Глава 61. Крифко Крабец
10-го июня 1914 года руководителю военной хунты Белграда полковнику Брагутину Дмитревичу, известному как полковник Эпис, расстрелянному впоследствии в 1917 году на салоникском фронте, поступило тайное сообщение. В нём говорилось, что 31 мая в замке Конопиште состоялась тайная встреча германского императора Вильгельма II и адмирала фон Трипица с наследником австро-венгерского престола эрцгерцогом Францем Фердинандом. В окружении богатых охотничьих трофеев Фердинанда обсуждался план нападения Австро-Венгрии на Сербию. Правда, эрцгерцогом были высказаны определенные опасения. Он не хотел войны с Россией, которая неминуемо выступила бы в защиту Сербии.
Но полковника мало интересовали эти мотивы. Его организацией «Чёрная рука» давно планировались покушения на многих высоких особ: черногорского монарха Николая, короля Греции Константина. В этом списке значился и эрцгерцог Франц Фердинанд.
Сыном священника в Боснии Владимиром Гачиновичем была создана организация «Млада Босния». Организация не имела ни программы, ни конкретных планов. Она декларировала идею борьбы с засильем Австро-Венгрии. Но опытные интриганы Эписа переориентировали молодых романтиков в террористов. Трое из них студенты Габринович, Крабец и Принцип прошли профессиональную подготовку. Их обучал опытный убийца Сиганович.
Первым террористическим актом должно было стать убийство Потиорека, губернатора Боснии. Но как только стало известно, что 28 июня эрцгерцог со своей женой Софией посетят столицу Боснии Сараево, план был пересмотрен. Студенты из Белграда были переправлены в Сараево и под руководством Данилы Илича готовились к покушению.
Кое-какие слухи об этом просочились к властям, и министр Иованович предупредил эрцгерцога о грозящей опасности. Но тот не предал этому значения, и 28 июня супружеская пара въехала в Сараево. Франц Фердинанд наряжен в военный мундир, украшенный боевыми наградами. Многочисленные боевые подвиги эрцгерцог совершил на полях и в лесах, о чём свидетельствует до безобразия огромная коллекция чучел из представителей животного мира, хранящаяся в его фамильном замке. И его красивая жена - герцогиня Гогенбергская. Они справляли свою четырнадцатую годовщину счастливой совместной жизни. Тысячи жителей Сараево радостно приветствовали эту чету. А может и не тысячи. Откуда тысячам взяться в маленьком Сараево? А может и не радостно? Чему радоваться? Тому, что Франс и София живут дружно? Ну, так это их личная радость.
И вот. Утро. Представительный кортеж авто катит по мостовой вдоль реки Милячки. Боевой дружинник Неделько Габринович, перебросившись незначительными фразами с кем-то из толпы, приветствующей супружескую чету, бросил гранату в авто Фердинанда. Граната не достигает цели. Габринович бросается в реку. Но его вытаскивают на берег и, тут же, начинают потихоньку пинать.
Один из дублеров, кажется, пятый, Гаврило Принцип посчитал, что покушение состоялось, и решил отпраздновать эту победу. Зашёл в кафе и там, уже было, собрался что-либо откушать в честь победы. Однако, в этот момент автомобиль с венценосными персонами оказался в поле зрения Принципа. Живехонек и здоровехонек оказался Франс Фердинанд.
Очень был удручён этим обстоятельством Гаврило. Он выскочил из кафе, схватил револьвер и дважды выстрелил в эрцгерцога. Почему дважды? Да, потому что в первый раз промахнулся и попал в живот Софии, и уже только вторая пуля достигла предназначенной для выстрелов цели, застряв в позвоночнике эрцгерцога. Принцип решил застрелиться, но ему не удалось. Его обезоружили и тоже попинали.
В течение четверти часа оба супруга скончались.
Ещё один дублер Крифко Крабец, увидев результаты деятельности Принципа, с места происшествия скрылся.
Скорее всего, легенды о героях, не выдающих тайн под пытками, посвящены тем героям, которые этих тайн не знали. Пыточное искусство отрабатывалось тысячелетиями и является, скорее всего, одним из самых совершеннейших достижений человеческой культуры. История почти не упоминает о том, каким образом власти узнали о причастности Крабеца к покушению. Логика подсказывает, что об этом сообщил кто-то из двадцати четырёх человек, арестованных в связи с причастностью к покушению.
Крабеца обнаружили, арестовали и тоже привлекли к суду. Все три террориста были приговорены к двадцати годам каторжных работ. К смертной казни они не были приговорены по молодости лет. Каждому из них было меньше двадцати.
Однако, выжить им не удалось. Габринович через два, а Принцип через четыре года умерли от туберкулёза. Крабец также как и Габринович умер через два года, но от истощения.
Главные же заговорщики, полковник Эпис и его ближайшие соратники в этот раз от ответственности ушли. Об их причастности, в результате расследования, тоже стало известно: пытка – это всё-таки серьёзный метод добывания информации. Но начавшаяся, якобы, из-за этого инцидента первая мировая война позволила им временно уйти за пределы достижимости.
Глава 62. Крутолапов
Кондратий Варфоломеевич вдруг неожиданно почувствовал свой возраст. Появилась тяжесть в ногах. Они стали быстрее уставать. Сердце иногда останавливала свой привычный ход. Обрывался его размеренный ритм, и оно проваливалось в утробу, вызывая легкие головокружения. Миллионы людей с этим живут всю жизнь и настолько привыкают к перебоям своего сердца, что не замечают его. А, практически никогда не болевший, Кондратий Варфоломеевич ощущал это очень остро, и подсознательный испуг замораживал лопатки.
Кондратий Варфоломеевич иногда явственно ощущал, что неотвратимое ЭТО скоро произойдет. Он уже ощущал ЕГО легкое шевеление вокруг себя. Но вдруг всё проходило, и Кондратий Варфоломеевич, легкомысленно забывая о неприятных неудобствах, продолжал работать.
Понимая, что это может наступить неожиданно и в самый ответственный момент, он разработал инструкцию на такой аварийный случай.
Самыми пиковыми могли быть три ситуации.
Нежелательное происходит в момент, когда перемещение сознаний, или душ, ещё не началось, или вот-вот должно произойти. Тогда операторы должны были в аварийной ситуации направить антенну в сторону, где отсутствовало бы, какое бы то ни было, живое существо на расстоянии ближе десяти метров. И если души находятся в пути следования от родного тела к телу другого объекта, то они не находят его в направлении действия антенны. Не найдя себе пристанища душа возвращается в родное тело. Если же она найдет пристанище в направлении антенны, то ситуация очень усложняется. Чтобы избежать непредсказуемых последствий, таким направлением была избрана выходная дверь. За ней никого никогда не бывало во время проведения экспериментов. За всё время работы лаборатории в моменты переходных периодов никто из присутствующих в лаборатории и никогда не находился между антенной и выходной дверью.
Нежелательное происходит в момент, когда души находятся в транзитном состоянии, то есть не по основному месту нахождения. Специальным ключом включалась автоматика. И осуществлялся обратный транзит. На это отпускалось двадцать минут. За пределами этих двадцати минут наступали необратимые последствия.
Нежелательное происходит в момент, когда осуществляется обратный транзит. Включается автоматика, и процесс должен завершиться благопристойно, без жертв.
Ручным управлением транзита владел только Крутолапов, и он пока не видел кандидата, которому можно было бы доверить это опасное дело. Рыков сам отмахивался от такого доверия, а остальные участники его у Крутолапова не заслужили.
Во время одного из экспериментов ученые захотели выяснить человеческую биографию Ушастика. Ушастику исполнилось один год и четыре месяца. Он уже достиг необходимого для проведения экспериментов возраста.
И тут у Крутолапова случился сильнейший сердечный приступ. Он только успел крикнуть:
- В сторону! В сторону, ребятки! По аварийному варианту. Быстрее…! - И смерть, омерзительная особа, унижающая человеческое достоинство своим беспардонным вмешательством, приступила к попытке изъятия души из тела Крутолапова.
Присутствующие Рыков и помощник Крутолапова Лайкин не растерялись, и всё сделали в соответствии с инструкцией, составленной Кондратием Варфоломеевичем.
Затем вызвали из медпункта дежурного врача. К счастью, врач успел. Привёл Крутолапова в сознание.
Потекли долгие минуты ожидания. Через пять минут Трухтандил открыл глаза и своей первой же фразой подтвердил, что это он, Трухтандил. Испытатели, поблагодарив Бога за то, что транзит душ по маршрутам Ушастик – Трухтандил и, наоборот, Трухтандил – Ушастик, вроде бы, состоялся.
Но Кондратий Варфоломеевич посмотрел на Сукинсына и остановил долгий взгляд на Ушастике. Он увидел знакомое выражение глаз. Но это выражение не принадлежало Ушастику.
- Кто-то вмешался, - прошептал Крутолапов, и опять сознание покинуло его.
В это время приехала бригада реаниматоров. На Крутолапова надели кислородную маску и отвезли в больницу.
Рыков, молча, вытащил из холодильника хлеб, икру, масло. Передал это всё Лайкину и жестом попросил приготовить бутерброды. Затем вытащил водку и, также молча, разлил в три стакана..
-Дай, Ты, Господь, Кондратию возможность убежать от «Костлявой».
Все выпили. И вдруг услышали злобный лай и повизгивание Ушастика.
- Эй, Самсоныч, - обратился Трухтандил к Лайкину, - гля, как сучёнок глазищами сверкает. Как Калистрат.
Все посмотрели в сторону Ушастика, но в это время он был для всех безразличен.
-Во, блин. Гля, мужики. Насторожился как. Чо? Водки захотел, сучёнок? – Продолжил Сукинсын, обращаясь теперь к Ушастику. – Щща. Дождёщси.
Ушастик зарычал. В его глазах действительно читалась мощная человеческая злоба. Они были очень выразительны. Лапы заскребли по решётке.
- Ладно, ладно. Не сучёнок. Будешь Калистратом. – Позволил Трухтандил.
И пёс, вроде, успокоился.
-Смотри. Согласился сучёнок, - подкинул опять в печку дров Сукинсын.
Ушастик взвизгнул и продолжил рычать, ворочая головой.
Рыков и Лайкин удрученно молчали. Они не обращали внимания ни на Сукинсына не на Ушастика.
Рыков разлили ещё раз. Выпили и разошлись, выключив свет.
Глава 63. Гиенов
А произошло…
Что-то неуравновешенное было в окружающем воздухе. Калистрат Петрович активно нюхал его, но не мог понять, что вселяло какую-то судорогу в его психически устойчивый организм. Это ощущение было знакомо Гиенову. Он испытывал его неоднократно за свою полную тревоги жизнь. В минуты смертельной опасности это давящее чувство пыталось сковать его волю. Но полковник в отставке не считал возможным давать волю буржуазной меланхолии. «Наш бронепоезд стоит на запасном пути» , - было жизненным кредо Калистрата Петровича. И надо отметить, к его чести, что такой материалистический подход к возникающим нервным неудобствам до сих пор всегда позволял ему с честью выходить из неприятных жизненных коллизий.
Но сегодня было как-то немного не так. Была буржуазная меланхолия, было ощущение опасности, почти угадывался источник опасности, но предположения были столь зыбкими, что в мозг не попадали внешние раздражители, которые стимулировали бы его к подаче команд действия рукам и ногам.
Однако извечное русское «Надо что-то делать» побуждало к действиям. Внезапно в мозгу тихо проплыли слова: «Не пей из копытца, козлёночком станешь».
- Ну, это уже перебор, - забеспокоилась голова Гиенова и приказала ногам идти на этаж к лаборатории Крутолапова.
Гиенов медленно перебирал ногами ступеньки. Внутренний голос шептал:
- Не ходи!, - а голову преследовало коварное, - Не пей из копытца….
Калистрат Петрович очень нехорошо выругался, да так нехорошо, как он даже не умел. Калистрат Петрович, конечно же, знал, как можно нехорошо ругаться. Но сегодня его голова придумала какое-то необычное для него ругательство. Очень интеллигентное, что ли, по его понятиям.
- Г***о, - сначала сказал он внутренним голосом в адрес своего внутреннего состояния, а потом, немного поразмыслив, изменил точку зрения, - Нет, не г***о… Кал с волосами.
И удивился. Но тяжесть на сердце только усилилась.
Гиенов, тяжело ступая, подошёл к двери лаборатории. За дверьми была тишина. Вдруг раздался непонятный вскрик, а за ним хрипящий голос Крутолапова:
- В сторону. В сторону, ребятки. По аварийному варианту. Быстрее….
Голос затих, а Калистрат Петрович почувствовал, что из него, как кисель из наклонённого стакана, начало медленно вытекать сознание. Оно куда-то полезло по воздуху. Это сознание, каким-то образом, может быть, видя своими внутренними глазами ячейки бетона и царапая их, лезло внутри стены, оставив своё привычное тело и, пройдя стену внедрялось в какую-то железную клетку. Вот это сознание невозможно близко подползло к какому-то полущенку, полувзрослому кобелю, проползло между кишок, почек, сердца, селезенки и прочей собачьей требухи в какое-то специальное место и теперь уже собачьими глазами смотрело во внешний мир.
Калистрат Петрович ничего не понимал. Он видел как академик открыл глаза и глядя на него сказал
-Кто-то вмешался.
-Кто-то, кто-то. Я тебе дам кто-то. Это ты, гад недобитый не туда вмешался. – начал свою речь полковник.
Но остановился. Он не услышал себя. Вместо своей разоблачительной речи из его утробы выходил собачий рык и скулёж, по ритму соответствующий словам, которые он своими мозгами сочинил и пытался выпихнуть в воздух.
Приехала бригада реаниматоров. Осторожно погрузили его старинного врага на тележку и увезли.
Друг Крутолапова, Рыков, молча вытащил из холодильника хлеб, икру, масло. Передал это всё Лайкину и жестом попросил приготовить бутерброды. Затем вытащил водку и также молча разлил в три стакана.
-Дай, Ты, Господь, Кондратию возможность убежать от «Костлявой».
Все выпили. Калистрат Петрович почувствовал страшную обиду. На него никто не обращал внимания. И он стал на них всех орать. Стоп. Главный блиндун города что-то говорит.
- Эй, Самсоныч, - обратился Трухтандил к Лайкину, - гля как сучёнок глазищами сверкает. Как Калистрат.
-Ах, ты, тварь вонючая. Да я тебя….
-Во, блин. Гля, мужики. Разорался как. Чо? Водки захотел, сучёнок? – Продолжил Сукинсын, обращаясь теперь к Ушастику. – Щща. Дождёщси.
-Сволочь! В зону бы тебя…. Да я тебя щас здесь пристрелю.
Кондратий Варфоломеевич попытался схватиться за кобур, но правая ляжка никак не подстраивалась под правую руку.
- Ладно, ладно. Не сучёнок. Будешь Калистратом. – Позволил Трухтандил.
-Наверно, я как-то заснул. На службе? Нет, такого ещё не бывало. Или старость?
-Смотри. Согласился сучёнок, - подкинул опять в печку дров Сукинсын.
-Да пошел ты, - гавкнул Гиенов. Рыков и Лайкин удрученно молчали. Они не обращали внимания ни на Сукинсына не на Ушастика.
Рыков разлили ещё раз. Выпили и разошлись, выключив свет.
-Ну и хрен с вам. Сейчас посплю, а завтра… - позёвывая, подумал Гиенов и заснул.
Глава 64. Крифко Крабец
Ноги тела Гиенова крепко стояли на земле. И вот уже сознания нет, а то, что было Гиеновым, вновь родившимися глазами начало обозревать мир. Это нечто новое посмотрело себе на руки, ощупало ноги, потерло себя по бокам, и что-то спросило себя на каком-то непонятном языке.
Потом оно прокашляло несколько раз в кулак, посмотрело на ладонь и кажется, чему-то удивилось. К этому нечто новому возвращалась память. Страшный голод обрушился на тело. Казалось, оно не ело никогда. Это нечто стало думать, шевеля своими мозгами. Поползли самые яркие воспоминания. Тюрьма, карцер, холод, сырость. Иногда тюремный лазарет. Но там долго не держат. Он в тюрьме уже второй год. Кашель преследует ежесекундно.
Он не испугался воспоминаниям. Он не мог понять, как он оказался здесь. Он же был в тюрьме. И, кажется, там умер? Память рассказывала только о ярких событиях. Но тюрьма не баловала радостными происшествиями, а яркими событиями были события, связанные со страданиями от недоедания. Ему девятнадцать лет. Он не помнит, в какой день ему исполнилось девятнадцать. И исполнилось ли. Но полтора года тюрьмы превратили его в еле сидящую мумию, ровесницу Тутанхамону. И вот он вспоминает, как однажды из него медленно уплывала жизнь….
- Но как? Как я оказался в тюрьме? За что?
Из небытия возникает листок настенного календаря, на котором обозначено 15(28) июня 1914 года. Сараево. Он студент. Ему только что исполнилось семнадцать лет. Полон жизни и энергии. Он вершитель судеб. Он точно знает, как должен быть устроен мир. И он точно знает, кто мешает правильному мироустройству. Старшие товарищи научили его понимать суть происходящих событий. Он стал членом молодёжной радикальной организации «Млада Босна» («Молодая Босния»). Но он не знал, что руководят ими члены тайной террористической организации «Черная рука», недовольные тем, что власть не в их руках. И его это не интересует. Он искренне верит, что является борцом за правое дело. И сейчас он видит, что в кафе сидит Гаврило Принцип, который празднует только что удачно состоявшееся покушение Габриновича на эрцгерцога Франца Фердинанда. Тот удачно бросил бомбу, и эрцгерцог Фердинанд убит.
Но что это? Рядом с кафе чинно дефилирует кортеж, в котором Франц Фердинанд жив и здоров. Габринович струсил и не бросил бомбу? Или…. Впрочем, раздумывать нет времени. Надо исполнить свой долг. Но тут из кафе выскакивает Гаврило и в упор с расстояния в полтора метра расстреливает из браунинга Франца Фердинанда и его жену Софию….
Страх увлек его. Он бежал, не разбирая дороги. Хотелось уткнуться матери в подол или под юбкой у неё спрятаться от мира, ставшего в один миг очень страшным.
Сколько раз он об этом вспоминал в тюрьме? Сколько раз раскаивался? Сколько раз хотелось жить? И сколько раз хотелось жить не в тюрьме? Он не помнил. Он не помнил даже о том: хотелось ли ему всего этого….
Но сейчас странное ощущение…. Нет боли. И голод пропал. У него почти здоровое тело. Правда, изрядно поношенное. Но и его родное было не лучше…. И куда он попал?...
Тело побрело по этажу. Оно осматривалось по сторонам, как будто видело это впервые. Оно вышло во двор. Прошло на площадку для выгула собак, и какая-то искорка понимания окружающей среды промелькнула в глазах. На миг тело представило себя собакой, и им овладели естественные инстинкты. Калистрат Петрович, точнее то, что было до похода к лаборатории Крутолапова Гиеновым, подошло к, казалось бы, знакомому месту, оказавшееся кленом, опустилось на четвереньки, подняло правую ногу, и по штанам начало расползаться мокрое пятно.
Начальник караула, наблюдавший Гиенова из окна дежурного помещения, ощутил приход в свой организм испуга. Столь необычно было поведение Гиенова, что его передернуло. Он испугался, но не таким страхом, который подсказывает опасность. Нет. Опасности для своей жизни, и даже здоровья он не ощутил. Он ощутил какой-то страшно неудобный конфликт своей сущности с действительностью. И сразу появилась слабость. Кожа покрылась пупырышками, вызывающими легкий озноб, а желудок начал посылать непристойные сигналы. Не звуковые. Он начал посылать неприличные для гражданина, одетого в штаны, позывы. Захотелось…. Появился ложный позыв….
Начальник караула быстро справился с недисциплинированным состоянием своего организма и несколько раз окликнул из окна полковника. Но Гиенов не реагировал. На голос начальника караула он повернул голову, что-то пробурчал, поднялся и начал встряхивать ногами, пытаясь избавиться от сырости.
К Калистрату Петровичу начальник караула направил двух дежурных. Они подошли к Гиенову, но он, глядя на них чистыми как у младенца глазами, откровенно не узнавал своих сотрудников. Поднял руку и начал, активно ею жестикулируя, что-то говорить на непонятном языке. Попытка как-то наладить контакт не принесла успеха. Гиенов, пытавшихся приблизиться к нему коллег, старался то лягнуть, то укусить.
Было принято решение вызвать скорую помощь.
Врачи скорой помощи подъехали почти мгновенно. Но наладить контакт с Гиеновым они тоже не смогли. Вызвали специальную бригаду, и три дюжих санитара ловко спеленали брыкающегося, кусающегося и, судя по-всему, ругающегося полковника.
Утром Иван Ильич прибыл в клинику. Посмотрел на своего сексота , но контакта между Следопытовым и тем, что совсем недавно было Гиеновым, не возникало.
Следопытов доложил о случившемся своему областному начальнику. Гиенова, по распоряжению генерала, поместили в областную психиатрическую больницу. Откомандированный к нему филолог-полиглот из университета сообщил, что Гиенов разговаривает на кайкавском диалекте сербскохорватского языка и утверждает, что он Крифко Крабец, один из участников заговора против эрцгерцога Франца Фердинанда, убитого 28 июня 1914 года.
Генерал известными ему методами убедительно убедил полиглота не распространяться об услышанном. Полиглоту он, как бы по секрету, сообщил, что Калистрат Петрович долгое время выполнял задание страны Советов на Балканах, но об этом никто не должен знать. И всё понимающий полиглот, понимающей даже то, что в 1914 году никакой страны Советов, да и Гиенова ещё не было, сразу же всё забыл.
- Да, - задумчиво произнес генерал. – Не дай Бог такой конец.
И позвонил Следопытову.
Докладывать в Москву контрразведчики ничего не стали…
Глава 65. Лайкин
Наутро в комнату вошел Рыков, посмотрел на Ушастика, что-то хмыкнул и удалился. Через некоторое время он пришел с Лайкиным, и они, молча, долго рассматривали Ушастика.
- Что имел в виду Кондратий Варфоломеевич, когда сказал, что кто-то вмешался? - нарушил тишину Лайкин.
- Я думаю, Давид Самсонович, Крутолапов …, - не закончил свою мысль Анатолий Федорович, -
Вы посмотрите на Ушастика. Что-то в нём изменилось.
- Постойте, постойте, уж не думаете ли Вы, что вместо Ушастика в Ушастика поселился кто-то другой?
- И мне кажется, что я знаю, кто. Давайте выйдем отсюда. Вы посмотрите, как он внимательно наблюдает за нашим разговором.
Рыков попытался потрепать по холке Ушастика - Гиенова, но тот предостерегающе зарычал.
Они прошли в приёмную кабинета Крутолапова, которая, можно сказать, была кабинетом Лайкина, и продолжили беседу.
- Произошла, если не катастрофа, то очень большая неприятность, - начал Рыков. – Вы не слышали? Охранника одного, давнего знакомого Крутолапова, вчера увезла скорая помощь.
- А что с ним случилось?
- Случилось? А вот то самое и случилось, о чем Иван Петрович предупреждал.
- Какой Иван Петрович?
- Да, Вы же, батенька, ничего не знаете.
Немного подумав, как бы размышляя, стоит ли всё рассказывать Лайкину, но, поразмыслив и, решив, что у него нет выбора, Рыков подробно рассказал о встрече с Бавловым.
- Да, - задумчиво промолвил Лайкин, - серьёзное дело.
- Безусловно. Но что Вы имеете в виду?
- Я думаю о статус-кво.
- Ну, это понятно. И что же Вы об этом думаете?
- Мне Кондратий Варфоломеевич иногда поручал отдельные частные задачки, что позволило мне получить некоторые выводы.
- Интересно. Хотя тот факт, что он Вам это поручал не удивительно. Ведь Вы же тоже математик, и, как мне известно, со слов Кондратия Варфоломеевича, весьма талантливый.
Лайкин не отреагировал на эту похвалу. Талантливый, значит талантливый. Не время сейчас в реверансах прыгать.
- И к каким же выводам Вы пришли?
- Я, думаю, что…. Мы же не знаем, сколько раз Иван Петрович проделывал свои испытания на конкретных объектах, с которыми у него произошла неприятность.
- То есть?
- Многократное использование одних и тех же объектов приводит к определенному, условно скажем, загрязнению частотными шумами. В результате чего статус-кво наступает с каждым разом все более вяло. И, если внимательно просмотреть записи, то можно обнаружить, что для Трухтандила и Фугасика, с которым он постоянно работает, резонансные частоты для возврата в исходное состояние в каждом отдельном случае имеют, пусть немного, но несколько большую амплитуду, чем в предыдущем.
- Интересно. Продолжайте, пожалуйста.
- Обращает на себя внимание и тот факт, что после достаточно продолжительного перерыва, ну, скажем, как минимум, месяц, шумы практически исчезают и амплитуды частот возврата равны первоначальным, то есть тем, которые были вначале.
- Вы хотите сказать, что Ушастик…
- Да, - продолжил помощник Крутолапова, - Ушастик, как и Гиенов, подверглись такой операции в первый раз, и поэтому, я думаю, что особых затруднений для восстановления их первоначальных состояний не должно быть.
Немного подумав, он добавил.
- Но существуют две, позвольте так сказать, запятые.
- Какие?
- Ну, первая – это особый режим лечебницы, в которой находится Гиенов. И у нас, наверняка, возникнуть затруднения с получением разрешения на проведение работы в этом учреждении.
- Хорошо. А вторая запятая?
- Если даже нам удастся решить все технические задачи, то очень трудно будет сохранить наши работы в тайне, так как Гиенов является непосредственным участником и после восстановления станет источником информации.
Коллеги надолго замолчали, каждый думая о случившемся. Безысходность ситуации тяготила.
- Но есть ещё одна неприятность. – Рыков помолчал и на немой вопрос Лайкина продолжил. –
Прошло уже достаточно много времени, и возможно наступление необратимых процессов.
- Я знаю об этом.
Тут пришла очередь Рыкова задавать вопросы, но Лайкин не предоставил такую возможность.
- Мною, по своей инициативе, были просчитаны такие варианты. И мне кажется, что я нашел решение. Но оно только на первый взгляд кажется простым. Техническая же его реализация возможна только при определенном везении. Тем более, что у нас речь, в данном случае речь идет не о лабораторных испытаниях, а об оказании, образно скажем, скорой помощи.
Лайкин замолчал и посмотрел на Рыкова.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Всё, вроде бы, просто. Мы берем новый объект, имеющий необходимые характеристики, то есть нужный нам набор резонансных частот и работаем с тремя объектами. Первые, известные нам два объекта, в силу возможности наступления необратимых процессов, мы не можем подвергать взаимному контакту. Вот для этого мы используем третий объект. Таковым может быть как человек, так и собака. Если будем иметь дело с собакой в качестве третьего объекта, то можно ограничиться двумя этапами. Скажем так: переселяем Гиенова, который сейчас в теле Ушастика в третий объект, а из третьего объект в тело Гиенова. В результате Гиенов в своем теле, ну, а собачки просто поменялись телами. И если это получится, то далее можно попытаться и собакам дать шанс на статус-кво.
Рыков задумался.
- В нашей коллекции есть подходящий объект?
- К сожалению, из двадцати четырёх особей, находящихся у нас, ни одна, по своим характеристикам, не соответствует необходимым для конкретной задачи условиями. Но мною разработан прибор, который позволяет дистанционно на расстоянии пятидесяти метров с телесным углом пи/4 стерадиан в течение 15 секунд просканировать пространство и обнаружить интересующие нас объекты. Кстати, по заданию Кондратия Варфоломеевича этим прибором были установлены резонансные частоты Гиенова без приглашения его в лабораторию. Сканер может быть настроен на конкретные параметры по резонансным частотам и их амплитудам с учетом индивидуальных характеристик Гиенова и Ушастика. И если подходящий объект при обследовании какого-то района попадет в поле действия сканера, то сканер сразу же подаст звуковой сигнал и сделает цифровую фотографию обнаруженного объекта.
- Кондратий Варфоломеевич знает об этом?
- Нет. Он только сформулировал эту проблему, как я теперь понял, после вашей встречи с Бавловым. Я занялся этим самостоятельно, так как независимо пришел к выводу о возможности такой ситуации, в смысле, возможности вхождения в необратимый процесс. О результатах не докладывал. Да, и сегодня бы, если бы не чрезвычайная ситуация, не стал бы докладывать, так как я ещё не сделал пасхального яйца.
- Каков поп, таков и приход.
- Не понял.
- Ну, яблоко от яблони…. В общем, Кондратий тоже не торопится рассказывать о своих «проделках». Так и Вы. Ну и что Вы намерены делать далее?
- Теперь тянуть нельзя. Необходимо доложить Тузикову о наших….
- Ваших….
- Хорошо, моих соображениях. В течение недели можно изготовить четыре сканера, настроить их, и надо пускаться в охоту. На поиски подходящего третьего объекта.
Рыков, видимо решившись, пригласил Лайкина пройти к Тузикову. Но того в это время не было на месте. Секретарь Тузикова соединилась с ним по мобильной связи, сообщила, что у него в приёмной Рыков и Лайкин, которые настоятельно просят встречи с ним.
Встреча была назначена в полдень.
Когда Рыков и Лайкин вернулись, то Ушастика они не обнаружили. Они звали его, они кричали: «Ушастик, Ушастик»! Они даже звали его по имени отчеству «Калистрат Петрович»! Но все попытки были тщетны. Пес исчез.
Глава 66. Гиенов
Проснувшись рано утром, Гиенов потянулся, зевнул во всю мощь своих легких и был слегка озадачен звуком, исторгнувшимся из его рта. Но не придал этому значения. Когда же он попытался встать на ноги, то моментально рухнул. При этом рухнул как-то неестественно, не по-человечьи. А так с размаху, как будто перебрал здорово на ночь.
- Однако, я ведь вчера не пил. Да,… Что было вчера? Крутолапова увезли с инфарктом. Рыков, Лайкин, да ещё этот сучий сын, или как его правильно звать-то, Сукинсын, выпили и пожелали выздоровления Крутолапову (чтоб он сдох).
Гиенов оборвал свою мысль. Попробовал восстановить всё происшедшее накануне, но получался сплошной бред. Калистрат Петрович решил, что продолжается какой-то кошмарный сон, свернулся калачиком и решил переспать этот сон.
Ему приснилось давнее прошлое, когда его молодого зеленого пацана приняли на работу в НКВД по направлению с фабрики, где от него (так было на самом деле, и так ему приснилось) толку не было никакого. Руководство фабрики, не очень балуя уважением НКВД, но страшно его боясь, решило совершить диверсию по отношению к этому органу. Наивно, полагая, что чем больше будет там таких работников, как их посланец, тем скорее эта организация развалиться, оно направило Гиенова на службу в НКВД по комсомольской путевке. Но оно здорово ошибалось.
Гиенову новая работа понравилась. Он с большим рвением руководил порученными ему арестантами. Строил их в порядке, который придумывал сам, раздавая зуботычины, невзирая на возраст и пол арестованных.
- Гражданин, начальник, - вопил один из пострадавших, - Вы мне два зуба выбили. Я профессор теологии, я буду жаловаться. Я этого так не оставлю….
- Заткнись сволочь. Зачем тебе зубы на том свете, гнида поповская? Щас тебя к стенке поставлю, а там, в раю жрать не надо. Будешь свою тетологию без зубов профессировать.
И не слушая более профессора, закатившись конским смехом, уходил дальше бороться с врагами народа.
Неожиданно возник новый эпизод. Ему вручают револьвер и поручают провести акт высшей социальной справедливости по отношению к одному бывшему социал-шовинисту, обманным путем пробравшемуся в славные ряды РКП (б). Это было его первое расстрельное дело, и Гиенов изрядно волновался. Что ни говори, а пальнут в живого человека не так-то просто. Он и фамилию его на всю жизнь запомнил. Скодулев.
- Не дрейфь, Калистрат, - напутствовал его наставник, - это только первый раз трудно, ну, немного во второй. А там всё пойдет как по маслу. Знай одно: не ты его, так он тебя.
Скодулева завели в камеру. Ушастик прицелился и выстрелил. То ли рука дрогнула, то ли револьвер кривой ствол имел, но с первого раза он не попал. Сгоряча пальнул два раза в сторону врага, попал ему в плечо и в ягодицу. Скодулев застонал, точнее не застонал, а замычал, сдерживая боль, тем самым, как бы, выказывая своё презрение палачу.
Ушастик рассвирепел. Подбежал к Скодулеву, ударом сапога сбил его с ног и выстрелил два раза в голову. Но первый раз не попал, и пуля, срикошетив несколько раз, поцарапала хромачи Калистрату. Вторая угодила точно в висок, и Скодулев, дернувшись от животного страха ещё до попадания этой пули в его плоть, мгновенно затих.
Гиенов с налитыми кровью глазами снова несколько раз пнул ещё теплый труп и изготовился ещё раз пальнуть. Но наставник его остановил.
- Я тебя понимаю, Калистрат. Но ты должен помнить: у чекиста должны быть чистые руки, горячее сердце, но холодная голова.
Гиенов проснулся. Страшно болела голова. Он потряс ею, опять потянулся и стал размышлять.
В комнату вошел Рыков, посмотрел на Ушастика, что-то хмыкнул и удалился. Через некоторое время он пришел с Лайкиным, и они, молча, долго рассматривали Ушастика.
- Что имел в виду Кондратий Варфоломеевич, когда сказал, что кто-то вмешался? - нарушил тишину Лайкин.
- Я думаю, Давид Самсонович, Крутолапов …, - не закончил свою мысль Анатолий Федорович, -
Вы посмотрите на Ушастика. Что-то в нём изменилось.
- Постойте, постойте, уж не думаете ли Вы, что вместо Ушастика в Ушастика поселился кто-то другой?
- И мне кажется, что я знаю, кто. Давайте выйдем отсюда. Вы посмотрите, как он внимательно наблюдает за нашим разговором.
Рыков с Лайкиным вышли, оставив Ушастика в недоумении, от которого по кишкам поползли черви страха.
Пока протекала мирная беседа Рыкова с Лайкиным, решавшая судьбу Ушастика, тот своим, вдруг возникшим, внутренним страхом, почувствовав опасность для своей жизни, сбежал. Мало того, что он знал все входы и выходы, ему ещё помогали, приоткрывая двери, перед которыми он останавливался не в силах их открыть, сердобольные сотрудники, видя, как мечется собачка, жаждущая выгула, торопливо выпуская его «до ветру».
Глава 67. Тузиков
Узнав о случившемся предыдущим вечером, Тузиков не впал в отчаяние. В экстремальных ситуациях он давно научился концентрировать волю и, прежде всего, направил свои действия на оказание помощи Крутолапову.
Были привлечены крупные специалисты. При этом, Тузиков позаботился о том, чтобы эти специалисты лично знали Крутолапова или, по крайней мере, знали о его существовании и испытывали к нему личные симпатии. По их рекомендациям, он срочно озадачил своих зарубежных представителей приобретением необходимых лекарственных форм, которые были доставлены в клинику в течение двух суток с момента получения предписаний эскулапов.
Заинтересовался он и событиями, которые произошли с Гиеновым. В самом начале он не связал эти два воедино, но внутренний голос подсказывал, что это не случайное совпадение.
Его состоянием здоровья он тоже поинтересовался. Формальные основания для такого беспокойства присутствовали, так как Калистрат Петрович был, всё-таки, сотрудником Тузикова, поэтому он не боялся излишнего интереса к своей обеспокоенности судьбой простого охранника со стороны специальных органов, ибо Иван Ильич сам рекомендовал Тузикову принять на работу Гиенова, а это что-то значило. Более того, отсутствие, вообще, какого-либо его внимания могло бы быть, по-своему, истолковано Следопытовым.
Он узнал всё, что было возможно и даже такие подробности, как неожиданно проявившиеся признаки атавизма, ярко выражающиеся в способе отправления легкой нужды Калистратом Петровичем. Но знание даже этого факта не способствовало построению, каких бы то ни было, гипотез, что легко объяснялось дефицитом времени, когда одновременно нужно было беспокоиться о судьбах двух людей, не смотря на диаметрально противоположенное отношение к указанным персонам. Если Кондратия Варфоломеевича он боготворил, и знакомство с ним, а тем более факт того, что Крутолапов фактически работал на него, точнее, на большую науку, но за его деньги, постоянно подогревало его и заставляло испытывать чувство восторга за, как он считал, нежданно свалившееся на него счастье, то к Гиенову ничего подобного он не испытывал, а, даже наоборот, ощущал вполне объяснимое неприятие.
Но, не смотря на это обстоятельство, он принял живое участие и в судьбе Калистрата Петровича и, даже, пользуясь своими связями, успел посетить заведение, в котором находился Гиенов, увидеть его, и по выражению глаз, неожиданно для себя, обнаружить совершенно незнакомого ему доселе человека.
Прозвучал звонок мобильника. Тузиков услышал голос секретаря, сообщавшего о ждущих встречи с ним Рыкове и Лайкине, и сразу же назначил время аудиенции.
В двенадцать часов десять минут он был на своем рабочем месте, где его и дожидались коллеги Крутолапова.
Выслушав сообщение Лайкина, Тузиков задумался.
- Я так полагаю, что две основные задачи: разрешение организационных вопросов с психиатрической клиникой и поиски, пропавшего Ушастика, вы, господа, поручаете мне?
Рыков и Лайкин пожали плечами, тем самым, как бы выражая именно то, что только что сказал Тузиков. Однако, Лайкин счел возможным доложить о возможности использовать ещё одну собаку и рассказал о изобретенном им сканере.
- Да, - хочу добавить, - настроив его на частоты Ушастика, можно упростить его поиски.
Тузиков на минуту задумался
- Думаю, что поиски собаки….
Собеседники не понимали.
- Я хочу напомнить Вам, Анатолий Фёдорович, что Иван Петрович в нашем разговоре просил обратить внимание на ротвейлера. Уж, не для этого ли случая он нам дал эту подсказку? По крайней мере, все ротвейлеры, которые будут попадать в наше поле зрения должны быть просканированы в обязательном порядке.
- Да, да, припоминаю. Что-то такое Бавлов действительно говорил, - Рыков, не выражая своей реакции вслух, восхитился умению Тузикова моментально выискивать в своей памяти необходимые сведения.
- Сколько у Вас таких сканеров?
- Сейчас в наличие один, но за неделю можно изготовить и настроить ещё четыре.
- Хорошо. Могу вас немного утешить. Я уже давно патронирую (не люблю слова «спонсировать», обсалилось оно, как давно немытые штаны нерадивого автомеханика) несколько психиатрических клиник. Думаю, что могу организовать обращение главного врача той больницы, в которой сейчас находится то, что осталось от Гиенова, ко мне за финансовой помощью. Мы её окажем техникой. А Вы, - обращаясь непосредственно к Лайкину, продолжил Афанасий Ефремович, - зарядите эту технику всеми вашими устройствами. Но пса в клинику я провести не смогу (его, правда, ещё надо найти). Поэтому подумайте, как увеличить радиус действия Вашего аппарата.
- Ну, это, как раз, не проблема, - заметил Лайкин.
- Объясните, пожалуйста, Давид Самсонович, - попросил Тузиков.
Рыков тоже заинтересовано взглянул на молодого человека.
- Да всё очень просто. Кондратий Варфоломеевич уже задумывался над этим. Кстати, если бы мы закончили новое устройство, то ничего подобного бы и не произошло.
- ????, - возник немой вопрос.
Тузиков попытался, было, что-то сказать, но Лайкин протестующе замахал руками. При этом у него было такое выражение лица, что Тузикову стало ясно: чтобы он не сказал, он (Тузиков) скажет обязательно глупость и окажется в неудобном положении, чего страстно не желает Лайкин, так как он не хочет невольно сделать большого начальника, мягко скажем, малосообразительным.
- По сути дела, это радиотелефон, через который мы сможем воздействовать на Гиенова дистанционно, ну, а на Ушастика в обычных стационарных условиях.
- Действительно очень просто, - подтвердил Тузиков. – И сколько времени нужно для окончания работ?
- Мы заказали мембраны из специального сплава. Этот сплав делают в Копенгагене, а мембраны должны будут изготовить в Дюссельдорфе. Сплав будет готов через неделю. И ещё неделю необходимо на изготовление мембран.
- А как-нибудь параллельно?....
- Всё и делается параллельно. Пока делали сплав, в Дюссельдорфе изготовили необходимую оснастку и сейчас ждут только сплав.
Озабоченные сложившимися обстоятельствами все трое выпили кофе, принесенные секретарём, и разошлись.
Глава 68. Фёдор Александрович
Неприятное настроение с утра мучило Фёдора Александровича. Главная головная боль – курение. Ведь не курил же он почти шесть лет. А два года назад попробовал одну сигаретку и опять «подсел».
Как только он себя не уговаривал. Более того, иногда так накурится, что тошнит. Но пройдет полчаса, оклемается, и дурная мысль
- А не попробовать ли ещё? Может не смертельно?
И вот уже очередная сигарета в зубах. Вроде ничего. Прокатило. И опять две пачки в день…
В этот день с утра он всё-таки решил
- Бросаю.
И даже привычную утреннюю сигарету не взял.
Но, как говорят, благие намерения….
Собрался он с Таймыром на утреннюю прогулку. Взял намордник, но надеть его на Таймыра не смог. Лопнула пластмассовая застежка.
- Ладно, обойдусь, - прошевелили мозги.
Ага, обойдусь. Как бы, не так. Не успели они выйти во двор, и тут как тут два хранителя общественного порядка.
- Что ты, дед, такое чучело выгуливаешь без намордника? – Обратился к нему один из них, старший сержант милиции, вероятно, он же старший в наряде.
Народу вокруг никакого, и Таймыр ни для кого опасности не представлял.
Обращаясь к кому-то невидимке по рации, сержант произнес совершенно замечательную фразу, характеризующую отношение наших защитников правопорядка к тому самому людскому поголовью, для которого они этот порядок и охраняют
- Пробей-ка мне тут одного человечка, - это он, как понял Фёдор Александрович попросил сообщить о нем какие-нибудь специальные данные: судимость, задолженность по административным штрафам и прочее.
Его любознательность была понятна Фёдору Александровичу. Служба есть служба. Но тот факт, что он из законопослушного гражданина без суда и следствия был произведен старшим сержантом в «человечка», слегка озадачил Фёдора Александровича, и он не стал объяснять причины такого своего легкомысленного поведения (выгул собаки без намордника). Если он для старшего сержанта человечек, то что же он из себя представляет для прапорщика, для лейтенанта, не говоря уже о старшем лейтенанте. Ясное дело, что старший сержант должен выполнить задание, и его мало волнуют обстоятельства. Ему план по задержаниям нужно выполнять, доказывая своё служебное рвение. Не поймет старший сержант причины такого нарушения общественного порядка Фёдором Александровичем. Не захочет понять.
Таймыру тоже не понравилось поведение старшего сержанта, и он подал голос. Это возмутило прапорщика, который был напарником старшего сержанта, но был, вероятно, за младшего в наряде, и он пригрозил
- Щас, дед, автомат возьму и пристрелю твоего Кабыздоха.
- Стреляй уж и меня заодно, - порекомендовал Фёдор Александрович.
Прапорщик немного растерялся, но старший сержант дело знал хорошо.
- Сейчас протокольчик составим, - всё у старшего сержанта было уменьшительным, - сходишь, дедок, на административную комиссию, заплатишь рубликов пятьсот штрафа….
Фёдор Александрович не возражал и альтернативы не предлагал.
- Может дед раскошелится, и без протокола обойдемся? - Не выдержав паузы, предложил прапорщик.
Фёдор Александрович в беседу не включался.
- Ладно, дедулька, - сдобрился старший сержант, - давай три сотни и разойдемся.
- С властью спорить – себе дороже, - подумал Фёдор Александрович.
Достал бумажник, вынул оттуда сто пятьдесят рублей, пятьдесят рублей передал старшему сержанту, а сто рублей, как бы, нечаянно выронил.
- Подними, внучек, - в тон ему, обращаясь уменьшительно, к старшему сержанту
порекомендовал Фёдор Александрович, - сам не могу. Видишь, собаку держу.
Старший сержант не поленился, догнал пытающуюся убежать сотню.
- А ещё сто пятьдесят?
- Нет больше.
- Ну, и жлоб ты дед. Откуда только такие жлобы берутся? К ним по-людски, а они….
Старший сержант обреченно махнул рукой, сел в машину и блюстители порядка поехали дальше блюстить.
А Фёдор Александрович пошарил в кармане, достал затерявшуюся там сигарету и снова закурил.
Глава 69. Таймыр
Утром, как обычно, идём мы с Фёдором Александровичем «нога в но…, нога в ногу», в общем, очень дисциплинировано. Правда, намордник он мне, по какой-то причине сегодня не надел. Ну, это я так, для красного словца говорю «по какой-то причине». О причине я догадываюсь: погрыз я его слегка. И вдруг….
И вдруг. Почему я говорю вдруг? Потому что за всё время мы ещё ни разу не имели конфликтов по поводу моих прогулок. Так вот. И вдруг нас догоняет молоденький милиционер. И сразу с претензиями к Фёдору Александровичу.
- Что ты, дед, такое чучело выгуливаешь без намордника?
Ну, во-первых, мне не понравилось такое непочтительное обращение, к Фёдору Александровичу, который им, действительно, в дедушки годится. Ну, у нас же сейчас не семейное застолье. Да и он, вроде внуком ему не приходится. А на службе находится. Неужели у нас на родине сейчас такое обращение к гражданам в ходу? А, во-вторых: почему это я чучело? Я попробовал возразить. Они испугались и второй милиционер, побоявшись вылезти из машины, оттуда закричал
- Щас, дед, автомат возьму и пристрелю твоего Кабыздоха.
- Стреляй уж и меня заодно, - порекомендовал Фёдор Александрович.
Опять, как и тогда в больнице, я зауважал Фёдора Александровича, но теперь за самоотверженность, хотя, как я отмечал ранее, с понятием «уважение» у меня присутствует недопонимание.
Милиционер стрелять не стал. Может быть, им этого не разрешают? Это моя догадка. Но она не подтвердилась. Была другая причина.
Мудрый Фёдор Александрович не стал спорить с этими стражами порядка, не стал оправдываться, вероятно, счел это ниже своего достоинства. О чем то они ещё поговорили. Фёдор Александрович достал портмоне, дал им сколько-то денег, и мы ушли.
И я понял. Стрелять им можно. Но, если тот другой застрелил бы нас, то тогда денег они бы не получили.
Глава 70. Крифко Крабец
Калистрат Петрович продолжал исторгать какие-то речи, как было установлено полиглотом, на кайкавском диалекте сербскохорватского языка.
Никому было непонятно, как такой язык забрел в мозги Калистрата Петровича.
Но мы-то знаем, как, и потому будем называть тело Калистрата Петровича Крифко Крабец. Ибо неизвестно как называть то, что от него осталось: то ли Ушастиком, потому как иногда, правда, всё реже и реже он свои естественные надобности справляет по-собачьи, то ли Крифко Крабецем, на чём постоянно настаивало тело. Наверно, так будет вернее.
Со временем Крифко Крабец начал понимать русскую речь и даже пытался кое-что сказать по-русски, но с явно выраженным акцентом.
Его поместили в отдельную палату. Он не буйствовал, а потому находился в свободном состоянии, то есть не запеленованным в специальные механические психиатрические устройства, можно назвать их дисциплинарками, сковывающими любые движения. Лечащий врач, особа с милым именем Матрена, разрешила ему контакты с другими пациентами клиники, которым было позволено общаться между собой.
Крифко Крабец стал адаптироваться и иногда, конечно, с трудом, но вполне понятно стал выражать свои мысли по-русски. По крайней мере, можно было понять, чего оно хочет. Он уже мог рассказать, что у него болит, чего бы он хотел съесть. Он даже научился материться, когда был занять туалет, к которому он постепенно стало привыкать. Он даже с некоторой неохотой, но стал отзываться на имя «Калистрат Петрович», высказывая определённое неудовлетворение. Это неудовлетворение выражалось, в основном, мимикой. Поэтому консилиум, созванный главным врачом, пришёл к выводу, что наступает выздоровление. Однако, налицо были глубочайшие остаточные явления, вызванные психическим шоком, так как все попытки выяснить что-либо из прошлой жизни Гиенова наталкивались на устойчивое непонимание сущности задаваемых вопросов. Он совершенно не реагировало даже на ближайшие по времени факты его биографии, о которых сообщали ему врачи и приглашаемые ими бывшие сотрудники Гиенова, но с настойчивостью бульдозера очень естественно и понятно излагал факты своей биографии, то есть биографии Крифко Крабеца.
Все отчеты о состоянии тела, носителе звания полковника КГБ в отставке, учитывая его особый статут, были засекречены и постоянно передавались начальнику областного УФСБ. Генерал прочитывал их, и прятал в сейф.
Но мозг Крифко находился в неустроенном состоянии. Ему было всё непонятно. Увидев на настольном календаре дату, он удивился. На календаре был XXI-век. Мозг, вроде бы, некоторое время поспал, посмотрел сон и проснулся.
- Ни хрена себе. Фантасмагория! Такого не может быть.
Календарь упорно показывал XXI-век век, и при этом движение дней было подчинено тем же правилам, о которых Крифко знал. Если сегодня он фиксировал 20 – число какого-то месяца и день недели «среда», то назавтра, как это было принято и в 1914 году, он фиксировал 21–е число того же месяца и день недели «четверг». Движение календаря подчинялось известным мозгу правилам. Но XXI-ый век? Этого мозг понять не мог. И ещё какой-то «Калистрат Петрович».
Строились совершенно невероятные гипотезы:
- Вероятно, враги для какой-то непонятной цели затеяли весь этот спектакль. Набрали актёров….
Но некоторые вещи поражали его воображение, и ему казалось, что это какой-то фантастический сон. Он был совершеннейшим образом потрясен, когда из маленькой финтифлюшки, в которую что-то говорил один из пациентов, его уши услышали неожиданно вполне внятный ответ, находящийся в гармонии с текстом, который был произнесен упомянутым пациентом. Это уже не было похоже на разыгрываемый сценарий. Это потрясало. И мозг трещал и вопил, пытаясь найти объяснения этому явлению.
Принимая во внимание, что врачи говорили о, якобы, наступающем выздоровлении, по поручению областного генерала к нему иногда наведывался Следопытов. Иван Ильич очень настороженно относился к метаморфозам, происшедшим с Калистратом Петровичем и в своих устных отчётах генералу (письменные, в силу чрезвычайности обстоятельств, были исключены) постоянно намекал на происки империализма, пытаясь найти шпионское гнездо. И даже Гиенова он очень хотел сделать таким агентом, но тщательно замаскировавшимся.
- Да ты что Иван? – Говорил ему генерал. – Ты же знаешь, что злые языки говорят о нашем полковнике. У него в башке всего две извилины и те прямые. Одна – это он сам по стойке «смирно», а вторая – его правая рука с пистолетом, вытянутая вперед. Какой он на хрен шпион? Мозгов у него для этого не то что мало, а совсем нет. Сбрендил старик. Но как-то очень странно.
Оба они чего-то ждали. А время шло.
Областной генерал решил, что Калистрату Петровичу нужно передать его сотовый телефон, чтобы иметь возможность иногда напрямую связываться с ним. Кроме того часть его пенсии он также решил передавать Калистрату Петровичу на карманные расходы.
Они были несколько озадачены тем, что Гиенов попросил купить ему учебник русского языка и русско-сербскохорватский словарь. Кроме того, попросил, чтобы к нему направили учителя русского языка, и по четыре-пять часов ежедневно усердно изучал язык, да так усердно, что через два месяца затребовал историческую литературу за период с 1913 года по настоящее время.
Это было столь необычно для полковника Гиенова, который до последнего времени, пока не стал кем-то неизвестным, прочитал единственную книгу. «Историю ВКП (б)», отредактированную самим товарищем Сталиным. И это, действительно, было так необычно, что уже и Кузьма Николаевич стал подумывать о происках врагов и подозревать в Гиенове очень замаскировавшегося шпиона, в данный момент, по неизвестным причинам, открывшим свое истинное лицо. Но генерала смущало выражение лица Гиенова. Оно было не похоже на его обычное лицо. Оно было каким-то просветленным, и это выражение выдавало признаки знаний, о которых Калистрат Петрович, как думал генерал, не мог даже подозревать.
А Крифко продолжал читать. Он узнал, что их руководитель, полковник Эпис, был расстрелян, и промышлявшие журналистикой на Балканах Радек и Троцкий тоже погибли. Но Эпис был расстрелян своими противниками. А эти погибли от рук власти (Радека в Верхнетуринской тюрьме уголовники, как социального врага зарезали, а Троцкого ледорубом патриот грохнул), которая, не без их помощи, расстреляла монархию и воцарила на одной шестой части суши. Той власти, ради которой косвенно отдал жизнь и Крифко Крабец в ту пору не всё понимавший, а лишь околдованный трескотнёй политиканов, добивавшихся этой власти ради удовлетворения собственных амбиций.
Крабец уже перестал думать о своей необычной метаморфозе. Он ею пренебрег, он абстрагировался от необычности ситуации усилием воли, заставив себя не думать об этом, и упорно искал ответы на более жгучие вопросы.