Собачий вальс. Главы 11-20

Александр Чугунов
Глава 11. Таймыр

Как-то хозяин привязал меня к какой-то веревке, предварительно накинув мне петлю на шею, чего раньше, когда мы выходили гулять во дворе, не делал и потащил из дома. Потом я узнал, как эти предметы называются: поводок и ошейник, соответственно. Я, как мог, упирался, но он оказался сильнее.

- Припомню я тебе это, - застолбил я себе в памяти.

Подтащил на поводке к машине, втащил в неё, и мы поехали.

Машина, прямо скажем, не ахти. Приличные люди на таких авто не ездят. Приличные люди ездят на новых авто. Пусть дешевых, но новых. А этот, видать с рук, купил себе поношенную ВАЗовскую десятку и думает, что бога за бороду поймал. Пижон. Ехали долго, я даже задремал. Приехали. Вытащил он меня из машины и поволок на поводке. Как я потом понял, в лес. Опрыскал чем-то противным и… отсоединил поводок. Ошейник, правда, оставил.

- Ну, - думаю, - сейчас я тебе устрою.

Да забыл. Слово он какое-то непонятное всё время, пока я у него живу, произносит: «Таймыр», а однажды к нему ещё раз отчество присобачил - Фёдорович. Я, помню, полуостров такой есть. Где-то далеко на севере. И очень был доволен, когда я на него откликался.

Забавно. Меня по метрике назвали «Ю. Рэмбо», тоже, конечно, хренотень, потому что я не понимаю, что это означает. Например, Ю. Это имя? Юрий? Юлий? Какое ещё? Не знаю. А может Ю – это фамилия, а Рэмбо – имя? Тогда что это за фамилия – Ю? Я что? Китаец? Но в метрике Ю записано с точкой, то есть сокращенно. Юдашкин? Не может быть.

А тут какой-то Таймыр. Значит, это он меня так называет. Да, ладно, уж лучше Таймыр. Недолго осталось терпеть это надругательство.

Хотел я от него удрать, а он ноль внимания. Пошел себе по лесу, а меня, как будто и нет.

- Э…, - смекнул я, - это не я от него, а он от меня хочет избавиться. Дудки.
Да и страшно одному остаться.

 А он, как будто моложе стал. Чешет себе без остановки. У меня и дыхание перехватило и ноги устали, а ему хоть бы что. Наконец, приехали мы домой. Он мне еды, а мне не до неё. Упал без задних ног и заснул.

Поехали мы во второй раз.

Водил он меня, водил. Я в туалет хочу, а он всё не везет меня домой. Наконец, приехали. Ну, тут уж я, что называется: «Вот вам наше с кисточкой». Но чтобы особо его не разочаровывать проделал всё на тряпку.

И во время третьей прогулки собак в лесу не было. Скучно. И начал я свою самую памятную жизнь вспоминать.

Был я членом РСДРП. Меньшевиками нас звали. Фракция такая была. Как уже сообщал, был министром Временного Правительства. После Октябрьской революции эмигрировал из Грузии во Францию. Оттуда меня Ленин вызвал назад в Россию, и я, сдуру, вернулся. Работал во внешней торговле, а в 1938 году меня расстреляли. Вот и вся жизнь. Сын у меня Вовка остался. Теперь знаю, какую жизнь он прожил. Трудно оценивать, у кого из нас она оказалась удачливее. Это, вообще, сложный вопрос. Философия. Но знаю: умер он, по крайней мере, не насильственно.

Вдруг слышу

- Мотя? Никак это Вы Матвей Иванович?..

Смотрю, собака появилась. Вроде, незнакомая. Да и откуда у меня собаки знакомые могут быть. Старая, слепая почти. Дивлюсь.

- Откуда эта карга старая меня знает?

А она подходит, понюхала и говорит:

- Так это же я. Сонечка Разуваева.

Быть не может. Помню я Сонечку Разуваеву. Красивая такая барышня была. Лет восемнадцати. Роман у меня с ней был. Аж, дрожь в коленях проняла.

– Что с Вами случилось? Сонечка. Pardon, Софья Николаевна.

- Да то, что и со всеми. Вы в Париж уехали. А нас с мужем, как Вы помните, полковником Генерального штаба Владиславом Николаевичем, в Екатеринбург сослали. А там и расстреляли.

-Вас-то за что, Сонечка? – Невольно я решил её называть так, как называл раньше.

-А Вас, Матвей Иванович?

- Откуда Вы знаете?

- Знаю. Поживите с моё.

Грустно мне стало. Приятная встреча, но воспоминания…. Ни приведи, Господь.

- Как живете, Сонечка?

- Доживаю, Мотя. Суставы болят. Ходить почти не могу. Две операции перенесла. Хозяйке моей уже два раза предлагали усыпить меня. Но дочь хозяйки в такой рев ударилась, что решили оставить помирать своей смертью. Уж, и не знаю, что лучше. Но собачья жизнь оказалась у меня более достойная, чем человечья. По балам и по заграницам, конечно, не ездила, но кормили исправно и даже свой коврик имею. А у Вас как дела?

- Не знаю пока. Не разобрался ещё.

- Да Вы совсем ещё молоденький. Хозяин курит?

- Вроде нет. Табаком не пахнет.

- И то хорошо.

Как сглазил. Через два дня хозяин попросил пахитоску у соседа, а потом начал смолить каждый день.

Ладно, расстались мы с Сонечкой. Чувствую, приперло меня окончательно. А хозяин домой, как видно, и не собирается. Понюхал я вокруг и решился. Обойдусь, думаю, без его похвал. Не дождаться мне туалетной тряпочки.

Он увидел.

- Ну, - думаю, - сейчас опять истерику закатит. Ну, ни истерику, а выговоры выговаривать начнет. Зануда.

А он, нет. Похвалил даже. Что-то не пойму я его. Ладно. Разберемся.

Надо отметить, что совершать на улице этот процесс мне показалось более удобным, чем дома.

А потом начались разговоры, из которых я услышал слово «школа».

Школа. Что это такое? Уж очень часто хозяин о ней говорит. Ну, скажем, гимназия или реальное училище это я понимаю. А школа? Сельская школа? Это где-нибудь в деревне? Значит, туда поедем? И жить там будем? Вот не было печали. Деревня…, сельская школа.
И что мы там будем делать в этой самой школе? Я и так всё знаю.

Научился даже скулить, когда припирало, научил хозяина прислушиваться к моим требованиям. Выводит на улицу по первому моему вызову. А кормить меня он, кажется, сам приучен был со дня своего рождения. Ну, и я тоже кое в чем ему уступаю. Ну, например. Он мне говорит

- Сидеть, - и какой-нибудь кусочек подаст.

Я не скажу, что бываю голоден. Но все-таки я собака. У меня инстинкты такие. Дают, бери, а бьют…. Правда, он уже перестал кусочки подавать при этом. Но я все равно сажусь. Пусть потешится.

Или позовет

- Таймыр! Ко мне!

Где-то раза с третьего подниму на него глаза. Иногда подхожу. А чаще нет. Пусть себе голову поломает. И он, кажется, смирился.

Пытался как-то несколько раз укусить его за палец, и тут же получал от него чувствительный шлепок его рукой по моему лицу, простите за непарламентское выражение, по моей собачьей морде. Иногда забываюсь, но он мне, с настойчивостью, достойной идиота, напоминает об этом. Когда же я лижу его руки, бывает доволен. Тут мы тоже уже почти договорились.

Так что не понимаю: зачем мне эта школа?

Однако приехали. Никого нет. Погуляли немного. Смотрю, подтягиваются и другие. Но не очень пунктуальная публика. Чувство уважения ко времени у нашего русского народа за время моего отсутствия не изменилось. Время также продолжает лаптями мерить.

Два веселеньких мопсика бегают. Шустрые, как хозяйские тапочки. Я их (тапочки) только потреплю немного, зубы чешутся, как они тут же исчезают в неизвестность. Так и мопсы. Невозможно уследить. Нет. Мопсов даже и трепать не стал. Больно нужно, с мелюзгой всякой связываться. Я за ними наблюдал. Но глаза не успевали. Только их разведу до боли в разные стороны, а уже голову надо выворачивать, что бы их снова обнаружить. Ещё несколько сявок было. Но они менее шустрые, хотя, по-своему, тоже интересные.
И всех собак, почему-то, приводили только тетки. Дядьки у них, наверняка, или водку пили, или в преферанс играли.

И тут появилась Она. Она мне показалась знакомой. Крупная озлобленная сука на поводке у маленькой девочки. Потом я пригляделся. Это была молоденькая тетенька. Но для своей собаки она была именно маленькой девочкой.

Начались занятия. Подошла ко мне какая-то тетка, взяла меня за поводок, проговорила какие-то, пока непонятные, слова и повела меня на этом поводке по кругу. Стоило мне немного отклониться от предлагаемого ей курса, как я тут же чувствовал рывок поводка. Не больно, конечно, но уж очень неприятно. Пришлось подчиниться и шагать, стало быть, с ней в ногу.

- Таковы издержки,  - как мне подумалось, - собачьей судьбы.

Немного противно. Но, как подумаю

- Кем бы я мог быть? Глистом, например, и сидеть в одном месте, откуда тебя постоянно пытаются выгнать, то есть лишить Родины.

Правда, в мое время все страна сидела в этом самом месте, и, поэтому, поразмыслив здраво, решил пойти ей навстречу. Перестал натягивать поводок, на котором она меня таскала, все время повторяя:

- Рядом!

Хозяин после этого попробовал сделать то же самое, и раза с четвертого у него тоже стало получаться.

Потом они посовещались. И хозяин поменял поводок на  другую, ещё неизвестную мне верёвку. Позднее я узнал: эта верёвка называется «ринговка».  На ринговке меня должны будут на выставке (ещё одно новое для меня слово) выводить, чтобы всё, стало быть, красиво смотрелось. Но петля на ринговке оказалась очень тонкой и больно резала шею. Не смертельно, но резь достаточно чувствительная.

И я её вспомнил. Я вспомнил, кем была эта непонравившаяся мне сука.

Это была Роза Крекер. А называла она себя Марией Лавровой. Она представляла себя членом социал-революционной партии, то есть эсером. Но никаким эсером она не была. В 1918 году организовала группу из таких же отмороженных сволочей. Грабили деревни, а мужиков подвешивали на тонкой пружинящей проволоке, так, чтобы они кончиками пальцев ног до земли доставали, а пятками нет. Мужики роста были разного, так эти сволочи не ленились осуществлять индивидуальный подход. Каждому подбирали проволоку по длине соответствующей росту. И мужики мучительно задыхались в течение часа.

Мужики поднапряглись, скучковались, собрали тоже что-то вроде группы быстрого реагирования, говоря современным языком. Возглавил её самый почтенный и грамотный из селян кузнец Тимофей Митрофанович.

Откуда у мужиков военный опыт? Да, власти научили воевать. Власти любят учить свой народ воевать. Таким образом, они (власти) под благовидным предлогом заставляют народы убивать друг друга, регулируя таким способом людское поголовье.

А причины? Да, разные. Один, например, царевич Парис жену у спартанского царя, Менелая, Елену Прекрасную, увел. Для собственных, а не общенациональных нужд. Ну, увел, это так, для красного словца. Это, когда по согласию. А он, скорее всего, закутал  её в тряпку какую-нибудь, рот заткнул, чтоб не орала благим матом, на коня взвалил и упёр.
Так что придумал Менелай?

Нет, чтобы просто морду набить этому Парису. Н-е-е-е-т. Он к дружку своему, по ихнему, по-царски, к союзнику, к царю Микену Агамемнону ябедничать побежал. Ну, у того свои мотивы были, конечно, и вот  свора ахейских царей под предводительством Агамемнона двинулась на Трою, куда Парис Елену отвез. Десять лет они Трою осаждали, никак взять не могли. Сколько народу погубили. Уж, и Елена эта, карга старая, ни Парису, ни этому Менелаю даже даром не нужна была. А мужики друг друга продолжали дубасить.

Или еще один огурчик, Ясон. Золотое Руно ему понадобилось. Собрал он свое войско, посадил на корабль, да и отправился с ним это Руно добывать. Наобещал всякого своим аргонавтам. А что войску «сруна» с этого достанется? И на кой черт оно ему? Ясону начхать. Много народу побили, да и самим досталось. Короче, людское поголовье было сокращено с обеих сторон.

И так во все века. Таким способом легче всего свой народ губить.

А во всяких мифах это всегда называлось геройскими подвигами. И, вообще, друг другу морду набить с незапамятных времен считалось делом чести и достоинства мужика. Нет, чтобы в шашки играть. Нет! Надо морды бить и лучше до смерти.

Да и нынешние власти не лучше. Каждому хочется повыпендриваться, и давай они всякие войны устраивать. То её Отечественной назовут, для прикрытия своих личных интересов, то национально-освободительной. Задурят людям головы лозунгами, а те и рады крушить друг друга.

Военные же потом анализируют. И придумывают способы, как это поэффективней делать. Ну, и свои потери планируют, как на скотобойне. А чтобы ещё лучше это делать, военные академий понаоткрывали для обучения молодых военачальников. А для самых больших, военных, недоученных на стратегов - Академию Генерального штаба.

Вот в одной из таких войн, которая зовется сейчас первой Мировой, и поднаторели мужики в деле ратном. А потом, под шумок, по домам разбежались. Землю им там обещали. Земли то они получили с гулькин нос, а забот (то батька Махно, то буденовцы, то вот Роза) – выше крыши.

Отловили они этих бандюг и решили расправиться с ними их же способом. На глазах Розы подвесили её соратников и ждут, когда те задохнуться. Долго, правда, мужики такое явление терпеть не могли и постреляли их. Но с Розой решили, все-таки, довести дело до конца. А чтобы она подольше помучилась, Тимофей Митрофанович ей проволочку сделал длиннее, чтобы она почти пятками касалась.

Не рассчитали мужики. Да и не могли они такого предвидеть. Для них была очевидна гениальность идеи: устав, она невольно начнет приседать и затягивать проволоку. 
Предвидеть же истинный ход дальнейших событий они не могли, ибо для них было большим грехом самого себя жизни порешить.

Роза же была из другого теста. Используя подвернувшийся случай, она воспользовалась им. Резко оттолкнулась носками и со всего маху обрушилась вниз, поджав ноги. Несколько судорожных движений, мужики и ахнуть не успели, а Розы не стало. Осталось висеть тело её с вывалившимся, почти мгновенно почерневшим языком.

Да, ладно. Лично я с ней знаком не был. И не собираюсь с ней тюльпаны разводить. Но воспоминания неприятные. И я ощутил себя в этой ринговке, как в проволочной петле. Начал бурно мотать головой и, после нескольких усилий, освободился от неё.

В этот раз её на меня больше не надевали, как будто поняли.

Немного позанимавшись, инструкторша, это та тетка, которая показывала хозяину, как меня на ринговке водить, предложила устроить перерыв. Вышел во двор, и хозяин отпустил меня с поводка.

И тут, эта сволочь, Роза неожиданно вцепилась мне в глотку. Все мои жизни проскочили перед глазами в одно мгновение.

- Ну, Таймыр, - это я так уже о себе привыкаю говорить, - не долгий век судьба уготовила побыть роскошной собакой.

Опомнился, когда оказался прижатым руками хозяина к его груди. Меня бил дикий озноб. Я стал приходить в себя и впервые с доверием отнесся к нему. Я даже его назвал про себя по имени и отчеству, Фёдором Александровичем. Его так окружающие называли. А я Таймыр Фёдорович? Его сын? Интересно.

Потом были уколы. Меня лечили от укуса. Потом я стал это забывать, но к подобным собакам начал относиться с осторожностью. И на сегодняшний день я ещё не знал, каково будет мое отношение к ним в дальнейшем.



Глава 12. Афанасий Тузиков

Неожиданно Афанасия Ефремовича арестовали. Будучи в состоянии алкогольного опьянения, как свидетельствует протокол о задержании, он выбил окно в каком-то учреждении.
На фоне активной, постоянно возрастающей борьбы трудящихся с мелким хулиганством его исключили из комсомола и отдали под суд.

И советский суд, самый гуманный суд в мире, определил ему меру наказания в шесть месяцев условного отбытия наказания. То есть жил он в миру, но находился под пристальным наблюдением правоохранительных органов. При этом из заработной платы в доход гуманного государства ежемесячно изымали двадцать процентов. Приказом его перевели в грузчики, а фактически он продолжал заниматься прежней деятельностью и даже с большей активностью.
По истечению шести месяцев Афоня подал заявление об увольнении по собственному желанию, мотивируя своё желание моральными соображениями.

Афоня объяснял, что после такого позорного случая, как  получение судимости, ему стыдно смотреть товарищам по работе в глаза. Была такая моральная норма. Тогда судимостей стыдились. Все уговоры директора, предложившего ему даже кресло своего заместителя,  оказались бесполезными.

Афоня покинул город с двумя потрепанными чемоданами, в одном из которых вез полтора миллиона советских рублей образца 1961 года.

В течение пятнадцати лет он кочевал по необъятной Родине, Советскому Союзу.

За это время чем только не занимался. Операции с металлами, подобно тем, которые осуществлял в самом начале своей специфической карьеры, организацией подпольных  швейных цехов и реализацией продукции через комиссионные магазины, перепродажей материалов, как для строительных, так и для дачных кооперативов и пр. пр.

Однако принципиально сторонился валюты, наркотиков, золота, картин. В этом случае денег можно было получить больше, быстрее и без тех хлопот, которые имел, но за операции с этими предметами мгновенно можно было попасть в поле зрения Комитета Государственной безопасности СССР. А это ему незачем.

Несколько раз, по собственной инициативе, он посещал места, как любили говорить, не столь отдаленные. Все его судимости были за мелкое хулиганство.

К 1987 году в свои сорок три года он имел пять судимостей. Одновременно с этим  приобрел в личное и безраздельное пользование около двадцати миллионов советских рублей.

Судимости за мелкое хулиганство позволяли быть ему в поле зрения правоохранительных органов. Но, находясь под наблюдением, как хронический хулиган, он, как бы, априори снимал с себя  подозрения об участии в таких делах, за которые по законам тех времен его следовало расстрелять, по крайней мере, раз сорок, а то и больше. В те времена директора знаменитого Елисеевского гастронома в Москве  расстреляли, якобы, за хищения в размере около ста тысяч рублей.

Три свои судимости ему пришлось отбывать на зоне. Все они для него проходили почти безболезненно. В первый раз, правда, у него были мелкие неприятности, своего рода, крещение. Но он легко отделался.

Отбывая третью судимость, неожиданно увлекся литературой по реинкарнации. Заметив его интерес, тюремный библиотекарь, оказавшийся выпускником Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, посоветовал, при случае, обратиться к академику Крутолапову. По его словам, в МГУ (в Московском, а не в Мордовском Государственном университете, как может кто-нибудь предположить) ходили слухи, что, якобы, академик помешан на этой идее. Фамилия математика Крутолапова была широко известна. Её Афоня знал. Запоминать её ему не надо было. Разговор с библиотекарем в памяти отложился.


Глава 13. Кондратий Крутолапов

Из Москвы Крутолапова не увезли, а даже наоборот, чуть ли ни в центре поселили, но под усиленной охраной. Компания у него оказалась вполне приличная: математики, механики, радиотехники, конструкторы, ремесленники и прочий творческий, люд. Формальным, как и неформальным, лидером бюро, в котором предстояло работать (или, используя специфическую для данного учреждения терминологию, паханом этой братвы) был человек по имени Андрей Николаевич.

Андрей Николаевич с любопытством встретил Крутолапова, поинтересовавшись, не родственник ли он Кондратию Варфоломеевичу и  был весьма удивлен сочетанию возмутительной молодости с широкой известностью юноши в академических кругах. А также был доволен тем обстоятельством, что в их, как они говорили, шарашку (а не на лесоповал или в шахту) попал еще один достаточно интересный тип.

-Ну, и в интересах какой же страны Вы шпионили, уважаемый коллега? – Обремененность высокой ученой степенью требовала уважительного к нему обращения.

- Не знаю. Но меня всё время допытывали, в каких отношениях я нахожусь с Т. Кариаса Андино.

-Да это ж Президент Гондураса, - расхохотавшись, встрепенулся Андрей Николаевич.

- Может быть это и так, но этого следователь мне не говорил. У меня сложилось впечатление, что он и сам не знал, кто такой Т. Кариаса Андино, так как не расшифровал мне значения буквы «Т». То ли Тимур, то ли Теодор, но две трети  имени этого незнакомого мне человека следователь, за время прохождения наших, мягко говоря, собеседований, - тут Кондратий Варфоломеевич слегка потер челюсти, обе сразу, - добился, чтобы я запомнил их на всю жизнь.

- Тёмный Вы человек, Кондратий Варфоломеевич, - продолжая посмеиваться, пожурил его Андрей Николаевич, от чего Крутолапов слегка залился юношеским румянцем, - но не отчаивайтесь. У наших органов  фантазии ещё и побойчее бывают.

Вообще-то, под словом «орган», вероятнее всего, следует понимать печень, селезёнку, ну и другие части тела как внутренние, так и наружные. Рассматривая же государство в целом, как  неизвестно чей организм, идеологические лидеры большевиков изобрели другой смысл некоторым анатомическим терминам.

В любом государстве, как правило, существуют ведомства, занимающиеся  внутренними делами, в частности, Министерство внутренних дел (МВД) и Комитет Государственной безопасности (КГБ), которые и объединялись и разъединялись. И существуют ведомства, занимающиеся внешними делами – Министерство иностранных дел (МИД) и тот же КГБ. Так вот, некоторые из них, наиболее важные с точки зрения большевиков, имели дворянский титул «орган» (МВД и КГБ), а некоторые нет, в частности, МИД.

Дворянский титул «орган» имели также партийные образования (Политбюро ЦК КПСС, сам ЦК КПСС), некоторые другие институты государственного управления, а также средства массовой информации. На титульном листе газеты «Правда» так и значилось: Орган Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. Короче, орган органа. Ну, а на титулах других газетных изданий значились другие органы органов статутом поменьше.

Анатомический термин «член» тоже приспособили изящно. Понятно, что, вообще-то без такого органа и жизни в её существующем виде не было бы. Как выглядели бы люди, собаки, козы, мыши, если бы тычинками и пестиками размножались? Так вот, принимая это обстоятельство близко к сердцу, каждого большевика обозвали таким органом: член КПСС. То же в профсоюзе и комсомоле. В пионерской организации только выдающихся деятелей подрастающей коммунистической элиты удостаивали этим титулом: член совета отряда, член совета дружины. Даже дамочка, примкнувшая к этим «органам», стала именоваться  ни какой-нибудь изящной частью женского тела,  а тоже «членом».

-И чем же Вы намерены здесь заняться? – продолжал допытываться Андрей Николаевич.

-Можно подумать, что у меня большой выбор.

-Насколько мне известно, Вы работали с моим тезкой.

-Да, я учился у Андрея Николаевича и потом участвовал в разработке теории турбулентных течений.

-Не скромничайте, коллега. Я знаком с Вашими работами и думаю, что в некоторых из них не Вы, а мой тезка участвовал. - Андрей Николаевич остановил протестующий жест Крутолапова. - Да, да. И не спорьте. Но нам это не очень интересно. Точнее интересно, конечно, но не настолько, чтобы этим занимались Вы. У нас есть ребята, которые жуют эту проблему уже как прикладную.

Андрей Николаевич немного помолчал и продолжил

- А Вам знакомы работы по  теории Марковских случайных процессов с непрерывным временем? - Крутолапов кивнул. - Ну, и хорошо. Займитесь, коллега, привязкой этих теорий с гомологией, но с гомологий не в Вашем математическом смысле, а в смысле Чарльза Дарвина.

Заметив недоуменный взгляд Крутолапова, Андрей Николаевич, смеясь, добавил
- Да. Именно в смысле Чарльза Дарвина. Меня давно это интересует. Ваша гомология в проективной геометрии, с моей точки зрения, вряд ли сумеет объяснить некоторые явления эволюции. А по Дарвину гомология – общность происхождения организмов. Может, здесь кроются истоки легенд о некоторых нематериальных перемещениях?

С привычными любознательностью и поспешностью, за которые он уже поплатился, Кондратий Варфоломеевич попытался задать вопрос:

- Реинкарнация?…

Но, тотчас же, приостановил словесный поток, повинуясь повелительному жесту собеседника.

- Я Вам этого слова не говорил.

Конечно, не следует забывать, молодой, одаренный ученый, а теперь зек, был весьма сообразительным малым, потому и понял, что догадка верна.

-Так что никаких вопросов, а то я на Вас телегу настрочу и докажу, что Вы не только на Гондурас работали и были в приятельских отношениях с их президентом Т  (честно говоря, я и сам не знаю, какого лешего здесь эта буковка присобачена) Кариаса Андино, но и на меня, как на немецкого шпиона, шабашили.

Для Кондратия Варфоломеевича не существовало неинтересных и бесперспективных тем. Порою, высказанная кем-то, по мнению здравомыслящих людей, невероятнейшая чушь у Кондратия Варфоломеевича обретала форму совершеннейшей математической элегии. Даже ошибки, которые он допускал, и, как правило, находил сам же, не лишали его построений романтических идиллий. Узоры его причудливых геометрических графов, преобразованные в формулы, застенчиво приглашали очаровательную грусть по утерянным иллюзиям и робко несли дурманящие запахи ожидания райских гармоний.

Его изящный стиль написания греческих и латинских символов, его рисунки, иллюстрирующие выкладки, вызывали восторг даже у охраны.

Случались и казусы.

Один очень добросовестный, пользуясь специфическим языком, вертухай по имени Калистрат Петрович с очень непоэтической фамилией, Гиенов, попробовал использовать способности Кондратия Варфоломеевича в корыстных целях: для написания разного рода доносов, которые этот страж строчил чуть ли не каждый день. И страж очень желал, чтобы доносы выглядели изящно, для чего и заставил Кондратия Варфоломеевича переписывать его, так называемые, рапорты. Кондратий Варфоломеевич пыжился, но написание текстов, сочиненных Калистратом Петровичем, не вселяло вдохновение в его душу, за что он и схлопотал по зубам от вертухая.

В дело вмешался Андрей Николаевич и своим корявым почерком, но очень изысканным языком накатал донос на вертухая своему ближайшему “покровителю”.

Смысл доноса состоял в том, что вертухай нарушил пункт 4 приказа № NN, которым было запрещено бить по голове и рукам шарашников, потому как это их рабочие инструменты. Таким образом, мол, наносится ущерб Державе. Шарашник после таких операций не сможет в полную силу думать, если ударят по голове или записать, то, что он придумал даже больной головой, если охранник своим ласковым отеческим пинком нечаянно сломает ему руку.  Держава не сможет получить то, что ей причитается от шарашника. И, практически бесплатно будет скармливать ему  харчи во время вынужденного безделья. А это  халатность. Вот приблизительно так написал Андрей Николаевич.

Скорее всего, голову и руки вертухая его начальники не считали таким уж необходимым инструментом, потому как через день он пришел на службу с перебинтованной головой и рукой на привязи.

Таким показательным выступлением начальники отнюдь не признавали правоту врагов народа, а внушали своим подчиненным уважение к приказам. 

Андрея Николаевича и Кондратия Варфоломеевича тоже не обошли вниманием. Но, так как их головы и руки представляли определенную ценность, каждого из них посадили в карцер и обязали за два дня исписать самыми сложными и нужными формулами по сорок листов бумаги. Кондратий Варфоломеевич исписал даже сорок один, и получил взыскание за перерасход бумаги и чернил.

Вертухай был не мстителен. Он был убежденным борцом за чистоту рядов строителей светлого будущего. Наблюдая за Крутолаповым, когда тот со своими листками подходил к Андрею Николаевичу он часто слышал подозрительные слова. И если слово ротор он воспринимал, как близкое к его тракторно-пролетарскому происхождению, то слово дивергенция действовало на него, как вытирание зубов, в местах, где обнажились нервы, сухим вафельным полотенцем. Очень уж подозрительно к этому слову он относился.

И как всякий труд, его труд был вознагражден. Однажды Андрей Николаевич, как никогда, низко оттопырив нижнюю губу, долго-долго молчал, вероятно, с трудом ворочая мозгами в своей голове, являющейся народным достоянием, и, наконец, произнес

- Да, Кондратий, Торквемада тебя бы точно сжег.

Гиенов тут же встрепенулся.

В одном из  докладов начальник политотдела поучал:

- Мы инквизиторы нового времени и подобно Торквемаде, который сжег всего десять тысяч еретиков за время своей восемнадцатилетней службы, расстреляем миллионы врагов и гораздо быстрее, чтобы построить светлое будущее.

Настрочил очередной рапорт. В нем сообщалось, что они (Крутолапов и Андрей Николаевич) косвенно признались в продолжении подрывной деятельности, и Торквемада, который, конечно же,  наш человек, и, судя по всему, партийный, сжег бы Кондратия Варфоломеевича за его дивергенцию.

Начальство оценило рвение вертухая.

Самый главный отдал такое ласковое письменное распоряжение отделу кадров, наложив следующую резолюцию на поступивший рапорт: «Уберите этого барана отсюда куда-нибудь на …». Далее следовали известные широкой общественности изящные три буквы русского алфавита. Будучи поданы в определенной последовательности, они кратко, с простонародной прямотой, обозначают репродуктивное начало мужеского роду, которое, по недоразумению, всуе зовут, почему-то, концом.

И Гиенов был откомандирован руководить лесоповалом.

А Кондратий Варфоломеевич в то далекое время усиленно решал задачу, подкинутую Андреем Николаевичем.

Нужно сказать, что эта задача была для него не нова.

В те времена была продекларирована необходимость и обязательность веры во всепобедное материалистическое учение. Тоже религия, потому как критика постулатов материализма считалось ревизионизмом, то есть делом гадким. Вот такая религия, большевистская. Но слово религия в таком контексте не употреблялось.
Кондратий Варфоломеевич так не считал. 

Христианство, мусульманство, буддизм и прочие учения – этот конгломерат наследия общечеловеческой культуры для него не были простыми сказочками о добром Боженьке. В теологических книгах с раннего детства он пытался найти ответы на извечные вопросы о смысле существования.

Каким-то образом, во времена, когда все эти книги, не смотря на декларацию о свободе совести, можно было прочесть далеко не каждому, к Кондратию Варфоломеевичу они приходили как бы самостоятельно. И он прочитывал их по-своему.

Почитает. Сядет. Попишет свои изящные закорючки. Снова посидит или постоит. Опять  попишет. И долго-долго смотрит на результаты. О трудах своих он, естественно, никому не рассказывал. Но  результаты почти с филигранной точностью отражали изучаемые им тексты. Это позволяло ему вносить изменения в читаемые им религиозные книги, полагая, что в  результате многократных переводов и переизданий оригиналов, в книги более позднего периода проникли неточности.

Он опубликовал две или три работы по данной тематике, но весьма урезанные. Они носили прикладной характер и были посвящены расшифровке непонятных знаков, обнаруженных в недрах египетских пирамид. Снимки этих знаков он увидел на фотографии в одном из получаемых университетской библиотекой журналов, которыми регулярно снабжали шарашку.
Крутолапов был приглашен на какой-то весьма представительный симпозиум спелеологов, но, по понятным причинам, изложенным ранее, поехать туда не смог.



Глава 14. Фёдор Александрович

Через некоторое время Федор Александрович определился с Таймыром в другую группу, и они совместно стали проходить курс начальной дрессировки.

Группа подобралась только из маленьких щенков, то есть «бэбиков», щенков, ещё не достигших возраста шести месяцев.

Компания собралась приличная, без бойцовских пород, и вся собачня, когда ей предоставлялись перерывы в занятиях, весело пощипывала друг друга, не ввязываясь в жестокие собачьи драки. Занятия проводились два раза в неделю, и Федор Александрович вместе с Таймыром аккуратно их посещали и исполняли, не всегда правильно, но весьма усердно, все наставления инструктора. Правда, это больше относилось к Фёдору Александровичу, а не к Таймыру, ибо Федор Александрович гораздо лучше, нежели Таймыр, выполнял команды инструктора, но тот тоже иногда старался сделать то, что делали его компаньоны, более восприимчивые к командам своих хозяев. Постепенно и Таймыр кое-чему научался. И иногда с завидной поспешностью делал то или иное упражнение. Правда, у него это получалось только по вдохновению. А «вдохновение, - как когда-то говаривал один из учителей Федора Александровича, – такое явление, которое редко бывает в гостях и посещает оно, как правило, только ленивых».

Федор Александрович не относил себя к неленивым, но длительная производственная работа научила его сосредотачиваться на решении поставленной задачи, и чувство ответственности, отчаянно борясь с ленью, данной ему от природы, в большинстве случаев побеждало. Правда, задачи, как правило, ему ставили. Те задачи, которые он ставил сам себе, почти всегда оказывались нерешенными. Однако в данном случае он понимал всю ответственность.
Во-первых, ни при каких обстоятельствах не собирался расставаться с Таймыром. А за этим обстоятельством следовало и второе, и третье, и десятое.
«Ротвейлер, - как ему говорили, да и немножко почитал книжек специальных, - собака достаточно серьёзная», а поэтому Таймыра с самого щенячьего возраста необходимо приучить вести себя в соответствие с тем режимом, в котором жил сам Федор Александрович. Для чего, прежде всего, нужно было научиться управлять им. Получалось, что в данном случае он, как бы, не сам себе, ставил задачу. Эту задачу ставили обстоятельства, в которые он себя поставил. Ну, а уж, если не сам, то, естественно, ответственность должна победить лень.

Они аккуратно следовали всем наставлениям, и прошли с Таймыром «курс молодого бойца», а по-собачьи: первый курс дрессировки – курс послушания.

Эффект, который ожидался, не произошел. Таймыр,  как был неуправляем, так таковым и оставался быть. Правда, кое-что и, судя по-всему, только исходя из собственного собачьего желания, он исполнял по приказам, но это было столь хило, что заставляло сомневаться в его умственных способностях. Да и вольные «эксперты» подчеркивая общую красивую стать пса, отмечали недостаточную развитость его головы. Она, якобы, была меньше, чем это следовало иметь ротвейлеру.

И Федор Александрович стал подумывать, что в маленькой голове и мозгов меньше вмещается, чем в большой. Но этот факт не мешал продолжать любить Таймыра. Тем более, что те же «эксперты» успокаивали Федора Александровича тем обстоятельством, что размер головы ни сколь не влияет на умственные способности. Более того, у человека средний вес мозга составляет где-то около двух килограммов трехсот граммов, а, как уверяли Федора Александровича «эксперты», у Вольтера он составлял всего один килограмм восемьсот грамм. Мозг Мари Франсуа Аруэ (Вольтер – это псевдоним великого француза) Федор Александрович не взвешивал, но книжки, им написанные, читать ему приходилось, и книжки эти были написаны явно не человеком с недовешенным мозгом. Очень даже довешенный мозг был у Вольтера.

Как бы то ни было, но для получения родословной (собачьего паспорта) следовало пройти ещё несколько процедур. И одной из них была процедура представления Таймыра на выставке.
 



Глава 15. Таймыр

Итак, со школой я познакомился. Мероприятие это серьёзное – загрызть могут. Приобрел первый опыт. Думал, что мне этого достаточно, а Фёдор… (не хочется мне в связи с этим его сейчас по имени и отчеству называть) опять про школу твердит. Собака – друг человека, а потому существо безропотное. Приходится подчиняться.

Пришли снова в школу.

Что это за школа? Там-то, где меня погрызли, была точно школа: здание, зал. А здесь? Поляна под открытым небом. Но тетка, что меня на поводке водила, училка,  – та же.
Огляделся. Той сволочи, вроде, нет. И то хорошо. Публика, на первый взгляд, вроде, приличная собралась. Все без поводков, сами по себе резвятся. Ну, и меня хозяин отвязал.
Поначалу, я от него ни на шаг. А, ну, опять, кто-нибудь захочет меня сожрать. Но длилось это недолго. Посмотрел я вокруг, посмотрел и… «отвязался». Но осторожно. Принюхиваюсь и боковым зрением за обстановкой наблюдаю.

Первый день прошел без эксцессов. А далее пошли обычные школьные будни. И даже домашние задания задавали. Ну, не мне, конечно, а Фёдору Александровичу (так как он оказался предусмотрительным и привел меня во вполне приличную компанию, я решил снова называть его по имени и отчеству). И он с утра, не покормив предварительно, стал водить меня в соседний с нашим домом человечий школьный двор и там учить меня тому, что я должен был усвоить.

Занятие, конечно, нудное, но я послушно, особенно, когда он мне сыру давал, выполнял все его указания. «Сидеть!» Сижу. «Стоять!» Стою. И так далее. Но не так долго, как бы ему хотелось. Знаете ли, у меня тоже характер.

В лес отведет, я, вроде, рад. А он опять за свое. Привяжет меня поводком к какой-нибудь сосне, прикажет, да, да, прикажет, нет, чтобы по-хорошему попросить, а он так резко

- Сидеть!

Ну я сяду, а он уходит. Я один. Скучно и неприятно. Пытаюсь к нему подойти. Но, во-первых, поводок не пускает, а, во-вторых, только-только приподнимусь, а он опять орет

- Сидеть!

Куда денешься, сижу. Раз двадцать это повторили.

А дальше. Что он удумал. Отвязал от дерева, поводок снял и опять за свое

- Сидеть!

А сам опять куда-то поперся. Усидишь ли в такой ситуации? Конечно, нет. Только опять приподнимусь, а он за свое. Вот такая жизнь пошла. Я думал, читать будем учиться, или там какими-нибудь иностранными языками заниматься. Никакого тебе чтения, никаких иностранных языков. Сидеть! Стоять! Лежать! Вот и весь его словарный запас во время выполнения домашних заданий.

На занятиях тетка-училка нас даже похвалила. Позавидовал я своим однокашникам. У них, видать, хозяева более снисходительны. Не достают их. Потому они и домашние задания не выучивали. Вам бы псам моего Фёдора Александровича, вы бы и вприсядку плясать стали.

Однако, через некоторое время его прессинг несколько сбавил свою интенсивность.
Справедливости ради, следует отметить, что я и сам стал к нему более внимателен. На некоторые его просьбы стал реагировать немного активнее. Но при этом, ради, той же, справедливости, нужно отметить и появление некоторой пассивности в поведении Фёдора Александровича.

В чем же она выражалась?

Раньше, когда мы только что начали свои прогулки по лесу, я, в силу своей собачьей природы, хватал зубами всякие предметы. Особенно мне нравились пустые пластиковые бутылки и всякие деревяшки. Но схватить их зубами и просто таскать, задрав вверх остаток моего усеченного хвоста, процедура довольно скучная. И я предлагал Фёдору Александровичу разделить мое увлечение. Поначалу, он откликался на мои призывы и пробовал составить мне компанию. Мы изображали борьбу за эти предметы. Он хватался за предмет, который был у меня в зубах, а я отчаянно пытался удержать этот предмет.

Мне нравилось, когда он у меня его отнимал и бросал вдаль. Со всех четырех лап я бросался за этим предметом и снова начинал заигрывать с Фёдором Александровичем. По мере того, как я взрослел, усиливалась моя хватка, и Фёдору Александровичу всё труднее и труднее было отнимать у меня, то бутылку, то деревяшку.

В конце концов, ему это надоело и он начал игнорировать мои предложения поиграть.

- Зачем тогда меня взял? – Спросил я себя однажды.

Поглядел в его сторону и отчетливо в его глазах увидел ответ. Кстати, вполне логичный. Из его ответа следовало, что это он приобрел меня для себя, а не наоборот.

- Да, Таймыр, - сказал я обратившись к самому себе, но ничего более добавить не смог.











Прошли года. Я с хилыми плечами,
Со впалой грудью и ущельем ртом
Сижу, на коврик опершись ногами,
Пред вечностью и беззастенчивым концом.

Глава 16. Кондратий Крутолапов

Плохое только тем хорошо: бывает, что и оно кончается.
Через пять лет, после того как Кондратий Варфоломеевич «загремел», по другому счёту, через год после окончания войны, оказалось, что вся их шарашка сделала, что-то весьма и весьма значительное. Что же такое она сделала, в полном объеме представлял только Андрей Николаевич, и он щедро одаривал тех, кто, по его мнению, сделал самое неожиданное и, на его взгляд, самое интересное.

В распоряжение Андрея Николаевича по указанию не то чтобы главного начальника, а даже ещё выше, то есть самого товарища Сталина  ближайший “покровитель” принес три мешка всяких наград.

«Покровитель» сдав мешки, встал, якобы скромно, в сторонке. Он уже кое-что получил, но надеялся, что и Андрей Николаевич что-нибудь выделит, как никак, а он, «покровитель» всё-таки, как он считал, «покровлял» Андрея Николаевича.

В самом большом мешке были навалены награды с изображением профиля товарища Сталина, который победил в Великой Отечественной войне, и Андрей Николаевич, не очень долго думая, вытащил горсть этих штуковин и вручил их своему “покровителю”.

Но тот восторга особого не выразил.

Во-первых, на самом деле эта была не такая уж и престижная награда.

Во-вторых, ее просто невозможно было носить даже в двух экземплярах на одном пиджаке, так как больше одной их просто не давали.

Эта медаль имела две версии. Одна из версий «За Победу над Германией», а другая – «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны». Понятно, что победить, как и доблестно трудиться за время протекания одного хоть и долговременного события несколько раз, в силу элементарной логики, весьма затруднительно, если не считать, что невозможно.
А, в-третьих, отказываться нельзя. Неизвестно, как на этот отказ отреагирует товарищ Берия, а тем более товарищ Сталин, если узнает, что от его замечательного профиля кто-то соизволил отказаться.

“Покровитель” долго мялся, не решаясь, что-то сказать, но, наконец, произнес

- М... мне уже так..к..ую дали... хи...хи...

- Хи…хи.., -подленько передразнил его Андрей Николаевич, - возьми и эти. Сошьешь несколько пиджаков, на каждый прилепишь и носи на здоровье. Мои сволочи эту дрянь, вообще носить не хочут.

“Покровитель” аж позеленел от таких наглостей.

Наглости было две.

Первая и самая главная это то, что термин «дрянь» Андрей Николаевич использовал, говоря о медали с профилем самого товарища Сталина, за что “покровителю”, скажи он так, живо бы башку оторвали, ибо его голова, как и голова упомянутого ранее вертухая не была народным достоянием.

А вторая наглость была в том, что Андрей Николаевич сделал вид, что не понял замаскированной просьбы “покровителя”. На том и остановились.

Но донос на Андрея Николаевича в это время “покровитель” писать поостерегся. Мало ли что.
Больше всех и разных наград Андрей Николаевич выделил Кондратию Варфоломеевичу. И дал даже самую маленькую по размеру, золотую, изображающую звёздочку с нанесёнными на неё серпом и молотом. Звездочка, полученная одновременно с орденом Ленина подтверждала особую героическую работу. Тогда только три человека, Жуков, Кожедуб и Покрышкин имели их по три штуки. Но без серпа и молота. Даже товарищ Сталин повесил себе только две, да и то разные. Одну с орудиями труда он повесил себе ещё до войны. Ну, а другую, без инструментов - уже за геройство во время войны.

Кондратий Варфоломеевич вернулся в университет. По повелению  товарища Сталин, его быстро избрали академиком, и он продолжал писать то, что мало кто понимал. Кроме того, он, конечно же, принимал участие во многих работах маститых советских ученых и был, можно сказать, в дружеских отношениях с Львом Давидовичем Далнау. Некоторые из его работ были признаны выдающимися, однако, все они, по его мнению, носили подсобный характер. Потому что подчинялись идеям освоения Мира не в широком смысле этого слова, а проблемам, рассчитанным на перспективу в двадцать, ну, может быть, тридцать лет.
За эту работу ему хорошо платили, награждали. Он получил вторую Звезду Героя Социалистического Труда.

Но главное было не в этом.

Бесконечность Кондратий Варфоломеевич понимал в широком смысле слова. Материализм, как философию он не признавал, да и идеализм, как модель Мира, не находила у него понимания. Скорее, он склонен был быть последователем Декарта, рассматривая идею и материю (такая последовательность, а не наоборот, объяснялась только алфавитным порядком) как единое целое. Это направление в философии известно, как дуализм.

Так вот, исходя из этих предпосылок, в понятие бесконечности у него входило всё. Всплески гениальных идей, великие открытия, по мнению обывателей, под которыми он понимал даже членов комитета по Нобелевским премиям, были ничем иным, как оттисками событий в мозгу конкретного человека, которые когда-то и где-то уже происходили неоднократно. Поле Идей непрерывно курирует по Космосу и заносит эти идеи в пространства обитаний материй, способных их осмыслить, где они находят своих кладоискателей. 
А может быть Идея – составная часть Души, или наоборот? А может и здесь дуализм? А может ещё проще? Они – эквивалентны?..  И души мечутся по Космосу, обретая идеи и реализуя их в том или ином месте пространства. Иногда они застревают в камне и тысячелетиями накапливают минералогический опыт. Или…

-  Фу, опять бред пошел, - вздохнул Кондратия Варфоломеевич. 

В 1972 году на похоронах Андрея Николаевича Кондратий Варфоломеевич,  перед тем как гроб должны были накрыть крышкой, наклонился, чтобы поцеловать покойника в лоб. Андрей Николаевич приоткрыл один глаз, кажется левый, оттопырил нижнюю губу и спросил

- Тебя еще не сожгли, чернокнижник? - и ехидно улыбнувшись, уже навеки закрыл и этот глаз.

Еще двадцать лет Кондратий Варфоломеевич писал свои формулы, учил новых математиков, не зная, что это скоро кончится. Математики некоторое время стране будут не нужны.
Ей понадобятся только менеджеры и маркетологи.

Но по установленным им закономерностям, Крутолапов был уверен, что идея, подсказанная Андреем Николаевичем, и до настоящего времени разрабатываемая им, найдёт влиятельных союзников. Он вернётся к ней, как к основной задаче его работы,  и ему удастся реализовать свои теоретические разработки на практике.

Так бывает почти у всех. Что-то ищем, рыщем и вдруг  находим то, что искали, в совершенно неожиданном месте. Потому что происходит маленькое чудо, но оно происходит так естественно и так незаметно, что и чудом-то его не назовешь. Хотя каждый из нас бессознательно ощущает, что произошло чудо.

Очень маленькая сказка-быль о чуде

 Мальчик Петя (а может Коля или даже Прохор) жил в небольшом северном поселке Колоргон, что располагался в двадцати километрах по железной дороге от Норильска в сторону Дудинки. В те далекие времена этот посёлок был известен рудником известняков, на котором трудились заключенные штрафного лагеря. А если пройти ещё три километра в сторону Дудинки, то можно было попасть в посёлок Кайеркан, ставший в восьмидесятые годы двадцатого столетия городом.

Поселок Кайеркан был обилен угольными шахтами, на которых также трудились заключенные, осужденные, в основном, по пятьдесят восьмой статье УК РСФСР. По этой статье было осуждены все, кого советская власть признавала врагами народа. Кондратий Варфоломеевич, Андрей Николаевич и все их коллеги также были наказаны государством по этой статье. Так вот если Кайеркан стал городом, то Колоргон к этому времени вообще исчез с поверхности земли.

В поселке Кайеркане жила бабушка мальчика Пети.

И вот однажды Петя собрался навестить бабушку. Была зима. Пете было пять лет. Он, как Красная шапочка пирожков бабушке не готовил, а просто захотел с нею поздороваться.
Спросить

- Как живешь, бабушка?  - И опять вернуться домой.

Он хотел успеть это сделать за те три часа, в которые северная природа позволяет пользоваться светом Божьим. Остальное время суток в этот период природой дозволено было любоваться только луной и северным сиянием, да и то, если пурга и облака не помешают.

Петя благополучно добрался до бабушки. Поздоровался. Спросил о здоровье. Бабушка ещё не успела ответить, а Петя уже был таков.

Нужно отметить, что в это время путь из одного поселка в другой проходил  в стороне от дороги, проторенной летом. Это было обусловлено тем, что санный путь легче было проложить именно таким образом. Так вот этот санный путь углублялся в тундру на расстояние, приблизительно, в семьсот-восемьсот метров в сторону от железной дороги, связывающей поселки. И Петя стал возвращаться именно этим, санным путём.

Неожиданно, как это зачастую бывает на севере, разыгралась пурга и моментально замела все следы от саней. Петя в течение пяти минут был лишен всех ориентиров. Если в ясную погоду оба посёлка просматривались, то в начавшуюся пургу невозможно было обнаружить объект, находящийся на расстоянии пяти метров.

Первое, что он подумал это то, что надо забирать вправо. Это даст возможность, либо вернуться в Кайеркан, либо выйти на железную дорогу. Но он уже как-то слышал от бывалых людей, что шаг одной ногой шире, чем другой. Он, правда, не помнил: правой или левой. У каждого человека, наверно, по-своему, но в результате этого человек, идущий без ориентиров, начинает кружить на одном месте. Поэтому он решил забирать вправо, но при этом стараться идти как бы прямо.

Когда стала подступать темнота, а это значит, что выбирался он где-то уже около часа, он испугался и стал со слезами на глазах молить Бога, не смотря на то, что некоторые зачатки атеистического мировоззрения в нём уже были заложены, чтобы Бог о нём позаботился и помог найти дорогу домой. Через некоторое время Петя вышел на железную дорогу и именно в том месте, где посредине между двумя поселками находился дом, в котором жили несколько семей. Петя постучал в этот дом. Его пустили, сообщили о нём родителям по телефону. И он три дня жил в этом доме, пережидая пургу.

Вроде бы никакого чуда не случилась. А Петя и на седьмом десятке своей жизни вспоминал этот случай, как Великое Чудо, которое произошло так буднично, что и чудом не назовешь.

Конец сказки

Кондратий Варфоломеевич был абсолютно уверен, что чудо произойдет, и не какое-то маленькое, а вполне определенных размеров. И  произойдёт оно очень буднично.

Грянули ускорения, перестройки, революции и еще всякого много-много. Появились люди в двубортных пиджаках с бойкими живчиковыми глазами, бизнесменами стали называться. Они выучили два самых необходимых для них слова: менеджмент и маркетинг.

Если кому-то из того, что они говорили, было, ровным счетом, ничего непонятно, то они, этак, надув щечки и сделав укоризненные глаза, произносили

- Это же менеджмент.

И слушатель тут же успокаивался и, устыдившись собственной глупости, угодливо кивал головой. Или, например, скажет такой бизнесмен

- Надо вам всем заняться маркетингом, - да таким тоном, как будто он сам только, что изобрел этот вид деятельности, и сам этот термин. И такой понятный, что все тут же соглашаются и срочно идут заниматься этим самым маркетингом.

Заказов на услуги Кондратия Варфоломеевича, как и на услуги таких же мастодонтов не поступало. И они, не обремененные научными планами, самостоятельно кропали, зная, что пена сойдет. Так думали почти все. А такие, как Кондратий Варфоломеевич, даже так не думали. Они были просто «больными» и очень любопытными. Если раньше свое любопытство удовлетворяли за счет страны, она им за это что-то платила, то теперь, когда стране стали безразличны их поиски, они вот так, просто ради выяснения истины, практически, совершенно бесплатно, продолжали марать бумагу.

Однако есть, в смысле кушать, надо. Человек так устроен. И приходилось оказывать услуги бизнесменам, которые подчас к нему обращались. Иногда он давал консультации по таблице умножения (и в этом случае он брал приличные суммы), но бывало, обращались и с более серьезными просьбами. Просили, например, разработать методику расчета крыла дельтаплана. Нельзя сказать, что это доставляло ему удовольствие. Ему это было неинтересно. Но, все-таки, он с большей охотой отвечал на подобные просьбы, так как хоть и меркантильный интерес проглядывал в этих просьбах, однако, интерес подобного рода свидетельствовал о том, что есть слои населения, которые знают немного больше таблицы умножения.

Зарабатывая на хлеб подобным образом, Кондратий Варфоломеевич иногда задумывался, чем же это объяснить, что человек так мощно цепляется за всякую возможность выжить и тем самым трепетно оберегает себя для старости. Просыпаясь, каждое утро ощущает нытье своего изношенного тела, которому уже не помогают ни физическая зарядка, ни контрастный душ. Ноют эти части тела и всё тут. Иногда прислушаешься к себе  и отмечаешь, что нет, не ноют, и какой-то странный дискомфорт ощущаешь уже от отсутствия нытья своего организма.

Ну, что в этом хорошего? Ну, сберег. Ну, сел на солнышке с такими же, как сам, старперами. Ну, начались воспоминания. Один скажет, например

- А здорово мы немцам все-таки врезали в сорок втором,

А второй тут же разовьет эту мысль

- Да, это мы с Сашкой Невским тогда их всех потопили.

Ему какой-нибудь молодой, сопливый пионер, нет, не пионер, их к тому времени уже извели:

- Дед, ты что спятил? Это же в 1242 году было.

А он и согласится

-Да, милый давно это было, тебя еще на свете не было. И тут же в продолжение разговора
спросит, - А ты, Варфоломеевич, с какого году?

И потечет мирная беседа...

Бррр...

Тошнило его от этого, и он опять убегал в топологию, гомологию и еще, черт его знает во что.



Глава 17. Дом на улице Кирпичной

Дому на улице Кирпичной повезло. Неухоженная старость подкрадывалась к нему, но в эпоху бурной реставрации капитализма, которая обозначилась, сразу же, после периода перестройки, дом, точнее, то, что было в этом доме свободного от жильцов, купило у городских властей индивидуальное частное предприятие фирма “Престо”. Фирма, вероятно, собиралась сделать что-то очень быстро, поэтому, не особо беспокоя проживающих в доме граждан, которых к тому времени осталось немного, но и не очень с ними считаясь, стала обживать свободные помещения.

Коснёмся некоторых внутренностей дома. Внутренностей было много.

Вообще-то после того, как дом приобрела фирма «Престо», он, строго говоря, потерял статус обычного дома и сразу стал домом с большой буквы. Было: дом. Стало: дом с большой буквы: «Дом». И назван он был в дополнение к названию фирма «Престо» «Финансовым Домом Тузикова». И в этом Доме должны были…. Впрочем, об этом потом. Потому что для того, чтобы что-нибудь…, нужно вначале как-то спланировать размещение трудящихся, именуемых в дальнейшем сотрудниками.

Хозяином Дома стал Тузиков Афанасий Ефремович.

Афанасий Ефремович очень серьёзно относился к своему приобретению, поэтому, наряду с основной деятельностью, о которой попозже, в Доме начались ремонтно-строительные работы.
Переселив на взаимовыгодных условиях оставшихся жильцов из занятых ими на третьем этаже четырех квартир на первый, Афанасий Ефремович пригласил проектировщиков и строительную бригаду для  реконструкции этого третьего.

По замыслу Тузикова на нём должны были быть размещены рабочие кабинеты самого Афанасия Ефремовича, начальника службы безопасности, главного бухгалтера и рабочие места служащих бухгалтерии и вычислительного центра.

Проектные и ремонтные работы велись одновременно, и третий этаж постепенно приобретал вполне приличный вид.

На четвёртом этаже одна квартира была ещё занята. В ней проживал некий гражданин по фамилии Сукинсын. Но и этот этаж был предварительно распланирован.

Часть этажа предполагалось отвести под расширение вычислительного центра. Другая – под отдел ценных бумаг, третья – под отдел рискованных инвестиций.

Афанасия Ефремовича несколько смущала квартира, которую занимал Сукинсын, но что-то мешало ему расстаться с жильцом, хотя определенные хлопоты он доставлял.

Чердачное помещение представляло собой свалку годами скопившегося мусора. Но Тузиков временно оставил его без внимания.

Было ещё подвальное помещение. В нём разместилось денежное хранилище.

Так как одновременно все помещения ремонтировать было невозможно (нужно где-то осуществлять деятельность), на втором этаже он организовал большой зал для работы, где временно разместил и свой рабочий стол. И сразу же обеспечил доступ на этот этаж с лестничной клетки соответствующего подъезда, как во всех нормальных домах, а не через четвёртый этаж. Все сотрудники всегда находились под пристальным вниманием хозяина. И многим было крайне затруднительно реализовать приобретенную ими на прежних работах привычку к перекурам.

На этом же этаже расположился зал для работы с клиентами. Зал мог одновременно вместить двадцать восемь человек. Для ответа на вопросы граждан в центре за стойкой находились две очень строго одетые сотрудницы. И когда граждане спрашивали, где находится туалет, сотрудницы безошибочно указывали необходимую (в зависимости от пола спрашивающего) дверь.

В зале граждане могли ощутить, как умело их деньгами распоряжается фирма «Престо» и как уважительно она относится к гражданам отдавшим ей свои кровные и даже гробовые. Удобные кожаные кресла, в меру низкие журнальные столики, массивные вымытые пепельницы, в которых сотрудниками фирмы допускалось быть двум и не более окуркам, напитки на столах и постоянная смена питьевой посуды.

Если кто-то из граждан (не в силах удержаться) тайно засовывал полюбившийся стакан или пепельницу в какое-нибудь место своего туалета, то сотрудники фирмы делали вид, что они этого не заметили, тем самым, как бы, поощряя выбор. Но скрытой камерой, как правило, успевали фиксировать «преступные» деяния посетителей фирмы. На всякий случай.
Чем же, кроме представления гражданам прохладительных напитков, красивых пепельниц и удобных кресел занималась фирма «Престо»? И почему граждане должны были ощущать, что их деньгами распоряжаются умело?

Афанасий Ефремович одним из первых в стране вспомнил незатейливую игру, которой когда-то в 1956-1958 годах были увлечены граждане СССР, в основном, школьного возраста.
Суть её такова. Некто дает тебе листок бумаги, на котором написаны четыре фамилии с указанием домашних адресов обладателей этих фамилий.

Если ты решил принять участие в игре, то по первому адресу посылаешь почтовую открытку. Затем составляешь четыре экземпляра подобной бумажки, из которой исчезает адрес того, кому была отправлена открытка. На освободившееся первое место ставишь адрес второго адресата из полученного тобой листка, на второе – третьего, а на четвертоё место - фамилию себя любимого со всеми адресными данными. Далее ищешь четырех добровольцев, желающих поучаствовать в игре и на условиях, описанных выше, передаешь им эти листки.
Если все цепочки сработают, то в результате такой раскручивающейся спирали участник получит 256 открыток, то есть приобретет 257 новых друзей, с учётом того, кому открытку послал он сам.

Как правило, цепочки разлетались, рвались, и мало кто, что-нибудь получал.
У Афанасия Ефремовича родилась идея простая и гениальная, как вальсы Штрауса. С целью легализации своих сбережений он решил поиграть в эту же игру, но несколько в ином плане и на деньги. В качестве раскручивающейся спирали он решил использовать процентные ставки займов денег.

В те времена, когда рубль начал потихонечку «деревенеть», то есть терять свою покупательную способность, Афанасий Ефремович предложил наиболее смелым гражданам города сдавать свои деньги на хранение в фирму «Престо» под проценты в два раза большие, чем проценты, предлагаемые сберегательными кассами.

Мгновенно появились конкуренты.

Некоторые коммерческие образования взялись собирать деньги, обещая умопомрачительные проценты тем отважным, кто отзовется на эту просьбу. Отважной оказалась вся страна, и потекли деньги в бездонные сейфы.

Много всякого люда потянулось под распустившиеся крылья таких фирм. Отставные полковники и прапорщики запаса в качестве охранников и телохранителей. Коммерсанты, научившиеся покупать то, что и через год нельзя было продать дороже, не смотря на инфляцию, гуляющую по миру и, как бы ненароком в своём гипертрофированном издании посетившую страну, в которой долгое время само слово “инфляция” было запрещенным. Специфические люди для особых услуг, носящих зачастую шкодливый характер. Профессиональные работники различных сфер. Любители-астрологи, в девяносто из ста случаев, прогнозирующие процветание фирм и отменное здоровье их владельцам. И прочий люд униженно предлагал себя  приветливым лицам фирмачей.

Попадались даже специалисты, умеющие говорить руками на языке, которым, по вполне официальным данным, в совершенстве владеют лишь три человека в мире, да и те живут где-то в Нидерландах, хотя их там никто и никогда не видел.

В одну из таких фирм, говорят, приглашали снежного человека. Но он отказался тестироваться на компьютере (то есть своими ответами на вопросы, поступающими на экран монитора, доказать наличие интеллекта на уровне, необходимом для работы в фирме), а без тестирования, по заключению главного психолога фирмы его нельзя было принимать даже на должность снежного человека.

- Мало ли что..., - сделал глубокомысленное лицо главный психолог, - а мне потом отвечать, - закончил он свою самую длинную фразу за все время работы в фирме.

Замечательный афоризм стал моментально девизом  фирмы, и все сотрудники свои сношения с посетителями и клиентами обозначали этой замечательной фразой.

Формула имела необыкновенный успех. Все клиенты её понимали, и более со своими глупостями не приставали.

Постепенно подобной деятельностью стало заниматься несчетное количество фирм, среди которых самой выдающейся была «МММ».

На удочку попались и многие солидные банки, размещая свои средства в таких фирмах.

Ставки выросли до 200-240, а то и до 300 процентов.

Все, враз разбогатевшие «бизнесмены» и «банкиры», начали разъезжать на Кадиллаках, Мерседесах, БМВ и прочих шикарных авто. Они стали покупать себе катера, яхты, пароходы. Строить шикарные особняки  (по-иностранному: коттеджи) и приобретать фамильные драгоценности. Это такие драгоценности, которые раньше принадлежали известным фамилиям, а теперь становились личным достоянием нуворишей. Некоторые из них заказывали у знаменитых ювелиров эксклюзивные изделия, которые становились фамильными уже новоявленных «прославленных» русских семей.

Граждане же, в погоне за деньгами, продавали квартиры, автомобили и судорожно несли деньги к конкурентам, что Афанасия Ефремовича не очень беспокоило.

Процентные ставки у него выше 80 процентов не поднимались.

Наконец инфляция достигла такого уровня, что все граждане, включая дворников, пенсионеров и пионеров (правда, пионеров уже не было) стали миллионерами.
 
Афанасий Ефремович на Мерседесе не ездил. Он в качестве служебного автомобиля скромно пользовался вазовской машиной самой первой модели. Ещё две точно такие машины под его непосредственным контролем использовались для неотложных нужд.  Трёх водителей, которые без его разрешения свозили куда-то сотрудников фирмы, он уволил вместе с ездунами.

Для обеспечения своей растущей задолженности перед клиентами Тузиков активно скупал квартиры, валюту, что уже было разрешено и за бесценок выпущенные государством   ваучеры достоинством в десять тысяч рублей.

Банки, обеспокоенные тем, что огромный поток денег проходит мимо них в сейфы фирм, добились указа Президента, Бориса Николаевича, о необходимости получения подобными фирмами лицензий на право работы с денежной наличностью.

Указ вышел. Но инструкции о порядке представления такой лицензии указанным финансовым фирмам Центральный Банк России, которым управлял Геращенко, не издал.

И фирмы одна за другой начали закрываться, оставаясь должниками  доверчивых граждан.

С «Престо» этого не случилось. Маневрируя квартирами, валютой и ваучерами, Афанасий Ефремович аккуратно исполнял все свои обязательства, снижая при этом, время от времени, процентные ставки.

Пришла очередь банков. Один за другим они стали объявляться банкротами.

В это время Тузиков под вторым именем фирмы «Престо» «Финансовый Дом Тузикова» открывает коммерческий банк. Учредителями стали: сам Афанасий Ефремович, его жена и гражданин Канады Джон Лабрадор.

Фирма «Престо» преобразовалась в страховую компанию. А все обязательства перед вкладчиками были переданы банку.

Афанасий Ефремович всё организовал так, что клиентам не нужно было переоформлять документы, писать новые заявления. Всё это сделал банк. И граждане такой замены практически не заметили. Для них даже вывеску «Престо» на некоторое время оставили на том же месте.

Поле деятельности Тузикова заметно расширилось. Банк начал работать по обслуживанию предпринимателей, малых предприятий. Некоторые крупные заводы тоже сочли возможным стать клиентами банка. Стали открываться филиалы банка в других городах и регионах.

А в это время все деньги страны под различными предлогами (в том числе и под восстановление Чечни) растащили. Государство оказалось должником даже у пенсионного фонда. Был момент, когда долг государства пенсионному фонду составляла 27 миллиардов рублей, что на  2 миллиарда рублей превышало долг пенсионного фонда пенсионерами. Пенсию пенсионеры получать перестали.

Правительство Черномырдина выпустило государственные ценные бумаги. Банкам была навязана квота по приобретению бумаг этого государственного займа и, конечно, на словах и даже в документах была гарантирована несбыточная доходность.

Тузиков свою квоту выкупил (зачем спорить с государством?) и тут же с выгодой перепродал её ряду доверчивых иностранных банков, верящих в обещания Российского Правительства, а также некоторым российским банкам, руководство которых легкомысленно считало возможным заработать на этих сделках.

Дефолт, объявленный Сергеем Кириенко, продемонстрировал, «Кто есть ХУ…». И рухнуло несметное число банков. Они на этих бумагах просто прогорели.

А Тузиков продолжал работать. К этому времени он полностью очистил свои ранее приобретенные двадцать миллионов рублей и, не считая некоторой (как это неудивительно) прибыли от коммерческой деятельности, лично располагал пятнадцатью миллионами фунтов стерлингов, размещенных им предусмотрительно в Барклайз банке. В это время его банк по своему обороту приблизился к отметке в миллиард долларов.

Вернемся в зал. Место это очень полюбилось гражданам. Многие с утра стали занимать очередь, чтобы с 10 часов до окончания рабочего дня провести время в  светской обстановке. Кое-кто хронически опаздывал, и ему редко удавалось посещение  комфортабельного уголка. Сформировался даже некий клуб. Наиболее активные граждане уже стали пытаться самостоятельно регулировать посещение этого места, вызывая недовольство остальных.

Афанасий Ефремович железной рукой прекратил самодеятельность, ввел входные талоны, на которых обозначалось время прихода. Охрана строго следила за тем, чтобы посещение не превышало тридцати минут. Справедливость установления талонированного предоставления благ не обсуждалась. С точки зрения народа, привыкшего к распределению благ, она восторжествовала. Людей, посещающих этот уголок-оазис в мрачной окружающей действительности, убого выглядывающей из всех щелей повседневного задрипанного быта, стало больше. Правда, наиболее активные граждане свои набеги совершали по нескольку раз за день. Но этот прием в сознании человечества, дрессированного организующей силой, был уже не запрещенным.




Я продаюсь:
За бабки бабам отдаюсь.
Так я трудюсь.
И тем гордюсь.
Трухтандил Сукинсын
(из цикла стихов «Опасная работа»)

Глава 18. Трухтандил Пирамидонович Сукинсын

Трухтандил Пирамидонович Сукинсын был очень специальным человеком. Два года он числился студентом первого курса местного института. После этого  ушел в академический отпуск, в котором находился уже третий год.

Во времена до академического отпуска прославился жеребячьей неутомимостью. Вначале он отдавался любовным утехам ради утех, то есть из любви к искусству. Потом о нём стали говорить, как об очень крупном специалисте-практике в интимной части женского вопроса. На него стали поступать заявки. Некоторые барышни, познавшие его близко, стали рекомендовать его за деньги своим товаркам. Но Трухтандилу из этих денег ничего не доставалось. Где-то на третьем месяце его нещадной эксплуатации Трухтандилу пришлось обратиться к врачу, который установил крайнюю степень истощения.

Некоторое время он ублажал одну Даму в режиме постоянных встреч. К чести Дамы,  она оказалась проницательной. Она была первой, кто обратил внимание на Трухтандила не только как на придаток постоянно эрекционирующего механизма, но и как на биологический объект, требующий восстановления энергетического потенциала (попросту, жратвы) для регенерации жизнедеятельности того великого и значительного деятеля, к которому весь остальной организм Трухтандила был не более чем говорящим приложением.

Дама приносила черную икру, котлеты по-киевски, всяких салатов, шоколада и красного грузинского вина. Благодаря этому Трухтандил забыл об истощении. Его силы регулярно восстанавливались. А чего бы им ни восстанавливаться? Молодой организм быстро забывает неуютности, возникающие на его жизненном пути, и Трухтандил из чувства благодарности был неподражаем. Дама была так восхищена, что оставляла ему даже денег.

В силу сексуальной озабоченности дама была не в состоянии прекратить с ним встречи. Но для встреч всегда нужно было искать место, так как Трухтандил на птичьих правах жил в студенческом общежитии, откуда его могли в любой момент выселить. И однажды через свою приятельницу она поселила Трухтандила в одной из комнат в доме на улице Кирпичной.

Однако проводить с ним много времени для дам, претендующих на светскость, представлялось очень трудной задачей. Сукинсын с трудом, да и то с ошибками называл два-три предмета, которые ему пытались вдолбить в течение двух лет, с позволения сказать,  учебы. Поэтому беседы с дамами, о чём бы то ни было, в перерывах между актами совокупления отсутствовали. По этой причине Дама осуществляла контакты с ним спорадически, в периоды приступов сексуального голода. В промежутки между встречами по её рекомендациям (дама очень боялась чего-либо подцепить в случае неконтролируемого использования Трухтандилом своего боевого орудия) к нему приходили проинструктированные дамой товарки удовлетворять свою похоть, снабжая при этом Сукинсына необходимыми материальными ресурсами, в том числе деньгами.

Трухтандил ощутил свою уникальность и попытался самостоятельно наладить трудовую деятельность. Сходил в газету. По его просьбе было составлено объявление, что молодой симпатичный мужчина оказывает услуги интимного характера.

Гарантирует безболезненную дефлорацию, стопроцентную беременность, если желающей забеременеть это не противопоказано, при наличии у клиенток справок об отсутствии неприличных заболеваний.

Объявление было сдано в набор. Но не было напечатано. Дама была женой главного редактора газеты, и в тот вечер, когда её муж был дежурным редактором, то есть острым глазом, случайно пришла к нему на работу. Увидев объявление в сигнальной полосе, которую принесли её мужу на подпись, и, прочтя его, дама закатила скандал. Она обвинила мужа в аморальности, в отсутствии чувства такта, в журналистской бесстыжести, и муж объявление изъял.

Скандал она закатила и  Сукинсыну. Трухтандил, пытаясь загладить свою вину, выложился и заслужил безмолвного прощения, потому что Дама была не в состоянии пошевелить языком. А когда она пришла в себя, то говорить ей уже не хотелось. Она, как верного пса, погладила Сукинсына по волосам и поцеловала ему …….

Через полгода мужа пригласили в другой город, где резко поднимались его статут и денежный доход, и Дама была вынуждена попрощаться с Трухтандилом. Но к этому времени слава о нём была столь велика, что к нему на приём, как к Кашпировскому или Чумаку начали приезжать не только местные заказчицы, но и из соседних городских районов и даже сёл. Некоторые дамочки после посещения плевались, а многим очень и очень ндравилось.




Почему-то я в апреле…
Очень сильно розовею…
Никакой другой на свете…
Цвет мне больше не идет…
Чтобы я не надевала…
Розовеет словно роза…
Шляпа, туфельки на шпильках…
И пикантное бельё!
Но внезапно на дороге…
Повстречался странный дядя…
С голубым велосипедом…
И в ботинках голубых…
Он давным-давно не брился…
Или просто нажил флюс…
И наверно потому-то…
Пел велосипедный блюз.
Харуки Мураками

Глава 19. Двойное гражданство

Николай Семенович Лесков в своём «Левше» изрек замечательную фразу:
 
- Хорошо быть иностранцем, он и у себя дома иностранец.

На Руси всегда было принято говорить, что страна наша очень гостеприимна. Гостеприимство в нашей стране достигало таких невиданных размеров, что оно (гостеприимство) всегда забывало о своих согражданах. На них было как-то…. Впрочем, не до них было. Вот если какой-нибудь мистер Твистер, тогда со всем нашим «пожалуйста». А если Иван Иванович да ещё Иванов, то и делать ему, здесь, в стране нашей, нечего. И в гостинице ему места нет, и в валютных магазинах, где все есть, ему товара не находили.

Что же касается такси, то это особый разговор. Редкий случай, который всегда считали историческим, если водитель такси на просьбу обыкновенного Ивана Ивановича не отвечал, что ему нужно в таксопарк. А вез Ивана Ивановича домой.

Весь квартал, в котором жил Иван Иванович, целый месяц потом во всевозможных вариантах обсуждал этот уникальный случай, подчеркивая при этом особую доброту русского человека, имея в виду, конечно, водителя такси.

Изредка о таких удивительных случаях в рубриках «Необыкновенное рядом» и «Наши маяки» писали в газетах, иногда даже в центральных. А уж если в центральных, да к тому же в рубрике «Наши маяки», то обязательно с фотографией таксиста, на которой он в пиджаке, в галстуке, со значком «Ударника коммунистического труда» или «Победителя социалистического соревнования» на груди, красуется. Правда, почему «маяки» и что у них «маячит», не писали. Об этом читатели сами догадывались или строили предположения.
А если мистер Твистер махнет рукой перед нашим такси, то машина сама собой без вмешательства водителя останавливается моментально, гостеприимно раскрывает дверь, и мистер Твистер едет на нашем такси, совершенно не предполагая, что пользуется особым расположением гостеприимного русского человека.

Точно так же и у себя на родине тот же мистер Твистер махнет рукой перед такси, машина останавливается моментально, и мистер Твистер едет уже на ихонном мистеротвистерском такси, совершенно не предполагая, что пользуется особым расположением гостеприимного теперь уже мистеротвистерского таксиста.

А русский человек? Дома-то мы знаем, как к нему относились. А за границей?….

Сразу же, во-первых, возникал вопрос: « Как и зачем он сюда попал?»

Далее. Никто за этой «заграницей» и знать не желает, что он иностранец. Никаких тебе гостиниц со звучным наименованием «Интурист». Никаких тебе закрытых распределителей на валюту. Ешь, что едят все. Живи, как живут все.

Но наши люди к такой вседозволенности непривычны и некоторые проблемы разрешали со свойственной нам изобретательностью. Например, в «однокоечном нумере» «хотеля», где  местным жителям этой «заграницы» хватает место только одному проживающему,  наши люди на ихонных широких койко-местах  умещаются по две, а то и по три особи, даже если они одного пола.

Что удивительно? Оказалось, что этих, для которых «заграница» родиной приходится, такой факт отнюдь не удивляет. Они давно со снисхождением, а иногда даже с уважением относятся, к так называемым, сексуальным меньшинствам. Поэтому про наших они стали думать: они, то есть мы, все либо розовенькие, либо голубые. Поэтому и рождаемость у них, то есть у нас, низкая. Им даже в голову не приходило, что наши соотечественники расселялись, таким образом, в целях экономии ихонной валюты.

Потом времена изменились. У нас. Наших и у нас тоже везде стали пускать.
Ресторан? Пожалуйста. Икры черной? Хоть ложкой хлебай. Такси? На выбор: хочешь Волга, хочешь Мерседес, хочешь БМВ, хочешь «Жигули» и прочая прочая. 

И даже за границу наши стали выезжать по собственному желанию, а не только по туристическим путёвкам или в командировки.

Выезжали, выезжали и кое-кто начал подумывать:

- А почему бы и не жить за этой заграницей? И при этом быть и российским гражданином и гражданином страны заграницы?

Сказано! Сделано!

И вот готов уже Закон, в котором россиянам двойное гражданство разрешили.

Да вот беда. Без договора с другой страной такой Закон не действует. А договор согласились подписать только Туркмения и Таджикистан.

А нашим гражданам всё равно. Они и без договоров начали всякие другие гражданства приобретать. Обвешались иностранными паспортами. И ездеют куда хочут, и живут, где хочут.

У одного нашего, очень почтенного гражданина, случилась беда. Его почти арестовали. Налоги, мол, не платите, гражданин хороший, да и кое-кого из своих друзей-соперников убить поручали. Более того, поручения были выполнены. Почтенный гражданин очень испугался. Поехал в очень известную страну, Израиль называется, к одному из своих давних друзей. В той стране у наших почтенных граждан очень много хороших друзей. Раньше эти друзья тоже нашими гражданами были.

Друг его - министр в этой стране. У них там наши бывшие граждане и министрами работают и простыми людьми тоже бывают.

Всё зависит от того,
Сколько денег у кого.

Поехал он значит туда и разговоры разные ведет со своим другом. Было, говорит, хорошо. Денег заработал. А сейчас спрашивают: «Почему,-  дескать, - со страной не рассчитался?»
Министр ему и говорит, дай, мол, немного денег в мой фонд, а мы тебе наш паспорт. Ну, гражданин, значит, говорит, что нет проблем и дает миллион и ещё половину миллиона самых, что ни есть, американских рублей, которые называют и долларами и баксами и в связи с их мастью гринами также называют.

Ему в обход всяких правил а, может, и по их законным правилам, паспорт израильский выдают. Правда, задержки были. Не сразу дали, хоть и по блату. Вероятно, с тех денег, которые он отвалил, не всем досталось. А получить хотелось всем. Навыки, приобретенные в нашей стране, нашими выходцами ещё не полностью утрачены. А наших людей там везде хватает. Поэтому неполучившие вознаграждения мариновали немножко. А потом все-таки выдали.

А когда паспорт выдали, то тут самую страшную тайну ему и открыли. Если, дескать, на бывшей родине обнаружится, что за новым гражданином числятся какие-то преступления, то государство Израиль аннулирует гражданство, а гражданина под одно место мешалкой:

- Ехай, значит, с  нашей исторической, на свою настоящую родину.

И таким образом были выселены некоторые граждане. 

Израиль, вообще, очень интересная страна. Туда рвались многие граждане СССР, самого лучшего государства в мире, не смотря на незатихающие войны на территории Земли Обетованной.

Если раньше многие евреи производили себя в кацапы или хохлы, добиваясь лояльного расположения властей, то теперь, после распада Державы кацапы и хохлы стали в своих генеалогических древах искать еврейские корни, чтобы махнуть на историческую родину. И в Израиле наряду с еврейским запахом стал распространяться густой русский дух.

Но есть и такие евреи, которых даже в далекие советские времена, а уж тем падче ныне, Израиль, как постоянное место проживания не привлекал и не привлекает.

Один их них – самый главный народный артист всех стран и народов Содружества Независимых Г, Иосиф Давидович, даже самим американским штатам свой кукиш показал. И, надо отметить, не в кармане. Он с кем-то где-то, по своему желанию, за ручку поздоровался, то ли с Корейчиком, то ли с Узбекчиком, что американским штатам очень не понравилось, и они заявили, что не пустят больше Иосифа Давидовича на свою территорию. Он публично плюнул на это и стал бессменным депутатом Государственной Думы то ли от Алтайчиков, то ли Бурятчиков или даже от Тувинчиков.

- Я и без вашей Америки неплохо кушаю, - вероятно, подумал Иосиф Давидович и показал по телевизору, как он может мясо тушить, призвав на помощь шибко весёлого, самого молоденького по имени Ванечка из известных публике то ли  Ургантов, то ли Ширвиндтов, что, впрочем, одно и то же, как однажды заметил сам весельчак Ванюшка.

Из-за Иосифа Давидовича у Афанасия Ефремовича чуть семейная жизнь не сломалась.

Очень ему нравился певец. Особенно он ему понравился в 1970 году в Чите. В это время у Афанасия Ефремовича был небольшой сбой в деловой активности. Отсутствие деятельности, следовательно, прихода денег нервировало его. И ему показалось, что у него печень разболелась.

В это время Иосиф Давидович гастролировал в замечательной столице Забайкальского военного округа. Ещё совсем молодым человеком был он уже тогда красивым, кучерявым, жгучим брюнетом, как сегодня, и немножко менее знаменитым, чем нынче. Афанасий Ефремович пошел на его концерт.

В первом отделении восхищенный мастерством артиста он забыл о печени, а к концу второго отделения ему стало ясно, что надо делать.

Потом он познакомился с прекрасной барышней. Их романтическая любовь переросла в так называемую «make to love». И однажды выяснилось, что его подруга не просто почитательница Иосифа Давидовича, а влюблена в него как кошка. К глубокому сожалению для неё, только платонически. Возможности для более конкретной любви ей не представилось. И где бы она столько денег нашла, чтобы по всей стране, а она была в то время почти в два раза больше, гоняться за Иосифом Давидовичем. Ну, уж если б догнала, то: «Держись, певец! Романсами, песнями и песенками не отделаешься. Давай что-нибудь посущественней!»
Хотя? Кто знает истинные возможности Иосифа Давидовича? Вылечил же он песнями печень. Правда, мужику. Но хорошо известно, что мужики грузят свою печень не меньше, конечно, по своей воле,  чем романтические увлечения терзают девичьи сердца. Иосиф Давидович мог сослаться на физическую усталость и начать петь, потому что петь он не устает никогда. И, возможно, что вылечил бы.

Призналась она в этом Афанасию Ефремовичу. Тот поступил мудро, и ревновать её не стал. Выучил слова одной из песен Иосифа Давидовича и спел своей возлюбленной. А пел он так, что лучше бы не пел. Надо знать, что если тебе и нравиться какая-нибудь песня и даже очень сильно, тебе совсем необязательно петь её вслух.

Подруга так возмутилась подобному надругательству, что пошла на полный разрыв отношений с Афанасием Ефремовичем, не смотря на то, что в это время была уже немножко беременна. Сделав аборт в порыве негодования, она немного остыла и вернулась к Афанасию Ефремовичу. Тот простил ей её страшный грех (аборт) и женился на ней через пятнадцать лет.

А сейчас положение меняется. Туркмения решила, что ей договор с Россией о двойном гражданстве ни к чему. Остался один Таджикистан в договоре. И наш Президент решил, что и нам двойное как-то ни к чему. Он, правда, разрешает оставить двойное гражданство тем, кто приобрел его на законных основаниях. Но на законных основаниях остается только двойное гражданство в Таджикистане. А все другие, вроде бы, не законны. Так как договоров нет.

Вот такие проблемы у тех, у кого денег много. Ну, а у всех остальных таких проблем нет.
Тузиков, не афишируя своё желание иметь какое-нибудь иностранное гражданство, приобрёл его. Неизвестно, как это ему удалось, (понятно, что за деньги, однако техника исполнения этой процедуры  загадочна), но паспорт гражданина Канады да ещё с новым для него именем Джона Лабрадора он получил.

При этом он сам лично не считал, что оно у него двойное. А так. В России я, мол, гражданин России, а, скажем, в Боливии или в Германии я, иногда гражданин России, а чаще всего, гражданин Канады, находящейся под покровительством Елизаветы II, Королевы Великобритании.



Глава 20. Рэд Ривер - американский шпион

С полученным интеллектуальным багажом Нурсултан легально прибыл для проживания в город Усть-Каменогорск, известный своим свинцово-цинковым комбинатом, заводом конденсаторов и Усть-Каменогорской ГЭС, которую после опалы некоторое время возглавлял бывший Председатель Совета Министров СССР Георгий Максимилианович Маленков.

Нурсултан устроился на работу в качестве преподавателя музыкальной школы по классу баяна. Но в период, когда начался массовый отток населения из Казахстана, Нурсултан, прожив два месяца на родине предков, перебрался в Киргизию. За это время он, сдав экстерном все необходимые экзамены, получил диплом об окончании музыкального училища, но уже казахского образца.

В Киргизии, а точнее в Киргизстане в одном из периферийных городков он прожил полтора года. Был принят на работу в одну из российских воинских частей. Когда же часть расформировали, то он без особого труда получил российское гражданство.

Тот факт, что он вскоре приобрел квартиру в городе, в котором Тузиков  развернул деятельность своего Финансового Дома, ни у кого не вызвал подозрений. Способ добывания денег в тот период мало кого интересовал.

Ходорковский? Ну, этот, что-то, наверняка, сделал неправильно. А вот, например, хозяин Чукотки и футбольной команды «Челси» Абрамович вполне порядочный гражданин, хоть и богатый. А, может, он настолько богат, что попал в касту неприкасаемых? Неприкасаемым не в том смысле, что к ним прикасаться нельзя из-за их болезни, а в том, что их надо беречь, как национальную гордость. Нет. Делает всё правильно. И даже часть своего богатства «продал», когда Президент «попросил».

Однако вернемся к Нурсултану.

Его американские работодатели не спешили. Не беспокоили ежедневным контролем. Время от времени доставляли ему необходимые средства и сообщали об изменениях его лицевого банковского счета. Они своей долголетней работой над развалом СССР добились вполне ощутимых результатов и своих агентов берегли для решения следующих, по их мнению, более грандиозных задач. Порекомендовали устроиться на работу в какую-нибудь финансовую структуру.

Нурсултан тоже не спешил что-нибудь фотографировать, подрывать или убивать популярных деятелей. Он, как и прежде, в Казахстане и Киргизстане учил детей музыке и усвоил, что его уход из этой сферы деятельности, как одной из самой низкооплачиваемой, подозрений ни у кого не вызовет. Но поиски работы, которая приблизила бы его к финансовым институтам России, пока не увенчались успехом.

Однажды, после работы, он зашел в один из баров, чтобы глотнуть несколько граммов алкоголя, который он, не то чтобы любил, но для поддержания национальной традиции страны пребывания, иногда употреблял. День, а точнее, вечер, как казалось вначале, был неудачен.

Рядом у его стула возле барной стойки с двух сторон от него расположились два непривлекательных человека. Внешний их вид был  вызывающим. Крупные татуировки на плечах и развязное поведение заставляли граждан сторониться их компании.

На предложение Нурсултана поменяться с одним из них местами, они, брызгая слюной, пригласили его участвовать в их компании.  Нурсултан немного напрягся. Дело приобретало нежелательный оборот.

Через некоторое время «джентльмены удачи» предложили Нурсултану угостить их. Он  заказал для них два стакана апельсинового сока.

- Ты чо, падла, издеваешься? Сам жрешь виски, а нам мочу предлагаешь?

- Хорошо, - миролюбиво ответил Нурсултан, - я Вам предлагаю тоже виски.

- И так же по пятьдесят грамм, как и сам, цедишь? - Возразил второй.

- А сколько надо? – Поинтересовался Нурсултан.

- По бутылке на каждого,- ласково предложил первый.

- У меня нет таких денег.

- А это мы щас проверим, - сказал второй, полез, было, к нему в карман, но, неожиданно получив резкий удар в печень, свалился у стойки.

- Ты чо делаешь, тварь? - Взъерошился первый и профессионально быстро достал нож,- Я тебя щас на куски порежу.

Удар в гортань заставил и его рухнуть под стойку.

Подошел какой-то человек, выложил пятьсот рублей и попросил бармена уладить это дело. А сам взял под локоток Нурсултана и предложил ему удалиться, чтобы не попасть в последующие разборки.

Незнакомец представился.

– Не удивляйтесь. Я Вас знаю. Мой сын учится у Вас в музыкальной школе. Но я предполагать не мог, что Вы одарены и другими талантами. Вы, просто, молодец.

- Вы не беспокойтесь, - продолжил спаситель, - завтра мои ребята проведут с этими господами просветительную беседу, и Вы можете быть спокойными. К вам они больше не подойдут.

- А к другим?

- Ну, это уже не моя сфера. Этим должна заниматься милиция. А у той и своих забот хватает. Как бы где-нибудь лишнюю сотню рублей срубить.

Два случайных знакомых зашли в другое кафе. Собеседник Нурсултана был директором службы безопасности Финансового Дома Тузикова, и, войдя в положение Нурсултана, приняв во внимание его неординарную физическую подготовку, предложил ему работу в его службе. Вот такое везение.

Через два дня, уволившись из музыкальной школы, Нурсултан был принят на работу в качестве охранника в доме на улице Кирпичной. Его руководителем стал старший охранник Калистрат Петрович Гиенов. Калистрат Петрович был человек старой закалки. Он служил в НКВД, в МВД, когда их объединяли и в КГБ, когда их снова разъединили.