Дональд Бартельм
перевод с английского
Он снова не может спать и беспорядочно комкает материнские волосы. Волосы его матери! Но она вежливо его избегает. Входит повар и вносит отбивные. Мать матадора пробует соус, принесенный отдельно на серебряной тарелке, и ее лицо искривляется. Матадор, не обращая внимания на отбивные, забирает у нее тарелку и пьет из нее соус, в то же время, поднимая полные напряжения глаза на свою любовницу, в руках у которой камера, направленная на мать тореро и на серебреную тарелку. «На этой тарелке что-то не так?» - спрашивает поклонник тореро, сидящий на краю его кровати. Тореро предлагает ему кусочек говядины, отрезанный от отбивной матадорской шпагой, такой же, как и дюжина других, лежащих рядом с ним на кровати. «Парни со шпагами, они думают, что так хороши собой», - говорит один придурок другому. – «Каждый из нас старается хорошо о себе думать, но почему-то не получается, что-то мешает».
Матадор смотрит на придурков с нескрываемым раздражением. Любовница выхватывает восьмимиллиметровую кинокамеру из рук матери и начинает снимать что-то происходящее за окном. Матадор хватается за ногу и нездоровым взглядом окидывает собравшихся вокруг придурков, идиотов и дебилов. Он неловко шевелится в постели. Несколько шпаг падают на пол. Принесли телеграмму. Любовница тореро опускает камеру и снимает платье. Мать озлобленно смотрит на придурков. Поклонник читает телеграмму в слух. В ней написано, что тореро – жалкий клоун и комедиант, который может позволить быку повредить ему ногу, и все это оскорбляет благородную профессию, представителем которой он с таким жалким трудом пытается быть. Прочитав это, он рвет на мелкие кусочки телеграмму, отправленную в воскресение, потому что тот, кто ее послал именно в этот момент находится на пути в собор «Нотре-Дам», чтобы произнести молитву против матадора, чье будущее, он всем сердцем надеется, уже в прошлом. Голова тореро падает в сложенные ладони рядом оказавшегося дебила.
Мать тореро включает телевизор, после чего его нога успокаивается и начинает раскачиваться в нормальном темпе, а затем совершает неторопливые щегольские движения. Голова тореро остается в сложенных чашкой ладонях дебила. «Моя нога!» - кричит он. Кто-то выключает телевизор. Поклонник оценивает красоту грудей любовницы тореро. Он к тому же является и поклонником женских грудей. Придурки и идиоты даже боятся на них взглянуть, и они на них и не смотрят. Один идиот говорит другому: «Мне так хочется жареной говядины». «Но нам почему-то никто ее не предложил», - отвечает ему компаньон. – «Потому что мы мало что значим». «Но никто еще к ней не прикоснулся», - говорит первый из них. - «Она просто здесь, на этой тарелке». Они поглядывают на аппетитный кусок мяса.
Мать берет в руки камеру, которую прежде любовница выхватила у нее из рук, и начинает снимать ногу матадора, переводя фокус с длинного на короткий. Сам матадор (его голова продолжает покоиться в сложенных ладонях дебила) дотягивается до выдвижного ящика прикроватного столика и достает оттуда добротную кубинскую сигару. Два дебила и идиот бросаются ее зажечь, в результате поджигают друг друга. «Лизол» - произнесла мать матадора. – «Я забыла принести лизол». Она опускает камеру и начинает повсюду искать бутылочку с дезинфицирующей жидкостью. Он, матадор, поднимает голову и наблюдает за ее выходом из комнаты. Боль усилилась?
Мать возвращается в комнату с бутылочкой лизола в руке. Тореро прячет свою забинтованную ногу под подушку, и обе руки, растопырив широко пальцы, кладет на подушку сверху. Мать отвинчивает с бутылочки лизола пробку. В сопровождении слуг входит Епископ Валенсии. Епископ – крупный мужчина с высоко поднятой и повернутой влево головой. Это результат многолетнего выслушивания исповедей прихожан, когда каждый из них вываливает ему из своего ящика всех засидевшихся в нем гадюк. Любовница тореро скороспешно надевает платье. Идиоты и дебилы расступаются, прижимаясь к стенам. Епископ поднимает руку. Тореро целует кольцо на его руке. Поклонник повторяет то же самое. Епископ спрашивает, можно ли ему осмотреть рану. Тореро достает ногу из-под подушки. Мать тореро удаляет с ноги повязку. Нога распухла, и выглядит вдвое больше чем обычно. Посреди ноги окруженная раздраженной плотью рана. Епископ качает головой, закрывает глаза, вытягивает голову (по диагонали) и произносит короткую молитву. Он открывает глаза и оглядывается в поисках того, на что бы сесть, и тут же со стулом в руках подскакивает идиот. Епископ присаживается около кровати. Тореро предлагает ему кусочек остывшей отбивной. Епископ начинает рассказывать о своем психоанализе: «Я уже совсем другой», - говорит он. – «Хмурый, вялый, нерешительный. Именем Святого Духа вы не поверите, что я вижу под кроватью, среди ночи»,- его смех был искренним. Тореро засмеялся тоже. Камера в руках у любовницы снимает епископа. «Моим счастьем стало виски», - продолжает он, засмеявшись еще сильнее. От его смеха может развалиться стул, на котором он сидит. Один дебил говорит другому: «Привилегированные классы могут позволить себе и психоанализ, и виски, тогда как всем нам доступно лишь прокисшее вино. Это нечестно, несправедливо. Мой тихий протест». «Это потому что мы плохие», - добавляет другой дебил. – «Потому что мы – ничтожества».
Тореро открывает бутылку «Чивас-Ревал» и предлагает Епископу. Тот великодушно принимает. А затем наливает себе. Мать пытается украдкой забрать у них бутылку «Чиваса». Любовница снимает это на камеру. Епископ и тореро беседуют о виски и психоанализе. Мать уже держит бутылку за горлышко. Тореро вдруг бешено хватается за материнские волосы. За волосы своей матери! Но он их упускает. Мать спешно отступает в угол комнаты, стиснув в руках бутылку. Тореро берет шпагу «Истоке» - одну из тех, что еще не упали с кровати на пол. Входит королева цыган.
Она спешит к тореро, пересекает комнату. Маленькие пучки сухого стекла ниспадают с ее халата. «Не трогайте рану!», - кричит она. «Это же рана, рана, рана…» - ноет тореро. Епископ сидит, насупив брови. Сопровождающие его служки начинают шевелиться и перешептываться. Мать тореро делает большой глоток из бутылки «Чиваса». Его поклонник крестится. Любовница смотрит на свою грудь через полурасстегнутую блузку. Тореро быстро хватается за ящик прикроватного столика, выдвигает его и извлекает оттуда коробку из-под сигар. Он достает из нее уши и хвост убитого им быка и смотрит на них с возбуждением и явным чувством превосходства. Он сбрасывает их с постельного покрывала, предлагая их королеве цыган. Бычьи уши напоминают два окровавленных кошелька, а от волосатого хвоста пахнет мертвечиной, будто от куска плоти, украденного из могилы. «Нет», - говорит королева. Она хватает тореро за ногу и начинает расправлять повязку. Тореро гримасничает, но не препятствует ей. Королева достает из-за пояса острый нож. Любовница берет скрипку и начинает играть вальс Вальдеза. Королева отрезает большой кусок отбивной. Она запихивает его в рот и тут же начинает перевязывать рану, пристально разглядывая ее, и, в то же время, наслаждаясь вкусом мяса во рту. Всех передергивает – и тореро, и его мать, и любовницу, и поклонника, а также придурков, идиотов и дебилов. Вдохновившись тем, как всех передернуло, она говорит: «Мне так нравится рана. Именно эта. Она специально для меня. Подойдите и возьмите его». Все подходят к тореро, берут его на руки, а затем высоко поднимают его над головами (он аж взвизгивает)...
Но дверь вдруг оказывается перекрыта фигурой огромного черного быка.
Бык начинает звенеть, будто телефон.