Нуля - женщина удивительная: ласковая, добрая, заботливая, с неистощимой нежностью… В общем и целом мечта среднестатистического порядочного мужчины. Если она любит, то любит непременно до донышка и любовь у нее единственная и неповторимая. Любить так, как любит этот бесконечно душевный человек, - искусство. Обычные люди живут с ней как бы в параллельном измерении, не могут чувствовать, видеть и даже дышать, как она. Когда она влюблена, от нее исходит почти видимый внутренний свет.
Нуля – уникум!
Мне посчастливилось наблюдать ее уникальное состояние перманентной влюбленности многие годы. Правда, случалось это урывками, когда судьба забрасывала меня на недельку - другую в родимый город, но достаточно регулярно, что бы утверждать: Нуля живет любовью.
Раньше, когда я была еще очень молода и думала, что чувство любви испытывает (пусть не с такой завидной регулярностью, но все же хоть раз в жизни) каждый человек, то имела неосторожность напоминать ей о прошедших единственных Любовях. Взгляд Нулиных зеленых глаз тускнел, и она категорично заявляла, что у меня что-то с памятью и то, что происходит с ней сейчас, это не похоже не только на то, что чувствовала она прежде, но и в природе подобного никогда не существовало и быть не могло. То, о чем я буду сейчас писать, я ни под каким видом не покажу моей душечке. Я ведь ее искренне люблю, мою подружку, и ни в коем разе не хотела бы ее обидеть нечаянным воспоминанием. Ибо я уверена, что именно сейчас, в эту самую минутку, в ней зреет новая волшебная любовь, дающая ей возможность сиять удивительным внутренним светом, ну а помешать распуститься этому невообразимому чувству - просто кощунство.
А как она страдает! Это же поэма, не мне об этом писать, а Шекспиру или, на худой конец, Толстому Льву Николаевичу. Но тему страдания мы затрагивать по возможности не будем, наша тема:
Л Ю Б О В Ь С Ч А С Л И В А Я.
Свечение первое
В классе восьмом мне посчастливилось увидеть тот самый внутренний свет Нулички впервые, раньше было что-то мерцающее, но по неопытности разглядеть этого я еще не могла.
А было это так.
Школа, в которой мы учились, была новой, только что построенной, и классы формировались по идее какого-то продвинутого по тем временам педагога своеобразно: «А» - сильный, «Б» - послабее и т.д. Однако к нам, "ашкам" были добавлены и слабые ученики (видимо, чтобы показатели уровнять, дали целых трех двоечников, стоявших на учете в детской комнате, и прочее). Классная наша, Мария Егоровна, человек целеустремленный, не привыкший быть в хвосте, воспользовалась известным педагогическим приемом и прикрепила к нам, четырем лучшим ученицам и подружкам, эту саму злосчастную тройку. Надо сказать, что в классе у нас не было никогда атмосферы соперничества (что сейчас я считаю - плохо) и мы вчетвером были и вправду весьма дружны, скажу больше, и сейчас встречаемся душевно. Жили мы все в одном недавно построенном доме и, хоть и переехали из разных мест (я даже из другого города), объединены были и примерно единым социальным уровнем наших родителей (преподавателей вузов, главного врача больницы и главного инженера номерного завода), дом наш даже прозвали «Дворянское гнездо». Дружба завязалась сама собой и со временем только крепла. Ну так вот. Все четверо взялись за дело вплотную, мы не стали отстающих делить или еще что, просто начали «вести работу»: занимались после уроков, пытались заинтересовать кружковой работой и прочее, прочее, прочее. На наше счастье, один из двоечников переехал, другой благополучно для нас исчез из поля зрения не только школы и милиции, но и родителей (кстати, в начале девяностых я с ним случайно пересеклась: уважаемый человек, авторитет!), и остался для наших педагогических изысканий один Саша, мы звали его исключительно Александром, чтобы воспитать у него самоуважение.
Александр парнишкой был неплохим: не глуп и доброжелателен, очень восприимчив ко всему новому, что называется – благодатная почва. С учебой же были у него проблемы из-за того, вероятнее всего, что где-то, что-то было упущено, а педагогам, равно как и родителям, было не до него. Он покуривал, выпивал, болел легкой формой клептомании, а самое страшное - выражался нецензурно. Был у него этот непростительный в нашем понимании порок, эти гадкие слова даже при нас пару раз проскакивали!
Вот и взялись мы все вместе и каждый за свое: Лара читала целый цикл лекций о вреде курения, Татьяна с врожденным тактом занялась его болезнью, Нуля, как будущий финансист, насела на отставание по математике, а мне, как всегда, досталось «хвосты заносить» и быть везде и сразу, занимаясь организацией планового «становления личности» (хи-хи). Александр стойко переносил все тяготы воспитательного процесса, ему безумно льстило внимание сразу четырех самых известных девчонок школы, за чей только взгляд или пребывание в очереди в столовой сражались не только ровесники, но и старшеклассники. Мы не давали ему спокойно продохнуть ни в школе, ни дома, бедняжке проблематично было не то чтобы сбегать покурить, но и обычные свои физиологические потребности удовлетворить, поэтому после последнего урока он мчался домой, а затем, оставив там портфель, поджидал нас уже у дверей школы и, взяв сразу четыре школьные сумки (мальчик от природы был наделен славным здоровьем), провожал нас до дома. После обеда двое из нас шли к нему домой подтягивать по предметам, вечером другая пара "выгуливала" его на улице. Вскоре эти двойки установились: Лара с Нулей занимались, я и Татьяна, выгуливая, занимались духовным воспитанием (у нас у обеих были в то время собаки, гулять с ними все равно было необходимо). Вот так и проходил этот уникальный эксперимент, пока Лара не уехала к заболевшей бабушке на целую четверть. А было это в конце учебного года. Само собой получилась, что заниматься с Александром стала одна Нуличка.
Тут необходимо рассказать о родителях моей подружки, иначе картина будет неполной. Николай Иванович и Клавдия Ивановна приехали в город из деревни, поговаривали, что состояли они в довольно близком родстве, и их связь не могла быть принята деревней как должное, потому и уехали. Николай Иванович закончил рабфак, затем заочно финансовый институт и теперь достиг пика своей карьеры, стал деканом того самого института. Человек он был целеустремленный, безусловно умный и имел на Нулю, дочь позднюю и единственную, свои виды. Клавдия Ивановна из деревенской девушки, по-моему не закончившей даже восьмилетку, быстро превратилась в домашнего деспота. Женщиной она была крупной, громогласной и безумной чистюлей, все свободное время проводившей с тряпкой или пылесосом. Мне всегда казалось, что именно она была прототипом героини в фильме «Подкидыш», ну, помните: «Муля, не нервируй меня…» В доме у Нули книг не читали, даже не держали для мебели (пылесборники!), и то, что мы с подружками подсовывали ей прочитать хваталось и съедалось ею мгновенно, но только так, чтобы родители не видели, ибо: «Читать нужно школьную программу». Вот в таких условиях и росла и формировалась Нуличка. Гуляла она строго по часам, и с нужными подружками, а под это определение ее родителей мы все трое подходили (работа родителей, машины: правда "Запорожцы" и "Москвичи", но все же), опять же в школе на собраниях нас хвалили и за учебу, и за работу с отстающими.
И поэтому, когда на дворе наступила весна, Нулю стали иногда выпускать "выгуливать" Александра, вместе с нами, конечно, чему мы с Татьяной дружно обрадовались. Поначалу заметно ничего не было. Но с приходом настоящей весны, распусканием почек и пением птиц, наша подружка, будучи, в общем-то, не слишком заметной на фоне Танюшиного голливудского роста и моих необычно стройных для этих мест ног, вдруг расцвела. Глаза стали ярче, волосы приобрели не рыжеватый, как раньше, а чудесный золотистый оттенок, вся она стала как-то выше, стройнее, и даже великоватый нос с веснушками стал смотреться изящнее. Эти самые удивительные превращения случились как-то вдруг и сразу. Именно тогда это и произошло. Нуля отвечала урок, стоя у доски в аккуратной школьной форме и весь класс не мог оторвать от нее глаз. Уверена, не одна я углядела тогда это необычайное свечение, которое исходило от нее, разливаясь по классу, освещая всех нас почти осязаемой благодатью. С того самого дня до окончания школы мы были озарены этим ее свечением, купались в нем и не осознано завидовали. До наших настоящих чувств было еще далеко.
Александр же оставался таким же простоватым парнем, мы так же занимались с ним дополнительно, приучали к чтению, отучали от курения не только рядом с нами, но и вообще. Восьмой класс он закончил даже с двумя пятерками (по физ-ре и труду) и двумя четверками (по алгебре и физике), что дало ему возможность продолжить учиться в школе, двоечникам же была в то время прямая дорога в ПТУ. Все чаще они гуляли вдвоем, потом заходили в соседний подъезд и целовались, целовались, целовались...
Когда родители ложились спать, как положено на две раздельные кровати, Нуля выходила на балкон и тихонько на ниточке спускала вниз спичечный коробок с запиской. Александр, как юный Ромео, поджидал этой минуты в зарослях сирени, с жадностью прочитывал, потом привязывал на ниточку цветок, сорванный здесь же в палисаднике, и с поцелуем отправлял его Нуле. Так они могли общаться часов до четырех утра, пока дворник не начинал шуровать по асфальту метлой. Нуля цвела и сияла, озаряя все вокруг.
Родители Нули тоже подметили что-то необычное, даже решили, что она подхватила какую-нибудь болячку, и начали таскать по врачам. После переводных экзаменов Нулю увезли в санаторий в Крым на все лето. Александр послонялся по двору с недельку и куда-то уехал.
К концу лета все мы, повзрослевшие, загоревшие и отдохнувшие вернулись в родные пенаты. С нетерпением ждали мы приезда нашей парочки и продолжения романа. И вот, наконец, Нулю привезли, а Александра все не было… В первый же день все мы четверо решили собраться в сквере на любимой скамеечке, чтобы поделиться каникулярными впечатлениями. Трое из нас уже сидели под акацией, как вдруг в начале аллеи показалась знакомая фигурка - Нуля! Поверите, до сих пор помню, как стремительно, почти не касаясь земли, приближалась Нуля. Тот самый свет не потух, не уменьшился даже, а, кажется, стал еще мощнее и как-то притягательней. Каждая черточка светилась счастьем и умопомрачительной красотой! Мы наперебой выкладывали девичьи новости, и тут заговорила Нуля - ни слова о море, солнце и крымских красотах. Только о нем, ЕЕ САШЕ, как они встретятся, как поженятся и проживут долгую счастливую жизнь. Для нас, четырнадцатилетних, пусть уже читавших Мопассана, это было все неожиданно взросло, непонятно, просто неинтересно. А она светилась и говорила, говорила, говорила... Наступил вечер, нам всем пора было по домам, но прервать поток слов о том, какой он, ЕЕ САША, будет хороший муж, отец и любовник, никто не решался. Дошло до того, что Ларина мама, изобразив, что ей захотелось прогуляться, вышла за нами в сквер и, шутя, «разогнала» всех по домам, не ведая о том, что этим спасла нашу дружбу.
На следующий день было первое сентября, но на торжественной линейке Александра не было.
Вы думаете, что вот она развязка, вроде: «и больше его никто не видел». Должна вас разочаровать, я же рассказываю о СЧАСТЛИВОЙ ЛЮБВИ, и до конца этой истории еще есть что поведать.
В школе его не было еще неделю, а Нуля все светилась и улыбалась. Александр зашел в класс через десять минут после начала урока литературы, широко открыв дверь класса и решительно шагнув к Нулиной парте, встал на одно колено и протянул руку, на ладони, которой горела красная коробочка: «Нина, любимая, будь моей женой». Класс вздохнул и, казалось, забыл выдохнуть. Нуля взяла коробочку, открыла ее и, счастливо улыбаясь, показала всем лежащие на белоснежном атласе два золотых кольца. Саша с Нулей поцеловались, при всех! Первой пришла в себя Мария Егоровна, обняв два счастливых создания, она, как будто ничего не произошло, предложила им сесть и закончить сначала школу или хотя бы урок. На перемене школа бурлила страстями, все следующие уроки старших классов были сорваны.
Уже через час к директору были вызваны Нулины родители и Сашина мама. Мы плотной стеной окружили влюбленных, стоя рядом с кабинетом. О чем говорили учителя, директор с родителями, я не знаю, слышно было только, как примерно через полчаса невнятного гула что-то бухнуло и голос Нулиного папы произнес так громко, что, казалось, задрожали стекла всей школы: «Это ЛЮБОВЬ, и не смейте их чернить!». Раскрасневшийся, с развивающимися полами пиджака, в съехавшем на сторону галстуке, он шагнул в дверной проем. В ту минуту показался он нам, девчонкам, похожим на разгневанного Зевса, таким же прекрасным и могучим. Повернувшись к жене, бросил: «Клава, ты же была раньше такая же – сияющая...» И было в этой фразе столько тоски и боли, что и через 40 лет душа от этого вспоминая сжимается.
И опять не будет Вам, дорогие читательницы, печального конца.
Какими еще аргументами пользовался во время беседы с директором Николай Иванович, мы не знаем, только спустили эту всю историю на тормозах. Нуля с Александром доучились с нами до конца. Свет, исходящий от Нулички, не мрачнел и не тускнел, вечером они почти в открытую целовались у подъезда, долго стояли, плотно прижавшись друг другу, а затем шили по домам.
К выпускным экзаменам они готовились вместе, успешно сдали и начали готовиться к поступлению в финансовый. Мама Нули очень изменилась с тех пор, стала молчаливой и какой-то сразу постаревше что ли.
Да, забыла сказать, на кольца Александр заработал в какой-то геологической экспедиции, так что никакого криминала не было.
В институт Александр поступать не стал, пошел учиться на повара (высшее же можно и заочно получить), чтобы содержать семью. Со свадьбой решили немного подождать, пока Александр станет на ноги.
Осенью Александра забрали в армию…
Нуля, светясь, училась на плановом факультете КФИ, но это уже другая история.