Записки старперла...

В. ПАНТЕЛЕЕВ


Записки старPEARLа














ВЛАДИВОСТОК 2009








-      Мне подарили игрушку. Не совсем мне, скорее, моему сыну. Позволив ему, насладиться первыми часами, почти безграничной власти, над подаренным компьютером, я пользуясь правом старшего на противозаконные действия, без всяких на то объяснений, узурпировал место перед монитором. Образ литератора из американского фильма, такого ковбоя на пенсии, сидящего перед камином и выбивающего из клавиатуры лихо закрученный сюжет, всегда вызывал у меня зависть. Не знаю, как насчет внешнего сходства с этим достойным “ властителем человеческих душ”, но камин и клавиатура у меня уже есть и почему бы, не попробовать себя на этом поприще. На сколько удачна будет эта первая попытка, покажет время. А пока хочу предупредить всех, в чьи руки попал этот опус. Природная склонность все переврать и приукрасить, может сделать эти события не узнаваемыми для очевидцев. Но я и не претендую на единственно правильную версию. И если в чьих-то глазах мое сочинение выглядит сплошным враньем, то пусть все знают, что я соврал в твердом уме и доброй памяти. И так,  как любил говорить один мой хороший знакомый: “ Эта леденящая душу история произошла в одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем году”.



 
                ****




Рогов не нажил, лобик тверд
И этой твердью очень горд.
 На лбу не мало старых ран,
В душе он бык!...
А так - баран...
( Из раннего)



 
     Начну с того, что ранним утром, сойдя с поезда и вдоволь набродившись по утреннему Владивостоку в ожидании открытия всего, что могло заинтересовать, а интересовало обалдевшего от свободы дембеля решительно все, я появился в дверях приемной комиссии Дальневосточного политехнического института. Представьте себе клоуна в коричневых вельветовых штанах, пиджаке из кожзаменителя  какого-то невообразимо - стального цвета, с громадным пластмассовым дипломатом и физиономией, выражавшей такое глубокое удовлетворение собой, что любая критика со стороны была обречена на мгновенный провал, а ее автор рисковал быть оскорбленным словом и делом не сходя с места.
     Молоденькая секретарша, не скрывая иронии, в упор разглядывала стоявшее перед ней чудо и перешептывалась с подругой. Удивить этих двух канцелярских мышек было невозможно. Работая в приемной комиссии, они научились безошибочно отличать лопушастого выпускника школы от уверенного в себе рабфаковца, или бывшего защитника родины, не утратившего еще печати дембельской важности, сияющей как нимб над челом, не испорченным интеллектом. И все же каждый индивидуум привлекал внимание чем-то своим, неповторимым, что заставляло снова и снова поглядывать на него, заполняя документы и посмеиваясь над этим странноватым и наивным народом, носящим теперь одно имя “ абитура”.
     Выполнив все необходимые формальности и получив ордер на поселение в общежитие, я стал полноправным жильцом дурдома, который, представляла из себя общага кораблестроительного факультета  во время вступительных экзаменов. Обшарпанная лестница, горы мусора в бытовке, заспанные страшилки в бигудях и мятых халатах,  шаркающие тапочками по длинному коридору.  И это только беглый обзор дающий, очень поверхностное представление об общаговской жизни. Самое интересное начиналось с наступлением темноты. Ленивое и неспешное шарканье превращалось в энергичный стук каблучков. Страшилки, сбросив шлемы из алюминиевых и пластмассовых трубок, выполнив обряд ваяния мордашки из невообразимого количества косметики,  мгновенно превращались в  прынцесс, или даже королевишен, готовых сию минуту бежать навстречу приключениям, которые им обещал большой и неизведанный еще город  в неограниченном количестве. Обдавая всех встречных ароматом духов, преобразившиеся ведьмочки, даже не замечали отвисшие челюсти школяров и плотоядно оценивающие взгляды абитуриентов постарше. Сейчас их ждали кинотеатры, танцплощадки или просто, неспешное фланирование по Ленинской, в надежде на какую-нибудь, неожиданную и  естественно счастливую  встречу. Они и сами-то не смогли бы объяснить, что ищут и какой встречи ждут.  Прынцессы  нуждались в  прынцах. Но не в тех, что жили в соседних комнатах. А в тех, других. Не знаю каких, но других. Тех, которые лучше, умнее, старше. И вообще: других, и все.
      Оставим начинающих охотниц за миражами в городских джунглях, а сами вернемся в первую в моей жизни общагу. В комнате нас проживало пятеро.  Я, студент-двоечник, спящий целыми днями и приходящий в себя только для того, чтобы поесть, десятиклассник и двое дембелей.
     Андрей, так звали студента, учился на третьем курсе и накопил хвостов столько, что в середине августа смог расквитаться только с половиной. Образ его жизни был настолько пассивен, что прожить без посторонней помощи он просто не мог. Сердобольные второкурсницы из соседней комнаты, приносили ему еду и изредка развлекали рассказами о своих похождениях.
     Иногда в комнату врывались Андрюхины однокурсники, приехавшие из стройотрядов, и тогда она становилась, похожа на постоялый двор. Представьте себе, помещение четыре на четыре метра, в которое набилось человек пятнадцать. Более разношерстную компанию трудно вообразить.
      Четверо стройотрядовцев, в куртках цвета хаки и с воротниками, увешанными значками, свидетельствующими о том, что их обладатель стоял у истоков стройотрядовского движения  задолго до своего рождения, открывали многочисленные бутылки. Двое их  в драбадан уставших собратьев  заливисто храпели, отвернувшись к стене. Заглянувшие на шум соседки, суетились вокруг стола, пытаясь собрать хоть какую-нибудь закусь и переговаривались со всеми одновременно. Андрей, сидя в углу, смотрел на всех осоловелым взглядом, с блуждающей улыбкой идиота. Похоже, он еще спал и принимал все происходящее за одну из серий, того бесконечного сериала, что крутили в его голове ежедневно . Причем он еще не решил, добрая это серия, которую стоит досмотреть до конца, или это кошмар и нужно немедленно проснуться.
     В другом углу, с не менее дурацкой улыбкой, сидел наш десятиклассник - Пельмень. Эту кличку он получил в первый же день после заселения. Трудно было найти более подходящую кликуху недорослю с физиономией, как будто надутой велосипедным насосом и не выговаривающему все шипящие буквы. Причем,  это избалованное своими родителями чадо возомнило, что знает все и обо всем и это позволяет ему влазить во все разговоры,  поучая и наставляя собеседника, чем доводил Пельмеша окружающих до белого каления.
     Из страсти Пельменя, строить из себя бывалого, дембеля Юрик и Дима изобрели целое шоу. После того, как все ложились спать, заводился задушевный разговор, естественно о женщинах. Использовались не только случаи из жизни, но и самые смелые эротические фантазии двадцатилетних балбесов. Вначале Пельмень слушал как зачарованый. Дима с Юрой заливались соловьями. Это была та ещё музычка. Мастерские вариации на тему, кружили голову и тревожили душу. И вдруг, после долгого молчания, Пельмень кололся. Случаи, из его "невероятно богатой" сексуальной жизни, взрывались над нами фейерверком, низвергались водопадом и сметали смерчем все на своем пути. Над нами нависал, закрывающий небо образ полового гиганта, сексуального террориста Пельменя-Великого. И когда просветов на  небосводе больше не оставалось, наше терпение лопалось и комната оглашалась диким хохотом. Пельменя нисколько не смущал такой исход дела. Заявив нам, что не намерен доказывать свою правдивость, он засыпал, удовлетворенный собственными сочинениями.
     И вот теперь ночной шоумэн оглядывал публику в поисках свободных ушей, желание присесть на которые было столь велико, что с полуоткрытого Пельменевского рта только что слюна не капала. Наши однокомнатники Юра и Дима пудрили мозги каким-то  залетным девахам, которые только, что вернулись с поисков приключений на филейные части тела.  Предприятие скорее всего оказалось удачным. Судя по раскрасневшимся мордашкам и сбивчивой речи, девоньки были под изрядным хмельком и море им было под обрез миниюбок. Разошедшиеся дембеля упражнялись в остроумии, подкалывая друг друга. То и время слышались армейские пережитки в виде утверждающих фраз, не терпящих возражения. Эти армейские “ понял да” или “але воин”  въелись в кровь каждого, кто хоть неделю носил форму и спустя год или даже два после службы, нет нет да и прорвется где нибудь в разговоре, в качестве главного и неопровержимого аргумента. Девоньки с нескрываемым восторгом слушали этих влатаных в джинсу олухов, а те  рассыпались мелким бисером, не забывая подливать дамам шнапс в граненные стаканы.
     Не буду дальше описывать события этого вечера, да и вряд ли он представляет интерес для читателя. Скажу одно, отдыхаем мы хорошо, да устаем очень. Проснувшись утром, после бурной вечеринки, все сразу ощутили легкое недомогание. В присказку, про табун коней пробежавших по голове и переночевавший во рту, верилось буквально и без всяких сомнений. Родив мудрую фразу: ” Похмелье похмельем, а дальше жить как-то надо ” -  Дима предложил бросить жребий. Вытянувший самую короткую спичку - бежал за пивом, среднюю - за рыбой. Счастливчики же вытянувшие длинные спички делали вид, что убираются в комнате.
     Мне выпало бежать за пивом. О, это отдельная тема требующая более тщательного рассмотрения. Культ пива в студенческой среде был настолько стоек и непоколебим, что ни один напиток не мог даже приблизиться к Олимпу, занимаемому холодным “ Жигулевским”.
      На повороте перед общагами ДВПИ и Универа царствовала жрица пивного храма, в виде желтой бочки  -  БАБА ТАНЯ. Ее знал даже каждый заочник. Про нее звучали загадки на институтском новогоднем вечере:

“ Нет, коньяк не по карману для студента,
 
   Скажем прямо.
 
   Облегчает нам скитанье в эту область

?...”

И весь зал в исступлении орал: ” БАБА  ТАНЯ”. А чего стоила ее фраза: ” Сегодня пиво не разбавляла, поэтому буду недоливать ”? Такое просто так не придумаешь, это возникает само, как цветок на асфальте. Без рыхления, удобрений и всяческого ухода. Да и почвой-то является сама жизнь, главную заповедь которой “ хочешь жить - умей вертеться “, знает каждый гражданин нашей необъятной родины чуть ли не с рождения.
     Чуть поодаль от основного места поклонения пивному богу, находился запасной аэродром, для проспавших короткий рабочий день БАБЫ ТАНИ и потому пролетающих, как фанера над Парижем, маленьких любителей большого пива. У самого фуникулера стоял КОНКУРЕНТ торгующий “ Ячменным Колосом”. Но это был всего навсего стервятник, питающийся жалкими крохами со стола великой БАБЫ ТАНИ.
     Наполнив у БАБЫ ТАНИ эмалированное ведро пивом, я вернулся в общагу. Вахтерша даже не повернула головы в мою сторону, когда разбрызгивая пену с наполненного пивом ведра я пролетел сквозь бешено вращающуюся вертушку и скрылся в коридоре. Ей было откровенно наплевать на меня, на мое пиво, на всю общагу, с ее жильцами и нелегалами. Да и на всю эту бурлящую вокруг нее жизнь, молодую, непонятную и выглядевшую крайне бестолковой, с высоты прожитых этой достойной дамой лет.




                *******




Орешек знаний тверд,
Но все же,
Мы не привыкли отступать.
Нам расколоть его поможет,
Лопата, лом и,
Куча денег…
 
(  из наследий соцреализма )





     Абитура пролетела с бешеной скоростью. Экзамены, вечеринки, походы в город и прочие события, спрессовали полтора месяца в один невообразимый день. Новые знакомые были везде. Создалось стойкое ощущение, что этот большой город, распластавшийся по сопкам и стекающий к морю многочисленными языками, до отказа набитый горожанами, приезжими, студентами, всего навсего маленькая деревня. Куда бы не понесли ноги жадную до развлечений душу, везде встречались знакомые лица и не всегда удавалось вспомнить, где и при каких обстоятельствах состоялось знакомство.
     Ленинская, этот Владивостокский Бродвей, представляла собой сплошной человеческий поток, в котором строго соблюдались правила дорожного движения. Попав в правую струю, вы начинали двигаться по течению и направление вашего плавания уже не зависело ни от стремлений, ни от необходимости двигаться в какую-то другую сторону. Вас просто несло и все. Единственно, что вы могли сделать, чтобы изменить это неблагоприятное для вас течение судьбы, это заскочить в какой-нибудь магазинчик или хотя бы остановиться, зацепившись за поручни, где сгрупировавшись и составив план дальнейших действий, попытаться прорваться на левую сторону тротуара и продолжить движение в другом направлении.
     Горе зеваке не знающему этих правил и попытавшемуся пойти наперекор сметающей все стихии. Ничего не понимающий, он будет барахтаться в людских волнах, стараясь прорваться хоть на метр против течения. Но в конце концов обессиленый, растоптаный и сломленый он отдастся коллективной воле и поплывет в направлени указанном толпой, перебирая в голове то новое, что узнал о себе от окружающих  во время своего бестолкового противостояния.
     Обычный выход в город имел достаточно постоянный маршрут. Выйдя из общаги, нужно было пройти по Голубинке до фуникулера, который естественно не работал. Со временем я узнал, что фуникулер не работал каждое лето и половину осени. Словно по договоренности с администрацией института, трамвайное управление пыталось проверить   выносливость абитуры и вновь поступивших студентов. Проверка была не из легких. Двести метров старой узкой и крутой лестницы  могли вызвать уныние у кого угодно и поэтому, по возможности все пытались обойти ее стороной. Это удавалось при обычной прогулке, но в учебное время было невыполнимо. Перемена между парами была всего десять минут и добежать из нижнего корпуса в верхний без опозданий можно было только по этой мечте альпиниста. Поэтому успеваемость первокурсников на прямую зависила от крепости их мускулов и объема легких.
     Так вот, спустившись по лестнице, или обойдя ее по улице Суханова вы попадали на Ленинскую, со всеми вытекающими из этого последствиями. Насладившись разгулом стадного чувства и устав от собственной ничтожности в грандиозном людском потоке, своевременно перестроившись в эшелонах движения, вы сворачивали на Океанский проспект и усталые но довольные, прогулочным шагом добирались до рынка. Послонявшись среди овощных рядов и купив стакан жареного арахиса у армянина зазывающего покупателей с таким усердием, что те обходили его сотой дорогой, боясь поддаться на уговоры этого черта красноречивого и купить яблоки, хурму, или гранат, по цене антиквариата на аукционе Сотби, вы наконец выходили на финишную прямую. Эта прямая проходила по корявой, каменистой дорожке улицы прапорщика Комарова, огибала сопку и выходила прямо к политеновским общагам. То ли из-за вида этой улочки, то ли из-за того, что маршрут уже завершался и силы путешественника были уже на исходе, но назывался этот отрезок пути тропой Хо Ши Мина. Было что-то от вьетнамских партизан в этой веренице усталых и запыленных путников, завершающих восхождение на сопку облепленную студенческими общежитиями и избенками частников, уже третье поколение ожидающих сноса своих ветхих жилищ и мечтающих о городской квартире, как о манне небесной.
     Ну  наконец то родная комната. Навзничь рухнув на койку, вы не в силах сделать ни одно движение. Но провалявшись минут десять вы понимаете, что резервы организма еще не исчерпаны  и сил хватит не только на тусклое и бесцельное доживание дня, но и на продолжение поисков новых жизненных уроков.
     Как-то вернувшись с подобной прогулки и зайдя на свой этаж, я застал наших соседок тщетно пытающихся открыть ножом захлопнувшуюся дверь своей комнаты. Длинная и нескладная Лилька, стоя на коленях пыхтела от усердия, пытаясь воткнуть старый кухонный нож в щель  между дверью и косяком. Рядом, прислонившись к стене и состроив страдальческую мину ,стояла ее подруга Наташа. Надув губки и выразив на хорошеньком личике крайнее неудовольствие происходящим, Натали предъявляла вполне обоснованные претензии своей соседке, оставившей ключи на столе в комнате и захлопнувшей дверь.
      Увидев меня,  Лилька страшно обрадовалась и предложила заменить ее на боевом посту у дверного замка. Решив, что ковыряться в замке - дело не царское, не подобающее для уважающего себя дембеля, я собрался вышибить замок пинком, дабы сократить мучения истомившихся дам и заодно выпендриться перед ними по полной программе. Первый удар был подобен землетрясению, понтануться удалось, но увы, только визуально. Дверь стояла, как статуя свободы перед маньяком-насильником. Каждая последующая попытка состроить из себя Рэмбо все ниже и ниже роняла мой имидж супермена. Я бил дверь, толкал ее плечом, спиной, руками. Я ее  только, что зубами не грыз. И вот в конец вымотаный и униженный проклятым инженерным сооружением,  расписался в собственном бессилии.
     Окончательно разуверившись в моей мощи, девчонки отправились на поиски более реальной силы, способной вернуть их в лоно родной комнаты. Вскоре они вернулись в сопровождении огромного детины, слегка толкнувшего дверь и решившего эту проблему  раз и навсегда. Дверь с бывшим замком гостеприимно распахнула свой зев, а Юра, так звали эту двухметровую кроху, в ответ на благодарные и восторженные восклицания девчонок, предложил им прыгнуть ему на грудь и вместе попотеть.
     Так произошла моя первая встреча с Малышом. Тогда я еще не знал, что мы будем учиться на одном потоке и даже станем друзьями. А пока мы разошлись, не проявив друг к другу никакого интереса. Нас ждали свои, нигде не пересекающиеся компании, разный круг знакомых и приятелей.
     Начало занятий положило конец вольной жизни абитуры. Из кораблестроительной общаги пришлось уйти, а поселиться в общежитие своего факультета, не удалось. У факультета радиоэлектроники и приборостроения, сокращенно ФРЭП, свободных мест не было. Из первокурсников поселились только рабфаковцы и те, чьи семьи считались многодетными. Я же, будучи единственным ребенком в семье, не попадал ни в одну из этих категорий и посему пошел ветром гонимый  в поисках хоть какого-нибудь жилья.
      Не буду описывать мои похождения по разным адресам и дежурства у щита  объявлений. Обойдя не меньше пятидесяти разных вариантов,  сдаваемых “ коек”, с соседями алкашами, я остановился на хибаре с печным отоплением, расположенной как раз над церковными крестами на Авангарде. Дабы снизить расходы на содержание особняка в двенадцать квадратных метров, я пригласил в компаньоны своего сокомнатника на абитуре - Юрика.
      Юрик был ярким представителем студентов поступивших в институт по недоразумению. Честно отдав долг родине на камбузе флотского экипажа, и в отличие от прочих дембелей нисколько не привиравший в рассказах о своем “боевом” прошлом, он приехал во Владивосток просто поразвлечься. Пошарахавшись по городу с недельку и решив, что в любом развлечении должна быть заморочка, он поступил в ДВПИ, причем факультет помогли ему выбрать в приемной комиссии по принципу: лучше там, где больше женщин. Так Юрик стал стал студентом строительного факультета, специальности -водоснабжение и канализация. Аббревиатура специальности позволяла проявив минимум фантазии, преобразовать сантехника в пилота. Расшифровка ВК как воздухоплавание и космонавтика повергала «мышек» с этой специальности в полный восторг и помогла возведению Юрика в сан старосты, тем более, что он был единственным парнем в группе и его берегли и лелеяли.
     Поселившись в скворечнике, мы нисколько не тяготились отсутствием городских удобств. Был даже какой-то особенный шик, в этом проживании на вершине сопки, с колокольней заглядывающей в окно. Но эта же колокольня стала самой большой неприятностью в нашей поднебесной жизни. В выходные, когда желание выспаться было особенно острым, эти пережитки прошлого вдруг начинали звонить как ненормальные, укрепляя во мне дух атеизма и ненависть к любой форме  «опиума для народа».
     Студенческая жизнь била ключом. Лекции, практика, лабораторные слились в сплошной поток того, что надо. За их пределом было то, что хотелось. Причем то, что хотелось требовало постоянных финансовых вливаний. Родительский бюджет трещал по швам, пытаясь насытить тело и душу любимого чада. Но напутственные увещевания  правильно планировать расходы, не доходили до адресата. Едва попав в мои загребущие руки, государственные казначейские билеты вызывали страшный приступ беспокойства и жажду деятельности. Решив, что лучше раз напиться живой крови, чем всю жизнь питаться падалью, я сразу же отправлялся искать живительный источник. Хороший фильм в « Океане», обед в пельменной и прогулка по ГУМу пробивали изрядную брешь в моей финансовой защите. И вот, после нескольких дней из «жизни Рокфеллера» и подсчета жалких грошей оставшихся в кармане, приходило сознание, что умеренность это как раз та добродетель, которой нужно уделить особенное внимание.
     Как-то в один из таких трудных периодов жизни, Юрику пришла посылка из дома. Кто жил рядом с камчадалами или сахалинцами, те знают, что ведро красной икры в посылке от мамы - это нормально. Скорее всего, икру они там растят на деревьях и так-как деревья у них карликовые, то натрясти ведерко - другое не составляет особого труда. Так вот, открыв посылку и обнаружив там это традиционное камчатское ведро горбушовых яиц,  мы поняли, что к той булке хлеба, которая предназначалась нам на ужин есть существенное подспорье.
      Представьте себе толстый кусок черного, душистого хлеба, на который ложкой накладывается слой красной икры, толщиной в палец. Хотелось бы толще. Но тугие, фосцерисцирующие шарики не удерживаются под собственной тяжестью и сползая с этого тостика, падают на стол.
      Изрядно проголодавшись, вы могли бы жадно вонзиться зубами в вожделенный кусок, но это испортило бы весь процесс и вы неспеша собирая пальцами со стола рассыпавшиеся икринки незамедлительно отправляете их в рот. Раздавливая по одной языком блаженно щуритесь,  наслаждаясь дегустацией деликатеса так нежданно скрасившего ваше серое существование. И только после этой робкой пробы воды, вы с удовольствием погружаетесь в омут вкусов и ощущений. Но через минуту, не удовлетворяясь достигнутыми результатами, вы решаете, что хлеб в бутерброде - архитектурное излишество. Ложка  тут же меняет свою траекторию, исключив из маршрута икры  ненужный транзит.
      Но все хорошее когда-нибудь кончается, и насыщение неизбежно, как крах капитализма. Стремительный бег ложки из ведра в рот сначала замедляется, а затем и вовсе замирает. И вот этот, такой необходимый в недавнем прошлом, инструмент оставлен, одиноко торчащим среди оранжево-янтарного великолепия, удивляясь своей невостребованности.
     После удовлетворения жажды хлеба насущного, неотвратимо, как феникс из пепла восстает жажда зрелищ. Чувство того, что не хлебом единым, захватывает вас целиком и полностью. И единственно, что удерживает от рывка в сторону центра города, так это отсутствие презренного металла. Вот тут то и начинает судорожно работать молодая, развивающаяся и пытливая, инженерная мысль. Наложив трехлитровую банку икры, мы с Юриком отправились в город, где  загнав деликатес  официанту кафе “ Лотос” по сходной цене, продолжили вечер так, как того пожелала измученная трехдневным аскетизмом душа. Подробности продолжения банкета не сохранились в моей памяти, но точно помню одно: ВЕЧЕР УДАЛСЯ. И это было так же верно как то, что назавтра снова ждала учеба, лекции, практика и лабораторные, сливающиеся все в тот же  сплошной поток того, что “ надо”.
     Описывать жадное и плодотворное вгрызание в гранит науки - занятие неблагодарное. Тем более, что оно таковым не было. К  электронике и наукам ей сопутствующим, моя душа была глуха, слепа и даже на ощупь воспринимать их не хотела. Но компания на занятиях сбилась на редкость подходящая. Я довольно-таки легко сошелся с одногрупниками и в их обществе чувствовал себя свободно и комфортно. Один из них - Вовка Филиппов, заслуживает отдельной книги и не такого доморощенного писаки как я. Этот худощавый очкарик с аккуратно подстриженными усиками, был идеальной иллюстрацией интеллегента, вежливого и тактичного, с все  понимающим и умным взглядом.
     Первокурсники делились на две основные группы. Отслужившие в армии и те, кто только закончил школу. Дембеля вели себя более расковано и гораздо быстрее ориентировались в любой жизненной ситуации. Им не составляло труда найти общий язык  с себе подобными и потому в группе они сразу сбились в могучую кучку. Не знаю почему, но мы с Филипповым, на всех занятиях стали садиться рядом. Что-то было в нас общее. Не интеллегентность, нет. Этого недостатка я был лишен начисто. Скорее всего это была лень. Не просто лень, мешающая нам в детстве мыть посуду или убираться в комнате и навлекающая неудовольствие родителей. А ЛЕНЬ с большой буквы. Глобальная и изощренная, выросшая и возмужавшая вместе с нами. Закаленная, перенесшая все тяготы и лишения воинской службы она была основной чертой наших характеров. И дело не в том, что  мы не хотели учиться. Конечно нет, учиться мы хотели искренне и честно, всем своим существом стремясь к знаниям. Мы хотели стать грамотными, квалифицированными электрониками. Но это все была теория. На практике же,  находился миллион аргументов  против того, чтобы начать водворять в жизнь  эту мечту немедленно. Битва за знания должна была начаться и это не подлежало сомнению. Но начаться  она должна была не сегодня, а завтра. Или лучше с понедельника. Или нет, со вторника, во вторник  занятий поменьше. А впрочем, чем среда хуже? И это могло продолжаться до бесконечности. Рядом с нами были люди показывающие чудеса работоспособности и усидчивость, граничащую с героизмом. Например, Серега Бочкарев, приходя с занятий, каждый день перерабатывал конспекты и переписывал их на чистовик. Мы завидовали ему черной завистью, мечтали подражать, но продукт нашего жизненного распада, был  на порядок сильнее самых благих и честных намерений.
     В комплекте с интеллегентностью и ленью, предусмотрительная природа натолкала в Вовчика достаточное количество чувства юмора, что позволяло ему легко переживать собственное несовершенство и что не менее важно, снисходительно относиться к несовершенству других.
     Другом Вовчика оказался тот самый Малыш, что высадил дверь в Лилькиной комнате. Впрочем Малышом его прозвал я. А до этого он был Слоном, Мамонтом и как-то раз я слышал, как его называли Крохой. Его внешность, подтвержденная фразой: ” Настоящий мужчина начинается со ста пяти килограмм ” -  полностью соответствовала всем этим прозвищам. Мы встречались на лекциях, но близко познакомиться нам помог случай.
     Как-то забредя по старой памяти в общагу к корабелам, я столкнулся в коридоре с Малышом. Оказалось, что он также,  как и я пришел в гости к местным дамам и для затравки веселья, ему тоже не хватало такой мелочи, как деньги. Посетовав на тернистость жизненного пути, мы разошлись, как в море корабли. Но через час,  совершенно неожиданно, встретились уже в вино-водочном отделе гастронома. Решив, что для достижения желаемой цели, нам лучше объединить усилия, подбив финансы  вновь созданного акционерного общества, мы набрали всяческого питива и взяли направление на общагу, в которой дрожали от предчувствия скорого банкета, наши подруги.
     Но во всей этой истории была маленькая проблема. Оказывается дамы у которых гостил Малыш, на дух не переносили дам у которых гостил я. И потому трудно было предугадать, как будут дальше развиваться события. Однако нас это уже мало интересовало. У нас была цель, у нас были средства и мы в упор не хотели видеть те препятствия, которые сами собой возникали у нас на пути. Не слушая возражения девчонок, мы согнали их в одну комнату, усадили за один стол, уселись вдвоем во главе этого стола  и процесс пошел. Оказалось, что не хватило стаканов, и мы с Юрой вооружились восемьсотграмовыми банками, что само собой не предвещало ничего хорошего. Тут уж, как говориться: ” За, что боролись, на то и напоролись”. Через час мы дошли до ручки. Девоньки перегрызлись окончательно и наградив друг друга всеми прозвищами, какие только можно было придумать, унесли нас в разные комнаты. С той поры, наша дружба не вызывала никаких сомнений.




                ******








Весь мир -  театр, а люди в нем актеры.
Но только занавес опустят, сдвинут шторы,
Как рухнут все иллюзии  моментом.
Весь мир -  дурдом, а люди - пациенты.
( из личных наблюдений )






     Наступила зима, и вольготной жизни под “ крышей мира ” с колокольней за окном,  пришел конец. Проблемы отопления и водоснабжения выгоняли меня из скворечника. Искать квартиру посреди семестра было некогда, да и не хотелось. Малыш, будучи старостой ФРЭПовского этажа, довольно быстро нашел свободное место в общаге и водворил меня в эту незанятую брешь. Заселение в общагу обрушило на мою голову целый водопад новых знакомств и впечатлений, описание которых стоит начать с самой колоритной фигуры общежития -  коменданта.
     Валентина Андреевна, представляла собой колосс центнера на два, c громовым голосом и грузом жизненного опыта во всех сферах человеческой жизнедеятельности. Ответственность, возложенная на ее хрупкие плечи культпросветовским образованием, не давала ни минуты покоя организму, измученному недюженными познаниями в области воспитания милой, но бестолковой молодежи.
      Молодежь, естественно, не знала своего счастья и всячески сопротивлялась насаждению умного, доброго и вечного ей на голову, тем более в таком количестве. Посему вместо заслуженного поминания с трепетом в голосе и дрожью в коленках по имени и отчеству, Валентина Андреевна удостаивалась только унизительного звания - “ коменда”. Отчаявшись поднять свой престиж в студенческой среде над уровнем городской канализации, достойная леди отважилась на крайнюю меру. Провозившись в кабинете битый час, коменда с победным видом заменила жалкую вывеску   “  КОМЕНДАНТ” на двери, на гордый и жизнеутверждающий плакат:
 
                К О М Е Н Д А Т У Р А
 
     Завидя, что коменда так наивно и безнадежно подставилась, наша братия восторжествовала и в первую ночь своего существования, гордая и справедливая афиша,  была исправлена губной помадой на наглое и циничное:
                К О М Е Н Д А Д У Р А
     Не на шутку огорчившись и даже всплакнув, сетуя на неблагодарность юных нахалов, Валентина Андреевна засучив рукава принялась с новой силой нести культуру в массы. Спорить с ней было трудно, почти бесполезно и поэтому при встрече с этой милой женщиной, студенты прибывали в состоянии близком тому, в котором пребывала Анна Каренина при приближении паровоза. Кстати, после разговора с ней состояние студентов тоже напоминало состояние Анны Карениной, но уже при паровозе удаляющемся. Придя в себя, через несколько минут, несчастный попавший под этот каток, полз в свою комнату зализывать раны.
       Повсеместное увлечение Кэролом Льюисом и его стихоплетской аброкадаброй, в “ Алисе”, рождало новые перлы в этом жанре, но на более злободневную тему:

Сяпала Колында по кишляге, а на клышу шизоник.
 
“ Ты нида, шизоник! ”- Колында болванит.

“ Нида надо! ”-  кильдымит шизоник и дыдынсь Колынде по едалищу.
 
   Это конечно не стихотворная форма, но зато продолжаться творческий процесс мог бесконечно.
     Не менее колоритными фигурами были наши общаговские церберы, недремлющее око которых просвечивало как ренгеном любого входящего и выходящего, не упуская малейшую возможность уличить в чем угодно и кого угодно.
      Особенно запомнились двое из вахтерш. Одна, дама по прозвищу чекистка, была до идиотизма бдительна. Ни один нелегал, не отважился бы проскочить сквозь вращающийся турникет  в ее дежурство, зная, что все равно будет найден и с позором выдворен с территории охраняемого объекта. Попытка договориться с этим ходячим уставом караульной службы, была равносильна задушевному разговору с моржом, охраняющим стадо самок. Оппонент должен был подчиниться или умереть.
     Вторым привратником охраняющим наш покой была Бенидиктовна, огромная бабуля постоянно хрипевшая и кашлявшая, из-за мучившей ее астмы. В прошлом, Бенидиктовна была шофером. Прокрутив баранку больше тридцати лет, приобретя астму и виртуозное владение ненормативной лексикой, она с поразительным презрением относилась ко всякому проявлению мягкости и женственности. Восседая на своем троне, она провожала брезгливым взглядом каждую пробегающую мимо девчонку, неизменно добавляя к нему многозначительное  “ХМ, БЛЯ”.
      Лучшим другом Бенидиктовны была псина по имени Каро. Моська величиной со среднюю варежку была до жути агресивна и наводила на окружающих ужас не меньший, чем наводил бы питбуль без поводка и намордника. Относясь к нему с несомненной любовью, суровая хозяйка в приливе нежности к лохматому недоразумению,  кормила его печеньем, приговаривая - “Жри – жри, сдохнешь скоро... “. И за это оптимистичное напутствие, пес готов был разорвать каждого, кто осмелился бы перечить его даме сердца.
     Время от времени, в общаге появлялись и другие блюстители порядка, в лице преподавателей, ментов и прочих лиц имеющих широкие полномочия от всей души желающих свернуть кровь бедным студентам.  Но о них речь пойдет по мере развития событий.




                ****




Умишка поднабрать хотелось...
Да видно не судьба....
Не спелось...........
(  крик души )





     Поселился я в комнате с символическим номером 530. Кто помнит это варварское и циничное надругательство над советским народом, совершенное путем поднятия цены на основной продукт питания -  водку, тот поймет.  Такая цифра не могла остаться не замеченой. Для поколений вошедших в пору  кипения гармонов, при полном отсутствии мозгов в постсоветский период напомню, что огненная вода стоила три рубля шестьдесят две копейки. Утратившим способность считать деньгами родные деревянные - перевожу. При курсе шестьдесят четыре копейки за один зеленый, заветная поллитра стоила  пять долларов шестьдесят шесть центов. При теперешнем, трепетном отношении к  баксам и презрении к  рублю такая цена похожа на  хохму, учитывая что это     простенькая “ Русская”. Но в те времена, как излагал Зощенко, устами папаши невесты на одной ломовой свадьбе: “ Был романтизьм...Была  закуска...”.
     Стартуя от этих, прямо скажем не плохих исходных данных, цена на шнапс подскочила сначала до сумашедшей цифры четыре рубля - двенадцать копеек, чем повергла в уныние лучшую половину  человечества. А потом, совершенно потеряв разум подпрыгнула до рубежа пять - десять, получив гордое имя “ Андроповка”, в честь нового генсека партии и главы правительства,  бережно взрощенного в заботливом коллективе КГБ  и как бы стараясь доказать, что это не предел, взлетела до планки пять рублей - тридцать копеек.
     Сами понимаете, что такое совпадение номера наших апартаментов, с заветной ценой, побудило нас изменить 530 на более близкое сердцу 5-30 и это было первой достопримечательностью этой комнаты.
     Второй достопримечательностью  был, как говорилось во всех партийных документах, человеческий фактор. Компания населявшая нашу пятиместку, была разношерстна не только по возрасту, но и по характерам, темпераменту и всем прочим, мыслимым и немыслимым показателям, которые можно отнести к  загадочной человеческой натуре.
     Старейшими и мудрейшими, в нашей хате, были два пятикурсника. Жили они, в основном  дома, появляясь в общаге два - три раза в неделю. До сих пор удивляюсь, как удалось Коле и Грише проучившись пять лет в политэне и два года прожив в общаге, сохранить детскую наивность и чистоту  помыслов в первозданном виде. Они настолько искренне удивлялись нашим идиотским выходкам и  смущались, если эти выходки касались их, что можно было принять их за абитуриентов, только что покинувших родительскую обитель.
     Как-то Малыш, в очередной раз, одолжив наше жизненное пространство для плотного общения с совершенно ничьей женщиной, по своей трогательной привычке оставлять на память о мимолетной встрече маленький сувенирчик, абсолютно случайно, засунул бюсгальтер дамы Коле под подушку. Эта невинная шутка чуть не обернулась трагическими последствиями для владельца оскверненной постели. Подняв подушку и обнаружив под ней предмет Малышовского фетиша, Коля издал визжаще-завывающий звук, заканчивающийся предсмертным хрипом раненого зверя. Выпучив глаза так, что казалось они вот-вот лопнут, он по рыбьи разевал рот и махал руками, в сторону предмета, о котором ему до сих пор, приходилось только слышать. Видимо в свои  двадцать три года, Коля впервые осознал, что существует противоположный пол и вид незнакомого доселе белья разбудил в нем мучительные сомнения по поводу правильности применения им до сих пор некоторых собственных возможностей.
     Завидя столбняк, охвативший друга, Гриша молниеносно выхватил из Колиных окаменевших пальцев ненавистный предмет и не глядя на него, запустил в широко открытое окно. Получив неожиданную свободу лифчик возомнил себя альбатросом, расправил крылья и гордо спланировал на ближайшую скалу, не понимая, что его прошлое было куда приятнее неизвестного и не сулящего ничего кроме безжалостной метлы дворника будущего.
     Не менее колоритной фигурой был третий жилец нашей комнаты Витек. Наверное, он был самым нормальным пацаном. Но ему не повезло и он попал в среду доморощеных хохмачей, в которой словоблудие было любимым развлечением. Кроме того, Витя был бойцом добровольной пожарной дружины, что давало простор для подколок и розыгрышей. Но главной целью наших нападок была Витина фамилия и каждый считал своим долгом спросить у добродушного Витька, что же он такого сделал, что его признали абсолютно Невмержицким. Обращать внимание на этот стёб, Витя считал ниже своего достоинства и вяло бросал ответные замечания по поводу наших безупречных во всех смыслах фамилий.
     Гвоздем программы, или скорее гвоздем во всех ФРЭПовских задницах был Валерка Гараев. Это совместное творчество татарского народа и хохлов, получивших политическое убежище у коряков, объединило в себе все, чем славятся эти достойные племена рода человеческого. Причем надо четко понимать, что хохол и татарин - это не национальность, а состояние души. Далеко не каждый украинец способен стать хохлом, в полном смысле этого слова.  Правило “ ШО НЕ ЗЪИМ, ТО ПОНАДКУСАЮ “ должно действовать автоматически, во всех жизненных ситуациях. А если к этому примешивалась хитрость и коварство достойного потомка Чингиз-Хана, смесь получалась взрывоопасная и на постоянной грани критической массы. Сам Валерка всегда утверждал, что он настоящий татарин и про хохла мы узнали случайно, но жизненное кредо пана Мазепы било  из него неиссякаемым фонтаном и знание генеологического дерева, для определения породы Валерия Вазиховича Гараева, было излишним.
     Малыш и Филипп жили в другой пятиместке и мы с удовольствием шатались из комнаты в комнату, пошвыркать чайку или просто потрепаться о том, о сем. Вообще то, чай был основным напитком на  этаже. Каждый день им начинался и заканчивался. И даже если, родительское пособие приказывало долго жить, всегда был шанс поддержать иссякающие силы, хлебая чаек с шаровыми бутербродами  в гостях. Причем, если побродить подольше, то в награду за терпение, можно было нарваться на супчик или макароны. Впрочем, банкротов всегда было более чем достаточно и слух о ведерной кастрюле супа мгновенно облетал всех заинтересованных. Народная тропа в засветившуюся комнату не зарастала до тех пор, пока последняя вермишелина не исчезала, наполняя сытым блеском глаза очередного счастливчика.
     Заморив червячка и став добрыми и ленивыми, участники трапезы вереницей потянулись в курилку. Вот о чем можно писать толстенные книги. Закончив нашу в высшей степени среднюю школу, советский недоросль стесненный рамками родительского внимания, обделен мужским общением. Поэтому, оказавшись на вольных хлебах и входя в клуб по интересам под названием “ курилка”, молодой человек буквально обалдевает от хлынувшего на него информационного потока. Рассказы бывалых вперемежку с залихватски пущеными кольцами дыма, выводили на чистую воду темную сторону жизни. Ту, что до сих пор шла на ощупь. На рефлексах, как пьяный слепец по  бескрайнему болоту. Причем со временем, эти рассказы трансформировались в собственные воспоминания. Адаптируясь в новом мозгу чужие бредни обретали новые подробности и рассказывались в новом месте, новым рассказчиком, но по прежнему от первого лица. Cамо собой разумеется, что сопровождал этот рассказ все тот же сигаретный дымок, ловко пускаемый после глубокой и многозначительной затяжки. С годами, почти все из моих друзей оставили привычку тянуться к сигарете по любому поводу. Но тогда, это было чуть ли не основным средством мужского самоутверждения.
     Обычно когда  это благородное собрание заполняло предбанник туалета, в конце коридора появлялся Вова Волков с гитарой. Шаркая тапочками, он шел походкой ковбоя, которому досталась лошадь на три размера больше. Причем эту лошадь кто-то внезапно выдернул из под него, но затекшие ноги и отбитое жестким седлом мужское достоинство страшно мешало нормальному передвижению. Поэтому  фланирование Вована вызывало искреннее понимание и сочувствие окружающих.
     Добредя до курилки Вован садился на окно, живописно навесающее над помойкой, закуривал сигарету и начинал музицировать. Должен заметить, что играл он примерзко и поэтому, народ из предбанника улетучивался мгновенно. Но вскоре Волковскую компанию разбавляли Костя Ларев и Вовчик Черданцев, в простонародье Чева. Они были в ладах со слухом  и из туалета понеслись звуки Розенбаумовских песен, на которые как тараканы по пачке боракса, длинной вереницей тащились заспанные любители сигаретного дыма.



 
                ****





              Как много мы не знали...
              Боже...
               Но девки, были помоложе...
               ( сравнительный анализ ощущений  )





   Вспоминая дела давно минувших дней, я часто задумываюсь о том, что  все плохое с годами забывается начисто. Видимо человеческая натура построила крепостную стену и выселила за нее все отрицательные эмоции, стараясь освободить место для новых неудач и разочарований. Прошлое очищенное от мусора, значительно отличается от того, что мы видим вокруг себя сейчас. Действительность, с ее проблемами и заботами, сглаживает восторг от сиюминутных радостей жизни и каждый человек с удовольствием вспоминает  золотые деньки, когда деревья были большими. Сейчас я твердо уверен, что в каждом возрасте есть своя прелесть, но образ студента восьмидесятых навсегда останется самым ярким воспоминанием.
     Здоровье, бившее из нас фонтаном, не позволяло сидеть на месте ни минуты. Скептические замечания китайцев о некомфортности жизни в эпоху перемен совершенно не касались нас.  После смерти Брежнева, разоблачений и проклятий не последовало, но перемены в курсе партийного руководства несомненно происходили. Мы могли судить об этом по патрулям добровольной народной дружины, выпасающим в очередях народ, отлынивающий от работы, или сваливший с занятий.
     Для несчастных, родившихся в постперестроечный период, слово “ очередь”, ассоциируется исключительно с автоматическим оружием. Но для умудренных опытом ахксакалов совдепа очереди - это половина жизни. Как капитан дальнего плавания измеряет десятилетия работы месяцами на берегу, так и советский народ измерял собственное благосостояние длинной выстоянных очередей.
      Например, гурман желающий побаловать себя конфетами “ птичье молоко”, должен был подскочить с постельки эдак часиков в пять. Потом простоять в вонючей подворотне эдак часиков десять с трехзначным номером на руке, написанным шариковой ручкой публичного пользования. После чего кайф от употребления оного кондитерского продукта становился на одну ступень с оргазмом. Можете представить себе ощущения от поедания конфет у молодежи не испытавшей еще радость взаимоотношения полов и ее разочарование, при первых опытах сексуальной жизни. Открытие того, что конфеты были круче, портило многим всю дальнейшую жизнь, превращая ее в сплошной поиск.
     Наряду с перечисленными особенностями звериного оскала социализма, был еще один. Любой гражданин нашей необъятной родины, в свободное от работы время, мог гулять  когда угодно и где угодно. Если конечно его свобода не была ограничена какой нибудь статьей уголовного кодекса. И самое главное, что ему ничего за это не было. Максимум, на что мог раскрутится праздный гуляка, так это на пару затрещин от своего же  брата по разуму.
      Свои привилегии свободного человека мы пытались использовать на полную катушку. Вы знаете какое удовольствие, теплой летней ночью, спустясь по электрическому кабелю со второго этажа, обогнув общагу выйти на смотровую площадку перед верхним корпусом института. Насладившись видом переливающейся ночными огнями бухты Золотого Рога, спуститься по Суханова до Жертв Революции, повернуть на Уборевича, пройтись по ней и смешаться с ночными прохожими на площади Борцов за власть Советов. После этого пересечь улицу Двадцать Пятого Октября и на пешеходном участке Ленинской закончить это путешествие по кладбищу октябрьского переворота.
      С названием улиц коммунисты не мудрствовали лукаво. Стоило почить в бозе очередной звезде революционной тусовки, как благодарные соратники ваяли мемориальную доску в его честь, ставили бюст на родине и писали его имя на всех домах и заборах. Но как бы ни назывались эти улицы,  гулять по ним ночью было одно удовольствие. Теплый, ласковый ветерок дул навстречу, неся с собой запах моря и свежесть, сравнимую разве только с ароматом сирени, разносимым над великолепными соцветиями взмахами крыльев ночных мотыльков.
      Спустившись на спортивную гавань, можно пристать к какой нибудь компании с гитарой и насладиться общением с людьми совершенно не знакомыми, но несомненно близкими по духу. Искупавшись на пляже, едва ли не более людном чем в жаркий день, пуститься в обратный путь по ночным улицам, окунаясь в опускающийся предрассветный туман, благодаря которому до боли знакомые места приобретают новые очертания, а звуки становятся гулкими и глубокими. По пути  к общаге надергать цветов с институтской клумбы. Забраться по кабелю  на второй этаж, где окно всегда открыто, а девчонки, живущие в проходной комнате, давно смирились с долей запасного выхода и дрыхнут без задних ног, не обращая внимания на вереницы путешественников, исчезающих в темноте ночи и появляющиеся из нее как чертики из бутылки. Оставить под носом у одной из них половину букета и тихонечко выскользнуть за дверь. Подняться на четвертый этаж, где живут знакомые дамы и постучавшись сунуть букет ошалевшей, заспанной девахе. Ни за что, просто так  и с чувством выполненного долга профланировать в свою комнату, где обкладываемый матюками разбуженных соседей, будешь до рассвета ворочаться, перемалывая в мозгу ночные приключения, пока крепкий, утренний сон не утопит тебя в своей сладкой пучине и ты продолжишь странствие но уже в мире грез.
     Дневные прогулки были не менее увлекательными. Скооперировавшись с Малышом и Филиппом, мы не спеша пробирались к ГУМу через толпы прохожих, бегущих по своим делам и мало интересующихся делами других. Добравшись до домоприемника торгового дома Кунста и Альберста, утратившего буржуйскую предприимчивость, в результате чего, фраза “ клиент всегда прав “  звучала как издевательство  и железобетонные физиономии продавщиц - лучшая иллюстрация этому, мы принимались разглядывать все вокруг, осыпая комментариями любой предмет попавший на глаза.
     Устав  от толчеи и остановившись возле продавщицы посимпатичнее, мы начинали извергаться словесным поносом, пытаясь произвести на нее  неизгладимое впечатление. Не знаю, какое впечатление мы производили на труженицу рубля и орала, но минут через пять разговора, мы уже вчетвером, оживленно обсуждали фасон трусов, который особенно подойдет к Малышевскому лицу.
     По пути к выходу, доставали  продавалку хрусталя, пытаясь выяснить приспособленность стаканов к разным сортам водки. И усталые, но довольные собой, вываливались из дверей, возле кинотеатра “ Уссури”.
     Теперь уже безвозвратно утраченная с годами, потребность свежего общения, вряд ли толкнет на необдуманный поступок. И старые друзья, такие понятные, родные и предсказуемые в своих проявлениях, дороже любого нового знакомства, какие бы приятные эмоции оно не несло. Но тогда, не было препятствий способных остановить душу, рвущуюся к новым впечатлениям.
      Видимо в молодости, каждый проходит разные этапы обрастания друзьями. Сначала этот процесс происходит хаотично, как дно баркаса обрастает ракушками, так и человек, делающий первые шаги во взрослой, самостоятельной жизни обрастает знакомыми, каждого из которых он готов назвать своим другом. Позже, жизнь производит естественный отбор и часть друзей образует лагерь приятелей, с которыми приятно общаться, но  брать себя в разведку я бы им не советовал. По мере взросления число друзей редеет, пополняя ряды приятелей и если очень не повезет, то кто - то из лучших друзей станет заклятым врагом. Ну да это из области художественной литературы, с ее хитросплетениями сюжета и вывернутостью судеб. А в жизни все проще. Люди встречаются и расходятся, не испытывая друг к другу ни пламенной любви, ни сжигающей ненависти. Остаются только самые верные, способные принять нас со всеми нашими недостатками и простить наши ошибки, невнимание и черствость. И не хватит жизни, чтобы отплатить им добром за то, что они есть, за то, что они с нами  и помнят о нас.




                ****






     В руках судьбы, ты солнца зайчик.
     Что ни скачок, то нам урок.
     В фонтане, писающий мальчик,
     За хулиганство тянет срок.
     (стихоплетская абстракция)




    
     Следующую часть своего повествования, я начну, как в школьном диктанте. Наступила зима. Кому и на что она наступила, остается загадкой. Но золотые деньки,, когда если не дом и стол, то хотя бы клуб по интересам, был под каждым  кустом, канули в лету. Скверы и открытые танцплощадки опустели, да и прогулки по улицам были малоприятны. Торчать день и ночь в общаге не хотелось и потому, жизнь  в учебном корпусе бурлила  даже в темное время суток. Факультетские комитеты комсомола, студенческий театр эстрадных миниатюр, клуб самодеятельной песни - это только некоторые очаги культуры, отвлекающие бедных студентов от учебы. Студенческая жизнь, без этих маленьких заморочек, не укомплектована по полной программе. Причем общественные поручения, иногда позволяли сачкануть от занятий, без ущерба для репутации почти не двоечника.
     Был еще один способ слинять с занятий, не испытав при этом муки совести. Раз в году, факультетский спортзал наполнялся людьми в белых халатах. Доблестное студенчество, засучив рукава бросалось на иглу, дабы донорской кровью  смыть прогулы, честно заработанные на учебном фронте. Позволив выцедить из себя бутылку крови, новоявленный донор получал плитку шоколада и справку на двухдневное отпущение грехов.         
     Так - как мы с Малышом и Филиппом  нуждались в индульгенции, как никто другой, первое место в очереди у амбразуры нам было обеспечено. Тем более, что роль вампиров исполняли студентки медучилища, давая дополнительные степени свободы в общении доктора и пациентов.
     Сдав положенное количество крови, получив шоколад и заветные справки, мы сразу увидели, что это прикрытие, нашим пробелам в образовании поможет, как слону зонтик. Потому решение не заставило себя ждать. Закатав другой рукав и состроив честные физиономии, мы пристроились в конец другой очереди с твердым желанием пострадать на благо общества.
     Пройдя через, этот конвейер во второй раз и не ощутив существенных перемен в своем здоровье, мы поняли - это клондайк. Кровавая лихорадка захватила наш разум, обещая решение всех накопившихся проблем, в виде не сделанных лабораторных работ. Ощущение управляемости ситуацией, все больше и больше поглощало, строя перед глазами миражи беспроблемной и легкой сессии. Накачавшись, чаем с печеньем до самых зрачков и совершенно утратив чувство реальности, три идиота пошли на третий заход сбора кровавого урожая.
     Как бы не были крепки наши организмы, но это испытание они перенесли с трудом. В ногах правды осталось настолько мало, что они еле несли и доверия не вызывали.
      Салют в голове  был, как на День Победы. Сначала не было ничего. Потом чевочечки, чевочечки, чевочечки....Потом опять ничего....
     Ощущение реального мира приходит с запахом нашатыря и нелестными эпитетами в адрес придурков, которые ни в чем меры не знают. К  эпитетам присоединялись обещания, не сулившие ничего хорошего, в случае если мы немедленно не испаримся из этого храма милосердия. Еле волоча ноги  и с пустой головой, мы поплелись в общагу. Теперь мы знали, что чувствует корова - пятитысячница, после рекордной дойки. Но цель была достигнута и шесть прогулов, закрывались справками так же надежно, как  будто это был пояс верности отмеченный знаком качества.




                *****






     Чтобы не сломать шею,
     нужно вовремя прогнуть спину.
     (девиз гимнастов и подхалимов)               
     Не помню, кто привел меня в студенческий клуб “ Скиф”. Скорее всего это был, как всегда Малыш. Он постоянно вертелся в комитете комсомола, числился лаборантом на паре кафедр и вообще проявлял чудеса предприимчивости.  Ему ничего не стоило договориться в деканате и за изготовление стенда, нам ставили зачет по механике сплошных сред, получение которого, равносильно по сложности, переходу Суворова  через Альпы. За оформление кафедры физики, нам два семестра ставили четверки по физике и математике, преподаватель которой был лучшим другом Артура Алексеевича Мацуцина, курирующего нашу трудовую деятельность.
     Обязанности в нашей рекламной фирме, разделялись очень четко. Малыш был снабженцем. Достать рейки, доски, краску и прочую муть, без которой творческий процесс просто не возможен, было для него делом плёвым. Причем общее руководство компанией, осуществлял он же.
      На мне был дизайн и священное право доказывать руководству, что вся та заляпуха, которую мы нагородили, предусмотрена проектом. Главное объяснить, если ему, то есть руководству, что-то не нравилось, то это просто некомпетентность в вопросах передовой оформительской мысли.
     Филипп же, был элементом хаоса, в нашей стройной организации. Страшно ругаясь, когда мы тащили его на работу, он весь день корчил недовольную рожу и  ворчал, что ему стыдно  получать оценки таким способом. Побунтовав немного и уступив моральному давлению, в виде увесистого звания идиота, щедро пожалованного ему Малышом, Вовка переступал через свои жизненные устои и покорно подставлял зачетную книжку под благодатное перо преподавателей.
     Так вот, “ Скиф “ был клубом по интересам, расположившимся в ФРЭПовском комитете комсомола. С начала его хотели назвать “ Минискиф”, расшифровывая как: “ Молодых И Не Инициативных Сократим Как Издержки Факультета”. Но из-за удобства произношения, название “ Скиф “ прижилось лучше. Конечно, там было весело. Капустники, КВН, поздравления на юбилеи и просто веселые вечера. Все это было. Но почему-то писать о них не хочется. Наверное, так бывает, очень важный отрезок твоей жизни, принесший новых знакомых, какой-то жизненный опыт и огромное количество положительных эмоций, вдруг уходит в дальний уголок памяти. Уступая место более ярким впечатлениям. Ну да и бог с ним, не больно то и хотелось.
     Счастливо дожив до весны, в состоянии частичного анабиоза, душа  юного оболтуса требовала тепла. Причем для этой цели подходило тепло, в любых его проявлениях. Возобновились прогулки по городу, походы в кино и прочие развлечения. Учеба, естественно, отошла на второй план, или даже на третий, под мощным напором, оттаивающей под ласковыми солнечными лучами, жизни. 
      Задняя стена общежития, смотрела на запад и во второй половине дня была просто залита солнечным светом. В апреле, во Владивостоке еще прохладно, но на подоконнике, прикрытом от ветра сопкой, было просто бразильское побережье, в разгаре пляжного сезона. Истосковавшиеся по солнышку ученички, положив книги рядом с собой, дабы никто не мог обвинить их в безответственном отношении к учебе, облепили общагу, как пингвины айсберг. Дамы, натянув усохшие за зиму купальники, старательно пытались навести солнечный румянец, на синюшные тушки. Распластавшись по подоконникам, они выворачивались в три оборота, мечтая достичь невозможного и подставить лучам каждый пятачок неприкрытого тела.
      До бронзового загара далеко, но стремиться к этому надо. И общаговские красавицы терпеливо вылеживали на жестких досках, пытаясь довести  естественное очарование до неземного. Тем более, что зрителей было предостаточно и озабоченные юношеской гиперсексуальностью головы, уже давно что-то призывно кричали с верхнего этажа. 
     Через некоторое время, находилось развлечение, устраивающее  обе стороны этого шоу. Доведенные до крайнего возбуждения, таким количеством  слегка одетых дам и поняв, что работы здесь непочатый край, уставшие от попыток, хотя бы глазом залезть в кокетливо оттопыренное декольте, наши хлопчики решили внести сумятицу, в стройные ряды, только и ждущих постороннего вмешательства девчонок.
     Ложкой дегтя, ничуть не портящего эту бочку меда, была единогласно признана вода.  Сначала, когда первые капли, робко и несмело протаранили обнаженные ноги, взрыв визга и крика  напрочь отпугнул  нападавших. Но вскоре, в раздающихся проклятиях, появились сначала нотки сожаления, а потом и вовсе настоятельные требования продолжения возлияний.
     Ну что ж, команда дана, народ готов, а возражающие могут удалиться. Водная фейерия началась. Визг и крики восторга внизу, при виде радужного фейерверка низвергающегося из под крыши, сопровождался воинственным ревом с верхнего этажа. Краны в бытовке работали, не закрываясь, а народ с ведрами и катрюлями, летал по коридору как на пожаре.
      Появившись в комнате в самый разгар сражения, Малыш сразу преобразился. Как  у собаки Павлова, выделяется слюна при виде горящей лампочки, так и проснувшийся в Малыше пещерный предок, произнес: “ Я дерусь? Потому, что дерусь. “ Наверняка, мысли еще не успели заворочаться в его голове, а руки уже делали свое кровавое дело. Рванувшись к тумбочке,  Юра схватил поллитровую бутылку чернил и не глядя выплеснул содержимое в окно.
      Яркая фиолетовая струя, медленно переворачиваясь и деформируясь, летела вниз, превращаясь в сотни сияющих брызг, на глазах у всех обитателей нашей комнаты, в трогательной немоте замерших под гипнозом надвигающегося события. Время замедлило свой бег и на фоне мокрого асфальта, из окна второго этажа, медленно выплыла физиономия  Томы, привлеченной гробовой тишиной, сковавшей нашу шумную компанию.
     Из Юркиной перекошенной рожи вырвался предсмертный  хрип. За то мгновение, что  чернила совершали свободный полет, перед  Малышовскими глазами промелькнули, те сделанные и несделанные  еще курсовые работы по инженерной графике, которые влюбленный Томик   ваял по ночам, для этого гада. С первыми же каплями, вонзившимися в Томину физиономию и превратившими ее в лунный ландшафт, разглядываемый в армейский бинокль, вместе с диким криком, до Юры долетела мысль: “ Любовь прошла “ -и как отдача после выстрела: “ Влип очкарик, делать теперь тебе курсовые, самому”.
     Водные забавы сразу же прекратились. На лицо было присутствие революционной ситуации. Низы больше не хотели, давясь слезами возмущения. А верхи не могли, катаясь по полу и задыхаясь от смеха.
     Малыш, посидев в раздумии секунд восемь, рванул, как ужаленный в город и через пол часа вернулся с цветами и шампанским. Причесавшись, взбрызнувшись одеколоном, он взяв в одну руку цветы, в другую шипящее пойло и потащил свой крест на Голгофу. Благо,  она была недалеко, тремя этажами ниже.
      Примерно через час, Юрка ворвался в комнату. Ни слова не говоря, сгреб с чертежной доски слегка начатые чертежи и скрылся за дверью. Но  через секунду, дверь приоткрылась и его рука, с оттопыреным большим пальцем, поставила точку во всей этой истории.



               
                ****




     Апрель!...
     Как много в этом звуке...
     С теплом, отбросив все науки,
     Облезлый, март проспавший кот,
     Поджав ободранный живот, как крикнет!...
     Голуби от крика, снесутся разом на лету.
     Но не до них уже коту.
     Как флаг, задравши хвост трубой,
     Ушел...
     Доволен сам собой...
     ( чисто мужское настроение )





      С весной, наступило время задуматься над сюжетом сочинения “ Как я провел лето”. Прошарахаться полтора месяца дома, а потом катить в совхоз - удовольствие ниже среднего  и чтобы оно не стало суровой реальностью, мы поспешили затесаться в стройотрядовскую братию. Благодаря содействию Вадика Бахтина, который был организатором и душой “ Скифа”, мы без проблем стали бойцами студенческого строительного отряда “ Электрон”, командиром которого был Олег Пикалов, а комиссаром - незабвенный Валерий Вазихович Гараев.
     Олег учился на четвертом курсе и жил в трехместке вместе с другими старшекурсниками. Несмотря на то, что мы были с ним одного возраста, авторитет Олега был для нас бесспорным. Всегда удивляла его независимость и способность принимать взвешенные и здравые решения в любой ситуации. Ходила байка, что как-то выпало ему быть гонцом - “ золотые пятки “ и возглавить экспедицию в магазин. Олегу это занятие показалось делом не царским и потому, вместо шнапса, на который сбросились сокомнатники, он набрал полную сумку молока и булочек. Спокойно выслушав все, что наболело у не на шутку расстроенных, друзей по банкету, Олег навсегда выбыл из списка потенциальных скороходов.
      Период подготовки стройотряда был не менее бурным, чем сама работа. Субботники, экзамены по специальности и технике безопасности, и еще целая куча прибабахов предшествовала началу, так называемого трудового семестра и если учесть, что все это было в преддверии сессии, то сразу становится ясно,  времени не хватало катастрофически. Получить вовремя все зачеты и выйти на сессию - дело не простое, тем более если не отличался прилежанием  к учебе в течении семестра.
     Настоящим бичом первокурсников, была история КПСС. Трудности возникали не из-за сложности науки, а скорее наоборот, из-за того, что таковая наукой не являлась. Дело в том, что господа большевики были настолько общительным народом и так любили тусовки, что собирались своей шумной компанией каждые четыре года. Причем, будучи людьми открытыми и искренними, они делали весь тот бред, что несли с трибуны колонного зала, достоянием народа, путем насильного конспектирования и штудирования, с последующим широким использованием судьбоносных цитат.
     Запомнить все эти съезды не только в хронологическом порядке, но и уложить в голове ахинею рожденную благородным собранием, было делом немыслимым и потому, изготовление шпаргалок  стало реальностью данной нам в ощущение.
     Студенческая фантазия не имеет границ  и многообразие спасательных кругов, дающих возможность продлить жизнь топору, возомнившему себя поплавком в безбрежном океане диалектического материализма, поражает самое смелое воображение.
     Простейшее изобретение  - это гармошка. Узкая, бумажная лента, длиной в жизнь пожилого каракалпака, укладывается аккуратными складочками и старательно покрывается мельчайшими каракулями, несущими в себе мудрость предыдущих поколений. В нужный момент, заветный фолиант извлекается из складок одежды и помоги вам бог, разобрать хоть слово в той микроскопической фигне, которую вы наваяли.
      Сооружение, более обласканное инженерной мыслью, нежели освещенное в предыдущем абзаце, носило техногенное имя - резинка. Заготовка для гармошки, с помещенной на нее ценной информацией, накручивалась на рамочку из шпильки для волос, по принципу фильмоскопа. Можно конечно использовать и другие материалы, но вековые традиции и неоценимый опыт пращуров, не позволяли вольности в процессе познания. После изготовления базовой конструкции, вновь созданный банк информации фиксировался поперечным срезом презерватива, обеспечивающим должный уровень пластичности и прозрачности, позволяя перекатывать в руке рулончик и счастливо переносить мысли великих, из темного  небытия, в сферу публичного осмысления.
     Самым надежным способом мошенничества, с целью завладения незаслуженными оценками - были парашюты. Делались они - проще некуда. Просто брался учебник и слово в слово переписывался на двойные, тетрадные листы. После чего составлялся подробный путеводитель, где под номерами указывался перечень экзаменационных вопросов. К внутренней стороне пиджака пришивался большой карман, в который укладывалась стопка парашютов, с соблюдением строгого порядка в нумерации.
     При получении билета, необходимо было только достать путеводитель и вслепую, отсчитав нужный лист, извлечь его из заветного кармана. После этого, можно было считать, что дело сделано. Десять минут усиленного изучения вопроса по своим записям, делают из вас твердого четверошника, а если повезет и дополнительные вопросы, попадут в масть, можно ненароком угодить и в ряды  отличников.
     Картинка получается более чем оптимистическая, если не брать во внимание то, что переписать толстенный учебник - это вам не на трамвае прокатиться. Тем более, что наше с Филиппом жизненное кредо, сформулированное Малышом как: “Тише едешь - шире морда. Шире морда - легче жить  “  - не позволяло проявлять суету и беспокойство в преддверии сессии. Дотянув проблему изготовления парашютов до последнего дня, или даже вечера, мы с Вовчиком уселись грызть гранит науки.
     Для того, чтобы коварный  сон не свалил нас на пути к свету знаний, была заранее заготовлена пачка кофе и бутылочка экстракта элеутерокока. Для молодежи не владеющей знаниями жизни в союзе нерушимом, поясню.  Кофе на пространстве нашей родины, был либо ячменный, либо натуральный. О вытяжке кофеина в ту пору даже не  слышали и посему от одной чашечки этого напитка, запас бодрости был достаточным. А если учесть, что чашечки в нашей комнате не водились и их решительно заменили огромные кружки, то легко вообразить, что бодрость в наших организмах граничила с буйным помешательством.
     Провкалывав на ниве  истории партии до утра и прикрывшись броней изготовленных парашютов, мы поплелись на  экзамен. Действие кофе с элеутерококом превысило критическую точку и резко оборвалось в пропасть унося последние силы, о чем свидетельствовал гул в ушах и матовая пленка, все больше и больше заволакивающая глаза, угрожая свести на нет все наши старания.
     Собрав в кулак, оставшиеся силы и включив скрытые резервы организма, мы рванулись на амбразуру, извергающуюся шквальным огнем гневных глаз мадам Огурцовой, жаждущей нашей крови и готовой привести приговор в исполнение.
     Филипп отстрелялся первым и получив законную четверку, стёк на последнюю парту. Я уже подставлял зачетку для ваяния в ней заветного “ хор”, когда с задней парты раздался богатырский храп. Брови мадам Огурцовой рванулись к  затылку от удивления, но Вовчику было уже откровенно наплевать на существование какой-то там истории КПСС. Он спал сном  праведника, убаюканного знанием того, что по этому непонятному предмету, у него уже высшее образование. И это было так же верно как то, что на улице был май и запах сирени кружил голову и будил воображение, не давая спать самым инертным и ленивым, особенно если они больны болезнью со странным названием - МОЛОДОСТЬ.



 
   
                ****




     Вот жизнь...
     То камнем вниз, то взлет.
     За кадром кадр, в глазах мелькают.
     И дамы...
     Кто их разберет?
     Мигнул, а рядом уж другая.
     ( возглас искреннего удивления )





     Вскруженные весной головы  не давали ногам ни минуты покоя. Время сна было сведено до минимума, причем неудобств, при этом никто не испытывал. Молодой организм открывал все поры, пытаясь впитать в себя солнечные лучи, воздух с моря, щебет птиц и сирень... Сирень... Сирень...
     Этот запах везде. Проходишь ли ты мимо цветочных рядов, или присел на скамеечку в скверике возле телецентра. Из-за заборов частных домиков свешиваются тяжелые кисти, издавая восхитительный  аромат, делающий воздух вязким и тягучим, обвалакивающим все вокруг и проникающим в каждый переулок. Шаги сами собой делаются медленнее и размереннее, ненужные мысли собираются в стаю и сделав прощальный круг над головой, улетают в лазурную высь, освобождая место радости и восторгу, которые войдя в раскрытую душу, попросят там политического убежища. Но не удержавшись надолго в тесной клетке расправят крылья и отправятся одаривать всех вокруг теплом и счастьем, порождая цепную реакцию хорошего настроения, заражающего каждого встречного и даря ему минуты умиротворения.
     На смотровой площадке, возле В-корпуса, парочки простаивают до полуночи и уже по полной темноте, с опухшими от поцелуев губами, возвращаются в общагу, чтобы подойдя к запертой двери развернуться и отправиться гулять по ночному городу до самого утра, когда опустившийся туман подтолкнет прохладой к заветному кабелю, свисающему со второго этажа и приглашающему усталого но счастливого путника воспользоваться этим парадным входом, чтобы забыться в крепком предутреннем сне.
     В  весь этот праздник души, никак не хотела вписываться сессия. Последние зачеты лежали на плечах каждого, тяжким грузом. Причем неизвестно, чей груз был тяжелее, разгильдяев, наплевавших на все и плывших по течению, или отличников, которые тоже люди, по крайней мере, так утверждают некоторые и ничто человеческое им не чуждо.
     Девчонки с 438 комнаты были загружены теми же проблемами, что и все мы. домокловым мечом висел над ними зачет по прикладной механике. Эта наука вообще не понятна для большинства женщин, так как возня с болтами и гайками с детства отдана на откуп мужчинам. И когда судьба сталкивает хрупкие создания с железякой, именуемой редуктором,  их ужас  естественен и понятен.
     Желая помочь озадаченным девчонкам и мечтая заработать их глубокую признательность, Костя Ларёв, вместе со своим другом Димой подрядились сделать курсовой по прикладухе для Лены и Наташи. Хлопчики неровно дышали в эту сторону  и им, было за счастье пострадать ночку на благо любимых.
     С вечера, обложившись чертежами и готовальнями, мужики ваяли эвольвентные зацепления с вдохновенным видом поэтов, состязающихся в восхвалении предметов своей любви. Счастливые физиономии творцов, сияли как сапоги прапорщика перед утренним осмотром. Хором, напевая Розенбаумовские песни, они самозабвенно катали рейсшины по листам ватмана, представляя довольные мордашки дамочек, расплывающиеся в улыбке  при виде готовых курсачей.
     За этим я и застал их под утро, из дальних странствий возвратясь. Потрепавшись немного с этими влюбленными  чайниками, я уже собирался идти спать, как за окном раздался истошный крик: “ Люди! Какого черта дрыхните, в такое утро?! “
     Вопль ударился о стену общаги, взвился к телевышке и эхом рассыпался по сопке, исчезая в предутреннем тумане.
     Выглянув за окно, мы попытались разыскать в тумане источник возмущения спокойствия. По склону сопки спускался Малыш, в окружении счастливых обитательниц 438 комнаты, сжимающих в руках огромные букеты сирени.
     Дима с Костей заглотили ежа. Скрип зубов заставил тараканов судорожно втянуть бестолковые головы в хитиновые плечи и поспешно ретироваться со стола, от греха подальше. Но так уж устроен мир. Пока кто- то, в поте лица тащит саночки в гору, дежурный гад уже ждет на верху, чтобы, выхватив вознесенный транспорт, прыгнуть на него и полететь во весь опор вниз, не задумываясь о слезах обиженного собрата, в задумчивости размазывающего сопли по лицу  и сетующего на несовершенство мира.




                ****





     Пока бросает солнце свет,
     Хохол коряку брат.
     На век!!!!
     ( становой хребет социалистического интернационализма )





     В числе наших близких друзей, были одногруппники Валерки Гараева. Собирались они в основном в комнате 520. Ядром этого звездного скопления был Коля Приставка со своей гармошкой. Ни один праздник не обходился без Колинной гармозы, как только состояние души становилось адекватно количеству горячительных напитков, употребленных  загодя,  меха растягивались и на всю общагу неслось стройное:
 
     Отшумели шторма грозовые,
     Повредив паруса корабля.
     Что же стало с тобою Россия,
     Горемычная наша земля.

     Двери комнаты раскрывались и народ, привлеченный весельем присоединялся к хору:

     Все, что было, покрылось золою,
     Все разбито и нечего ждать.
     И какому царю и герою,
     Из огня тебя снова  спасать.

     Веселье принимало вселенские масштабы и удержать его в комнате было теперь абсолютной утопией. Гармошка плавно переезжала в холл, где весь этаж, независимо от настроения предшествовавшего  Колиному появлению, с удовольствием подтягивал:
 
     Знать в лучах грозового заката,
     Божья милость прошла стороной.
     И несет нас, несет нас куда-то,
     Вместе с нашей несчастной страной.

     Потом шел весь репертуар Розенбаума, Маринич и песни советских композиторов, включая жанр подворотен, именуемый сейчас городским романсом, впитавшиеся в кровь каждого буквально с рождения. Апогеем этого праздника народного творчества обычно была всероссийская - застольная “ Ой мороз, мороз” .
     Народное творчество вообще было в чести на нашем этаже. Гитары прописались почти во всех комнатах и каждый второй умел на них играть. Впрочем, в некоторых случаях, игра - это громко сказано. Знание трех “ блатных “ аккордов и умение исполнять две- три песни, в сомнительной манере, вряд ли можно было принять за полноценное музицирование. Но при должном настрое и состоянии души, хоровое исполнение, какого нибудь прикола доставляло истинное наслаждение  и тогда весь этаж слышал:
)
     - О какая ты не смелая,
     Ты моя чувиха первая.
     А твоя крутая задница,
     На саксафоне отражается.

     Правда, наш самостоятельный репертуар, не ограничивался этим забойным рок-н-роллом. Исполнение Малышом “ Скалалазки “ Высоцкого, стало легендой в нашей компании и уже через много лет, при исполнении этого хита, наши физиономии расплывались в улыбке  и поддержка исполнителю, была гарантирована.
     Конечно, все эти потуги выйти в звезды общаговского шоу бизнеса, казались смешными рядом с такими колоссами с гитарой в руках, как Вова Козырь. Он был, как раз тем столбом, который позволяет валяющейся лестнице почувствовать себя забором, сразу после того, как  она к нему прислонится. Участие Козыря в нашем хоре, увеличивало музыкальные способности каждого с геометрической прогрессией и даже те, у кого слух и голос не были предусмотрены конструкцией, при таком соавторстве заливались соловьями. Кроме того, Вова был звездой институтского СТЭМа и вместе со Славиком Титковым, время от времени притаскивал в общагу новую хохму, принося в нашу жизнь особый колорит и элемент неожиданности.
     Славик, согласно своему театральному амплуа, был единогласно признан лучшей женщиной факультета. Имея в своем гардеробе целый чемодан чулок, колготок, резинок и прочей требухи из женского арсенала, он мог так перевоплощаться, что ни одна девчонка  не рискнула бы состязаться с ним в материализации загадочной дамской души, на подмостках Мельпомены. Из-за  этого тернистого пути  актера театра кабуки, Славик постоянно терпел насмешки, мелких людишек, не понимающих нужды и стремления героев, кладущих на алтарь искусства  все, включая собственную репутацию. Но мы то знали, что сценический образ никак не повлиял на Славикову сущность, он твердо стоит на правильном пути и  тот лифчик невероятных размеров, полученный им по почте на Восьмое Марта - просто наглая и циничная провокация.
     Еще один Страдивари наших дней, который заслуживает нашего внимания и наверняка еще не раз встретится в моем повествовании, это Олег Блох. Играл на гитаре и пел Олежка неплохо, хотя и довольно  таки своеобразно. Для неподготовленного слушателя, его творчество представляло широчайшее поле для критики, но для нас, оно ассоциировалось с самим Блохом - натурой ранимой и творческой и потому принималось безоговорочно.
     И наконец последний, о ком хотелось бы рассказать в этом ключе, это Шура Шмагин. Достойный сын корякского народа, Шура был национальной гордостью ФРЭПовского этажа. Еще учась в школе, Шура был полноправным участником выступлений корякского народного ансамбля  “ Мэнго”, поэтому, его таланты не могли остаться незамеченными в нашей среде, вытаскивающей из каждого самое интересное, прощая недостатки и заурядность тем, кто не мог похвастать какой либо паталогией.
      Шурин дар заполярного акына, проявлялся редко, но при должном умении  и старании, можно было вызвать его на эмоциональную откровенность. Кроме старания и умения, нужно было при себе иметь достаточное количество огненной воды и хорошую компанию  и тогда, на излете веселья Шура брал в руки что-нибудь, отдаленно напоминающее бубен. Как-то под настроение он даже пропел содержание конспекта по основам радиоэлектроники.  Зрелище, скажу я вам,  было - что надо. И главное родное, народное. Орнамент из уток и олешек, вперемежку с гиканьем и замысловатыми телодвижениями побуждал к действию. Хотелось подскочить, топнуть ногой и подхватить Шурину песню:
     Я свою любимую,
     Из могилки вырою...
А перед глазами тундра, родная и бескрайняя и, что характерно,  вся покрытая ромашками...




                ****




      
     О если б знал “ ВЕЛИКИЙ и МОГУЧИЙ”,
     За что его я на страницах мучил,
     И если б он имел к тому же руки,
     Мне б вырвал ноги он за эти муки.
    ( акт раскаяния )




               
     Трудно садиться за писанину, после длительного перерыва. Когда муки творчества становятся ежедневным моционом, мысли приходят в какой - то свой особенный порядок и воспроизвести их на бумаге, не представляет особого труда. Но только стоит прерваться на некоторое время и нить повествования моментально исчезает, а муза получает заслуженное имя шиза. И вот кряхтя от внутренних потуг, со страдальческой маской на физиономии, потихоньку заставляешь двигаться шарики в голове, удивляясь собственному героизму и громоподобному скрипу, сопровождающему этот трудовой подвиг.
     Глядя на бесконечные полки с детективами или фантастикой, выстроившиеся в книжных магазинах, снимаю шляпу перед батареями фолиантов объединенных фамилией одного автора. Творческая плодовитость некоторых писателей просто ирреальна. Ну да куда уж мне за ними. Видимо этот опус станет делом всей моей жизни и будучи уже дряхлым стариком, с трясущейся головой и не слушающимися  руками, я допишу последнюю страницу и поставлю жирную подпись под огромным трудом, объемом листов в пятьдесят, уже с трудом понимая его суть и отвернувшись к стене захраплю сном праведника, выполнившего свое жизненное предназначение.
     Еще учась в школе, я не испытывал особой любви к русскому языку, да и не особой тоже не испытывал. Получив честно вымученную четверку в аттестат, я был твердо уверен, что сумею обойти эту черную дыру, в моем образовании. Но видно действительно, мы предполагаем, а тот, который на верху,   все видит и рано или поздно, собственная нерадивость догонит и состроит козью морду.
     Конечно, я не претендую на лавры создателя высокохудожественного произведения, но быть малограмотным бумагомарателем, тоже удовольствие ниже среднего.
     Читая Гоголя или Толстого, диву  даешься, с какой легкостью они облекают в слова мысли и чувства. Их речь похожа на лесной ручей, плавно перекатывающийся с камешка на камешек, несущий вперед что-то свое, личное и знакомящий с этим личным всех, кто стоит на берегу и с интересом наблюдает за текущими событиями, черпая в них жизненный опыт и мудрость предыдущих поколений.
     Ну мудрость - не мудрость, а фонтан с дурью у нас готов для каждого, кто рискнет занять свое время просмотром этого чтива. С богом дорогие сограждане. Только не ждите  посева на этих страницах умного, доброго и не приведи господь - вечного. Я  не пророк, я  летописец. А история  вещь неумолимая, что видел - про то и соврал.




               
                ****




     Свихнуло голову ученье.
     Ну, что ж, в труде найдем забвенье.
     Построим лучший в мире дом!!!
     Блин...
     Что - то верится с трудом...
    ( размышления на тему )





      Конец весенней сессии был неизбежен, как лето в заполярье. Сразу же за ним, уже брезжил рассвет трудового семестра. И не просто брезжил, а полыхал багровыми всполохами. Рассказы бывалых стройотрядовцев рисовали такую противоречивую картину, что в наших головах каторжный труд - от светладцати, до темнадцати и круглосуточное дуркование, свалялись в невообразимый колтун, в котором  - куда ни пойди, все будет против шерсти.
     Загрузившись в поезд Владивосток - Новочугуевка  и решив, что жизнь внесет свои коррективы в басни аксакалов, мы рванули к новым вехам своей биографии.
     Станция Новочугуевка встретила нас с распростертыми объятиями, но до лагеря нужно было протопать, километров пять. Расположенный на въезде в село Новомихайловка, он представлял, из себя хутор из трех бараков, навеса с дощатой кухней и сортира, на тридцать персон, стоящего на пригорке гордым замком, одиноким и независимым. Вокруг лагеря была огромная поляна, на которой паслась многочисленная и разнообразная живность аборигенов.
     Приехав в Новомихайловку, мы чувствовали себя коренными горожанами, начисто позабыв о том, что совсем недавно, большинство из нас было жителями Инокентьевок, Анучин, Раздольных и прочих населенных пунктов, не завоевавших себе право быть отмеченными, решительным карандашом картографа на листе, с заслуживающим уважения масштабом. Здесь мы все были владивостокцами... Или нет, владивостокчанами... Или... Ну, короче городскими и все. И с высоты этого гордого звания, местные проблемы виделись нам не крупнее голубинного помета у подножия памятника Борцам за власть советов, критически разглядываемого его автором, сидящим на  умоотводе буденовки знаменосца и потому возомнившим себя пупом вселенной.
     В лагере нас встречали квартиръеры, в лице: Вовки Федоровых, непонятно почему именуемого Джоном, Вовки же Егупова, привыкшего к высокому званию Бупов и славе непревзайдённого знатока финансов, плавающего в бурном море калькуляций и нарядов с ловкостью камбалы, пасущейся у стока городской канализации и Валерки Гараева, несущего сладкое бремя власти комиссара ССО “Эектрон”. Бупов уже начал отращивать бороду и это, не при детях, будь сказано, украшение уже торчало клочками с его довольной физиономии. Валерка, был похож на татарина и его страшно волновала проблема полового созревания у крупного рогатого скота, в изобилии пасшегося на поляне. Причем наблюдения этого юного натуралиста, видевшего до сих пор быков только на картинке, комментировались только восклицаниями, что давало понять:  ВОПРОСОВ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ , ЧЕМ ОТВЕТОВ . Джон же просто был Джоном, маленьким, очкастым и с галивудской улыбкой.
      Разместившись в одном из бараков и осмотрев достопримечательности лагеря, мы стали обживать жизненное пространство. На шесте затрепетал флаг с названием отряда, столовая украсилась большим изображением пивной кружки и названием “Харчевня трех пескарей”, а  на двери комнаты предназначенной для девчонок-поваров появилась надпись “Мама - Таня”, предвосхищая приезд Танюхи Серовой и Лариски Мирошниченко - волей Пикалова, отрядных кормилиц и поилиц.
     С подготовки инструмента начались наши суровые трудовые будни, которые принесут кучу денег и в комплекте с ними мозоли, африканский загар и бесценный опыт плотника - бетонщика второго разряда, с правом принимать роды.





                ****




     При коммунизме б жить давно,
     Кабы не девки, да вино...
    ( случайно залетевшая мысль)





     Рассвет подкрался незаметно. Приподнялся над невысокой сопкой, посмотрел на спящий лагерь, ухмыльнулся в серую бороду и потащился через придорожные кусты, мягко ступая обернутыми в туман лапами, цепляясь за колючки боярышника и оставляя белесые клочья мохнатой обуви. Перешагнул через бараки, пострекотал недовольно сорокой, зацепившись за флагшток, поднатужился, заскрипел лягушачьим хором и вдруг, высвободившись из этого капкана, рванул через деревню, оглушая округу мычанием,  блеянием лаем и хлопаньем дверьми.
     По бараку с деловым видом шарахался Валерка и орал, что есть мочи: “Мальчики подъем! На завтрак сосиски с яичницей”. На что заспаный Бупов отвечал тирадой о том, что сосиски страшно надоели и он хочет артишоков. С нар  то тут, то  там свешивались до боли знакомые лица и отпускали по паре слов благодарности Валерке, так вовремя прервавшему изрядно уже надоевший сон. Валерий Вазихович же, почерпнув много нового из восклицаний окружающих, невозмутимо фланировал на кухню, где каждого ждали макароны по флотски, горячий чай и Танюхино с Лариской радушие.
      Отдав должное кулинарному искусству девчонок, наша братия выстроилась у флагштока, для поднятие флага. Ритуал этот соблюдался неукоснительно и при любой погоде. Даже Бупов, при этом торжественном событии, пытался перекроить свою неисправимо ехидную рожу, в благообразное и умное лицо. В прочем, от желаемого до действительного, порой как  до луны пешком. Сколько  Вовчик не приглаживал кустистую  бороденку, а нутро перло из него, артезианским фонтаном, осыпая комментариями каждое слово окружающих. И горе расслабившемуся  и не обдумавшему  сказанное изречение. То, что оно не воробей, он осознавал сразу и на всю оставшуюся жизнь. Тем более, что желающих потерзать Буповскую жертву было всегда предостаточно.
     Покончив с коленоприклонением перед отрядным флагом и собрав инструменты, все дружно отправлялись к следующей достопримечательности нашего отряда.
     Не знаю, с чего и начать описание этого кентавра. Единого целого  и неразделимого на две равноценные части  киборга, состоящего из щедро пожалованного совхозным правлением, добытого из недр автопарковской свалки, ГАЗ-51 и Сереги  -  пилота этого антиквариата.
     Природа была щедра к Сереге и пожаловала ему красивенную русую бороду. В  комплекте с ней шла  такая же богатая шевелюра, но потом что-то видимо отвлекло вдохновенную ваятельницу и к процессу вдувания души она отнеслась спустя рукава. В принципе, жить Сержу это не мешало, но бывали моменты, когда отсутствие архитектурных излишеств в центральной нервной системе, выливалось на окружающих в виде простоты душевной. Благодаря этому Серегина изобретательность не знала границ. Например, чтобы не ремонтировать, сломавшийся стартер у своей лучшей половины, он выбросил его вообще и теперь каждый желающий мог в свое удовольствие покрутить кривую ручку, помогая завести этого дохлого Россинанта в обличии полуразволившегося ГАЗона.
     Крутить ручку - развлечение не из любимых и поэтому свой восторг мы выражали шумно и с удовольствием. Правда, разнообразием изречения сотрясающие воздух не отличались. Наблюдающие за процессом запуска двигателя, с иронией называли машину ласточкой. Очередной же оператор кривого стартера, величал ее не иначе, как задрыгой. Причем гордое звание “ЗАДРЫГА” относилось, как к механической, так и биологической составляющей киборга. Были и другие несколько слов в различных вариациях, но скорее всего их можно было объяснить состоянием аффекта. В нормальном же состоянии произношение этих перлов оскорбляло слух доблестных строителей светлого будущего, тем более, что общество Танюхи и Лариски накладывало определенные обязательства соблюдения этикета на наше грубое мужское общество. Однако эмоции требовали выхода и этот выход был найден.
      Вооружившись позаимствованной в медпункте медицинской энциклопедией, которая была просто кладезем мудрости для человека желающего обругать кого нибудь грязно, но интеллегентно, мы нашли задрыге гордое звание имбицила,  прилепившееся к нему  так же прочно, как прилеплен маленький Ленин к октябрятской звездочке.
     Работали мы в соседнем селе - Каменке. Каменка  была, побольше Новомихайловки, в которой располагался наш лагерь. Да и не мудрено все таки, центральная усадьба совхоза. Можно сказать пуп цивилизации в таежной глуши. Хотя конечно глушь - понятие относительное. По сравнению с привокзальной площадью города Владивостока, любое место Приморья – безусловно, медвежья берлога. Ну а если тебе посчастливилось побывать в каком нибудь Заветном, или скажем Булыго-Фадеево... Так вот, безоговорочно примем нашу Каменку за точку отсчета и все. Тем более, что на ближайшие три месяца, перемены места жительства не предвиделось.
     В Каменке планировалась стройка века. Нам предстояло возвести фельдшерско - аккушерский пункт и воздвигнуть целую Переселенческую улицу, счастливые жильцы которой,  скорее всего молдаване, уже кучковались где-то в районе Минского железнодорожного вокзала. Это был уже не первый исход молдаван в землю Приморскую. Каменка помнила уже пару волн переселенцев, с кучей баулов и толпой чумазых детей, тащащих все, что плохо лежит, не забывая так - же про то, что лежит хорошо. По прошествии довольно таки короткого времени, большая часть этих лягушек - путешественниц, счастливо проев подъемные, отбывала искать лучшей доли, оставляя после себя пустыри с одинокими срубами  домов, в которых бывшие хозяева, из экономии сожгли все, что смогли оторвать заботливые смуглые руки.
     После шумного отъезда беспокойных гостей, правление совхоза шло на место их стоянки, с легким матючком чесало в затылках и тяжело вздохнув, принимало решение: “ Построить новые дома гораздо легче, чем восстановить старые”. Вот тут - то и были нужны мы. Были, конечно и другие стройбригады, так называемый армянстрой, но они считали строительство домов делом не царским и милостиво уступали нам эти объекты.
     Так вот, первым билдингом возведенным нашей гоп - компанией стал фельдшерско - аккушерский пункт. Пикалов с Буповым и Джоном состроив умные рожи, долго меряли шагами загаженый пустырь, прикидовали что - то на пальцах, деловито бубнили в Буповскую бороденку и наконец, растянув мудрено связанную сеть из бечевок изрекли: “Копать здесь”. После чего преисполненные важности Джон и Бупов уселись курить, а Пикалов, оседлав фырчащую задрыгу, умчался в клубах дыма вершить наши судьбы. Мы же, как люди маленькие, вооружившись лопатами и ломами, принялись строить коммунизм в отдельно взятом совхозе, не осознавшем еще свое счастье, по причине повального похренизма и хронического похмелья среди трудоспособного населения.
     Первый день работы прошел нормально, если не считать сорванных кровавых мозолей на руках и волдырей от солнечных ожегов на плечах. Усталость конечно присутствовала, по под действием общего эмоционального подъема она уходила на второй план, оставляя место  чувству глубокого морального удовлетворения. До поздней ночи все бродили по лагерю, курили и трепались о чем угодно, пока ноющие мышцы не загнали  на нары и переполненный впечатлениями мозг не щелкнул выключателем, опрокинув в черную бездонную яму, без звуков и вообще каких нибудь признаков жизни.
    - Мальчики подъем! На завтрак сосиски с яичницей...
     - Сволочь!!!  Ну почему некоторым людям везет и они теряют голос, а этот Валерий Вазихович, этот нехороший человек орет как кобан недорезаный и хоть бы хрен по деревне...

    -  Нары какие высокие...

    -  Малыш...

    -  Бупов...

    -  Косяк...

    -  Еще косяк, понастроили тут...

    -  Бр-р-р тр-р-рава х-холодна-на-я, побежали, побежали, побежали, угол...

    -  У-У-У-Е-Е-Е...

    -  Что я жую?

    -  Кажется макароны по флотски...

    -  Задрыга... Имбицил - урод...

    -  Лопата, какая тяжелая... Спина не гнется...

    -  Солнце - сволочь...

    -  День какой -то длинный...

    -  Задрыга, твою душу...

    -  Что я только - что ел?

    -  Нары, какие высо...

     На третий день сознание стало медленно возвращаться в покинутые им головы. Спины, хоть со скрипом, но разогнулись, подставляя уже почти без боли под солнечные лучи, лопухами облезающие плечи. Ложка почти не дрожит в заточенных под лопату пальцах и главное - девчонки так готовят...
     С задрыгой найден гениальный выход. Чтобы не крутить ручку по утрам, ласточку с вечера оставляем на пригорке, за бараками. Пятьдесят метров проклятий и рычащий драбадан уже прыгает по ухабам, приближая нас к месту планируемого совхозного демографического взрыва. Правда, место - местом, но с генетикой у них слабовато. Трудное детство, плохо очищенные алкогольные напитки и ворчание начальства, натощак,  бьют по половой функции организма, как  девятидюймовый снаряд по фанзе. Но на то он и стройотряд, чтобы помочь местному населению всем, чем можем. Тем более, что Гарик, Афоня и Женька Понявин готовы нести породу в массы и уже рукава закатали, задержка за малым, дождаться субботы.





                ****




     Эх девки , девки ,
     Эки дуры ...
     Ведь мы же вам несем культуру  ...
    ( крик души непонятого местным населением стройотрядовца )





     Как ни тяжела была рабочая неделя, но к субботе молодые организмы подошли во всеоружии. Поработав на объектах, до обеда и собрав инструменты, мы с удовольствием загрузились в ласточку и полетели в лагерь. Во второй половине дня нас ждала общественная баня в Чугуевке и осмотр местных достопримечательностей, в виде ресторации под гордым названием “ Кедр”. Впрочем, рестораном этот духан можно было назвать с большой натяжкой, поэтому величание районного питейного заведения ограничивалось кликухой “ ПЕНЁК”.
     Посещение бани прошло без особых памятных событий, если не считать примерзкий сырой пар и хроническую нехватку тазиков. Немного обсохнув и хряпнув по бутылочке лимонада, мы подрулили к “Пеньку”. Высыпавшись, как горох из кузова незабвенной задрыги, шумная толпа в стройотрядовках ввалилась в двери салуна.
     Должен заметить, что в посещении местным населением “Пенька”, был свой порядок. Во вторник и среду его наполняла молодежь, принося с собой свое развитие событий. Сначала это было шумно и весело, потом это было пьяно и драчливо. И наконец это становилось похоже на вынос смертельно раненых  с поля боя. Причем бой был, скорее всего, с паровым молотом, судя по глубине нокаута выносимых.
     Четверг и пятница были законно - офицерскими. В эти дни люди в погонах, собравшись со всех окрестных гарнизонов, вкушали алкоголь в лоне цивилизации, а не под кустами и тем более не в пыльных канцеляриях, насквозь пропахших гуталином и солдатскими слезьми, обильно проливающимися при стойком перенесении всех тягот и лишений воинской службы.
     Воскренсенье несло с собой разгул демократии, позволяя всем и каждому приложиться к живительному источнику и налупиться до поросячьего визга, после чего вопрос: “Ты меня уважаешь?” - звучит все более угрожающе, а на глаза падает кровавая пелена, как  у быка во время гона.  Как защита от перегрузки, кора головного мозга отключается и все дальнейшее происходит только благодаря активной думательной деятельности лобной кости, при слабой импульсной помощи подкорки. В результате, при условном пробуждении по утру, в голове опухолью зреет мысль: “ Что это было?”. Она разрастается с бешеной скоростью, заполняя все, в измотаном весельем организме до тех пор, пока все та  же защита от перегрузок не выставит новую блокировку, в виде сокроментальной фразы: “ А хрен его знает?”. И тогда все бытие дня грядущего определено рефлексами, не дающими загнуться израненному предыдущим вечером телу.
     Понедельник был законным выходным у работников кабака, ну а  преднамеренно пропущенная мной суббота  требует детального описания, так - как одними из главных действующих лиц этого фарса оказались мы.
     Самым интересным было то, что суббота  была днем для тех, КОМУ ЗА... Ввалившись в “Пенек“, мы предстали перед чинной компанией женщин, демонстративно не смотрящих пока в сторону такой же чинной компании мужчин. Эти достойные джентельмены, расположившись за угловым столиком, уже накатили по маленькой и за легким производственным разговором, нет - нет да и поглядывали на туго обтянутые райповским трикотином дамские спины.  “Девчушки”  же всем своим видом показывая пренебрежение особями противоположного пола, трещали от внутреннего напряжения, о чём свидетельствовал алый румянец, заливший их от крутых затылков, до декольте. И нарочито громкий кокетливый смешок, то и дело перемежающий воробьиным чириканьем журчащее  общение подружек подтверждал это настолько красноречиво, как будто на лбу у каждой красовался плакат: ”ПРИЙДИ КО МНЕ , Я ВСЯ КИПЮ !!!“
     У окна сидели два чуть теплых мужичонки и хлебали горькую под мясной салат. Впрочем, точно такой же салат был и перед дамами. Пустые тарелки джентельменов хранили еще следы все того - же блюда. И все бы ничего, да  в меню оказались только водка, мясной салат и ВСЕ ...
     Направляясь в ресторан, мы не стали ужинать, желая дать выходной девчонкам и внести разнообразие в наш рацион. Но кто же мог знать, что Чугуевский общепит устроит такую подлянку. Заглотив по паре вожделенных салатов, мы ощутили голод десяти волчьих стай, бродящих по льдине, унесенной в море пару месяцев назад . Призывы к совести работников харчевни, разбивались о их бетонные физиономии как комары о лобовое стекло задрыги. Вечер был бы окончательно испорчен, но тут вмешалась судьба и подтолкнула к двери “Пенька“ мою однокласницу, которая работала тут же, но в этот день была не ее смена, и Лена решила отдохнуть у себя же на работе. Выяснив обстановку и постояв перед ней  на коленях, мы решили проблему голодающих за отдельным столиком, путем собственноручной чистки картошки и жарки ее на всю нашу компанию.
     Теперь у нас было все для продолжения банкета. Слегка насытившись и подогревшись зеленым змием, мы занялись освоением прилегающего пространства. В углу, заставленном аппаратурой, суетился дискотюн, похожий на облезлого Муслима Магомаева, в черном лапсердаке и бабочке, которую изваяла ему любимая женщина из обрезанного подола праздничного платья. Дискотюну было тоже далеко за и поэтому он с удовольствием ставил заказанные записи. Из недр  громадного “Олимпа“ рвался наружу голос обросшего двойника властителя  дискотеки. Он пел про обручальное кольцо, утверждая, что эта штука - неплохое украшенье, и под такое жизнеутверждающее заявление дамы с джентельменами выписывали кренделя ногами, посылая друг другу флюиды и между их дородными телами только что молния не проскакивала.
     Нам такой МУЗОН БЫЛ НЕ В КАЙФ  и решив отвоевать место под солнцем Джон с Буповым рванули на амбразуру. Одарив диджея пятью рублями и сунув ему кассету мы приготовились к настоящей веселухе.  Диджей заложив за левое ухо одинокую прядь волос из-за правого, нажал на кнопку. По залу псовым рыком раскатились чарующие звуки группы “Зоопарк“:

     - Ты спишь с моим басистом и играешь в бридж с его женой. Ты дрянь...: -  рюмки джентельменов остановились, прервав очередной накат.

     - Тебя снимают все подряд, тебе это лестно. Но скоро другая займет твое место. Ты дрянь...: - шиньены дам встали дыбом, а брыли затряслись, как от нанесенной личной обиды.

     Наступив песне на горло, не дослушав ее даже до середины, диджей вернул нам кассету и десять рублей. Пять из них были нашими, а  еще пять - за  то, чтобы эту кассету больше не включать. Встретив такое решение бурными овациями, зал принялся отплясывать под Магомаева. Представьте себе возмущение лишенных развлечения недорослей! Но спасение утопающих - дело рук самих утопающих, решение проблемы было найдено быстро, и по накалу оно ни чуть не уступало самой крутой тусовке. Бупов с Гараевым стали продавать на выходе из кабака водку в нем же купленную, имея навар по три рубля с бутылки. Так как в магазинах после пяти часов спиртное не продавалось, незаконное предпринимательство шло “на ура“. Интересно, какой воспаленный ум придумал продавать шнапс только в рабочее время? Благодаря этому новшеству, добрая половина работоспособного мужского населения дежурила в очередях  магазинов “Бабьи слезы“, другая половина захлебывалась слюной в ожидании первой, а производительность труда существовала только в отчетах партийных руководителей. Но так или иначе, а за этот вечер удалось выручить около пятидесяти рублей. Заплатив за ужин что то около того же  и учитывая, что Валерка спер несколько ножей, а еще две попытки поставить нашу кассету принесли еще двадцать рубликов - выигрыш был очевидным. Уходя Малыш прихватил букет со стола дам, давно уже переехавших за столик джентельменов и подарил его Танюхе, вокруг которой он метил территорию, утверждая, что это просто так, шутки ради. Справедливо будет заметить, что шуточка затянулась на долгие годы. К тому же она взяла на вооружение  божье напутствие: “ПЛОДИТЕСЬ И РАЗМНОЖАЙТЕСЬ...”.
     Задрыга ласточкой неслась по ночной Чугуевке. Надрывное рычание двигателя, работающего на грани возможного, шлейфом поднимало за собой собачий лай и проклятия их хозяев. К тому же стройный полупьяный хор орал из недр гремящего бортами кузова вещие слова Бори Гребенщикова , ставшие уже своеобразной визитной карточкой нашего отряда .

     Хочу я стать совсем слепым !
     И торговаться ночью с пылью .
     Пусть не подвержен я насилью ,
     И мне не чужд порочный дым .
     Я покоряю города ,
     Истошным воплем идиота .
     Мне нравится моя работа ,
     Гори , сияй моя звезда !!!!

     После этой единственной не лишенной смысла песни группы “ Аквариум “, шли другие, полные поэтической мелодики но совершенно отвязанные по содержанию. Сначала Корнелий Шнапс бродил по свету , сжимая крюк в кармане брюк , потом его менял старик Козлодоев пронырливый как коростель . И наконец недоверчивое отношение к комбайну неразличающему голоса перетекало в наглую просьбу - дать напиться железнодорожной воды . Как  то на концерте Б.Г. бил себя кулаком в грудь, утверждая , что отвечает за каждое слово в своих песнях . Может это и так , но мой разум не сумел постичь этой премудрости и я так и остался уверен в том , что почти все песни  “ Аквариума “ - бред сивой кобылы . Но как бы то ни было , звучали они прикольно .
     Вот так, горланя это наследие мировой художественной культуры, мы и подкатили к Новомихайловскому сельскому клубу.
      Для продвинутой молодежи, не знающей реалий совдеповского досуга поясню. Клуб - в то далекое время и ночной клуб в нашу теперешнюю , во всех своих смыслах бурную эпоху - это в принципе одно и то же . Правда за исключением некоторых деталей .
     Чтобы до конца прочувствовать все сходства и различия рассадников культуры двух временных лет, постараюсь описать типичный сельский клуб субботним вечером, на примере его ярчайшего представителя , расположенного в селе Новомихайловка  Чугуевского района .
     Начнем с самого начала. Это театр начинается с вешалки, а клуб , как и любое уважающее себя сельское строение , начинается с крыльца , которое кроме своего основного предназначения выполняет роль курилки . Тут же , при желании можно решить любые деловые вопросы и провести необходимые переговоры , договорившись о тактике и стратегии на день грядущий , ведь утреннее похмелье - дело не шуточное ...
      Для жаждущих душевного тепла и полного понимания, тут - же на крыльце ожидала группа поддержки , в лице двух - трех местных достопримечательностей, за покурить готовых проявить всю наличную нерастраченную нежность и пропасть душевной доброты ко всякому , кто обратил на них хоть минимум внимания .
     Миновав пять метров некрашеных досок, вы попадаете в клубовский предбанник, представляющий из себя лет сто небеленую хавюру , с двумя рядами разломанных типовых клубовских кресел у стен и старым бильярдом посреди немытого пола . Вокруг стола ходила парочка “ бобров “ этого благородного спорта, с трескающимися от деловитости физиономиями и распушенными на концах киями. Время от времени, из кинозала выруливал кто - либо находящийся в состоянии близком к нирване, останавливался перед столом, долго смотрел на перекатывающиеся с угла на угол уже давно квадратные шары  и громко икнув, советовал загнать “ свояка “ в угол. Причем  отличить “ свояка “ от “ чужого “ он мог вряд ли , но слово было в тему и почему бы было не произнести его, коль случай был подходящий.
     Из предбанника, через распахнутую двустворчатую дверь, попадаете в кинозал в котором путем раздвигания кресел была создана тусовочная площадь, способная вместить всех желающих потанцевать под завывание старого “ Романтика “, из последних сил ворочающего бобинами.
     Сиденья кресел подогревались задами тусовщиков, ожидающих своего звездного часа. Вдруг кто-то заметит их телесную или душевную красоту и пригласит на танец и тогда можно будет придаться медленному  эротическому потиранию друг о друга под чарующие хрипы стареньких колонок. Но либо в зале было слишком темно, либо с красотой было действительно туго, но кресла освобождались крайне редко .
     Через зал, то и дело проплывали признанные звезды местного тусовочного небосклона, не нуждающиеся в публичном одобрении. Они не ждали милостей от природы и потому право выбора было за ними.
     С появлением шумной студенческой толпы, размеренный ход событий изменился коренным образом. Вся мужская составляющая этого благородного собрания, инстиктивно напрягла мускулы и в дикой гогтовности сжала кулаки. Женский же пол, присутствующий на празднике жизни, почувствовал возбуждение другого рода, заставившее всех невольно осмотреть себя и привести свои ряды в боевой порядок .
     Откровенно говоря, все эти телодвижения ничуть не волновали нашу компанию. Разогретые до крайности предыдущими событиями, хлопцы ворвались в зал как вихрь. Осмотревшись и прикинув возможности, Валерка Гараев сразу пошел в атаку. Подходя к  девчонке с испугом и надеждой смотрящей на наглого типа в стройотрядовке, пестрящей нашивками и значками, Валерка жиманничая и раскланиваясь приглашал ее на танец. Разговор происходил примерно такой :

      - Как тебя зовут?

      - Света.

      - Какое имя хорошее. А скажи мне Светик , у тебя дома медовуха есть?

      - Нет.

      - Ну и имечко ...

     После чего Гарыныч оставлял оторопевшую девчонку посреди зала, а сам шел к следующей.
     Джон Понявин сразу прилепился к фигуристой девахе и прорулил с ней в заднюю дверь. Он не хотел тратить время на романтические бредни, так как был уже пол года, как переведен в ряды женатиков и считался признанным “ зубром “ в делах взаимоотношения полов. Видимо жизненный опыт не подвел Женьку и на этот раз  и уговоры неприступной дамы заняли секунд пятнадцать.
     Юрик Афонасьев, пошарахавшись по залу, нашел себе хорошенькую старшекласницу и с удовольствием приседал ей на уши, производя сногсшибательное впечатление, нанося тем самым сокрушительный удар по крепостной стене, воздвигнутой из прочнейшего конгломерата девичьей скромности и наставлений мамы, обреченной на бдение до утра, в ожидании  “ часов не наблюдающей “ дочери.
     Бупов, будучи не ухарем - надомником а бухарем - собеседником, накатывал по маленькой за кулисами, в веселой компании Назаревича и Джона. Остальные же бойцы нашего стройотряда разбрелись кто куда, то и дело отсвечивая в темноте воротниками увешанными значками, свидетельствующими о стройотрядовской доблести их владельцев.
     Совершенно озвезденелая ночь, офаноревшей полной луной смотрела на веселящуюся молодежь, время от времени охая лягушачьим хором , не выдержав особенно лихо закрученных моментов. Да и мудрено было не дать волю эмоциям. По лагерю шарахался похожий на вурдалака Гарик и разрывая на себе рубашку доказывал всем и каждому, что он будет землю грызть, но Родина будет гордиться его трудовым подвигом.
     Отрядный врач - Миша Кобылкин, совершенно не заслуживающий уменьшительного суффикса в фамилии, тряс Джона за грудки и ноги сотрясаемого безвольно болтались в воздухе, на высоте полуметра, а лицо бултыхалось в противофазе с собственными зрачками, на уровне Мишиного подбородка.
     Укатанный до упора последними событиями Бупов, мерно сопел, завернувшись в радикально черные простыни, а Вовчик  Филиппов пугал зверей, свесившись из окна барака .
     На танцах, из наших, остались только Малыш, отплясывающий очередной энергичный танец и Юра Назаренко, сладко дрыхнущий в расшатанном деревянном кресле.
     Утро принесло жуткую головную боль и скрипучую Гараевскую песню, про сосиски с яичницей. Пикалов, как человек совершенно не пьющий, издал абсолютно трезвое распоряжения, согласно которому все, кто был способен передвигаться, должны были отправиться на место ночных маневров и подобрать раненых.
     Скрипя душой и суставами, мы двинулись искать без вести пропавших. Выйдя из лагеря на дорогу и осмотревшись, мы обнаружили Афоню и Женьку Понявина , обсуждающих ночные похождения по пути к баракам .
      На обочине дороги лежало растерзанное алкоголем тело отрядного эскулапа. Попытки унести его на руках ни к чему не привели. Эта двухметровая машина, в бессознательном состоянии весила раз в пять больше, чем могли утащить наши ослабевшие за ночь организмы. Пришлось просить тачку, у бабульки вышедшей на шум, из ближайшего дворика.
     Возвращение поисковой команды было похоже на отступление Наполеоновского войска из России. Впереди, обречёно шаркая кедами, плелись Афоня с Понявиным, а следом тащился обоз, с раскидавшимся по тачке Мишей и упряжкой подыхающих ишаков, в лице Бупова, меня и Гараева.
     Все воскресенье было посвящено зализыванию ран и обсуждению дел минувших. А обсудить было что. И долго еще  по вечерам, нет-нет да и затянет кто нибудь: “ Скажи-ка дядя , ведь не даром ...” - и откликнется в стройотрядовских душах искорка воспоминаний , заставляя вспыхнуть огонек пережитого . И уже через некоторое время полыхает пламя былого , с новыми подробностями и комментариями . Да и то правда , плох тот рассказчик , что соврать не умеет . Вреда от такого вранья никакого , а людям радость ...




                *****





     Усталость всех друзей свалила,
     Один из них лицом в салате ...
     В отряде не такое было,
     Эх, красотища ...
     Сопки ...
     Мать их ...
    ( словесное отражение душевного покоя , помноженного на гармонию природы )





     Если у кого - то хватило терпения дочитать этот перл до сего момента, то у него может сложиться ложное мнение, что наша жизнь в “ строяке “  была похожа на сплошной банкет. Если это случилось и такая жуткая несправедливость омрачила  вашу душу путем несанкционированного доступа - спешу немедленно реабелитироваться. Смею вас заверить, возлияния “ зеленого змия “ в нашем отряде случались крайне редко . Существовали только три официальных праздника, позволяющих причастится к зверящему и скотинящему зелью. Открытие отряда, отмечающееся в первый выходной день и включающее в себя посвящение в стройотрядовцы подрастающего поколения. День строителя, являющийся поистине всенародным праздником, так - как в нашем союзе нерушимом, каждый гражданин, находящийся в здравом уме и доброй памяти, обязательно что - то строил, если не где - то, так из себя,  естественно не чураясь архитектурных излишеств. И конечно официальное закрытие отряда, происходящее после выдачи зарплаты, что несло в себе угрозу выхода веселья из дозволенного русла и тогда предсказать последствия было почти невозможно.
     Все остальное время, сухой закон не подлежал оспариванию и вкалывали все не за страх а за совесть. Тем более, что реактивное топливо для поистине фантастического ускорения в достижении трудовых успехов - коэффициент трудового участия, проставлялся ежемесячно и бил по карману нерадивых, как торнадо по Монтане. Да и не только материальный стимул толкал на трудовые подвиги. Юношеский максимализм не позволял делать что либо в пол силы. А уж если удавалось добиться похвалы или хотя - бы одобрения армянстроя ... Знак качества, орденом красовавшийся на всех самых значительных достижениях народного хозяйства, был жалкой фишкой по сравнению с парой слов, мимоходом брошенных армянским бригадиром Гришей. Авторитет его в среде местных строителей был нерушим и в подтверждении не нуждался.
     Работы было много и должен заметить, работа была не из легких. Единственно, что тормозило трудовые рекорды, так это то , что местному населению наш энтузиазм был до галстука . А так как все сырьевые придатки были в руках аборигенов, просиживание штанов на объекте стало суровой реальностью.
     Почесав лбы на вечернем заседании штаба, Пикалов с бригадирами решили, что ждать милостей от природы  -  дело дохлое и деревенские пролетарии готовы загубить строительство на корню. По сему постановили свершить переворот в деле поставки стройматериалов, захватив в свои руки архиважный объект - пилораму. Сказано - сделано. Наутро бригада операторов пилорамы свиньей двинулась на штурм бревенчатых завалов, с уснувшим монстром- трелевщиком на вершине .
     Пилорама встретила нас гробовой тишиной. Рамщика с помощником не было видно и даже намеков на их существование не наблюдалось. Обойдя всю территорию победным маршем, мы обнаружили одного из них, спящим  лицом в крапиве. Мы попытались вытащить его за торчащие из жгучих зарослей ноги, но видя глубину погружения в себя специалиста по деревообработке и изрядно опалив руки проклятым растением, отказались от этой бредовой идеи.
     Второго работягу мы нашли за печкой в слесарке. Погружение в себя этого мастера по художественной распиловке бревен было несколько легче, чем у его терпеливого собрата, в сравнении с которым, йог сидящий на гвоздях и посыпающий бритую голову раскаленными углями, сопливый пацан, ничего не смыслящий в самоистязании. И если бы это индийское чудо попробовало выпить столько же ядовитейшего самогона, сколько влил в себя достойный гражданин села Каменка перед тем, как захрапеть распластавшись в зарослях, проползая через которые даже змеи облазят, наверное вернуться в этот мир ему удалось бы только в результате рекорнации, да и то в виде обугленной головешки.
     Растолкав, запечного рамщика мы принялись объяснять ему суть дела. С таким же успехом можно было разговаривать с бревном, распластавшимся по вагонетке у зубастого зева пилорамы. Правда минут через пятнадцать, выплюнув все опилки, занесенные шальным ветром в его хмельную пасть, мужик разговорился и мы узнали, что зарплата у него мизерная и ее хватает только на два раза .
      Вот так мы постигли еще одну жизненную премудрость. Оказывается зарплата измеряется в разах и видели бы вы удивление на лицах совхозников, которым мы пытались доказать, что существуют другие единицы измерения денежного эквивалента труда, вываленного за месяц на гору национального валового продукта.




                ****





     Труд украшает человека,
     Бывает, что иное дело,
     Задолго до скончанья века
     Горбом украсит ваше тело.
     ( размышление на тему)





     Пилораму мы освоили довольно быстро. Приходя утром на работу, наша бригада наблюдала две искаженные похмельной ломкой рожи рамщиков, извергающие из себя маты и валящий с ног перегар. Нашей первоочередной задачей было в считанные минуты, отведенные нам неумолимой природой, заставить специалистов по заточке пил наладить все для предстоящей работы. Промедление было смерти подобно, если проблема настройки пил не была решена сразу, весь день мог пойти кувырком.
     Помните историю, произошедшую с девой Марией, забеременевшей от святого духа? Так вот, эта история - чистая правда. Я совершенно серьезно утверждаю, что этот самый дух, время от времени осчастливливает избранных. И в числе этих самых избранных были наши рамщики.
     Только не подумайте, что эти достойные пьянчуги, залетели от попутного ветра. Более беcплодной твари, чем они природа еще не создавала,  да и подозревать шкодливого  духа в том, что он оказался  извращенцем, надругавшимся над двумя полуживыми, смердящими алкашами - это перебор. Все было гораздо проще и обыденнее. Cмерть несущий перегар, просто так, без видимых причин начинал превращаться в свежайший выхлоп препротивнейшего самогона, а похмельные рожи внезапно  растворялись в безнадежно пьяных харях.
     То, что это состояние снисходило на них свыше - истина не подлежащая обсуждению. Все это происходило на глазах десятка свидетелей и если бы мне в голову пришла блажь, что либо приврать, рассказывая об этом случае, то быть мне заклейменным позором. А так как все это чистая правда, я спокоен за свою репутацию, как спокоен нищий во время  денежной реформы.
     Так вот, если мы не успевали установить пилы до посещения рамщиков святым духом, то пилить приходилось изрядно затупившимися после вчерашней работы, что существенно влияло на качество конечного продукта.    
     И это была не единственная проблема мешающая нам жить. Трелевщик,  брошенный с вечера на вершине бревенчатого завала, дошедшим до точки замерзания разума трактористом, ни за что не хотел заводиться в чужих руках. А подтаскивать бревна в ручную было невозможно. Правда этого Буцефала мы оседлали быстро и его дикая сила была пущена в нужное мирное русло.
     В довершение всех пилорамных неурядиц, на крыше слесарки завелись шершни. Всем кто любит американческие ужастики о всяких умных и кровожадных насекомых, знакомы  моменты, когда от жужжания пролетающей над головой твари, холодный пот капельками выступает на загривке. Но ощущения от просмотра, самого жуткого, галивудского перла не идут ни в какое сравнение с испугом от гула, пролетающего над тобой полосатого монстра, только и ждущего когда ты расслабишься и подставишь лоб под разящее жало.
     Но к опасному соседству мы скоро привыкли и нам даже доставляло удовольствие наблюдать за жизнью этих зверюг. Гнездо их было где-то под стрехой слесарки. Тусовка там шла бурная и полная забот, постоянно шло движение на входе, причем все действия выполнялись полосатыми киллерами с исключительно деловыми рожами. На стрёме у входа в жилище дежурили две шершинные гориллы и при малейшей опасности горланили как сумашедшие , после чего эскадрильи рыжих мессеров пикировали на все, что двигалось до тех пор, пока оно двигаться не переставало.
     Нас они не трогали, видимо не считали студентов за людей. Скорее всего, в их понимании люди должны были непременно благоухать спиртным, иначе их просто кусать противно.
     И надо ж было такому случиться, что после вчерашней дискотеки, у Гарика сохранились остаточные явления  от поедания алкоголя в количестве, превышающем дозволенное этикетом. Почуяв родной дух, пикирующая армада пошла в атаку. Не успел Гарик выкурить свою последнюю сигарету, как два беспощадных монстра, прожужжав друг другу: “ Прикрой , атакую .” - вгрызлись ему в шею.
     Гарик, как в кино про войну, качнулся от удара, нелепо вскинув руки, завыл матерно, завершая тираду звериным рыком, плавно переходящим в бабье завывание.
     Такое я увидел впервые в жизни, в считанные секунды лицо Гарика превратилось в пунцовую маску. За пятнадцать минут, что мы везли его в больницу, отекший нос навалился на нижнюю губу а уши отвисли чуть - ли не до плеч, что явно говорило о происхождении Гарика от слонов. К стати то что Гарик спьяну всегда любил кого нибудь потоптать тоже говорило в пользу этого предположения.
     В больнице ему вкатили изрядную дозу какого - то зелья и отвратительная рожа Гарика - мутанта, подобно вурдалаку схлопотавшему серебряную пулю, за пару минут превратилась в довольно - таки приятную физиономию Игоря Алтухова.
     После этих событий, мы сожгли жилище шершней дотла и признаюсь честно, что мне глубоко плевать на возмущение по этому поводу гринписовцев. А Гарик проспал целых два дня, просыпаясь только для того чтобы поесть и повешать лапшу на уши Танюхе и Лариске. Все остальное  осталось без изменений и стройотрядовская жизнь катилась в гору, оставляя за собой двухквартирные билдинги и разбитые сердца местных барышен, по которым наши хлопцы катались, как фашисты на танке. А что делать, никакой широты души не хватит, чтобы возлюбить всех страждущих и потому, скользящий график  - единственный выход из затруднительного положения. Но поточный метод, тоже не идеал, число униженных и оскорбленных росло еженощно.
     Ну да бог сними. Раз светлое будущее не наступает без битвы, значит потери неизбежны и судьбы попавших под ноги прогресса ничтожны в грандиозном потоке планов и свершений, движущих колесо истории.





                ****




     Пусть воды утекли немалые,
     И откипел отряда кратер.
     А нам пора зады усталые
     Тащить в наш  Альма, извиняюсь, Матер.
     ( диктат неумолимого времени)




     Время трудового подвига на стройках социализма , перло к финалу со скоростью бешенного таракана, увидевшего бутерброд на осиротевшем за лето столе в студенческой общаге. На дворе звенело льдинками в умывальнике шестнадцатое октября и дальнейшее пребывание в Чугуевском районе было чревато вылетом из института. Наши соратники по превращению гранита науки в щебень, уже месяц как тупили зубы на этом поприще и деканат с раздражением делал вид , что верит в сказку про эпидемию какого-то коклюша, свалившего половину “ Электрона “.
     Уже давно не вызывал энтузиазма вид рукомойника по утрам и личная гигиена каждого, стала общей раной в сердце. Изношенные за лето рабочие комбинезоны давно не стирались и имели плачевный вид. Замызганные ватные подшлемники и фуфайки, покрытые цементными пятнами довершали стильный прикид шаровиков затейников, в последний день работы. К тому же незабвенная задрыга, выработав свой тридцатый моторесурс приказала долго жить. В последний раз крякнув под увесистым матом своего извозчика и кокетливо испортив воздух одиноким дымком, прощальным колечком вылетевшем из выхлопной трубы, ласточка замерла посреди автопарковского двора уродливым трупом, выразительно свидетельствующим, что даже железо не вечно и на людей надежды больше, чем на технику.
     Оставшись безлошадными, под валящим с беспощадных небес снегом, громко шаркая по замерзшей дороге застывшими кирзачами, мы поплелись на трассу, чтобы поймать попутку в сторону лагеря. Над замерзающей толпой голодранцев гордо лилась песня группы “ Дилижанс “, как нельзя более подходящая моменту:

     О Аляска - это не сказка,
     Льдинки вместо слез.
     Слез не видно на Аляске,
     Этот край - капкан для грез.
   
     Добравшись до лагеря, без приключений и наскоро собрав вещи, мы двинулись пешком в сторону Новочугуевки, где уже с утра коптила баня у одного из аборигенов, в ожидании наших грязных тел, тисками сковывающих кристально чистые души.
     Тремя часами спустя вся компания, сидела за столом счастливая и отмытая, накатывая по маленькой, под соленые груздочки и обсуждая события последних дней.
     Да, банькой мы наслаждались самозабвенно. Больше часа парились, скреблись и обливались горячей водой, вновь и вновь возобновляя попытки привести в божеский вид копыта, которые раньше были руками. То что война с мозолями была безнадежно проиграна  - было очевидно  и разогнуть скрюченные пальцы поможет, пожалуй только всесильное время. Да и бог сними - с пальцами, даже в этом плачевном состоянии они крепко держат ложку, а кружку - тем паче.
     Что может быть лучше тесной компании единомышленников, собранных за одним столом после омовения, когда распаренные физиономии соперничают по красноте с бочковыми помидорчиками, горкой возвышающимися над оттеняющими их, крупно порезанными огурцами, засоленными в одной кадушке с капустой и потому имеющими свой особый, неповторимый вкус. Желтая, рассыпчатая картошка исходит паром под великолепным нарядом из пузырящихся шкварок пережаренных с репчатым луком и издающих самый восхитительный запах, который можно себе представить. А соленые грузди - это вообще из области фантастики.
     Разлитая по стопкам водка  после космического тоста “ поехали “, устремляется к месту назначения. Застывшая в морозилке огненная вода тягучим водопадом прокатилась по пищеводу, оставляя за собой тепловой след, реактивной струей рванувшийся вверх, к голове, попав в которую зазвеневший в ушах легким нокдауном и рассыпавшийся истомой, смешанной с запахом душистого черного хлеба, жадно вдыхаемого раздувающимися ноздрями.
     Следом, без задержки пошел грибочек, тугой и хрустящий, обернутый глазурью кисловатого маринада и домашней сметаны с прицепившимся колечком репчатого лучка и семенами укропа. И сразу - же, эхом: “ Между первой и второй - перерывчик небольшой “. А дальше настал час чревоугодия и бесконечно глуп тот кто сказал, что это смертный грех. Видимо питание гамбургерами подорвало его дух и помутило разум, иначе чем объяснить такое неуважение к одному из самых больших удовольствий данных нам щедрой природой.
     За вкусной и сытной едой, густо сдобренной веселым трепом и подколками, два часа пролетели как одно мгновение. Ели  много, пили мало, поэтому все были трезвыми и абсолютно довольными жизнью. Загрузившись в поезд, все твердо решили, лечь спать и счастливо продрыхнуть до самого Владивостока.
     Усевшись в вагон и разобрав постели, многие из нас поняли, что время еще детское и в ужине явно не хватало десерта. Рассуждения о том, что чашка кофе перед сном еще не кому не помешала, теснили остальные разговоры с настойчивостью превышающей рамки приличия. В конце концов, рассуждения решительно перешли в разряд намерений и были приняты к немедленной реализации. Мы с Буповым, как самые ленивые, остались в вагоне присматривать за вещами, а остальные отправились в вагон ресторан, приговаривая, что только попьют кофейку -И ВСЕ.
     Через час отсутствия кофехлебов Бупов насторожился. Этого времени вполне могло хватить на поедание двух ведер борзящего напитка и на пять перекуров. Заподозрив друзей в измене и предположив, что возможно пропускаем самое интересное, мы рванули в сторону харчевни на колесах.
     При переходе через вагон, прилегающий к вожделенному духану, шокирующей волной громыхали истошные вопли, доносящиеся из тамбура. За дверью в ресторановский предбанник предстал во всей своей красе пьянющий Джон, стоящий нос к носу с маленькой толстенькой проводницей, как два реслера на ринге. Эта милая во всех отношениях дама пыталась разъяснить не в меру разошедшемуся Вовке, что он  слишком молод для поглощения алкоголя и еще не заработал себе, на развеселую жизнь. На что обиженный Джон тыкал ей в нос пачку червонцев в банковской упаковке и верещал, что купит этот фигов паровоз, вместе со всем его бестолковым персоналом.
     Дальше было еще круче. В вагоне - ресторане шел кутеж по высшему классу. Братья  - стройотрядовцы дошедшие до состояния поросячьего визга, явно не от выпитого кофе,  открывали шампанское “ по гусарски “, скрутив проволоку и с шиком грохнув бутылку дном о стол. Пробка при этом вылетала со сверхзвуковой скоростью, издавая страшный хлопок при преодалении звукового барьера и все содержимое бутылки вылетало следом, обдавая золотистым дождем ничего уже не соображающую компанию и в панике мечущихся работников железнодорожного общепита, уже понимающих, что никакой доход от этой пирушки не покроет материального ущерба, который может быть нанесен в дальнейшем, при ее продолжении.
     Увидя в нас с Буповым единственное спасение от неминуемых неприятностей , они бросились в ноги, умаляя о пощаде. Но скоро сказка сказывается, да спасение утопающих - дело рук самих утопающих. И оставив бушующую толпу на попечение официантов и прихватив с собой бутылку шампанского не познавшую еще гусарской лихости, мы скромно удалились в свой чертог.
     Утро застало всех врасплох. Во первых, оно было слишком ранним, во вторых прохладным, а в третьих трамваи еще не ходили. К тому же в загадочном восточном городе Будуне была засуха и гортани напоминающие раскаленные сопла истребителей после выполнения боевого задания беспомощно ловили предрассветный туман растресканными, как земля в Неваде губами . Из всего отряда только  Бупов и я не ощущали боли за бесцельно прожитые годы и потому восхождение на родную сопку заняло вдвое больше времени, чем обычно. Правда, при подходе к фуникулеру, Вовка с грацией фокусника распиливающего любимую женщину, открыл сумку и извлек бутылку неосквернённого с вечера шампанского. Эффект был, как от трех колодцев в Учкудуке. Весь растянувшийся караван обезвоженных верблюдов рванул к живительной влаге и через несколько секунд, последняя капля зашипела в раскаленном горле очередного счастливчика.
     Получив дополнительный стимул к жизни, отряд расправил согбенные спины и спящая общага почувствовала приближение реальной силы  способной сделать, если не все, так многое. И накатывающая из утреннего тумана песня мозамбикских партизан , уже давно ставшая ФРЭПовской визитной карточкой была живым тому подтверждением. Запевала рявкал с упоением :

     - О олеля!

Хор  повторял:

     - О алеля!
     - Алеля телепомпа!
     - Алеля телепомпа!
     - О пата пата пата!
     - О пата пата пата!

Потом запевала заводил ту же пластинку, но на тон выше и так по наростающей, до достижения чувства глубокого морального удовлетворения.
     Ошалевший, от вида утренних “соловьев “ милицейский патруль остановил нас  и почти вежливо поинтересовался, какого черта собственно орем в такую рань. На что товарищи милицейские получили исчерпывающий ответ, что это не ор а пение. Особенно их впечатлило то, что пели мы не “ Мурку “ , а песню партизан. И не каких нибудь там , а мозамбикских . Интернационалистская сущность наших правоохранительных органов в советское время всем известна и понятно каждому, что Мозамбик и Гандурас беспокоили блюстителей порядка, как  собственные проблемы .
     Оставив патрульных копошиться в собственных чувствах,  мы построились и рванули к общаге почти строевым шагом, оглашая округу Гребенщиковским перлом, про истошный вопль идиота. Общага уже точно не спала и это было так же верно как то, что еще одна ступень нашей жизни была пройдена и труд физический, на какое - то время должен уступить место труду умственному. Скоро сойдут мозоли и о бурном стройотрядовском прошлом будут напоминать только рассказы бывалых, да телевизор с паласом  купленные в складчину. Правда в комнатах появилась дорогая японская аудио аппаратура, а я обзавелся крутющим, в то время мотоциклом “ Ява “ и фирменным шлемом “ Интеграл “, что позволяло себя чувствовать первым парнем на деревне. Жаль, что недолго. “ Яву “ через полгода украли и я пересел на кроссовую “ кобылу “, менее красивую но не менее престижную, правда в среде хлопцев с сорванной башней.
     И так, трудовой семестр 1984 года был завершен. Пора было вникать в дела учебные и наверстывать упущенное семимильными шагами, иначе исход мог оказаться плачевным и образование безвременно прерванное, могло смениться новым трудовым подвигом, но уже более долгим и обыденным, на поприще производства национального валового продукта, на одном из предприятий социализма, в роли неквалифицированной рабочей силы.





                ********





Унылая пора,
Очей очарованье ...
( навеяло ...)





     Во Владивостоке царила золотая осень. Климат Приморья - вещь странная. Какие нибудь пара сотен километров и от мокрого снега, превращающего тебя в жалкое, сопливое существо, не осталось и следа. Теплая и сухая погода побережья дает тебе второй шанс насладиться прелестями тихого буйства красок. Воздух замер от обилия запахов, как будто боясь спугнуть шальным ветерком эту немыслимую смесь из кленовой свежести, искр - высеченных трамваем из паутины проводов и запаха моря, время от времени наплывающего легким накатом, вместе с шелестом прибоя, вылизывающего бетонный мол спортивной гавани.
     Ритм жизни горожан, независимо от их чаяний и проблем, замедляется и стремится к гармонии с окружающим миром, вольяжным и по барски добрым. С распростертыми объятиями встречающим каждого встречного, не зависимо от того с чем пришел этот случайный знакомый, радость или грусть поселилась в его глазах: “ Вот дескать я какой, большой и теплый. Пользуйтесь на здоровье, мне не жалко “ - и состроит умильную физиономию, наслаждаясь собственной благостью и неслыханной щедростью.
     Воскресные электрички переполнены. Толпы изголодавшихся по общению с природой жертв городской сутолоки, высыпают из тесных вагонов на станции Санаторная и рассеиваются по укромным уголкам ботанического сада в поисках уединения, чтобы слиться с этим цветастым великолепием, толкающим душу на откровения и поступки, зачастую не свойственные суетному и скупому на восторги организму городского жителя.
     Но барская милость - штука ненадежная. Вдруг нахмурится безоблачное небо, налетит неласковый северный ветер, сверкнет зябкими барашками свинцовое море и прощай оранжево - багряное царство. В два дня от стильного осенннего прикида не остается и следа, а впереди маячат приметы бесснежной, пыльной и ветреной Владивостокской зимы .
     Утро Седьмого Ноября, как правило , встречало пронизывающим  ветром и ледком на лужах. Общага шумела как огромный улей. В бытовках - толчея, как на барахолке, не забыть бы описать это уникальное явление советской действительности. На плитах нет ни одной свободной комфорки. Обилие булькающих, шкворчащих, плюющихся салом кастрюль и сковородок наводило наблюдательного человека на мысль что вся эта суета не спроста.
     Конечно сейчас этот день тоже отмечен в календаре жирно и красно, но острота восприятия оного праздника ушла безвозвратно вместе с призраком коммунизма, который бесцельно слонялся по Европе долгие годы. Сейчас можно сколько угодно бить себя кулаком в грудь, доказывая свое десидентское прошлое, но праздник был действительно всенародным. Не было человека в нашей огромной стране, который не был бы задействован в этом грандиозном шествии мимо трибун со стоящими на них хозяевами жизни. Властные и непогрешимые, снисходительно взирали они на нас - смертных, осчастливливая толпу легким покачиванием, слегка приподнятой руки и перебрасываясь фразами с себе подобными, нахохлившимися на пронизывающем сыром ветру,  под нимбами из норковых шапок.   
     Вообще-то не знаю, кто  как, а я всегда ждал демонстрацию с нетерпением. Общаговский народец, легкий на подъем и потусоваться его дважды приглашать не надо. Часов в восемь утра из распахнутых дверей нашего муравейника, с шумом и гамом, под мудреные вариации Колиной гармозы и гитары Козыря высыпала толпа готовая к празднованию очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции.
     Ох и горазды - же мы придумывать навороченные названия всему, что под руку попалось. А то и того круче, абревиатурку какую нибудь сварганим так, что потом сами диву даемся. Про иностранцев вообще молчу, куда уж им серым разобраться в хитросплетениях загадочных заглавных букв и понять, зачем РУБОП замел ОПГ  если их все равно отмажут  и чем отличается НКВД от КВЖД или ТНВД от ГКВД. Конечно  если подумать, то легко догадаться, что КГБ - это Криворожская городская баня, а НКВД - Новосибирский кожно-венерический диспансер. Но такие обороты, всё больше для человека творческого, а для прямых как лом жителей дальнего зарубежья - это мудрость непостижимая.
     Ну да бог с ними,  иностранцами. Главное чтобы нам было все понятно - куда идти и что нести. А уж нести, что нибудь придется и это так же точно,как то, что комсомольские вожаки уже раздают возле учебного корпуса флаги, транспаранты, портреты членов политбюро родной коммунистической партии и красные банты, прикалываемые к вороту и создающие дух сопричастности к чему-то значимому,  для всех без исключения.
     Вооружившись атрибутами революционного праздника, под самозабвенное исполнение  песен советских композиторов, колонна ФРЭПовцев спускалась на Ленинскую и вливалась в грандиозный людской поток, двигающийся по направлению, к площади Борцов за Власть Советов. Из всех динамиков развешанных на окрестных домах раздавались радикально-оптимистические призывы и лозунги, сопровождаемые громогласным “УРА”.

- Да здравствуют работники советской торговли - льют фимиам динамики.

- Ура-а-а -  горланит нараспев колонна товароведов, мерно покачивая праздничным ассортиментом магазина “ Изумруд “, вдетым в мясистые уши и тяжкими веригами повисшим на натруженных шеях.

- Слава советским ученным  - с искренним энтузиазмом вещают рупоры.

- Ура-а-а - подхватывает инициативу профессура и нерешительно помахивает искусственными цветами, судорожно соображая - кому бы сплавить портрет члена политбюро, чтобы не возвращаться в институт, а сразу рвануть домой, к праздничному столу, где можно продолжить созерцание праздничного действа, но уже посредством детища научно-технического прогресса под названием телевизор.

- Да здравствуют труженики села - не унимается глашатай, наслаждаясь эхом собственного рыка.

- Добре - отвечают ему сельские жители, с удовольствием закусывая, всё перед тем же телевизором.

- Слава советским женщинам - фонят от восторга все колокола.

- Ура-а-а-а-а - заходится в экстазе советский народ в твердой уверенности что слава - это как раз то, чего не хватает нашим женщинам. Мы искренне поддерживаем чаяния соотечественников, с той лишь разницей, что желаем мы не какую-то абстрактную славу, а вполне конкретного Славу Титкова, бредущего рядом  и улыбающегося блаженной улыбкой. Он давно смирился с подколками на эту тему и воспринимал их как должное, как принимает знаменитый артист внимание надоевших поклонников, милостиво и снисходительно. Кажется, что все это ему смертельно надоело, но освободи его от этой обузы и ты поймешь, что совершил большую ошибку, отобрав у ребенка любимую игрушку.
     Долго еще будут звучать бесконечные лозунги, но трибуна с краевым начальством осталась позади и Тропа Хо Ши Мина призывно расстелила свое полотно, маня в лоно родной общаги, где ждет приготовленный с утра праздничный стол и радушие себе подобных .
     Следующий день несет легкую усталость, воспоминания о праздничной дискотеке и целый букет забот, не отступивших а только затаившихся на время праздника. Ну да и шут с ними, сами возникли - сами и рассеются. Главное не тормозить, а идущий, он как говорится, всегда обрящет. Только бы с направлением не сплоховать. Хотя коммунистическая партия, время от времени оповещает, мол верным курсом идете товарищи. Ну да ладно, поживем - увидим, кто у руля и куда приедем. А пока не стоит забивать себе голову мелочами, солнце светит, здоровье бычье, а остальное не важно.





                *********




   Проходят дни ночей длиннее,
   Промчатся годы в темпе марша.
   Одни становятся умнее,
   Другие просто станут старше...
  (опять навеяло...)





   Время - как песок набраный в ладони. Как ни сжимай пальцы, а сухие мелкие песчинки найдут себе дорогу и влекомые неумолимой силой тяжести просыпятся на землю, сначала пылью искрящейся в луче света и отпускающей отдельные пылинки покружить рядом , затем прорвавшаяся струйка  увлечет их с собой, образуя меж пальцев воронку, в которую улетит все до последней крупинки, не оставив и следа своего присутствия на теплой, сухой ладони.
   Дни ребенка вмещают в себя целый мир, богатый событиями важными и удивительными. Времени хватает на все, и каждая минута длится бесконечно долго, отделяя мечты и планы от их свершений. Потом что-то происходит и время ускоряет свой бег. То ли цели становятся приземленнее и реальнее, а воздушные замки преобретают вид типовой застройки, то ли энергия и жизненный опыт позволяют сократить интервал между событиями, но дни начинают лететь с удивительной быстротой и с горечью осознаешь, что в сутках не хватает пары часов. И этот дифицит растет год от года, приводя в уныние от количества неосуществленных планов и несбывшихся надежд.
   Есть наверное люди полностью удовлетворенные своими достижениями и не жаллеющие о бездарно потраченом времени, но на мой взгляд, жизнь - это огромный холст, который предстоит расписывать от рождения до смерти и не всегда исполнение достигает высот и грандиозности задуманного. Хотя конечный результат тоже может выглядеть неплохо, но никогда творение рук человеческих не достигнет в полной мере высот полета его фантазии и остается легкий осадок горечи от  того , что не дотянул, не доглядел, не настоял и не доработал до должного результата это произведение искусства под названием МОЯ ЖИЗНЬ.
   А впрочем , если художник не видит огрехов в своем творении и полностью удовлетворен достигнутым, ему стоит отбросить кисти и забыть о них навсегда. Только муки творческой неудовлетворенности заставляют нас совершенствоватся и двигаться вперед, постоянно усложняя задачу, подкидывая новые вводные,  ломать и строить , доводя до совершенства творение оценить которое, может никто и не удосужится, за незначительностью его в масштабе грандиозного произведения СУДЬБЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА .
   Эка залудил! Аж самому захотелось встать и снять шляпу. Так до окончания этого трактата я дойду до того, что начну учить жизни всех и каждого, ссылаясь на свой "бесценный" опыт и обращаясь к "СЕБЕ ЛЮБИМОМУ", как к последней инстанции и возражения на эту тему будут отметаться как мусор умелой метлой гастробайтера, прометающего себе путь в светлое будущее. Наверное старею. Эх успеть бы дописать это откровение , ведь осталось то всего лет шестьдесят с хвостиком... Ну да не будем о грустном, лучше поговорим о временах минувших и потому очищенных от всяческого негативного шлама заботливым ситом пролетевших годков, превративших поджарую фигуру озабоченную прогрессирующей гиперсексуальностью в лысое созданье , отягощенное пивным животом и серьгой в ухе.
 И так продолжим. Беспорядочная общаговская жизнь , мало по малу, начинала принимать взрослые , осмысленные формы. Хаотичное движение "от дамы к даме" начало преобразовываться в направленное и планомерное. Как сперматозоиды рвущиеся исполнить свое биологическое предназначение парни рванули наперегонки и намертво прилепились к своим симпатиям. Наша комната стояла нежилая, пустая и одинокая, правда мы собирались в ней изредка, но это было уже не совместное проживание, а встреча старых друзей накоротке. Теперь даже самому тупому было ясно - впереди эпидемия свадеб.
   Первым сдался Гараев. Лариска, та что ездила с нами в стройотряд, была непростого папы дочкой и потому свадьба была культурной, благообразной и вообще без ярких моментов , в виде пьяных драк и приступов комы с последующей амнезией. Валерка отчалил на квартиру снятую тестем и народ поговаривал, что теперь его будущее не вызывает опасения, так как Валеркина расчетливость в союзе с папиковыми связями новый мир построят на пять с плюсом. Ну а потом пошла свадебная лавина. Мы не успевали отойти после одной свадьбы, как впереди уже маячила другая и география этих торжеств была настолько обширна, что ФРЭПовскую толпу можно было увидеть в поездах от Новочугуевки до Благовещенска.
   В общем то время запомнилось многими событиями. Престарелые, полумертвые генсеки партии сменяли друг друга с космической скоростью. Не успевал народ насочинять анекдотов про нового руководителя государства, как тот уже трясся на пушечном лафете к кремлевской стене, где его предшественники  накатали колею под прощальные звуки военного оркестра, смешанные с переливами лебединного озера призванного гнать вселенскую скорбь на граждан Союза Нерушимого, посредством всех двух каналов телевидения. Каждый последующий всесоюзный старец вносил свою дозу ахинеи в государственное правления и уходил с богом. Народ же жевал эту кашу бредовых решений и рассуждал на тему, что и не такое пережили, пройдет и это.
   Одним из поветрий принесенных из колонного зала Дома Союза стала борьба с пьянством. Наскоро были напечатаны брошуры и рекомендации, проинструктированы и направлены партийные и комсомольские лидеры всех рангов и пошли, полетели, поперли собрания, решения и прочая белиберда выдающая на гора ворохи бумаг с постановлениями и прочими наказами в надежде перевоспитать всех, здесь и сейчас, в соответствии с новым стандартом разработанным ЦК партии. Короче объявили Советский Союз зоной трезвости. Рассказать о всех потугах родного государства в надежде перекрыть кислород зеленому змию дело долгое да и малоинтересное. Тем более что заставить не употреблять для употребления же изготовленное, советского человека можно было только в том случае, ежели он , то бишь человек, наупотреблялся уже оного продукта до состояния придорожного бордюра.
   Однако понимание бесполезности борьбы с пьянством пришло несколько позже, с поминанием безвременно ушедших жертв самопального алкоголя и жидкостей издающих спиртовый запах. А пока авангард советской молодежи отплясывал на комсомольских безалкагольных свадьбах, где столы ломились от закуски, а на сок и лимонад - глаза бы не смотрели...
   Смельчаками решившими пожениться в духе времени были Бочкаревы. Как к этому пришел Серега? А черт его знает как, пришел и все. Ресторан "Арагви" такого пассажа еще не видывал. В его истории было всякое, от тоски при пустых столиках по понедельникам, до пьяных драк между экипажами одновременно пришедших в порт судов, которые жаждали отпраздновать свое возвращение на родину и не желали уступать "поляну" конкурентам.
   Ну так вот, в положенный час, измаявшийся в созерцании ресторанного изобилия народ построился по обе стороны двери, в ожидании молодых. Когда напряжение торжества жаждущих достигло аппогея, распахнулась входная дверь и...
   Опустим все эти охи, вздохи, поцелуи... Они вообще на свадьбах вторичны. Главное начинается там... Там, где кальмарчик под сметанкой, посыпанный кольцами репчатого лучка соседствует с заливным из говяжъего языка, отсвечивающим розоватым светом морковочки, под дрожащим слоем восхитительного желе.Где мясной салатик радует своей пестротой , возвышаясь горкой украшенной слегка запеченным майонезом , среди темных лепестков колбасной нарезки. О , это надо было постараться раздобыть настоящую сырокопченную колбасу в стране, где при шальном крике "КОЛБАСА" мгновенно собиралась очередь даже в общественном туалете. И вот рядом с этим тонко нарезанным деффицитом, на больших плосских блюдах исходило соком мясо по "капитански", сырная корочка которого... Ну я не знаю что может быть лучше. Разве только шашлычок разместившийся неподалеку и издающий сногшибательный запах смешанный с араматом зелени и маринада, обрамляющих это мясное великолепие. Аккуратная горка мягких, душистых лавашей и бесконечное количество салатиков, солянок, огурчиков, помидорчиков... И все это повторяется, много, много, много раз. Складывается в невообразимый орнамент, ждущий, манящий, умаляющий тебя, давай дескать, приступай. Приличия? Господи, ну какие могут быть приличия? Тут же все вкусненькое съедят...
    Теперь, по прошествии лет, сидя в зубопротезном кабинете, я с особенной четкостью осознаю, что вытерплю все, лишь бы не лишиться этой великой, данной природой возможности поглощать все, что бог послал. Отбери у меня эту радость, и что компенсирует  невосполнимую утрату? Водка, бабы, рок-н-ролл? Это же незапланированные расходы, толкающие вести двойную жизнь, обременяющие враньем и искажением личности. Мне это надо? Нет, чистую совесть и пивной живот, на котором так уютно, время от времени могут прилечь жена и дети, я ни на что не променяю... Так что пытайте доктор, я весь ваш. И пусть мои новые зубы, выросшие благодаря научно техническому прогрессу и стоматологу ( будь он проклят, садист и стяжатель), еще поработают на благо моего организма , на ниве удовольствия и приятных излишеств.
   Ой...
   О чем это я?
   Ах да, стол... Ну так вот, не было бы места прекраснее и желаннее, если бы ни одно но... Из напитков только компот, да лимонад...
   Рванувшие к явствам обезумевшие от изобилия гости работали не покладая рук. Лица , слегка осунувшиеся от ожидания и торжественности момента , разгладились и блаженно заблестели. Салаты в тарелках меняли друг друга с фантастической скоростью, комбинируясь в самых немыслимых сочетаниях. Тут каждый сам себе художник, творец, воятель. Начав с мясного, прослоив его пару раз колбаской и прикрыв огурчиком, плавно перешел к мяску, поочередно откусывая то от шашлычка, то от "капитана", присыпав последнего зеленью и отполировав компотом. Чтобы не поплохело от жирного чуть чуть лавашика и заливное, прохладное и освежающее... Да, чуть не забыл, кальмарчик....кальмарчик...кальмарчик... Колбаски пожалуй и компотиком протолкнуть...Глубокий вздох и оглядеться... Как бы не пропустить чего...О...Желе...
   Великолепный трехцветный десерт застрявает в глотке. Ресурс организма израсходован полностью. Десять минут интенсивного обжерства, превратили это тело в неподвижный, ничего не желающий мешок. Как жизнь не справедлива... Будь на этом столе хотя бы один из традиционных русских напитков и конец не был бы так близок. Вместо нормального , веселого и заводного молодого человека, эта свадьба получила жирного суслика с осоловелыми глазами. Предложение потанцевать не очень то порадовало окружающих. Шевелиться не хотелось абсолютно, но призывы к совести все же возымели свое место . Стадо обожравшихся гипопотамов встало в круг и стало лениво покачивать инертными бедрами.
   Первый танец был похож на групповую терапию в американском дурдоме. Мерно покачивающиеся пациенты перебрасывались ленивыми фразами , не нарушая при этом геометрии круга  хореографическими поползновениями . На втором танце движение несколько изменилось и стало походить на прогулку в тюрьме. Круг стал медленно двигаться, оставляя внутри себя магнитофонную стойку с Юрой Назаренко у кормила. Вдруг череду танцующих , словно пронзило слабым разрядом электрического тока. Круг задвигался быстрее, причем танцоры попадающие за стойку начинали приседать и после этих,  активных физических упражнений выгладели более бодрыми и посвежевшими. Улыбки одна за другой озаряли хмурые лица и зажурчал ручейком разговор , перемежающийся смехом и пожеланиями. И уже без иронии кричали горько, чокаясь лимонадом, ничуть не хуже , чем если бы его заменяло шампанское. И чувство сопричастности с большим и светлым было присуще всем, кроме патруля добровольной народной дружины, переминающегося с ноги на ногу в дверях. Они проверили добросовестность исполнения сухого закона этой свадьбой, и могли спокойно уходить, с чувством выполненного долга. А знать то, что Назаревич устал разливать коньяк под магнитофонной стойкой, им было не к чему. Да и эти приседания танцующих под прикрытием здоровенного "Олимпа" не такие уж странные, ведь кто их знает этих студентов, что у них за приколы. Главное чтоб все было согласно указу, трезво и в соответствии с моральным обликом молодого строителя коммунизма.
   Второй день мы праздновали на квартире у одногрупника и там  добрали, кому чего не хватило в день предшествующий. Под вечер, возвращаясь в общагу, уставшая и хмельная толпа лениво хохмила , сидя на скамейках в ожидании тролейбуса. Двухдневное празднование давало себя знать , для поддержания растраченных сил, народ время от времени прикладывался к живительному источнику под полой у одного из собратьев и всем было хорошо.
   Привлеченный веселым трепом, по близости грел уши на ФРЭПовских шутках какой то мужичок. Милицейский патруль, проходя мимо, повел носом и учуяв запах спиртного в особо крупных размерах, встал в стойку лягавой выслеживающей дичь в плавнях. Но то ли лягавая была бестолковая, то ли ангельские глазки наших девчонок нагнали туман на чутье стражей порядка, но под руки менты утащили ничего не понимающего и сопротивляющегося мужичка.
   Вот и я говорю, хуже нет, чем в чужом пиру похмелье. Хотя... Никто ему легкой и справедливой жизни и не обещал...
   Да,  уже подмораживает. Пахнет пожухлой травой, опавшими листьями и конечно же морем...



       
                *****





   Природы логика странна,            
   Но видно план ее таков.
   Когда героев ждет страна,
   Рожают бабы дураков...
   ( и к чему бы это?)





   Опять Владивосток по колено в зиме. Снег выпал совершенно неожиданно. Народец не надеясь на ущербный, в смысле проходимости, общественный транспорт , штурмовал склоны сопок собственноножно . Выходило это не всегда и не у всех. Две почтенные дамы в шубах до пят, тщетно пытались добраться до подъезда дома стоящего на подъеме , в десяти метрах от тротуара. Раз пять они, поддерживая друг друга, добирались до середины спуска и скатывались обратно к дороге. Наконец все мысли о сохранении хоть сколько нибудь достойного вида были оставлены и подруги по несчастью, встав на четвереньки, паровозиком двинулись к занесенной снегом двери родного дома.
   Общага, стоящая на самой высокой сопке города, была просто недоступна, для людей не обладающих отвагой и недюжинными физическими данными. Все тропинки были мгновенно раскатаны до самого низа и забраться обратно, возвращаясь из города, была та еще затея. Неприрывно падающий снег добавлял препятствий на пути странников. Хотя кто их гнал из теплой комнаты? Сидели бы себе спокойненько. В такую погоду, хороший хозяин собаку из дома не выгонит. А тут влетает в комнату ошалелый Малыш и начинает одеваться. Что ему понадобилось в занесенном метелью городе, один бог знает, но намерение побороться со стихией было реальным и судя по решительной Малышовской физиономии, помешать этому безумию мы не могли. Юра натянул на себя джинсы, белую офицерскую бекешу, схватил новенький  "дипломат", который он одолжил у Женьки Сечной, разумеется без ее согласия, и хлопнув дверью, умчался в белое безмолвие.
   Однако, не прошло и трех минут, как этот полярник вернулся , отсвечивая трусами в ромашках, через огромную дыру в джинсах. Наскоро переодев штаны , "гроза горных склонов" опять рванул на выход. Но ровно через три минуты мы опять увидели Малышовскую личину и зеленый ситец его трусов, весело расцвеченый белыми ромашками. Изрыгая маты направо и налево, он достал из рундука совершенно новые и последние джинсы. Юрка так гордился своим гардеробом, ведь иметь трое недырявых джинсов, для студента в то время... Это было круто. И вот две пары из этого богатства лежали беспомощно раскинув штанины и их будущее было определено совершенно точно - стройотрядовская роба. И так, натянув на себя последние,  еще не разу не ношенные портки, первопроходимец с упорством идиота рванул той же дорогой.
   Три минуты показались для нас вечностью. Но и они прошли, как проходит все в этом мире. Хорошее ,  что ожидаем с нетерпением, пребывая в иллюзиях по поводу вечности и неизбежности добра. И плохое,  что хотелось бы обойти стороной, но неумолимая судьба - злодейка, обязательно подведет к скользкому пути и подтолкнет, как бы невзначай, посмеиваясь мерзенько и подленько, пока ты будешь лететь в коварную неизвестность , беспомощный и растерянный в лапах безжалостного провидения.
   Юрка стоял на пороге комнаты сломленый и подавленный. Сбитая на бекрень шапка - ушанка отсвечивала сединой от набившейся в нее снежной пыли. Расстегнутая бекеша и намотанный на шею вязаный шарф всем своим видом показывали глубину скорби их хозяина. В руке, на сломанной ручке, болтался расплющенный "дипломат". Он был не просто расплющен, а раздавлен, уничтожен, растерт в щепки всеми полноценными сто пятью килограммами Юркиной задницы. И кто бы мог подумать, что упрямство обойдется такой дорогой ценой. И что толстенная проволока торчащая на склоне тропы Хо Ши Мина похоронит фирменные штаны, Женькин  "Woonder", с кодовыми замками и кучей отделений для фламастеров, тетрадок и прочей канцелярии, достать который было труднее, чем построить коммунизм в отдельно взятом регионе.
    Юрка отбросил останки буржуйской респектабельности в угол, снял бекешу и рухнул на кровать лицом вниз. Зеленые блики скользнули по окружающим предметам и ромашковое поле уставилось в потолок через рваную прореху прошедшую через весь джинсовый тыл и ранимую душу Малыша, наполненную жестокой обидой на несправедливую судьбу и отвратительную погоду.
   Владивостокская зима мало располагает к прогулкам. Холодный, пронизывающий ветер загонял в помещение каждого, в чью голову пришла бредовая мысль, высунуть нос из общаги. Максимум на что можно было решиться, так это быстренько прошмыгнуть в учебный корпус и так же стремительно проскочить обратно. Жизнь в почти замкнутом социуме , без прилива свежего воздуха, начинала приобретать странные формы. Вечерние посиделки под Козыревскую гитару или Колину гармозу несколько приелись, и не столько окружающим, сколько самим носителям талантов. Стругацкие , Булгаков и Бабель, находящиеся не в чести у обладающих безупречным художественным вкусом партийных руководителей, были зачитаны до дыр.
    К стати, вся эта партийная шпана читала те же книги и в том же самиздатовском исполнении, но к выпуску подобная литература не допускалась и потому , набивали по ночам любители запрещенной литературы тексты на громоздких и неудобных клавиатурах ЭВМ, этих монстрах, динозаврах вычислительной техники. А потом все распечатывалось тайком, на ворованной бумаге,  в перерывах между печатаньем платежек к зарплате.
    Кто знаком с пращуром современных принтеров - алфавитно цифровым  паралельно печатающим устройством, тот помнит этот контейнер в два кубометра, наполненный всякой механикой и электроникой и какой грохот издает такая адская машина, когда одновременно ударяют все символы строчки по металическому барабану. После ночной смены у такого аппарата, начинаешь осознавать, что Анка - пулеметчица просто не могла дожить до конца гражданской войны в здравом уме и твердой памяти, так как ритмичный грохот ,  разрушающий мозг, доведет до исступления кого угодно. Хотя , как человек отслуживший в рядах доблестных вооруженных сил, хочу заметить, что пулемет по сравнению с АЦПУ, жалкий шептун. Но ведь и люди у нас другие. Октябрятская, пионерская организации и комсомол делали свое дело. Любой винтик социалистической машины готов был незадумываясь красить без респиратора, долбить без наушников, лазить без страховки и прочее, прочее, прочее...
   Ну так вот, когда оглохший но счастливый от обладания бесценным фолиантом програмист возвращался домой, он даже не предполагал, какая очередь из друзей, друзей друзей и знакомых выстроилась подле его только что увидевшего жизнь сокровища. Нет ничего более увлекательного, чем прочтение запретного и доступного не многим. А когда возникнет разговор об этом и ты оказался в теме... Обладание несколькими заученными цитатами могли перевести из разряда заурядностей в касту посвященных и интересных.
   Но к сожалению количество таких книг было ограничено, а почти все интересненькое изданное советскими издательствами было уже прочитано за безкомьпьютерное и безвидиковое детство и юность. Так что досуг заполнялся чем попало.
   Сейчас мы уже привыкли к объявлениям о всяких тренингах, украшающим все придорожные столбы и автобусные остановки. Но в "темные" восьмидесятые, упоминание о докторе Фрейде или Карнеги , было созвучно с какими то массонскими заклинаниями и причастность к запретному телу психологии, повергало во внутренний трепет, не столько окружающих, сколько самого посвященного в таинство постижения человеческих душ.
   Филип очень живо интерисовался всем, что не имело отношения к учебе. Первым побывав в соседней универовской общаге на коллективном аутотренинге, он рассказывал невероятные вещи о самопознании и преступном недоиспользовании резервов наших практически девственных организмов. Нет, ни то чтобы нас не интересовали собственные скрытые возможности абсолютно. Просто этот интерес был несколько однобоким и дальше сексуальной сферы распростронялся редко. Хотя... Если задуматься, то и это не мало, для индивидума летящего по жизни с попутным ветром и лишь изредка цепляющегося за мелкие проблемки, в виде нехватки денег или угрозы вылета из института за мастерски заваленную сессию.
   И так, после подготовительной работы проведенной Филиповым , мы приперлись на место сбора страждущих познать себя и свое предназначение в этом непростом мире. Рассевшись в ленинской комнате (так назывались тогда все места массового скопления народа в учреждениях, общежитиях , а так же казармах и бараках), мы стали поджидать гуру, призванного излить откровение на наши необразованные души.
   Минут через пять в комнату вошел тощий хлыщ, до ужаса похожий на лектора из общества "знание", что так мастерски украсил своим присутствием фильм "Карнавальная ночь". Без предисловий и вступления, он предложил  принять естественную и расслабленную позу, а именно положить руки на колени, уронить голову на грудь и закрыть глаза. Малыш инстинктивно начал осматривать близсидящих девчонок, в поисках груди, на которую ему хотелось бы уронить голову, но прервав процесс после угрожающего шипения Филипа, уронил кудлатую башку на свой кучерявый живот.
   Вы пробовали когда нибудь принять расслабленную и удобную позу по приказу? Нет? Тогда и не пытайтесь... Стоит только кому либо сказать: "Почувствуйте себя легко и комфортно" - как тот час практически неощущаемое, в силу молодости и здоровья тело, приобретает чудовищный вес. Руки начинают судорожно искать место, где их некчемность ощущалась бы не так остро, а рот и вовсе сходит с ума, пытаясь понять, какое состоянее для него естественное, закрытое, с плотно сжатыми губами  или открытое , с каплей слюны готовой сорваться с отвисшей губы и придающей особенно идиотский вид всему существу, нелепому, но жаждущему принять всю дозу истины и познания бытия.
   Приспособив кое как непослушные конечности в креветкообразной позе, я тщетно пытался следовать за картинками рисуемыми монотонным голосом пророка от науки, но проклятый разум не хотел смириться с жалкой ролью слепого, волочащего вялые ноги за еще более жалким поводырем. Увещевания о том, что я огненный шар и качаюсь на теплых волнах , не приводили не к чему, кроме мучительного желания подсмотреть, как там остальные. Открыв глаза я увидел недоумевающего Малыша, с неподдельным интересом разглядывающую эту секту .
   По дороге домой мы слушали заливистый монолог Филипа о сказочных ощущениях полученных от действа . Закончилось все молниеносным спром с Юркой, который обозвал это собрание сборищем идиотов, и на аргументированное опровержение Вовки, послал его на ... Даже не знаю, как выразить всю мощь и безапеляционность данного выражения. Несомненно оно имеет отношение к мужской анатомии, но только фигурально. Мало кто, произнося его, имел в виду конкретный образ, скорее это глобальная и непреодолимая бетонная стена, в которую впечатывают оппонента последним и неопровержимым аргументом, после которого спор имеет смысл только в виде драки. Сочувствую иностранцам , пытающимся постичь все перепетии русского языка. Не литературного, нет, тут как раз все по правилам. А того, что дает понять, между фразами "уйдите пожалуйста" и ее народной альтернативой разница официального и реального доходов ГАИшника, стоящего с радаром у въезда на Шамару в выходной день.
   Осознав , что наш ай кью находится в шкале рейтингов где то между столом и табуретом, Вовка оставил попытки приобщить необучаемых к тайнам психоанализа, но сам погрузился в них по самые коренные зубы. Каждый день он уходил на сходки посвященных и возвращаясь оттуда впадал в кому, накрыв физиономию полотенцем, утверждая что так совершенствует мастерство самогипноза. Может так оно и было, но храпел он при этом, скажу я вам, мама не горюй...
   Наблюдая такие завидные результаты в познании себя, за Вовчиком потянулись ученики и теперь он направлял и указывал непосвященным,( когда не спал разумеется, то есть считанные минуты светового дня,) кто виноват и соответственно, что делать. Психологическая зараза накрывала этаж общежития, как Малыш очередную пассию, плотно и полностью, не оставляя не единого шанса любопытному взгляду проникнуть в интересующую область. А чего там смотреть, и так все ясно. Раз Юрка повыгонял всех из комнаты и заперся там с какой то девахой, значит ему было так нужно. Зачем беспокоить житейскую идилию праздными вопросами и лишним шумом, ведь это ненадолго. А там глядишь и тебе улыбнется фортуна и тогда друзья будут проходить мимо комнаты на цыпочках охраняя твой покой, рождая круговым пониманием гармонию бытия, сложную, но такую необходимую для того, чтобы слово ЖИЗНЬ никогда не звучало обыденно и незаметно.
   Тихо... Народ разошелся по комнатам или смачно швыркал чаем в гостях, под неяркий свет настольной лампы. Изредка , шаркая тапочками, друг за другом фланировали в умывальник любители потрепаться под сигаретку, совмещая это занятие с разглядыванием ночного города, который раскрывался во всей своей красе с окон пятого этажа. Периливались огни "ЗолотогоРога", редкие машины проскакивали из "Голубинной пади" , сворачивая у фуникулера и исчезая за склоном. Паром плавным зигзагом поднял рябь от тридцать третьего причала на Калининскую переправу, где его ждал разрисованный мозаикой горящих окон мыс Чуркин. И только гудок запоздало входящего в бухту теплохода , прорвавшийся в открытую форточку , да звон проходящего по Ленинской трамвая нарушает тишину, но не ломает гармонии, приводящей душу в сладостное оцепенение, выходить из которого не хочется и потому прикуриваются сигареты , в замен истлевших и разговор затихает, только многозначительные вздохи напоминают о том, что несколько человек бояться пошелохнуться, чтобы не спугнуть эту немыслемую игру света и темноты...

- СПАТЬ,,,

Какая сволочь нарушила такую идилию?

-СПАТЬ...

Вопль потряс общагу до первого этажа и зам декана по быту Юрий Васильевич прервал свой богатырский храп, недовольно выпростав всклокоченную голову из подмышки разбуженной жены.

-СПАТЬ...

Ничего не понимающие девчонки из комнат примыкающих к холлу повыскакивали в ночнушках и в свете распахнутых дверей увидели Вована Волкова, распростершего десницы над Лехой Бондаренко и пытающегося криком вогнать того в гипнотический транс.

-СПАТЬ- заорал в очередной раз Волков, не обращая внимания на внезапно нахлынувших зрителей. Но тут распахнулась дверь нашей комнаты и оттуда в семейных трусах явился Малыш, как ангел смерти.

   Он не был многословен. Не заботясь о падежах и склонениях, он заявил Вовану , что имел интимные отношения с его головой, затем мастерски воздвиг каскад из оговоренных ранее бетонных стен и закончил спич недвусмысленными обещаниями в адрес нарушителя покоя, с перспективами, о которых не один маньяк извращенец и мечтать не мог . Закончив речь, Юра удалился в чертог, оглушительно хлопнув дверью.
   Постояв минуту в недоумении, народ зашевелился, зашебуршал говорок одобрения, захлопали двери и гонцы с чайниками засуетились между комнатами и бытовкой, новый караван курильщиков потянулся в сторону умывальника и забулькала, закипела уснувшая было жизнь в муравейнике и не уснуть уже до утра, обсуждая да переваривая случившееся. И только два недоделанных гипнотизера, обиженные и не понятые, будут сидеть в темноте холла, недоумевая, почему не они главные герои ночных разговоров? Но видимо не дожили мы еще до тех времен, когда животная сила склонит колени перед силой науки и дерзающий интелект, пусть даже он не совсем прав, получит достойное его признание. И тогда каждый, будь это девчонки поднятые из постели, или Малыш оторванный от познаний загадочной женской души, или пьяный Толик Балаган, только что вернувшийся невесть откуда, и ничего не понимая таращащий глаза сквозь линзы очков, тогда каждый поймет перед кем нужно снять шапку.
   А за окном опять пошел снег. Но как бы не кружили хлопья, как бы не завывал ветер , а пахнет весной. Скоро март и что то кошачье проснулось в душе, захотелось разбежаться по склону, заорать , что есть мочи, но нельзя... Второго такого идиота общага уже не выдержит. Точно в морду дадут, а не хотелось бы... Хотя... Может рискнуть? Авось пронесет, чем черт не шутит...



 
                *******




   
Он с трёх бутылок пьяный в умать…
Эх жизнь, а кто бы мог подумать..?
( разговор бабулек разглядывающих валяющегося у подъезда соседа, которого они знали как хорошего мальчика  всегда слушающегося маму, отличника из интелегентной семьи… правда эти воспоминания тридцатилетней давности…)




   Эээээх… Пора подводить черту под этим странным чтивом, накарябанным неумелым пером любителя. Не знаю, получат ли удовольствие от прочитанного те, кто вскроет сию летопись, поскольку стараниями сисадминов характеристика текста «МНОГА БУКВАФФ» пошла в народ и стала у многих пользователей интернета основной в определении литературных пристрастий. Но для меня это был шаг. Шаг не в определении собственного статуса, дескать я тоже СОЗДАЛ. А шаг в наслаждении актом творчества. Нет,  я не равнодушен к результату и если начну утверждать, что моё самолюбие не запело оперным голосом, от известия что кому либо, это всё понравилось, то знайте, что я вру. Впрочем я всегда вру… Не всегда себе на пользу, но часто с удовольствием. И потому, какая разница, что правда, а что ложь в этом повествовании. Важно, что хотя бы один человек, то есть я, испытал от него глубокое моральное удовлетворение. Удовлетворение, сродни восторгу альпиниста в поту и с жуткой одышкой  стоящего на очередной вершине и еще не осознающего, что впереди горы намного выше и труднее той, что подставляет ему свой непроходимый склон для спуска. Сродни ликованию фермера вырастившего  офигенно чудовищный урожай и не понимающего, ещё что всё это нужно будет собрать и продать, что само по себе задача не из легких. Сродни радости торгаша, втюхавшего лопоухому, простофиле ненужное барахло, по цене эксклюзива…
   Хотя нет. Это торжество другого рода. Здесь восторг вызванный результатом действа, а не его процессом. Правда большинство людей удачливых в этой области, наверное, со мной поспорит, ведь что как не творчество заставляет придумывать неимоверное количество способов купить подешевле, а продать подороже. Да хоть возьмите тот же рынок в достославную советскую эпоху. Это же космос! Конечно, космос и даже не пытайтесь оспорить это сравнение. Ни один планетарий не создаст модель с таким количеством объектов движущихся по своим орбитам и в то же время подчиняющиеся, общему потоку, закручивающемуся к центру, дабы не рассеяться и не растеряться в пространстве. Здесь тот случай, когда размер имеет значение и более мелкие тела затираются и отбрасываются к краю галактики, где взаимодействия редки и продуктивность их минимальна. Хотя есть объекты обладающие сверхскоростями и для них законы тяготения не действуют. Эти шустряки бороздят просторы рынка в любом направлении, мастерски лавируя между парочками дамочек, подыскивающих обновку помоднее, умело обходя неспешных продавцов с нарочито оттопыреной пазухой, за которой притаился вожделенный ДЕФИЦИТ, пробираясь через плотные ряды барахольщиков торгующих ношеным тряпьём и старыми железяками из своего годами накопленного скобарника. Планомерно прочесывая барахолку они успевают и купить и продать, попутно общаясь с себе подобными и следя за появлением на окраине галактики хищников, в лице блюстителей закона, имеющих свою обычную добычу, в виде задержанных фарцовщиков и незадачливых покупателей, которые в меру опытности и жизнеспособности или откупаются от жаждущих всё той же наживы милиционеров, или подписываются под протоколом административного правонарушения. И наказание за преступление не заставит себя ждать. О нём узнают все, семья, работа, участковый, общественность… В общем даже если вы не хотели славы, вас она настигла.
   Но если вы были бдительны и удалились с барахолки без потерь и с добычей, то ваш триумф увидят все окружающие. Девчонки ошалеют при виде вас в фирменном прикиде, а в мотоклубе все грохнутся на пол от горнолыжных очков, в которых гоняли все мотогонщики, во всех ДОСААФах страны, потому как спортивную экипировку советская промышленность выпускала готовую к выбросу и импортная вещь спортивного назначения, попавшая в руки, использовалась везде, где пришлась к месту.
   Это поверхностный обзор такого явления эпохи дефицита, как барахолка. Но поскольку ваш покорный слуга участвовал в этом действе исключительно в качестве лоха, оставившего там больше, чем приобрёл, прошу извинить. Если бы я знал об этом больше, то наверняка увлёкся бы экономикой, покупал бы подешевле, продавал бы подороже, скопил бы энную сумму денег и не ковырялся бы в носу во время приватизации. Скупил бы несчётное количество ваучеров ( слово то какое), отхватил бы контрольный пакет акций огромного предприятия, продал бы его, купил бы банк средних размеров, обанкротил бы и скупил всё что лежит рядом, по пути грохнув половину конкурентов, влез бы в долю к государству во владении какой нибудь нефтяной трубой , стал бы олигархом и жил бы счастливо… Пока какой то жизнью обиженный боец из одной из множества горячих точек, созданных мне подобными не передернул бы затвор и не поймал меня в прицел, в уме пересчитывая баксы обещанные за мою жизнь, моим же собратом олигархом, положившим глаз на всё движимое и недвижимое. Бизнес… Ничего личного…
   Тогда бы уж точно не появилось этого сочинения. Из-за нехватки времени, невозможности остановиться и подумать, да просто из-за ненадобности  пробовать себя на иных поприщах  рискуя оказаться смешным и ненужным. И потому, что это не бизнес. Здесь всё личное. И пусть смешной, пусть ненужный, но не для них. Тех, кто жил этой жизнью, был рядом и трактовал это всё по своему. И кем бы вы ни стали, как бы успешны или неудачливы вы не были, у нас навсегда останется одно общее, наша молодость. И этого уже ничто не изменит…




                ******





   Тут он упал на диван, окинул взглядом резвящихся детей, жену, считающую петли в вязаном полотне вновь создаваемого свитера, отвернулся к стене и захрапел сном праведника. И на его расплывшемся по подушке лице, заглавными буквами было начертано: «ХАУ…Я ВСЁ СКАЗАЛ».