Вышла она из магазина на улицу, а там её такси поджидает. Шофёр улыбается, вежливо под руку берет и усаживает в машину. Потом подвозит к самой избёнке, денег тоже не просит.
Ох, и не узнает бабка Фёкла своей избёнки. Не избёнка, а настоящий дворец — строители постарались на славу. Внутри комсомольцы с пионерами вовсю хлопочут: моют окна, полы, стирают бельишко, обед готовят. И родные дети с внуками понаехали, видимо-невидимо...
Диву даётся она, прямо не то это райская жизнь, не то коммунизм наступил. Неужели и впрямь дождалась?
Проснулась на утро бабка Фёкла. А на душе легко, поёт душа, радуется. Поднялась она. Вышла наружу. И руками всплеснула. Избёнка как была покосившаяся, дряхлой — такой и осталась. Вокруг всё перерыто, тот же мусор, те же помои.
Пошла бабка Фёкла в магазин. Там очередь огромная: давка, ругань. Только хотела нырнуть вперёд, как кто-то хватанул её за шиворот и рявкнул над ухом:
— Куды прёшься, старая карга? Часа своего жди!
— Да не могу я ждать-то, ноги совсем не держут...
— Талоны-то хоть имеешь?
– Нету, мил человек, стащили...
— Тогда и стоять тут нечего!
Пулей вылетела бабка Фёкла из магазина, чуть было ласточкой на снегу не растянулась. Только успела немного оправиться, как сзади раздался детский вопль:
— С дороги, баба-яга!
Вздрогнув, она отшатнулась в сторону. С гиком мимо неё промчалась резвая ватага мальчишек.
Подошла бабка Фёкла к своей избёнке, а в ней нет ни строителей, ни комсомольцев с пионерами. Села она на покосившуюся лавочку и залилась горючими слезами, запричитав:
— Эх, пошто это я просыпалася, жила б счас при коммунизме припевающе и не ведала бы ни горя, ни печали...
ноябрь 1989 г.